Текст книги "Цена свободы (СИ)"

Автор книги: Андрей Прокофьев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 19 страниц)

  – Да, что в этом такого. Разве можно отрицать возможность прозрения и стремления к лучшему. Если существует система тотального неравенства и насилия, то, без всякого сомнения, имеет право на существование обратное общественное устройство – спокойно ответил Егор.

  – Допустим, но, чтобы это, так называемое, общественное прозрение свершилось, вы призывали людей присоединиться к вашему верованию. Вы агитировали граждан, чтобы они отрицали утвержденные законом порядки, и, конечно, понимаете насколько это серьезное преступление – произнес Возков.

  – Нет, в этом нет никакого преступления – не согласился Егор.

  – Вы так считаете? Создать антигосударственное сообщество – это не преступление? Подбивать людей на открытый протест и бунт, на шествия и незаконные сборища – это не преступление? – начиная раздражаться, пафосно спрашивал Возков, и в это же время, неотрывно думал о том, что делать с поведением и неуспеваемостью сына в школе, как объяснить единственному отпрыску, что учеба необходима, что она основа основ, что отец не будет его обеспечивать и контролировать вечно.

  – Я не призывал людей к бунту, не призывал их к сопротивлению порядку и закону – ответил Егор.

  – Так ли? У меня достаточно другой информации. Но, если вы открыто не призывали граждан к открытой конфронтации с властью, к массовому выходу на улицы, то это ничего не меняет. Согласитесь, что открытые акции, всего лишь, явились бы следующим шагом, в вашей политической программе. Андрей Кондрашов, вот что поведал нам: Неоднократно Егор говорил о том, что сначала нужно убедить людей последовать за нами, принять наше учение, наши убеждения, а затем, когда количество последователей станет значительным, то мы открыто позовем их за собой, и нам останется сделать всего несколько шагов, чтобы проклятый режим насилия и лжи рухнул. А сейчас, на этом важнейшем этапе, убеждение и агитация. Всё в наших руках. Само время играет на нашей стороне. Были ли такие речи? Неужели вы не говорили всего этого на ваших собраниях? – произнес Возков, и всё же Влада нужно как следует отлупить, хватит его жалеть, упустишь момент, и тогда, считай, пропало. Сколько подобных историй. Взять хотя бы Сашку Скворцова. Не уследил за ним Борис, жалел его – вот результат, сейчас Сашка мертв, единственный сын мертв. А мог бы жить, сделать карьеру, но нет, компания, наркотики.

  – Я всего лишь говорил о том, что возможно другое общество, с почитанием качественно иных ценностей – ответил Егор.

  Ему было тяжело. Сильно сказывалась усталость, которую он испытывал, находясь в полном одиночестве, в замкнутом пространстве, где кроме размышлений, самоанализа было ничего недоступно. День походил на день. Ночь не отличалась от ночи. Так раз за разом, и даже время исчислялось не с помощью часов или солнца, а при помощи звука, внутреннего распорядка тюремного каземата.

  – Или вот, из показаний Ивана Старцева: Егор объяснял нам, что всё очень просто, что когда мы возглавим большое количество последователей, то пойдем, то откроем двери. Точнее, Егор поведет нас за собой, чтобы открыть двери. Неужели, Егор Евгеньевич вы думаете, что мы поверим в существование неких дверей, которые нужно взять и просто открыть и тогда всё изменится. Нет сомнения, что всё это всего лишь образные приемы, а двери вы собирались открывать совсем иным образом. Ваши соратники даже не пытаются отрицать того, что вы являетесь неким пророком, проводником новой, справедливой жизни. У меня и сейчас достаточно оснований, чтобы вы никогда не вышли на свободу, но мне интересно понять некоторые вещи, именно поэтому продолжаются наши разговоры. Ну, и конечно, мне по-прежнему необходимы черновики вашего учения.

  Возков всё время поглядывал на часы. Хмурый, дождливый день стучался в окно кабинета. Вместе с этим, не покидало чувство угрюмой меланхолии, и еще, быть может, вот этот миссия, может от него тянет настолько необъяснимой тоской. Хотя нет, ведь он, напротив, призывал к миру добра, справедливости, счастья, всеобщего взаимопонимания и любви. На меня, скорее, что на меня, всё это действует обратным образом. Им плюс, нам минус. И почему нам? Скорее, мне, моим ощущениям и размышлениям. Угрюмо и неказисто, какая примитивная банальность, а ведь многие согласны поверить. Лишь бы ничего не делать. Лишь бы не решать собственные проблемы самим. Куда проще, чтобы нашелся пророк, с набором красивых слов, чтобы он повел за собой, чтобы сделал всё за тебя, а тебе осталось лишь принять это, сделаться счастливым, богатым и образованным.

   Каждая копейка на счету, каждое действие в копилку, каждая мысль во благо собственной борьбы за место под солнцем. И, конечно, нет вероятности в том, что ты займешь самое лучшее место, даже одно из лучших. Нет, но принцип совокупности, чтобы часть к части, чтобы час к часу, а год к году. Сын продолжает дело. Сын принимает положение, добытое и определенное отцом. Так и только так. Разграничение, но и мне не один раз хотелось перепрыгнуть через головы, получить большее, не напрягаясь. Сын, да нужно попробовать заинтересовать Влада, ну, хотя бы тем, чем на самом деле занимается его отец. Насколько важна его работа, почему она уважаема и обеспечивает безбедное существование семьи. Конечно, романтика борьбы со злом, с преступниками государственного масштаба, не с какой-то уличной шпаной или маргинальными отморозками. Ничего пацану неинтересно. Читать не хочет. Спортивную секцию бросил. Лень и беззаботность. Весь день бы на улице слонялся с друзьями.

  Егор молчал, опустив голову вниз. Слова следователя были безразличны. Всё одно, всё уже решено. Нужно принять, такова неминуемая участь. Можно ли было иначе? И предательство, и то, что отвернулись, отреклись в один момент, всё это тоже было предсказуемо.

  – Скажите, Егор Евгеньевич вы, действительно, верите во все ваши пророчества и учения. Ответьте, мне интересно узнать. Что движет человеком. Неужели вы не видели для себя иного пути. Вы же поступили на бесплатное обучение в университет. Да, понимаю, трудно. Вы из бедной семьи, но первый шаг был сделан. Значит, нужно работать, добиваться, использовать свой талант, да, не побоюсь этого слова, в нормальном направлении. У вас ведь была реальная возможность изменить свой социальный статус, а это значит, что вы могли создать задел на будущее, для ваших же потомков. Здесь нет ничего необычного. Всего лишь стремление и терпение.

  Возков поднялся из-за стола. Он несколько секунд смотрел на Егора, ожидая ответа. Егор медлил. Казалось, что он занимается формулировкой ответа, но на самом деле это было не так. Ответ на подобный вопрос Егор знал, слишком много размышлял над этим вопросом. Поэтому, сейчас думал: насколько всё примитивно устроено. Вот и следователь, этот странный, обремененный пустыми заботами человек, не удержался и озвучил ровно то, что является сущностью их понимания, основой понимания всего общества. Если тебе повезло или ты сумел добиться, чтобы на тебя упала частичка милости со стороны избранных, то на основании этого, ты обязан упасть на колени, обречен, рассыпаться в почитании своих благодетелей. А после двигаться дальше, наступая на головы тем, кому не повезло, тем, на кого не обратила свою милость всемогущая система неравенства.

  – Я убежден в том, что люди имеют право на лучшее, не просто имеют, а обязательно получат другой мир, в котором не будет того, о чем вы мне только что говорили – начал Егор, но Возков вмешавшись, произнес: – То, о чем я говорил, что ненормального в моих словах? Ничего никому не должно даваться просто так. Я говорил о терпении и стремлении, о преодолении.

  – Говорили, но имели ввиду другое, вы подразумевали шанс, счастливое стечение обстоятельств, для человека из нищенской среды, которому посчастливилось, которому, возможно, была дана некая частичка таланта, и не более того – настаивал на своём Егор.

  – Продолжайте, я послушаю вас господин пророк – улыбнулся Возков и тут же подумал: нужно рассказать Владу об этом человеке, лучше показать, чтобы Влад понял к чему приводит пустота, праздность и нежелание осознать важность соблюдения норм и правил. Пусть Влад увидит, насколько жалок этот человек, и насколько справедливы слова отца, которых ему не хочется принимать.

  – Другая дорога возможна, она могла бы случиться, но даже стань она успехом, то всё равно значение сего лишь узенькая полоска, лишь замшелый мирок, возведенный одним человеком, для одного человека. С заборами и стенами, через которые не только массивные двери, но и пропуска, но и определители, по принципу, свой, чужой. Скучно, пошло и беспросветно. Какой здравомыслящий человек захочет променять опьянение свободы, равенства, братства, на вот это, на кусочек замкнутого, мрачного пространства, за которым ничего, окромя того, что я, мне, моё.

  Егор, закончив говорить, открыто посмотрел на Возкова, который находился прямо перед ним, смотрел, выражая полное непонимание.

  – А вы Егор Евгеньевич здоровы психически? На днях вам предстоит пройти экспертизу, и я сейчас стал сомневаться. Может, всё это всего лишь бред умалишенного человека. А как иначе, слушая вас, у меня складывается именно такое ощущение. Впрочем, дела это не меняет. Так или иначе, вы одинаково опасны для общества. Лучше скажите, наверное, в последний раз по-хорошему прошу: где находятся черновики вашего бредового учения?

  – Я здоров, я отдаю отчёт в своих словах. И я честно вам говорю, что уничтожил все черновые варианты, и еще, я не писал учения, я написал книгу. Вы понимаете разницу? – глянув на настенные часы, произнес Егор.

  Время подходило к двум часам дня. На улице ничего не изменилось, было так же пасмурно, было сыро, но и это радовало Егора. Возможность видеть обычный пейзаж через окно – это была великая радость, пьянящий глоток воздуха, поэтому попадая в кабинет следователя, у Егора первые минуты начинала кружиться голова, мелькало в глазах. Мысли о том, что всё это очень скоро станет невозможным сильно пугали, заставляя испытывать что-то схожее с ощущением близкой бесполезной истерики...

  ... И всё же, какая поразительная природа авторства. Всего лишь отрезок времени, в нем лист бумаги, в нем карандаш, в нем ты сам. А дальше минута за минутой, погружение глубже, еще глубже. Не заметил, как лист бумаги перестал быть как таковым, он превратился в огромный мир. Там есть ты, там нет тебя. И почему, откуда такое сильное ощущение: всё это не имеет никакого отношения к тому, что виделось полчаса назад, к тому, что задумывалось вчера. Вот от этого становится не по себе. Ну, почему, и какая магия определяет течение, вовлекая в пространство своего мира. Я управляю процессом или он играет со мной. Играет с тобой, с листком бумаги, с карандашом, со сгустившимся за окнами вечером.

  Авторство и вера во что-то большее. Вопрос как часть ответа. Всегда и всюду. Авторство подвластно тебе. Авторство, не имеющее к тебе никакого отношения, живущее своей жизнью, находящееся рядом с тобой, но не являющееся частью твоего существа. От этого бежать, не знать, не планировать. Для этого, принимать, участвовать. Всего лишь зная: дорога одна, цель едина.

  Авторство – это то, что вокруг и всюду. Автор – это ты вовлеченный в действие, не всегда тобой определенное.

  ... – Мне нет особой разницы, мне куда важнее смысл содержания, а как это правильно назвать, то здесь всё просто, и определяется как антигосударственная деятельность. Кстати, я напомнил вам Егор Евгеньевич о том, что нужно добровольно указать местонахождение вашего произведения. Не просто так, а чтобы вам же помочь. Да, не стоит удивляться. Я не самый отпетый злодей, в уже хорошо вам знакомом ведомстве, скорее, напротив. Хочу сказать, что ваши соратники уже дали немало показаний на эту тему, и очень скоро опасный объект будет ликвидирован. Так же нами были приняты меры для того, чтобы за это время не появилось еще отпечатанных копий. Так что, только добрая воля, поверьте, это много значит – высказавшись, Возков вернулся за своё рабочее место.

  – С печатью ясно, а что если от руки? – сам не зная зачем, но скорее, чтобы продлить пребывание возле окна, спросил Егор.

  – Согласитесь, что на это необходимо много времени. У ваших последователей, которые еще не арестованы, его нет – отреагировал Возков.

  – Как сказать – не согласился Егор, вызвав раздражение Возкова.

  – Бросьте, вы проиграли. Умейте признать поражение. Конечно, я отлично понимаю, о чем вы сейчас. Сохранить, передать новым адептам, чтобы после вашего исчезновения не погибло дело. Только и мы не будем сидеть, сложа руки. Я надеюсь, что вы понимаете, о чем я сейчас говорю. И еще, ответьте мне на один вопрос: стоила ли игра свеч, соизмерима ли заплаченная вами цена, с учетом вашего печального будущего, с пониманием, куда привели вы своих друзей.

  – Глупый вопрос, господин следователь, я уже ответил на него, но еще раз скажу, что цена свободы бывает настолько высока, что человеческая жизнь, десять человеческих жизней – это пыль, сущий мизер. Свобода стоит намного дороже, но и любой вклад имеет значение, в этом деле не пропадет ничего, всё пойдет на алтарь, всё будет учтено.

  – Ну, хватит, даже меня не хватает надолго. У вас свобода понятие эфемерное, а мы живем реальными ценностями, которые можно ощутить, осознать, иметь – всё больше раздражался Возков.

  «И всё же сегодня вечером состоится серьезный разговор с сыном. Где гарантия, что Влад, в один прекрасный день, ни попадёт в компанию подобных элементов» – думал Возков, и эти размышления больно кусали отцовские чувства.

  Что если Влад окажется здесь, но не за этим столом, не на отцовском месте, а по другую сторону. Как можно будет это пережить? Тогда только пулю в висок, только пулю.

  – Ваши ценности – это не свобода, то всего лишь возможность получить материальные благо, чем больше вашей, мнимой свободы, тем больше барахла. Настоящая же свобода к этому никакого отношения не имеет. Вы понятия не имеете о том, что такое свобода: она внутренний мир, она то, что доступно единицам, и так было, так будет, господин следователь.

  – А как же те, которым вы предлагаете обрести свободу скопом, как с этим быть? Еще я вижу, что вы не совсем даете себе отчет в собственном положении. Очень скоро с вами начнут разговаривать иначе. Думаю, что наши беседы покажутся вам чем-то милым и добрым – не смотря на Егора, что-то записывая на листочке бумаги, произнес Возков.

  7.

  Бесконечность казалась чем-то близким. Определения ей не существовало. Пространство было ограниченно стенами, но при этом лишь в первые несколько попаданий в периметр закутка, возникало ощущение паники, которое давило на сознание: следующий раз места будет меньше, стены сдвинуться ближе к проходу. А затем отпустило. Площадь замкнутого мира не менялась. В нем появилось значительно больше воздуха, от того банальным образом стало легче дышать. Мозг, наполняясь кислородом, начал потихоньку восстанавливать свои функции. Происходило это медленно. Слишком много энергии отнимало первоначальное осознание. Очень большое количество вопросов, которые не получая ответов, могли лишь нагружать, дополнять объемность, и без того, беспросветного мрака. Неужели они оставили ему двойственную природу специально. Может, это тот интеллектуальный следователь, фамилия которого затерлась, исчезла. И ведь нельзя отрицать варианта, что всё произошедшее обычная практика, несовершенство технологии. Или застывшая в потерянном времени минута, которая, что бесконечность, что дополнение к вечности, а значит, замерший маятник в любой момент двинется, сорвется. Всё исчезнет безвозвратно. Не вернется, не перекрутится. Только и без того механизм неизвестен. Мрак сравнимый со смертью. Если бы было возможно сравнить, но нет сомнения в том, что вряд ли что-то может быть ближе, чем смерть. Отсутствие, вакуум, до той поры, пока тихое шуршание, дополненное импульсом желтых вспышек, ни вторгнется в пространство непроглядной и несуществующей темноты. И только после, появятся признаки собственного я, первые минуты, слабые еле ощутимые.

  «С чем это можно сравнить?» – неестественно выпадал из ряда лишний вопрос. Но если погружение в небытие сродни с летальностью, то совсем неудивительно, что выход из этого самого небытия, можно считать рождением, может воскрешением. Только ни того, ни другого не чувствовалось. Скорее, запрограммированный цикл, в котором всё отдано установленному распорядку. Всегда одинаковому, от этого понятному, как заученное движение, но с одной небольшой разницей. Все эти движения осуществлялись сами по себе, и никогда не удавалось увидеть себя в пространстве камеры-палаты, лежащего с закрытыми глазами, являющегося трупом, у которого продолжает биться сердце. Но и здесь закрадывалось странное несоответствие: почему нельзя увидеть, если эта картинка была отчетливо доступной, если она многократно находила себе место в сознании, пусть чаще была размытой, мелькающей, подобно коротеньким кадрам из немого кинофильма, это не могло изменить осознания. Куда важнее выглядело то, что внутренний, еще плохо управляемый, мир требовал, настойчиво хотел увидеть иную часть раздвоенного существа, сделать это глазами. Просто, ровно так, как делают это обычные люди. Точно так, как было раньше, но не теперь, но не сейчас, а сейчас продолжало ускоряться, затем быстро тормозить. Стены приближались и удалялись. Увеличивалась высота потолков, с этим уменьшался собственный рост, с ним возраст, мысли, несказанные слова. Движение просило приблизиться к двери, но последняя привлекая и притягивая к себе, в один миг удалялась, а следом за этим начинал пропадать весь мир темного закутка, пока ни исчезал вовсе, уступая своё место полному забвению, которого Егор уже не имел возможности ощутить. Без мыслей, без слов, без снов...

  ...Сон на какое-то время крепко засел в голове. Старуха превращалась в молодую девушку. Уверенностью дополнялось осознание. Уже ставшее частью жизни учение, получило то, о чем он мог только мечтать. Дорога найдена. Проведение не обмануло. Осталось совсем немного, теперь с еще большим вдохновением, теперь вперед, без сомнений и компромиссов. Всецело в моих руках. Всецело в наших руках. Лишь отрезок времени, для того, чтобы отрывки стали цельным полотном, завершенной, окончательной картиной.

  Выйдя из дома, Егор ощутил безмятежное блаженство летнего вечера. Так и подмывало закричать, не справившись с ощущение всепоглощающего счастья, той неописуемой легкости, которую дарило всё находящееся рядом, всё, что было доступно глазам и ушам, чувствам и думам. Вернуться к двери, проверить еще раз. Убедиться в неизбежности и тут же прогнать прочь те сомнения, которые всё одно пожалуют, подкараулят, только стоит приблизиться к развалинам. Прогнать, не жалеть, уничтожить.

  Вдыхая опьянение, Егор быстрым шагом двинулся к двери, ведущей в иной мир, той самой, которая неизбежно должна проложить дорогу в будущее, стать не просто прологом, но и легендой.

  Часть третья.

  1.

  Слишком уж необычным было это место. И точно нельзя было его обнаружить случайно. Потому что, какой черт, мог заставить обычного гражданина оказаться здесь. Нет, такого случиться не могло. В те годы, даже не стоит об этом рассуждать. Сюда могли попасть лишь неугомонные искатели приключений. Но разве их было мало? Определенно, что хватало. Только вот посчастливилось Владу и Феликсу. Чудесное открытие, которое, к тому же, накладывалось на воспоминания о совсем недавно прочитанной фантастической книжке, сделали они.

  Случилось это летним днем, не предложившим хорошей погоды. С самого утра моросил мелкий, прохладный дождик. Небо уже третий день к ряду было затянуто низко опустившимися тучами. Солнце появлялось лишь изредка, в те моменты, когда привычная природа воздушных потоков, сменяла очередность, возникающих из ниоткуда, пришельцев непогоды, серых и черных туч. Желтые лучи касались земли, дотрагивались до влажных крыш, и испарение влаги становилось белесым дымком, притягивая к себе внимание. Но ничего от этого не менялось. Спустя десять минут с неба вновь появлялись осадки. Становилось темнее, и хорошо, что старания непогоды не особо сказывались на состоянии почвы, она не размокала основательно, не успевала превратиться в разбухшее месиво. Конечно, помогал ей в этом основательный и прохладный ветерок. Участвовали в этом процессе высокие тополя, превращаясь в естественные зонтики. Земля под ногами, на крутом склоне, продолжала оставаться прочной, поэтому Владу и Феликсу легко удалось забраться наверх, где их ожидала наполовину разрушенная кирпичная стена, которая когда-то являлась частью старинного здания, а сейчас, вместе со своими сестрами по несчастью, превратилась в то, что можно было назвать развалинами, можно руинами, и уж точно, что именно эти слова крутились в головах Влада и Феликса.

  Возле стены имелся плоский участок, примерно два-три метра шириной. Справа находилась еще одна стена, с двумя большими трещинами от самого верха до самого низа. Рядом небольшой провал между стенами, с которым Влад и Феликс легко справились, перепрыгнув препятствие. Стена, что была слева, сохранилась еще хуже той, возле которой сейчас находились Влад и Феликс, а стены, которая должна, замыкать периметр разрушенного здания, не было. И почему настолько высоко находились оставшиеся постройки. Кто-то сделал это специально или, быть может, случился провал, а уже после, внутри несуществующего здания, появилась эта огромная свалка мусора. Но как бы там ни было, обследование интересного места длилось уже не менее двадцати минут. Были найдены отличительные знаки, в виде выдавленных в теле кирпичей крестиков. Один из них сохранился прекрасно, другие пришлось очищать от грязи, но интересно было по-настоящему.

   К тому же лестница, частично разрушенная, ведущая в небо. Только, насколько здорово было разместиться на самой верхней площадке. Без всяких перил и ограждений, ощущая огромную высоту, в полные четыре метра, что мороз по коже, что страшно лишний раз двинуться. И самое ценное – близкое присутствие лучшего друга рядом, это не оборот речи, так на самом деле, тогда и было...

  ...Если в их компании появлялся кто-то третий, то он неизменно оставался этим самым третьим. Может поэтому, любой из тех, кто входил в их круг, через какое-то время неизбежно освобождал место новому претенденту на расширение тесного круга. Было время, когда компания становилась больше. Но никто и никогда не мог изменить сложившийся порядок вещей. Влад и Феликс оставались лучшими и самыми близкими друзьями. С полуслова понимали друг друга, чувствовали друг друга на расстоянии. Да, и само время, было дано им ровно напополам, без перегиба ни в одну, ни в другую сторону. Стоит ли говорить о том, что счастливый период не имел права предполагать даже намека на какое-либо неравенство.

   ...Можно продолжить, но речь зачастую не ограничивается счастливыми ощущениями. Очень часто повествование обязано подчиниться хронологии, как бы ни было это неприятно. Иногда нужно забежать вперед, чтобы к этому уже больше никогда не возвращаться. Ведь часто бывает, что достаточно нескольких эпизодов, которые определят состояние вопроса, без излишнего углубления в тему, и нет в этом ничего особенного. Обычное отступление, что внутри основного текста. Простой авторский прием, или всё же желание впихнуть в одну историю несколько взглядов, на представленную здесь же основу, но и дополнить чем-то со стороны. Но так ли это? Может, всё связано не только наличием фрагмента в теме, но и сам тема, если перевернуть иначе, станет частью фрагмента...

  Только вот, у времени свои резоны, оно всё изменит в отношениях Влада и Феликса. Кто-то скажет: опыт и возраст. Кто-то правильно предположит: стечение обстоятельств, которые поставят индивидуальное впереди общего. Хотя и в этом случае, особенно на раннем этапе, они будут сопротивляться, искать любой из возможных компромиссов. Что-то получится, что-то нет. Да, и не всегда бывает просто справиться с вызовами, которые не терпят альтернативных вариантов. Течение времени, взросление, обособленность, где-то обида, где-то недопонимание, и уже нельзя разделить честно и поровну, а значит, трещина будет расти, будет расширяться с каждым годом всё больше и больше. Общие, детские идеалы, о как много в этом слове, начнут сдавать свои позиции, станут трансформироваться, меняться. И самое страшно не в самом процессе. Он неотвратимо неизбежен. Он может иметь разную степень. Но почему не дано понять, что происходящее, это далеко не самое ценное. Почему, с восторженностью воспринимается то, что спустя годы не всегда будет тем, что наиболее дорого сердцу, и уж точно будет уступать тому периоду, от которого в своё время хочется как можно быстрее избавиться, как можно скорее вступив во взрослую жизнь.

  Но не сейчас. Не в этот самый момент, когда Влад и Феликс, вместе и одновременно, увидели спрятавшуюся за кучей битого кирпича дверь. Тяжелую, местами сильно ржавую. Самую чуточку приоткрытую, с зарослями жгучей крапивы слева, с большим репейником справа, и со страшной, уже сейчас заявляющей о себе, тайной.

  Влад подошел к двери первым. Может, это определило события, которым суждено случиться значительно позже. Может, данное обстоятельство не имело никакого значения. Как знать, но всё же думается, что первенство должно было иметь значение. Пусть случайно, пусть не осмыслено. Но ведь именно первый шаг внутрь изменит всё дальнейшее. Сначала незаметно, не сразу, по капле, с учетом интервалов и пауз. Но безжалостно, неотвратимо.

  Сейчас же, к обнаруженной двери, еще нужно было спуститься, через разлом между стенами, на два метра ниже уровня площадки, к которой подходила нижняя ступенька лестницы. Нужно было цепляться за тонкие ветви кустарников, боясь свалиться кубарем вниз, туда, где несколько наваленных друг на друга железобетонных блока, обгоревшие доски и всё тот же мусор. Далее, вновь лестница, идущая вниз, всего на пять-шесть ступенек.

  Необъяснимо, но тянуло настолько сильно, что сопротивляться этому не было никакой возможности. Что-то необычное, и это, если поверхностно, если обдумано, а в тот момент, с головой накрывала, в одном шаге расположившаяся, магия. Не было определяющего слова. Не было четкого осознания. Не было того, что и зачем, опасно или нет. Тяга в этом не нуждается. Она подобна воздуху, который в одно мгновение сделал мальчишек своей неотъемлемой частью, – и они двинулись вниз. Влад следовал первым. Феликс следовал за Владом. Пришлось пару раз остановиться. И в один из моментов Влад чуть не упал. Феликс успел схватить друга за рукав ветровки, а земля осыпалась под ногами Влада. Наполовину сгнившая доска соскользнула вниз, но Феликс крепко вцепился в руку Влада. Вновь на помощь пришли ветви тальника, ничего другого рядом не было, если не считать незваного спутника по имени тишина. Кто-то как будто специально отключил все посторонние звуки. Огородил мальчишек от всего остального мира, и тогда они это заметили, но не придали особого значения. Времени на глупости не было. В нескольких метрах находилось то, о чем можно было лишь фантазировать, можно было лишь увидеть во сне. Еще оставалось расстояние, только еще его не преодолев, не было никакого сомнения в том, что должно произойти что-то неведомое, что ждало их не один год, что должно было произойти, и вот этот момент всего в нескольких шагах, до него осталось не более чем пара минут.

  Случится запоздавший вывод. Произойдет данное спустя несколько часов, и Владу отчетливо будет видно, как через приоткрытую дверь, с той, другой стороны, будет проникать то, что заставит исчезнуть все возможные звуки, сделает так, что перестанет двигаться само пространство. Лишь странное, чуть заметное колебание, как теплый воздух, смешивающийся с большой массой холода, заявляющий о себе еле различимым движением.

  Через минуту Влад коснулся двери, которая, как показалось пацанам, приоткрылась еще больше. Следом за этим возникла значительная пауза. Войти в пределы неведомого сразу не получилось, а то, что за дверью их ждет что-то более чем необычное, сейчас точно не было сомнений. От этого можно было услышать, как громко стучит собственное сердце, какими сдавленными стали голоса, и как низко опустились к земле кратно потяжелевшие тучи.

  2.

  – Ну, готов? – спросил Влад, вновь дотронувшись рукой до двери.

  – Пошли – глубоко выдохнув, ответил Феликс.

  Дверь сильно заскрипела. Поддалась тяжело, а спустя какую-то секунду, мальчишки столкнулись с сюрпризом. Перед ними, через темноту, что с трудом можно было разглядеть, находилась вторая дверь в точь-точь скопированная с предыдущей, и так же слегка приоткрытая, через щель виднелось необычное свечение, что-то яркое, что-то теплое, что-то такое, чего не видели никогда, чего не могли даже представить.

  – Нет, не стоит – удивив этими словами Влада, произнёс Феликс.

  – Ты что? – отреагировал Влад.

  – Это уже не игра – мрачно произнес Феликс.

  – Брось, что такого, что может случиться. Нет там никакой машины времени – глядя на Феликса, проговорил Влад.

  – Там что-то гораздо хуже – произнес Феликс, а Влад, не дослушав друга, начал открывать вторую дверь. Феликс несмело, но всё же последовал за Владом, и спустя три секунды они оказались в полной темноте.

  – Странный свет показался? – сказал Влад.

  – Пойдем назад, здесь обычный тупик – облегченно произнес Феликс, на секунду решив, что весь загадочный антураж оказался обманом, тем более, появившаяся темень отключила предвкушение, сделала это быстро, так как будто ничего и не было. Но произошедшее оказалось переключением, зачем-то необходимым отрывком, потому что резко ослепило бледно матовое свечение. В один миг пропал предполагаемый тупик, предъявив мальчишкам самую обычную, оживленную улицу.

  Они стояли посередине тротуара, рядом с большим, старинным зданием из красного кирпича, в котором, как-то сразу и совершенно неосознанно, могли узнать то самое строение, по развалинам которого они лазили еще десять минут назад.

  – Страшно – произнес Феликс.

  Влад утвердительно кивнул головой. Прошла полная минута. Началась следующая минута, и на её исходе мальчишки бросились внутрь здания, чтобы найти загадочную череду дверей, за которой остался хорошо знакомый мир.

  Только, оказавшись внутри строения, они не могли увидеть и малейшей зацепки, каким образом оказались здесь, как найти дорогу назад. Перед ними было просторное фойе. Вверх поднималась широкая лестница с каменными перилами. Глаза впились в два бронзовых бюста принадлежавшим незнакомым, пожилым мужчинам с аккуратными бородками, с незримым ощущением чего-то чужеродного.