Текст книги "Случайные имена (СИ)"

Автор книги: Андрей Матвеев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 18 страниц)

3

Да и как им об этом догадаться, если Вивиан для Себастьяна была всего лишь покойной женой, этой кинодивой, крашеной куклой из одноименного романа, внезапно возродившейся при мало понятных обстоятельствах, ведь, несмотря на трампль, Себастьян довольно отчетливо помнил тот тоскливый день, точнее же говоря, то, еще более тоскливое утро, когда, войдя в спальню жены, он обнаружил ее распростертой на большом фундадорском ковре с пустым пузырьком из–под трампля в правой руке и с раскрытым детским веером в левой. Эта картинка неотрывно маячила перед глазами младшего Альворадо в тот час, когда заунывный (как и положено) голос священника вел заупокойную службу, а хозяин погребальной конторы шептал на ухо обезумевшему от горя Себастьяну, что церемония затягивается, и это может сорвать ему весь дневной график, так что пора прощаться с телом покойной и переходить к кремации, ибо именно кремировать завещала себя кинодива, кремировать, а пепел развеять по ветру, что Себастьян и сделал собственноручно, уехав для этого далеко за город и найдя место поглуше – уютную такую лесную полянку в горах, напоминающих, между прочим, подобные же, только совсем в другом месте (еще там было озеро и здание пансионата на берегу), что, вполне возможно, и послужило началом всей последующей череды событий и даже определенным образом воздействовало на явление в сей мир непосредственно герцогского семейства Альворадо со всеми его чадами и домочадцами, вот только отчего это именно так – кто знает, есть лишь факт, состоящий в присутствии между нами Вивиан и Себастьяна, а стоит ли его интерпретировать, объяснять, подвергать рассмотрению то с той, то с другой стороны в то время, когда заливающийся слезами несчастный вдовец, уже, впрочем, загрузившийся с утра немалой дозой трампля, собственными руками достает из красивой серебряной урны несколько сероватых горсточек мелкого пепла и разбрасывает по поляне – конечно же, не стоит, хочется сказать мне и добавить, что это будет попросту бесчеловечно, на что Себастьян отвечает утвердительным кивком и просит оставить его одного в сей скорбный час, что мы с удовольствием и делаем, возвращаясь к упомянутому Себастьяну некоторое время спустя, настигнув его в одинокой аллее острова Керкс, где он только что вступил во владение телом собственной сестры, принцессы (герцогини) Вивиан Альворадо, вот только сам он пока даже не подозревает об этом.

И тут возникает вполне законный вопрос; неужели Себастьян столь легко поддался на жестокий (хотя и с благими, заметим, целями) розыгрыш и на полном серьезе поверил, что его покойная жена, пепел которой он (вымарываем слово «собственноручно») развеял на далекой и глухой поляне, вновь жива, и это ее тело сейчас страстно прижимается к нему прямо на мельчайшем коралловом песке, посреди одинокой аллеи, укрытой густыми зарослями от посторонних глаз? Позже, когда брат и сестра уже вполне отдавали себе отчет в преступном характере овладевшей ими страсти, Вивиан как–то спросила об этом брата, и тот, растерявшись от неожиданности, был вынужден ответить истинную правду: мол, конечно, он понимал, что дело не совсем чисто, но трампль – штука зловещая и жестокая, да и синдром Кандинского – Клерамбо не им придуман, так что отчасти он догадывался, что это Вивиан, но отчасти нет, впрочем, добавил Себастьян после минутного размышления, он должен признаться, что еще с детства испытывал к сестре не одни лишь братские чувства, но стоит ли сейчас говорить об этом, ведь она знает, что он любит ее со всей пылкостью и страстностью души и может это доказать, но Вивиан внезапно отвечает «нет» и убирает руки Себастьяна со своих шелковых и нежных ног.

Да, она убрала руки Себастьяна со своих шелковых и нежных ног, ибо – в отличие от брата – с самого начала хорошо представляла, что заняла в его жизни не ей принадлежащее место. Более того, даже вопрос, несколько мгновений назад прозвучавший из ее уст, был задан не случайно. То есть с самого начала их безумного романа (не нам судить о том, насколько логически оправдано его возникновение, как не нам, к примеру, давать оценку, скажем, взаимоотношениям Александра Сергеевича Л. с Сюзанной и К., или А. С. Лепских с его женой, Катериной Альфредовной Ивановой, любовное безумие есть всего лишь любовное безумие, которое вылечивается намного проще, чем синдром Кандинского – Клерамбо, вызываемый употреблением больших доз трампля, что в полной мере испытал на себе досточтимый Себастьян Альворадо) Вивиан давала себе отчет в том, что придет день, когда она задаст этот вопрос и кто знает, что за этим последует. Только не надо думать, будто Вивиан такая уж страдалица и мазохистка, отнюдь нет, да и не одно лишь стремление излечить брата от тяжелейшего заболевания двигало ей в тот самый момент, когда она подстригла волосы и выкрасилась перекисью, дабы как можно больше походить на покойную кинодиву. Семейные гены есть семейные гены, и стремление к острым ощущениям всегда было присуще принцессе Альворадо, вот только проявлялось оно чуть иначе, чем, допустим, это было присуще пылкому и романтичному Себастьяну.

И прежде всего эта любовь к острым ощущениям для Вивиан Альворадо осуществлялась непосредственно (и это не каламбур!) в любви. Не так уж далека от истины была племянница дядюшки Го, когда обвинила принцессу в распутстве, хотя отметим, что распутство распутству рознь и не одно лишь стремление к физиологическим наслаждениям двигало Вивиан даже тогда, когда она занималась любовью со своей наставницей на острове Тайкос или же соблазняла молодого и талантливого преподавателя математики, или выходила замуж за блестящего офицера, штабс–капитана Генри Маккоя, или давала приют на ночь в своей постели очередному красавцу– гвардейцу, ведь кроме физической стороны любви есть еще эмоциональная, которая и была для Вивиан тем самым, ради чего она пускалась в свои многочисленные эскапады, ибо именно нехватка эмоций, стремление вновь и вновь постараться достичь золотой середины, то есть насытить себя не только физически, но и чувственно, и привели Вивиан Альворадо в конце концов к тому, что она остановила свой выбор на собственном брате, ведь – согласитесь – есть ли что более схожее на свете, чем восприятие мира (а значит, и друг друга) людьми, кровно связанными, хотя это не значит, что задумывая свой способ излечения Себастьяна от трампля и связанных с ним несчастий (включая воспоминания о покойной кинодиве) принцесса Альворадо пыталась выиграть в этой партии и что–то для себя, весь парадокс заключается как раз в том, что ни капли эгоизма не было в ее поступке, а лишь искреннее стремление помочь брату, но в тот самый момент, когда плоть Вивиан ощутила проникновение восставшего (что немудрено, хотя бы учитывая долгое воздержание) приапа Себастьяна, все благие помыслы исчезли, и она захотела лишь одного – чтобы этот мужчина принадлежал только ей, чтобы эти душа и тело, связанные с ней кровными узами, окончательно перешли в ее владение, ведь тот эмоциональный подъем, ту бурю, что испытала Вивиан в момент слияния с плотью Себастьяна, она лишь предощущала всю свою жизнь, но предощущать и ощутить – разные понятия, и, пережив второе, навряд ли захочешь возвращаться к первому, так что ничего странного нет в том, что Вивиан полюбила своего брата Себастьяна так, как могут любить лишь страстные и пылкие женщины – и душой, и телом, и главным для нее сейчас было убедить Себастьяна в обратном тому, что она пыталась внушить его одурманенному мозгу всю первую неделю – кинодива мертва, ее тело давно стало прахом, собственноручно развеянном Себастьяном на далекой и глухой поляне, а та женщина, что каждую ночь приходит к нему в спальню – его сестра Вивиан, которую он знает всю свою жизнь, но по–настоящему узнал лишь несколько дней назад, и кто из нас мог бы бросить за это в Вивиан камень?

Так почему же тогда за два месяца до этой ночной встречи, до того самого момента, когда бронированный кабриолет принцессы, ведомый багровозатылочным шофером устало подрулил к приоткрытым воротам тапробанской резиденции светлейших герцогов Альворадо, и Вивиан, легко выпорхнув из машины, сухо кивнула Себастьяну, ожидающему встречи с ней уже какой по счету день (каждый день в сумерки выходит Себастьян к воротам и долго сидит, смоля сигару за сигарой у приоткрытых в сторону дороги ворот) и столь же сухо представила ему своего нового секретаря, милейшего недотепу–филолога, этого несчастного медиевиста Алехандро Лепских, она заявила Себастьяну, что между ними все кончено, и если о чем она и жалеет, так это о том времени, когда ее душа и тело безраздельно принадлежали Себастьяну Альворадо, в любой час, хоть дня, хоть ночи, но отныне этому положен конец и никогда – вы понимаете, никогда! – она больше не допустит его в свои покои, с этими словами (а разговор происходил в той самой зале, где Алехандро и Фартик застали Вивиан в прелестном дезабилье, занятую утренним макияжем) принцесса Альворадо указала брату на дверь, и он, изумленный этими безжалостными нотками в обычно столь ласковом и нежном голосе возлюбленной сестры, повернулся и понуро покинул ее покои, в тот же день оставив Элджернон и запершись за стенами тапробанской резиденции правящей династии, и это несмотря на то, что шумный успех последней книги требовал его постоянного присутствия на людях, ибо не было отбоя от интервьюеров и интервьюерш, да и поклонники (а в основном, поклонницы) часами ожидали возможности встретиться со своим кумиром.

Но мы так и не ответили на вопрос, отчего Вивиан решила прекратить столь бурно проистекавший роман, что же, попытаемся сделать это хотя бы в уже начатом абзаце, вновь упомянув, что главным в любовных отношениях для Вивиан Альворадо всегда была эмоциональная сторона, ведь просто физиологическое удовлетворение она могла получить от любого красавца–гвардейца, да и (пусть и не прибегая к помощи веера) сама в совершенстве владела добрым десятком способов доведения себя до экстаза, но что привело ее к мысли о необходимости порвать порочную, кровосмесительную связь, что заставило указать Себастьяну на дверь? Ответ прост: это был сам Себастьян, точнее же говоря, его роман «У бездомных нет дома», прочитав которую, принцесса Вивиан не могла не понять, что эта книга – о ней, и что она – Ирен, в то время, как покойная кинодива – Роксана, а Себастьян – это, соответственно, Крокус, из чего следует, что (вспомним содержание последнего романа Себастьяна Альворадо) Себастьян никогда не любил свою сестру и что как была она всего лишь заместительницей покойной поклонницы трампля, так ей и осталась, даже несмотря на то, что к моменту собственно разрыва связь Вивиан и Себастьяна насчитывала уже несколько лет, и сама Вивиан все больше и больше привязывалась к брату и даже подумывала о том, не родить ли ей от него ребенка, что сделало бы ситуацию уж совсем двусмысленной, но ей было плевать, ей на все было плевать, страсть поглотила Вивиан полностью и лишь не вовремя попавший в руки роман всему положил конец.

Ибо Вивиан была оскорблена, ибо она никак не могла предположить, что ей отведена участь всего лишь эрзаца, то есть заменителя, то есть подобия давно уже растворившегося в бездне времени праха, собственноручно (повторим) рассыпанного Себастьяном на неоднократно упоминавшейся поляне, бедная Вивиан, хочется сказать мне, надо же пережить такой облом и тут стоит задаться вопросом – насколько она была права в своих выводах о том, что она – Ирен, покойная кинодива – Роксана, а Себастьян – соответственно – Крокус?

Да настолько же, насколько правы все, кто считает, будто за каждым художественным образом непременно спрятан некий прототип, а уж главный герой – обязательно сам автор, лукаво выглядывающий то тут, то там с очередной страницы и показывающий читателю язык, то есть подозрения Вивиан были абсолютно беспочвенны, ведь Себастьян Альворадо действительно любил свою сестру, а если и вывел в романе образ покойной кинодивы, так лишь затем, чтобы окончательно свести счеты с собственным прошлым, безжалостно и сразу подвести черту под давно законченным периодом жизни, который – что тоже совершенно естественно – до сих пор отзывался в нем не очень–то приятными воспоминаниями о бесполезно прожигаемой жизни в компании с трамплем и белокурой красоткой, любившей удовлетворять себя с помощью дешевого детского веера базарной расцветки, чего бы никогда, надо заметить, не позволила, себе Вивиан, ценившая в любви изысканность и хороший вкус, но получилось то, что получилось, и обида, нанесенная принцессе Альворадо ее братом, была, что называется, несмываемой.

Ах, Себастьян, Себастьян, хочется сказать мне, глядя в сутулящуюся спину сына герцога Рикардо, идущего по тропе чуть впереди своей оскорбленной сестры, эх, Себастьян, Себастьян, ну зачем ты так отчаиваешься, смотри на вещи проще, ведь есть прекрасный выход из положения – сядь за новый роман, в котором уже напрямую изобрази все хитросплетение своих отношений с прекрасной Вивиан, изобрази точно и безжалостно, не пожалев, прежде всего, себя самого, и начни с того момента, когда рано утром ты входишь в спальню (дело происходит в большом и шумном городе на материке) и натыкаешься на мертвое тело своей жены, у которой в правой руке – сами понимаете, что, ну а в левой многократно упомянутый веер, и вот после этого ты достаешь из заначки еще один пузырек, но только полный, высыпаешь в ладонь целую горсть веселеньких, желто–оранжевых пилюль и отправляешь всю пригоршню в рот, с чего и начинается действие, кульминацией которого будет свидание с Вивиан в той самой аллее, где ты впервые познал ее тело, но Себастьян отрицательно мотает головой, ему совсем не хочется рассказывать правду, как порою не хочется ее рассказывать никому из нас, ведь если даже спросить сейчас Александра Сергеевича Л., то есть Лепшина, согласен ли будет он ознакомить читателя с безобразной сценой, разыгравшейся, к примеру, в отдаленно стоящем сарае (впрочем, совсем неподалеку от «Приюта охотников»), когда он привязал свою жену Сюзанну к столбу и хотел уже приступить к бичеванию, дабы выбить из нее правду о прошедшей ночи, той самой ночи, когда он воочию увидел, что Сюзанна уже давно продала душу дьяволу и предложенное ею пари лишь стремление и дальше не отпускать Александра Сергеевича Л. от себя, то – уверен! – он ответит отказом, хотя что значит его отказ, когда правда о той ночи так же хорошо известна, как и правда о том, любил ли Себастьян Альворадо свою сестру: нет, не любил, с уверенностью заявляю я, все с той же печалью глядя в сутулящуюся спину сына герцога Рикардо, ибо – наконец–то признаем это! – Вивиан была права, когда, прочитав роман «У бездомных нет дома» сделала вывод, что она – Ирен, белокурая дива (отбросим надоевшую приставку «кино») – Роксана, а сам Себастьян – незадачливый бумагомаратель Крокус, любящий собирать раковины на пустынном морском берегу, но точь–в–точь как отсутствующий на этих страницах дядюшка Себастьяна, и Вивиан Эудженио Альворадо VI, пребывающий сейчас в конхиологической экспедиции, хотя отметим, что еще один из наших героев имеет такую же страсть, и героем этим является милейший и так любимый мною Алехандро, столь бездарно втюрившийся в принцессу Вивиан и торопливо догоняющий сейчас ее по погруженной во тьму тропинке, догоняющий принцессу и радующийся тому, что – пусть и на какое–то время – замолк этот зловещий голос внутри его черепной коробки, внезапно возникший сегодня утром и поставивший под угрозу все существование Александра Сергеевича Лепских в мире Дзарос – Тлоримпана – Ауф (именно по названию цветов, а не наоборот), что же касается взаимоотношений Себастьяна и Вивиан, то остается добавить немного: Вивиан никогда бы не поехала, в Тапробану, если бы продолжала любить Себастьяна.

Себастьян, ожидая ее на побережье вот уже два месяца, даже не подозревал о том, что она приедет не одна, а с новым секретарем, что же касается его чувства к сестре, то здесь, как мне кажется, уже внесена полная ясность, и теория белокурой дивы занимает свое место под тапробанским солнцем.

Для окончательного же завершения этой главы надо отметить, что последствия синдрома Кандинского – Клерамбо лечатся не только подменой одного образа другим, но и простым отдыхом на тапробанском побережье, а потому позволим героям перевести дух и одному из них (стоит ли упоминать, кому) предаться любимому развлечению, ведь стоило лишь восходящему солнцу осветить розовыми лучами аквамариновую поверхность тихого в этот рассветный час моря, как Алехандро Лепских, позабыв о существовании в своем теле незваного гостя, покинул местную резиденцию светлейших герцогов Альворадо и отправился на пляж, и надо ли говорить, как долго я ждал этого момента!

4

И действительно, один лишь Господь знает, как долго я ждал этого момента, ведь есть ли что более прекрасное, чем остаться наедине с любимым героем и помочь ему в том, что составляет для него одну из важнейших в жизни услад, пусть даже вся сознательная жизнь Александра Сергеевича Лепских прошла в достаточном удалении от хоть какого– нибудь морского побережья, и раковины большей частью он видел лишь на картинках да в витринах выставок и магазинов, впрочем, последние торгуют сим экзотическим товаром так редко, что говорить о магазинах во множественном числе – бессмысленно, разве что пару раз в жизни натыкался Алехандро на эти замечательные порождения фантазии Творца, стоящие в окружении (предположим) антикварного кофейного сервиза восточного изготовления и (продолжим свои предположения) не менее антикварной люстры, только изготовления уже западного. Но дело, как вы понимаете, не в раковинах как таковых, хотя если говорить о мягкотелых и их связи с Алехандро Лепских, надо отметить, что интересовал его, без всякого сомнения, класс брюхоногих, что же касается отрядов, то внимание Александра Сергеевича занимали отряды заднежаберников и переднежаберников, впрочем, надо отметить еще и склонность А. С. Лепских к классу пластинчатожаберных, в коем его внимание было поровну разделено между как одномускульными, так и двумускульными, но вновь подчеркнем, что дело не в раковинах, а в том, что пора каким–то образом выпутываться из того положения, в котором оказались мы с Алехандро, и скорее по моей, чем по его вине, да это и понятно: ведь он–то отнюдь не претендовал на то, чтобы дать укрывище в своем собственном мозге Александру Сергеевичу Л., то есть Лепшину, тем паче, уж совсем ни при чем Алехандро, когда речь заходит о продаже души дьяволу этим самым Лепшиным, пусть даже Алехандро Лепских в каком–то роде является специалистом по инфернальному и не один час своей жизни провел в той или иной библиотеке, в том или ином хранилище инкунабул, да даже депозитарии иногда посещал Алехандро в поисках той или иной эстетической интерпретации, но надо заметить, что найти ее было намного проще, чем, к примеру, редкую раковину конуса, а ведь этим и занимается сейчас Александр Сергеевич Лепских, вот только не надо путать с Лепшиным, продавшим душу дьяволу, хотя вопрос «зачем он это сделал» больше интересует его протагониста, уже успевшего заметить первый раритет и старательно отколупывающего витую, сплошь покрытую изощренных узором раковину от большого камня, расположенного всего в паре метров от берега (время отлива и к камню можно подобраться не замочив ног).

И надо отметить, что вопрос этот носит вполне академический характер, пусть и волнует Алехандро давно, с тех самых пор, как он отыскал, наконец–то, подлинный текст «Амфатриды» Фридриха Штаудоферийского, той самой «Амфатриды», суть которой и есть собственно взаимоотношения человека с дьяволом, более того, вторая и третья части этого, пожалуй, наиболее загадочного произведения средневековой мистической мысли полностью посвящены доказательству того тезиса, что (но тут упомянем первую часть, в которой князь Фридрих ставит парадоксальный вопрос «что есть Бог и что есть Дьявол?» и столь же парадоксально на него отвечает, то есть просто вставляет между двумя частями уравнения знак равенства, аргументируя это тем, что природа божественного, на его взгляд, столь же пагубна для человеческого существа, как и природа темного, дьявольского, пагубность же эту Фридрих видит исключительно в искушении, Господь, по его мнению, не менее хитроумен в претензиях на человеческую душу, чем дьявол и искушает его добродетелью столь же настырно, как дьявол – греховностью, но тут, говорит Фридрих, возникает вполне законный вопрос: а не есть ли добродетель грех, и не является ли греховность добродетелью? После чего князь Штаудоферийский, еще немного поупражнявшись в софистике, заявляет, что отныне для него понятие Бога сводится к понятию дьявола, точнее же будет просто заменить эти два слова одним, вот только – даже зная, как его произнести – сам Фридрих этого никогда не сделает, первая часть «Амфатриды» на этом заканчивается) раз и Бог, и дьявол – одно лицо, то значит ни о какой продаже души говорить нельзя, ибо в таком случае она продана изначально, с самого момента человеческого рождения отдана на заклание, а собственно балансировка на границе света и тьмы и есть ни что иное, как божественное (читай: дьявольское) развлечение, ибо вечность гораздо более скучна, чем это кажется, и надо же себя чем–то занять!

Стоит ли говорить, что этот кощунственный трактат сразу же после написания и появления в списках первый с уверенностью можно датировать серединой пятнадцатого века) был отнесен к числу наиболее мерзких порождений лукавого, имя Фридриха прокляли одновременно со всех амвонов, а сам он с трудом (несмотря на все могущество) избежал костра и остаток дней провел в отдаленном горном монастыре, где и почил в бозе студеным январским днем, когда за окошком его кельи к завыванию январского ветра примешивался вой голодной волчьей стаи – зима выдалась студеная и жрать в окрестностях монастыря было нечего, так что волки решили пойти на штурм единственного в этих местах человеческого жилья, но что из этого вышло – история умалчивает, вполне возможно, что это всего лишь поздняя интерпретация церковных историков, пожелавших предать кончине этого слуги дьявола такой бесславный облик – чего, действительно, хорошего, когда твое, еще не успевшее остыть тело, не предается земле, а разрывается на части свирепыми и мерзкими, потерявшими от голода страх перед человеком тварями, впрочем, сама судьба (равно, как и жизнь) Фридриха Штаудоферийского волновали А. С. Лепских намного меньше, чем его рассуждения, с которыми он не то, что был согласен, но – скажем так – находил общие точки соприкосновения, главной из которых была идея изначального единения человеческой души с природой как светлых, то есть божественных, так и темных, то есть дьявольских сил, более того, отрицая вслед за Фридрихом идею борьбы между этими двумя сторонами бытия души, Александр Сергеевич Лепских довольно много размышлял о возможности гармоничного единения как света, так и тьмы в пределах одной отдельно взятой души и находил, что такое единение вполне возможно.

Повторим: то, что в это раннее тапробанское утро Алехандро Лепских, бродя по полосе отлива и отдирая от камней прекрасные и изысканные раковины конусов, размышляет об Александре Сергеевиче Л., то есть Лепшине, не есть лишь моя прихоть, а вопрос «зачем он это сделал?», то есть зачем Александр Сергеевич Лепшин продал душу дьяволу, можно теперь сформулировать таким образом: какой во всем этом был смысл, если (вновь упомянем «Амфатриду» Фридриха Штаудоферийского) она продала изначально и нет никакого смысла делать это во второй раз?

Так есть или нет?

Не знаю, отвечает сам себе Алехандро, оборачивается и видит, что довольно далеко уже отошел от резиденции светлейших герцогов Альворадо, да и солнце, надо сказать, уже взошло, отлив закончился, начинается прилив, так что и сбор конусов придется отложить до следующего (соответственно) отлива, Алехандро складывает добычу в припасенный пластиковый мешочек и поворачивает обратно, медленно шагая по самой кромке, то есть вот вода, а вот суша, только воды с каждым шагом все больше, а суши – меньше, но это его не пугает и не страшит, чужое «я», вчера утром вселившееся в него (прошли ровно сутки с момента просыпания Александра Сергеевича Лепских в отведенной ему комнате принцессы тире герцогини Вивиан) не дает о себе знать, да и непонятно – проявится ли еще хоть раз (естественно, что проявится), что тоже поднимает Алехандро настроение, равно как и то, что день обещает быть жаркими он даже собирается искупнуться, ибо сколько можно размышлять о таких вещах, как продажа души дьяволу и «Амфатрида» давно уже почившего в бозе да и какая, в принципе, разница – есть ли на самом деле дьявол или нет, все трын–трава, думает Алехандро, с восторгом глядя на золотистые барашки, на эти прелестные завитушки, столь непривычно окрашенные жарким тапробанским солнцем, все трын–трава и если что и хочется, так дойти до пляжа, сбросить с себя шмотки–манатки и залезть в воду, ведь вскоре наступит день и придет черед секретарским обязанностям, в которых нет места ни передне– и заднежаберникам, ни одно– и двумускульным, лишь нудная, рутинная работа, хотя тут он не прав, ибо что нудного и рутинного, когда рядом будет принцесса Вивиан, великолепная Вивиан, прекраснейшая Вивиан, таинственная и загадочная Вивиан, Алехандро уже подошел к пляжу, пустому в этот ранний утренний час, он огляделся по сторонам, посмотрел на зашторенные окна резиденции, хорошо различимые отсюда, ему показалось, что в одном из окон второго этажа кто–то приоткрыл, но потом вновь задернул штору, Александр Сергеевич положит пластиковый мешочек с конусами на песок, разделся, одежду сложил кучкой рядом, потом, подумав, спрятал мешок под одежду, чтобы еще необработанные раковины не протухли на солнце, затем, помахав несколько минут руками–ногами, чтобы сбить внезапно охвативший озноб, с разбегу бросился в воду, нырнул под ближайшую же волну и поплыл, и надо сказать, что плавать в тапробанском море оказалось сплошным наслаждением, и плавал так Александр Сергеевич Лепских очень долго, минут тридцать, а может, что и сорок, когда же он вновь очутился на берегу, то увидел принцессу Вивиан, сидящую в двух шагах от кучки его одежды, была Вивиан лишь в одних узеньких плавочках, крепкая грудь с аппетитными смуглыми сосками смотрела прямо на Алехандро, как прямо на него смотрели и большие глаза принцессы, этого мне еще не хватало, подумал Александр Сергеевич, прыгая сначала на левой ноге (чтобы вытрясти воду из правого уха), а потом на правой (ухо было, соответственно, левым).

– Доброе утро, – лениво сказала принцесса, а потом добавила: – Садитесь рядом, господин Алехандро!

И тут вдруг в нем проснулось это самое второе «я», то есть раздался голос Александра Сергеевича Л., А. С. Лепшин настоятельно рекомендовал А. С. Лепских долго не раздумывать и сесть рядом с принцессой, а там – будь что будет.

– А тебе–то какое дело? – поинтересовался Лепских.

– Скажешь тоже… – ответил Лепшин.

– Чего–чего? – поинтересовался Лепских.

– Иди, иди, – грозно пророкотал Лепшин.

– И не подумаю, – огрызнулся Лепских.

– Слушай, – сказал Лепшин, – ты со мной не спорь, тебя ведь на самом деле нет, ты всего лишь моя оболочка, ибо если бы не эта дура Сюзанна с ее револьвером, то ничего бы не произошло…

– А ничего и так не произошло, – ответил Лепских, – тебя нет, а есть я, и никакой Сюзанны я не знаю, и какое мне дело, что ты продал душу дьяволу, хотя я с уверенностью могу сказать, что это невозможно…

– Почему бы это? – поинтересовался Лепшин.

Александр Сергеевич хотел было пуститься в долгое истолкование теории князя Фридриха Штаудоферийского и в свои добавления к ней, но тут Вивиан Альворадо не вытерпела и еще раз, только уже более властно, позвала секретаря, и Алехандро ничего не оставалось, как плюхнуться на песок рядом с прекрасной Вивиан и сесть, поджав коленки почти к собственному носу, ибо если что и хотелось сейчас скрыть Александру Сергеевичу – так это признаки своей мужественности, лихо выпирающую сквозь плавки, а отчего это именно так, то меня спрашивать не стоит.

– Что с вами, – спросила, Вивиан, – вы замерзли?

– Ваше высочество, – вдруг сказал отчаявшимся голосом Алехандро, – я не могу понять, в чем смысл?

– Чего? – недоумевая, спросила герцогиня тире принцесса.

– Всего происходящего, но вот объясните мне… – И тут Александр Лепских, глотая слова и размахивая руками пустился в долгий рассказ, в котором вновь фигурировала и Екатерина (Катерина) Альфредовна Иванова, и Феликс Иванович Штампль, и премия Крюгера мелькнула на солнце, моментально перекинув мостик к премии Хугера, вслед за которой возникла на фоне тапробанского моря и неясная фигура Александра Сергеевича Л., то есть Лепшина, автора романов «Император и его мандарин» и «Градус желания», равно как и романа «У бездомных нет дома», написанного, оказывается, совсем не Себастьяном Альворадо, а этим самым Александром Сергеевичем Л., то есть Лепшиным, и тогда уж становится совсем неясно, кто такие Сюзанна и милая К., как до сих пор неясно, кто такая на самом деле Вивиан Альворадо (Вивиан смеется и жмурится на солнце, а потом вдруг подмигивает Алехандро поочередно – вначале левым, а потом правым глазом, хотя может, это просто солнечный лучик кольнул светлейшую принцессу Вивиан), а самое главное – что же делать с дьяволом, пустить ли его в повествование или так и оставить за пределами, да и вообще, чем все это кончится, вот что бы хотелось знать, говорит Алехандро Лепских, заканчивая свой монолог и обращаясь непосредственно к Вивиан.

– А вы уверены, – спрашивает она, – что все это должно чем–то закончиться?

Алехандро качает головой, он не знает, ему нечего ответить, но ведь если тебя впутывают в историю, то она должна чем–то закончиться, не правда ли?

– Нет, неправда, – уверенно отвечает Вивиан, – есть истории, которые в принципе ничем не заканчиваются.

– Но тогда зачем они?

– А зачем все это? – спрашивает Вивиан и обводит горизонт рукой, и я понимаю, что приходит мой черед вмешаться в повествование, ибо наворочено столько, что ворочать что–то дальше – нет в этом никакого смысла и пора подвести итог.

С чего же начать? Хотя бы с того, что я аккуратно поднимаю с песка целлулоидную фигурку Алехандро и делю на две половинки, целлулоид превращается в нечто мягкое, из чего можно спокойно сотворить двух Александров и обоих отпустить восвояси, одного – влево, другого – вправо, то есть одного вернуть к Сюзанне и к милой К., а второго вновь отправить в однокомнатную квартиру, ведь уже раздался звонок в дверь и Катерина Альфредовна, прослышав, что ее непутевый муж получил премию Крюгера, стоит на лестничной площадке с маленьким чемоданчиком, в котором есть все необходимое для первых недель их совместной жизни, так что Алехандро ничего не остается, как последовать моей воле, поцеловав напоследок прелестную Вивиан и подумав о том, что могло бы быть, останься он здесь, но…