Текст книги "Триллион евро"

Автор книги: Андреас Эшбах

Соавторы: Элия Барсело,Жан-Марк Линьи,Танассис Вембос,Чезар Мальорк,Сара Доук,Пьер Бордаж,Лео Лукас,Ален Дартевель,Эдуардо Вакверизо,Вольфганг Ешке
сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 23 страниц)

– Моё отступление от общепринятых взглядов стоило мне многих пунктов, – продолжал Смит, будто вовсе не слыша её. – Мне приходится весьма и весьма налегать на работу, чтобы компенсировать эти потери.

Лайра с удивлением поняла, что квота Смита лежит ближе к текущему курсу, чем она предполагала. Во все предыдущие годы она была слишком занята самой собой и потому не имела понятия, как обстоят дела у её соседа по боксу. Странным образом её это даже утешило. Ведь она приобретала товарища по несчастью! Теперь она лишний раз пожалела о том, что не может со своего сиденья видеть значения курса соседей по боксу. Иногда, если кривая сильно падает, приговор приводится в исполнение немедленно, даже если перед этим не было ни первого, ни второго предупреждения. Насколько она знала, у Смита до сих пор не было предупреждений.

Смит, погружённый в свои мысли, рассеянно продолжал:

– Кроме того, я сомневаюсь в том, что Дворец человечества действительно существует. Это тоже стоило мне хорошей части моей квоты. Я даже думаю…

– Место восемьдесят четыре, – прогремел комп. Лайра подвинулась в сторону и теперь снова могла видеть другой бокс. Смит на полуслове смолк и повернулся. Молодая женщина, которая подвергалась оценке в этот момент, победно огляделась. Её кривая лежала намного выше актуального курса и даже заметно поднималась в гору. Ей наверняка предстояла долгая жизнь.

– Место восемьдесят пять. – Мужчина на восемьдесят пятом месте тупо смотрел в пустоту.

– Не пропусти, – сказал Смит осипшим голосом. – Если кто сегодня и попадётся, так это…

Ему, значит, тоже было ясно, что этот мужчина находился опасно близко к границе между бытием и небытием.

Оглашались все детали квотирования. Медленно, но верно становилось ясно, что мужчина стоит на краю пропасти. Голос зачитывал:

– …Эмоциональный баланс 38,435, коммуникационная составляющая 59,161, координационная функция 67,32…

– Теперь ему в эффективности понадобится не меньше восьмидесяти, – прошептал Смит.

И то, что знал Смит, было давно уже ясно и мужчине. Он окаменел и вдавился в спинку сиденья.

– …эффективность…

Лёгкий хриплый стон послышался из горла Смита.

– …73,266.

До смертоносного решения не прошло и секунды, но Лайре это время показалось очень долгим.

– Исполнение!

Глаза мужчины вылезли из орбит. От его панели донёсся пронзительный звук.

Мысли Лайры неожиданно уклонились в сторону. Она знала от Хинрика, что шёл год Высокой До Диез. Она слышала, как он говорил: «В год Водяного Грифа камни кладутся в буквальном смысле очень высоко». Его слова для неё почти не имели смысла, потому что она никогда не понимала, какое отношение Дворец имеет к звукам.

Пальцы мужчины пытались порвать нанотроды. Его отчаяние нашло выход через горло, у него вырвался истошный крик.

Нанотроды раскалились. Кожа мужчины стала белой как мел, потому что вся кровь из него была откачана. Его череп форменным образом вмялся внутрь, сиденье откинулось, и безжизненное тело стремительно ухнуло вниз и исчезло из виду.

Некоторое время по арене носились шёпот и волнение.

– Вау, – прохрипел Смит. – До чего же интенсивное переживание.

Глаза его блестели.

Но Лайра этого не видела. Она стояла как пригвождённая, с закрытыми глазами, у неё не было сил взглянуть.

– Трус умирает тысячу раз, прежде чем действительно умрёт.

Лайра распахнула глаза. Её соседка справа шёпотом процитировала мудрые слова государственного поэта Бирлема так, что их могла услышать только Лайра. Её сердцебиение снова успокоилось и вернулось к нормальному ритму, и она поблагодарила женщину коротким кивком головы.

Лайра осмотрелась в своём боксе. Все места были заняты, кроме одного. Только она не могла вспомнить, кто отсутствовал. Более или менее осознанно она пыталась таким образом отвлечься от терзающего нервы произошедшего события.

В соседнем боксе женщина с девяносто седьмого места осталась со своей квотой существенно выше критического курса валюты.

– Бокс восемь-три-три. Тридцать секунд.

Комп будто ножом разрезал мысли Лайры. Она уселась в своё кресло и пристегнулась. С необратимым щелчком застегнулись оба напульсных браслета. Она всё ещё судорожно пыталась отвлечься и сохранять спокойствие. Из-под её пульта выглядывал красный провод, который делал крутой виток и исчезал в утопленном в полу цоколе, на котором крепился распределительный щиток. Странно.

На арене прозвучал удар гонга, и комп забубнил, считывая значения сиденья номер один. Никто из её соседей по боксу даже близко не подходил к актуальному курсу валюты. Когда очередь дошла до Смита, она почти не заметила, что он получил первое предупреждение.

– Место двадцать четыре.

Её мышцы натянулись как струны. Она снова закрыла глаза и попыталась не слышать цифры своих показаний. Вначале ей это удавалось, но потом они всё же проникли в её сознание, как аудиовирусы.

– Честолюбие 42,558.

Это было намного ниже, чем в прошлом году. Дело принимало серьёзный оборот. Она чувствовала, как отдельные капельки пота щекоча пробивали себе дорогу через её брови, чтобы потом залить глаза.

– Эмоциональный баланс 33,310.

Это было на целых десять пунктов ниже!

– Коммуникационная составляющая 64,927.

Ну, хотя бы в этом небольшой подъём.

– Координационная функция 65,531.

Это куда ни шло. Она попыталась прикинуть, сколько ей надо достичь в эффективности, чтобы выровнять падение кривой. Кажется, не меньше 73-х.

– Эффективность…

Неужто время замедлилось? Ей казалось, что голос чего-то выжидает.

– 71,879.

Не дотянула!

– Исполнение.

Запах горелого достиг её ноздрей. Она ждала мгновения, которого так долго страшилась: когда из её тела будет откачана кровь. Странным образом она оставалась совершенно спокойной. В тот же растянувшийся до вечности миг она увидела, как раскалился и тут же погас тот красный проводок.

Почему ничего не происходит?

В этот момент западня под её креслом раскрылась, и она провалилась вниз. Она услышала, как где-то далеко кто-то ошеломлённо вскрикнул. Неужто Смит?

Она была ещё жива! Как это могло быть? Она медленно открыла глаза. Её сиденье со скрипом неслось по колее вдоль тёмного туннеля. В некотором отдалении она заметила на фоне зеленоватой подсветки другие кресла с безжизненными телами. Она попыталась представить, что сейчас будет. Её напульсные браслеты всё ещё были прочно защёлкнуты на ней. Когда же, собственно, тела будут размолоты, растёрты и спрессованы в строительные камни? Лайру охватила паника: её разотрут живьём!

С мягким толчком она уткнулась в своего предшественника, мужчину с сиденья восемьдесят пять из бокса восемь-три-два. Они медленно вкатились в небольшой зал, похожий на перрон, набитый блестящей аппаратурой, где мужчина в белом костюме одно за другим проверял сиденья.

Что с ней сейчас сделают? Она рванула свои напульсные браслеты, но они не поддались.

Мужчина осмотрел её предшественника и распрямился. Затем его взгляд перешёл на Лайру, и он бросился к ней.

– Хинрик? – прошептала Лайра, не веря своим глазам.

Её партнёр по браку достал маленький чёрный аппарат и приставил его к её напульсным браслетам. Они со щелчком раскрылись. Затем он освободил её от нанотродов.

– Идём скорее, – шепнул он.

Всё происходило слишком быстро. Лайра ничего не успевала понять. На мгновение она припомнила тот красный проводок под её пультом. Так, значит, это было дело рук Хинрика.

Она механически, как робот, вылезла из сиденья. Все её мышцы болели, но она не обращала на это внимания. Хинрик быстро скрылся в нише и тут же появился оттуда, волоча безжизненное тело женщины. Её лицо показалось Лайре знакомым. И она вдруг вспомнила эту покойницу: то была женщина, которой как раз не хватало в их боксе! Хинрик усадил труп в кресло вместо Лайры. Напульсники снова защёлкнулись, и сиденье пришло в движение.

Потом Хинрик схватил её за руку и потянул в нишу. И как раз вовремя, потому что по другую сторону рельс появилась ещё одна фигура в белом. Хинрик приложил указательный палец к её губам. В его глазах отражалось множество чувств: страх, надежда, удовлетворение и вспышки гнева.

Потом он осторожно выглянул наружу.

– Ушёл, – шепнул он. – Идём.

Она хотела его спросить, но Хинрик зажал ей рот рукой.

– Молчи, пока я не скажу тебе, что можно говорить.

Следующие часы они плутали по каким-то коридорам, туннелям, рабочим помещениям, несколько раз им пришлось скрываться от охраны. В конце концов они очутились в огромном зале, где мёртвые тела размалывались и перерабатывались в строительные блоки.

Цапфы манипулятора подхватывали розово-красные кубы и загружали в капсулы, которые потом автоматически запечатывались и транспортировались к входу в туннель.

– Это наш единственный шанс выжить, – хрипло шепнул Хинрик.

Он поднырнул под цапфами манипулятора на другую сторону и принялся опорожнять капсулу.

– Быстро полезай внутрь. Постарайся дышать как можно спокойнее. Надеюсь, воздуха хватит до Дворца. Я влезу в следующую капсулу. По дороге будут сильные ускорения, ты не пугайся.

Она сжалась как можно плотнее и попыталась дышать ровно. Капсула четыре раза дёрнулась, громко щёлкнула, и Лайра почувствовала, что едет. Вскоре начались перегрузки ускорения. Они так рвали тело, что в ней поднялась паника. С огромным трудом ей удалось подавить в себе страх. «Это могло бы сильно повысить мою квоту в части самоконтроля», – подумала она и попыталась улыбнуться, но всё ещё нарастающие перегрузки не позволили ей даже губами шевельнуть. Время потеряло всякое значение. Она поняла, что капсула достигла своей наивысшей скорости. Дышать было нечем. Она пыталась удержать себя в сознании и сосредоточилась на том, чтобы экономно расходовать остатки кислорода. Но чувствовала, как постепенно соскальзывает в обморок.

– Лайра! – резко шипел Хинрик ей на ухо, вытаскивая её из капсулы.

– Ты делаешь мне больно, – контуженно пискнула она.

– Они нас застукали!

Она растерянно огляделась. Теперь они находились в каком-то другом подземном зале. Потом она услышала охранников:

– Стоять! Вы преступаете закон.

Три фигуры в белых костюмах бежали к ним. Их движения были отрывистыми, дискретными: роботы. Хинрик потащил её к двустворчатой двери, за которой слабо мерцал свет. Створки раздвинулись, и они бросились вверх по длинной каменной лестнице, ведущей к дневному свету. Их глаза отвыкли от солнца, и они зажмурились, очутившись наверху.

Путь им преграждала стена, сложенная из камней разнообразного цвета кожи. Бежать было некуда. За стеной высились сверкающие альпийские вершины.

– Дворец человечества, – пролепетала Лайра, охваченная не поддающимся описанию волнением. Значит, он всё же существует.

– Отзвучавшая музыка, – вздохнул Хинрик, тоже переполненный чувствами. И благоговейно добавил почти шёпотом: – Дворец заявлен как отзвучавшая музыка, каждый умолкший звук – это отдельная жизнь, каждая замолчавшая гамма – это семья, каждая исчезающая мелодия – это народ.

То были слова Йоахима фон Шёппена, духовного отца квотирования, архитектора и основателя Дворца.

Лайре показалась знакомой эта череда башен и строений, с их вычурными, почти кичевыми статуями, балдахинами, боковыми нефами, стрельчатыми окнами, выпуклостями и сложными орнаментами. Она припомнила изображение старинного кафедрального собора, которое когда-то видела на картинке. И даже название вспомнила: Sagrada Familia, где-то на юге Европы. Купающийся в сочных лучах Дворец содержал в себе не меньше сотни таких «Святых семейств», был вдесятеро выше и в тысячу раз запутаннее. И он подрастал каждый день.

– Миллионы человеческих жизней, – сказал Хинрик.

Лайра глянула на своего партнёра и спасителя и увидела слёзы в уголках его глаз. Невольно и её глаза наполнились слезами. Затем она вдруг сообразила, что они стоят, и испуганно оглянулась. К её недоумению, никакой погони за ними не было. Хинрик тоже оторвал взгляд от строения, подавляющего воображение, и посмотрел назад. Он кивнул – так, будто его предположения подтвердились.

– Это запретная зона, – прошептал он.

– Можно сказать и так, – послышался мягкий голос.

Когда они снова посмотрели вперёд, перед ними стояла старая женщина в длинном одеянии из зелёного шёлка. У неё были тёмно-зелёные глаза и правильные черты лица, испещрённого морщинками. Кожа её казалась почти прозрачной. Должно быть, когда-то она была красавицей. Она сделала приглашающий жест своими хрупкими пальцами.

– Идёмте, я покажу вам мой Дворец.

Она повернулась, не дожидаясь их реакции, и зашагала вперёд удивительно величественной поступью.

Хинрик и Лайра послушно двинулись за ней.

– Твой Дворец? – переспросила Лайра с некоторым удивлением.

Женщина пожала плечами и ответила, не замедляя хода:

– Когда в течение семидесяти лет остаёшься в стенах такого здания одна, в конце концов начинаешь считать его своей собственностью. Но у меня есть и официальный титул – Хранительницы Дворца человечества.

Она ступила на мощёную дорожку, которая, сделав несколько поворотов, повела их круто вверх и закончилась перед высокой, узкой дверью.

– Ночи – самое худшее, – тихо сказала женщина, открывая дверь и входя внутрь.

В воздухе витал лёгкий запах гари. Женщина, видимо, считала, что Лайра и Хинрик знают, о чём она говорит.

– Особенно в последние годы мне становилось всё труднее, – продолжала она. – Лица близких уже почти стёрлись из моей памяти. Единственное, что мне осталось, – это собственное отражение в зеркале. И каждый день я вижу, как возраст отвоёвывает всё большую территорию на моём лице как на поле битвы.

Лайре почудилось, что откуда-то издалека доносится музыка: сложная композиция переплетённых гармоний, отдельные звуки которых почти не воспринимались нормальным человеческим ухом.

В зале размерами с арену квотирования Хинрик и Лайра сели за огромный стол длиной в добрых двадцать метров и шириной в два. Женщина открыла шкафчик, достала два бокала и налила им красного питья из зелёной бутылки.

– Вино, – сказала она. – Роботы – прекрасные виноделы, а склоны Альп – прекрасное место для возделывания лозы. Меня зовут, кстати, Элеонора. Я бежала из Евровеста в 2373 году. Раз в несколько десятилетий кому-нибудь удаётся уйти от квотирования. Ваш побег, разумеется, был обнаружен. Из этого следует, что теперь долгие годы никому не удастся проскользнуть сквозь ячейки сети.

Она поднялась и обвела помещение повелительным жестом.

– Всё это скоро будет принадлежать одному из вас.

Лайра и Хинрик смотрели на неё с испугом.

– Одному из нас? – переспросил Хинрик.

Элеонора кивнула.

– Так было задумано фон Шёппеном. Я скоро покину Дворец, и вам решать, кто из вас двоих останется его Хранителем. Сегодня ночью вы должны договориться об этом между собой.

– А второй? – спросил Хинрик.

Элеонора некоторое время молчала.

– Умрёт, – просто сказала она. – За чёрной дверью, – и указала на маленькую дверь рядом со шкафом. – Правда, роботы помогут сделать это безболезненно.

Лайра была потрясена тем, что выдерживает всё это. Должно быть, череда шокирующих событий этого дня закалила её.

Элеонора накрыла для них богатый ужин и составила им приятную компанию. Затем робот отвёл их в просторную роскошную комнату.

Они разделись и в полном отчаянии молча ласкали друг друга в кровати под пологом, точно зная, что это их последняя ночь вдвоём.

Она смотрела на него и искала нужные слова.

Хинрик избегал её взгляда и вскоре заснул.

Лайра ещё долго сидела на краю кровати и затем приняла решение. Посреди ночи она бесшумно соскользнула с постели, чтобы направиться к двери. Но, обернувшись, увидела, что кровать пуста. Похолодев, она выбежала в зал, где Элеонора уже поджидала её.

– Ты не видела Хинрика? – спросила Лайра, задыхаясь.

Элеонора с улыбкой кивнула на чёрную дверь.

– Он задумал то же, что и ты. Только он знал, что должен опередить тебя.

Весь день и всю ночь Лайра горевала о своём супруге и чуть не утопила себя в укорах и в жалости к себе самой. Затем за ней пришла Элеонора. На ней было чёрное платье, и она благоухала цветами новой весны.

– Идём, Лайра, Хранительница Дворца человечества. Мы подыщем для твоего Хинрика самое красивое место, неподалёку от лестницы, ведущей к туннелю. Радуйся, что его тело осталось целым и невредимым. Он не был размолот и переработан в строительный камень.

Слёзы Лайры иссякли. Погребение Хинрика принесло ей умиротворение. Когда они возвращались во Дворец, Лайра снова услышала музыку, или, вернее, она опять никак не могла её расслышать.

Казалось, её приносит лёгкий бриз из сада, окружающего Дворец.

– Эта музыка! – воскликнула она. – Откуда она доносится?

Элеонора улыбнулась.

– Музыка? Я не слышу никакой музыки.

Они вошли во Дворец и вернулись в зал.

– Моя задача исполнена, – сказала Элеонора. Казалось, она вдруг куда-то заспешила.

– Почему? – спросила Лайра. – Почему всё происходит именно так? Почему я должна всё это выносить одна?

Хранительница смотрела на неё с весёлым недоумением.

– Я не знаю. Жизнь полна вопросов. Настоящие ответы на них получаешь очень редко. Почему фон Шёппен заложил именно такие правила? Да знал ли он это сам? Я часто задавала себе этот вопрос. От него осталось много дневников; как-нибудь прочитай их. Времени для этого у тебя будет достаточно.

Уходя, она повернулась и сказала через плечо:

– Мне только легче, что теперь всё кончилось. Семьдесят лет в полном одиночестве, когда вокруг тебя миллионы человеческих душ, замурованных в камни… Удивляюсь, как я не сошла с ума. Может, музыка спасла меня. – По её лицу скользнуло изумление, и она со вздохом повторила: – Музыка, ах…

Не закончив фразу, она ушла из жизни Лайры через чёрную дверь.

Лайра пыталась привыкнуть к совершенно одинокой жизни во Дворце. Она скорбела по Хинрику, каждый день приходя к его могиле и оставляя там свежие цветы в золотой вазе. Она слагала стихи, подолгу сидела в библиотеке и читала дневники фон Шёппена, так и не доискавшись до причин, почему этот человек захотел так драматически распорядиться жизнями множества людей. Её обслуживали роботы, которые содержали в порядке Дворец и прилегающую территорию, а она искала пути бегства в сторону Австро-Швейцарии, но так и не обнаружила ни одного.

Однако в первую очередь она много лет пыталась понять происхождение музыки, которую каждый день снова и снова почти что слышала. Лет через двадцать пять, больная от меланхолии, она прекратила эти тщетные попытки, но и за долгие годы после этого, блуждая по коридорам и залам Дворца и по его бескрайним садам, она так и не обнаружила источник музыки. Со временем она начала воспринимать всё это как ритуал, и все её ежедневные действия стали ритуальными. Незадолго до того, как из её воспоминаний стёрлось знание о том, что Дворец и его сады овеяны музыкой и что камни издают звучание, которое не в состоянии уловить человеческое ухо, её дух породил мысль, внушающую благоговение. Она припомнила звук, сопутствовавший приведению приговора в исполнение. Широко раскрытыми глазами она смотрела на розово-красные камни. Неужто сам Дворец человечества и был источником этой небесной, неслышной музыки?

Мысль развеялась и исчезла из её памяти.

Одиночество замкнуло её в своих холодных объятиях. Скорбь по некогда утраченному возлюбленному прокралась в её чувства, словно лёгкая, но неизбывная головная боль. Появились морщины, но она не чувствовала, как стареет. Она стала меньше двигаться и всё больше заданий передоверяла роботам. Раз в неделю она приходила на могилу Хинрика. А после этого бродила по саду в поисках чего-то, что уже не в состоянии было преодолеть порог её памяти.

Потом, в один прекрасный день, на пятьдесят шестом году её службы в должности Хранительницы, на лестнице появился взъерошенный молодой мужчина, и она с чувством нечеловеческого облегчения передала ему Дворец. Юношу, которому было не больше двадцати лет, звали Йоахим, в честь основателя квотирования.

Он спросил её, откуда доносится музыка, на что она с дружелюбной улыбкой ответила:

– Музыка? Я не слышу никакой музыки.

На мгновение её глаза просияли. Клочок воспоминаний на миг вернулся к ней: голос Хинрика.

– Отзвучавшая музыка, – прошептала она себе самой. И в следующее мгновение её память снова сомкнулась, и она с весёлой улыбкой глянула на Йоахима. Она попросила его и впредь класть свежие цветы на могилу Хинрика и затем с лёгким сердцем и чувством внутреннего умиротворения шагнула за чёрную дверь.

Вольфганг Ешке
Ожерелье

Переходим к финалу и, на мой взгляд, к кульминации нашей обзорной экскурсии по видениям лучших авторов европейской научной фантастики. Для меня особая радость – передать завершение в руки не кого-нибудь, а Вольфганга Ешке.

Надо ли представлять Вольфганга Ешке? Любителю научной фантастики – наверняка нет, но мы сделаем это лишь из надежды, что появится читатель, для которого эта книга станет первым контактом с чудесным миром научной фантастики.

Вольфганг Ешке родился в 1936 году в Течени (в нынешней Чехии), сейчас живёт в Мюнхене. В 1959 году появился его первый рассказ «Die Anderen». В 1969 году он стал редактором «Литературного словаря для детей»; с 1970-го по 1972 год в качестве свободного сотрудника Вольфганг Ешке был составителем серии «Научная фантастика для знатоков» в издательстве «Лихтенберг», а с 1973 года – в издательстве «Вильгельм Хейне», и нашёл в этом, как потом оказалось, своё основное призвание: многие годы он отбирал для публикации в Германии важнейшие произведения научной фантастики, к тому же организовал составление более ста антологий рассказов – столь важной для научной фантастики формы, создав тем самым широкий форум и выстроив самую значительную в своё время в Европе серию «Хейне-НФ». Можно без преувеличения сказать, что без Вольфганга Ешке научная фантастика в Германии была бы другой; он, как никто другой, формировал её литературный ландшафт. Это отразилось и на необозримом списке его наград: как издатель международной научной фантастики он получил в 1987 году «Harrison Award», а в 1992 году – итальянскую «Premio Futuro Europa», по совокупности заслуг в 1999 году – французскую премию «Утопиа» и в 2000 году – премию им. Курда Лассвитца – премию, которой Вольфганг Ешке (кстати, с первых часов член Клуба научной фантастики Германии, а теперь уже и почётный его член) был отмечен не меньше пятнадцати раз, с меньшим интервалом, чем кто-либо другой, и практически во всех возможных категориях.

Доминирующая функция Вольфганга Ешке как составителя постоянно оставляла в тени тот факт, что он и сам выдающийся автор научной фантастики. Его захватывающий первый роман «Der letzte Tag der Schópfung» («Последний день творения») вышел в 1981 году и имел оглушительный успех не только в Германии, но и за её пределами: он был переведён на французский – честь, которой после этого почти двадцать лет не удостаивался ни один немецкий научно-фантастический роман. К числу его самых известных романов, повестей и сборников рассказов относятся «Der Zeiter» («Временник») (1970), «Osiris Land» (1986), «MIDAS und die Wiederauferstehung des Fleisches» (1989) и «Schlechte Nachrichten aus dem Vatikan» (1993). Переводы его книг были изданы в Англии, Франции, США, тогдашней ЧССР, в Италии, Польше, Испании, Румынии, Болгарии и Венгрии. Наряду с рассказами Вольфганг Ешке писал и радиопьесы, которые необычным, впечатляющим образом разрабатывали животрепещущие темы времени.

Следующий рассказ, возможно, обязан своим существованием этой антологии. Ибо когда я позвонил Вольфгангу Ешке и рассказал ему о своём проекте, он ответил, что был бы рад внести в него свою лепту, но в настоящий момент у него нет ничего подходящего – разве что идея. Но поскольку пишет он теперь очень медленно, этого, наверное, будет мало. Я сказал, что буду держать для него место в антологии до самого последнего момента и что пришлю за рукописью верхового нарочного, – а что ещё может предложить такому автору составитель: по сути ничего, кроме жгучего желания видеть его в своём сборнике. «Посмотрим», – ответил Вольфганг.

Несколько недель спустя – добрая треть остальных рассказов ещё отсутствовала, – я держал в руках его рукопись. Захватывающую, поистине чудесную историю, которая с первых строк источает то самое «чувство прекрасного», которое и отличает большую научную фантастику.

Итак: поднять занавес!..

* * *

Лодку неуправляемо несло, и в какой-то момент она закружилась волчком так сильно, что я не удержался на ногах, и меня отшвырнуло к бортовым поручням. Я на мгновение глянул вниз, в темноту. Под нами было восемь тысяч метров свободного падения. Потом я увидел в свете кормового фонаря, как нас пронесло мимо скалистой стены. Она была так близко, что мы только чудом не зацепились за неё.

– Расстрелять их! – гневно крикнул капитан.

– Мы безоружны, – крикнул я в ответ.

Стена скалы снова мелькнула у нас перед носом. Вымпелы полоскались и вились вокруг нас. Косой ветер, налетая резкими порывами, всё быстрее увлекал нас в бездну. Барка просела на корму. Я крепко вцепился в поручни. Кормовой фонарь погас. Воцарилась тьма. Над нами кружились звёзды – головокружительные и пугающе яркие.

– Да сделайте же что-нибудь, наконец!

– Что я должен сделать, капитан?

– Хотя бы не подпускайте ко мне этих выродков!

Я повернулся к ним. Они образовали полукруг и угрожающе набычились. В неверном свете я видел их сверкающие глаза. Куда только подевалась их миролюбивая погружённость в себя! На меня смотрели глаза, словно выточенные из оникса, – чёрные, враждебные, холодные и гладкие. Глаза хищной птицы – безжалостные и насторожённые.

Я был настолько поражён таким внезапным превращением, что медлил на секунду дольше, чем было можно. В этот момент они и набросились на меня.

Я испуганно дёрнулся с подушки, но боль так резко пронзила мне грудь, что я не мог вздохнуть.

– Спокойно, – произнёс у самого уха женский голос.

Я повернул голову и огляделся. Никого не было. По-прежнему была ночь. Я увидел цветные мигающие лампочки. Должно быть, какие-то медицинские приборы. Значит, я в безопасности. Издалека доносились ружейные выстрелы. Значит, в городе начался хаос. Я закрыл глаза.

– Спокойно, – сказал голос.

Должно быть, то был медицинский комп в изголовье кровати, который присматривал за мной. В обеих венах на локтевых сгибах у меня торчали иглы. Я постарался дышать очень медленно и осторожно. Простыни давали мне чувство защищённости. Я оставил свою боль и сбежал от неё в сон.

Когда я снова проснулся, был уже день. Мутный свет сочился сквозь матовые стёкла двери и пробивался под приподнятые планки жалюзи. Из узкой щели под потолком в палату с шипением втекал кондиционированный воздух. Воздух был сух и прохладен. Я откинул разогретую сном простыню, чтобы освежить кожу. Затем хотел привстать, но кокон, окружавший моё тело, мгновенно ужесточил свою хватку.

В коридоре послышались голоса и шаги. Дверь распахнулась.

– К вам посетители, – сказала сестра; и через плечо: – Входите, сударыня. Он лежит здесь.

То была Анетт Галопен, мэр этого города собственной персоной, как я узнал из служебной бляхи на груди её голубого хитона. За ней в палату вошёл ещё один человек: Генри Фребильон, – попыхивая толстой сигарой. Рыжеватые бакенбарды, окаймлявшие его мясистые щёки, торчали, как раздёрганный хлопок, а усищи, концы которых закручивались вниз внушительными рогами, придавали его розовому лицу патетическое и вместе с тем весёлое выражение. В печали он походил на моржа, а когда улыбался – то, скорее, на хитрого, лукавого кабана.

Он вынул сигару изо рта и поднял руку в знак приветствия.

– Привет, мой друг!

Сестра воспользовалась этим моментом, чтобы завладеть его сигарой и решительно загасить её в раковине.

– Эй! – запротестовал тот. – Это же была настоящая «санчос»! Вы хоть имеете представление, сколько световых лет она летела, чтобы попасть сюда?

– Здесь не курят, – невозмутимо ответила сестра и подняла жалюзи. – Садитесь же, сударыня.

Она подняла изголовье моей кровати и затем подвинула мэру стул.

Фребильон тщетно озирался в поисках второго стула и равнодушно пожал плечами, когда сестра, не уделив ему никакого внимания, вышла из палаты. Он нерешительно повертел в руках свою широкополую шляпу, вуаль которой была завёрнута на тулью,[12]12
  Вуали использовались для защиты от насекомых.


[Закрыть] а затем положил её на одеяло у меня в ногах.

– Как вы себя чувствуете, месье Паладье? – спросила гостья низким голосом и закинула ногу на ногу. Её узкая стопа, обутая в чёрную, отделанную серебром туфлю, выглянула из-под края подола. Я с восхищением разглядывал её.

– Соответственно обстоятельствам, сударыня, – прохрипел я. – И поскольку Генри не рассказывает свои анекдоты, на которые он и не отважится в вашем присутствии, я почти не чувствую мои… э-э-э… рёбра.

Фребильон, который недовольно выудил свою погибшую сигару из раковины и озабоченно разглядывал её, поднял голову и громоподобно рассмеялся. Но это прозвучало не так беззаботно, как обычно.

– Новости не очень хорошие, – вздохнула мэр.

– Мне очень жаль, – сказал я. – Практически всё погибло.

– Не всё, – сказал Генри с благосклонной улыбкой. – Ты, например, ещё жив.

Она склонила голову.

– И капитан тоже. Это самое главное.

Я восторженно таращился на узкую лодыжку, которая выглядывала из-под края её хитона. На какой-то момент я подпал под власть навязчивой мысли, что она под этим хитоном голая, как дамы на рю де Жирондель у пирса, которые, если клиент желает немедленного доступа по неотложной нужде, раскрывают ему свой хитон, используя его в качестве мобильной сводчатой беседки.

– Спокойно, – сказал прибор в изголовье моей кровати.

Я закрыл глаза и задержал дыхание.

– Вам больно?

– Нет, нет… – поспешно заверил я.

– Мы не будем вам долго докучать, месье Паладье. Мне нужно только получить кое-какие сведения из первых рук.

– Разве капитан Уилберфорс не доложил вам? – спросил я. – Ведь я присутствовал при всём происходящем лишь в качестве переводчика.

– Именно поэтому я и хотела бы знать это от вас.

– Как вообще дела у капитана?

– Он отделался при аварийной посадке легче, чем ты, – посмеиваясь, сказал Генри. – У него сломан нос, а в остальном он в порядке.

– Тебе смешно? – удивился я. – Твоя великолепная барка разбита, а тебе хоть бы что?

Разумеется, Фребильон мог покрыть потерю ветряной барки не сходя с места, прямо из кармана жилетки. Он был одним из самых богатых людей города. Он поставлял протеин для Флота, а как транспортный предприниматель в торговле солью был номером один на Внутреннем море. Но мотом он не был, и я мог бы поспорить, что останки своей сигары, которые он сунул в карман пиджака, он потом высушит и в конце концов выкурит, пусть даже тайком, в туалете.