Текст книги "Триллион евро"

Автор книги: Андреас Эшбах

Соавторы: Элия Барсело,Жан-Марк Линьи,Танассис Вембос,Чезар Мальорк,Сара Доук,Пьер Бордаж,Лео Лукас,Ален Дартевель,Эдуардо Вакверизо,Вольфганг Ешке
сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 23 страниц)

Вот она и внутри дома-привидения.

Снаружи она видела призрак, который здесь живёт, бледную, похожую на статую, девушку, смотрящую из окна. Генриетта ничего не понимает, но теперь ей можно уйти, своё испытание на смелость она уже выдержала десятикратно. Она чувствует, что надо скорее бежать отсюда, не медля, сейчас, пока ещё есть возможность.

Но – не уходит, всё не уходит. Любопытство, то самое, что, как известно, для кошки смерть, дерзко уселось ей на плечо и искушает остаться ещё чуть-чуть и немножко посмотреть. А почему бы нет? Она пережила такой страх, что страшнее быть уже не может, что бы ни стряслось, так что теперь она может продолжить свои исследования.

Она заглядывает в следующую открытую дверь.

Трудно постичь происходящее, и она изо всех сил старается ухватить и удержать разбегающиеся линии и формы, так что у неё начинает болеть голова. Притолока двери так высоко, что девочка её даже не видит больше.

А теперь надо уходить, думает она, а сама крадётся дальше, вглубь дома.

Тысячи запахов обрушиваются на её ставший удивительно чутким нос, зато все краски исчезают, превратившись в разные оттенки серого.

Шумы барабанят по мозгам и с грохотом носятся по перегруженным нервам. Она слышит скрип паркета под чужими шагами. Она слышит, наряду с собственным бешеным сердцебиением, громкий стук двух других сердец, которые бьются гораздо медленнее. Она слышит чьё-то дыхание, завывающее, словно ветер в железнодорожном туннеле.

Фигура у окна поворачивается к Генриетте, медленно, как во сне, девушка смотрит на неё, улыбается, произносит какое-то слово и протягивает руку для медленного приветствия.

Генриетта тщетно пытается привести хоть в какой-то порядок головокружительную пляску пропорций в своём помутившемся рассудке, вспомнить хотя бы собственное имя.

Что-то более гигантское, чем фигура девушки, возникает в поле зрения незваной гостьи, и инстинкт самосохранения заставляет её теперь наконец убегать, да так быстро, как только позволяет боль, парализующая хромую ногу.

– Генриетта! – с ужасом и в то же время с облегчением кричит Альбин, помогая ей перебраться через ограду.

Генриетта дрожит и всхлипывает, отчаянно пытаясь собрать свои запутанные мысли. Мальчик поздравляет её и внезапно целует прямо в губы. Генриетта ещё не настолько пришла в себя, чтобы по-настоящему вникнуть в то, что происходит. И вот они все уже бегут вниз по Ракетно-фабричной улице, Макс и Генри впереди, а Альбин за ними, таща за собой Генриетту. Оглушённая Генриетта бросает быстрый взгляд через плечо. Дом снова исчез, предоставив сад его скучному растительному существованию.

Неужели и она тоже исчезла бы, если бы задержалась там, внутри, на минуту дольше? Генриетта подумала об этом лишь мельком, а потом забыла обо всём и покраснела, потому что, наконец, почувствовала поцелуй Альбина на своих губах. Боже милостивый, это был её первый поцелуй! И мальчик всё ещё держал её за руку! О Боже!

Деревянные домики на одну семью стояли в ряд вдоль улицы, большинство из них принадлежало фабрике, их велел построить хозяин. Дома равнодушно провожали бегущих детей, тщательно оберегая свои зелёные палисадники ярко выкрашенными заборами. Где-то тявкает собака. Детские ступни выбивают из дороги пыль, которую тёплый летний ветер принимается как-то нехотя носить. На Ракетно-фабричной улице ещё стоит чудесный летний день, но к нему уже примешивается толика тоски по благодатной осенней прохладе.

– Стойте! – кричит Макс, резко останавливается и показывает вытянутой рукой. – Гляньте-ка, они все возвращаются с фабрики!

– Значит, заказ наконец готов, – говорит Альбин.

Дети останавливаются посреди дороги, полные недоумения и ожидания. Собака лает громче, чем обычно, и затем смолкает, всё забыв.

– Заказ готов, – мрачно повторяет Альбин, и в его словах сквозит бесповоротная завершённость.

Никто из детей не может это объяснить, но их энергичное напряжение куда-то подевалось, и ему на смену пришли тёмные ветры меланхолии и тоски по ушедшему. Как будто Альбин сказал, что лета больше никогда не будет. Но ведь он же ничего такого не сказал, а?

При виде этого ребёнка сразу вспоминается душещипательная копия «Маленького больного», выполненная голодающим художником, печально думает госпожа Янсон, постукивая спицами своего вязанья.

Она сидит в глубине угловой комнаты в кресле-качалке, от которого тщетно старается добиться правильного ритма, и с тоской поглядывает на девочку. Да жива ли в полном значении слова эта девочка? «Дайте ей время, – сказали тогда врачи. – Ей требуется время, чтобы прийти в себя после такого шока». И девочке дали время, время госпожи Янсон. Но время и было как раз тем, от чего девочка отказалась, чем она поступилась, выпрыгнув из него на ходу, как беглец из идущего поезда.

Разумеется, для ребёнка это глубокое потрясение – потерять обоих родителей таким жутким образом. Другой реакции не приходилось и ожидать. Понятно, что маленькая несчастная девочка отказывается признавать печальную реальность и на какое-то время выключает себя из неё. Но, Боже милосердный, ведь это длится уже восемь долгих лет! Девочка давно должна была пойти в школу, играть и бегать вместе со всеми, влюбляться, разочаровываться и учиться быть хозяйкой своей жизни.

Но нет, она так и стоит там, у окна, ссутулившись. Будто там есть на что посмотреть, будто там происходит что-то интересное, а не виднеются унылые руины Ракетно-фабричной улицы, которые сейчас хотя бы прикрыты снежным покровом. Безутешные развалины да гигантская воронка на другом конце улицы, где раньше стояла большая пиротехническая фабрика.

Фабрику тогда, незадолго до полуночи, когда все спали, внезапно разнесло на все четыре стороны.

Считалось, что причина – в непогашенной сигарете или в дефекте электропроводки. Осталось слишком мало чего, что можно было бы обследовать на предмет взрыва. На фабрике в тот момент находились только хозяин и его жена, а четырёхлетняя дочка, слава Богу, спала в это время дома. Красочным фейерверком фабрика взлетела на воздух и прихватила с собой всю несчастную улицу: огненное дыхание дракона, произведённого на этой фабрике, сожгло все дома на улице, и никому не удалось выйти из бушующего огня живым.

Два месяца спустя на Ракетно-фабричной улице уже стоял дом, который хозяин фабрики заказал и оплатил ещё до того, как взлетел на воздух.

Человек должен в основном подавлять свои переменчивые чувства и действовать, исходя из холодных, рациональных, экономических фактов, но, может, всё-таки было ошибкой въезжать с осиротевшим ребёнком в первый новый дом на улице. Возможно, сама близость бывшей фабрики сделала девочку такой слепой и немой.

Женщина покачала головой, чувствуя себя немного виноватой в собственном несчастье. Если как следует подумать, эта среда действительно была неподходящей. Сплошные руины да крысы. Очень много крыс.

Что-то в останках фабрики странным образом притягивало их. Иногда их можно было видеть повсеместно на улице, они суетливо бегали туда и сюда, но особенно много их было на руинах фабрики. Когда госпожа Янсон ходила к воронке, она видела, как они сновали среди камней и расплавленных механизмов, временами она готова была поклясться, что крысы делают что-то осмысленное и полное значения, такой у них был деловитый вид.

Госпожа Янсон не боялась крыс, ведь они, в конце концов, тоже были божьи твари, пусть и не самые прелестные. Только она предпочла бы, чтобы они оставались снаружи, как это было до сих пор, но ведь однажды она застигла такую крысу в доме, и это внушило ей серьёзные сомнения, такое ли уж подходящее место жительства для женщины, которой не на кого опереться, и её бедной племянницы – Ракетно-фабричная улица, № 1. Боже, ведь эта крыса могла укусить девочку, и бедняжка бы этого даже не заметила!

Госпожа Янсон с грустью размышляет о фабрике, о крысах и о своей жизни, а девочка всё смотрит и смотрит в окно, ничего не говоря и ничего не видя. Теперь на бледном детском личике появляется улыбка безрассудного восхищения, как будто госпоже Янсон и без того не достаточно жутко. Что она там увидела, в этом пустом заснеженном саду или на вымершей улице, чему можно улыбаться?

Если бы госпожа Янсон отложила своё вязанье, подошла к племяннице и заглянула ей в глаза, она бы увидела в их глубине яркие, вспыхивающие молнии, отражение счастливой пляски светящихся насекомых, рассыпающих искры. Но женщина лишь постукивает спицами и всё печально вздыхает. Непостижимо, за что человеку такое наказание! Но, может, бедное дитя всё ещё ждёт самого большого фейерверка всех времён, который её отец когда-то пообещал ей к празднику её четвёртого дня рождения?

Лео Лукас
Эй, с чипом!

Внешнее поведение человека, как мы только что видели, не всегда позволяет делать достоверные выводы о его внутренней жизни. В рассказе Лео Лукаса речь пойдёт о противоположном феномене: внутренние переживания не всегда дают человеку надёжные сведения о том, что происходит вокруг нас.

Лео Лукас родился в 1959 году в Западной Штирии, в Австрии. Изучал теологию в Граце, но, в конце концов, оставил это занятие, чтобы посвятить себя журналистской и художественной деятельности. С тех пор он неутомимо продолжает заниматься любимым делом, живёт временами в Мюнхене, Гаване и Эдинбурге, но преимущественно в Вене.

С 1978 года продолжается нескончаемый поток репортажей, язвительных заметок, комментариев и тому подобного в нескольких газетах и журналах. Также с 1978 года Лео Лукас пишет скетчи, и теперь его невозможно представить без сцены. С 1988 года он пишет также пьесы для театра и мюзиклы, последние из них – «Швейк» («Орфеум», Грац) и «Лара и Луки» («Раймунт-театр». Вена); в 2002 году были впервые поставлены «Один Эдем одиножды» («Музыкальный театр», Гюссинг) и «Панда-панда» («Кабаре Нидермайр», Вена). Кроме того, Лео Лукас временами занимался режиссурой.

Наряду с этим он пишет романы. В 1998 году появился первый роман «Shadowrun», который был выдвинут на премию Немецкой научной фантастики и теперь переиздан уже дважды. В 2000 году был выпушен роман «Йорги, убийца дракона», проиллюстрированный Герхардом Хадерером, едкая сатира на австрийскую политику, бестселлер в истинном смысле слова, в 2001 году он был отмечен премией «Золотая книга». Однако любителям научной фантастики Лео Лукас стал известен в первую очередь благодаря тому, что он вот уже несколько лет принадлежит к числу авторов серии «Перри Родан», которая обязана ему весьма оригинальными и своеобразными произведениями.

Без всяких сомнений, Лео Лукас в первую очередь комедиант. За то, что он временами занимается ещё и научной фантастикой, – ему отдельное спасибо. Какие могут быть шутки, когда Солнце через каких-нибудь несколько миллиардов лет погаснет? Не говоря уже о чудовищном, неизбежном коллапсе всей Вселенной. Лео Лукас показывает нам – какие. И что иногда смех – единственное, что человеку остаётся, – в том числе и из-за таких перспектив. Даже если мы смеёмся над собой и над тем, как мы даём запугать себя нашим собственным представлениям.

Итак, прежде чем наша антология погрузится в меланхолию и предсказание катастроф: да будет смех! Да будет юмор! Только чёрный, пожалуйста!

* * *

Ого, смотри-ка, да у меня компания! Должно быть, я немного задремал. Сердечно вас приветствую, молодой человек! Нет, нет, оставайтесь лежать, вы ведь наверняка не меньше моего утомились от этого обследования. И наркоз скоро уже начнёт действовать. И потом, наконец, всё останется позади, правда ведь?

Пардон, я забыл представиться. Тилотто фон Лотаринг – моё имя. Никогда не слышали? Понимаю. Наверное, вы не вращаетесь в кругах высшей аристократии? Что ж, не все обязаны. Не все и могут, ха-ха. А то до чего бы мы дошли? Без народа нет аристократии. Или, как я всегда говорю: дворец кажется тем великолепнее, чем беднее хижины вокруг него. В чисто метафорическом смысле, разумеется.

Могу ли я спросить, как вас зовут? Ага. Вот видите, мне это тоже ни о чём не говорит. Мы друг другу абсолютно незнакомы. Тем не менее, судьба свела нас в этом тесном помещении. Как, однако, играет нами жизнь, правда ведь?

Инициатором всей этой затеи была, честно говоря, моя супруга. Баронесса, умничка. Всегда хочет для меня только самого лучшего, моя дивная Эрменжильда. Милый Тилотто, сказала она, сейчас появилось одно новое изобретение, ну будто специально для тебя. Тебя ведь всегда так раздражает эта волокита с платежами через банк и сложные процедуры идентификации личности. Я больше не могу спокойно смотреть, сказала она, как ты всякий раз ломаешь свою несравненной красоты голову, потому что не можешь вспомнить, куда положил ключ. Или бумажник. Кредитные карты. Членские билеты твоих клубов. И так далее, и тому подобное. До такой степени гениальную, рождённую для великого голову, как у тебя, сказала она, надобно щадить и оберегать от подобной ерунды. И в этом, разумеется, мне нечего ей было возразить. Уже одно то, сколько мучений мне приходится принимать от моего бухгалтера из-за всех этих счетов… Господь не приведи, скажу я вам, молодой человек. Возникнет, например, спонтанное желание купить себе, ну, скажем, новый лимузин, – и тут начинаются финансовые заморочки, которые могут продлиться дольше, чем этот лимузин собирают на заводе! Просто ужас, сколько беспокойства всё это за собой влечёт. А ведь время у меня, в конце концов, не краденое и не дарёное, правда ведь?

Ну вот. И с завтрашнего дня, во всяком случае, конец всей этой бумажной волоките. Великолепно. Троекратное ура техническим достижениям!

Я-то, между нами говоря, не такой уж большой приверженец кибернетической хирургии. Но ради того, чтобы впредь у меня больше не было головной боли со всей этой бюрократией, я с радостью ложусь под нож, можете мне поверить. К тому же Эрменжильда, свет очей моих, заверила меня, что эта клиника заслуживает абсолютного доверия. Она и сама не раз бывала здесь, по поводу мелких косметических улучшений. Хотя она в них, я считаю, вообще пока не нуждается, моё сокровище. Насчитывает ровно вдвое меньше вёсен, чем я. Но вы ведь знаете этих женщин. Ах, Тилотто, говорит она, ведь я делаю всё это исключительно ради тебя, мой медвежонок. Хочу быть самой красивой, говорит. Я у тебя должна быть лучшей, говорит, поскольку ты заслуживаешь только самого лучшего. И в этом, разумеется, мне нечего ей возразить.

А, вот видите, мой юный друг, вы тоже уже начали зевать. Это действует укол. Даже удивительно, что вся операция займёт так мало времени, правда ведь? Неделями ждёшь назначенного срока, а потом – раз! – и наутро всё уже готово! Самое позднее завтра к полудню нас уже снова отпустят. С замечательным чипом в виске, на котором всё записано, все личные данные, все нужные цифры и номера, ну просто тутто-комплетто, как говорят итальянцы. И, конечно же, передатчик, потому что всё встроено в единую сеть. Эй, там, с чипом! И всё как по мановению волшебной палочки: ты садишься в машину – и ворота замка открываются. Входишь в клуб – а бармен наверху уже наливает для тебя портвейн. Покупаешь подарок жене – какую-нибудь безделушку вроде авторучки, украшенной бриллиантом, – и всё тут же оплачено, раз! – и уже внесено в бухгалтерские документы по статье производственных расходов или по статье благотворительных пожертвований, почём я знаю. Да и знать не хочу – и мне уже никогда не понадобится в это вникать.

Чудесно, правда ведь?

Но самое главное, Тилотто, мой толстячок, сказала Эрменжильда, через эту сеть я буду постоянно информирована о месте твоего пребывания. Это позволит мне ещё лучше организовать своё время в расчёте на тебя, сказала она, потому что я всегда с точностью до квадратного метра буду знать, где ты находишься и когда приедешь домой. Это так удобно! И даже на Гавайях тебе не понадобятся больше никакие ключи и никакие удостоверения личности, хотя тебя там никто и не знает. Ещё пока не знает. Но твой чип, сказала она, мгновенно тебя идентифицирует, он возвестит о твоём приближении за сто метров, так что каждый, кого это касается, тотчас будет знать: вот идёт он, барон Тилотто фон Лотаринг, украшение высшего общества, венец творения; его приметная лысая голова не забита будничными неприятностями, свободна лишь для всего высокого, подобающего аристократу, ну, там, охота на лис, верховая езда, дегустация шерри… И в этом, разумеется, мне нечего ей было возразить.

Да-да, Гавайи. Теперь мы туда выберемся, знаете; хотя бы раз за зиму.

Вначале я был, между нами говоря, не особенно воодушевлён этой идеей. Не знаю там, как уже было сказано, ни души, даже самой завалящей. Но Эрменжильда убедила меня, что на Вайкики есть множество безупречных, отменных клубов. А климат просто благодатный для тебя, Тилотто, мой храпунчик, сказала она, а если ты там затоскуешь по своим партнёрам по бриджу, мы пригласим их в нашу новую усадьбу. Или ты сам просто слетаешь к ним на пару дней через океан на самолётике. Ведь отныне это не будет стоить тебе никаких усилий и хлопот.

Потому что с чипом я избавлю себя, судя по всему, от всех этих проверок, контроля безопасности и так далее. От всего того, что омрачает человеку перелёты. И не в последнюю очередь избавлю себя от возни со всеми этими валютами. Фу, гадость. Теперь проблем больше не будет! Как мне объяснили, всего-то и понадобится, что ясно и отчётливо подумать: «Да, я хочу приобрести вот это!» – и бумс! – уже трансакция произведена, неважно, в долларах, в евро или в раковинах каури, ха-ха. Тем самым исключается всякое злоупотребление. А кто ещё, сказала Эрменжильда, смог бы думать так же ясно и отчётливо, как ты, мой титан мысли, мой пердунчик, мой обожаемый Тилотто?

И в этом, разумеется, мне нечего ей было возразить.

Однако я всё говорю и говорю, а вы всё отмалчиваетесь, мой юный друг. В какой же области изволите трудиться, если можно вас спросить?

Так-так. Значит, вы актёр. А позвольте спросить, эм-м: разве это не голодное существование? В чисто метафорическом смысле, разумеется. Ха-ха.

Ну что ж, и это тоже надо. Я лично, если честно, не особенно интересуюсь искусством. Культурой стола – да. Ну, то есть, красивые бутылки, их содержимое и всякое такое. Эрменжильда же, напротив, уже наверняка вами любовалась. Она же, моя детка, просто чокнутая на таких, как вы. А где именно вы, э-э, представляете, мой друг?

В Колизеуме! Ну вот вам и пожалуйста. Туда моя дражайшая бегает как минимум по три раза в неделю! И представления там затягиваются, как она мне говорила, порой и далеко за полночь. Ничего себе, а? Ну, это хотя бы окупается?

А, дорого не звание, а призвание. Понимаю. Это вы хорошо сказали. Мой дорогой юный друг и сотоварищ по больничной койке, простите, пожалуйста, моё любопытство, мне действительно не хотелось бы быть бестактным, но всё же – как вам удалось, собственно, профинансировать такую операцию? Я хочу сказать, ведь чип, все эти прибамбасы и сама операция стоят чёртову уйму денег, а? Для меня это мелочь, но для вас?..

Что?

О! Вот те раз.

Должен признаться, я малость озадачен. Так, значит, исполнение приговора? За самозванство и лже-высокий ранг? Ничего себе! Потому что выдавали себя за аристократа? Ну и ну! И судья поставил вас перед выбором: либо тюрьма, либо чип? С которым вы с завтрашнего дня будете засвечены по всему миру. Чтобы никто больше не попался на вашу удочку. Да, это мне и в голову не могло прийти. Такой приятный, симпатичный, красивый молодой человек. И потом…

Ясно, что государству это обойдётся дешевле, чем ваше тюремное заключение. Вполне понимаю такой ход мысли. Если вы сами обеспечиваете себе кров и пропитание, вы не так обременительны для общества. Это убедительно. Чип в любом случае дешевле, чем содержание тюрем и штат охраны. Опять же, вам тоже предпочтительнее и впредь дышать воздухом, не разлинованным в клеточку, а? В чисто метафорическом смысле, разумеется. С другой стороны, некоторым образом вы прямо-таки счастливчик. То, за что я дорого плачу, вы получаете в подарок от официальных органов, бесплатно и с освобождением от налоговых сборов.

Как вы сказали? «С освобождением» – не совсем верно подобранное слово? Ха-ха. Хорошо, что вы воспринимаете это с юмором.

Уа-а-ах… Извините. Начинает действовать наркоз. Теперь уже осталось недолго, я думаю. Скоро явится медсестра и заберёт нас в операционную. И в будущем всё будет не так, как было раньше… Мне жаль вас, молодой человек. Примите мои соболезнования. Конечно, вы сами во всём виноваты. Надо всё же знать своё место в обществе. Из хижины во дворец – такое бывает разве что в театре. И при ближайшем рассмотрении, такой, как вы, ведь и воспитан не для этого. Едят-то актёры, хотя бы, при помощи ножа и вилки?

А, значит, всё-таки да.

Ну, хоть что-то.

Жарковато здесь, правда? Можете спокойно расстегнуть рубашку, друг мой, не стесняйтесь!

Бух, у вас что-то выпало. Вон лежит, у изножия вашей кровати. Однако невероятно, какие бывают совпадения, не правда ли? Вот точно такую же авторучку я подарил недавно моей драгоценной Эрменжильде. При первой же возможности разберусь с этим жуликом-ювелиром. Ничего себе, эксклюзивная, неповторимая вещь! Эти прохвосты всегда обведут тебя вокруг пальца, если не держать с ними ухо востро. Глаз да глаз нужен за обманщиками. Чего они только не впарили уже моей жене… Я временами думаю, что она просто слишком хороша для этого мира.

Её роду, между нами говоря, пришлось немало вынести. Я бы сказал, поистончился род, поистощился, ха-ха. Особой голубизной крови её семья при всём желании похвастаться не может. Поэтому моя мать и была решительно против нашего брака. Но я добился своего. Наследником-то всё равно остаюсь я, в конце концов. И что, я хоть раз пожалел об этом? Ни одной секунды, все эти месяцы. Если бы вы знали мою Эрменжильду, как знаю её я… Эта прелесть! Эта собачья преданность и верность! Эта благодарность, переходящая в раболепие…

А вот и сестра. Сердечно приветствуем вас, благодетельница. Ну что, сейчас начнётся, правда ведь?

Ха-ха.

Как вы сказали?

Нет. Стоп-стоп, здесь какая-то ошибка. Это я Тилотто фон Лотаринг. А он совсем другой.

Нет! Говорю же вам, сестра. Хотя говорить мне становится всё труднее. Осуждённый правонарушитель – это он, на другой кровати, тот, что ухмыляется во всё лицо, как слабоумный. Я же, позвольте вам заметить, богатейший человек страны, украшение высшего общества, венец творения. Я мог бы купить всю вашу клинику, глазом не моргнув, пусть она стоит хоть миллион евро. А с завтрашнего дня мне для этого достаточно будет только подумать: «Да, я хочу это приобрести!» – и раз! – вы уже принадлежите мне. И не только в чисто метафорическом смысле, чтобы вы меня правильно поняли, а?

Молодой человек, вы уж, пожалуйста, держите себя в руках. Сохраняйте дистанцию. Кто вам позволил вмешиваться? Что значит: «такие высказывания типичны для самозванцев, выдающих себя за другого»?

Нет!

Сейчас же расстегните ремни обратно, сестра! Вы совершаете ошибку! Вы того и гляди нас перепутаете! Ха-ха, да как же такое может быть, ведь быть того не может?

Да вы что, оглохли?

Нет! Спасите! Помогите-е-е…

Стоп, я знаю, что делать. Сейчас же позвоните моей жене, сестра. Прямо с этого аппарата. Да, вот именно. Баронессе. Попросите её дать описание моей персоны. И тогда ошибка разъяснится.

Ну вот. Что она говорит? «Высокий, хорошего сложения, светлые вьющиеся волосы, моложавый»? Ну, возможно, она меня немножко приукрашивает, но любви это свойственно…

Эй, эй?..

У меня перед глазами всё расплывается. Вижу как сквозь туман. Я очень устал. Кровать увозят. Итак, действительно, я должен сказать, молодой человек, меня немного разочаровывает, что вы неверно оцениваете положение вещей. И последнее, что я слышу, пока меня провозят мимо вас, это тихие слова: «Жаль, приятель. Эрменжильда говорит, что поменять нас ролями будет лучше всего. И в этом, разумеется, мне нечего ей было возразить».