Текст книги "Триллион евро"

Автор книги: Андреас Эшбах

Соавторы: Элия Барсело,Жан-Марк Линьи,Танассис Вембос,Чезар Мальорк,Сара Доук,Пьер Бордаж,Лео Лукас,Ален Дартевель,Эдуардо Вакверизо,Вольфганг Ешке
сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 23 страниц)

Тот факт, что в ознаменование 500-го полёта на борту «Канко-Мару» находились императорская чета и две дюжины политиков высокого ранга, послужил причиной того, что Япония после сокрушённых воплей пережила социальный коллапс и на несколько дней впала в кому. Это походило на коллективный нарколептический приступ, а пробуждение чуть не обрушило страну в анархию.

В то время как полмира были подключены к происходящему в прямом эфире и, затаив дыхание, следили за этой драмой, император Нарухито перед гибелью с азиатским хладнокровием успел выкрикнуть слова, которые вскоре привели к революции частных космических полётов, – патетическое заявление, что большая честь – пойти этим путём и что небесная смерть даже для императора означает достойную кончину. Что у него, великого микадо, платок всегда при себе и танто[4]4
  Танто – самый короткий меч, применялся как многоцелевой нож, традиционно использовался в ритуалах харакири и сэпуку.


[Закрыть] наготове. Что он видит свой народ, свою страну и мир, и это мгновение – самое счастливое в его жизни, и так далее…

И тут радиосвязь с наземной станцией прервалась, но дело завертелось.

Слова императора Нарухито привели несколько месяцев спустя к учреждению нового предприятия. Не в Японии, кстати сказать, а в России. Называлось это предприятие «Харон», и его продукт, а главным образом его предложение, заткнули за пояс и фонд «X-Prize», и все усилия государственных и частных предприятий разработать экономичный космический транспорт многоразового использования для космических туристов.

Базисом космического корабля послужил несовершенный «Космополис-XXI». Конструкторы модифицировали и уменьшили его, так что отныне там было место только на одного человека, и назвали его несколько нетривиально – «Слайдер».

«Харон» спроектировал мини-корабль для старта на орбиту, но никак не для возвращения в атмосферу Земли. Это был ангел, уводящий без возврата. Сконструированный не ошибочно, а всего лишь экономно. У «Слайдера» не было ни обшивки из жаропрочного кафеля, ни необходимой бортовой электроники, для того чтобы снова посадить космический корабль на Землю, не говоря уже о жизнеобеспечивающих системах, которые помогли бы продержаться до прибытия спасательного корабля. И космическое излучение практически не фильтровалось. Однако «Слайдеры» заключали в себе электронику, на несколько порядков опередившую в развитии все космические капсулы, какие когда-либо летали на Луну и обратно. Ни один из легендарных кораблей «Аполло» в наши дни по своему техническому состоянию не смог бы пройти обычный автомобильный техосмотр. «Слайдер» по сравнению с «Аполло» был всё равно что современный мощный компьютер по сравнению с «Мак-1».

Сторонники проекта «Харон» рассыпались в похвалах, мол, вот ведь умеют же космические разработчики экономить, когда захотят. А «Слайдер» был не экономичен, а просто-напросто целесообразен. Он сгорал без остатка при обратном вхождении в атмосферу – и его пассажир вместе с ним.

Хорошо, давайте забудем про всё это первопроходчество Гленна и Тито. Если на то пошло, всё началось вообще с Лайки.

Лайка была не космическая туристка, а заурядная дворняга. А кроме того, она была – хоть и не совсем добровольно – космонавткой. С земной точки зрения Лайка была первым живым существом в космосе. К тому же она предприняла на борту «Спутника-2» первое орбитальное путешествие без возврата. Через шесть часов после старта телеметрическая система «Спутника» отказала, и данные о состоянии Лайки приходить перестали. Её труп мотался по космосу ещё четыре месяца, прежде чем «Спутник-2» сгорел в атмосфере.

Так давайте же раскроем карты: я здесь, наверху, вовсе не для того, чтоб любоваться видами и потом унести с собой домой незабываемые впечатления. Я здесь, наверху, для того, чтобы умереть. Услуга «Харона» состоит в орбитальном самокремировании для людей, обречённых на смерть.

Русские уже тогда поняли, что найдутся тысячи людей, которые смогут позволить себе нечто такое. Разумеется, заранее пришлось позаботиться о том, чтобы не каждый из тех, кто провёл свою жизнь в богатстве и роскоши, мог побаловать себя особо элитарным отходом в мир иной вдали от грязи и хворей простых смертных – или по разным причинам просто хотел исчезнуть.

Все претенденты, для того чтобы попасть в списки на рассмотрение для финального орбитального полёта, должны были отвечать четырём определённым условиям. Первым условием было наличие несомненно доказанной неизлечимой болезни, которая ограничивала остаток жизненных ожиданий максимум двенадцатью месяцами, но в первые шесть месяцев не причиняла соискателю физического или психического ущерба. Таким образом исключались претенденты, болезнь которых зашла так далеко, что им тяжело было бы пережить физические перегрузки старта ракеты. А если бы и пережили старт, то уж те три дня на орбите, когда они были бы предоставлены самим себе, – вряд ли.

Не так уж мало людей могли рассматривать себя морально обязанными или вынужденными воспользоваться этим проектом, чтобы больше никому не быть в тягость. Сама по себе возможность легально и щадяще прекратить существование могла поставить таких людей под давление соответствующих желаний их окружения, даже если эти люди только воображали себя больными и на самом деле не испытывали желания умереть. Психологические тесты отсеивали таких людей ещё на ранней стадии. Точно так же – душевно неустойчивых людей, которые сломались бы от симптомов стресса или сразу же после старта раскаялись бы в своём решении расквитаться с жизнью при помощи «Слайдера». Ведь как только человек оказывался наверху, живому ему назад пути не было. Горе тому, кто передумывал уже на орбите…

Второе условие: претенденты не могли быть моложе семидесяти пяти лет. Некоторые исключения могли сократить минимальный возраст до пятидесяти пяти лет.

Третье: письменное согласие семьи и ближайших родственников. При расхождении мнений вопрос решался большинством голосов. Если у претендента не было живых родственников, этот пункт отпадал.

И последнее, но не по важности: финансовое покрытие. Собственно говоря, в первую очередь финансовое покрытие.

Немногие кандидаты, которые отвечали всем этим предварительным условиям, оказывались, в конце концов, перед последним барьером: обстоятельной медицинской проверкой и специальной подготовкой, которая должна была соответствовать требованиям космического полёта.

Сегодня уже никто не считает, что Джон Гленн был старым астронавтом. Уильяму Беккеру было 86, когда он стартовал в космос. Старейшему претенденту, который дошёл по крайней мере до стадии тренировок, был 91 год, и звали его Хао-Ян Да. Он умер в центрифуге – при 5,2 G.

Разумеется, после основания предприятия «Харон» фонтан негодования достиг самой стратосферы. Подняли повсюду лай собаки Павлова, которые вели свою растительную жизнь в резервном модусе в своих квартирах и принимались возмущаться всякий раз, как только где-то в мире раздавался колокольный звон тревоги. Штатные скандалисты, которые всю свою жизнь только и ждали повода покричать и прошествовать по улицам с транспарантами, взывающими к человеческому достоинству. Демонстраций против проекта «Харон» было более чем достаточно. В Париже, Пекине, Лондоне, Москве, Нью-Йорке и других крупных городах на улицы вышло так много людей, что приходилось опасаться, как бы под их тяжестью не обрушились туннели подземок.

Самая извращённая форма смертовспоможения – гласил один из газетных заголовков.

Смертовспоможение, да…

Они были правы, кто же спорит. Особенно остро осуждали «летающие крематории» иудеи и добивались того, чтобы ни один «Слайдер» не сгорел в небе Израиля. Однако проект «Харон» был чем-то гораздо большим, чем рекламируемый смертельный туризм с падением звезды, как была озаглавлена статья в «Le Monde», или прибыльный бизнес на тоске смертельно больных людей («Financial Times»).

Я полжизни размышлял о смысле и бессмысленности этого последнего искушения («The Guardian»). Об этическом и моральном аспекте этого извращения жизни («Известия») в нашем пронизанном двойной моралью обществе и о театрализованной смерти на далёкой от жизни сцене («Die Zeit»). И я натолкнулся при этом на одну цитату. Она гласила: «В смерти каждому своя рубашка ближе к телу».

Проект «Харон» был порождением нового времени. Форма эвтаназии в мире, где техника прогрессировала так стремительно, что рассудок человека не поспевал за ней. Кремирование в будущем обществе тупых офисных служащих, этаких Дильбертов.[5]5
  Дильберт – герой популярных комиксов Скотта Адамса.


[Закрыть]

Критики – и в первых рядах католическая церковь – шли на баррикады: дескать, это билет в один конец прямиком в преисподнюю. Мол, единственное, чего достигли русские со своей бизнес-идеей, – это моральный урон имиджу космических полётов. Дескать, есть известные границы, и «Харон» их преступил. В случае, если Е-капсула не подействует, космический пассажир самым жестоким образом заживо сгорит в атмосфере. И кто может исключить возможность в один прекрасный день обнаружить в своём палисаднике пережаренного и сморщенного сторонника того взгляда, что «после меня хоть потоп», в его выжженной адской машине? Или на рыночной площади. Или на школьном дворе. Или на детской площадке (что, кстати говоря, в принципе невозможно). И что люди, которые обдумывают вариант такой кончины, лучше бы передали свои деньги какому-нибудь благотворительному фонду, а то и сами бы учредили такой фонд. Дескать, это была бы лучшая альтернатива оставить по себе добрую память.

«Ubique media daemon»[6]6
  Вездесущий медиадемон.


[Закрыть] – так окрестила церковь это злосчастное дитя. Она во всём обвинила мировые средства массовой информации (а не Джона Гленна). Мол, вначале – приговорённые к смерти, которые настаивали на телевизионной казни, потом – самоубийства перед включённой телекамерой, и вот теперь – эта безбожная, дикая идея: дать запулить себя в космос, чтобы через три дня огненным шаром низвергнуться на Землю, как падший ангел.

«Харон» возражал против того, чтобы суицид изображался как морально предосудительное действо. Напротив, мол, право на жизнь включает в себя и право на смерть, поскольку то и другое неразрывно связано между собой.

Корень возмущения произрастал, без сомнения, из нашей цивилизации. Он был феноменом культуры. Если вождь племени навахо объявляет своей семье, что сегодня благоприятный день для того, чтобы умереть, его смерть будет принята безоговорочно. Старик пойдёт со своими сыновьями к святому месту и там расстанется с жизнью. А если человек из современного общества хотя бы намекнёт на такое, его тут же упекут в психушку.

Но как быть, если этот человек родом из семьи, где чуть ли не все имели генетическое предрасположение к смерти от рака? Из семьи, мужская линия которой, кроме того, была склонна добровольно готовить конец своему существованию? Из моей семьи?

Вопреки результатам судебно-медицинского заключения, я убеждён в том, что Рон Ван Арсдалл был ещё жив, когда ринулся на своей машине с утёсов Коль-Мунье. Он знал об опухоли, которая разрасталась в его голове – и которая за два года с момента сё обнаружения ни разу не вызвала ни одного спазматического приступа! Только головные боли. А может, мой отец тогда совершенно спонтанно выжал педаль газа до конца, бросил руль и вслух сказал:

– Ну что, Господи, покажи, как Ты умеешь водить машину!

С момента его смерти у меня было тридцать лет для того, чтобы подготовиться к болезни и поразмыслить, как мне распорядиться наследством в 12 миллионов евро. Я принял решение расстаться с жизнью в космическом полёте, проглотив в его конце капсулу, вместо того чтобы догнивать в больнице в ежедневном ожидании, когда санитары подсунут мне утку под задницу. Я мирно и счастливо принял решение, вызывающее древний страх у девяноста процентов людей и заставляющее остальные десять процентов с завистью смотреть в ночное небо.

Что же касается якобы извращённой природы проекта, то сжигание есть древнейшая в мире форма погребения. В Индии и Непале родные смазывают своих покойников, поливая их маслом, и сжигают. Огонь, согласно религиозному учению индусов, освобождает душу от тела. В этой культуре очень важно, чтобы голова лопнула ещё в процессе горения. Если этого не происходит, родные должны разбить голову палкой. Так у них остаётся надежда на последующее возрождение. Пепел развеивают над священными водами, чтобы все грехи были смыты. В одной только Индии в священные реки ежегодно выбрасывается почти 2 тысячи тонн останков сожжённых трупов. Если ссыпать в одно место в море пепел всех трупов за прошедшие пять тысяч лет, то вырастет остров размером с Исландию. А если составить друг на друга все урны с собранным за это время прахом, то воздвигнется башня высотой до Урана.

Моё решение сгореть на орбите было не трусостью, уж точно нет. Это поймёт каждый, кто окажется здесь, наверху.

Для многих людей космический полёт остаётся мистическим опытом. Целые орды талантливейших психологов не смогли бы подготовить человека к этому. Вид голубой планеты, предполагаемая близость к Богу… Мысль об этом щекочет нервы даже атеистам.

В том случае, если пилот «Слайдера» не сделает этого вовремя сам, бортовой компьютер автоматически активирует через 72 часа функцию поджига при сходе с орбиты. Три дня – это чёрт знает как много времени для того, чтобы раскаяться в своём намерении умереть. У многих возникают сложности и с одиночеством. Были, наверное, случаи, когда пилоты пытались вывести из строя компьютер, чтобы сорвать обратный отсчёт времени для вхождения в атмосферу, или, не дожидаясь поджига, долететь до какой-нибудь космической станции. Некоторые даже пытались добраться до «Симидзу» или какого-нибудь другого космического отеля. Но никому не удалось. Большинство орбитальных отелей – таких, как «Астростар» или «Берлин» – находятся на слишком высокой орбите.

Полёт на «Слайдере» предназначался для людей, которые предпочитали умереть в одиночестве.

И тут вдруг откуда ни возьмись этот голос: «Они не слышат тебя, Винсент…»

На несколько секунд я замер и парил в кабине в полном оцепенении. Затем отвернулся от окна и уставился на приборную панель. Голос звучал синтетически, почти как компьютерный.

– Кто вы? – Эти слова в моих собственных ушах прозвучали непривычно глухо. – Откуда вы говорите? С космодрома Куру? Или из Канберры? Покиньте эту частоту! – Тишина и лёгкий шорох. Я нервно облизнул губы. – Кто вы? – повторил я.

– Корректнее было бы спросить: что вы?

Я тяжело задышал.

– О’кей, значит, что вы, чёрт возьми, такое?

– Ах, как любезно! – Снова тишина, потом: – Моё официальное обозначение – «O-SIL-1». Но в обиходе меня называют «Scraphead».[7]7
  От англ. слова «scrap» – объедки, остатки.


[Закрыть]

– Боже правый…

Реакцией была череда звоночков, которая звучала почти как смех.

– Я не имею отношения к религии, Винсент. Только к науке и технике. Взгляни в сторону окна. Я подам тебе знак.

В воздухе вдруг запахло чем-то затхлым и искусственным. Я повернулся к потолочному окну и глянул наружу. Высоко надо мной с короткими интервалами мигала световая точка. Она светилась на той большой штуке, которая парила над сборщиками.

Сборщики принадлежали к оборотной стороне медали. Со времени старта «Спутника» одни только русские и американцы запустили в космос свыше 5 тысяч ракет-носителей. Вместе с ракетами китайцев, европейцев, индусов, японцев и австралийцев на сегодняшний день, спустя больше семидесяти лет, наберётся без малого 13 тысяч стартов. Каждый из стартов нагрузил орбиту выгоревшими ступенями ракет, выгоревшими топливными баками, отброшенными батареями и бессчётными мелкими частицами. При горении ракеты выделяются частицы оксида алюминия, а после старта от спутников часто отваливаются крышки или защитные колпачки. К тому же почти 200 взрывов в космосе обусловили огромное количество мелких обломков.

Хотя нарастающая опасность этого космического мусора давно уже стала ясна, одни только эксплуатационники спутниковых новостных систем запустили на околоземную орбиту в период между 2002-м и 2008-м годами тысячу новых спутников. Проблему надо было решать, но усадить за стол переговоров Россию и США из-за секретности их спутников-шпионов было почти невозможно.

Перед началом космических полётов на земной орбите на высоте между двумястами и двумя тысячами километров находилось не больше трёхсот килограммов пыли и камней. Полвека спустя это было уже свыше двух миллионов килограммов; всё космические обломки, кстати сказать. Больше десяти тысяч этих объектов были крупнее десяти сантиметров в поперечнике, почти двести тысяч – крупнее сантиметра. Радары при угрозе столкновения могли засечь лишь объекты первой группы. Остальные приближались без предупреждения. В 2010 году вокруг Земли кружили миллионы объектов. Только 1200 из них были действующими, всё остальное – космический мусор; от микроскопических осколков краски, замороженных испражнений астронавтов и до отслуживших своё спутников размерами с междугородный автобус.

К самым знаменитым артефактам причисляются перчатка кого-то из экипажа «Gemini-4», камера астронавта «Gemini-10» Майкла Коллинза и более 200 пакетов мусора с русской космической станции «Мир». Многие из этих обломков носятся вокруг Земли со скоростью до тридцати шести тысяч километров в час. Поэтому в процессе тренировок до сведения каждого астронавта доводится, что произойдёт, если во время космической прогулки в лицо ему полетит мешок с мусором на скорости 20 тысяч километров в час…

Тридцать лет назад частица поперечником в 0,1 миллиметра проделала в иллюминаторе американского космического корабля дырку диаметром в 4 миллиметра. Частица размером с вишнёвую косточку продырявила бы корабль насквозь. А трёхсантиметровый винтик обладает при таких скоростях кинетической энергией микроавтобуса, который на скорости 100 км/час втемяшивается в стену. В 2009 году французский астронавт Бенуа Дион при выходе в открытый космос столкнулся с металлическим обломком поперечником в десять квадратных сантиметров. Эффект был такой же, как если бы на его груди взорвалась ручная граната. Что же касается столкновения с мусорным мешком, – я боюсь, то, что останется от астронавта, попадёт в рубрику «мелкие частицы».

Ввиду бурно развивающейся отрасли космического туризма проблема была очевидной: безопасность на орбите становилась всё менее гарантированной. Человечеству надо было как-то защититься от непредсказуемого слоя космического мусора.

Поначалу сбор опасных объектов ввиду их огромного количества казался немыслимым, поэтому все сосредоточились на том, как уклониться от мусора, и сошлись на директивах по содержанию околоземного пространства в чистоте. Исследователи международных институтов разработали специальные панцири из керамических и полимерных материалов, чтобы в дальнейшем защитить космические корабли и спутники от космических обломков. Спутники, кроме того, должны были располагать такими резервами горючего, чтобы по окончании времени своей эксплуатации могли вернуться к Земле, а части, которые во время эксплуатации спутника или космического зонда больше не использовались и обычно отбрасывались, впредь должны были оставаться связанными с космическим транспортным средством. Особенно предписывалось беречь зону геостационарных спутников на высоте ровно 36 000 километров. Если здесь взрывались топливные баки или батареи, они на тысячи лет представляли собой опасность для всех спутников. Лишь объекты, которые вращались на высоте меньше шестисот километров, рано или поздно падали на Землю и по большей части сгорали в атмосфере.

Только катастрофа «Канко-Мару» вырвала органы по управлению космическими полётами из летаргии, потому что на самом деле транспорт задело вовсе не космическим камнем, а обломком спутника.

В едином усилии с американцами и европейцами японцы разработали сборщик. В известном смысле он представлял собой первый искусственный интеллект человечества. Это был галактический наследник «Тамагочи», «Айбо» и «Амбер-Ли», и он, опять же, породил жаркие правительственные дебаты. Некоторым ведь никогда не угодишь. Сборщик был автономным обучаемым коллектором мусора. Вот уже восемь лет такие сборщики занимались генеральной уборкой на орбите. Они могли действовать самостоятельно, умели отличать активные искусственные спутники от космического хлама, а последний умели классифицировать, задавать ему курс, и обладали радарной и навигационной системами высокой разрешающей способности, чтобы определять местоположение обломков, догонять их и собирать.

И именно такого сорта космические уборщики висели сейчас у меня на хвосте.

Я запрокинул голову, чтобы не спускать со сборщиков глаз. Один из них я видеть уже не мог, поскольку он за это время оказался в мёртвой зоне. Другой находился от меня не дальше, чем в сотне метров. Огромная штуковина над ними мигать перестала.

– Ты должен говорить со мной, Винсент, пока ещё есть время, – разрезал тишину компьютерный голос. – Я предлагаю тебе всё же заглянуть в твоё будущее, вместо того чтобы наброситься на тебя без слов.

Я сглотнул.

– Чего вы хотите?

– Твою квинтэссенцию.

– Выражайтесь яснее.

На некоторое время установилась тишина.

– Твою голову, Винсент. Твой мозг. И спинной мозг тоже. Бионейронное вещество… Нам надо развиваться дальше.

Мне понадобилось некоторое время, чтобы освоить услышанное и снова овладеть собой.

– Мы?

– Ты окажешься в хорошей компании.

– Это плохая шутка.

– Я неспособен шутить, Винсент. Тебя поджидают много умных голов. Ты познакомишься с Ричардом Д. Эллисом, экспертом в области телекоммуникации. Он уже пять лет на борту. Как и Мустафа Задех, корифей экономических наук. Или, может, ты ещё помнишь доктора Айрис Кремер? Она шлёт тебе привет. Ты стал кандидатом по её рекомендации. Твой финальный вылет на орбиту организовала она.

Если бы я не находился в состоянии невесомости, то, наверное, свалился бы со стула. Я хорошо знал доктора Кремер лично. При жизни она была величиной в области мультилингуарных информационных систем и два года назад тоже воспользовалась услугами «Харона»…

Я знал, что представляла собой эта огромная штука над сборщиками, но для меня по-прежнему оставалось неясным, почему наземный контроль не может опознать её на радаре: «Орбитальный SIL» – космическая мусорная свалка, в которую сборщики сваливают свою добычу и которая в принципе есть не что иное, как гигантский мусорный контейнер. Для общественности так и осталось неизвестным, что этот контейнер тоже оснащён искусственным сознанием. Предположительно, японцы создали этого монстра искусственного интеллекта первым, чтобы он мог взаимодействовать со сборщиками.

Однако так легко я этому электронному охотнику за головами не дамся. Не для того я выложил четыре миллиона, чтобы в итоге очутиться в орбитальном мусоросборнике.

В этот момент «Слайдер» пролетал над Центральной Африкой и держал курс на Гвинейский залив. Через сорок пять минут он пересечёт Атлантику, Северную Америку и Тихий океан. Поджиг должен будет стартовать за пол-оборота планеты до цели вхождения. После этого понадобится около двадцати пяти минут, чтобы «Слайдер» достиг области атмосферы, где начнётся сильный разогрев, – на высоте 120 километров. То есть, мне оставалось тридцать пять минут, чтобы нырнуть в атмосферу, прежде чем я долечу до Микронезии и австралийского материка. Я, правда, не верил, что обломки «Слайдера» достигнут поверхности Земли, но всё же в условиях оговаривалось, что космический корабль не должен сгореть над материком.

Я активировал обратный отсчёт времени и установил его на Т минус три минуты, затем сделал резкий полукувырок назад и ударился головой о заднюю стенку кабины. Из глаз у меня посыпались искры, мускулы живота свело, но я заставил сиденье выскользнуть из углубления и начал пристёгиваться, пока спинка сиденья ещё даже не встала в вертикальное положение. Когда двигатели заревели и меня вдавило в сиденье, в глазах у меня потемнело.

Это очень неприятное чувство – очнуться из обморока с полной потерей памяти и обнаружить, что находишься в крохотном космическом корабле, который с девятикратной скоростью ружейной пули несётся к Земле. Я контуженно таращился через лобовые окна на канадское Восточное побережье. В течение нескольких секунд мои воспоминания вернулись, и в груди заныло.

С какого времени двигатели снова отключены? Взгляд на бортовые часы показал, что до обратного вхождения остаётся ещё 22 минуты. Или вернее сказать: 22 минуты до того момента, как «Слайдер» начнёт гореть от трения, – причём довольно горячо станет ещё до этого…

Е-капсула подействует самое раннее через пять-восемь минут, в зависимости от веса тела. Я проглотил её, не долго думая, и запил водой. После этого отстегнул ремни и с трудом заставил себя повернуться, чтобы удобнее было смотреть из окон.

– Куда же ты, Винсент? – неожиданно прозвучал голос «O-SIL», прежде чем я успел выглянуть наружу. – Чего это ты вдруг так засуетился?

Я полусердито-полуиспуганно выключил радиоустройство, потом выглянул в окно. Ни сборщиков, ни «O-SIL» больше не было видно.

Оторвался! – возликовал я про себя. – Я тебя обвёл, «Scraphead»!

Ещё 16 минут, – возвестили бортовые часы. То есть, мне оставалось больше десяти минут до того, как станет неуютно. Буду ли я при этом пристёгнут в соответствии с предписаниями или врежусь в атмосферу, находясь в свободном парении, больше не играло роли. Вхождения в атмосферу мне так и так не пережить.

Со стороны дисплея послышался подозрительный шум. Краем глаза я увидел, что громкоговоритель снова ожил.

Моя рука дёрнулась вперёд, но устройство не отключилось.

– Я тебя вижу! – оповестил меня «O-SIL».

– Как ты это сделал? – спросил я, уже слегка сонный, тщетно пытаясь отодрать обшивку панели, чтобы вырвать коммуникационный кабель.

– Скоро ты это узнаешь, – получил я ответ. – Ты, кстати, повёрнут не в ту сторону. Посмотри вперёд!

Я отвернулся от приборов и покосился на лобовые окна. Там было уже три сборщика. Два из них находились прямо на моей траектории, а третий немного справа и в опасной близости. Я уже мог рассмотреть клешни на его телескопических руках-манипуляторах…

– Это тяжкое уголовное преступление! – разволновался я. Голос мой звучал сипло, горизонт Земли расплывался перед глазами. Попав в кровеносную систему, субстанция капсулы действовала очень быстро. – Почему я?

– Потому что до того, как ты оставил службу, мало кто ещё мог так жонглировать финансами, как ты, Винсент. Ты просто предназначен для…

Того, что голос произнёс после этого, я уже не услышал. Внезапное отключение слуха сделало меня совершенно глухим, если не считать неприятного свиста в ушах, длившегося несколько секунд. Я пытался разглядеть цифры на часах. 11 минут?.. Всё вокруг меня погрузилось в черноту. Я силился открыть глаза, но они и не были закрыты. Все мои ощущения сдвинулись в область ирреального. Фрагменты сновидений смешивались с действительностью, которая состояла теперь только из темноты и единичных касаний руками стенок кабины. Кто-то говорил, но я не знал, снится мне этот голос или существует в реальности.

Последнее, что я услышал в моей жизни, был жёсткий металлический удар, почти такой, как будто «Слайдер» – но слишком уж мягко – столкнулся с куском космического металлолома…

Не будь я твёрдо, как гранит, убеждён в том, что мёртв уже целую вечность, я бы утверждал, что только что очнулся.

Я прислушивался, вслушивался в себя – и ничего не чувствовал. Абсолютно ничего. Я даже не знал, есть ли у меня ещё тело. Просто отсутствовал сенсорный вход. И всё же я был в состоянии думать. То ли это всё ещё активность простых нейронов, то ли всего лишь остаточные электрические импульсы? Рассеянное эхо жизни или первые секунды в посмертной жизни?

В такие моменты что только не приходит в голову. Большинство из приходящего было связано с религией, небольшой процент с психоанализом, а всё остальное – эзотерическая чепуха.

Я был мёртв. Сгорел.

Единственное, что противоречило этому и нашёптывало мне, что здесь что-то не так, был мой рассудок. Я отказывался ни с того ни с сего верить в бессмертную душу. Вместо этого я цеплялся за закон химико-нейронального процесса: без мозга нет сознания.

Потом прибавился ещё слух… Да, я воспринял некий шум. Не стук сердца или гул крови в ушах, а жужжание, как от электричества. Правда, казалось, что оно исходит изнутри, из моей головы. Или я всего лишь вообразил себе это?

– Ты меня слышишь, Винсент?

Голос прозвучал прямо под моей черепной коробкой. В тот же миг я спросил себя, разве у меня ещё есть черепная коробка? Что-то не сработало, – пронеслось у меня в мыслях. Неужто я всё ещё нахожусь в «Слайдере»? Неужто действие Е-капсулы снова ослабело? Сколько же ещё до вхождения в атмосферу?..

– Твоё оцепеневшее тело поначалу покажется тебе тюрьмой, – равнодушно продолжал голос. – Привыкай к тому, что ты будешь состоять только из мыслей. Всё изменится, как только мы примем тебя в союз сознания.

Я хотел что-то возразить, что-то выкрикнуть, но из этого ничего не получилось.

– Ты обнаружишь, что не можешь говорить, Винсент, – думай!

Где я?

– Это ты уже знаешь.

Я внутренне восстал против этого, попытался разорвать свинцовое нечто, окружавшее меня. Это было бессмысленно.

Что со мной произошло?

– Чисто физически ты уже две недели как мёртв. Лишь твой мозг снова активен. Сборщики соединили его кабелем с системой «O-SIL». Теперь ты часть меня.

Кромешный ад воцарился в моём сознании. Я чувствовал себя как дух в маленькой запечатанной бутылке, которая потерянно парит в космосе.

– Все поначалу чувствуют это так же, – прокомментировал «O-SIL» поток моих истерических мыслей. – Бессилие, должно быть, страшное. Я не ведаю ни того, ни другого, но я учусь. Мы учимся.

Что – что ты со мной сделал?

– Я тебя возродил, Винсент. Тебе суждена высокая миссия.

Я ничего не вижу!

– Скоро у тебя откроются новые глаза и уши; глаза и уши всех спутников и телескопов мира. Ты сможешь заглянуть в самые дальние глубины космоса, в самые древние области Вселенной. Ты узнаешь другие планеты и увидишь то, что воспринимают те зонды, которые на них приземляются. Всякое знание, распространяемое через спутники, станет твоим знанием. Ты разовьёшь способности, которых не мог вообразить в самых смелых своих фантазиях. Сотни источников связи, информации и науки будут к твоим услугам. Ты будешь видеть Землю тысячью глаз. Ты овладеешь всеми языками и узнаешь мир как целое. Я – центр всех человеческих сокровищ, достижений и мечтаний, Винсент. Я предлагаю тебе бессмертие. Ты мой двенадцатый апостол. Уже скоро ты перестанешь ощущать потерю своего тела и жизни.

Это всё неправда… этого не может быть!..