Текст книги "Триллион евро"

Автор книги: Андреас Эшбах

Соавторы: Элия Барсело,Жан-Марк Линьи,Танассис Вембос,Чезар Мальорк,Сара Доук,Пьер Бордаж,Лео Лукас,Ален Дартевель,Эдуардо Вакверизо,Вольфганг Ешке
сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 23 страниц)

– И ты веришь, что будешь жить вечно?

Я снова улыбнулся.

– Как знать? Сегодняшняя технология творит чудеса.

Она скривила гримасу.

– Ещё бы. Она создаёт метахакеров, киберсети, клонов и мутирующие вирусы.

Моя рука издала механический звук, когда я коснулся ручки двери.

– Она производит также искусственные конечности, – сказал я.

Впервые она проявила некоторый интерес.

– И откуда же у тебя эта искусственная часть?

– Это сделали протезисты из Осака, когда я потерял руку во время репортажа о трагедии «Нерва-экспресс».

– Значит, десять лет назад.

– Двенадцать. В то время в журналистском ремесле ещё были в ходу репортажи с места события. Мне ещё повезло. Другие лишились более важных органов. У моего старика – упокой Господь его душу – было кое-что отложено на чёрный день, в евро. Он и оплатил лучших протезистов, чтобы они заштопали мне дыру.

Мы вошли в квартиру. С выключенным стенным телевизором она казалась странно тихой и чужой.

– Один мой друг совершил в прошлом году путешествие с «Нерва-экспресс», – сказала Джулия, приводя в порядок свои волосы. – Вокруг Луны на самолёте, одна неделя в космическом «Хилтоне» и химический кайф с «бонком», с видом земного шара в небе.

– Однако, у твоего друга водятся деньжата, а? – спросил я, активируя робота-кофеварку. – Хочешь кофе?

– Его отец получил несколько патентов за производство лунного цемента. – Она заглянула в комнату. – Да, от кофе я не откажусь.

Я взял две из наименее грязных чашек и налил в них чёрной душистой жидкости. Джулия моментально осушила свою чашку. Потом она вдруг помотала головой и обречённо сказала:

– Давай уже скорее, не тяни.

Я активировал голомодем. Послышались жужжание и потом еле слышный свист. Я нажал несколько кнопок и отрегулировал окошко.

– Всё готово. Доступ к трём каналам с фотооптическим волокном на скорости 500 ультрабайт в наносекунду. Интерактивная ретрогрессия с четырьмя японскими спутниками. Лучшего момента времени и пожелать нельзя. Кажется, погода к тебе особо благосклонна.

Она принуждённо улыбнулась.

– Приятно было с тобой познакомиться, – сказала она. – И спасибо.

– Минутку, – сказал я. – У меня в столе есть немного «бонка».

– Мне не надо.

– Зато мне надо, – сказал я и открыл двухцветную капсулу. Светящиеся зелёные кристаллы отражались в мониторах голомодема. На мониторах с головокружительной скоростью мелькали символы. Я вынюхал кристаллы и следил за тем, как сперва нос, потом горло и, наконец, лёгкие немели и становились нечувствительны. Во мне текло расплавленное золото, жидкий экстаз первого сорта, сама жизненная сила.

У Джулии были закрыты глаза, будто она ждала чего-то. Пока моё поле зрения, словно фотолинза, попеременно то сужалось, то расширялось, я взялся за электрод голомодема, отодвинул волосы Джулии в сторону и воткнул электрод в гнездо, вмонтированное в её затылок. Рот её был полуоткрыт. По щеке стекала слеза.

Моё сердце колотилось, как безумное. Зубы стучали, как кастаньеты. Я схватил Джулию в объятия и разорвал на ней трусики. У меня уже была мощная эрекция – благодаря «бонку». Я твёрдо и жестоко прорвался в неё. Но она этого, казалось, даже не заметила. Её нейроны уже были захвачены безжалостными байтами, неумолимым потоком данных, который хлестал её, потрошил и сжигал, как волосы в пламени свеч.

Я двигался всё быстрее. Символы и надписи на мониторах мигали непрерывно и тоже всё быстрее. Окружающий мир отодвинулся на задний план и стал чужим. В отблесках панели я видел на лице Джулии финальный экстаз, окончательное опьянение, последний кайф, какого ей не смог бы дать ни один химический наркотик. Я смотрел, как паромщик перевозит её душу через озеро Ахерузия, ко входу Гадеса.

Я видел, как поток данных затопил её мозг, её глаза, её тело. Я видел светящиеся точки, молнии, я слышал ароматы, видел песнопения и вдыхал краски.

Я кончил в тот самый момент, когда её мозг сгорел, как маленький мотылёк в сфокусированном пучке света увеличительного стекла. Превосходное единство инь и ян, могучий круговорот энергии, обмен сил, сверхъестественный, чудовищный чип, который был перегружен. А я был вампиром, который выпил то, что переливалось через край сосуда. И последнее, о чём я впоследствии вспоминал, были наши обездвиженные тела, лежавшие на пыльном полу, затылок Джулии, в котором всё ещё торчал штекер модема, мой член, который всё ещё торчал в её влагалище, и отблески, которые всё ещё плясали на мониторах.

Утро понедельника

Я сижу в моём выпотрошенном кресле, курю «Голден джойнт» и уже вызвал программу для сочинения статей, которая должна вонзиться в Интернет. На сей раз речь в статье пойдёт об историческом фоне первого заселения Луны. Китайского, разумеется.

Труп Джулии забрала мастерская Накамитцу, японской фирмы, которая покупает и продаёт трансплантаты. Сердца, сетчатки, печени, лёгкие, почки и всё такое. Я продал её за баснословно хорошие деньги. Джулия была молода, а японцы никогда не скупятся. Мои евросчета становятся всё объёмнее. Ведь я не в первый раз стал зачинщиком самоубийства метахакера. И это, безусловно, было не в последний раз.

С одной стороны, деньги, вырученные от продажи её органов. С другой стороны, ещё больше денег от поглощения Интернетом сознания Джулии, её жизненной энергии, да что там, её жизненной силы.

Человеческое сознание – это поток информации. Невообразимого обилия информации, которая после миллионов лет биологического прогресса удивительным образом организована. Человеческое сознание – это самая деликатесная пища для Интернета.

Человеческое сознание – бесценная форма энергии для поддержания Интернета, незаменимая в упрочнении этой планетарной паутины, опутавшей Землю невидимым коконом и действующей как колоссальный вампир, который абсорбирует данные, пускает их по каналам.

Этот вампир высасывает человеческое сознание по бросовым ценам из бесчисленных голомодемов по всей планете. А снабженцы Интернета – от Америки до Тихоокеанского Кольца – хорошо платят за каждую человеческую душу, которая упадёт в его виртуальный плавильный тигель.

Эту работу я делаю уже много лет. Да, я всё ещё выдаю себя за журналиста, пишу и продаю статьи, но лишь по привычке. Не так долго мне осталось писать. Я всё чаще вечерами выхожу из дома и пускаюсь на поиски метахакеров. Предпочтительно женщин. Когда-нибудь я скоплю столько денег, что всё брошу и смогу купить себе билет «Нерва-экспресс» – на Луну.

Там, наверху, в больном небе ещё есть Луна. Луна, которую мы когда-то покорили, а потом, когда дни славы миновали, на полстолетия забросили на свалку. Но в море Спокойствия неподалёку от обелиска мемориала Apollo стоят посреди древней пыльной равнины сооружения Накамитцу-Сити, колонии бессмертных. Там горстка людей будет жить века, напичканная чудодейственными медикаментами фирмы Накамитцу, которые, благодаря маленькой силе тяготения на Луне, оказывают удивительное воздействие. Клиенты на попечении фирмы веками будут жить под чёрным небом, и над ними неподвижно будет висеть бирюзово-зелёная Земля. Сегодняшняя технология творит чудеса. Она вызвала к жизни клуб бессмертных. И доступ туда измеряется в евро. Когда-нибудь я накоплю их столько, что смогу отправиться на Луну и стать членом клуба.

Сакис. Атанассиос. Бессмертный.

Я растоптал на полу «Голден джойнт». Встал и поискал в ящике стола капсулу «бонка». Сегодня я не буду выходить из дома. Но зато уж завтра выужу на берег двух метахакеров. А может быть, и трёх.

Пьер Бордаж
Еврозона

Мы очутились в области антиутопии. А никакая антиутопия не может быть настолько мрачной, чтобы её нельзя было омрачить ещё больше. Если мир предыдущего рассказа предлагал хоть какой-то запасной выход, какой-то проблеск надежды, неважно, насколько далёкий и недостижимый, то Пьер Бордаж в следующем рассказе со свойственной его повествованию мощью показывает, что вполне представимы и другие варианты будущего: безрадостные.

Пьер Бордаж – самый успешный из живущих ныне авторов научной фантастики и фэнтези Франции, и точка. У него такие тиражи, о каких другие авторы не смеют и мечтать. В списке его наград есть премии, о которых кто-то даже не мечтает. Он публикуется не меньше, чем в шести издательствах, и если кто-то захочет полететь в отпуск с полным собранием его сочинений, то при регистрации наверняка придётся доплачивать за лишний вес. Пьер Бордаж – единственный французский автор научной фантастики, который может жить за счёт писательства, и это не только по причине его литературного таланта, но и из-за поразительной продуктивности.

Родился он в 1955 году в Вандее. Писательство открыл для себя лишь в 1975 году, когда случайно попал в Нанте в литературную мастерскую.

Писать свой первый роман «Les Guerriers du Silence» («Воители безмолвия») Пьер Бордаж начал в 1985 году. Но лишь в 1992 году, уже работая в Париже спортивным репортёром, он нашёл своего первого издателя. В марте 1993 года роман «Воители безмолвия» вышел в издательстве «Атланта» и сразу завоевал шумный успех. В следующие годы появились ещё два тома трилогии «Воители безмолвия», принимаемые публикой с неизменным восторгом.

В октябре 1996 года появился «Wang – Les Portes d’Occident» («Ванг – врата Запада»), в мае 1997-го – «Wang – Les Aigles d’Orient» («Ванг – орёл Востока»), снова два объёмных романа, действие которых разыгрывается в мире будущего, отдалённого от нас на два столетия. И эти романы ещё раз подтвердили развитие таланта Бордажа. Роман «Abzalon» обозначил в 1998 году возврат к космической опере, но уже наметил сдвиг акцентов к мифическим и религиозным мотивам.

Пьер Бордаж женат, он отец двоих детей и летом 1999 года переехал с семьёй на два года в США. Там он писал среди прочего «Orchéron», продолжение романа «Abzalon», но прежде всего – свой, пожалуй, самый амбиционный роман «L’Evangile du Serpent» («Евангелие от змеи»), провокационный пересказ истории Иисуса, перенесённой в наши дни, где в качестве евангелистов выступают киллер, проститутка, скандальный журналист и фанатичный болельщик: на месте Отца небесного тут богиня-мать, а шаманский символ двойной змеи связан с картиной двойной спирали ДНК, основной молекулой всякой жизни. Когда я пишу эти строки, ситуация складывается так, что это «Евангелие» может стать первым экранизированным романом Бордажа.

Из списка наград Пьера Бордажа стоит назвать такие: «Большая премия воображения» и премия им. Жюли Верланже (обе присуждены в 1994 году за «Воителей безмолвия»), премия «Космос 2000» (присуждена в 1996 году за «Цитадель Гипонерос»), премия Общества Эйфелевой башни (присуждена в 1997 году за оба тома «Ванга»), премия Поля Феваля (присуждена в 2000 году за «Легенды Хумпура») и др. Ах да, и кроме того Пьер Бордаж уже несколько лет является президентом ежегодно проводимого в Нанте европейского конгресса научной фантастики «Utopiales».

И, несмотря на всё это, он счёл возможным написать рассказ специально для этой антологии. Триллион евро? Пьер Бордаж – один из тех, кто при упоминании таких сумм думает об инфляции – и о деградации всех ценностей…

* * *

– Сколько же это нулей после единицы?

– Двенадцать, что ли. А то и больше.

– И что мы сможем на них купить?

– Всё, что захотим.

– Ты хочешь сказать, что мы, может, даже выберемся из этой ловушки?

– Очень даже может быть, Пиб.

Городская вонь висела в липкой январской жаре. Со времени прохождения опустошительного циклона Вали в квартале так и не восстановили электроснабжение, и все дома были погружены в глубокую темноту. Собственную руку не разглядеть. Как и каждый вечер, тысячи беззоновцев стекались к большому залу бывшего Восточного вокзала. Хотя конструкция кровли из стекла и стали была по большей части разрушена, она всё ещё давала какое-то укрытие от проливных дождей, которые бушевали по ночам, словно несметные воинства. Кроме того, в этот лагерь, охраняемый с наступлением темноты и до утренних сумерек вооружёнными постами, не смели войти ни охотники за органами, ни прочие торговцы человеческим мясом.

Я откинул одеяло, сел и посмотрел на Стефф. До сих пор она ещё ни разу не впутывала меня в свои тёмные дела.

– Ты ведь говоришь о… евро, нет?

Она кивнула. Буйные кудри падали ей на глаза и, казалось, приплясывали.

– Но ведь евро же больше абсолютно ничего не стоит.

Стефф ответила мне движением губ, про которое я никогда не знал – то ли это улыбка, то ли гримаса, – и воровато оглянулась.

– Ты ошибаешься, Пиб. До 31 июля ещё можно обменять евро на риалы или дольюани.

– В банке? Да ты бредишь! Нас ведь даже внутрь не впустят!

– Я знаю одного скупщика. Мы поделимся с ним пятьдесят на пятьдесят.

– Чёрт. Наверняка какой-нибудь головорез!

– Тут уж или – или, Пиб.

Мурашки, пробегавшие по моей спине, означали, что я давно уже принял её предложение, но хотел ещё немного поторговаться, чтобы застраховать себя. Громкий храп в непосредственной близости от нас перекрывал хор посапывающих с присвистом.

– И что, это в самом деле не опасно?

– Детская забава, Пиб.

– Как ты про это разнюхала?

Она наморщила лоб. И стала вдруг похожа на старушку, которой, надо полагать, ей никогда не стать.

– Есть у меня свои источники.

Я сделал вид, что ещё раз всё обдумываю. В конце концов я произнёс судьбоносную фразу:

– И когда?

Она придвинулась ко мне вплотную. Меня обволокло её сводящим с ума ароматом. Она быстро приподняла уголок своей кожаной куртки. Из-за пояса торчала рукоять видавшего виды пистолета, впившаяся в складки её живота.

– Прямо сейчас, Пиб.

Я закусил нижнюю губу и ощутил привкус крови. Ночами риск возрастал в десять, в сто, в тысячу раз. Торговцы человечьим мясом, уличные банды и бригады ПД – Перманентного Джихада – делили между собой неохраняемые кварталы Парижа. Жизнь беззоновца они ни в грош не ставили – если не считать его органов, которые можно было продать потом жителям зон в укреплённых и охраняемых кварталах. Зачастую они даже не убивали свои жертвы перед тем, как вырезать у них глаза, печень, лёгкие, почки или мошонку или отрубить руки и ноги. Я чуть было не пошёл на попятный, но боязнь разочаровать её оказалась, в конце концов, сильнее, чем страх. Итак, я натянул комбинезон и встал. Одеяло я скатал на куске картона, который служил мне матрацем.

Лавируя между спящими телами, мы пробрались к выходу бывшего Восточного вокзала. Охранник у боковой двери указал мне дулом своего оружия в темноту, пронизанную опасностью.

– Вы что, туда?

Стефф лишь глянула на него с вызовом и решительной поступью вышла на пустую площадку перед зданием.

Шагая по изрытому колдобинами безымянному бульвару, мы попали под ливень. Пришлось забежать в разрушенный дом, ища укрытия под провалившейся крышей. Целый час лило и громыхало, как во время светопреставления. Стефф тесно прижималась ко мне – по крайней мере, так мне казалось. Я предпочёл бы остаться с ней тут до утра.

Я знал её два месяца, что для беззоновцев – по-настоящему большой срок, однако лишь теперь начал видеть в ней девушку. У неё не было явных кожных болезней, переносимых новыми вирусами; я думаю, это могло служить критерием красоты. Познакомились мы благодаря тому, что столкнулись лбами: однажды вечером я на четвереньках пробирался к картонке своего ночлега и с такой силой стукнулся о её голову, что у неё над бровью образовалась потом шишка.

– Тип уже старый, как ископаемое, – прошептала она. – Телохранителей у него нет. Если он нам не выложит монету, мы ему начистим морду.

Я понимал, что она говорит так, чтобы скрыть свой страх. При этом она включила неизвестно откуда взявшийся карманный фонарь. Слабый луч прошёлся по её полурасстёгнутой куртке, скользнул по коже и по ржавому дулу пистолета. Много бы я отдал за то, чтобы оказаться на месте этого оружия!

– Триллион! Это хотя бы окупит себя!

Я кивнул, хотя не имел ни малейшего понятия, сколько это – триллион. Один бывший учитель по имени Маджуб, прибившийся к беззоновцам, преподал мне основы счёта. Но у меня всё ещё были проблемы с числами, состоящими более чем из шести разрядов.

– Идём, Пиб, уже можно идти дальше!

Она потянула меня за рукав. Раскаты грома удалялись, как барабанная дробь отступающей армии. Старики уверяли, что в их время не бывало ни таких частых, ни таких сильных гроз. Якобы тогда людям не приходилось спать на улице, и можно было наслаждаться сотнями телевизионных каналов. Мне надо было их спросить, как же это они допустили, чтоб их прежний рай превратился в такой ад.

Отвратительная погода имела то преимущество, что возможные преследователи сами отсиживались в укрытиях. Это касалось даже фанатиков из Перманентного Джихада, которые с незапамятных времён готовили захват Европы. Правда, большая часть исламистских группировок базировалась в Казахстане и в России, чтобы воспрепятствовать продвижению китайско-американских освободительных групп. Маджуб, учитель, всегда сравнивал старую Европу с тонущим кораблём: финансовые махинации и коррупция обеспечили ему первую пробоину, националистские тенденции расширили её, а бригады самоубийц ПД теперь доделывали остальное. Иногда он говорил также, что Европа – всё равно что одиноко умирающая старуха, мысли которой постоянно вертятся вокруг её роскошного прошлого, а тем временем её пожирают горькие воспоминания.

От города, который когда-то называли городом Любви, остались лишь фасады с мрачными дырами оконных проёмов, напоминающих пустые глазницы. Только гусеничный транспорт был в состоянии продвигаться по разрушенным улицам и площадям. Пышная растительность проросла сквозь асфальт и трещины в цементе, цеплялась за стены, пробиралась выше, проникала под крыши, обвивала арки и захватывала внутренние дворики. Вдали слышались гудящие моторы, детонации, взрывы и крики.

Стефф шла вперёд, ощутимо нервничая. В бывшем квартале Шатле́ она дважды останавливалась и вслушивалась в ночь. Должен признаться, втайне я надеялся, что она самым коротким путём приведёт нас назад, к Восточному вокзалу, но вместо этого она устремилась в темноту в направлении Сены. В конце концов мы добрались до Моста Менял, одного из трёх последних мостов, которые ещё не были разрушены той или другой стороной.

Стефф вытащила из-за пояса пистолет и профессиональным движением сняла его с предохранителя. Штучка была приметного калибра; по-видимому, грубая имитация. Тибетские кланы собирали их из чего придётся, в первую очередь из металлолома, который находили в развалинах. Никогда нельзя было заранее сказать, в какую сторону полетит пуля. Интересно, приходилось ли Стефф уже когда-нибудь использовать ствол? Я вовсе не хотел знать, откуда он у неё. У меня, по крайней мере, не хватало бабла, чтобы прикупить себе стрелялку у рыскающих повсюду перекупщиков. В настоящий момент я довольствовался ножом, который унаследовал от отца, – вернее, это было единственное, что я нашёл у его трупа.

Осторожно, как недоверчивая кошка, Стефф ступила на мост. Через пять метров она пригнулась в тени парапета и махнула мне, чтобы я следовал за ней. В то же мгновение из-за рваных туч выглянула луна. Я скрылся за кучей камней и выждал перед тем, как перебежать к Стефф, с пересохшим горлом, с колотящимся сердцем, и взглядом, прикованным к темноте. Когда я добежал до неё, она насмешливо улыбнулась и тут же побежала дальше. На середине моста я впал в настоящую панику. Торговцы человечьим мясом могли показаться одновременно с обеих сторон. Случись такое – и у нас был бы единственный выход: прыгать в набухшие от ливней воды Сены, – а ведь я не умел плавать.

Позади нас взревел мотор. Скользящие лучи фар бросили свой беспощадный свет на мокрый от дождя мост.

– Беги! – крикнула Стефф.

И сама выпрямилась и побежала в сторону острова Сите. К грохоту мотора прибавился скрежет гусениц танка на мостовой. Я бросился бежать, похолодев от страха, ведь на другой стороне я мог напороться на ещё одно транспортное средство или группу охотников за органами. Но, к счастью, у наших преследователей не было времени занять оба берега. Я побежал ещё быстрее и по ту сторону моста бросился во тьму, в которой уже скрылась Стефф.

– Сюда, Пиб!

Я бежал за ней по лабиринту из руин. Лишь после того, как этот брод из камней и искорёженного металла, соединяющий остров Сите с противоположным берегом, остался позади, мы остановились. На площадке перед сгоревшей церковью мы попытались отдышаться и рассортировать наши пять чувств.

– Кто это были такие, а? Человеческие мясники?

– Скорее, бригада джихада.

– Тогда, значит, напрасно мы бежали как сумасшедшие.

Она метнула в мою сторону косой взгляд, который пробрал меня до мозга костей.

– Я не знаю, заметил ли ты это, Пиб, но вообще-то я девушка. Типы из ПД терпеть не могут, чтобы женщины разгуливали по улицам. Тем более среди ночи. И уж тем более без паранджи. Если бы они меня поймали, то они бы меня… они бы меня тогда… ну, ты понимаешь?

Я лишь кивнул.

– Я должен тебе кое-что сказать, Стефф: я не совсем уверен, что страх, которого я сейчас натерпелся, действительно стоит того три… триллиона евро.

Я тут же пожалел о сказанном, но слова уже спорхнули с моих губ, как пьяные бабочки, и поймать их назад я не мог. Она погладила меня по черепу, который я брил раз в три дня, чтобы лишить питательной среды вшей и прочих паразитов. Нежность её жеста огорошила меня.

– Ты что, правда хочешь провести остаток жизни в вонючей дыре, Пиб? Может быть, это наш единственный шанс выбраться отсюда.

– И куда же мы пойдём?

– Чем дальше, тем лучше.

Наконец мы увидели свет. Прямо-таки расточительный поток света заливал участок улицы, лежал на фасадах домов и лился из магазинов. Мы добрались до Монпарнаса, защищённого города, зоны, где мы не могли бы ничего ни купить, ни продать. Таких людей, как мы, здесь просто не существовало. У нас не было биологических чипов, вживлённых в тыльную сторону ладони. Эти чипы служили одновременно личным паспортом, кредитной картой и правом доступа. Правда, в соответствии с европейским правом, мы тоже могли бы получить такой чип – по предъявлении специального акта. Но на практике здесь давно уже никто такими вещами не занимался.

Днём и ночью Монпарнас кишел людьми. Здесь легко было разжиться любыми наркотиками, какие только можно себе представить, здесь промышляли проститутки всех видов и работали гигантские игорные заведения, в которых игроки могли ставить на кон что угодно: лошадей, войны или природные катастрофы. Электричество здесь было всегда, поскольку в распоряжении Зоны была атомная электростанция, круглые сутки охраняемая сотней мужчин.

Мы ступили на ярко освещённый тротуар. В сточных канавах поблёскивала вода.

– Если мы хотим остаться незамеченными, – прошептала Стефф, – то должны смешаться с толпой.

Хотя шум и свет отпугивали человечьих мясников и прочих подозрительных типов, мы и на Монпарнасе не были в безопасности. Стоило какому-нибудь накачанному наркотиками или алкоголем жителю Зоны почувствовать потребность разрядить в наши животы магазин своего автомата, и никто бы ему в этом не воспрепятствовал – ни прохожие, ни полиция, ни остатки европола. Мы, беззоновцы, не считались легальными существами, и цена нам была – как крысам. Те из нас, кто попытал счастья в Зоне на ниве проституции, были почти всегда либо задушены, либо зарезаны, либо изрублены на куски.

Ослеплённые мигающей световой рекламой, мы шли вдоль улицы и жались к витринам. Чернокожая проститутка, прислонившись к столбу, курила сигарету, завёрнутую в золотую бумагу, и глядела на нас отсутствующим взглядом. Здесь никто в глаза не видел ни одной денежной купюры, какие ходили в других кварталах. Рукопожатия и пары слов было достаточно, чтобы тысячи дольюаней сменили счёт, банк или континент. Лишь один-единственный раз я видел своими глазами банкноту дольюаня. Дольюань – это была валюта китайско-американской оси, заменившая собой как евро, так и риал. Я находил зеленоватую, перечёркнутую двумя красными полосами купюру по-настоящему кошмарной, но всё же предпочитал её виртуальному бартеру. Кроме того, я счёл бы ужасным носить в своём теле чип, при помощи которого тебя могли найти в любом укрытии и в любой ситуации.

Стефф старалась не поднимать головы. К счастью, мы были далеко не единственными людьми, одетыми в грязные, вонючие шмотки, – хотя у них тут был водопровод, жители Зоны часто ленились стирать своё бельё. Кое-как собранные из чего придётся автомобили носились по лужам, взметая фонтаны грязи. Из полуоткрытых окон раздавались крики и смех.

Мы обогнули GZZ-12, гигантскую гору обломков, оставшуюся после обрушения Монпарнасской башни. Маджуб говорил, что её взорвали два вертолёта-самоубийцы, начинённые взрывчаткой. GZZ означало Ground Zero Zone, а цифра 12 означала, что это уже двенадцатая башня Запада, взорванная Джихадом.

Мы снова нырнули в темноту, лишь время от времени нарушаемую светом автомобильных фар.

– Теперь уже недалеко, – шепнула мне Стефф.

Пронзительно яркая вспышка, сопровождаемая оглушительным грохотом, заставила нас вздрогнуть. Наверное, взорвалась мина, подложенная Джихадом или какой-нибудь уличной бандой. Тёплый ветер сквозь ночь донёс до нас пороховой дым и запах расплавленного металла.

Мы свернули в относительно целую улочку, которая была узковата для танков или грузовиков. У бортика тротуара стояли, сгорбившись, автомобили, словно окаменевшие динозавры. В нишах слева и справа по улице шевелились тени. Это были типы, накачавшиеся хлачем, одним из занесённых с Востока наркотиков, который вводят прямо в кровь. За несколько недель этот наркотик превращает человека в существо, блаженно уставившееся в пустоту, с IQ на уровне картофелины. Нам нечего было их бояться – в принципе; каждый день на рынок поступали новые смеси, побочного действия которых никто не мог предугадать.

Тягучие, как тесто, голоса обращались в нашу сторону.

– Эй, вы двое, не хотите дозу кайфа? Всего тысяча дольюаней. Можно с рукопожатия или с вашего дурацкого кода…

Я услышал щелчок пистолетного предохранителя. Вначале я подумал, что это Стефф выхватила свой ствол, чтобы держать наркоманов на расстоянии, – что, вообще-то, не имело смысла, поскольку под воздействием хлача человек лишается всякого чувства опасности, – но оказалось, она остановилась перед какой-то дверью в стенной нише и нажимает дюжину кнопок на кодовом замке антикварного вида. Железная дверь с щелчком раскрылась. У меня больше не было времени спрашивать, откуда она знает код, поскольку она уже скользнула в подъезд, где бледные ступени винтовой лестницы уходили круто вверх. Мой внутренний голос нашёптывал мне, что я того и гляди вляпаюсь в какую-то беду. С колотящимся сердцем и весьма запутанными чувствами я всё-таки последовал за Стефф: она была права, мне действительно не хотелось всю свою жизнь влачить жалкое существование в этой проклятой еврозоне. Карманный фонарь отбрасывал тусклый луч на потрескавшийся, покрытый серыми пятнами гипс.

Камень нижних ступеней быстро перешёл в изъеденное жучком дерево. Жуткий скрип, издаваемый каждым нашим шагом, способен был разбудить весь дом. Мне вспомнилась история, рассказанная Маджубом, о гусях, которые своим криком помешали вождю галлов завоевать Рим.

На третьем этаже Стефф уверенно свернула к одной из бронированных дверей. Она сунула ствол себе под куртку, жестом подозвала меня и показала крохотный стеклянный глазок в двери, усыпанной дырками от пуль.

Камера наблюдения.

У меня кровь застыла в жилах. Охотнее всего я бы смылся отсюда, но поскольку Стефф была совершенно спокойна, я ограничился тем, что крепче сжал рукоять ножа в кармане комбинезона. В чернильной тьме послышалось потрескивание. Невидимый изучающий взгляд скользнул по моему лицу. То был взгляд, каким человечьи мясники оценивают свою жертву. Я покрылся гусиной кожей, рукоять ножа впилась в ладонь. Но Стефф улыбнулась мне, будто всё это не стоило принимать всерьёз, будто она просто разыгрывала меня шутки ради.

Дверь распахнулась так внезапно, что я испуганно отпрянул. На паркет упал красноватый свет. Стефф схватила меня за рукав и втянула внутрь квартиры.

В первой комнате стояли софа, два кресла и низенький столик. Огромные зеркала выделялись на тёмных панелях стен, как окна довольно абсурдного вида. Какой-то неопределимый, удушающий запах чуть не вывернул мой желудок наизнанку.

– Ну, хорошо, где же он, этот…

Указательный палец Стефф лёг мне на губы, приказывая молчать. Она открыла дверь в ещё бо́льшую, освещённую настенными светильниками комнату. Мы пробирались сквозь настоящий склад разномастной мебели, книг и всякого хлама. Пыль покрывала бледным саваном сотни минувших сущностей. Я бы с удовольствием задержался здесь, чтобы поближе обследовать эти смертные останки века, ещё не совсем впавшего в трупное окоченение, но Стефф жестом дала мне понять, что мы здесь не для того, чтобы упиваться мёртвыми мирами.

Мы прошли по коридору, забитому штабелями старых газет. Стефф не испытывала ни малейших затруднений, ориентируясь в этой чужой квартире. Без всяких сомнений, она здесь уже не раз бывала. Мы добрались до плохо освещённой комнаты. Кислая, едкая вонь была здесь так сильна, что я зажал нос.

На гигантской кровати полулежал, опираясь на высокие подушки, старик. У него был голый пятнистый череп, остекленевшие глаза и тощая морщинистая шея. Видна была просторная рубашка в разводах пота. Его потрескавшиеся губы растянулись в подобии улыбки, когда он увидел Стефф.

– А, это ты, моя красавица. И ты привела с собой дружка, это хорошо. Очень хорошо.

Его надтреснутый голос действовал мне на нервы, как скрежет камня по железу.

– Это Пиб, – представила меня Стефф и присела на край кровати.

Она накрыла ладонью руку старика. Это прикосновение, эта очевидная доверительность между ними пробудили во мне бешеную ревность. Невозможно, чтобы она, такая юная, полная жизни, и этот старый хрыч… Мне пришлось крепко держать себя в руках, чтобы не перерезать им обоим горло моим ножом. Среди раскиданного тряпья я заметил ночной горшок и понял, откуда эта вонь. Ничего мне не хотелось так сильно, как исчезнуть отсюда, ринуться прочь, в тёплый ночной воздух.

– Ну что, ты смогла купить то, чего хотела, на деньги, которые я дал тебе в прошлый раз, моя красавица?

Стефф искоса глянула на меня, и в её взгляде я прочитал одновременно и отчаяние, и решимость.

– Хватило тютелька в тютельку. – Она немного поёрзала и запустила руку себе под куртку. – Но мне нужно больше. Гораздо больше.

Старик погладил её по щеке, издав при этом череду свистящих звуков, – должно быть, это был его смех. Когда я увидел его руку с набухшими синими венами на тёмной гладкой коже Стефф, мне стало дурно.