Текст книги "Голос скрипки"

Автор книги: Андреа Камиллери

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 10 страниц)

– Да уж, – ответил Фацио, – но что мы ищем?

Комиссар объяснил и добавил:

– Надеюсь, что ошибаюсь, от всей души надеюсь.

– Оставим отпечатки, мы же перчатки с собой не привезли, – забеспокоился Джалломбардо.

– Наплевать.

К сожалению, он не ошибался. Через час из кухни раздался торжествующий голос Галло. Все бросились к нему. Галло спускался со стула с кожаным футляром в руках.

– На этом вот буфете лежал.

Комиссар открыл футляр: внутри была точно такая же граната, какую он видел у криминалистов, и офицерский пистолет времен войны.

– Откуда вы? Что это у вас в футляре? – приставал любопытный Мими.

– А ты мне что расскажешь?

– Лофаро взял месяц по болезни. Уже две недели его заменяет некто Куликкья.

– Да я его хорошо знаю, – вмешался Джалломбардо.

– Что за человек?

– Человек, которому не нравится тихо сидеть за столом и заполнять журналы. Душу бы продал, чтобы вернуться в оперотдел, хочет карьеру делать.

– Душу он уже продал, – сказал Монтальбано.

– Можно узнать, что внутри? – спросил нетерпеливый Мими.

– Глазированный миндаль, Мими. Теперь слушайте. Во сколько заканчивает дежурство Куликкья? Я полагаю, в восемь?

– Да, – подтвердил Фацио.

– Фацио, Джалломбардо, вы, когда Куликкья выйдет из управления полиции, сделайте так, чтобы он сел в мою машину. Ничего ему не объясняйте. Как только он усядется между вами, покажите ему футляр. Он-то футляр в глаза не видел и, конечно, спросит вас, что все это значит.

– Но мне-то можно узнать, в чем дело? – опять спросил Ауджелло, но никто ему не ответил.

– А почему Куликкья не знает?

Вопрос задал Галло. Комиссар покосился на него.

– Неужто не понимаете? Маурицио Ди Блази – умственно отсталый и к тому же вполне порядочный человек, у него, конечно, не было дружков, которые достали бы ему оружие по мановению волшебной палочки. Единственное место, где он мог найти гранату, – его собственный загородный дом. Но нужно еще доказать, что он взял ее именно оттуда. Тогда Панцакки, большой специалист в таких делах, отправил в Монтелузу полицейского за двумя гранатами и пистолетом времен войны. Одна, по его словам, была в руках у Маурицио, другую же, вместе с пистолетом, он кладет в футляр, возвращается под каким-то предлогом в дом в Раффадали и прячет все это в таком месте, где будут искать в первую очередь.

– Так вот что у вас в футляре! – воскликнул Мими, хлопнув себя по лбу.

– В общем, мерзавец Панцакки состряпал очень правдоподобную историю. И если кто-нибудь спросит у него, почему же остальное оружие не было найдено во время первого обыска, он может сказать, что обыск пришлось прервать, потому что обнаружили прятавшегося Маурицио.

– Вот сукин сын! – возмутился Фацио. – Сгубил парнишку, даже если он и не сам стрелял, он начальник, на нем и ответственность. А теперь хочет погубить несчастного старика, чтобы спасти свою шкуру!

– Вернемся к тому, что должны сделать вы. Поджарьте этого Куликкью на медленном огне.

Скажите ему, что футляр был найден в доме в Раффадали. Потом покажите ему гранату и пистолет. И спросите, как бы между прочим, все ли оружие зарегистрировано. В конце концов, высадите его из машины и уезжайте вместе с футляром и оружием.

– И все?

– Все, Фацио. Следующий ход за ним.

Глава 13

– Доктор? Тут Галлуццо звонит. Хочет персонально с вашей персоной говорить. Как прикажете, доктор? Соединять?

Вне всяких сомнений, то был Катарелла, вышедший в вечернюю смену, но почему он уже два раза назвал его «доктор», а не «синьор дохтур»?

– Давай соединяй. Слушаю тебя, Галлуццо.

– Комиссар, после того как показали фото синьоры Ликальци и Ди Блази, как вы и велели, на «Телевигату» позвонил один тип. Он абсолютно уверен, что видел синьору с каким-то мужчиной около половины двенадцатого ночи, но мужчина был не Маурицио Ди Блази. Говорит, они остановились возле его бара – это тот, что на въезде в Монтелузу.

– А он уверен, что видел их именно в среду вечером?

– Вполне уверен. Он мне объяснил, что в понедельник и вторник уезжал и в баре его не было. А в четверг был санитарный день. Он оставил имя и адрес. Мне возвращаться?

– Нет, оставайся там до восьмичасового выпуска новостей. Может, еще кто объявится.

Дверь распахнулась, стукнувшись о стену, комиссар подскочил от неожиданности.

– Можно? – спросил Катарелла, улыбаясь. Вне всякого сомнения, Катарелла был не в ладу с дверями. Монтальбано, видя его простодушную физиономию, подавил вспышку гнева.

– Заходи, чего тебе?

– Вот, принесли прямо сейчас этот пакет и это письмо для вашей персонально персоны.

– Как твой информационный курс?

– Хорошо, доктор. Только нужно говорить, курс информатики, доктор.

Монтальбано проводил его изумленным взглядом. Портят его там, ой, портят!

В конверте оказался листок с несколькими строками, напечатанными на машинке, без подписи:

«ЭТО ТОЛЬКО ЗАКЛЮЧИТЕЛЬНАЯ ЧАСТЬ. НАДЕЮСЬ, ВАМ ПОНРАВИТСЯ. ЕСЛИ ВАС ИНТЕРЕСУЕТ ВСЯ КАССЕТА, ПОЗВОНИТЕ МНЕ В ЛЮБОЕ ВРЕМЯ».

Монтальбано пощупал пакет. Видеокассета.

Его машину взяли Фацио и Джалломбардо, пришлось вызвать Галло, чтобы отвез его на служебной машине.

– Куда едем?

– В Монтелузу, в редакцию «Свободного канала». И прошу тебя, не гони, а то получится, как в прошлый четверг.

Галло надулся:

– Ну вот, один раз всего и вышло, а вы каждый раз, как в машину садитесь, поминаете!

Всю дорогу ехали молча.

– Мне вас ждать? – спросил Галло, когда приехали.

– Да, я быстро.

Николо Дзито пригласил его в свой кабинет, он нервничал.

– Как прошло с Томмазео?

– А чего ты ждал? Он мне такое устроил! Требовал назвать имена свидетелей.

– И ты назвал?

– Я апеллировал к пятой поправке.

– Ну ладно тебе дурака валять, в Италии нет пятой поправки.

– К счастью! Потому что те, кто в Америке к этой самой поправке апеллировали, все равно накололись.

– А как он отреагировал, когда услышал имя Гуттадауро? Произвело оно на него впечатление?

– По-моему, сконфузился, забеспокоился. Как бы то ни было, формально он меня предупредил. В следующий раз точно в каталажку упрячет без всякой жалости.

– Это-то мне и было нужно.

– Чтобы он меня в тюрьму засунул?

– Да нет, придурок. Чтобы он знал, что здесь замешан адвокат Гуттадауро и его покровители.

– Как ты думаешь, что теперь предпримет Томмазео?

– Доложит начальнику полиции. Он ведь понял, что и сам угодил в сеть, постарается выпутаться. Слушай, Николо, мне нужно просмотреть одну кассету.

Протянул кассету, Николо ее взял, вставил в видеомагнитофон. Появился общий план, несколько мужчин в поле, лиц не видно. Два человека в белых халатах клали тело на носилки. Вверху возникла четкая надпись: MONDAY 14.4.97. Тот, кто снимал всю сцену, изменил фокус, и теперь в кадре были Панцакки и доктор Паскуано, о чем-то говорившие. Звука не было. Они пожали друг другу руку, и судмедэксперт исчез из кадра. Изображение увеличилось так, что охватило еще шестерых полицейских опергруппы, которые скучились вокруг своего начальника. Панцакки им что-то сказал, и все вышли из кадра. Конец фильма.

– Ни фига себе! – произнес Дзито вполголоса.

– Перепиши.

– Здесь не могу, нужно идти в режиссерскую.

– Иди, но смотри: чтоб никто ничего не видел.

Взял в столе у Николо чистый конверт и листок бумаги, вставил его в пишущую машинку.

«Я ПРОСМОТРЕЛ ОБРАЗЕЦ. ОН МЕНЯ НЕ ИНТЕРЕСУЕТ. ДЕЛАЙТЕ С НИМ ЧТО ХОТИТЕ. ОДНАКО СОВЕТУЮ УНИЧТОЖИТЬ ИЛИ ИСПОЛЬЗОВАТЬ ТОЛЬКО ДЛЯ ПРОСМОТРА В ОЧЕНЬ ТЕСНОМ КРУГУ».

Подписывать не стал, адреса не написал, хотя и знал по справочнику.

Вернулся Дзито, отдал ему кассету.

– Вот оригинал, а вот копия. Не очень хорошо получилось, делать копию с копии…

– А мне не на Венецианский кинофестиваль. Дай-ка мне пакет.

Копию он положил в карман, а письмо и оригинал – в большой пакет. И здесь не указал никакого адреса.

Галло сидел в машине и читал «Спортивную газету».

– Знаешь улицу Ксерри? В доме восемнадцать есть контора адвоката Гуттадауро. Оставь ему этот пакет и возвращайся за мной.

Фацио и Джалломбардо заявились в комиссариат аж после девяти.

– Да уж, комиссар! И смех и грех, вот что это было! – сказал Фацио.

– Что он сказал?

– Сначала говорил, а потом как воды в рот набрал, – присоединился к коллеге Джалломбардо.

– Когда мы показали ему футляр, он не понял. Говорит, это что, шутка? Шутка, да? Как только Джалломбардо намекнул, что футляр нашли в Раффадали, спал с лица, побледнел весь.

– Потом, когда увидел оружие, – вмешался Джалломбардо, которому тоже хотелось внести свою лепту, – совсем сник, мы испугались, что ему прямо в машине плохо станет.

– Трясся весь, как в лихорадке. Потом вдруг сиганул через меня, выскочил из машины и дал деру, – сказал Фацио.

– Несся как подстреленный заяц, метался из стороны в сторону, – заключил Джалломбардо.

– А теперь-то что? – поинтересовался Фацио.

– Камень мы бросили, осталось кругов на воде дождаться. Спасибо за все.

– Рады стараться, – отчеканил Фацио. И добавил: – А футляр куда? В сейф?

– Да, – сказал Монтальбано.

В кабинете Фацио был довольно большой сейф, не для документов, а для конфискованных наркотиков и оружия, которые держали там до отправки в Монтелузу.

Усталость навалилась неожиданно, все-таки вот они, сорок шесть, уже не за горами. Предупредил Катареллу, что едет домой, пусть звонят туда. За мостом остановился, вышел из машины, подошел к дому Анны. А если у нее кто-то есть? Была не была. Анна открыла ему.

– Входи, входи.

– Ты одна?

– Одна.

Она усадила его на диван перед телевизором, приглушила звук, вышла из комнаты, вернулась с двумя стаканами, в одном было виски для комиссара, а в другом – белое вино для нее самой.

– Ты уже ужинала?

– Нет, – ответила Анна.

– Ты что, никогда не ешь?

– Днем ела.

Анна присела рядом с ним.

– Не пристраивайся слишком близко, а то от меня запашок еще тот, – предупредил Монтальбано.

– Был тяжелый день?

– Вроде того.

Анна протянула руку, положила ее на спинку дивана, Монтальбано запрокинул назад голову, положил ее на руку Анны, чувствуя прикосновение ее кожи. Закрыл глаза. К счастью, стакан с виски предварительно поставил на столик, потому что вдруг заснул глубоким сном, как будто в виски было снотворное. Спустя полчаса также внезапно проснулся, растерянно осмотрелся по сторонам, ничего не понимая, потом сообразил, застыдился.

– Прошу меня простить.

– Хорошо, что ты проснулся, у меня совсем онемела рука.

Комиссар встал.

– Мне пора.

– Я тебя провожу.

В дверях с абсолютной естественностью Анна слегка коснулась губами его губ.

– Отдыхай, Сальво.

Он долго стоял под душем, сменил все белье и одежду, набрал номер Ливии. Телефон звонил и звонил, затем связь автоматически прервалась. И что там мудрит эта блаженная? Сидит в одиночестве и страдает из-за Франсуа? Было слишком поздно, чтобы звонить ее подруге. Он устроился на веранде и, подумав немного, решил, что если не свяжется с Ливией в течение следующих двух суток, бросит все к чертям собачьим, сядет в самолет, полетит в Геную и проведет с Ливией по крайней мере сутки.

Неожиданно зазвонил телефон. Монтальбано бегом бросился к нему. Он был уверен, что звонит Ливия.

– Алло? Я говорю с комиссаром Монтальбано? Голос казался знакомым, но он не мог вспомнить, кому он принадлежит.

– Да. Кто говорит?

– Это Эрнесто Панцакки. Круги на воде.

– Слушаю тебя.

А они были на «ты» или на «вы»? Но теперь это не имело никакого значения.

– Я хотел бы с тобой поговорить. Лично. Можно подъехать?

У него не было ни малейшего желания встречаться с Панцакки у себя дома.

– Я сам приеду. Где ты остановился?

– В гостинице «Пиранделло».

Гостиничный номер, где остановился Панцакки, оказался просторным, как салон. Кроме двуспальной кровати и шкафа здесь стояли два кресла, широкий стол с телевизором и видеомагнитофоном, бар-холодильник.

– Семья еще не перебралась ко мне.

«И слава Богу, а то ведь потом опять придется переезжать», – подумал комиссар.

– Извини, но мне нужно пописать.

– Да не прячется никто в туалете.

– Мне правда нужно пописать.

Такой змее, как Панцакки, нельзя было доверять. Когда комиссар вернулся, Панцакки пригласил его сесть в одно из кресел.

Начальник оперотдела был мужчина коренастый, но элегантный, со светлыми рыбьими глазами и татарскими усами.

– Тебе что-нибудь налить?

– Нет.

– Перейдем сразу к делу? – предложил Панцакки.

– Как хочешь.

– Итак, сегодня вечером обратился ко мне один полицейский, некто Куликкья. Не знаю, знаком ли ты с ним.

– Лично нет, знаю по имени.

– Он буквально трясся от страха. Двое из твоего комиссариата, по всей видимости, ему угрожали.

– Это он тебе так сказал?

– Я так понял.

– Ты неправильно понял.

– Тогда расскажи мне сам.

– Слушай, уже поздно, и я устал. Я ездил в дом Ди Блази в Раффадали. Пошарил там немного и очень скоро нашел футляр с гранатой и пистолетом. Сейчас они у меня в сейфе.

– Но черт возьми! У тебя же не было разрешения! – закричал Панцакки, вскакивая.

– Ошибаешься, дорогой, – невозмутимо сказал Монтальбано.

– Ты укрываешь доказательства!

– Я тебе еще раз говорю: ошибаешься, дорогой. И если уж говорить о санкциях, об иерархии, сейчас я встану, выйду отсюда и оставлю тебя в полном дерьме. Потому что ты как раз в него и вляпался.

Панцакки поколебался секунду, мысленно взвесив все «за» и «против», и сел. Он очень старался, но первый раунд проиграл.

– И может быть, ты должен мне еще и спасибо сказать, – продолжал комиссар.

– За что же?

– А за то, что я унес футляр из дома. Он ведь понадобился, чтобы доказать, что Маурицио Ди Блази взял гранату в доме, не так ли? Только ведь криминалисты не нашли бы отпечатков Ди Блази, хоть ты их озолоти. И как ты объяснишь этот факт? Тем, что Маурицио был в перчатках? Вот хохма!

Панцакки ничего не ответил, уставившись на комиссара рыбьими глазами.

– Продолжать? Твоя изначальная вина, впрочем, до твоей вины мне нет никакого дела, самая главная твоя ошибка заключается в том, что ты открыл на Маурицио Ди Блази охоту, не будучи уверенным в его виновности. Но ты ведь хотел провести «блестящую» операцию любой ценой. Потом случилось то, что случилось, и ты, естественно, облегченно вздохнул. Делая вид, что хочешь спасти полицейского, который спутал ботинок с оружием, ты выдумал историю с гранатой и для того, чтобы она выглядела правдоподобной, спрятал футляр в доме Ди Блази.

– Все это одна болтовня. Если ты расскажешь начальнику полиции, можешь быть уверен, он тебе не поверит. Ты распускаешь сплетни, чтобы отомстить мне за то, что тебя отстранили от дела и передали его мне.

– А как быть с Куликкьей?

– Завтра он будет переведен ко мне в оперотдел. Плачу цену, которую он запросил.

– А если я отнесу оружие судье Томмазео?

– Куликкья подтвердит, что это ты два дня назад попросил у него ключ от хранилища. Он готов поклясться. Постарайся его понять: он должен защитить себя. И я подсказал ему, как это сделать.

– Значит, я проиграл?

– Похоже на то.

– Видеомагнитофон работает?

– Да.

– Можешь поставить эту кассету?

Он вытащил кассету из кармана, протянул ее Панцакки. Панцакки, не задавая вопросов, ее поставил. Появилось изображение, начальник оперотдела просмотрел пленку до самого конца, потом перемотал, вынул кассету и вернул ее Монтальбано. Сел, закурил тосканскую сигару.

– Это только заключительная часть, весь фильм у меня в том же сейфе, что и оружие, – соврал Монтальбано.

– Как тебе это удалось?

– Да я тут ни при чем. Поблизости оказались два человечка, они и сняли. Дружки адвоката Гуттадауро, с которым ты хорошо знаком.

– Это очень неприятное непредвиденное обстоятельство.

– Гораздо более неприятное, чем ты думаешь. Ты очутился между молотом и наковальней.

– Позволь, куда метят они, я понимаю очень хорошо, а вот твои мотивы мне не совсем ясны, если допустить, что ты так поступаешь не из мести.

– А теперь постарайся понять меня: я просто не имею права допустить, чтобы начальник оперативного отдела управления полиции Монтелузы оказался заложником мафии, чтобы мафия могла его шантажировать.

– Знаешь, Монтальбано, я действительно хотел защитить доброе имя моих людей. Представляешь, что бы могло случиться, узнай газетчики, что кто-то из моих людей пристрелил человека, защищавшегося ботинком?

– И поэтому ты обвинил инженера Ди Блази, не имеющего ничего общего с этой историей?

– С этой историей нет, с моим планом – да. Ну а что касается возможного шантажа, я сумею себя защитить.

– Охотно верю. Ты-то выдержишь, хоть и ждет тебя дерьмовая жизнь, а вот долго ли выдержат Куликкья и остальные шестеро, когда их каждый день будут допрашивать с пристрастием? Достаточно, чтобы раскололся один, и все выйдет наружу. А как тебе такой вариант: когда мафии наскучат твои отказы, эти типы способны обнародовать запись: они-то пойдут на скандал, даже рискуя сесть за решетку. И в этом последнем случае полетит и начальник полиции.

– Что я должен делать?

Монтальбано не мог не почувствовать восхищения: Панцакки был безжалостным и бессовестным игроком, но умел проигрывать.

– Ты должен их опередить. Обезвредить имеющееся у них оружие.

Как ни старался, не удержался от колкости, о которой тут же и пожалел:

– На этот раз это не ботинок. Поговори сегодня же ночью с начальником полиции. Вместе найдете решение. Однако запомни: если завтра до полудня вы ничего не предпримете, я буду действовать по-своему усмотрению.

Поднялся, открыл дверь, вышел.

«Буду действовать по своему усмотрению» – красивые слова, угрожающие и многозначительные. Но что они значат конкретно? Если начальник оперотдела сможет перетянуть на свою сторону начальника полиции, а тот в свою очередь – судью Томмазео, он, Монтальбано, останется с носом. Но неужели все в Монтелузе вдруг стали нечестными? Одно дело – антипатия, которую может внушать человек, а другое – его суть, его целостность.

Он вернулся в Маринеллу полный сомнений. Правильно ли он вел себя с Панцакки? Не подумает ли начальник полиции, что им движет только желание взять реванш? Набрал номер Ливии. По-прежнему никто не отвечал. Лег в постель, но заснул только через два часа.

Глава 14

В комиссариат он приехал нервный и раздраженный, так что сотрудники на всякий случай держались подальше. «Кровать – большое подспорье, и не выспишься, так хоть отдохнешь», – гласит народная мудрость. Но это неправильная пословица: мало того что спал он кое-как, урывками, но и встал весь разбитый, как после марафонской пробежки.

Только Фацио, который был с ним в более дружеских, чем остальные, отношениях, посмел задать вопрос:

– Есть новости?

– Я смогу ответить тебе после полудня.

Заявился Галлуццо.

– Комиссар, вчера вечером где я вас только не искал: и по морям и по весям.

– А в небесах не посмотрел?

Галлуццо понял, что начинать с прибауток сегодня не стоит.

– Комиссар, после восьмичасового выпуска новостей позвонил тут один. Говорит, в среду около восьми, самое большее в четверть девятого, синьора Ликальци залила полный бак на его бензоколонке. Оставил имя и адрес.

– Хорошо, после заскочим.

Его мучило беспокойство, он не мог сосредоточиться на каком-нибудь документе, постоянно смотрел на часы. А что, если и после полудня из управления полиции вестей не будет?

В одиннадцать тридцать зазвонил телефон.

– Доктор, – сказал Грассо, – звонит журналист Дзито.

– Давай.

В первый момент он и не понял, что происходит.

– Тататам, тататам, тататам, тамтам, – слышалось на другом конце провода.

– Николо?

– Братья итальянцы, Италия пробудилась…

Дзито во всю глотку орал государственный гимн.

– Да ладно тебе, Николо, нет у меня настроения для шуток.

– А кто шутит? Сейчас я зачитаю тебе сообщение, которое пришло несколько минут назад. Устрой поудобнее свой зад в кресле. Чтоб ты знал, это сообщение было отправлено нам, в «Телевигату», и еще пяти корреспондентам газет. Читаю. «УПРАВЛЕНИЕ ПОЛИЦИИ МОНТЕЛУЗЫ. ДОКТОР ЭРНЕСТО ПАНЦАККИ ПО ЛИЧНЫМ ПРИЧИНАМ ПОПРОСИЛ ОСВОБОДИТЬ ЕГО ОТ ЗАНИМАЕМОЙ ДОЛЖНОСТИ НАЧАЛЬНИКА ОПЕРАТИВНОГО ОТДЕЛА ВПЛОТЬ ДО ДАЛЬНЕЙШИХ РАСПОРЯЖЕНИЙ. ЕГО ПРОСЬБА БЫЛА УДОВЛЕТВОРЕНА. ДОКТОР АНСЕЛЬМО ИРРЕРА ВРЕМЕННО НАЗНАЧЕН ИСПОЛНЯЮЩИМ ОБЯЗАННОСТИ ВМЕСТО ДОКТОРА ПАНЦАККИ.

ВВИДУ ТОГО ЧТО В ХОДЕ РАССЛЕДОВАНИЯ УБИЙСТВА ЛИКАЛЬЦИ ВЫЯСНИЛИСЬ НОВЫЕ ОБСТОЯТЕЛЬСТВА, ДЕЛО ПЕРЕДАЕТСЯ НА ДОСЛЕДОВАНИЕ ДОКТОРУ САЛЬВО МОНТАЛЬБАНО ИЗ КОМИССАРИАТА ВИГАТЫ. ПОДПИСЬ: БОНЕТТИ-АЛЬДЕ-РИГИ, НАЧАЛЬНИК ПОЛИЦЕЙСКОГО УПРАВЛЕНИЯ МОНТЕЛУЗЫ». Мы выиграли, Сальво!

Он поблагодарил друга и повесил трубку. Никакого удовлетворения он не испытывал. Да, конечно, напряжение спало, ответ, который он хотел получить, получен. Но ему было не по себе, на душе кошки скребли. Совершенно искренне проклял Панцакки, в общем, не за то, что тот сделал, а за то, что принудил его, Монтальбано, к поступкам, которые теперь легли тяжким грузом на его совесть.

Дверь распахнулась, в кабинет ввалились все его товарищи.

– Доктор, – сказал Галлуццо, – только что позвонил мой шурин с «Телевигаты». Пришло сообщение…

– Да знаю я уже, знаю.

– Сейчас пойдем купим бутылку шампанского и…

Ледяной взгляд Монтальбано заставил Джалломбардо замолчать. Выходили все медленно, тихо переговариваясь. Ну что за хреновый характер у комиссара!

Судья Томмазео не осмеливался смотреть на Монтальбано. Низко склонившись над столом, он делал вид, будто роется в важных бумагах. Комиссар подумал, что судья, наверное, мечтал о том, чтобы все его лицо вдруг заросло бородой, как у снежного человека, только вот телосложение у него неподходящее.

– Вы должны понять, комиссар. Что касается снятия обвинения в хранении боевого оружия, тут вопросов нет, я уже уведомил адвоката инженера Ди Блази. Но я не могу так же легко снять с него обвинение в сообщничестве. Пока не будет доказано обратное, Маурицио Ди Блази признался в убийстве Микелы Ликальци. Мой долг не позволяет мне ни в коей мере…

– До свидания. – Монтальбано встал и направился к двери.

Судья Томмазео выбежал за ним в коридор.

– Комиссар, подождите! Я хотел бы объяснить…

– Нечего тут объяснять, господин судья. Вы уже говорили с начальником полиции?

– Да, и очень подробно. Мы встречались сегодня в восемь утра.

– Тогда, конечно, ему известны некоторые детали, которыми вы пренебрегаете. Например, то, что расследование убийства Ликальци велось через пень-колоду, что невиновность молодого Ди Блази почти не вызывала сомнений, что его застрелили по ошибке, как собаку, а Панцакки все это скрыл. Только у вас нет выхода: вы не можете снять с инженера обвинение в хранении оружия и в то же время не выдвинуть обвинения против Панцакки, который это оружие ему подбросил.

– Я в данный момент взвешиваю положение Панцакки.

– Очень хорошо, взвешивайте. Но выберите самые точные весы из тех, что имеются в вашем кабинете.

Томмазео собрался было возразить, но передумал и промолчал.

– Вот интересно, – заметил Монтальбано. – Почему тело синьоры Ликальци до сих пор не отдано мужу?

Смущение судьи усилилось. Он сжал в кулак левую руку, засунув в него палец правой руки.

– А это, видите ли, идея доктора Паскуано. Он обратил мое внимание на то, что общественное мнение… Ну в общем, сначала обнаружение трупа, потом смерть Ди Блази, потом похороны синьоры Ликальци и молодого Маурицио… Понимаете?

– Нет.

– Было лучше выждать… Не держать людей под напряжением, не давать им скапливаться…

Он все еще говорил, а комиссар уже дошел до конца коридора.

Когда он вышел из Дворца правосудия Монтелузы, было уже два часа. Вместо того чтобы возвратиться в Вигату, он поехал по шоссе Энна-Палермо. Галлуццо объяснил ему, где находятся бензоколонка и бар-ресторан, два места, в которых видели Микелу Ликальци. Заправка в трех километрах от Монтелузы оказалась закрыта. Комиссар выругался, проехал еще два километра, увидел на левой стороне вывеску: «БАР-РЕСТОРАН ВОДИТЕЛЯ». Движение было очень оживленным, комиссар терпеливо ждал, пока кто-нибудь его пропустит, однако святых не оказалось, он поехал наперерез и под ужасный скрежет тормозов, звуки клаксонов, ругательства, оскорбления припарковался на стоянке возле бара.

Зал был битком набит. Он подошел к кассиру.

– Могу я поговорить с синьором Джерландо Агро?

– Это я. А вы кто такой?

– Комиссар Монтальбано. Вы звонили на «Телевигату», сказали…

– Черт возьми! Нужно же вам было явиться прямо сейчас! Не видите, сколько у меня работы?

У Монтальбано родилась идея, которая на первый взгляд показалась ему гениальной.

– Как у вас тут кухня, ничего?

– Вон те, что здесь сидят, все шоферюги. Вы когда-нибудь видели, чтоб шофер промахивался?

Когда Монтальбано пообедал (идея оказалась не вполне гениальной, а просто хорошей, кухня здесь была на нормальном уровне, безо всяких изысков), выпил кофе и анисовый ликер, кассир, посадив на свое место за кассой какого-то паренька, подошел к его столику.

– Теперь можно поговорить. Я присяду?

– Конечно.

Джерландо Агро вдруг передумал.

– Лучше, наверно, если вы пойдете со мной. Давайте-ка выйдем.

Они вышли из бара.

– Так вот. В среду вечером, около половины двенадцатого, я стоял вот тут и курил. И вижу, со стороны Энна-Палермо подъезжает «твинго».

– А вы уверены?

– Голову даю на отсечение. Машина остановилась как раз передо мной, и вышла синьора, которая была за рулем.

– А еще раз голову прозакладываете, что это была именно та синьора, о которой говорили по телевизору?

– Комиссар, такую женщину, как она, бедняжка, трудно с кем-нибудь перепутать.

– Продолжайте.

– А мужик остался в машине.

– А как вы поняли, что это был мужчина?

– Да тут грузовик с зажженными фарами стоял. Я еще удивился: обычно ведь мужчина ведет машину. В общем, синьора заказала две булки с копченой колбасой и еще бутылку минералки взяла. За кассой мой сынок Танино сидел, как и сейчас. Синьора заплатила и стала спускаться вот по этим ступенькам. Но на последней споткнулась и упала. И булки-то выронила. Я бросился к ней и как раз оказался лицом к лицу с этим синьором, который выскочил из машины, чтоб тоже, значит, ей помочь. «Ничего, ничего», – сказала синьора. Он вернулся в машину, она же заказала еще две булки, заплатила, и они уехали в сторону Монтелузы.

– Вы очень хорошо все рассказали, синьор Агро. Значит, вы можете засвидетельствовать, что мужчина, которого показывали по телевизору, был не тот же самый, что в машине с синьорой?

– Абсолютно. Два разных человека.

– А где синьора деньги держала, в рюкзачке?

– Никак нет, комиссар. Никакого рюкзачка. В руках у нее был кошелек.

После утреннего и дневного напряжения на него вдруг навалилась усталость. Решил поехать в Маринеллу и поспать с часок. Проехав мост, однако, не выдержал. Остановился, вышел из машины, позвонил в домофон. Никто не ответил. Возможно, Анна поехала с визитом к синьоре Ди Блази. И может быть, оно и к лучшему. Из дома позвонил в комиссариат:

– В пять пришлите служебную машину с Галлуццо.

Набрал номер Ливии. Опять длинные гудки. Тогда он позвонил ее генуэзской подруге:

– Это Монтальбано. Слушай, я уже всерьез беспокоюсь. Ливия несколько дней как…

– Не волнуйся. Она мне только что звонила. У нее все хорошо.

– Но где она, черт побери?

– Не знаю. Знаю только, что она позвонила в отдел кадров и взяла еще один отгул.

Не успел он положить трубку, как телефон зазвонил опять.

– Комиссар Монтальбано?

– Да, кто говорит?

– Гуттадауро. Большое вам спасибо, комиссар.

Монтальбано положил трубку, разделся, принял душ и, как был голый, бросился на кровать. И сразу же заснул.

Дзинь… дзинь… далеко-далеко где-то звенело у него в голове. Сообразил, что это дверной звонок. С трудом встал, пошел открывать. Галлуццо, увидев его голым, отпрянул назад.

– Что такое, Галлу? Боишься, что я тебя затащу в дом и сделаю с тобой всякие нехорошие штуки?

– Комиссар, я уже полчаса звоню. Хотел дверь ломать.

– Тогда бы пришлось тебе новую покупать. Я сейчас.

Парень на бензоколонке оказался кудрявым малым лет тридцати, с угольно-черными блестящими глазами и крепким подвижным телом. Он был одет в комбинезон, но комиссар легко представил его в роли уборщика купален где-нибудь на пляже в Римини, крутящего бесконечные романы с заезжими немками.

– Вы сказали, что синьора ехала из Монтелузы и что было восемь часов.

– Верно на все сто. Видите ли, я уже закрывался в конце смены. Она высунулась из окошка и попросила залить ей полный бак. «Ради вас хоть всю ночь буду работать, если вы меня попросите», – сказал я. Она вышла из машины. Пресвятая Дева, какая красотка!!!

– Вы помните, как она была одета?

– Вся в джинсе.

– У нее был багаж?

– Я видел что-то вроде рюкзака, на переднем сиденье лежал.

– Продолжайте.

– Я залил ей полный бак, назвал цену, она расплатилась банкнотой в сто тысяч лир, которую вынула из кошелька. Когда давал ей сдачу – мне нравится заигрывать с бабами, – спросил: «Могу я сделать для вас что-то особое?» Я думал, она меня отошьет. А она только улыбнулась и говорит: «Для особых услуг у меня уже есть один». И отъехала.

– Точно не поехала назад в Монтелузу, вы уверены?

– Абсолютно. Бедняга! Только подумать, что с ней сделали!

– Ну хорошо. Благодарю вас.

– А вот еще, комиссар. Она торопилась очень. Как только заправилась, так с места и рванула. Видите вон там ограду из сетки? Я следил за ней, пока она там, в конце, не повернула. Гнала, очень гнала.

– Вообще-то я должен был вернуться завтра, – сказал Джилло Яконо, – но приехал раньше и счел своим долгом прийти сразу.

Тридцатилетний мужчина, приличный такой, лицо приятное.

– Благодарю вас.

– Я хотел сказать, что в такой ситуации человек должен хорошенько все обдумать.

– Вы хотите изменить что-то в том, что сказали мне по телефону?

– Ни в коем случае. Однако, так как я постоянно мысленно прокручивал в уме то, что видел, я мог бы добавить еще одну деталь. Но имейте в виду, рядом с тем, что я собираюсь вам сообщить, вы должны поставить большой вопросительный знак.

– Будьте спокойны, рассказывайте.

– Так вот. В левой руке мужчина с легкостью нес чемодан, так что у меня сложилось впечатление, будто он был полупустой. На правую же руку опиралась синьора.

– Она его под руку держала?

– Не совсем. Скорее опиралась на его руку. Мне показалось, повторяю, показалось, что синьора слегка прихрамывала.

– Доктор Паскуано? Это Монтальбано. Беспокою вас?

– Я делал У-образный надрез на одном трупе, но если прервусь на минуту, не думаю, что он обидится.

– Вы обнаружили какие-нибудь следы на теле синьоры Ликальци, которые указывали бы на ушибы, полученные до наступления смерти?

– Не помню. Пойду посмотрю заключение. Вернулся он прежде, чем комиссар успел закурить сигарету.

– Да. Она падала на колени. Но тогда она была еще одета. В ссадине на левом колене обнаружены микроскопические частицы джинсового волокна.

В других проверках не было нужды. В восемь часов вечера Микела Ликальци заправляет полный бак и едет в глубь острова. Три с половиной часа спустя она возвращается с каким-то мужчиной. После полуночи ее видят в обществе того же мужчины идущей к коттеджу в Вигате.