Текст книги "Голос скрипки"

Автор книги: Андреа Камиллери

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 10 страниц)

– Алло, Ливия? Это Сальво. Как ты там?

– Нормально.

– А почему такой тон, позволь спросить? Прошлой ночью трубку бросила, даже разговаривать со мной не захотела.

– А зачем ты звонишь в такое время?

– У меня наконец выдался спокойный момент!

– Бедняжка! Позволь тебе заметить, что в среду вечером, ссылаясь на грозу, перестрелки и бандитские разборки, ты избежал ответа на мой прямой и конкретный вопрос.

– Я хотел сказать, что завтра еду повидаться с Франсуа.

– Вместе с Мими?

– Нет, Мими не может, его ранили.

– Боже мой! Тяжело?

Ну что ты будешь делать, нравились они с Мими друг другу.

– Дай мне закончить! Булыжником его ранило в голову. Ерунда, наложили три шва. Поэтому еду один. Сестра Мими хочет со мной поговорить.

– О Франсуа?

– О ком же еще?

– Боже! Наверно, он заболел. Сейчас я ей позвоню!

– Брось, не надо, они ложатся спать с заходом солнца! Завтра вечером, как только вернусь, я сам тебе позвоню.

– Смотри не забудь. Сегодня ночью глаз не сомкну.

Глава 9

Любому здравомыслящему человеку, хотя бы немного знакомому с состоянием сицилийских дорог, чтобы попасть из Вигаты в Калапьяно, всего-то и нужно поехать по скоростному шоссе на Катанью, свернуть на дорогу, ведущую в глубь острова к тысяча сто двадцатиметровой реке Тройне, спуститься к шестьсот пятидесятиметровой речке Гальяно по окольной дороге, которая пятьдесят лет назад, на заре региональной независимости, в первый и последний раз познакомилась с асфальтом, и наконец добраться до Калапьяно по областной трассе, очевидно, только и мечтавшей о том, чтобы вновь вернуться в исходное состояние раздолбанной сельской дороги. И это еще не все. Ферма сестры Мими Ауджелло и ее мужа находилась в четырех километрах от поселка, и туда можно было добраться только по извилистой каменистой полоске, которая даже у коз вызывала некоторое сомнение – стоит ли ставить на нее хоть одно из четырех дарованных им Богом копыт. Но это был, скажем так, оптимальный маршрут, именно тот, который всегда выбирал Мими Ауджелло и где все трудности и неудобства приходились на последний отрезок пути.

Естественно, Монтальбано выбрал другой путь, решив пересечь остров поперек, поэтому с самого начала ему пришлось ехать по каким-то жутким колдобинам, и чудом уцелевшие в здешних краях крестьяне прерывали свой труд, чтобы в полном недоумении обозреть чокнутую заезжую машину. Дома они расскажут детям:

– А знаете, чего утром-то было? Автомобиль проезжал!

Но именно эта Сицилия была по душе комиссару, выжженная, лишенная растительности земля, на которой, казалось (и недаром), невозможно выжить, и все же кто-то здесь еще встречался, хотя все реже и реже, и приветствовал его, покачиваясь на муле, прикасаясь двумя пальцами к козырьку, в гамашах, кепке и с ружьем на плече.

Спокойное, безоблачное небо ясно давало понять, что останется таковым до самого вечера. Было почти жарко. Воздух, врывавшийся в машину, не выдувал из салона вкусный запах от кульков и кулечков, которыми было завалено практически все заднее сиденье. Перед отъездом Монтальбано заехал в Албанское кафе, где делали лучшие в Вигате сладости, и купил двадцать свежих канноли, [Трубочки с начинкой из сладкого овечьего творога.] десять килограммов всевозможного печенья, цукаты и, в довершение всего, разноцветную пятикилограммовую кассату. [Сицилийский торт из сладкого овечьего творога, покрытый сахарной глазурью и украшенный шоколадной крошкой и цукатами.]

До фермы он добрался уже после полудня. Подсчитал, что на дорогу ушло больше четырех часов. Большой деревенский дом выглядел пустым. Только дымящаяся каминная труба говорила о том, что в доме кто-то есть. Посигналил, и вскоре в дверях появилась Франка, сестра Мими. Это была светловолосая сорокалетняя сицилийка, сильная, высокая: она смотрела на незнакомую машину, вытирая руки о фартук.

– Монтальбано, – представился комиссар, открывая дверцу и выходя из машины.

С радушной улыбкой Франка бросилась ему навстречу. Крепко обняла.

– А Мими?

– В последний момент не смог поехать. Очень расстроился.

Франка пристально всмотрелась ему в лицо. Монтальбано совсем не умел врать людям, которых уважал: запинался, краснел, отводил взгляд.

– Пойду позвоню Мими, – решительно сказала она и вернулась в дом.

Чудом не уронив свои кульки и кулечки, Монтальбано побрел за ней. Франка как раз закончила говорить по телефону.

– У него еще болит голова.

– Успокоилась? Поверь, с ним ничего страшного, – сказал комиссар, сгружая кульки на стол.

– А это что такое? – удивилась Франка – Хочешь открыть тут кондитерскую?

Она положила сладости в холодильник.

– Как жизнь, Сальво?

– Хорошо. А у вас?

– У нас все слава богу. А уж о Франсуа и говорить нечего. Подрос, повзрослел.

– Где все?

– Да в поле. Но когда звоню в колокол, все собираются на обед. Останешься ночевать? Я тебе комнату приготовила.

– Спасибо, Франка, но я не могу, ты же знаешь. Самое позднее в пять уеду. Я ведь не как твой брат, это он ездит сломя голову.

– Ну, пойди помойся!

Когда через четверть часа он вернулся, Франка накрывала стол человек эдак на десять. Комиссар подумал, что лучшего времени для разговора не найти.

– Мими сказал мне, что ты хотела поговорить.

– Потом, потом, – торопливо отозвалась Франка. – Нагулял аппетит?

– Вообще-то да.

– Хочешь свежего хлебушка? Только час как испекла. Отрезать ломоть?

Не дожидаясь ответа, отрезала два куска, полила оливковым маслом, посыпала черным и красным перцем, положила один на другой и протянула гостю.

Монтальбано вышел во двор, уселся на скамейку рядом с дверью и с первым же куском почувствовал, как помолодел лет на сорок, словно вернулся в детство: его бабушка тоже давала ему такой хлеб.

Его нужно было есть под этим солнцем, ни о чем не думая, только наслаждаясь гармонией с собственным телом, с землей, с запахом травы. Наконец послышались голоса, и Монтальбано увидел трех ребятишек, которые наперегонки бежали к дому, толкаясь, подставляя друг другу ножку. Это были девятилетний Джузеппе, его брат Доменико, ровесник Франсуа, названный так в честь своего дяди Мими, и сам Франсуа.

Комиссар с изумлением смотрел на него: он стал выше всех, всех подвижней и задиристей. Черт возьми, как он умудрился так преобразиться всего за два месяца, что он его не видел?

Бросился ему навстречу, раскинув руки. Франсуа узнал его и остановился как вкопанный, в то время как его товарищи продолжали бежать к дому. Монтальбано присел на корточки со все еще раскрытыми объятиями:

– Привет, Франсуа.

Мальчишка отскочил в сторону, минуя его:

– Привет.

Комиссар видел, как он скрылся в доме. Что происходит? Почему он не увидел в глазах парнишки ни капли радости? Успокоил себя: может, все дело в детской обиде; вероятно, Франсуа не ощущал достаточного внимания с его стороны.

На противоположных концах стола уселись комиссар и Альдо Гальярдо, муж Франки, на редкость немногословный человек, силач и по фамилии и в жизни. Справа от Монтальбано сидела Франка, потом трое мальчишек, Франсуа расположился дальше всех, рядом с Альдо. Слева – трое парней, Марио, Джакомо и Эрнст. Первые двое – студенты университета, которые в деревне зарабатывали себе на учебу. Третьим оказался проезжий немец. Он сказал Монтальбано, что рассчитывает пожить здесь еще месяца три. Обед – паста с соусом из свиных колбасок, а на второе – колбаски, поджаренные на углях, – был непродолжительным. Альдо и трое его помощников спешили вернуться к работе. Все набросились на сладости, привезенные Монтальбано. Потом по кивку Альдо встали и вышли из дома.

– Я тебе еще кофе сделаю, – предложила Франка. Монтальбано забеспокоился: он видел, как Альдо, выходя, обменялся с женой быстрым заговорщицким взглядом. Франка принесла кофе и села напротив.

– Это серьезный разговор, – начала она.

В этот момент вернулся Франсуа: вид решительный, кулаки прижаты к бокам. Он остановился перед Монтальбано, твердо посмотрел на него и сказал дрожащим голосом:

– Ты не увезешь меня от моих братьев.

Повернулся и выбежал. Удар под дых. У Монтальбано мгновенно пересохло во рту. Он произнес первое, что пришло ему в голову, – к сожалению, страшную глупость:

– Как же хорошо он говорит по-итальянски!

– То, что я хотела тебе сказать, уже сказал сам малец, – заговорила Франка. – И имей в виду – мы с Альдо только и делали, что толковали ему о вас с Ливией, да как он будет жить с вами, как вы будете его любить. Но ничего не помогло. Эта мысль пришла ему внезапно с месяц назад, ночью. Я спала, вдруг чувствую, кто-то трогает меня за плечо. Это был он.

«Тебе плохо?»

«Нет».

«А что тогда?»

«Мне страшно».

«Отчего?»

«Что Сальво приедет и увезет меня».

– Иной раз, когда он играет или ест, эта мысль приходит снова, и тогда он хмурится, даже злится.

Франка продолжала говорить, но Монтальбано уже не слушал. Он потерялся в лабиринте своих воспоминаний: тогда он был таким же, как Франсуа, нет, даже на год младше. Бабушка медленно умирала, мать тяжело заболела (но все это он осознал гораздо позже), и отец отвез его к своей сестре, Кармеле, она была замужем за лавочником, тихим и приветливым человеком по имени Пиппо Шортино. Детей у них не было. Наконец отец приехал за ним, в черном галстуке и с широкой траурной повязкой на левой руке, это он хорошо помнил. Но он отказался возвращаться: «Я с тобой не поеду. Останусь с Кармелой и Пиппо. Я теперь Шортино».

Он навсегда запомнил искаженное болью лицо отца, смущенные взгляды Пиппо и Кармелы.

– …потому что дети – это не почтовые посылки, которые можно посылать туда-сюда, – заключила Франка.

На обратном пути он поехал по короткой дороге и около девяти вечера уже был в Вигате. Решил заехать к Мими Ауджелло.

– Я вижу, тебе лучше.

– Сегодня после обеда сумел поспать. А Франку нам провести не удалось. Она мне звонила, ужасно беспокоилась.

– Она очень, очень умная женщина.

– О чем она хотела с тобой поговорить?

– О Франсуа. С ним не все ладно.

– Парень к ним привязался.

– Откуда ты знаешь? Тебе сестра сказала?

– Со мной она ни о чем не говорила. Да ведь тут и догадываться не о чем. Я предполагал, что этим все кончится.

У Монтальбано потемнело лицо.

– Я понимаю, почему тебе так больно, – продолжал Мими, – но с чего ты взял, что это не к лучшему?

– Для Франсуа?

– И для него тоже. Но особенно для тебя, Сальво. Ты в отцы не годишься, даже в приемные.

Миновав мост, он увидел, что в окнах у Анны горит свет. Припарковался, вышел из машины.

– Кто там?

– Сальво.

Анна открыла дверь, впустила его в столовую. Она смотрела фильм, но тут же выключила телевизор.

– Выпьешь виски?

– Да. Безо льда.

– У тебя скверное настроение?

– Есть немного.

– Такое непросто проглотить.

– Ну да.

Поразмыслил над тем, что сказала Анна: такое непросто проглотить. Но как она могла узнать о Франсуа?

– Извини, Анна, но как ты об этом узнала?

– По телевизору в восемь передавали.

Да о чем это она?

– По какому еще телевизору?

– На «Телевигате». Сказали, что начальник полиции поручил расследование убийства Ликальци начальнику оперотдела.

Монтальбано стало смешно.

– Если бы ты знала, как мне на это наплевать! Я говорил совсем о другом!

– Тогда скажи мне, что тебя так гнетет.

– В другой раз, извини.

– Так ты встречался с мужем Микелы?

– Да, вчера после обеда.

– Он тебе рассказал, что их брак был фиктивным?

– Ты знала?

– Да, она мне сказала. Знаешь, Микела была к нему очень привязана. При таких обстоятельствах завести любовника – это не измена. Доктор был в курсе.

В другой комнате зазвонил телефон. Анна пошла отвечать и вернулась взволнованная.

– Мне позвонила одна знакомая. Кажется, полчаса назад этот самый начальник оперотдела явился в дом инженера Ди Блази и забрал его в полицейское управление Монтелузы. Чего от него хотят?

– Все просто: узнать, куда девался Маурицио.

– Выходит, его подозревают!

– Яснее ясного, Анна. Доктор Эрнесто Панцакки, начальник оперотдела, человек абсолютно ясный. Ну, спасибо за виски, и спокойной ночи.

– Что же, ты так и уйдешь?

– Извини, я очень устал. Увидимся завтра.

На него внезапно навалилось дурное настроение, тяжелое и вязкое.

Ударом ноги он распахнул дверь и бросился к звонящему телефону.

– Сальво! Какого черта! Друг называется!

Он узнал голос Николо Дзито, репортера со «Свободного канала», с которым его связывали искренние дружеские отношения.

– Это правда, что тебя отстранили от дела? Я не дал новость в эфир, хотел сначала услышать твое подтверждение. Но если это правда, почему ты мне ничего не сказал?

– Извини, Николо, это случилось вчера поздно вечером. А сегодня утром я должен был уехать, навестить Франсуа.

– Хочешь, чтобы я что-нибудь предпринял на телевидении?

– Нет, ничего не надо, спасибо. Но я сообщу тебе одну новость, которую ты, конечно, еще не знаешь, и так расплачусь с тобой. Доктор Панцакки увез в управление полиции для допроса инженера-строителя Аурелио Ди Блази из Вигаты.

– Это он ее убил?

– Да нет, подозревают его сына Маурицио, который исчез в ту же ночь, когда убили Ликальци. Парень был по уши в нее влюблен. И еще. Муж жертвы сейчас в Монтелузе, в гостинице «Джолли».

– Сальво, если тебя выкинут из полиции, переходи ко мне на телевидение. В полночь смотри выпуск новостей. И большое тебе спасибо.

Монтальбано даже трубку не успел положить, а дурное настроение как рукой сняло.

Доктор Эрнесто Панцакки был обслужен по первому разряду: в полночь все его действия станут достоянием общественности.

У Монтальбано совсем пропал аппетит. Он разделся, принял душ. Долго стоял под струей воды. Надел чистое белье. Сейчас предстояло самое трудное.

– Ливия?

– Сальво, а я все жду, когда ты наконец позвонишь! Как там Франсуа?

– Отлично. Подрос.

– Слышал, какие он сделал успехи? С каждой неделей, когда я ему звоню, он говорит по-итальянски все лучше и лучше. Он уже здорово объясняется, да?

– Даже слишком.

Ливия пропустила его слова мимо ушей, ей не терпелось спросить о другом.

– Чего хотела Франка?

– Хотела поговорить со мной о Франсуа.

– Слишком непоседливый? Не слушается?

– Ливия, тут дело в другом. Мы, похоже, неправильно поступили, когда оставили его так надолго с Франкой и ее мужем. Мальчик привязался к ним, он мне сказал, что не хочет уезжать.

– Он тебе сам сказал?

– Да, по своей инициативе.

– «По своей инициативе»! Какой же ты дурак!

– Почему?

– Да потому что это они подучили его так говорить! Они хотят забрать его у нас! Им бесплатная рабочая сила нужна на ферме, этим подонкам!

– Ливия, что ты несешь?

– Нет, все так и есть, как я говорю! Они хотят, чтобы он у них остался! А ты и рад!

– Ливия, успокойся.

– Да я спокойна, дорогой мой, совершенно спокойна! И я тебе это докажу, тебе и этим двум похитителям детей!

Она бросила трубку. Комиссар в чем был вышел на веранду, закурил и после долгих часов, когда он держал себя в руках, наконец дал волю печали. Франсуа все равно потерян, даже если Франка и оставила решение за ним и Ливией. Вот она, голая правда без прикрас, та, что сказала ему сестра Мими: дети не посылки, чтобы их пересылать с места на место. Нельзя не считаться с их чувствами. Адвокат Раписарда, который занимался от его имени процедурой усыновления, говорил ему, что потребуется по крайней мере еще полгода. И у Франсуа будет достаточно времени, чтобы пустить крепкие корни в семье Гальярдо. Ливия бредила, воображая, будто Франка подучила пацана, что ему говорить. Монтальбано видел, как Франсуа смотрел на него, когда он бросился навстречу, чтобы обнять мальчишку. И сейчас у него перед глазами был его взгляд, полный детского страха и ненависти. С другой стороны, он понимал чувства парнишки: тот уже потерял мать и боялся потерять свою новую семью. Если уж говорить начистоту, то они с Ливией слишком мало времени провели с мальчиком, их образ очень быстро улетучился у него из памяти. Монтальбано сознавал, что ни за что на свете не смог бы нанести Франсуа новую травму. У него не было на это права. И у Ливии тоже не было. Он для них потерян навсегда. Со своей стороны, Монтальбано согласился бы на то, чтобы мальчик остался у Альдо и Франки, тем более что они будут счастливы его усыновить. Комиссар почувствовал, что замерз, поднялся, вошел в дом.

– Доктор, я вас разбудил? Это Фацио. Я хотел сообщить вам, что мы сегодня после обеда провели собрание. Написали начальнику полиции письмо протеста. Все подписались, во главе с доктором Ауджелло. Я вам зачитаю: «Мы, нижеподписавшиеся, сотрудники комиссариата охраны порядка города Вигаты, осуждаем…»

– Подожди, вы его уже отправили?

– Да, доктор.

– Какие же вы паскуды! Могли сообщить мне и раньше, прежде чем посылать!

– А какая разница, до или после?

– А то, что я убедил бы вас не заниматься фигней.

Бросил трубку, всерьез разозлившись.

Сон долго не шел. Но через час комиссар вдруг проснулся, зажег свет, приподнялся на кровати. Его вдруг осенило. Вчера, когда он осматривал коттедж в присутствии доктора Ликальци, было что-то – слово, звук, – что прозвучало диссонансом. Но что? Тут же он рассердился сам на себя: «Да какое тебе дело? Расследование уже не твое».

Выключил свет, улегся…

– Как и Франсуа, – подумал он с горечью.

Глава 10

На следующий день сотрудники комиссариата почти в полном составе явились на службу: Ауджелло, Фацио, Джермана, Галло, Галлуццо, Джалломбардо, Торторелла и Грассо. Отсутствовал только Катарелла, но и то по уважительной причине: он отправился в Монтелузу на первый урок информатики. Все слонялись с вытянутыми физиономиями, словно на второе ноября, [Второе ноября – День поминовения усопших.] Монтальбано избегали будто прокаженного, в глаза ему не смотрели. Они чувствовали себя обиженными вдвойне – сначала начальник полиции из чистой вредности отстранил их комиссара от расследования, затем сам комиссар разозлился, узнав об их письме. «Спасибо» они не дождались, ну и ладно, так уж устроен комиссар, но он вдобавок назвал их паскудами, если верить Фацио.

Все присутствовали, и все подыхали со скуки, потому что, не считая убийства Микелы Ликальци, уже два месяца как в Вигате, считай, ничего не случалось. Даже семьи Куффаро и Синагра, два клана, которые в борьбе за территорию с завидной регулярностью каждый месяц истребляли двоих – одного Куффаро и одного Синагру, – и те, казалось, в последнее время подрастеряли свой боевой задор. Все началось с того, что арестовали Джосуе Куффаро, а он тут же раскаялся в своих преступлениях и отправил за решетку Пеппуччо Синагру; тот тоже немедля раскаялся да и заложил Антонио Змекку, родича Куффаро, который, в свою очередь раскаявшись в своих злодеяниях, засадил Чикко Ло Кармине из клана Синагра, а уж он…

Единственные выстрелы прозвучали в Вигате месяц назад, на праздник святого Джерландо, да и то это был фейерверк.

– Все преступники номер один сидят в тюрьме! – торжественно заявил на многолюдной пресс-конференции начальник полиции Бонетти-Альдериги.

«А те, у кого на погонах пять звезд, заняли их место», – подумал тогда комиссар.

Итак, в то утро Грассо, сменивший Катареллу за коммутатором, решал кроссворды, Галло и Галлуццо резались в карты, Джалломбардо и Торторелла играли в шашки, остальные читали или созерцали стены. Одним словом, работа кипела.

На своем столе Монтальбано обнаружил гору документов на подпись и залежавшиеся дела. Не иначе как тонкая вендетта со стороны его подчиненных.

Нежданный взрыв прогремел в час дня, когда комиссар, у которого едва не отсохла рука, подписывая бумаги, раздумывал, идти или не идти обедать.

– Доктор, тут одна синьора, Анна Тропеано, вас спрашивает. Очень нервничает, – доложил Грассо, утренний дежурный.

– Сальво! Боже мой! В анонсе теленовостей сказали, что Маурицио убит!

В комиссариате не было телевизора. Монтальбано выбежал из кабинета и помчался что было сил в бар «Италия».

Фацио перехватил его:

– Доктор, что стряслось?

– Убили Маурицио Ди Блази.

Джельсомино, хозяин бара, и два посетителя разинув рот смотрели телевизор, где репортер «Телевигаты» делал сообщение о случившемся.

«…и во время этого продолжительного ночного допроса инженера Аурелио Ди Блази начальник оперотдела Монтелузы доктор Эрнесто Панцакки предположил, что его сын Маурицио, на которого падает серьезное подозрение в убийстве Микелы Ликальци, может скрываться в загородном доме в Раффадали, принадлежащем семье Ди Блази. Однако инженер утверждал, что его сына там нет, так как он и сам накануне искал его в тех местах.

Сегодня около десяти утра доктор Панцакки в сопровождении подразделения полицейских направился в Раффадали и приступил к тщательному обыску довольно большого дома. Неожиданно один из полицейских заметил человека, бегущего по лишенному растительности склону, расположенному неподалеку от дома. Преследуя беглеца, доктор Панцакки и его подчиненные обнаружили нечто вроде пещеры или грота, в котором нашел убежище Ди Блази. Доктор Панцакки приказал полицейским окружить грот и предложил подозреваемому выйти наружу с поднятыми руками. Внезапно Ди Блази выскочил с криком «Покарайте меня! Покарайте меня!», угрожающе размахивая оружием. Один из полицейских тут же открыл огонь, и молодой Ди Блази упал, сраженный очередью в грудь. Его призыв, почти в духе Достоевского, «Покарайте меня!», очевидно, следует считать признанием вины. Инженеру Аурелио Ди Блази было предложено обратиться к адвокату. На нем лежит подозрение в пособничестве побегу сына, закончившемуся так трагически».

Когда на экране появилось лошадиное лицо бедного парня, Монтальбано вышел из бара и вернулся в комиссариат.

– Если бы начальник полиции не забрал у тебя дело, несчастный наверняка был бы еще жив! – зло бросил Мими.

Монтальбано не ответил и вошел в кабинет, закрыв за собой дверь. В рассказе репортера было одно противоречие ростом со слона. Если Маурицио Ди Блази хотел, чтобы его покарали, если он так страстно жаждал этого наказания, зачем тогда он взялся за оружие и угрожал полицейским? Вооруженный человек, который целится в тех, кто намерен его арестовать, вовсе не жаждет наказания, – напротив, он пытается избежать ареста, убежать.

– Это Фацио. Можно войти, доктор?

С изумлением комиссар наблюдал, как вместе с Фацио в кабинет входят Ауджелло, Джермана, Галло, Галлуццо, Джалломбардо, Торторелла и даже Грассо.

– Фацио разговаривал со своим другом из оперотдела Монтелузы, – начал Мими Ауджелло. И кивком предложил Фацио продолжать.

– Знаете, каким оружием парнишка угрожал доктору Панцакки и его людям?

– Нет.

– Ботинком. Ботинком со своей правой ноги. Прежде чем упасть, он успел наставить его на Панцакки.

– Анна? Это Монтальбано. Я слышал, что сказали в новостях.

– Не может быть, чтобы это был он, Сальво! Я уверена! Это трагическая ошибка! Ты должен что-то сделать!

– Послушай, я тебе не затем звоню. Ты знакома с синьорой Ди Блази?

– Да. Мы несколько раз разговаривали.

– Поезжай к ней, немедленно. Я очень беспокоюсь. Не хочу, чтобы она оставалась одна, когда муж в тюрьме и сын только что убит.

– Я поеду немедленно.

– Доктор, можно одну вещь сказать? Снова позвонил тот мой друг из оперотдела Монтелузы.

– И сказал, что насчет ботинка он пошутил, хотел тебя разыграть.

– Точно. Значит, все правда?

– Слушай, сейчас я поеду домой. Думаю, что сегодня после обеда буду в Маринелле. Если возникнет необходимость, звоните мне туда.

– Доктор, вы должны что-то предпринять.

– Да пошли вы все на фиг!

По мосту он ехал быстро, не останавливаясь: не было никакого желания выслушивать еще и от Анны, что он обязан вмешаться. С какой стати? Нашли себе рыцаря без страха и упрека! Сальво Монтальбано – Робин Гуд, Зорро и Бэтман в одном лице!

Разыгравшийся было аппетит бесследно исчез. Монтальбано наполнил блюдце маслинами, отрезал ломоть хлеба и набрал номер Дзито.

– Николо? Монтальбано. Можешь мне сказать, собирает ли начальник полиции пресс-конференцию?

– Она назначена сегодня на пять.

– Ты идешь?

– Естественно.

– Сделай мне одолжение. Спроси у Панцакки, каким именно оружием угрожал ему Маурицио Ди Блази. И когда он ответит, поинтересуйся, можно ли увидеть это оружие.

– Что ты скрываешь?

– Узнаешь, когда время придет.

– Сальво, можно тебе кое-что сказать? Мы все тут уверены, что, если бы расследование вел ты, Маурицио Ди Блази был бы жив.

Теперь еще и Николо туда же, заодно с Мими.

– Да идите вы знаете куда?!

– Как не знать, мне как раз туда и нужно. Со вчерашнего дня животом маюсь. Не забудь, конференцию будут передавать в прямом эфире.

Он расположился на веранде с книгой Деневи. Но не прочитал ни строчки. Одна мысль не давала ему покоя, та же, что и накануне ночью: что такого странного он видел или слышал, когда осматривал дом вместе с доктором?

Пресс-конференция началась ровно в пять, Бонетти-Альдериги был маньяком пунктуальности («это вежливость королей», повторял он при всяком удобном случае: не иначе как аристократическая четвертушка крови ударяла ему в голову, и он уже воображал себя увенчанным короной).

Втроем они сидели за накрытым зеленым сукном столиком: начальник полиции посередине, по правую руку от него – Панцакки, по левую – доктор Латтес. За спиной стояли шестеро полицейских, которые участвовали в операции. У подчиненных лица были серьезные и натянутые, зато физиономии трех начальников выражали умеренное удовольствие – умеренное, поскольку без трупа все же не обошлось.

Начальник полиции взял слово первым, ограничившись похвальной речью в честь Эрнесто Панцакки, назвав его «человеком, которого ждет блестящее будущее», и кратким гимном самому себе за решение поручить расследование начальнику опергруппы, который «сумел раскрыть преступление в двадцать четыре часа, в то время как кое-кто другой со своими давно устаревшими методами потратил бы бог знает сколько времени».

Монтальбано бестрепетно проглотил пилюлю, даже внутри ничего не дрогнуло.

Затем слово взял Эрнесто Панцакки, который повторил в точности то же самое, что комиссар уже слышал из уст репортера «Телевигаты». Правда, без особых подробностей, словно ему не терпелось уйти.

– У кого-нибудь есть вопросы? – спросил доктор Латтес.

Поднялся один палец.

– Это точно, что юноша крикнул «Покарайте меня!»?

– Абсолютно. Два раза. Все слышали.

И повернувшись, посмотрел на шестерых полицейских, которые тотчас согласно закивали головами, как куклы на веревочке.

– И каким голосом! – добавил Панцакки. – Полным отчаяния.

– В чем обвиняется его отец? – спросил второй журналист.

– В пособничестве, – ответил начальник полиции.

– И не только, – добавил Панцакки, напустив на себя таинственность.

– Соучастие в убийстве? – предположил третий.

– Я этого не говорил, – сухо ответил Панцакки.

Наконец, Николо Дзито сделал знак, что хочет задать вопрос.

– Каким оружием угрожал вам Маурицио Ди Блази?

Конечно, журналисты, которые не знали подробностей, ничего не заметили, но комиссар ясно увидел, как напряглись шестеро полицейских, а с лица начальника оперотдела сползла легкая улыбка. Только начальник полиции и заведующий канцелярией никак не отреагировали.

– Гранатой, – ответил Панцакки.

– И где же он взял эту гранату? – настаивал Дзито.

– Видите ли, это граната времен войны, но действующая. У нас есть некоторые соображения, где он мог ее найти, но мы должны еще кое-что проверить.

– Можете нам ее показать?

– Она находится у криминалистов.

На этом пресс-конференция завершилась.

В половине седьмого он позвонил Ливии. Долго слушал длинные звонки. Монтальбано уже начал волноваться. А вдруг ей стало плохо? Позвонил Джованне, подруге и коллеге Ливии, – у него был ее номер. Джованна ему сообщила, что Ливия приходила на работу как обычно, но была, как ей показалось, очень бледной и нервной. И предупредила, что вечером отключит телефон, не хочет, чтобы ее беспокоили.

– У вас с ней все хорошо? – спросила его Джованна.

– Не особенно, – дипломатично ответил Монтальбано.

Чем бы он ни занимался, пытался читать или, покуривая, смотрел на море, постоянно его мучил четкий и неотвязный вопрос: что такое он видел или слышал на вилле, что не укладывалось в общую картину?

– Алло, Сальво? Это Анна. Я только что от синьоры Ди Блази. Ты хорошо сделал, что послал меня к ней. Родственники и друзья, как и следовало ожидать, держатся на расстоянии, подальше от семьи, в которой отец арестован, а сын – убийца. Сволочи.

– Как себя чувствует синьора?

– Да как она себя может чувствовать? У нее был приступ, мне пришлось вызвать врача. Сейчас ей немного лучше, еще и потому, что адвокат, к которому обратился ее муж, позвонил ей и заверил, что инженер скоро будет освобожден.

– А как же обвинение в сообщничестве?

– Сама не знаю. Кажется, обвинение ему предъявят в любом случае, но из-под ареста отпустят. Заедешь?

– Не знаю, посмотрим.

– Сальво, ты должен что-то сделать. Маурицио был невиновен. Я уверена, его убили.

– Анна, ты только глупостей не выдумывай.

– Алё, синьор дохтур? Это вы пирсонально собственной пирсоной будете? Катарелла это. Звонил муж жертвенницы, спрашивал, не можете ли вы пирсонально ему позвонить в «Чолли» вечером сиводни, к примеру, часов в десять.

– Спасибо. Как прошел первый день на курсах?

– Да хорошо, синьор дохтур, хорошо. Я все-все понял. Инструктёр хвалил. Катарелла, говорит, таких людей, как вы, трудно найти.

Озарение наступило незадолго до восьми, и он не стал терять времени. Сел в машину, поехал в сторону Монтелузы.

– Николо на передаче, – сказала ему секретарша, – но скоро будет.

Не прошло и пяти минут, как явился запыхавшийся Дзито.

– Я все сделал, как обещал. Ты видел пресс-конференцию?

– Да, Николо, и похоже, мы попали в точку.

– Ты можешь объяснить, почему эта граната так важна?

– А по-твоему, граната – это дерьмо собачье?

– Да ладно тебе, объясни лучше, в чем тут дело.

– Пока не могу. Да ты и сам, может, скоро поймешь, но я тут ни при чем, ничего тебе не говорил.

– Ну хорошо, тогда выкладывай, что я должен делать или говорить в новостях. Ты ведь за этим сюда приехал? Теперь ты – мой тайный режиссер.

– Только сделай, получишь подарок.

Он вытащил из кармана фотографию Микелы из тех, что ему дал доктор Ликальци, протянул Николо.

– Теперь ты единственный журналист, который знает, как выглядела синьора при жизни. В управлении полиции Монтелузы фотографий нет: удостоверение личности, водительские права, паспорт если и были, то их забрал преступник вместе с рюкзаком. Можешь показать ее телезрителям, если хочешь.

Николо Дзито явно пригорюнился.

– О каком же тогда одолжении ты хочешь меня попросить?

Монтальбано поднялся, пошел к двери и закрыл ее на ключ.

– Нет, – сказал Николо.

– Что «нет»?

– Нет, о чем бы ты ни попросил. Если ты запер дверь, я вмешиваться не хочу.