Текст книги "Голос скрипки"

Автор книги: Андреа Камиллери

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 10 страниц)

Коттедж был в два этажа, очень ухоженный, окруженный садиком. Комиссар подошел к калитке, нажал кнопку домофона.

– Кто там?

– Это комиссар Монтальбано. Я вас побеспокоил?

– Нет, заходите.

Калитка открылась автоматически, и одновременно открылась дверь коттеджа. Анна уже переоделась, к ней вернулись природные краски.

– А знаете, доктор Монтальбано, я была уверена, что еще увижу вас сегодня.

Глава 7

– Собираетесь обедать?

– Нет, не хочется. И потом, так, одна… Почти каждый день Микела приезжала ко мне обедать. Редко когда обедала в гостинице.

– Если разрешите, у меня есть предложение.

– Сначала войдите.

– Хотите поехать ко мне домой? Это здесь в двух шагах, у самого моря.

– Что скажет ваша жена, вот так, без предупреждения…

– Я живу один.

Анна Тропеано больше не раздумывала.

– Подождите меня в машине.

Ехали молча: Монтальбано еще не оправился от удивления, оттого что пригласил ее, Анна – оттого что согласилась.

Субботу горничная Аделина посвящала генеральной уборке, и комиссар, увидев, как все блестит и сверкает, вздохнул с облегчением: один раз он пригласил в субботу друзей, а Аделина в тот день не пришла. Закончилось тем, что жена друга, чтобы накрыть на стол, должна была сначала освободить его от кучи грязных носков и трусов.

Анна, как будто уже много раз бывала здесь, без колебаний отправилась на веранду, уселась на скамейку и стала смотреть на плескавшееся в двух шагах море. Монтальбано поставил перед скамейкой раскладной столик и на него – пепельницу. Пошел в кухню. В духовке Аделина оставила внушительную порцию мерлузы, в холодильнике ждал своего часа соус из килек и уксус для заправки.

Вернулся на веранду. Анна курила и, казалось, с каждой минутой все больше успокаивалась.

– Как здесь красиво.

– Слушайте, хотите запеченную в духовке мерлузу?

– Комиссар, не обижайтесь, но у меня ничего в рот не лезет. Сделаем так: вы обедайте, а я выпью бокал вина.

И полчаса не прошло, как Монтальбано умял тройную порцию мерлузы, а Анна выпила два бокала вина.

– Действительно, хорошее, – сказала Анна, снова наполняя бокал.

– Его делает… делал мой отец. Хотите кофе?

– От кофе не откажусь.

Комиссар открыл банку «Яуконо», заправил неаполитанскую кофеварку, поставил на огонь. Вернулся на веранду.

– Уберите эту бутылку с глаз долой. А не то напьюсь, – попросила Анна.

Монтальбано послушался. Когда кофе был готов, разлил по чашечкам. Анна пила с удовольствием, маленькими глотками.

– Крепкий и очень вкусный. Где вы его покупаете?

– А я не покупаю. Друг один присылает из Порто-Рико банку-другую.

Анна отодвинула чашку, закурила уже двадцатую сигарету.

– Что вы хотели мне сообщить?

– Есть новости.

– Какие?

– Маурицио Ди Блази.

– Видите? Я вам сегодня утром не назвала его имени, потому что была уверена, что вы сами легко узнаете, все в городке потешались над ним.

– Он голову потерял?

– Более того. Для него Микела стала наваждением. Не знаю, говорили ли вам уже, но дело в том, что Маурицио не совсем нормальный. На грани легкого помешательства. Помню два случая, которые…

– Расскажите.

– Однажды мы с Микелой пошли в ресторан. Через какое-то время входит Маурицио, здоровается с нами и садится рядом за столик. Почти ничего не ест, с Микелы глаз не сводит. Вдруг у него изо рта потекла слюна, меня чуть не стошнило. Поверьте мне, струйка слюны стекала из уголка рта. Нам пришлось уйти.

– А другой случай?

– Я поехала на виллу, чтобы помочь Микеле. Вечером, закончив работу, она пошла в душ и потом спустилась вниз совершенно голая. Было очень жарко. Ей нравилось разгуливать по дому раздетой. Она села в кресло, мы болтали. Вдруг слышу какой-то стон с улицы. Я повернулась, чтобы посмотреть. Это был Маурицио, он буквально прилип лицом к стеклу. Прежде чем я смогла произнести хоть слово, отпрянул назад в согнутом положении. И тогда я поняла, что он мастурбировал.

Анна вдруг замолчала, глядя на море и вздыхая.

– Бедный мальчик, – произнесла она вполголоса.

Монтальбано на какую-то секунду растрогался. Широкие бедра Венеры. Эта необыкновенная женская способность глубоко понимать, проникаться чужими чувствами, быть одновременно и матерью и любовницей, и дочерью и супругой. Он накрыл своей рукой руку Анны, она не сопротивлялась.

– Вы знаете, что он пропал?

– Да, знаю. В тот же самый вечер, что и Микела. Но…

– Но?

– Комиссар, могу я быть с вами откровенной?

– А что, до сих пор мы как с вами говорили? И сделайте мне, пожалуйста, одолжение, зовите меня Сальво.

– Если вы будете звать меня Анной.

– Согласен.

– Ты ошибаешься, если думаешь, что Маурицио мог убить Микелу.

– Дайте мне хоть один повод думать иначе.

– Речь не о поводе. Видите ли, люди с вами, с полицейскими, разговаривают неохотно. Но если вы, Сальво, проведете, как говорится, опрос общественного мнения, то вся Вигата вам скажет, что не верит, будто Маурицио убийца.

– Анна, есть еще одна новость, о которой я вам не говорил.

Анна закрыла глаза. Догадалась: то, что комиссар собирается ей сказать, трудно выговорить и трудно слушать.

– Я готова.

– Доктор Паскуано, судмедэксперт, пришел к некоторым выводам, о которых я вам сейчас сообщу.

Говорил он, не глядя ей в лицо, уставившись на море. Не скрыл ни одной подробности.

Анна выслушала, пряча лицо в ладони, упершись локтями в столик. Когда комиссар закончил, встала, бледная как полотно.

– Мне нужно в ванную.

– Я вас провожу.

– Сама найду.

Прошло немного времени, Монтальбано слышал, как ее рвало. Взглянул на часы, у него оставался еще час до прихода в участок Эмануэле Ликальци. А вообще-то синьор ортопед может и подождать.

Вернулась Анна, с решительным видом села рядом с Монтальбано.

– Сальво, что значат для этого врача слова «быть согласной»?

– То же самое, что для тебя и для меня: «не возражать».

– Но в некоторых случаях можно выглядеть согласным только потому, что нет возможности сопротивляться.

– Правильно.

– И тогда я тебя спрашиваю: то, что убийца сделал с Микелой, могло произойти помимо ее воли?

– Но ведь существуют некоторые детали…

– Забудь сейчас о них. Прежде всего, мы даже не знаем, изнасиловал ли убийца живую женщину или труп. И в любом случае у него было достаточно времени, он мог устроить все таким образом, чтобы запутать полицию.

Они даже не заметили, как перешли на «ты».

– Ты что-то скрываешь.

– Могу сказать прямо, – ответил Монтальбано. – На данный момент все против Маурицио. В последний раз его видели в девять вечера перед баром «Италия». Он звонил по мобильному.

– Мне, – сказала Анна.

Комиссар подскочил как ужаленный.

– Чего он хотел?

– Хотел узнать о Микеле. Я ему сказала, что мы расстались около семи, что она должна была заскочить в «Джолли» и потом поехать на ужин к Вассалло.

– А он?

– Отключился, даже не попрощавшись.

– Возможно, это очко в его пользу. Конечно, он позвонил также Вассалло. Ее там нет, но он догадывается, где может быть Микела, и едет туда.

– На виллу.

– Нет. На виллу они приезжают немного за полночь.

Теперь пришла очередь Анны удивляться.

– Мне сообщил об этом один свидетель, – продолжал Монтальбано.

– Он узнал Маурицио?

– Было темно. Он увидел только, как мужчина и женщина выходят из «твинго» и идут к дому. Маурицио и Микела заходят в дом, занимаются любовью. И внезапно у Маурицио, который был, как утверждаете вы все, в какой-то мере психически неуравновешенным, случился припадок.

– Да Микела никогда бы…

– Как реагировала твоя подруга на преследования Маурицио?

– Ее это раздражало, а иногда ей было его так жалко, что…

Внезапно она умолкла, вдруг осознав, что хотел сказать Монтальбано. Ее лицо мгновенно утратило свежесть, по краям рта залегли морщины.

– Однако кое-что здесь не стыкуется, – продолжал Монтальбано, которому больно было видеть страдания. – Например, был ли способен Маурицио сразу же после убийства хладнокровно запутать следы, унеся одежду и рюкзак?

– Даже представить себе невозможно!

– Настоящая загадка не столько в том, как произошло убийство, сколько в том, где была и что делала Микела с того момента, как вы расстались, до момента, когда ее видел свидетель. Почти пять часов, а это немало. А теперь нам пора, потому что сейчас в комиссариат явится доктор Эмануэле Ликальци.

Садясь в машину, Монтальбано, как каракатица, выпустил наружу чернила:

– Я сомневаюсь, что результаты твоего опроса общественного мнения подтвердили бы общую уверенность в невиновности Маурицио. По крайней мере у одного из опрошенных возникли бы серьезные сомнения.

– И кто же это?

– Его отец, инженер Ди Блази. В противном случае он бы сразу кинулся искать сына.

– Но это же естественно, что ему приходят в голову разные мысли. Я вспомнила еще кое-что. Когда Маурицио спрашивал меня о Микеле, я ему посоветовала позвонить прямо ей на мобильный. Он ответил, что уже звонил, но аппарат был отключен.

В дверях комиссариата он едва не налетел на Галлуццо.

– Ну что, вернулись из героического похода?

Фацио, должно быть, уже поведал ему об утренней головомойке.

– Так точно, – ответил тот смущенно.

– Доктор Ауджелло у себя?

– Никак нет.

Смущение заметно возросло.

– А где он? Еще каких-нибудь забастовщиков лупит?

– Да в больнице он.

– Как?! Что случилось? – всполошился Монтальбано.

– Камнем в голову угодили. В больнице наложили три шва и оставили его для наблюдения. Велели вернуться за ним в восемь вечера. Если будет все в порядке, отвезу его домой.

Катарелла прервал пулеметную очередь ругательств, которой разразился комиссар.

– Синьор дохтур, а синьор дохтур! Перво-наперво, звонил два раза дохтур Латте с буквой «с» на конце. Говорит, что вы должны пирсонально ему сразу же звонить. Потом есть другие звонки. Я тут вот на этом листке пометил.

– Ну и вытри им задницу.

Доктор Эмануэле Ликальци оказался шестидесятилетним субтильным мужчиной в очках в золотой оправе, одетым во все серое. Он выглядел свежевыстиранным, причесанным и наманикюренным, не придерешься.

– Как вы сюда добрались?

– Вы имеете в виду, из аэропорта? Я взял напрокат машину. Ехал целых три часа.

– Вы уже заезжали в гостиницу?

– Нет. Багаж в машине. Поеду потом.

Как только ему удалось не помять брюк?

– Поедем в коттедж? По дороге и поговорим, так вы сэкономите время.

– Как хотите, комиссар.

Сели в машину доктора.

– Ее убил какой-нибудь ее любовник?

Да уж, Эмануэле Ликальци не церемонился.

– Мы пока не можем ничего утверждать. Единственное, что мы знаем точно, – то, что она имела неоднократные половые контакты.

Доктор не смутился, спокойно продолжал вести машину, как будто погибшая была не его женой.

– Почему вы думаете, что у нее был любовник?

– Потому что у нее уже был один в Болонье.

– Вот как…

– Да, Микела мне и имя назвала. Кажется, Серравалле, антиквар.

– Довольно необычно.

– Она мне все рассказывала, комиссар. Она мне доверяла.

– А вы ей тоже все рассказывали?

– Конечно.

– Образцовый брак, – с иронией заметил комиссар.

Монтальбано чувствовал, что необратимо отстал от современных взглядов на жизнь. Сам он придерживался традиционных взглядов. «Открытый брак» для него значил только одно: муж и жена наставляют друг другу рога, и им хватает бесстыдства рассказывать потом друг другу о своих постельных приключениях.

– Да нет, не образцовый, – поправил как ни в чем не бывало доктор Ликальци, – а выгодный.

– Для Микелы? Для вас?

– Для нас обоих.

– Поясните, пожалуйста.

– Пожалуйста.

Он свернул направо.

– Куда вы едете? – спросил комиссар. – По этой дороге не доехать до Тре Фонтане.

– Извините, – сказал доктор, начав сложный обратный маневр. – Я в этих краях не был уже два с половиной года, с тех пор как женился. Строительством занималась Микела. Я дом видел только на фотографиях. Кстати о фотографиях. В чемодане у меня есть несколько фото Микелы – возможно, вам пригодятся.

– А знаете, убитая женщина может оказаться вовсе не вашей женой.

– Вы шутите?

– Нет. Никто официально не опознал ее, и никто из тех, кто ее видел убитой, не знал ее живой. Когда мы здесь закончим, я договорюсь с судмедэкспертом об опознании. Вы надолго задержитесь?

– Два-три дня, не больше. Потом отвезу Микелу в Болонью.

– Доктор, у меня к вам лишь один вопрос, и больше я к этой теме не вернусь. Где вы были и что делали в среду вечером?

– В среду? Допоздна оперировал в больнице.

– Вы мне рассказывали о вашем браке.

– Ах да. Я познакомился с Микелой три года назад. Она привезла в больницу своего брата, который сейчас живет в Нью-Йорке. У него был довольно сложный перелом правой стопы. Микела мне сразу понравилась. Она ведь очень красива, но особенно меня поразил ее характер. Она во всем видела положительную сторону. Потеряв обоих родителей, когда ей не было еще и пятнадцати лет, воспитывалась у дяди, который в один прекрасный день просто так, от нечего делать, ее изнасиловал. Короче говоря, она отчаянно билась, чтобы как-нибудь устроиться в жизни. Долго была любовницей одного промышленника, потом он избавился от нее, откупившись крупной суммой, на которую она и жила. Кое-как. Микела могла получить любого мужчину, какого хотела, но, в сущности, ее унижала роль содержанки.

– Вы предложили ей стать вашей любовницей, и она отказалась?

Впервые на невозмутимом лице Эмануэле Ликальци мелькнуло подобие улыбки.

– Вы на совершенно неверном пути, комиссар. Да, кстати, Микела говорила, что купила здесь темно-зеленый «твинго». Что с ним случилось?

– Авария.

– Микела плохо водила машину.

– На этот раз это произошло не по вине синьоры. Машина была по всем правилам припаркована перед домом.

– А вы откуда знаете?

– Потому что это мы в нее врезались. Однако все еще не знаем…

– Какая любопытная история!

– Я расскажу ее вам в другой раз. Именно в результате этого происшествия мы обнаружили труп.

– Вы думаете, мне ее отдадут?

– Не думаю, что этому что-то может помешать.

– Могу я продать машину в Вигате какому-нибудь торговцу подержанными автомобилями? Как вы считаете?

Монтальбано не ответил, ему было абсолютно наплевать, что станется с «твинго» цвета бутылочного стекла.

– Коттедж вон тот слева, не так ли? Мне кажется, я узнаю его по фотографиям.

– Да, тот.

Доктор Ликальци элегантно развернул машину, остановился перед аллеей, ведущей к дому, вышел и стал обозревать сооружение с отрешенным любопытством заезжего туриста.

– Симпатичный. А зачем мы сюда приехали?

– Я и сам не знаю, – сказал Монтальбано раздраженно.

Доктор Ликальци обладал способностью действовать ему на нервы. Комиссару захотелось проучить его как следует.

– Знаете, кое-кто думает, что вашу жену сначала изнасиловал, а потом убил Маурицио Ди Блази, сын вашего родственника, инженера.

– Да что вы? Я с ним не знаком. Когда я приезжал сюда два с половиной года назад, он учился в Палермо. Мне говорили, что он несчастный идиот.

Зря Монтальбано старался.

– Войдем?

– Погодите, а то забуду.

Он открыл багажник, достал элегантный чемодан, вынул большой пакет.

– Фото Микелы.

Монтальбано сунул пакет в карман. Одновременно доктор вытащил из кармана связку ключей.

– От виллы? – спросил Монтальбано.

– Да. Я знал, где держала их Микела у нас дома. Это запасные.

«Сейчас как врежу ему по морде», – подумал комиссар.

– Вы мне так и не рассказали, почему ваш брак был выгодным как для вас, так и для синьоры.

– Ну, для Микелы потому, что она выходила замуж за состоятельного мужчину, пусть и на тридцать лет старше ее, а мне хотелось положить конец пересудам, которые могли мне навредить. В тот момент я готовился к значительному продвижению по службе. Пошли разговоры, будто я стал гомосексуалистом, потому что уже лет десять как не ухаживал за женщинами.

– И вы в самом деле за ними не ухаживали?

– А зачем мне было за ними ухаживать, комиссар? В пятьдесят я стал импотентом. Неизлечимым.

Глава 8

– Красиво тут, – сказал доктор Ликальци, обводя глазами гостиную.

Неужели ему больше нечего сказать?

– Вот кухня, – произнес комиссар и добавил: – жилая.

И тут же сам на себя разозлился. Ну зачем он сказал «жилая»? К чему? Как будто он агент по продаже недвижимости и показывает квартиру потенциальному покупателю.

– Рядом ванная. Идите посмотрите, – буркнул он чуть ли не грубо.

Доктор не заметил или сделал вид, что не заметил его тон, открыл дверь в ванную, бросил взгляд и сразу закрыл.

– Красиво тут.

Монтальбано почувствовал, как у него зачесались руки. Ясно увидел газетный заголовок: «КОМИССАР ПОЛИЦИИ, ВНЕЗАПНО ПОТЕРЯВШИЙ РАССУДОК, НАПАДАЕТ НА МУЖА ЖЕРТВЫ».

– На втором этаже маленькая гостевая комната, большая ванная и спальня. Ступайте туда.

Доктор послушно поплелся наверх, а Монтальбано остался в гостиной, закурил сигарету, вытащил из кармана пакет с фотографиями Микелы. Она была очаровательна. Улыбчивое, открытое лицо, которое он видел только искаженным от боли и ужаса.

Сигарета догорела, а доктор все не спускался.

– Доктор Ликальци!

Никакого ответа. Бегом он поднялся на второй этаж. Доктор стоял в углу комнаты, уткнувшись лицом в ладони, плечи его вздрагивали от рыданий.

Комиссар растерялся: он ждал чего угодно, но только не этого. Подошел к нему, дотронулся до плеча.

– Мужайтесь.

Доктор как-то по-детски дернул плечом и продолжал плакать, закрыв лицо руками.

– Бедная Микела! Бедная Микела!

Он и не думал притворяться: слезы, полный страдания голос – все было правдой.

Монтальбано решительно взял его под руку.

– Пойдемте вниз.

Доктор повиновался, не оглянувшись на кровать, на разорванную, испачканную кровью простыню. Ведь он был врачом и сразу понял, что должна была пережить Микела в последние минуты своей жизни. Но если Ликальци врач, то Монтальбано полицейский: увидев его в слезах, он сразу же понял, что маска равнодушия, надетая, по всей видимости, взамен утерянной мужской силы, развалились на куски.

– Простите меня, – сказал Ликальци, усаживаясь в кресло. – Я не предполагал… Ужасно умереть таким образом. Убийца держал ее лицо прижатым к матрасу, правда?

– Да.

– Я любил Микелу, очень. Знаете, она стала мне как дочь.

Слезы снова полились у него из глаз, он кое-как вытер их платком.

– Почему она решила строить дом именно здесь?

– Да она уже давно, даже еще не зная ее, создала себе миф о Сицилии. Когда приехала сюда в первый раз, была очарована. Думаю, хотела найти здесь убежище. Видите эту витрину? Там внутри все безделушки, которые она привезла с собой из Болоньи. Это говорит о том, каковы были ее намерения, не так ли?

– Не могли бы вы посмотреть, все ли на месте?

Доктор поднялся, подошел к витрине.

– Можно открыть?

– Конечно.

Он долго смотрел, потом взял старый футляр для скрипки, показал комиссару инструмент внутри, положил на место, закрыл витрину.

– Вот так, на первый взгляд, как будто все на месте.

– Синьора играла на скрипке?

– Нет. Ни на скрипке, ни на каком другом инструменте. Это вещь ее деда по материнской линии, кремонца, он был скрипичных дел мастером. А теперь, комиссар, если не возражаете, расскажите мне все.

Монтальбано рассказал ему все, начиная с дорожного происшествия утром в четверг и кончая тем, что ему сообщил доктор Паскуано.

Когда рассказ был окончен, Эмануэле Ликальци долго молчал, потом произнес только два слова:

– Генетический fingerprinting. [Отпечаток пальца (англ.).]

– Я не говорю по-английски.

– Извините. Я думал об исчезновении одежды и туфель.

– Возможно, это понадобилось, чтобы ввести в заблуждение следствие.

– Возможно. А могло случиться и так, что убийца был вынужден их скрыть.

– Потому что он их запачкал? – спросил Монтальбано, вспомнив о предположении синьоры Клементины.

– Судмедэксперт сказал, что следов спермы не найдено, ведь так?

– Так.

– И это подтверждает мою гипотезу: убийца не хотел оставлять никакого следа своих биологических образцов, которые позволили бы сделать, скажем так, его генетический отпечаток, то есть анализ ДНК. Отпечатки пальцев можно стереть, а что делать со спермой, волосами, волосяным покровом кожи? Вот убийца и решил все простерилизовать.

– Вот именно.

– Извините, но если вам больше нечего мне сказать, я бы хотел уехать отсюда. Начинаю испытывать усталость.

Доктор закрыл дверь на ключ, Монтальбано снова наложил печати. Они отъехали от дома.

– У вас есть мобильный?

Комиссар позвонил Паскуано, договорился об опознании завтра в десять утра.

– Вы тоже будете?

– Должен бы, да не могу. Мне придется уехать из Вигаты. Я пришлю за вами моего человека, он вас отвезет.

Комиссар попросил высадить его на окраине города. Ему хотелось пройтись.

– А, синьор дохтур, синьор дохтур! Синьор дохтур Латте с буквой «с» на конце звонил три раза и каждый раз все больше сердился, при всем уважении конечно. Вы должны перезвонить ему пирсонально собственной пирсоной сей момент.

– Алло, доктор Латтес? Монтальбано у телефона.

– Ну слава Богу! Приезжайте немедленно в Монтелузу, с вами хочет говорить начальник полиции.

И положил трубку. Должно быть, стряслось что-то серьезное, потому что из молока исчез весь мед.

Он уже заводил мотор, когда увидел, что подъезжает машина с Галлуццо.

– Есть новости о докторе Ауджелло?

– Да, позвонили из больницы, его выписывают. Я ездил за ним, а потом отвез его домой.

К черту начальника полиции и его неотложные дела. Сначала надо проведать Мими.

– Как ты себя чувствуешь, неподкупный защитник капитала?

– Голова прямо раскалывается.

– Наперед будет тебе урок.

Мими Ауджелло сидел в кресле, голова перевязана, бледный как полотно.

– Однажды один мужик врезал мне по голове железкой. Пришлось наложить семь швов, и то меня не развезло, как тебя.

– Видно, врезали тебе за дело, и ты это знал. Поэтому чувствовал себя хоть и побитым, но морально удовлетворенным.

– Мими, ты, когда постараешься, можешь быть настоящим гадом.

– И ты тоже, Сальво. Я собирался тебе позвонить сегодня вечером, завтра не смогу сесть за руль.

– Поедем к твоей сестре в другой раз.

– Нет, Сальво, все равно поезжай. Они очень хотели тебя видеть.

– А почему, не знаешь?

– Понятия не имею.

– Слушай, сделаем так. Я поеду, а ты завтра утром в девять тридцать должен быть в Монтелузе, в «Джолли». Возьмешь доктора Ликальци – он уже приехал – и отвезешь его в морг. Договорились?

– Как поживаете? Как поживаете, дорогой мой? У вас немного расстроенный вид. Мужайтесь. Sursum corda! Именно так говорили во времена «Католического действия». [«Католическое действие» – объединение светских организаций, действующее под патронажем Католической церкви. Многие депутаты и чиновники местных и общегосударственных органов управления являются его членами.]

Опасный мед доктора Латтеса переливался через край. Монтальбано насторожился.

– Пойду предупрежу господина начальника полиции.

Исчез и снова появился:

– Господин начальник полиции в настоящий момент занят. Прошу, я провожу вас в приемную. Хотите кофе, еще что-нибудь?

– Нет, спасибо.

Доктор Латтес снова исчез, предварительно одарив его широкой покровительственной улыбкой. Монтальбано был уверен, что начальник полиции приговорил его к медленной и мучительной смерти. Возможно, к удавке.

На столике в убогой приемной лежали еженедельник «Христианская семья» и газета «Римский обозреватель», [Периодические издания Ватикана.] очевидный знак присутствия в управлении полиции доктора Латтеса. Взяв в руки журнал, комиссар начал читать статью Тамаро.

– Комиссар! Комиссар!

Кто-то тряс его за плечо. Он открыл глаза, перед ним стоял полицейский.

– Господин начальник полиции вас ждет.

О Господи! Он глубоко заснул. Посмотрел на часы, было восемь. Эта сволочь продержала его в приемной два часа.

– Добрый вечер, господин начальник полиции.

Аристократ Лука Бонетти-Альдериги не ответил. Не подавая признаков жизни, сидел, уставившись в монитор своего компьютера. Комиссар обозрел непокорную шевелюру своего начальника, густую-прегустую, со здоровым вихром на макушке, закрученным наподобие сухих коровьих лепешек на полях. Точная копия того сумасшедшего психиатра, который организовал этнические чистки в Боснии.

– Как его звали?

Осознал, хотя и с опозданием, что, не вполне проснувшись, говорит вслух.

– Как звали кого? – спросил начальник полиции, соизволив наконец-то оторвать глаза от компьютера и посмотреть на комиссара.

– Не обращайте внимания, – сказал Монтальбано.

Начальник полиции продолжал смотреть на него со смешанным выражением презрения и жалости, видимо, подметив в комиссаре недвусмысленные признаки старческого слабоумия.

– Я буду с вами предельно откровенен, Монтальбано. Я о вас невысокого мнения.

– И я о вас тоже, – сказал комиссар не моргнув глазом.

– Ну вот и хорошо. Теперь между нами все ясно. Я вызвал вас, чтобы объявить, что отстраняю вас от расследования убийства синьоры Ликальци. Вместо вас его будет вести доктор Панцакки, начальник оперотдела, который, между прочим, по долгу службы и должен заниматься этим делом.

Эрнесто Панцакки был ближайшим соратником Бонетти-Альдериги, которого тот перетащил за собой в Монтелузу.

– Могу я узнать, почему, даже если мне на это наплевать?

– Вы совершили недопустимую небрежность, которая создала серьезные трудности для доктора Аркуа.

– Это он в рапорте написал?

– Нет, в рапорте не написал, не захотел по своему великодушию вам вредить. Но потом раскаялся и все мне рассказал.

– Ох уж мне эти раскаявшиеся! – не сдержался комиссар.

– Вы имеете что-то против раскаявшихся? [Это выражение связано с борьбой против мафии, которая в последнее время проводится в Италии, и с программой защиты свидетелей, породившей сотни перебежчиков, так называемых раскаявшихся (pentiti).]

– Да ладно!

И вышел не попрощавшись.

– Я приму меры! – крикнул ему вслед Бонетти-Альдериги.

Экспертно-криминалистический отдел располагался в подвальном помещении.

– Доктор Аркуа на месте?

– В своем кабинете.

Вошел без стука.

– Добрый вечер, Аркуа. Меня тут начальник полиции вызвал. Вот по дороге решил зайти к вам, узнать, есть ли новости.

Ванни Аркуа было явно не по себе. Но он подумал, что Монтальбано еще ничего не знает о своем отстранении от дела, и решил сделать вид, будто ничего не произошло.

– Убийца тщательно уничтожил все следы. Но мы все же нашли много отпечатков. Хотя они наверняка не имеют ничего общего с убийством.

– Почему?

– Потому что все они принадлежат вам, комиссар. Вы, как всегда, чрезвычайно неосторожны.

– Кстати, Аркуа, вы знаете, что донос – это грех? Спросите у доктора Латтеса. Опять вам придется каяться.

– А, синьор дохтур! Вот опять снова звонил синьор Каконо! Говорит, что вспомнил одну вещь, очень может быть важную. Номер я записал вот на энтом листке.

Монтальбано глянул на четвертушку бумаги и почувствовал, как все у него зачесалось. Катарелла написал цифры так, что тройка казалась пятеркой или девяткой – двойка четверкой, пятерка – шестеркой, и так далее в том же духе.

– Катаре, да какой это номер-то?

– Ну тот самый, синьор дохтур. Номер Каконо. Какой написан, такой и есть.

Прежде чем дозвониться до Джилло Яконо, Монтальбано попал в бар, пообщался с семьей Якопетти, с доктором Бальцани.

Четвертую попытку предпринял уже от отчаяния.

– Алло? С кем я говорю? Я комиссар Монтальбано.

– А, комиссар! Хорошо, что вы мне позвонили, я как раз выходил из дома.

– Вы меня искали?

– Я вспомнил одну деталь, не знаю, пригодится или нет. Мужчина, который вышел из «твинго» и направлялся к коттеджу вместе с женщиной, нес чемодан.

– Вы уверены?

– Абсолютно.

– Типа кейса?

– Нет, комиссар, довольно большой. Однако…

– Да?

– Однако у меня сложилось впечатление, что мужчина нес его как-то легко, словно внутри почти ничего не было.

– Благодарю вас, синьор Яконо. Когда вернетесь, дайте о себе знать.

Поискал по справочнику и набрал номер супругов Вассалло.

– Комиссар! Сегодня после обеда, как мы договаривались, я приходил к вам в комиссариат, но вас не застал. Ждал довольно долго, но потом мне пришлось уйти.

– Прошу меня извинить. Послушайте, синьор Вассалло, вечером в прошлую среду, когда вы ждали синьору Ликальци на ужин, кто вам звонил?

– Ну, один мой друг из Венеции и дочь, которая живет в Катанье, но это вам не интересно. Ах да, именно это я и хотел сказать вам сегодня: два раза звонил Маурицио Ди Блази. Незадолго до девяти и сразу после двадцати двух. Искал Микелу.

Неприятный осадок после встречи с начальником полиции следовало прогнать вкусной едой. Ресторанчик «Сан Калоджеро» был закрыт, но он вспомнил, что, по словам одного знакомого, прямо при въезде в Йопполо-Джанкаксио, поселок в двадцати километрах от Вигаты, если ехать в глубь острова, была недурная харчевня. Монтальбано сел в машину. Ему повезло, он сразу нашел харчевню, называлась она «Привал охотника». Естественно, никакой дичи там не подавали. Хозяин, кассир и официант в одном лице, с закрученными вверх усами, немного похожий на короля Виктора Эммануила II, первым делом поставил перед ним внушительную порцию капонаты [Капоната – сицилийское блюдо из поджаренных на оливковом масле овощей, заправленных кисло-сладким соусом.] – просто объедение. «Доброе начало ведет к хорошему концу», – писал Боярдо, и Монтальбано решил положиться на волю судьбы.

– Что заказывать будете?

– Несите по вашему выбору.

Виктор Эммануил улыбнулся, оценив доверие.

На первое подал восхитительные макароны под соусом «живой огонь» (соль, оливковое масло, чеснок, сушеный красный перец в изрядном количестве), который комиссару пришлось залить белым вином. На второе – хорошая порция баранины по-охотничьи с чудесным ароматом лука и душицы. И наконец, десерт из овечьего творога со стаканчиком анисового ликера, улучшающего пищеварение. Заплатил по счету сущую ерунду, обменялся с Виктором Эммануилом рукопожатием и улыбкой:

– Прошу прощения, а повар у вас кто?

– Супружница моя.

– Передайте ей мои комплименты.

– Непременно.

На обратном пути, вместо того чтобы взять курс на Монтелузу, он поехал по дороге на Фьякку, поэтому добрался до Маринеллы не с той стороны, как обычно, когда ехал через Вигату. Потратил лишних полчаса, зато не пришлось проезжать мимо дома Анны Тропеано. Как пить дать, остановился бы, не удержался и выставил себя дураком перед молодой женщиной. Позвонил Мими Ауджелло.

– Тебе лучше?

– Какое там.

– Слушай, завтра утром оставайся дома. Мы этим делом больше не занимаемся, так что я пошлю Фацио, пусть проводит доктора Ликальци.

– Как это «мы не занимаемся делом»?

– Начальник полиции отстранил меня от расследования. И передал его начальнику оперотдела.

– Почему?

– Потому что потому кончается на «у». Передать что-нибудь твоей сестре?

– Ради Бога, не говори ей, что мне проломили голову! А то она точно подумает, что я при смерти.

– Поправляйся, Мими.

– Алло, Фацио? Это Монтальбано.

– Слушаю, доктор!

Он приказал переключать все телефонные звонки, относящиеся к делу Ликальци, на оперотдел Монтелузы, а также объяснил Фацио, куда он должен проводить доктора.