Текст книги "Дело о радиоактивном кобальте"

Автор книги: Андрэ Маспэн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 8 страниц)

ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ

– Атомный реактор? – спросил г-н Кудерк. – Знаете, мои друзья, что нужно говорить об атомных реакторах во множественном числе. Кроме EL-2 и EL-3, у нас еще есть небольшие, с очаровательными названиями: «Аквилон», «Прозерпина» и т. д. Они предназначены для опытов, это значит, что они служат физикам, изучающим природу материи, или инженерам, строящим новые реакторы – более крупные, имеющие значение для промышленности. Основываясь на опытах в Сакле, создают атомный реактор в Маркуле, который будет давать до 150000 киловатт энергии.

Я слушал уже довольно рассеянно, когда мы направились в правую сторону еще одного круглого здания.

Я всецело был поглощен мыслями о счетчике. Г-н Кудерк обращался больше к Голове-яйцу, шедшему слева. Я сообщаю эти детали, чтобы, если не извинить, то хотя бы объяснить мои чудачества. Действительно, уже не поддерживая разговора, я неожиданно спросил:

– По сравнению со всеми этими приборами, счетчик Гейгера, несомненно, самый маленький?

– Да, действительно – наименьший, – ответил г-н Кудерк, немного удивленный.

– Его можно положить в карман?

Я прикусил губу. Слишком поздно! По выражению опеча> ленного лица Головы-яйца я понял, что совершил крупную оплошность. Реакция г-на Кудерка не заставила себя ждать.

– Подождите, мои друзья! – воскликнул он и остановился. – Уж не имеете ли вы намерения стащить у меня счетчик Гейгера? Кажется, это в ваших привычках. Не один ли из вас засунул в карман кусочек радиоактивного кобальта?

Г-н Кудерк остановился, оглядел нас сурово и с некоторой опаской. Я покраснел до кончиков ушей, раскрыл рот, как карп на поверхности воды, и не мог произнести ни звука. Что сказать? Как исправить ошибку? Я вывел г-на Кудерка на пылающую землю и сам не знал, как спастись. Тогда Голова-яйцо пришел мне на помощь,

– Не беспокойтесь, мсье Кудерк! Не мы украли радиоактивный кобальт. Мы знаем, какую опасность он представляет. Нет, мы не похитим у вас счетчик! И с самыми благородными намерениями мы хотим вас просить нам его одолжить.

Г-н Кудерк недоумевал.

– Одолжить? Вот те на! Что вы собираетесь делать с ним?

Голова-яйцо, не растерявшись, с естественностью, которой

я не предполагал у него, продолжал:

– Умоляю вас, не спрашивайте нас – для чего! Окажите нам доверие. Позднее… мы вам расскажем! Но сейчас… Это для доброго дела, мсье Кудерк! Даем слово, что не будет ничего плохого. Наоборот! Но до поры до времени надо все держать в секрете…

– Скажите, дети, – сказал г-н Кудерк с удивлением в глазах, – вы, кажется, не понимаете, о чем идет речь… Вы говорите о счетчике Гейгера, не зная, что это такое. Вы отдаете себе отчет…

– Но мы же сказали, что он нам нужен… с доброй целью. Вы нам не доверяете, мсье Кудерк?

Г-н Кудерк был в затруднении. Он не думал сомневаться в нашем честном слове, но его смущала таинственность нашей просьбы. Однако я чувствовал, что настойчивое желание внушить ему доверие должно было взять верх над его вполне основательным сомнением. Это был прямой, с открытым сердцем человек, и ему было неприятно нанести нам рану отказом.

Я со своей стороны считал поведение Головы-яйца мужественным и восхищался его умением брать быка за рога. Поэтому мое чувство дружбы к нему становилось все более горячим.

Г-н Кудерк все еще медлил.

– Хитрые вы ребята! Вы тянете меня за руку. Но вы не воспользуетесь счетчиком в дурных целях?

– Обещаем! – ответил Голова-яйцо. – Честное слово.

– Вы знаете, что я несу ответственность за все приборы…

– Мы будем обращаться со счетчиком Гейгера очень осторожно.

– Хм! В таком случае… Надеюсь, я не буду раскаиваться… Вы мне его вернете дней через десять? Хорошо! Согласен!

– Вы согласны! – закричали мы в один голос.

Получив это обещание, для нас такое важное, вырванное у г-на Кудерка, я теперь более внимательно слушал объяснения, касающиеся работы самого реактора. Но произошла странная вещь: хотя предмет был труден для понимания, он так захватывал, затрагивая вопросы, разговоры о которых я слышал чуть не с рождения, что в течение десяти минут я забыл обо всем остальном.

Так я узнал, что уран есть смесь трех изотопов: урана-233, которого в смеси чуть больше 99 процентов, урана-235– 0,7 процента и урана-234 —только 0,006 процента. Таким образом, за исключением последнего, в него входит 140 атомов урана-238 на один атом урана-235. Все ядра этих изотопов содержат 92 протона, но отличаются по содержанию нейтронов. Так, в первом —146, во втором меньше—143, а в последнем всего 142.

– Представьте себе, – говорил нам г-н Кудерк, – такое сложное соединение, как эти ядра, под «бомбардировкой» нейтронов, обладающих большими скоростями. Что произойдет, если новый нейтрон проникнет в ядро? Он или нарушит непрочное равновесие и заставит взорваться ядро, или вызовет перемещение ранее существовавших частиц, что приведет ядро через некоторое время в новое стабильное состояние. Мы узнали, что уран-235 – наилучшая взрывчатка. После захвата нейтрона ядро расщепляется на две или три части, которые устремляются в пространство с большой скоростью, унося огромную кинетическую энергию в 200 миллионов электрон-вольт… Эти частицы есть не что иное, как ядра более легких элементов, таких, как цезий, барий, лантан и т. д. Они быстро затормаживаются окружающей средой, воспринимающей в форме тепла энергию этих ядер.

Ядро урана-238 отличается по своему составу. Оно может расщепляться под действием нейтронов большой энергии. Но оно может также, не взрываясь, захватывать нейтроны меньшей скорости. В результате бета-распада оно теряет электрон и его положительный заряд возрастает от 92 до 93; этот новый элемент (с периодом полураспада 2,3 дня), не существующий в природе, назван «нептунием». Он распадается с испусканием бета-излучения и дает рождение новому «трансурановому» элементу 94, названному «плутонием»[10]10
  «Трансурановый» значит «заурановый». Элемент назван плутонием в честь планеты Плутоний, следующей в солнечной системе за Ураном. – Прим. ред.


[Закрыть]. Он также радиоактивен, но жизнь его более продолжительна и может длиться десятки тысяч лет.

– Если я хорошо понял, – обратился я робко, вспоминая уроки Головы-яйца, – как деление ядра, так и образование новых элементов происходит главным образом потому, что уран обладает излишком нейтронов.

– Как приятно с вами беседовать, мальчики, – воскликнул г-н Кудерк с истинным удовлетворением. – Действительно, – добавил он, – ядра легких стабильных элементов состоят из одинакового числа нейтронов и протонов. У более тяжелых элементов число нейтронов по сравнению с числом протонов прогрессивно возрастает. Так, ядро серы содержит 16 нейтронов и 16 протонов. Но уран-235, состоящий из 235 частиц, имеет 143 нейтрона и только 92 протона. В момент деления разделяющиеся части оказываются нестабильными ядрами, непохожими на стабильные ядра. Тотчас же или позже этот процесс сопровождается вылетом быстрых нейтронов. Жолио-Кюри, доказавший появление приблизительно трех нейтронов при расщеплении одного атома, предполагал, что нейтроны, освобожденные таким образом в массе урана, могли бы вызвать деление других ядер.

– Цепная реакция! – воскликнул я, счастливый от того, что понял смысл этого выражения.

– Да, – сказал г-н Кудерк, улыбаясь. – В этом процессе число нейтронов постоянно возрастает в геометрической прогрессии. Атомная реакция, начавшаяся в каком-либо месте, возрастает с большой скоростью и приводит к взрыву.

– Это принцип атомной бомбы? – спросил снедаемый любопытством Голова-яйцо.

– Это также принцип реакторов, – ответил г-н Кудерк.

Он собирался, несомненно, еще многое нам сообщить по

этому поводу, но мы подошли к зданию классического стиля, которое скрывал от нас большой металлический купол, где помещался самый мощный атомный реактор (или котел) EL-3. Мы быстро миновали машинный зал, и г-н Кудерк повернул запор тяжелой, герметично закрываемой двери. Мы миновали еще один пустой зал и должны были открыть еще одну такую же дверь. Казалось, что мы идем по подводной лодке. Но непроницаемость – это мера безопасности, и она надежная, так как внутреннее давление на оболочку, которая защищает атомный реактор, ниже, чем атмосферное; при аварии это помешает радиоактивному воздуху выйти наружу.

Пройдя вторую дверь, мы оказались в огромном металлическом колпаке 46 метров в диаметре. В центре колпака была установлена своеобразная 14-сторонняя призма. Атомный реактор был соединен металлическим туннелем с бетонным помещением без окон, где находились радиоактивные стержни, которые нужно было подвергнуть химической переработке. Не только эти стержни, но в случае опасности и весь реактор могут быть отделены и помещены в бетонный погреб, так что он может служить для реактора своеобразной могилой.

Вообще же атомный реактор связан с лабораториями, с пультом наблюдения и контроля, расположенными на разных этажах вокруг металлического купола. Мощная радиация, исходящая из центра колпака, поглощается защитой из свинца и бетона. Однако устройства для отвода газов и автоматические тележки позволяют вводить через каналы все виды специального горючего, куски металла или пластических масс для исследования действия радиации. Те же самые тележки снабжают реактор урановыми стержнями и извлекают их из реактора для перевозки в помещение, где производится дезактивация.

Описание, данное нам г-ном Кудерком, показалось мне слишком кратким. Во всяком случае я не понял, как функционирует атомный реактор. Недоумение, должно быть, отразилось на моем лице, так как г-н Кудерк рассмеялся.

– По крайней мере, когда вы не понимаете, вы не делаете вида, что все уразумели. Это хорошо, мои мальчики. Надо, по мере возможности, смотреть в глубь вещей. Итак, я вам рассказал теоретически, как возникающие в процессе деления одни нейтроны расщепляют ядра других атомов и создается цепная реакция. Практически все это не так просто. Поскольку ядра чрезвычайно малы и их разделяет относительно большое расстояние, встреча нейтрона с одним из этих ядер мало вероятна, если толщина вещества недостаточно велика. Для получения цепной реакции, урана-235 например, надо иметь наименьшее минимальное количество вещества, называемое критическим, ниже которого столкновения были бы слишком малочисленны, чтобы получилось увеличение количества нейтронов. Мы подходим здесь к принципу атомной бомбы. Этот принцип таков: помещают под очень крепкую оболочку две полусферы урана-235 или плутония, отделенные одна от другой. С помощью обычного взрыва быстро сближают две эти полусферы, чтобы получить массу больше критической. После этого начнется расщепление урана со всеми известными последствиями.

– Почему же не взрывается атомный реактор? – спросил Голова-яйцо, бросив подозрительный взгляд на реактор.

– Внимание! Хотя в реакторе используется естественный уран, то есть смесь двух изотопов, самая большая трудность состоит в том, как поддерживать реакцию на желательном уровне. Действительно, возможно, что нейтроны будут поглощены не ядрами урана, а более легкими ядрами, в частности продуктами распада урана-238. Когда количество легких ядер возрастает до такой степени, что процесс разделения замедляется, говорят, что реактор отравляется вредными веществами. Таким образом, время от времени необходимо удалять из реактора бруски урана и химически их очищать.

– Чистка происходит в «каземате», о котором вы говорили? – спросил я, чтобы главным образом показать, что я не позабыл ничего из данных объяснений.

– Да, но это не все. Нужно экономить число нейтронов. Чтобы уменьшить число нейтронов, бесполезно уходящих в атмосферу, надо поместить вокруг стержней урана нечто вроде отражателя. В реакторе EL-3 применяют в качестве отражателя графит, малопоглощающее вещество, в котором столкновения нейтронов с ядрами упруги, как удар теннисного мяча о стену. Как вы уже знаете, полезны только 0,7 процента урана-235, остальное – это относительно инертные ядра урана-238. Однако мы видели, что очень быстрые нейтроны могут расщеплять уран-238. Чтобы нейтроны, выделенные ураном-235, могли вызвать деление урана-235, и только, нужно уменьшить их энергию. И вот графит играет роль замедлителя нейтронов. Но и этого недостаточно. В нашем реакторе применяют еще один замедлитель: тяжелую воду. Нейтроны соприкасаются с ядрами тяжелого водорода без поглощения. Таким образом они теряют часть своей энергии. Замедленные, или тепловые, нейтроны будут более действенными, то есть у них больше возможности быть захваченными ядрами урана-235. Тяжелая вода циркулирует вокруг стержней. Она не только замедляет нейтроны, но и поглощает тепло, создаваемое ядерной энергией. Наш реактор EL-3 имеет высокий поток нейтронов, соответствующий тепловой мощности 15 мегаватт. Реактор в Маркуле еще мощнее.

– Но когда уран-235 будет полностью расщеплен? – спросил Голова-яйцо.

– Следует заменить стержни. Теперь происходит замечательное явление. По мере того как уран расщепляется, он заменяется в очень большой степени плутонием, продуктом превращения урана-238. Плутоний обладает той же способностью к расщеплению, что и уран-235.

– Но тогда, – мечтательно сказал Голова-яйцо, – стоит ли замедлять нейтроны? Мешать им встречаться с ядрами урана-238?

– Мое дитя, – воскликнул г-н Кудерк, – поверь мне, несмотря на твое прозвище, у тебя хорошая голова!

Голова-яйцо покраснел. Думаю, никакой комплимент не мог доставить ему большего удовольствия.

– Да, противоречие, которое ты заметил, имеет место. Мы стоим перед выбором. Чем больше погружают стержни урана в тяжелую воду, тем больше получают замедленных нейтронов и посредством расщепления урана-235 или плутония – атомной энергии. Теперь мы имеем реакторы большой мощности. Эти реакторы могут создавать очень большую радиоактивность в результате кипения и испарения тяжелой воды. Для предупреждения несчастных случаев ставят регулирующие стержни из кадмия – элемента, сильно поглощающего нейтроны. Но можно не так сильно замедлять нейтроны и использовать их для производства плутония и урана-238. Увы, создание атомной бомбы поглощает огромное количество плутония в ущерб той пользе, какую он мог бы принести французской промышленности. Поэтому у нас во Франции сейчас больше плутониевых реакторов, чем энергетических.

После этих слов мы вышли из помещения атомного реактора на аллею. Увлекшись собственными объяснениями, г-н Кудерк продолжал говорить. Но его речь теперь была обращена в будущее. Он говорил нам об огромных запасах ядерной энергии, которой располагает человечество. Угроза ужасной атомной войны должна бы вынудить людей навести порядок в международных делах. Ведь человечество располагает теперь энергией, чтобы превратить пустыни и ледники в плодородные земли. Движимые атомной энергией огромные машины могли бы трудиться вместо людей. Голод, который еще свирепствует во многих частях земного шара, исчез бы, и человечество вступило бы в золотой век изобилия.

Я почувствовал усталость. Г-н Кудерк это заметил. Он предложил нам вернуться в Жиф-сюр-Иветт сыграть партию в волейбол. Мы вернулись назад к тому месту, где ученый оставил свой автомобиль. С тяжелой головой, с пылающими ушами – в результате умственного напряжения, к которому я не привык, – я искал способ, как напомнить г-ну Кудерку о его обещании. Но у нашего чичероне была-хорошая память.

– Подождите меня минутку, – сказал он, предлагая нам занять место в машине. – Я пойду за счетчиком. Да простит меня бог, если совершаю ошибку…

Через десять минут он вернулся с небольшим кожаным футляром и бережно положил его мне на колени. Не сказав, как надо обращаться со счетчиком, он просил меня вернуть счетчик возможно скорее. Я ему обещал, мысленно лаская кожаную коробку.

«Конец венчает дело» повторял нам постоянно не помню уже какой педагог. Мы располагали теперь мощным и надежным средством, чтобы обнаружить вора, кто бы он ни был.

ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ

Мы шли под мелким дождем с книгами под мышкой. Мяч ускорил шаг. Утром он узнал, что о Сорвиголове ничего не слышно и его отец с горя обратился в розыскное бюро городской полиции. Таким образом началось соревнование между полицией и нами. Отправимся ли мы на розыски нашего товарища? Я лично был уверен, что при помощи счетчика Гейгера нам скоро удастся раскрыть истинного виновника. Не позднее среды счетчик должен затрещать в частной лаборатории г-на Даву. Но к чему наша победа, если несправедливо заподозренный Сорвиголова заранее расплачивается за вину другого? В своем воображении я представил, что он бродит вокруг Овощного рынка в поисках объедков или бредет по бесконечным деревенским дорогам…

Как же он мог бросить школу, отца, свой дом и потонуть в тумане? Что с ним будет?

С болью в сердце я поглядывал на Мяча. Он шел, сутулясь, одержимый одной только мыслью…

Мы прошли мимо кафе «Клозери де Лиля», некогда посещавшегося знаменитыми поэтами, и, когда пересекли бульвар, Мяч увлек меня в уличку Кампань-Премьер. Он остановился у ворот и знаком указал мне идти за ним. Мы оказались в квадратном дворе, похожем на постоялый двор прошлого века. В первом этаже – маленькие квартирки, без прихожей, выходившие во двор. У входа – скульптуры из камня и мрамора. Золоченые рамы и серые паспарту в запыленной витрине магазинчика. Еще дальше – поломанные соломенные стулья, тускло поблескивавшие под моросящим холодным дождем. Мяч направился в глубь двора. Он остановился перед своеобразным сараем, украшенным полуистлевшей деревянной лошадиной головой. Мы находились в древней конюшне постоялого двора римских времен.

Дверь нам открыла молодая женщина в узких синих брюках. У нее были длинные ниспадающие на плечи кудри.

– Ах, это вы! Входите!

Я с удивлением оглянулся вокруг. В квадратной комнате был цементный пол и свет падал сквозь вделанное в крышу окно с цветными стеклами. Молодой человек в сандалиях на босу ногу наклонился над распластанным на полу плакатом. На полотне можно было узнать ковбоя в шляпе с опущенными широкими полями, направляющего два пистолета в другого человека, у которого были видны только ноги. Молодой человек поднялся, у него были смеющиеся глаза. Держа кисть в руке, он приветствовал нас непринужденным жестом.

– Как дела, малыш?

– Ну, не задавайся! – протестовал Мяч. – Я хочу представить вам моего товарища Матье. Вот они, – обратился ко мне Мяч, – почтенные г-жа и г-н Жером, монпарнасские весельчаки!

– Ты называешь нас весельчаками! – с горечью произнесла молодая женщина, также берясь за кисть. – Извините, нам нужно продолжать работу – спешную, как водится.

– Для нового фильма? – спросил Мяч.

– Ты думаешь, что к нам благоволят директора театров на Елисейских полях? Мы работаем для двух кинематографов на улице Гэте. Для них всегда рисуешь ковбоев и бандитов. К сожалению, у меня совершенно нет времени, чтобы работать для себя. Но, в конце концов, – вздохнула она, – не стоит жаловаться. У других дела еще хуже, чем наши.

В голосе молодой художницы чувствовались усталость и покорность. Я благоразумно сел на продавленный диван в углу возле печки, боясь испачкаться о многочисленные ящики с краской, расставленные на полу. Но Мячу не сиделось на месте.

– Скажите мне, мои друзья, вы случайно не видели Сорвиголову в последние дни?

– Сорвиголову? – спросил молодой человек, на миг прекратив писать, – ты не знаешь, что с ним произошло?

Наши лица выразили только удивление, он продолжал:

– Представьте себе, его отец отправился путешествовать, а этот простофиля Сорвиголова потерял ключ от квартиры. У него ни денег, ни жилья. Он проспал одну ночь у нас здесь, – добавил молодой художник, указывая на диван, где я сидел.

– Значит, – сказал он, – Сорвиголова вам солгал. Он бежал из дому, никого не предупредив. Он боялся полиции..;

– Полиции? – произнесли г-н и г-жа Жером вместе, и глаза у них округлились от удивления. – Но… что он совершил?

– Ничего, – поспешил я вступить в разговор. – Это, несомненно, какая-то путаница. Когда он приходил к вам ночевать?

– Позвольте, – сказала молодая женщина. – Это было в пятницу, нет, в четверг. Да, в четверг. Он переночевал у нас, и я одолжила ему немного денег.

– И больше вы его не видели?

– Нет.

– Вы не знаете, куда бы он мог направиться? Мы его ищем. Нам очень нужно его найти!

– Так значит он нам солгал. Он сбежал? – спросил молодой человек, хмуря брови.

– Это так. Во всяком случае, он не появлялся ни в школе, ни дома. Постарайтесь вспомнить, не говорил ли он, куда собирается идти?

Молодые супруги были поражены. Всплеснув руками, они переглянулись.

– Действительно, парень вел себя как-то странно, – сказала молодая женщина. – Но я ничего не подозревала. Не так уж приятно потерять ключ от своего жилья. Ключ от секретного замка – это дорогая штука… Подождите! Я что-то вспомнила! Скажи-ка, дружок, не спрашивал ли он адрес г-жи Сольнье?

– Да, да! Ты знаешь, Мяч, это старая дама, которая делает куклы…

– Где живет эта м-м Сольнье? – спросил я, поднимаясь с дивана.

– Недалеко отсюда, на улице Томб[11]11
  Томб – по-французски – могила. – Прим. пер.


[Закрыть]– Иссуар, 14.

– Хорошо, мы туда идем! – сказал Мяч решительно. – До свиданья, мои друзья! И если вы снова встретите Сорвиголову, не забудьте дать мне знать.

Мы снова взяли наши книги под мышку и повернулись к огромному ковбою на полотне, который направлял свои револьверы в пустоту. Молодые художники проводили нас молча.

Дни становились длинней, но когда мы пришли на улицу Томб-Иссуар, сумерки уже смешались с непрекращающимся моросящим дождем. Не знаю, то ли от сырости, то ли под впечатлением мрачного названия улицы, но я дрожал в моем непромокаемом пальто.

Номер 14 был старым каменным домом. Г-жа Сольнье занимала две комнаты на верхнем этаже. Мы, чтобы попасть к ней, поднялись по черной лестнице. Мяч постучал в дверь и прислушался.

Послышалась суматоха, и приоткрылась дверь на цепочке. Показалась женщина с заостренным лицом; ее седые волосы были стянуты сзади узлом. На нас недоверчиво посмотрели молодые и ясные глаза.

– М-м Сольнье, мы товарищи Мишеля Перийе. Мы пришли спросить, не видели вы его… случайно…

– Товарищи Мишеля Перийе? Хорошо! – произнесла тихо старая дама. – Войдите!

Комната, в которую мы вошли, была мрачная, и в ней пахло свежим шпагатом и увядшими цветами. Когда наши глаза свыклись с глэлумраком, мы различили диван, шкафы, этажерки, заполненные куклами. Куклы, большие и маленькие, изображавшие великосветских дам и крестьянок, балерин в пачках и девочек в бретонских головных уборах, в юбочках арлезианок[12]12
  Арль – город на юге Франции. – Прим. пер.


[Закрыть]. Они были не целлулоидные, а матерчатые, блондинки и брюнетки с нарисованными ртами, глазами и носами.

Г-жа Сольнье пригласила нас в соседнюю комнату. Там царил неописуемый беспорядок. Отрезы пестрого шелка, обрезки фетра, веревок и еще бог знает чего торчали из коробок или валялись на полу. Швейная машина стояла около низкого окна, над которым нависал потолок мансарды. На балконе горшки герани алели на сером фоне неба и желтая, как яичный желток, канарейка дремала в клетке, спрятав клюв под крыло.

Г-жа Сольнье оглянулась.

– У меня нечем вас угостить кроме апельсина. Это, конечно, не бог весть что. Вы избалованы, как все современные молодые люди. В мое время жить было куда трудней. А жизнь моей бабушки была еще трудней. Вы читали Виктора Гюго? Когда Жан Вальжан похищает хлеб, – а ворует из-за того, что голоден, – его осуждают на вечную каторгу. Вы понимаете? Каторга до конца дней за украденный кусок хлеба. А Жорж Занд? Но кто теперь читает Жорж Занд? Она рассказывает, что будучи ребенком, получала рождественский подарок… что бы вы думали? Яблоко… одно только яблоко.

Очищая апельсин и предложив каждому из нас половину, эта старая дама все говорила, говорила… К нам ли она обращалась? Казалось, что она излагала вслух мысли, которые одолевали ее в одиночестве в тот момент, когда мы постучали в дверь. А мы сидели, как на углях. Мяч несколько раз пытался вступить в разговор, но каждый раз отступал; мы переглянулись, его глаза выражали покорность судьбе.

Г-жа Сольнье продолжала говорить о нашем счастье жить во второй половине двадцатого века, когда жизнь более приятна и удобна; притом, может быть, удастся и войны уничтожить! Потом, будто вспомнив о цели нашего посещения, она перешла к интересовавшей нас теме.

– Значит, вы товарищи Мишеля. Бедный мальчик! Да, ему не повезло! Я помню его отца в дни славы. Какой превосходный музыкант! Кто лучше исполнял фуги Баха, Фрескобальди, Генделя? Музыка нисходила с хоров кафедрального собора, чистая и совершенная, будто ее исполняли сами ангелы. Бедный Мишель! Он узнал своего отца уничтоженным, полумертвым, впавшим в отчаяние. А теперь у его матери… рак бедра…

– У его матери рак, – сказал я вполголоса.

Я увидел по выражению лица Мяча, что и он не знал, какой болезнью страдает мать Сорвиголовы.

Старая дама смолкла и села за швейную машину. Своими морщинистыми руками она комкала и расправляла складки на кукле, у которой еще не было лица.

– Вы этого не знали? – спросила она снова тихо. – Страшная болезнь… Если вовремя не сделать облучения, она сжигает вас постепенно, причиняя ужасные страдания. Бедняжка! Отец Мишеля уехал в Труа. В тот день он чувствовал себя таким одиноким, таким несчастным, что он пропустил занятия в школе и пришел посидеть у меня. Я его понимаю. Я также одинока. Он плакал, плакал. После он успокоился и помог мне в работе. Вечером я дала ему немного денег на карманные расходы. Он их заработал, у него золотые руки. Но – типун мне на язык! – не говорите об этом никому. У меня нет ремесленного удостоверения, я не имею права никого нанимать. Однако…

– Извините, что я вас прерву… Вы имели о нем какие-либо сведения с тех пор?

Г-жа Сольнье острым носом наклонилась к кукле.

– Нет! Он обещал мне вернуться в воскресенье. Вчера было воскресенье? Он не пришел. Ах, я не знаю, почему… Уроки, товарищи… Что с него требовать?

– И вы не знаете, куда он мог направиться от вас?

– Но… куда он мог уйти? Он ушел домой!

Тень беспокойства прошла по ее лицу, но у меня создалось впечатление, что она боялась правды.

Она встала, словно говоря нам, что время уходить. Я переглянулся с Мячом. От этого посещения ожидать было нечего. Мы попрощались, и старая дама, снова обратившись к привычному в ее одиночестве внутреннему монологу, проводила нас до дверей с озабоченным и безразличным лицом.

На улице уже было темно. Мяч немного меня проводил. Мы были подавлены и не сказали друг другу ни слова. Дождь настойчиво моросил, и наши волосы стали мокрыми.

Я при моей молодости, может быть, в первый раз в жизни задумался о болезни и о старости, о жестокой необходимости трудиться, чтобы существовать, и о несчастье быть одиноким и лишенным любви.