Текст книги "Поединок. Выпуск 16"

Автор книги: Анатолий Степанов

Соавторы: Борис Савинков,Валерий Аграновский,Анатолий Луначарский,Владимир Яницкий,Юрий Митин,Анатолий Удинцев
сообщить о нарушении

Текущая страница: 31 (всего у книги 44 страниц)

Разлюбить Джин он не мог, и Джин также любила Артура. Но они старались встречаться как можно реже.

До какой-то степени этим (помимо соображений гражданских) объясняется и то, что в 1900 году, когда началась англо-бурская война, известный писатель Конан Дойл уехал на фронт, стал врачом в полевом госпитале, в страшных условиях полупустыни боролся с эпидемией холеры, сам чудом остался жив. Вернувшись, кинулся в политическую деятельность, правда не достиг в ней больших успехов. В эти годы Конан Дойл мечется: начинает одну работу, бросает, берется за другую – ему кажется, что он пишет все хуже…

Характер в те годы у него испортился, к тому же беспокоили мелкие болячки. И как-то один из друзей уговорил его поехать на несколько дней в графство Девон, где у того был дом, чтобы немного развеяться.

Жили они на краю обширного болота, за которым располагалась тюрьма. Дом был старый, казалось наполненный тайнами. Конан Дойл часто бродил один по болотам и пустошам, представляя себе, какие драмы могли разыгрываться в этом пустынном месте.

Вернувшись домой, он захотел написать об этом – передать ощущение одиночества, ночных страхов, голосов на болоте… Но что это будет? Историческая повесть? Нет. Пускай сюда приедет доктор Ватсон. Так родилась повесть «Собака Баскервиллей».

Конан Дойл и не думал, что он оживит своего героя. Действие «Собаки Баскервиллей», как утверждал он, происходит задолго до смерти Шерлока Холмса. И пускай журнал и читатели не питают особых надежд – исключение лишь подтверждает правило.

Пожалуй, еще ни одно произведение о Шерлоке Холмсе не пользовалось таким успехом, как «Собака Баскервиллей». Говорят, что, когда повесть вышла отдельным изданием, впервые в Лондоне с ночи выстраивались очереди желавших купить книгу.

Но самому Конан Дойлу успех удовлетворения не принес. Ему было тогда сорок три года, он был на вершине сил и таланта. Но не видел выхода – ни в личной жизни, ни в литературе. Туи, как бы он ни заботился о ней, становилось все хуже. И снова Конан Дойл бросал все дела, вез ее в Швейцарию, достраивал дом, метался – сестры и братья тоже требовали денег. И хоть он стал сэром Конан Дойлем и считался тогда самым популярным писателем Англии, литературная работа казалась обузой.

В 1903 году американский издатель обратился к нему с просьбой оживить все же Шерлока Холмса и написать еще несколько рассказов, обещая за это гонорар, о котором иной писатель не мог и мечтать. Конан Дойл, к удивлению своих друзей и близких, вдруг согласился. И послал открытку в США: «Хорошо. А. К. Д.»

Рассказы, написанные им после «воскрешения» Шерлока Холмса, были не хуже и не лучше тех, что он писал раньше – Конан Дойл стал мастером и сама техника письма труда уже не представляла.

* * *

За десятилетие, прошедшее между гибелью и воскрешением Шерлока Холмса, ситуация в сыскном деле коренным образом изменилась. Скотленд-Ярд наконец-то сдвинулся с мертвой точки.

В 90-е годы Шерлок Холмс, чему есть немало свидетельств, был примером для передовых криминалистов. Если полицейское начальство видело в нем лишь нападки на Скотленд-Ярд, то все, кто стремился к переменам, почитали Дойла союзником. Сегодня трудно судить, насколько рассказы о Шерлоке Холмсе реально повлияли на перестройку английской криминалистики, но составной частью ее, в частности в формировании общественного мнения, они стали.

Когда же через пятнадцать лет Конан Дойл «оживил» своего героя, времена изменились. Реальные соперники сыщика обогнали его. Если в 90-х годах многие детективы рассматривали Шерлока Холмса как своего коллегу, то теперь сотрудники Скотленд-Ярда могли уже позволить себе снисходительную усмешку по отношению к методам этого сыщика. В конечном счете организация профессионалов сильнее талантливого дилетанта.

Можно обратиться к воспоминаниям главного суперинтенданта Скотленд-Ярда, одного из «большой четверки» ведущих английских детективов Френсиса Карлина. Рассказывая о работе Скотленд-Ярда в первые десятилетия нашего века, он пишет: «Большинство моих современников, полагаю, изучали концепцию детективной профессии по работам сэра Артура Конан Дойла. Каждый помнит, наверное, что в саге о Шерлоке Холмсе Бейкер-стрит всегда добивалась успехов за счет Скотленд-Ярда. Если воспринимать произведения Конан Дойла как сознательные нападки на наше учреждение, чего я никак не думаю, окажется, что мы в Скотленд-Ярде не более как толпа некомпетентных идиотов. Но, к сожалению, выросло уже целое поколение людей, которые утвердились в этом мнении и забрасывают нас письмами, почему это мы не можем разгадать все преступления и почему мы упускаем убийц и грабителей. Разумеется, сыщик в романе обязательно поймает свою жертву. Для этого ему дается три сотни страниц…»

И далее профессионал рассказывает английскому читателю тех лет, как же в самом деле работает детектив. Учтем при том, что мистер Карлин детектив старой закалки, начавший трудиться в Ярде в 1890 году, другими словами, он – современник Шерлока Холмса. Некоторые из методов криминалистики, лишь входивших в обиход в 20-е годы, ему известны, но им не применяются – это забота молодежи. Но сам принцип детективной работы, который он провозглашает, категорически разнится от метода Шерлока Холмса. Так что воспоминания суперинтенданта как бы проникнуты постоянным спором с Конан Дойлом, спором, который начался для Ярда в ситуации несладкой, когда профессионалы все время проигрывали борьбу с вымышленным сыщиком, но которые взяли верх, когда криминалистика стала наукой и как таковая была взята на вооружение государственными детективными службами.

Разумеется, мистер Карлин все время подчеркивает, что работа детектива лишена романтики и приключений. Что работа эта кропотливая и зачастую именно в силу своей примитивности совершенно неинтересна для литературы.

Описывая порядок своей работы, Карлин вначале описывает исследование места преступления и, если это убийство, обследование трупа. В этом обследовании, как подчеркивает профессионал, нельзя обойтись без дактилоскописта, который снимет все отпечатки пальцев, и врача, который осмотрит тело и даст первое заключение о времени и методе убийства. Суперинтендант доказывает, что помещение, в котором произошло убийство, должно тщательно оберегаться от посторонних, для того чтобы не были уничтожены следы. При грабеже наиболее продуктивно найти отпечатки пальцев преступника и затем искать их по сводной картотеке Ярда, так как грабители и воры чаще всего профессионалы и среди них много рецидивистов. Однако в случае убийства поиски в картотеке редко дают положительные результаты: преступники профессиональные не идут на убийство, им нужны деньги, но на виселицу ради этого идти они не намерены. Убийство обычно совершают люди, отпечатков пальцев которых в картотеке нет. Убийство, за редчайшим исключением, – занятие непрофессиональное.

При обращении к картотеке Ярда – а без нее современное расследование, с точки зрения суперинтенданта, немыслимо – обязательно надо искать там сходные стереотипы поведения преступника. Обычно преступники-рецидивисты рабы своих привычек. И это тоже отражено в сводной картотеке. Карлин приводит забавный случай, иллюстрирующий этот тезис. К нему обратился состоятельный человек, квартиру которого ограбили, когда он был в отпуске. Причем вор не торопился, работал тщательно и вывез все добро, не опасаясь, что хозяин вернется. Обратившись к общему индексу стереотипов поведения воров, Карлин вскоре отыскал то, что ему требовалось, и вызвал пострадавшего.

– Скажите, – спросил он, – когда вы ехали в поезде на юг, вы никому не давали вашего адреса?

Пострадавший удивился, но потом вспомнил.

– Да, был один очень солидный джентльмен, с которым у нас общие увлечения. Я сам предложил ему как-нибудь написать мне и, может, даже навестить… Но он такой солидный!

– Разумеется, – согласился Карлин. – Он очень солиден. Более того, всегда хорошо одевается, ухаживает за прической и ногтями. Рост его около шести футов, волосы светлые, лицо гладкое, розовое, два золотых зуба, небольшой шрам на подбородке…

– Это он! – Пострадавший был потрясен.

Карлин не знал всех преступников Лондона, как в свое время Джон Филдинг. За день до того он и представления не имел о преступнике, который знакомился в поездах с отпускниками, умело провоцировал их на разговор о коллекционировании или иных увлечениях, тут же признавался, что и сам грешит тем же, – так что в результате очарованный попутчик давал ему адрес квартиры, в которой никого не будет в течение ближайшего месяца. Умело составленный индекс всеобщей картотеки позволил быстро отыскать этого «специалиста».

Любопытно отметить, как резко выступает Карлин против грима любимого занятия Шерлока Холмса. «Опираясь на мой опыт и опыт моих коллег, я могу заявить, что использование грима, накладных усов и бород, париков и т. д. совершенно исключено. Я могу переодеться, но никогда не стану мазать лица или клеить что-то на него. Любой подобный грим, особенно днем, выдаст себя внимательному и осторожному наблюдателю. Зато, – признает Карлин, переодевание может сослужить бесценную службу». В этой связи он приводит любопытный пример.

В расследовании дела о похищении алмазов в Хаттон Гардене, в 1913 году Скотленд-Ярд получил информацию, что преступники собираются днем в условленном месте и обсуждают важные проблемы. Надо было обязательно приблизиться к ним так, чтобы услышать, что они говорят. Все попытки это сделать срывались, потому что воры настораживались, увидя незнакомого человека, и замолкали. И тогда одному из детективов пришла в голову парадоксальная мысль. Он переоделся полицейским и в таком виде направился к преступникам. Они взглянули на него равнодушно и продолжали свой разговор, хотя полицейский стоял в двух шагах. Ни одному из опытных преступников не пришла в голову мысль, что детектив может переодеться в полицейского. Последний же был просто постовым, то есть человеком тупым, ничего не понимающим.

Не отрицая дедуктивного метода в работе и даже противопоставляя его «французскому» индуктивному методу, когда детектив заранее предполагает преступника и ищет против него улики, а не разыскивает его по уликам, Карлин подчеркивает важность опознания и показывает, что уже к 1910 году были выработаны твердые правила «парада» с целью выявления преступника свидетелями. На «параде» должно было быть восемь человек, обязательно схожего сложения и, если можно, внешности. Для этого была отработана система приглашения свидетелей в Скотленд-Ярд. Полицейский выходил на улицу и стоял, вглядываясь в лица прохожих, пока не находил человека, отвечающего характеристике подозреваемого. Обычно все законопослушные англичане соглашались потратить полчаса, чтобы способствовать правосудию. Однажды, вспоминает Карлин, случилось почти невероятное: у полиции было описание человека, который напал с ножом на человека и опасно ранил его. По описанию был задержан человек, у которого не было алиби, но он ни в чем не сознавался. Тогда и было решено устроить парад.

Как и принято, полицейский вышел из Ярда и тут увидел, что неподалеку стоит мужчина, по типу подходящий для «парада». Полицейский направился к нему и сказал:

– Я офицер полиции и попрошу вас следовать за мной в Скотленд-Ярд.

К удивлению полицейского, человек бросился бежать. А когда человек бежит от полицейского, то полицейский обязательно бежит за ним.

После драматической погони полицейский поймал беглеца, и тот в отчаянии признался:

– Ваша взяла. Да, это я зарезал того типа. Но скажите, как вы меня узнали?

Оказалось, что и в самом деле тот мужчина, что ждал в Скотленд-Ярде опознания, был ни в чем не виноват, кроме того, что настоящий преступник был на него похож. Настоящий же преступник следил за тем, что происходит в Ярде, и околачивался по соседству. Так что полицейский привел его все же на «парад», и там свидетели его опознали.

Далее Карлин рассказывает об использовании фотографии в криминалистике, о технике допроса и т. д.

И чем дальше читаешь воспоминания детектива, тем более понимаешь, как все изменилось. И насколько сильнее стали профессионалы, чем умный, ученый, наблюдательный Шерлок Холмс, лишенный всей суммы знаний и методики, лабораторий и дактилоскопии, чем пользовались коллеги из обиженного им Скотленд-Ярда.

Но когда профессионалы сетовали на Конан Дойла за то, что он незаслуженно подрывал их репутацию, они, будучи по-своему правы, не учитывали того, что и Скотленд-Ярду свойственны ошибки и что даже вся техника мира не может порой добыть истину, видную невооруженным, но проницательным глазом. Конан Дойлу вскоре предстояло убедиться в том, что государственная машина далеко не всегда добивается правды.

* * *

После выхода в свет книги о воскресшем Шерлоке Холмсе феномен слияния образа автора и его героя в глазах читателя стал настолько очевиден, что в письмах к Конан Дойлу, в интервью, в статьях о нем авторы постоянно путались, о ком же они пишут. В самом деле, сыщик все более терял черты хирурга Белла и приобретал облик автора.

Правда, хоть Конан Дойлу не хотелось в том признаваться, его ученый сыщик за прошедшие десять лет значительно отстал от криминалистики. Он предпочитал по-прежнему раскрывать преступления силой логики. Шерлок Холмс не хотел признаться в том, что баллистические испытания, анализ остатков ядов при эксгумации трупов, определение группы крови и проч. было за пределами его возможностей. Шерлок Холмс символизировал собой совершавшуюся революцию в криминалистике, но, когда она произошла, он остался в прошлом. В некоторых своих рассказах Конан Дойл еще поднимался до высот прошлого, но в большинстве они стали, как писал Корней Чуковский, «схематичны, бесцветны, лишены остроумия».

Мир вокруг изменялся с невероятной быстротой. Великие европейские державы катились к мировой войне. Техническая революция, лишь набиравшая темпы к концу XIX века, в первые годы следующего привела к принципиальным переменам в жизни Европы. Подумайте, буквально в несколько лет появились автомобили, поднялся в воздух первый самолет, зазвонил телефон, в небе реяли дирижабли. В военных лабораториях разрабатывались отравляющие газы, заводы Круппа строили первые дальнобойные орудия, а на верфях спускали в воду линкоры. Как ни парадоксально, во многом мир 1905 года ближе к нашим дням, чем к миру 1890 года. Некоторые писатели осознали это, в первую очередь перемены уловил и отразил в своих романах современник и приятель Конан Дойла Уэллс, но сам Конан Дойл, находясь в тисках личной трагедии, в литературном кризисе, не был готов к тому, чтобы сделать шаг вперед в литературе, и его Шерлок Холмс остался в XIX веке.

…Лето 1906 года было очень жарким. Даже в доме Конан Дойла, спрятавшемся в сосновом лесу, для того, чтобы поддерживать жизнь Туи, было трудно дышать. Конан Дойл был обеспокоен состоянием жены и уже подумывал, не отправиться ли снова в Швейцарию, но неожиданно наступила развязка. Тринадцать лет Конан Дойл делал все, чтобы спасти свою Туи, но болезнь оказалась сильнее. В середине июня ей внезапно стало плохо, пошла горлом кровь, Туи потеряла сознание. Утром приехали из Лондона врачи, но ничего утешительного они сказать не могли. Очевидно, Туи уже несколько недель чувствовала себя плохо, но сумела скрыть ухудшение от Артура. Когда приступ прошел, она, как прежде, улыбалась, успокаивала близких, но встать с постели уже не смогла, и врачи категорически запретили Конан Дойлу даже и мечтать о том, чтобы трогаться в путь.

Три недели после этого Конан Дойл ни на минуту не отходил от ее постели. Доказательством этого остались его ежедневные открытки – доклады брату, которые он ему отправлял. Он не терял надежды до последнего дня, хотя как врач понимал беспочвенность своих надежд. Умерла Туи 4 июля 1906 года, не выпуская руки Артура. Было ей сорок девять лет.

Похоронив Туи, Конан Дойл заболел. Впервые в жизни он заболел так тяжело, что некоторое время врачи боялись за его жизнь. Диагноза они поставить не смогли. Сам же он говорил: «Нет у меня никаких симптомов. Только слабость». Потом уже, еще не в силах подняться, он писал матери: «Я всю жизнь старался делать так, чтобы у Туи не было ни одной несчастливой минуты: я отдавал ей все внимание, делал все, чтобы ей было лучше. Смог ли я это сделать? Как я надеюсь, что это так! Господь знает, что я честно старался».

В письме видна боль совести Конан Дойла. Он казнил себя за несчастную любовь к Джин, которую он скрывал девять лет, но которая, как ему казалось, могла отнять у Туи то внимание, в котором она нуждалась. И тяжелая болезнь Конан Дойла была вызвана не только потерей близкого человека, но и угрызениями совести.

Лишь через полгода исхудавший, бледный Конан Дойл начал вставать с постели. Он заметил, что за окном снег, наступает Рождество… Как-то он в первый раз прошел к себе в кабинет, где его секретарь откладывал для него некоторые письма из тех двух тысяч, что поступали ежемесячно! Несколько вечеров Конан Дойл просидел, разбирая почту. Наконец, он открыл толстый конверт, набитый вырезками из газет, посвященными уголовному делу трехлетней давности. Он начал читать вырезки и зачитался. К вырезкам было приложено письмо. Его автор умолял о помощи, потому что надеялся, что Шерлок Холмс и Конан Дойл – один и тот же человек, что писатель, подобно сыщику, не оставит в беде невинно осужденного.

* * *

Деревня Грейт Вирли находится неподалеку от Бирмингема. Среди полей кое-где поднимаются копры и терриконы старых угольных шахт. Так что в той местности живут и фермеры и шахтеры.

Как-то утром в августе 1903 года мальчик Генри шел по полю недалеко от шахты и вдруг заметил, что в канаве что-то движется. Он подбежал туда и увидел, что там бьется лошадь, живот которой вспорот. Мальчик позвал на помощь. Услышали шахтеры, что как раз шли на смену. Они окружили животное. Вскоре прибежали и многочисленные полицейские.

Полицейские оказались поблизости потому, что искали странного преступника, который убивал домашних животных. Смерть лошади, найденной у шахты, была восьмым подобным случаем за последние полгода.

Надо заметить, что после каждого такого преступления полиция получала издевательское письмо, подписанное именем одного ученика Уолсальской школы, что находится в шести милях от Грейт Вирли. Причем уже давно было доказано, что этот мальчик не имел и не мог иметь ничего общего с этими преступлениями.

Полицию пугало то, что в письмах угрожали, что, когда преступнику надоест резать лошадей, он примется за молоденьких девочек.

Для жителей окрестных деревень преступник был подобен Джеку-потрошителю – его боялись, его ненавидели. Все обвиняли полицию в беспомощности – ведь не в Лондоне живем, здесь каждый на виду.

Впрочем, местный полицейский инспектор Кемпбелл был уверен, что знает, кто преступник. И когда была найдена лошадь, он принял решение. Поэтому сопровождаемый несколькими полицейскими инспектор направился к дому местного священника. Он был намерен арестовать его сына.

Пастор местной церкви Сапурджи Эдалджи, что уже тридцать лет служил в маленькой церкви, родился в Индии и, получив образование в английской семинарии, остался в Европе. И хоть жители прихода привыкли к тому, что у них такой странный пастор, его недолюбливали – все же он был цветной, «черный».

Пастор был женат на англичанке, но его старший сын, которому исполнилось двадцать семь лет, Джордж Эдалджи унаследовал темную кожу и внешность отца. Он работал в юридической конторе в Бирмингеме и каждое утро поездом в семь двадцать уезжал в город, а в половине седьмого возвращался в родительский дом, который стоял возле небольшого разъезда. Джордж Эдалджи был талантливым юристом, но при том он страдал комплексом неполноценности и всегда ожидал удара, нападок, шутки – был он мал ростом, болезнен, тих и застенчив. То, что этот «черный» Джордж занял такое хорошее место в Бирмингеме, лишь подливало масла в огонь. Нет, не любили в Грейт Вирли пасторского сына. К тому же он не пил, и не курил, и не общался ни с соседними фермерами, ни с шахтерской братией.

Для нашего рассказа следует заметить, что за десять лет до этих событий, когда Джордж еще учился в школе, его отца засыпали подметными письмами и угрозами, а однажды кто-то привез и высыпал ночью на участок пасторского дома несколько ящиков мусора и ключ от Уолсальской школы.

Когда пастор попытался жаловаться, местный констебль заявил, что это сам Джордж пишет себе письма и хулиганит – чего еще можно ждать от черномазого. Издевательства оборвались в декабре 1895 года. С тех пор писем и шуток больше не было. Но когда кто-то начал убивать скот, письма посыпались вновь – и среди тех, что попадали в полицию, были такие, в которых Джорджа обвиняли в том, что он глава банды, которая режет животных.

Ход размышлений инспектора Кемпбелла был прост: эти письма пишет сам Эдалджи, чтобы отвести от себя подозрения. Ведь писал же он себе такие же письма десять лет назад.

Когда в восемь утра инспектор со своей свитой прибыл к дому пастора, Джордж уже уехал в город на службу. Дома оставались лишь мать и сестра. Они сразу догадались, чего ждать, – много лет они жили отщепенцами и отлично понимали, что если нужны будут козлы отпущения, искать их станут именно в этом семействе.

– Я требую, – сказал инспектор, – чтобы вы показали мне одежду вашего старшего сына, а также любое оружие, что есть дома.

Оружия дома не обнаружилось, но вот ботинки Джорджа оказались измазанными черной грязью. Затем отыскались брюки, также испачканные грязью. Кроме того, был найден старый плащ в каких-то пятнах. Пощупав плащ, инспектор заявил, что он влажный. К тому времени вернулся из церкви пастор. Он удивился заявлению инспектора и стал доказывать ему, что плащ совершенно сухой. Но инспектор не слушал. Он добавил, что видит на плаще лошадиные волосы.

Эти вещи были взяты как доказательства. Затем вся полицейская компания вернулась к лошади, которая еще была жива. Лошадь добили, затем вырезали из ее спины кусок мяса с шерстью, чтобы отправить на анализ, и тут сделали удивительную для следствия вещь – окровавленный кусок мяса был положен в тот же мешок, где уже лежала одежда Джорджа. Так что когда все это привезли в участок и передали полицейскому врачу, тот, разумеется, нашел на плаще и свежую лошадиную кровь, я волосы.

Вечером в тот же день Джордж был арестован прямо в его конторе.

– Я этого давно ждал, – печально сказал Эдалджи, когда увидел инспектора, и эти слова были тут же занесены в протокол как доказательство его вины.

Когда Эдалджи начали допрашивать о том, что он делал в последнюю ночь, он сказал, что вечером ходил в деревню к сапожнику и поэтому его ботинки и брюки в черной грязи. Кстати, черная грязь была именно на дороге, а лошадь лежала в канаве, вырытой в желтой глине. Затем, как сказал Эдалджи, он вернулся домой и спал всю ночь в одной комнате с отцом, после чего утренним поездом уехал на работу.

Показания сына подтвердил и пастор, который плохо спал в ту грозовую ночь и потому просыпался и видел, что сын спокойно спит.

Когда в округе стало известно, что местного Джека-потрошителя арестовали, народ кинулся к магистрату, куда доставили для допросов Джорджа. Толпа требовала, чтобы его выдали на расправу. Горячо обсуждалось, почему же этот черный занимался таким отвратительным делом. В общем все, включая полицейских, пришли к выводу, что Джордж таким образом приносил жертвы своим богам.

Суд над Джорджем начался 20 октября 1903 года.

Вначале прокурор на основании выводов следователя заявил, что Джордж совершил свое черное дело вечером, в десять часов. Именно тогда, по его словам, он ходил в деревню и испачкал ботинки. Но тут же обнаружилось, что Джорджа в это время многие видели в деревне. К тому же ветеринар категорически отрицал такое время преступления – ведь утром лошадь была еще жива и кровоточила. Так что прокурор по ходу процесса переиграл версию и стал доказывать, что Джордж зарезал лошадь в половине третьего утра.

Следовательно, как утверждало обвинение, молодой человек тихонько поднялся среди ночи, оделся не замеченный родными, прошел около мили по полям, пересек железнодорожные пути, зарезал лошадь и тем же путем вернулся обратно.

Судья спросил: следила ли в ту ночь полиция за домом пастора. Судья был свой, местный, и он знал, что полиция давно подозревала, что именно Джордж и есть преступник. В ответ на этот вопрос инспектор сообщил, что за домом пастора в последние дни непрерывно наблюдали шесть полицейских. В ту ночь они ничего не видели, потому что ночь была дождливой, а преступник дьявольски хитер.

На этом этапе суда вновь появился инспектор и предъявил вещественное доказательство – ботинок Джорджа, который теперь был уже не в черной, а в желтой грязи. Как это случилось? Инспектор ответил, что он искал следы Джорджа в грязи рядом с лошадью. А так как следов там было очень много, потому что вокруг стояла толпа шахтеров, то он вдавливал ботинок Джорджа рядом с имевшимися следами. Наконец, он отыскал след, равный по размеру. В чем и принес клятву перед судом. Поэтому ботинок оказался в желтой глине.

Даже судья был удивлен таким методом доказательств. Он спросил, а сделан ли гипсовый отпечаток следа.

– Нет.

– Как же вы мерили его?

– Палочкой, – ответил инспектор.

Затем был вызван специалист-графолог мистер Гуррин, который за семь лет до того отправил в тюрьму невинного человека, утверждая, что его почерк тождествен почерку преступника. Эксперт смело заявил, что сравнил почерк Эдалджи и почерк подметных писем и убежден, что писал их один и тот же человек, который, правда, до неузнаваемости изменил свой почерк.

Этого оказалось достаточно. Суд приговорил Джорджа Эдалджи к семи годам тюрьмы за особо циничное и зверское преступление.

Самое удивительное, что, пока шел суд, была зарезана еще одна лошадь. На это судья заметил, что дружки Джорджа, оставшиеся на свободе, совершили преступление, чтобы запутать суд, чего им сделать не удастся.

Эдалджи проследовал в тюрьму. В следующем месяце полиция получила еще одно насмешливое анонимное письмо, написанное тем же почерком. Затем была зарезана еще одна лошадь. Но и это не оказало никакого влияния на судьбу Джорджа.

Процесс не остался совсем уж незамеченным. С опозданием на него обратили внимание газеты, а затем и либералы, борцы против расизма, которые были убеждены, что Джордж стал жертвой расовых предрассудков. Вскоре после процесса в правительство была послана петиция, подписанная десятью тысячами шотландцев. В том числе несколькими юристами.

Никакого ответа от министерства внутренних дел получено не было. Но во второй половине 1906 года Джорджа неожиданно вызвали к начальнику тюрьмы и сообщили, что он может убираться на все четыре стороны. Он не был оправдан, не был амнистирован, он был просто «отпущен».

Выйдя из тюрьмы, Джордж оказался в жутком положении. Обвинения не были с него сняты. Он остался под надзором полиции. Следовательно, ни о какой работе в области права он и мечтать не смел.

«Скажите, что мне делать? – обращался он в письме к Конан Дойлу. – Я виновен или я невинен? Мне никто этого не говорит. Почему они хотят, чтобы я умер с голода в этой стране?»

Прочтя это письмо, сэр Артур Конан Дойл понял, что именно в защите невинного человека и есть смысл его жизни. Что это дело спасет его.

Конан Дойл признал, наконец, что он и есть Шерлок Холмс. Нелюбимый, казалось бы, герой, настолько сросся с автором, что Конан Дойл говорил, действовал и вел расследование так, как его провел бы Шерлок Холмс.

* * *

Конан Дойл отлично понимал, что дело Джорджа Эдалджи не изолированно, что оно лишь одно в ряду подобных дел, которые вот уже несколько лет вылезают на поверхность, как верхушка айсберга расовой ненависти, того тупого мещанства, что питало русских черносотенцев, французских и немецких антисемитов, которое приведет (об этом Конан Дойл не знал, но его труд был обращен и в будущее) к власти фашистов Италии и Германии.

К тому времени подобные дела шумно прокатились по всей Европе. Достаточно вспомнить о деле Дрейфуса во Франции. Менее известно сегодня, но в те годы широко обсуждалось дело в венгерской деревне Тисаэслар.

Об этом деле Конан Дойл отлично знал, знал и о роли, которую оно сыграло в истории криминалистики.

В апреле 1882 года в венгерской деревне Тисаэслар на берегу Тисы пропала без вести четырнадцатилетняя девочка Эстер Шоймоши. Она пошла в лавку за краской. Краску Эстер купила и отправилась домой. Но до дому не дошла.

Хватились к вечеру. Мать и другие родственники побежали по деревне искать девочку, но никого не нашли. Возле синагоги (а в широко разбросанной по холмам деревне жили венгры, немцы, евреи) мать встретила синагогального служку Шарфа, и тот постарался успокоить женщину, рассказав, что в соседней деревне тоже недавно пропал мальчик, да нашелся на следующий день.

Девочку так и не нашли. А это было удивительно, так как по дороге ей не надо было проходить через лес либо пустынные места. Дорога шла по деревне берегом реки.

Прошел месяц, прежде чем по деревне поползли слухи, что Эстер убили евреи. Откуда пошел слух, неизвестно, но следует подчеркнуть, что в венском рейхстаге этот округ представлял ярый антисемит Оноди, который не раз утверждал, что евреям нужна кровь христианских детей для их дьявольских жертвоприношений.

Кто-то где-то сказал, будто пятилетний сын Шарфа проговорился, будто тот заманил девочку в синагогу, и там ее зарезали.

Почти через два месяца в деревне появились следователь Бари и несколько полицейских. Следователь Бари перед отъездом в деревню получил указания депутата Оноди обязательно отыскать еврея и доказать его вину. Для начала схватили и стали с пристрастием допрашивать пятилетнего сына Шарфа, но тот перепугался и готов был рассказать, что угодно, только чтобы злые дяди его отпустили. Тут следователь сообразил, что на показаниях пятилетнего мальчика дела не построишь – нужны свидетели покрепче. Для этой роли подходил четырнадцатилетний сын Шарфа, болезненный и нервный Мориц. Морица увезли из деревни и остановились на ночь в доме одного из помощников следователя. Там мальчика заперли в темном подвале, и, когда он, перепугавшись, стал проситься на волю, следователь объяснил ему, что никогда больше не выпустит его наружу, если тот не расскажет, как его отец убил несчастную Эстер. Мальчик все не сознавался. Тогда следователь с полицейскими ворвались в подвал и колотили мальчика до тех пор, пока он не лишился чувств. На крики мальчика прибежала служанка, тогда схватили и ее и жестоко выпороли, сказав, что убьют, если она хоть кому-нибудь промолвит слово, как они обращались с мальчиком. Затем стражи порядка вернулись в подвал и не вышли оттуда, пока Мориц не «сознался» в том, что именно его отец вместе со своими единоверцами затащили девочку в синагогу, там ее раздели, распяли на столе, затем мясник Шварц перерезал ей горло. Остальные евреи помогали убийце. Кровь жертвы собрали в кастрюлю.