Текст книги "Поединок. Выпуск 16"

Автор книги: Анатолий Степанов

Соавторы: Борис Савинков,Валерий Аграновский,Анатолий Луначарский,Владимир Яницкий,Юрий Митин,Анатолий Удинцев
сообщить о нарушении

Текущая страница: 27 (всего у книги 44 страниц)

Владимир Яницкий

ЦАРСТВО МОРДАСТОЕ[1]1
  Гонорар за рассказы автор перечисляет в фонд Мемориала жертвам сталинизма.


[Закрыть]

Срок один

Характерно, что бандит, убивший двадцать человек, растлитель малолетних, последний зверюга, отсиживает такой же срок, какой, допустим, слесарь-сборщик, однажды сказавший, что «студебеккер» – отличная машина. «Восхваление иностранной техники!» – значит, враг народа, значит, политический.

_______________

* * *

Двадцать пять

Один дух железную дорогу всю спустил налево – двадцать пять лет получил, другой трансформаторной ленты украл – столько же: хищение соцсобственности – одинаково. Тогда многие сидели за трансформаторную ленту, она хорошо шла на подошвы ботинок. За две машины картошки, как и за два присвоенных миллиона – двадцать пять.

Кто троих убил, ходит посмеивается: а мне десять дали.

Новый срок

Срок у него минимальный – четыре месяца. В шахту идти – «не пойду». Кум рядом смекает: «Ага, антисоветский саботаж – пятьдесят восьмая, пункт четырнадцатый – десять лет».

Обычная история

Заключенный лагеря – участник революции и гражданской войны, два ордена Красного Знамени, обращается к начальнику лагеря: «Понимаешь ты или нет, что я Советскую власть строил?!» Тот все понимает.

Жил-был художник один

На одном заводе еще недавно работал художником человек. Теперь он на пенсии. Немцы с него в концлагере сняли скальп. И он хорошо помнит того немецкого профессора, который возглавлял лабораторию. В плену у немцев он был четыре года. Последующие десять он находился в нашем лагере за то, что находился в немецком. Всего четырнадцать. У него есть парик, наколка и некоторые впечатления для сравнения.

Следующий

Люди выходили из трюма корабля, стоящего на причале, бесконечной длинной лентой. Голова колонны уже приближалась к сопке, а хвост все никак не показывался из трюма. Тысячи, много тысяч людей. Казалось, они идут с морского дна через корабль, который служит воротами.

У трапа стоял начальник конвоя и бил большим деревянным молотком по спине каждого сходящего с трапа на землю: р-раз! два! Он считал до четырех, конвоир отмечал четверки на учетной доске. И тут, как ударил очередного и замахнулся на следующего, этот следующий вдруг так на него посмотрел, таким жгучим и пронзительным взглядом, что опустилась рука начальника конвоя, содрогнулся он от страшной, почти физической силы этого взгляда и ничего уже понять не мог.

А люди шли мимо, шли и шли. Их надо было пересчитать, перед тем как убить, перед тем как прекратить вообще всякий счет их здоровью, состоянию духа, жизням, перед тем как набить их трупами рвы, где их никто и никогда больше не сочтет, – и для удобства в счете, чтоб не сбиться, требовалось ударять по спине: р-раз! два! три! четыре! – отметка сделана, следующий!

Смена караула

– Врагов народа из-под охраны сдал.

– Врагов народа под охрану принял.

Все – зеки

Охранники на вышках – зеки, все начальство лагерное – зеки, сам начальник лагеря – зек. На три лагеря один оперуполномоченный – не зек, остальные – все зеки. Сами сидят, сами себя и охраняют.

Любимые портреты

Знаменитая четверка – Маркс, Энгельс, Ленин, Сталин – вытатуирована во всю грудь. На зоне старый вор спросит: «Ты что, в партию вступил?»

А портреты – дело такое: попал под трибунал, стрелять нельзя. В приговоре объявляется: свой, но оказался под влиянием враждебных элементов, следует срок, а не расстрел.

Расскажет все это вору, как портреты его спасли. А вор ему возразит: «Стреляют-то не в грудь, а в голову, ты бы еще на лбу их вытатуировал».

Стреляют не просто в голову, стреляют в затылок, однако спасли портреты – факт.

Паек и рацион

Для примера. В шахте килограмм хлеба в день. Забойщику – кило двести. «Поверхностным» рабочим – 750, на лесоповале – 800 граммов. Вальщикам килограмм. В каменоломнях и шпалорезах – 800 граммов. Тюрьма следственная – 450. Пересыльная тюрьма – 550. Закрытая тюрьма – 600. Изолятор – 300 граммов, на четвертые сутки горячая пища. Городской лагерь – 650.

Кроме хлеба – турнепс, жмых, соя, рыба низших категорий. Варили с чешуей, с кишками. Картошка шла нечищеная.

Приварок ограничен. В лагерях от Урала и восточнее в пищу шла китайская крупа – чумыза и гаолян, нередко китовое мясо. Ничего вдоволь. Мечта была нажраться хоть муки с кипятком. Как выйду на волю – ведро сожру. Именно ведро, не меньше, меньше чем о ведре и не думалось даже, неужели на воле ведра не найдется? Найдется. Вот как выйду, так и сожру первым делом муки, ссыпанной в кипящую воду, – затирухи.

Запеканка по-стахановски

Стахановский дополнительный паек представлял собой две запеканки из соевой муки длиной приблизительно десять сантиметров, шириной сантиметров пять и высотой три.

Хорошо жить

Лежать на масле, а салом укрываться называлось хорошо жить.

Темные черточки в отдалении

Росомаха способна бежать за людьми довольно долго. На снегу она оставляет небольшие следы, напоминающие следы младенца, если бы он ходил босиком. У нее длинные острые когти, которыми она разрывает мясо. Выпив кровь и выжрав внутренности, она оставляет блюдо. Вид людей вызывает у росомахи волчий аппетит. Их много, они идут далеко от нее, близко к ним она боится подойти. Кто-нибудь из них обязательно упадет, обязательно, вот сейчас. Нет, не упал. Показалось. Покачнулся просто. Острыми звериными глазами росомаха вглядывается в узенькую полоску черных палочек, теряя на снег под лапы обильную слюну. Не может быть, чтобы за целый день, вот сколько она бежит, никто не упал. Это случится обязательно. И тогда она разорвет с урчанием темную несъедобную шкуру и вонзит клыки. И будет наконец сыта.

Две рабочих смены и турнепс

Ты, скажем, не умеешь кирковать землю, вот и не успеваешь. Конвой меняется, а ты остаешься. Это значит, работаешь две смены, возвращаешься в лагерь ночью. В шесть утра подъем. Жрать: мороженая капуста да турнепс. Сможешь ли ты жить?

Рацпредложение Лисы

Однажды режимную бригаду вывели на трассу. В «режимке», кроме постоянных клиентов, или постоянных бригадников, – пятидесяти человек, присутствует довод (отказники, воры). Попался усиленный конвой: семь человек, три собаки.

Работа шла в общем оцеплении, строили дорогу. Встретилась скала, что делать – непонятно. Некто Лиса, из отказников, взял с собой четыре-пять работяг и прикатил на объект бочку мазута килограммов на триста. Мороз стоял приблизительно около сорока. Бочку разлили на камнях и подожгли при помощи сучьев еловых и коры. Поднялся очень сильный огонь. Скала начала трескаться, распадаться огромными кусками. Когда огонь прогорел, под воздействием мороза она еще начала трескаться. Бригаду снимали, уводили на отдых и приводили снова.

Норма выработки на скалу составляла 0,25 м3, «лисин» метод дал от 800 до 1000 процентов выполнения плана. Дорога была объектом чрезвычайной важности для строительства. Бригаду со стройки в лагерь сопровождал духовой оркестр. По прибытии в лагерь ее расформировали. Каждый заслужил право перейти в обычную бригаду.

Знаменитая теплушка

На небольшие расстояния возили в теплушках, деревянных вагонах. Их не отапливали: боялись – заключенные подожгут вагон. Сами, мол, надышите.

Иногда удавалось вырезать пол у вагона. На этот случай были предусмотрены специальные вилы, смонтированные за вагоном. Как в лючок нырнул, так вилы в бочок и получи.

На станции дверь открывалась, возле нее четыре солдата становились с автоматами в упор. Бочку с парашей из вагона за ручки вытаскивали. В вагон втаскивали бочку с баландой. Черпака нет, как делить, как разливать, охрану не интересовало. Миска-то у каждого, вот мисками и черпали себе.

Начальник не замерзнет

Солдат одет: тулуп, ватные штаны, валенки. Еще рукавицы меховые на тесемках, как у ребенка. Руки на карабине, с карабина снял руки, в рукавицы сунул, согрел и опять на карабин. Офицеры на ногах носили торбаза. Мех оленьих ножек – фамуса. Из фамусы шили сапоги – торбаза. На подошву шла хребтина, вовнутрь вместо носка на голую ногу надевался чиж, а подошва под ступню выделывалась ягелем – мхом. Можно спать на сопке в шестидесятиградусный мороз, выставив ноги из палатки наружу.

Тепло одет

Когда под телагой другая телага, только без рукавов, с рукавами попросту не влезешь туда, считалось, тепло одет.

Шайтан-гора

Руду здесь у подножья добывали касситеритовую. И носили ее в корзинах на гору по тропинке мимо лагеря, расположенного наверху, в так называемую обогатиловку. Можно было провести канатную дорогу, можно было обогатиловку построить у подножья же, но поставлено и организовано было именно так: метров семьсот – восемьсот следовало подниматься с рудой за плечами на гору и еще с полкилометра идти мимо лагеря по плоской вершине, а потом спускаться за новым грузом. Так часов двенадцать, почти ничего не жравши.

Природная могила

Ров под Шайтан-горой вымыло талыми водами: километров пятнадцать по окружности в длину, метров десять – двенадцать в ширину и семь в глубину кто-то когда-то хотя бы на глазок измерял его. Бульдозером такое не вырыть, и зачем? Тогда как же еще, если не талыми водами или как-нибудь по-другому, но естественным путем?

Вероятно, на протяжении многих лет старалась природа, люди завалили трупами лет за десяток.

Директива решимости

Конвой применяет оружие без предупреждения. «Побежишь – собаку пущу. Собака не догонит – пулю пущу. Пуля не догонит – сапоги сниму, сам догоню». Конвой шуток не признает. Шаг вправо, шаг влево – побег и очередь. Резких движений лучше вовсе избегать.

Проявление несимпатии

Не понравилось начальнику лагеря твое лицо – вывел за зону, прямо в харю плюнул пулей из маузера, с которым гражданскую провоевал.

В отпуск домой

Рыжий веснушчатый Романов. «Рукавицы принеси, – сказал ему охранник. – Да вон они. Да забыл я их». Рукавицы в двадцати шагах, но считаются за зоной. На снегу валяются у тлеющих головешек. Романов послушался, охранник автомат вскинул, и фонтанчики крови забили из Романова. Все слышали, все видели, но считается – побег и пресечение побега, а значит – для поощрения отпуск в родную деревню, где и водки и баб вдоволь. Рукавички свои оброненные сам поднял, сходил – не поленился.

Справедливости ради

Генерал Никишев издал приказ: чай, табак, сахар в первую очередь работягам, а конторе то, что после останется. И узнал, что приказ не выполняется, контора в первую очередь себе все забирает.

Приехал на машине часов в пять утра на территорию рудника, вышел из машины: телогрейка, сапоги кирзовые, грязные, специально раздобытые, шапка домиком. Походил по руднику, посмотрел, сам незаметный, маленький, в бревнах копошится – никому до него дела нет. Мало ли как попал, мало ли кто такой, ну мужичок, ну вольнонаемный.

В седьмом часу привезли зеков. Прибыло начальство, открылся магазин. Он – туда. «Дай», – говорит завмагу и перечислил, что ему надо. Завмаг: «Да пошел ты знаешь куда». – «Я трудился. Мне положено. Приказ знаешь? Я из шахты, посмотри, весь какой грязный. Мне в первую очередь». Бузить начал. Завмаг, теряя терпение, обругал его. Тогда он схватил палку и начал бить ею наотмашь по витрине, банкам-склянкам. Прибежала милиция, стала собираться толпа. Чем народу больше при сем, тем лучше: эффекты любил.

Всей толпой идут к капитану. Приходят. «Я тебя посажу. Ты у меня теперь гнить будешь, – капитан ему. – Документы!» И тут наступает его звездный час. Достает, протягивает. Капитан меняется в лице, вскакивает: «А! Да я!» Начинается расправа. Откуда-то прибегает его личная охрана, которая до сих пор только наблюдала. «Вызвать мне того. Вызвать мне другого. Не выполняете мой приказ, сволочи!» Привели завмага ни живого ни мертвого. Распорядился: «Пойдешь в шахту». Увидел в окно самого тощего, самого последнего фитиля, тот шел, за стеночки держась: «Будет завмагом!» Навел порядок и уехал.

Клятва

Костя, которого придурком считали, залез на крест. Крест огромный, гнутый, соборный. Собор внутри «малолетки», а «малолетка» сама в бывшем монастыре. Костя на кресте сидит высоко. Если упадет – убьется, начальству отвечать. Начальник лагеря ходит вокруг, уговаривает Костю слезть. Костя ему: «Что дашь?» – «Пончиков хочешь?» – «Много?» – «Сколько тебе надо?» «Пятьдесят». – «Хорошо, ты их получишь». – «Поклянись». – «Честное слово». – «Ты именем Ленина-Сталина поклянись». Клянется начальник – куда тут деваться. Можно засранца и с лестницы стащить, но пончиками накормить вроде проще. Клятва страшная дана, не исполнить нельзя. Не исполнишь мальчишка напишет или просто товарищам скажет, и попал в НКВД.

Ему, конечно, всыпят хорошо потом и за крест, и за то, что клясться заставлял, но сначала пончиками накормят.

Как играли

На «малолетке» особенно жестоко – на всё. Часто на хлеб. Можно было хлеб до конца срока проиграть. Проигравший питается – ничем не брезгует, а у выигравшего на кровати полтонны хлеба уж лежит. Вокруг кровати шестерки пасутся, за пайки задания выполняют. Можно проиграть картошку из супа, всю картошку из супа до конца срока.

Дядя Ваня-шакал

Фигура на тюрьме – надзиратель дядя Ваня. Сам здоровенный и лапы здоровенные, что верхние лапы, что нижние. Нижние сорок восьмого размера. И добрый. Придет в камеру после отбоя. А голодно было. Некоторые от голода становились дистрофиками. Пальцем потычет в самых дошедших: «Ты, шакал, и ты, шакал, и ты, шакал. Все пойдете со мной, шакалы». – «Куда, дядь Вань?» – «Работать». – «Да мы не можем». – «Я вас научу». – Приведет в коридор. Поставит перед ними таз перловой каши и скажет: «А теперь работайте».

И другой

«Полуторка» его звали. Тоже здоровый, тоже надзиратель. Серые глаза, совершенно ничего не выражавшие. Квадратная рожа. Этот как робот. Звали «Полуторка», потому что «полтора Ивана».

Архитектурный стиль

К бараку пристраивался барак, к нему с торца еще барак, к нему – еще. Когда ожидалось прибытие этапа и зона не могла разместить всех, происходило рождение нового архитектурного стиля – динозаврического: бараки вытягивались по зоне, напоминая гигантских динозавров.

В метель

Один вольнонаемный подрядился строить бараки. Заключил договор на строительство четырех. А на Колыме построить барак – дело непростое: леса там нет, и деньги за это платят немалые.

Вот закончил он свое строительство, приезжает в пургу в управление на аэросанях: «Поехали смотреть». Поехали. Подъехали к одному, посмотрели, покружили – нормально, нравится; посмотрели другой, с трудом пересмотрели все: метель метет. Вернулись в управу, подписали документы, вольный получил свои денежки и уехал, и его больше никто не видел. А барак-то один стоит. Четыре ведь смотрели. Смотреть-то смотрели, а стоит один.

Мыши

Зеки разводили полярных мышей. Кормили чем придется и дрессировали их.

Верные друзья

Колымскому зеку собака что мышка. Придавил, разорвал, сожрал. Забежала собака за зону, пусть овчарка, жить ей не больше получаса. Освежуют, только на костре дадут чуть закоптиться и съедят. Боялись собаки этих людей.

Врачи

Были врачи – зеки, которые начальства не боялись. Идет развод. Мороз ниже тридцати. При морозе ниже тридцати начальник не имеет права выгнать зеков на работу без подписи врача. А врач смотрит, потому что в случае чего потянут его. «Ну-ка, сними валенки, что у тебя там. Ага, носков нет, не подпишу». Начальник рычит на него: ты чего это, мол. Тот начальника не слушает, не подписывает.

Откуда ветерок

Начальник всех бы выгнал на работу, но боится, что донесут. Донесет ближайший же его помощник, и не в том смысле, что люди отмораживаются, значит, калечатся, а в том смысле, что они калечатся по воле самого начальника, из вредительства, для срыва выполнения государственного плана по лесу или золоту, а это уже диверсия против советской власти, статья 58.

Еще статья

«Пятьдесят восьмую захотел? Мало тебе твоего букета? – спрашивал зека следователь. – Ты чего себе позволяешь, а?» – «А что я себе позволяю, оправдывался зек. – Воры попросили, я и рассказал им несколько историй». «Воры попросили, воры попросили, – ворчал начальник. – Пока ты рассказывал про своего Робинзона Крузо, тридцать человек работу бросили, слушали, значит, саботировали. И ты – зачинщик».

Симкина свадьба

Надсмотрщица по имени Сима – зверь. Мордовала баб, те ворам пожаловались. Сама из деревенских. Подруга сманила на все готовое: харчи, форму и власть. Падла всегда за власть держится. Симке старлей обещал выдвижение, если она будет стараться. Старалась вовсю.

Плохо еще зная лагерь, пришла как-то вечером к ворам порядок в их юрте навести. Вошла, только рот открыла и оробела, не зная почему вдруг. По-кошачьи подкрался Чахотка, долговязый страшноватый детина, с глазами, залезшими вовнутрь голого черепа, длинный нож тускло блеснул. «Пойдем, милочка, прочистим трубу», – зловеще пропел его могильный голос.

Симка была просунута в тесную дырку оконца, протиснута, почти вбита по локти напрочь, так что не могла пошевелить руками, а только беспомощно ерзала и извивалась. Чьи-то лапы, многочисленные, как лапы осьминога, мягкие и нахальные, казалось, с присосками, заботливо содрали с нее ватные штаны. Она поняла и замерла.

Ее рыхлый белый зад засиял луной, словно освещая помещеньице. «Ты крути, виляй», – хрипло и требовательно сказали ей и для убедительности бухнули кулаком по выгнутой спине – она подчинилась, чувствуя, как ее поливают откуда-то чем-то теплым.

Воры толклись, толпились на пятачке пола, возле нее, толком не знавшей мужчин, налезали, мгновенно соскальзывая – она их не видела. Она видела звезды, заплывшие слезами, и тщетно пыталась сосчитать их, Симка зверь, надсмотрщица.

Отец и сын

Оба попали на зону. Отец с матерью уже не жил тогда. Мать послала сыну посылку. Сын, сидя на нарах, забрался в нее – в ней и сало и остальное, он с сала начал, отрезал ломоть, жрет, вкусно почавкивая.

Отец под ним на нарах спал. Встал, сына за ноги облапил: дай, просит отцовская коварная, неверная, хотя и жизнь подарившая, морда. Сын пхнул его ногой в грудь: пшел. Отец сзади подобрался, саданул сына по горлу ножом, сын давится, кровью захлебывается, с нар съехав, а отец обтер нож об штаны – медленно провел им в одну сторону, в другую, и сало початое себе отрезает. На белом ломте розоватая жилка сыновьей крови, сало на губах лоснится. Видавшая виды охрана – и та таращится удивленно.

Значение термина

Пора пояснить, кто такой вор. Вы думаете тот, кто украл что-нибудь. Неверно. Можно ничего не украсть, а быть вором, а можно всю жизнь воровать, но вором при этом не считаться. Термин «вор» в лагере употребляется скорее в значении старорусского «бандит», «разбойник».

Вражда

Начальство указывает сукам: там воры живут. Суки врываются ночью, истребляют воров. Приезжает спецлагсуд, всех сук к стенке, пулемет: тра-та-та – нет сук, и воры вырезаны. Или ворам говорят: «Суки в том бараке и вон в том». Воры на сук бросаются, перебьют. Спецлагсуд воров к стенке, пулемет: тра-та-та. Ни воров, ни сук, ни вражды.

Кто они

Суки – это бывшие воры, позанявшие в лагере определенные должности. Воровской же закон говорит: никакой должности не занимать. Конечно, если вор захочет работать просто так, землю поковырять лопатой или бригаде помочь – никто ему запретить не может.

На работу воры выходили, но сидели у костра, а бригадир им полешки подкладывал и чай подавал. Если в бригаде воры, бригада чувствует себя совсем по-другому. И палка не у бригадира, палка лежит возле них. Бригадир драться ею не смеет. Мужики жаловаться бегут на своего бригадира не куму, как теперь, а ворам. А те ласково ему: «Миленький, ты чего? Али повязку надеть хочешь, али чекистам в помощники затесался?» Один раз предупредили, второй раз говорить уже не станут – исполнителя пошлют.

И почему

Воровская юрта открыта для всех – пожалуйста. Почему все ворами не становились – вопрос. Их закон строг; если сходка постановила: идти и убивать тебе – значит, иди и убей. Не каждый мог. Правильно, каждому свое. В рабском мире – рабский человек, хочешь быть рабом, нравится если – будь.

Завязал

Выйти можно. Достаточно на собрании объявить: воры, я завязал. Ну что же, завязал и завязал, тем более если человек освобождается. Тогда соберут денег в дорожку, одежду: «На, носи, новую жизнь начинай». Но если опять попал на зону, то уж на общих основаниях, сходка назад не примет.

Восстановление в правах

Если не прирежут за неуплату карточного долга или еще за какую-нибудь провинность, назад примут только за большую заслугу. Могут приказать принести голову такого-то. «А-а, принес, теперь садись с нами чай пить. Теперь ты наш». Наливают ему, усаживают получше.

Дуэль

На одной пересылке вышел сука вперед и говорит собравшимся ворам: «Хочу попробовать воровской крови». В руках два ножа. Первого он зарезал. Зарезал и второго, третьего. Четвертый зарезал его.

Петля на шее

Гитара в руках. Петля на шее. Поет в воровской юрте. Классно поет. Несколько часов. «Ну все, иди, – говорят ему, наслушавшись. – Сегодня ты не умрешь. Приходи завтра». Приходит на следующий день. «Сегодня не умрешь», – опять объявляют ему.

Так певец ходил и пел много дней подряд, пока сам не удавился.

У костра

Бригада воров вышла на работу. Свалили дерево, сложили из него костер – метра три, расселись сами вокруг него и греются, не работают. Охрана не знает, что с ними делать. Стрелять – далеко, не видно в кого. Орать толку не будет. В оцепление с оружием не войдешь – отнимут оружие, да и самого кончат.

Начальник лагеря подошел все-таки. «Сидим, братцы?» – «Ага, начальник». – «Неплохо бы и поработать, – сказал и выразительно посмотрел на лопаты. – Землю покопать». – «А ты вырой себе могилу, мы тебя быстро закопаем». – «Я знаю, что вы, будь ваша воля, меня бы заживо съели». – «А будь ваша, вы бы нас расстреляли». – «Тоже верно, расстрелял бы. Но раз нет ни вашей воли, ни моей, так и будем жить».

Удачный побег

На вид старикашка – лицо старое, а мышцы крепкие, и мужик еще молодой. Подошел к конвоиру, тот у костра грелся, и попросил прикурить. Конвоиру вставать за головешкой лень, в тулуп уткнулся и сидит. «Сам, говорит, – подойди». Человек шагнул к костру, головню взял и конвоиру в морду. Конвоир опрокинулся, перебултыхнулся на спину и винтовку выронил. Человек винтовку подхватил и направил на остальных троих, которые сидели по углам ямины, потребовал бросить винтовки. Подозвал молодого паренька и сказал ему вытащить затворы. С пареньком и ушли вдвоем, никто больше не пошел. Так их нигде и не видели.

Труп на вахте

А то положат на вахте труп беглеца, забитого в тайге прикладами ведь специально на себе приволокут. Смотрите и делайте выводы. Бригада мимо на работу идет.

Оркестр

Идет и под оркестр. Если передовая бригада или день передовой, ударный. Вместо синего трупа – трубачи и барабанщики. Дуют и лупят вдохновляющие на подвиг марши.

Ключ в двери

Человеку надо было всего-навсего открыть дверь, закрыть ее за собой, сделать два шага по коридору, открыть вторую дверь – и тут он вне досягаемости охраны, на свободе. Ключ он держал в руке, сидел наготове и ждал той минуты, когда раздадутся шаги конвоя. Вот шаги раздались, он ступил к двери и замешкался, всовывая ключ в замочную скважину. Вместо того чтобы открыть дверь сразу, он открыл ее на пять секунд позже. Конвой проходил мимо, когда он шагнул в коридор. Сирена, тревога, его схватили он кончился на этом. Неудачный побег, как правило, приканчивает зека. В его ситуации ошибаться нельзя было, нельзя было пять секунд поворачивать ключ в двери. Одну секунду, только одну секунду, и выйти, и в запасе еще четыре секунды, ровно четыре, пока охрана, конвоиры, за углом. Понятно, в носках, на цыпочках, по-кошачьи, еще как-нибудь, но ведь спасение, господи. Все рассчитано, и не им самим, за ним ведь силы стояли, чья-то заинтересованная мысль, чьи-то связи и связишки, возможности, расчет, радение, самолюбие, наконец. Свобода – это ведь не министром становиться, и не отцом, и не женихом, это становиться собой, возвращать себе себя, с чем еще можно сравнить? Как же нельзя ключ-то заранее сунуть в скважину, пристроить, приладить его там, нащупать это соответствие бороздочек, чтобы только повернул в полсекунды и – там. Этот ключ попробуй достань, кто-то жизнью за него заплатил, и ему не просто так, а за бесценные заслуги добыли. Да-а, все полетело теперь прахом, все.

Брошенные лагеря

Там, где золото выработано или произошло что-нибудь таинственное, стоят по трассам деревянные, а то и железобетонные столбы, рядом валяются куски железа, доски, арматурные палки. Здесь нет живых, здесь все мертвы, и все мертво. Кто теперь расскажет? Хлещет дождь по остовам бараков, они здесь памятники, они здесь могильные кресты, они гробы здесь и они могилы. Раскопай, возьми в руку киркой пробитый череп, скажи ему, что он жив.