Текст книги "Радуйся, пока живой"

Автор книги: Анатолий Афанасьев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 23 страниц)

3. Чистильщики из преисподней

Генерал Самуилов задумался над списком группы «Варан», сидя за девственно чистым столом. Весь список был у него в голове.

Само возникновение группы, вероятно, следовало рассматривать прежде всего как чудовищную авантюру – прыжок в полную неизвестность. С того момента, как «Варан» начал действовать, отсчет времени пошел в обратную сторону, но не в советские времена, значительно дальше и глубже, легко сметая короткие неустойчивые эпохи человеческой цивилизации. Тяжкое, почти невыносимое для одинокого сердца путешествие, от которого Самуилов уже не единожды зарекался.

Воображаемое скольжение по пластам времени перемежалось долгими остановками, переносило генерала в некую виртуальную реальность, где царил дымящийся хаос первоначального бытия и встречались такие кровожадные монстры, по сравнению с коими все нынешние, потерявшие стыд и совесть повелители судеб казались розовощекими младенцами, не нюхавшими ада. Роковая дорога с ученическим цеплянием за гребни веков приводила не к началу начал, как следовало бы, не в палеолит и мезозой, а таинственным образом погружала в кошмарные миражи человеческого естества, в звериную, первобытную натуру, но именно там, в океане черных, смутных страстей, таилось объяснение всему сущему на земле и всех происходящих на ней бед и катаклизмов.

Возглавил группу полковник Павел Арнольдович Санин, человек строгой аскезы, обладающий кое-какими столь редкостными личностными качествами, которые наводили на мысль о его внеземном происхождении. И впрямь биография полковника, отраженная в документах, изобиловала странными прорехами, занимавшими иногда по нескольку дней, а один раз – растянувшейся на год. Полковника Санина выбрали из десятков претендентов с помощью тщательнейшей компьютерной разработки, а также учитывая свидетельства очевидцев его жизни. Ошиблись или нет – покажет время.

Генерал скрупулезно продумал детали встречи с Саниным (тогда уже резервистом) и все же, что случалось с ним крайне редко, не уложился в заданные параметры.

Первое, что поразило: внешность полковника. По фотографиям и специальной киносъемке генерал обозначил его для себя как давнего знакомца, во всяком случае, думалось, легко бы угадал в толпе, – крепкий сорокатрехлетний мужчина (чемпион Союза по плаванию, снайпер, мастер рукопашного боя) с худым, сужающимся к подбородку лицом, с пепельными волосами, со шрамом на левой стороне лба, с печальным выражением желудевых, как у овчарки, глаз, – но когда увидел его на конспиративной квартире, решил, что произошла какая-то досадная ошибка. В комнату вдвинулся громоздкий, как шкаф, толстяк с умильной рожей чревоугодника. Какая там, к дьяволу, аскеза! Оживший пивной ларек – вот что это было. Самуилова вряд ли можно было чем-нибудь удивить, но тут он на всякий случай уточнил:

– Вы Санин?

– Так точно, товарищ генерал, – бодро отрапортовал полковник.

– Почему в таком виде?

Полковник его понял, благодушно прогудел:

– Жирую, товарищ генерал. Как краб на отмели.

– Меня откуда знаете? Мы встречались?

В желудевых глазах заплясали озорные огоньки – и это было на грани нарушения субординации. Но только на грани.

– У вас же есть мое досье, генерал. Там все сказано.

Самуилов смягчился, сделал приглашающий жест.

– Присаживайтесь, Павел Арнольдович. Побеседуем немного.

После увольнения из Конторы (он служил в дальневосточном филиале) Санин уже полтора года руководил службой безопасности знаменитого банка «Континенталь» и получал там пять тысяч долларов в месяц. Это по налоговой декларации. Сколько на самом деле – известно ему одному. Полковник жил бобылем, развелся четыре года назад, оставив жене двухкомнатную квартиру на Беговой. Детей не имел. Любовниц менял редко. Последние полгода встречался с двадцатидвухлетней Кирой Гремницкой, кассиршей того же банка. Наведывался к ней на Пятницкую раз в неделю, обыкновенно по субботам, после бани, проводил с девушкой два-три часа, но ни разу не остался ночевать. И к себе домой не приводил ни разу. С этим все ясно. Полковник всегда рассматривал общение с женщинами как чисто физиологическую потребность, – в этом, вероятно, причина его незаладившейся семейной жизни. Но почему он так растолстел? Компьютер, руководствуясь новейшими психотестами, выдал характеристику стабильной депрессии, но в таком состоянии люди, как правило, не выглядят жизнерадостными пивными ларьками. Генералу предстояло быстро с этим разобраться. Если Санин выкажет хоть отчасти неадекватную реакцию, придется начинать поиск подходящей кандидатуры заново.

– Вы ведь в курсе, полковник, чем занимаются вверенные мне службы?

– Только в общих чертах.

– И как выглядят эти общие черты?

– Коррупция, экономические преступления. Контора не меняется, ей некуда меняться. Сыск.

– Контора не меняется, – задумчиво повторил генерал. – Поэтому вы нас и покинули так поспешно?

Санин не задал пока ни одного вопроса, что было нормально, но насторожился. В глазах на мгновение остекленела желтизна. Волчья желтизна. «Эх, братец! – подумал генерал, – Ожирение все-таки тебе не на пользу».

– Не знаю, зачем вы меня позвали, Иван Романович, – Санин осторожно выбирал слова. – Вам виднее. Но если хотите поймать на каких-то грешках, напрасно потеряете время. Перед службой я чист. И контору, как вы выразились, не покидал. Это она меня выдавила. Думаю, об этом в досье есть отдельный параграф.

Параграф действительно был и, возможно, они не сидели бы сейчас друг против друга, если бы его не было. Суть в том, что полковник Санин, сделавший в стенах учреждения блестящую карьеру, безупречный контрразведчик, дважды стажировавшийся за океаном и один раз в Европе, награжденный (в мирное время) пятью орденами (в частности, за разработку и выполнение операции «Путина»), пользующийся уважением товарищей, среди которых в прежние годы было немало орлов, не чета нынешним, – так вот, этот человек ни разу толком не объяснил свои внезапные исчезновения. Самое интересное не то, что исчезал, когда хотел и на сколько хотел – бесследно, – а то, что это сходило ему с рук. Правда, Санин «выпадал» со службы все же не совсем наобум, а в те редкие, относительно спокойные промежутки (особисты поймут, о чем речь), когда его присутствие на работе вроде бы не очень требовалось. Присутствия не требовалось, но ведь так не бывает, чтобы сотрудник сидел сегодня в кабинете, уговаривался о каких-то делах на следующие дни, строил планы, а потом, потом вдруг день, два, три, неделю (рекорд – год) не отзывался ни по одному из телефонов. Затем опять появлялся на рабочем месте улыбающийся и бодрый, и вел себя так, словно ничего не случилось. Так не бывает и в принципе быть не может, но с Саниным – бывало. Первое, что приходило в голову, – горькие запойные циклы, чем страдали многие коллеги, но это опять же объяснение для несведущих. Офицеры-алкоголики, принадлежащие к касте неприкасаемых и задетые роковым российским недугом, боролись с ним стоически, бродили по коридорам, похожие на мертвецов, отмякали в туалетах и курилках, но никуда со службы, естественно, не исчезали. Напротив, лезли на глаза начальству, хватались за самые неприятные дела, публично демонстрируя оперативное рвение, не сломленное алкоголем. Те, кто постарше, иногда от сверхнапряжения падали замертво, опрокинутые не пулей, а похмельным инфарктом. И это была достойная смерть, в добрую науку младшему офицерскому составу.

Второе предположение – женщины или игра. Но предаваться этим порокам с такой страстью, чтобы обернуться человеком-невидимкой, а потом – никаких последствий, тоже практически невозможно, если только не допустить покровительства крупного чиновника рангом не ниже министра. Внутренняя жизнь любых спецслужб состоит из множества маленьких и больших тайн, на разгадывание которых у сотрудников уходит масса времени и сил, но предаются они этому занятию с каким-то особым удовольствием, сравнимым с групповым онанизмом.

Восемь лет назад Самуилов тоже заинтересовался феноменом «Крупье» (кодовая кличка Санина) и в охотку провел собственное сверхсекретное расследование. Выводы, к которым пришел, оказались ошеломительными, и он положил «компромат» на Санина в тоненькую папочку заветного архива, где хранилось всего полтора десятка фамилий самых опасных (по его критериям) людей в государстве.

Говорят, сколько веревочке не виться, конец будет, – так вышло и с полковником. Наступила эра предательства, и после мощнейших ударов, нанесенных по конторе при Меченом, асы разведки, матерые рыцари плаща и кинжала посыпались из нее, как горох из прохудившегося мешка: иные сами побежали на хлебные места, других пинками выкинули на пенсию, третьих (тоже немалое число) вколотили по шляпку в паркетные полы учреждения, так что они пикнуть больше не смели. Зацепило и Санина. Новый, назначенный Бакатиным начальник управления заинтересовался неуловимым «элитником» и начал давить на него со всей силой и опытом бывшего партийного работника. Всячески унижал, объявлял нелепые взыскания, демонстративно не замечал и травил. Все управление с любопытством наблюдало за разразившейся баталией, многие даже заключали пари. Те, кто ставил на Санина, ожидали, что наконец объявится его неведомый покровитель и скажет свое веское слово, их оппоненты справедливо полагали, что все прежние покровители давно на помойке. Санин огорчил и тех и других. Он недолго сопротивлялся и подал рапорт об отставке, мотивируя просьбу тривиальным «состоянием здоровья», что в применении к нему звучало по меньшей мере двусмысленно, если учесть, что прошлым летом Санин взял «золотой» приз на внутриведомственном чемпионате по «кун-фу». Рапорт был мгновенно удовлетворен, однако каким-то образом сослуживцам стал известен прощальный разговор между Саниным и прогрессивным начальником управления, после которого последний отбыл на месяц в санаторий «Вороново». Санин якобы зашел в кабинет без доклада и выдал лощеному «американисту» буквально следующее:

– Запомни, курва, не пройдет и года, как будешь в ногах валяться и умолять, чтобы я тебе глаз не выколол.

Привыкший к стерильным подковерным интригам, бывший партиец нашел в себе мужество вякнуть:

– Как вы смеете, полковник!

Санин обогнул стол и что-то нашептал ему в ухо, чего не записало подслушивающее устройство. Но, вероятно, что-то крайне неприятное, раз тот почувствовал необходимость в экстренном лечении. Дело еще в том, что начальник управления, тертый номенклатурный калач, прежде чем расставить на кого-то силки, внимательно изучал объект и про Санина знал, что тот не бросает слов на ветер.

– Грешки мне ваши ни к чему, – улыбнулся полковнику Самуилов, – хотя я не думаю, что вы ушли из конторы, погнавшись за длинным рублем.

На улыбку Санин ответил улыбкой.

– Но именно так и было, Иван Романович. Человек слаб, увы!

Самуилов никак не решался переступить опасную черту, за которой им обоим обратного хода не будет. Кстати припомнил, как сложилась судьба Санинского гонителя. Через некоторое время новые хозяева сковырнули его самого из органов за ненадобностью (слишком засветился), пристроили сопредседателем в богатое общественное движение «За экономическую волю», то есть за былые заслуги не оставили попечением, но радовался сиятельный перевертыш недолго. Вдруг, как гром среди ясного неба, прокуратура завела уголовное дело, взяла с бедолаги подписку о невыезде, и он с превеликим трудом вырвался за пределы рыночной России, и теперь метался по заграницам, оседая то в Вене, то в Париже, нигде не находя надежного приюта. За злоупотребление служебным положением, взятки и растрату казенных средств над ним повисла резиновая статья – от десяти лет до высшей меры. Самуилов не сомневался, что полковник приложил к этому руку, используя сохранившиеся связи, подкинул в нужный момент и в нужное место горяченький матерьялец. Сдержал слово, хотя не совсем так, как обещал.

Полковник Санин ни единым движением не нарушал затянувшуюся паузу, желудевые глаза сияли таким простодушием, что Самуилов порадовался за него.

– Скажи, Павел Арнольдович, – со вздохом начал Самуилов. – Не надоело тебе ваньку валять?

– Не понимаю? – вскинулся полковник, послав чуть вперед могучее тело.

– Хорошо, хорошо, не понимаете и не надо, – Самуилов с повторным вздохом достал из кейса бумаги, разложил перед ним. – Полюбопытствуйте, Павел Арнольдович… Вот, поглядите, убийство банкира Моргулиса… А вот покушение на губернатора Треплева… А это – пожар на Грозненском трубопроводе… А это – авария на Симферопольском шоссе, видите, семь трупаков и среди них не кто иной, как сам Стефан Давыдович Переяславцев… Там еще много такого, почитайте, забавные все истории.

Полковник дисциплинированно, но мельком просмотрел бумаги, поднял на собеседника просветленный взгляд:

– Действительно интересно… Столько невинных жертв – и сплошь загадки. Сплошь висяки. Прежде такого не бывало. Но ведь время лихое, Иван Романович, нехорошее время. Для криминала раздолье. Как говорится, кому война, а кому – мать родна.

Не обратив внимания на издевку, Самуилов продемонстрировал еще один отксеренный документ.

– А это, дорогой полковник, график ваших таинственных несанкционированных отлучек. Поразительные совпадения, не правда ли? Тютелька-в-тютельку. Даже не верится, что можно так наследить.

Санин ознакомился с графиком, где скрупулезно были зафиксированы не только дни, но и часы его исчезновений. Его лицо ничуть не изменилось, но словно самую малость подсохло.

– Кажется, пугать изволите, Иван Романович? Но это же глупо, бесперспективно.

– Не совсем так, – генерал в третий раз вздохнул, отчего могло сложиться впечатление, что он перемогает почечную колику, – Насчет перспективности не совсем так. Да вы сами понимаете. Отыскать свидетелей вашего пребывания в тех местах – плевое дело. А дальше только потянуть… Но это так, к слову. Не берите в голову.

Санин откинулся на стуле, достал сигареты и, дождавшись кивка генерала, закурил. Новость для Самуилова: в досье не было ни строчки о том, что полковник курит.

– Поверьте, Иван Романович, – Санин заговорил задушевно, как говорят поздним вечером с любимой женой. – Я пришел только потому, что позвали вы. Ни с одним другим человеком из конторы не стал бы встречаться. У меня с ней счеты сведены. На эти филькины грамоты, – ткнул пальцем в бумаги, которые генерал тут же заботливо убрал в кейс, – мне, конечно, наплевать, но вы меня разочаровали. Не так я про вас думал.

Самуилов услышал то, что хотел услышать, и ему полегчало. В Санине он не ошибся, детали – ерунда.

– Зачем себя обманываете, Павел Арнольдович? С конторой не расстаются. У таких, как мы, она в крови. Хотите со мной поработать? Да что я спрашиваю. Иначе мы и впрямь не сидели бы здесь. Верно?

– После этого, – полковник показал на кейс, – вряд ли мы сможем сотрудничать. Не выношу, когда пугают. Натура не позволяет. Уж извините, генерал.

– Считаете, если бы я это утаил, – он положил руку на кейс, – было бы честнее?

– Пожалуй, нет, – Санин задумался на мгновение. – Но…

– Все документы в единственном экземпляре и хранятся у меня, – скромно поделился генерал. – Про них никто не знает. Ни одна Чебурашка.

– Приятно слышать. А вам-то они зачем?

– Поверьте, не для того, чтобы держать вас на поводке. Чистое любопытство. Игра ума на досуге. Давайте забудем.

Санин засмеялся, приоткрыв чистейшие, без единого изъяна белоснежные зубы. Вот оно как бывает в сорок три года.

– Вернее всего пристукнуть вас, генерал, в темном уголке.

– При иных обстоятельствах, разумеется, – совершенно серьезно согласился Самуилов, – Но не сегодня и не завтра… Кстати, почему вы курите?

Санин не удивился неожиданному переходу.

– Я и жру, как боров. И винцо попиваю. Под банкирами вы не ходили, Иван Романович. А то бы не спрашивали.

– Так в чем же дело?.. – Самуилов легко, изящно для своих семидесяти с лишним лет поднялся и пошел к стенному морозильнику…

Первая пробная акция «Варана» – устранение банды Саввы-Любимчика из города С. Среди десятков оборзевших подмосковных паханков Любимчик выделялся наглостью. На отвоеванной территории зацепить его было практически невозможно. Он пророс корнями в местные органы власти, а его правая рука Кеша-Стрелок был депутатом Государственной Думы. Про милицию и прокуратуру говорить нечего, с его руки кормились. Ситуация для нынешнего времени типичная и поучительная. Выходец из школьных учителей, философ и балагур, Любимчик был справедливым бандитом, город его боготворил. Обиженные люди искали у него защиты, как прежде в партийных комитетах, и если не слишком зарывались, то почти всегда находили. Год назад, мобилизовав местный ОМОН, он нанес сокрушительное поражение доселе процветавшим в городе кавказцам. Вечером жители расходились по домам под привычные, веселые, гортанные крики свободолюбивых абреков, готовившихся к ночному отдыху, а утром, выглянув в окна, увидели улицы, побуревшие от свежей крови. После этого подвига Савва-Любимчик стал для горожан кем-то вроде Козьмы Минина для москвичей 1612 года. В своих страстных обличительных выступлениях по телевидению Любимчик обрушивал громы и молнии на головы ублюдков, разворовавших страну, и вслед за президентом не уставал повторять, что никто не поможет ограбленным россиянам, кроме них самих. Ему верили, потому что больше некому было верить.

Основной доход Любимчик получал от наркоты и продажи девок. Девок в основном рассылали по московским борделям, наркотой снабжали регионы: несмотря на «ночь длинных ножей», Любимчик ухитрился сохранить прочные коммерческие связи с азиатскими и кавказскими поставщиками «дури», что свидетельствовало о его необыкновенной изворотливости и таланте бизнесмена. В сущности, Савва-Любимчик соответствовал всем среднестатистическим параметрам на карте российской преступности: не слишком видная фигура, но и не щуренок под корягой, – поэтому именно его Самуилов выбрал для, можно сказать, репетиционной операции.

В группе «Варан» к этому времени насчитывалось десять бойцов, их отбирал лично Санин и подчинялись они только ему, и знали только его, как и Санин, в свою очередь, по условиям приватного соглашения, имел выход исключительно на генерала и ни на кого больше. Десять – число смешное, незначительное, хотя и с нулем, но, возможно, к концу тысячелетия не было в Москве армии сокрушительнее, чем эта. Самуилову пришлось верить полковнику на слово, потому что ни на кого из новобранцев тот не дал сведений, что тоже входило в договоренность. Да и какие это могли быть сведения? Как понял генерал, десятеро бойцов группы «Варан», составившие ее первоначальное ядро, представляли собой сугубо фантомное образование: даже их вымышленные фамилии, имена, биографии, послужные списки не были занесены ни в одну конторскую книгу, не числились в реестрах никакого официального учреждения. В живой природе они как бы не существовали – идеальные заготовки для неопознанных трупов. Однако Самуилов был одним из немногих, кто знал истинную цену людям, обладающим особыми качествами, обученным для действий в исключительных, сверхэкстремальных обстоятельствах. Не дьяволы, но близко к тому. Про них лучше не думать на ночь глядя. Где Санин раскопал сразу десятерых – тоже непростой вопрос. Для проживания, отдыха и тренировок «списанных» элитников Самуилов выделил загородный особняк на Ярославском шоссе, в двадцати километрах от Москвы, и это все, что он мог для них сделать. Но большего и не требовалось.

Самуилов болезненно ощущал, что в истории с созданием «Варана» много нелепого романтизма, поспешности, мальчишества, неуклюжего задора, против чего восставал весь его профессионализм да и просто наращенная десятилетиями интеллектуальная осторожность, но иного выхода не видел. Разверзшаяся на территории России криминальная бездна требовала адекватного неординарного реагирования, высочайшие ставки соответствовали безумным игровым рискам. За годы службы, пока поднимался к своему нынешнему положению, он, разумеется, привык балансировать на грани фола, нарушать все мыслимые и немыслимые правовые барьеры, но впервые по доброй воле перешел грань, где над ним уже не осталось никаких законов, кроме хрупкого морального чувства. В нравственном смысле группа «Варан» явилась его могильщиком в той самой мере, в какой он был ее создателем.

Получив приказ, Санин поехал в город С. Сперва один провел трехдневную рекогносцировку, затем вернулся за бойцами, но забрал не всех, а только четверых. С генералом после свидания на конспиративной квартире больше не встречался (тоже условие контракта), только доложил по кодовой связи: в субботу, 21-го. Полная дезинфекция.

…В этот день Савва-Любимчик забронировал фешенебельный ночной клуб «Манхеттен-прим», чтобы отпраздновать важное событие: возвращение из Штатов депутата Кеши-Стрелка, который привез хорошие новости. На встречах с тамошними побратимами (на Брайтон-Бич и в Майами) он заключил целый ряд взаимовыгодных сделок по обмену отечественного сырого опиума на высококачественный, экологически чистый героин (транзит через Прибалтику и Канаду). С живым товаром дело обстояло хуже, девушек приходилось транспортировать в Америку через Ближний Восток, Турцию, и по дороге они теряли товарный вид. Но и в этом направлении разрабатывались перспективные варианты.

Кеша-Стрелок вернулся из делового турне загорелый и важный, чествование в «Манхетгене» принимал как заслуженную дань своим коммерческим талантам. Он был неглупым человеком, но сверх меры занудным, оттягиваться с ним никто не любил. Занудным он был оттого, что не переставал удивляться счастливому развороту судьбы и, заложив за воротник, с каждым встречным-поперечным спешил поделиться своим изумлением. Кто плохо слушал, не выказывая ответной радости, тот автоматически становился Кешиным врагом, а это было уже опасно. Кеша получил свою кликуху не за то, что метко стрелял, а потому, что по старой блатной привычке всегда носил в рукаве безопасное лезвие, и при необходимости оно мгновенно прыгало ему между пальцев, и Кеша не задумываясь пускал его в ход, выстреливая по глазам обидчику. Но действительно, ему было чем гордиться. Кем он был и кем стал! До рыночного рая обыкновенный хулиган, ворюга, мелкий фарцовщик, чуть позже – сутенер, сделавший пару недолгих ходок на севера, зато нынче, освобожденный от опеки закона – он кто? А вот извольте, – народный избранник, акционер, богач и, главное, правая рука Саввы-Любимчика, авторитета и гения, сумевшего поставить на колени целый город. Эх, мать честна, не дожили старики, то-то порадовались бы за сыночка!

На праздник Кеша-Стрелок для понта привел с собой негритянку, которую якобы привез из самого Майями. Пышнотелая, шоколадная красотка произвела фурор, по-русски не понимала ни бельмеса, но утробными смешками, зазывными телодвижениями и белозубыми улыбками давала понять всей пирующей братве, что никого из них при случае не обнесет. Однако первый на нее положил глаз Савва-Любимчик, на такой результат Стрелок, кстати, и рассчитывал. Он хотел порадовать друга иноземным подарком и проделал это деликатно и тонко. Увидя депутата под руку с черной заморской кралей, Любимчик сразу встал в стойку, напружинился и сунул в пасть золоченую гаванскую сигару.

– Неужто, Кеша, она впрямь из Штатов? – полюбопытствовал учтиво.

– В натуре, босс, – гордо ответил Стрелок. – Положено по сто килограмм на рыло провозить через таможню. В делегации народец разношерстный, кто мебель тащит, кто всякое барахло, кто технику, а я вот, видишь, черножопую принцессу. Нравится, а?

– Не то слово, – признался Любимчик, который вообще с пацанами держался просто и открыто. – Аж в брюхе сперло. Прививки ей сделал?

– А как же! Все по науке. И на спидуху и на триппер проверенная. Не сомневайся. Чистенькая, как черный тюльпан.

– Ну а насчет… как она? Пробу снял?

– Еще в самолете… Баба – блеск! В сортире ее пристроил, чуть толчок не сломали, так завелась. Для них же, для черножопых, это дело, как для нас, допустим, водка. Если денек не потрахается, может помереть. Не вру, босс. Мне один америкашка объяснил.

Стрелок с нежностью погладил негритянку по колену, отчего с девушкой приключилась эротическая конвульсия, и она чуть не посшибала посуду со стола.

Напротив сидел редактор независимой городской газеты «Славянский выбор» Жора Турчак и жадно прислушивался к разговору. Турчак входил в группировку Любимчика на правах обслуживающего персонала, обходился недешево, но жалование окупал с лихвой. В частности, во время предвыборной компании, когда Кешу-Стрелка вели в Думу, оказал неоценимые услуги. Котелок у него варил не хуже, чем у столичных имиджмейкеров. По уровню интеллекта его можно было сравнить если не с самим Жекой Киселем, то уж со Сванидзой точно. Единственное, в чем он, пожалуй, уступал московским коллегам, так это в лютой ненависти к россиянскому быдлу. Но это уж как талант, или есть или нет. Для предвыборного марафона

Турчак выродил гениальный лозунг: «Не хочешь подохнуть – голосуй желудком!» На красочных плакатах под портретом упитанного, с авоськами продуктов в руках Кеши-Стрелка эти слова оказывали гипнотическое воздействие. День выборов стал для Турчака днем незабываемого торжества. Городские пенсионеры и безработные среднего возраста проголосовали за Стрелка единогласно. Паралитиков и умирающих хлопцы Любимчика бережно грузили на носилки, совали в зубы пирожок с капустой (специальная спонсорская выпечка) и, плачущих от счастья, подвозили к урнам. Трогательную картинку потом несколько дней крутили по центральному телевидению, сопровождая комментариями, смысл которых сводился к тому, что прозревший российский народ никому не удастся загнать обратно в коммунистическое стойло.

Для молодежи устроили несколько пышных хит-парадов со стриптизом и с бесплатной раздачей презервативов, а прямо возле кабинки для голосования каждому вручали сувенирный пакетик с фирменными прокладками и жвачкой «Стиморол». Тех, кто по неизвестным причинам уклонялся от свободного волеизъявления, пацаны Любимчика публично избивали до полусмерти, что тоже являлось сильным пропагандистским аргументом.

Однако триумфальные выборы произвели в сознании Жоры Турчака какие-то необратимые изменения. Он решил, что незаменим, и начал то и дело залупаться. Так случилось и на праздничном ужине. Худенький, субтильный, похожий на чахоточного в последней стадии, редактор Турчак вдруг пропищал через стол:

– Господин Савва, мне нельзя будет попробовать разок после вас?

Любимчик сперва не понял:

– О чем ты, душа моя?

Очи редактора под затененными стеклами квадратных очков отчаянно сверкнули.

– С мадам Зу-Зу немножко побаловаться.

Любимчик сморщился, процедил сквозь зубы: – Опять нажрался, скотина! – и махнул телохранителям. Двое громил подняли редактора вместе со стулом, торжественно пронесли через зал и фойе и, раскачав, выкинули на улицу.

Задержались в фойе, чтобы покурить, и обратили внимание, что куда-то подевался охранник, выставленный у гардероба. Поделились соображениями.

– Шурик, поганка, опять ширяться пошел, – сказал один.

Второй ответил:

– Ничего, Савва пронюхает, ширнет ему от уха до уха.

Посмеялись. Тут к ним приблизился мужичок бомжового вида, с испуганным лицом. Неизвестно откуда взялся такой в престижном заведении.

– Не угостите сигареткой, ребятки? – проблеял жалобно.

От такой наглости громилы враз завелись.

– Ты что, придурок, жить устал?

В ту же секунду мужичок выпростал руку из рукава пиджака, в ней у него был зажат маленький, похожий на игрушечный, какие продают в «Детском мире», пистолетик. Пистолетик негромко пукнул два раза, и у громил на переносице образовалось по одинаковой крохотной дырочке. Они так и умерли, не успев докурить и не осознав, что случилось. Мужичок не дал им упасть, подхватил по одному в каждую руку и с неожиданной легкостью рывком перевалил через гардеробную стойку.

За пировальным столом разместились двенадцать человек, вся верхушка банды Любимчика, среди них была только одна женщина, Светка Преснякова, по кличке «Кузнечик», девушка фигуристая, с нежным, продолговатым лицом смуглого ассирийского типа, на котором сумрачно мерцали темные, глубокие глаза. Никому из сидевших за столом людей, битых-перебитых, катаных-перекатанных, она не уступала ни в удали, ни в уме, а по некоторым качествам многих превосходила. К примеру, это она придумала чрезвычайно продуктивный способ психологического дознания, ею же названный «игрой в камушки». Несговорчивого клиента раздевали догола, подвешивали вниз головой к железной балке, и Светка, взволнованная и одухотворенная, острым перышком искусно щекотала ему гениталии. Рядом стоял кто-нибудь из помощников в кожаном переднике и в кожаных рукавицах и сумрачно бормотал:

– Ну хватит, Светик, видишь, мальчик не понимает по-хорошему. Дай я их оторву!

Редко кто выдерживал психологическую пытку дольше пяти минут, обязательно раскалывался, подписывал какие хочешь бумаги и, если оставался в живых, в дальнейшем становился преданным Светкиным рабом. И все же в теплом, дружеском застолье она выглядела немного чужой. Сидела, глотая рюмку за рюмкой неразбавленную водку, погруженная в какие-то потаенные, поэтические раздумья. За ней никто не ухаживал – партнера для любви она всегда выбирала сама, а нарываться на ее ядовитый язычок никому не хотелось. Говорили, что батяня ее – крупная шишка в правительстве, но Светка порвала с ним всякие отношения по политическим мотивам, отказавшись от миллионного наследства. Гордая амазонка ничуть не скрывала, что ей скучно, после каждой рюмки широко зевала и на распоясавшуюся Зу-Зу смотрела с таким презрением, что, казалось, вот-вот испепелит черным огнем ассирийских глаз. Негритянка перестала вертеться и, смущенно улыбаясь, потянулась чокнуться с красивой угрюмой российской дамой, видно, угадав женским чутьем, что, не завоевав ее благосклонность, рискует сгинуть в северных широтах безвозвратно. Светка на заискивающий жест не ответила, брезгливо отвернулась, пробормотав себе под нос:

– Черная обезьяна, а туда же… лезет в дамки.

За столом на миг воцарилась гробовая тишина, пацаны, конечно, догадались, что вскоре последует за столь открыто выказанным гневом Кузнечика. За негритянку заступился Савва-Любимчик – он просто не мог промолчать, потому что именно такими маленькими дерзостями, оставленными без внимания, иногда подрывается самый прочный авторитет.

– Светланочка, – спросил озадаченно, – тебе что-то не нравится, солнышко?