Текст книги "Подвиг пермских чекистов"

Автор книги: Анатолий Марченко

Соавторы: Олег Селянкин,Авенир Крашенинников,А. Лебеденко,Н. Щербинин,Иван Минин,Иван Лепин,Галим Сулейманов,И. Христолюбова,Ю. Вахлаков,В. Соколовский
сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 18 страниц)

Именно так была оценена складывающаяся обстановка, когда Кожевников беседовал с Архиповым. Тот несколько раз повторил: «Бдительность и еще раз бдительность!». Сам собою напрашивался вывод: надо сделать все необходимое и возможное, чтобы не дать врагу осуществить свой замысел. Для этого придется...

Дома Кожевников взял чистый лист бумаги, разграфил его иа три части и крупно надписал: «Первое. Второе. Третье». В одну графу он внес фамилию главного инженера, в другую – начальника производства, в третью – директора заводской фабрики-кухни. Именно от этих людей, по замыслу чекистов, зависел самый первый, подготовительный, этап операции.

Главный инженер завода Виктор Павлович Бутусов был фигурой колоритной – что внешностью своей, что биографией. Среднего роста, атлетического склада, чуть рыжеватый – это он получил приглашение Горького рассказать на страницах журнала «Наши достижения» о том, как «постепенно становился коммунистом, новым человеком»; это он стоял рядом со Сталиным на трибуне Мавзолея в скорбный час похорон Серго Орджоникидзе и от имени московской инженерии произнес слово прощания; это он выступал у памятника Пушкину в столетнюю годовщину смерти поэта; это он был членом правительственной комиссии по перелету Владимира Коккинаки из СССР в Северную Америку.

Бутусов родился на Средней Волге. Восемнадцатилетним деревенским парнем он добровольно записался в Красную Армию и в Конармии Буденного прошел всю гражданскую войну. В деда своего, что ли, полного георгиевского кавалера, пошел он храбростью? Молодой рубака был награжден почетным революционным оружием.

Потом была Москва. Работа и учеба, да еще забота о девяти братьях и сестрах, которых увез из голодающего Поволжья. Затем, в 1930-м, он стал коммунистом, еще через год получил диплом инженера. А еще через шесть лет его, уже видного специалиста авиационного моторостроения, награжденного орденом Красной Звезды, командировали в Соединенные Штаты Америки представителем СССР по закупке оборудования. Там он пробыл долгих три года. Правда, с кратковременными отлучками в Англию, Францию и Германию, где, как и в Америке, изучал моторостроительное производство.

В начале 1940 года Бутусов был отозван на Родину, а перед праздником Октября его вызвали в Кремль. Сталин, Ворошилов и Микоян приветливо встретили, поинтересовались здоровьем. Поскольку жалоб не последовало, то сразу и приступили к основному вопросу. Чем окончилась та беседа? Тем, что в ноябре Виктор Павлович принял обязанности главного инженера пермского завода.

Кожевников отлично знал одиссею Бутусова и сейчас, выйдя из-за своего стола ему навстречу, он с удовольствием пожал руку этому славному человеку. Главный инженер внушал ему уважение и симпатию.

Казалось, ничто не могло обескуражить Бутусова. Когда директор обрисовал ему положение дел, он помедлил самую малость и сказал:

– Бриллиантовая идея – помочь им просчитаться.

Кожевников усмехнулся: любимое выражение главинжа – бриллиантовая идея.

– Что вы имеете в виду? – поднял он брови.

– Возникли некоторые соображения, – ответил Бутусов. – Через час смогу аргументировать. – Он обеими ладонями разом пригладил волосы и взглянул вопросительно: – Не будем терять драгоценные минуты?

– Жду вас через час, – ответил Кожевников.

В назначенное время к директору явился начальник производства завода. Потом по вызову пришел заведующий заводской фабрикой-кухней.

Пассажирский поезд, в котором находились германские авиационные специалисты, следовал по расписанию.

Из окна третьего этажа Театральный сквер казался огромной гравюрой, исполненной вдохновения реалиста. Как-то по-особому ясно гляделись большие тополя, выстроившиеся вдоль аллей; у еще безжизненных цветников копошились рабочие «Горзеленстроя», колдуя над оттаивающей почвой; детвора на маленьких своих велосипедах и самокатах смело бороздила лужицы, сверкавшие на солнце. Покоем и добротой веяло от всего этого, хотелось долго и молча рассматривать медленный приход весны.

Стенные часы показали шестнадцать ноль-ноль, и все, кто был вызван на этот час к руководству управления, словно нехотя оторвались от окон и направились в кабинет. Лирический настрой уступил место деловой сосредоточенности. Совещание с участием оперативных работников началось.

Архипов, едва получил слово, сразу же приступил к делу. Он говорил не торопливо, но и не нарочито замедленно; взятый им темп позволял слушателям без напряжения следить за его мыслью, фиксировать внимание на цифрах и фактах, самое важное раскладывать на полочках собственной памяти.

Никто ничего не записывал. Ничто дважды не повторялось.

Раскрывая задачу, Архипов переводил взгляд с одного лица на другое.

Вот рослый и крепкий блондин Аркадий Павлович Корнилов. Только через год ему исполнится тридцать, а он уже по праву считается опытным работником. Не зря приняли в партию. И чекистом он стал не по случаю: многое пережил-перечувствовал. Только подумать: в родной своей деревне Поспелово, что против Набережных Челнов, был он торговым работником, потом стал слушателем бухгалтерской школы в Елабуге. В полном смысле слова бежал оттуда – наскучило; перебрался в Горький, чтобы получить специальность по душе, а душа-то и запросила чекистской работы. Возвратился в родные края, окончил школу ГПУ. С той поры и начал отсчитывать стаж.

А вот рядом Максим Васильевич Прадедович. Он чуть постарше Корнилова, но в партии уже почти десять лет. Рассудительный, неторопливый, основательный. За плечами у него и крестьянский труд, и культурно-просветительная, и милицейская, и комсомольская работа. Все это было в его родной Белоруссии. А восемнадцати лет от роду, в Сибири, стал он чекистом. Тюмень, Тобольск, Свердловск... Вот уже восемь лет работает в Перми, и как работает! Иногда кажется, что он старше, чем на самом деле. Должно быть, потому, что выработался у него этакий стиль – сначала все взвесить скрупулезно и лишь потом объявить свое мнение. Года еще не прошло, как наградили его знаком «Почетный чекист».

Или Иван Ликарионович Беляев. Он тоже чекист-ветеран – с 1929 года в органах. Начинал на границе, демобилизовавшись, вернулся в родную Пермь, пришел, как коммунист, в горком партии и заявил: «Располагайте мною». Куда девать чекиста? Его и направили в органы, что называется, по специальности. Превосходно работает! Что ни праздник – непременно получает благодарность в приказе.

Все эти люди и их товарищи, такие же, как и они, через какие-нибудь сутки с небольшим окажутся лицом к лицу с вышколенными разведчиками из фашистской Германии. Это будет поединок особого рода – без выстрелов и погони. В этом поединке главным будет хладнокровие и расчет.

– Итак, товарищи, прошу задавать вопросы, – сказал Архипов и повторил: – Прошу... Аркадий Павлович?

Корнилов поднялся, кивнул утвердительно:

– Да, имеется вопрос. Почему, собственно говоря, надо показывать им наш завод? В чем дело? С одной стороны, мы видим в них разведчиков, и правильно видим, а с другой стороны, все-таки даем возможность познакомиться с заводом, с его производством. Разумно ли это?

Вопрос Корнилова как бы ставил под сомнение правомерность всего того, о чем так основательно говорил тут Архипов. Эта прямота его покоробила, он сорвался:

– Я смотрю, среди нас всего один разумный человек – товарищ Корнилов. А знаете ли вы, что это обдумывалось в Москве, у нас? Или для вас это несущественно?

С Архиповым случались подобные вспышки. Недаром в управлении говаривали: «Не будь на нем слоя грубости – цены бы ему не было». Корнилов же, как ни в чем не бывало, переждал этот срыв и повторил свой вопрос: следует ли вести фашистов в заводские цеха?

На сей раз Архипов, не повышая голоса, совершенно спокойно ответил:

– Будь моя воля, я бы, как и вы, не пустил их на завод. Но это вопрос большой политики. Ведь в прошлом году товарищ Швецов посетил их заводы. Повторяю: если мы сориентируем людей, чтобы они проявили высокую бдительность, то опасность будет сведена к нулю.

– Но позвольте, – взял слово Прадедович, – не скажете ведь вы им, как неразумным детям, «туда нельзя», когда они навострят лыжи в цеха опытного производства?

– А кто сказал, что данное производство имеется на данном заводе? – искусно выразил удивление Архипов.

Присутствующие облегченно засмеялись. Ну, коли так, тогда совсем другое дело.

Поднялся Беляев:

– С этим вопросом ясно. А где гарантия, что у кого-то из них, а быть может, и у всех, где-нибудь в пиджачных пуговицах не вмонтированы фотокамеры? Техника-то слава богу! Цейсс, надо думать, не спит.

– Надо думать! – весело подхватил Архипов. – Но и мы с вами не спим тоже. Необходимо сделать так, чтобы они не сфотографировали ничего неположенного, подчеркиваю, ни-че-го...

Других вопросов не было.

Разошлись в хорошем настроении.

Пассажирский поезд, в котором находились германские авиационные специалисты, прибывал по расписанию.

Гостей встретили на перроне вокзала и сразу же усадили в заводские легковушки. «Специалистов» было семеро да встречавших столько же, так что понадобилось пять автомобилей; один за другим они покинули привокзальную площадь.

Долгая дорога, казалось, не утомила гостей, они пожелали сразу отправиться на завод.

В заводоуправлении им предложили умыться, перекусить, но они отказались, мол, как говорят у русских, время – деньги.

Ашенбреннер с неподдельным интересом разглядывал только что представленных заводских руководителей – рослого и чуть хмурого главного конструктора Швецова, властного и, похоже, напористого директора Кожевникова, добродушного и привлекательного главного инженера Бутусова.

«Обыкновенные люди, – думал он неторопливо, – у них своя жизнь, свой мир, и другого им не нужно. Если быть войне, их не одолеть...»

Он почувствовал на себе чужой взгляд, резко повернул голову и встретился глазами со своим спутником – бритоголовым анемичным человеком. Еще на Курском вокзале, когда вся группа собралась вместе, запоздавший сотрудник посольства сообщил, что сейчас явится последний, седьмой, член делегации, консультант по экономическим вопросам. И явился этот бритоголовый, с палкой орехового дерева. Очень скоро Ашенбреннер понял, что его приставили с определенной целью.

Встретившись с «консультантом» взглядом, Ашенбреннер принужденно улыбнулся, поднял руку и постучал ногтем по своим часам, мол, следовало бы поторопиться.

За проходной завода не было ни приветственных речей, ни цветов. Сопровождаемые Кожевниковым, Швецовым и группой главных специалистов, немцы проходили по цехам, цепко приглядываясь к самоновейшим станкам, придерживая шаг у готовых узлов на сборке двигателей воздушного охлаждения, задирали головы, оценивая высоту пролетов.

Что-то почти неуловимое выдавало в них военных людей: то ли четкость движений, то ли полное отсутствие интереса к тому, как работают люди, а может быть, и подчеркнутая сдержанность, которая выглядела чрезмерной для штатских. Во всяком случае, их отлично сшитые костюмы и одинаковые галстуки были прозрачной ширмой.

Гости не вступали с рабочими в разговоры, глядели как бы сквозь них. Рабочие, когда немцы задерживались у их станков, углублялись в свое дело, и только потом, когда те шли дальше, молча смотрели им вслед. Не очень-то было понятно, какая надобность в том, чтобы немцы, наверняка фашисты, ходили по заводу, глазели, куда им заблагорассудится. Только присутствие Швецова и Кожевникова заставляло думать, что в этом нет ничего страшного, так надо.

В дальнем пролете сборочного цеха, почти на самом выходе из него, немцы вдруг сбавили шаг, а потом и вовсе остановились. Их внимание привлекли узлы и детали двигателей водяного охлаждения. Только что они наблюдали массовую сборку «воздушки», и вдруг – «водянка» в считанных экземплярах! Как же так? Следует ли полагать, что двигатели водяного охлаждения находятся в стадии освоения? И означает ли это, что радушные хозяева познакомили своих гостей с новейшей продукцией завода?

Швецов вспомнил, как еще несколько недель назад распорядился убрать узлы «водянки», присланные как образцы в преддверии предстоявшего их освоения. Кожевников тогда поморщился, но распоряжения главного конструктора не отменил. А Бутусов, присутствовавший при этом, словно бы в шутку сказал: «Отдайте их мне, на память». Теперь ясно... Он и перебросил их сюда.

– Вы спрашиваете, – Аркадий Дмитриевич по-немецки повторил вопрос, – находятся ли двигатели водяного охлаждения в стадии освоения? Но, господа, во всех иных случаях мы бы вам показали готовые двигатели, а не узлы.

Кожевников, прослушав перевод, тут же подхватил:

– И следовательно, господа, вы получили счастливую возможность познакомиться с тем, чего мы пока еще не выпускаем, а только должны начать выпускать.

Немцы довольно переглянулись. «Консультант» улыбнулся главному конструктору, директору и двинулся дальше.

«Молодцы наши, хорошо поработали, – про себя усмехался Швецов. – Сообразили ведь сократить по «воздушке» задел! Попробуй теперь представить обычную загрузку – просто невозможно. Ну а что касается «водянки», выходит, и она сослужила нам службу. Гости-то всерьез приняли ее за нашу новую продукцию».

Немцы ходили по заводу без устали, с энергией людей, которые знают, что самое интересное их ожидает в конце пути. Чувствовалось, что это «самое» не дает им покоя, из-за него они и отправились за тридевять земель от своего дома. Было видно, как угасает их деланное внимание к обыкновенным вещам. Сейчас могло произойти непредвиденное.

– В центральную лабораторию! – требовательно сказал «консультант», обращаясь к переводчику. Тот, мельком взглянув на директора, остановил всю группу и, обаятельно улыбаясь, объявил немцам: «Господа, программой не предусмотрено знакомство с центральной лабораторией завода, но, идя навстречу...»

Все направились в лабораторию. Ашенбреннер молча шел рядом с «консультантом» и боковым зрением видел, как тот что-то на ходу перекладывал из одного кармана в другой, то ли чего-то опасаясь, то ли к чему-то готовясь.

Кожевников, шагая со всей группой, озабоченно думал: «Они, конечно, рассчитывали на отказ. Не вышло. Куда же еще они теперь запросятся?»

«Если все кончится так, как задумано, на банкет не пойду. Устал. Да и с какой стати? – размышлял Швецов. – Пить с ними водку? Слуга покорный! В прошлом году там, в Германии, пришлось чокнуться с Мессершмиттом. Б-р-р-р, будто змею облобызал...»

В центральной лаборатории смотреть, а особенно рассматривать была нечего. Мерительный инструмент, электрическая аппаратура, микроскопы – все это выглядело обыденно и привычно. Добрую четверть помещения занимала мощная рентгеновская установка германского производства. Сейчас на ней работала группа заводских металловедов, и немцы, увидев это, похоже, забеспокоились, занервничали.

Бутусов еще вчера сказал: если они запросятся в ЦЛ, то меньше найдут, чем потеряют. Развивая свою мысль Кожевникову, он импровизировал: «Представляете? Гости входят в лабораторию, а там у нас на стенах (специально для наших заочников) развешаны схемы русских дореволюционных авиадвигателей – вся родословная, воспроизведена по вузовскому учебнику. Уж будьте спокойны, гости не пройдут мимо. А покуда поймут, что это секрет Полишинеля...»

Сейчас, когда вся группа вошла в центральную лабораторию, и, бросив взгляд на стену, увешанную схемами, немцы остановились. Кожевников подумал о Бутусове: «Ну и ну!» Словно по щучьему велению, они рассредоточились вдоль схем и стали пожирать глазами, наверняка и тайно фотографировать все эти «наглядные пособия».

Кожевников вздохнул с облегчением: «Ну, теперь, кажется, все».

Ашенбреннер был ошеломлен. «Такая безмозглость! Выставить на всеобщее обозрение схемы... Неужели они так и не поняли, кто к ним пожаловал в гости?»

Осмотр лаборатории не занял и десятка минут. От посещения других цехов немцы отказались. Тут им и объявили, что подошло время прощального ужина.

В заводоуправлении всю группу ждал хорошо сервированный стол.

Из донесения начальнику оперативного отдела управления госбезопасности по Пермской области тов. Архипову:

«Из бесед с рабочими цеха сборки сложилась следующая картина.

Войдя в цех в сопровождении работников завода, немецкая группа вроде бы не проявила особого интереса к окружающему. На самом же деле у них, похоже, были распределены обязанности. Едва переступив порог, один из немцев стал незаметно считать количество пролетов, другой – прикидывать высоту цеха. Обратил на себя внимание бритоголовый с палкой; он редко на нее опирался, больше держал в руках в вертикальном положении, оберегал. Можно предположить, что в палке вмонтирована миниатюрная фотокамера.

Замешательство вызвали у немцев доставленные на сборку комплекты узлов и деталей для двигателей водяного охлаждения.

Попытки немцев отделиться от группы не были отмечены...

А. Корнилов».

Застолье уже продолжалось больше часа. Пожилой официант быстро убирал пустые блюда и графины, а его молодой коллега с той же быстротою ставил на стол новые закуски и вина. Гости никак не могли оторваться от прекрасных маринадов и солений, и потому все не утихал перезвон бокалов. Становилось душно. Над головами плыли клубы табачного дыма.

Ашенбреннер с аппетитом выпил водки, съел салат из свежих огурцов и помидоров, редкостных в апреле. Сидевший рядом Кожевников предложил хорошую папиросу, щелкнул зажигалкой. Хотелось тишины, чтобы осмыслить этот уходящий день, самому себе ответить на важные вопросы. Ведь если подходить формально, то он, Генрих Ашенбреннер, главная персона среди присутствующих здесь соотечественников. Как-никак, один из атташе посольства, полковник. Почему же это его не греет? Почему хочется ему быть незаметнее? Не потому ли, что приставили «консультанта»? Как все сложно и противоречиво! И как неотвратима власть тех сил, которые решили его сломить перед отъездом в этот далекий город. Как-то теперь сложится жизнь? Если начнется война...

Он встретился взглядом с «консультантом», уловил молнии в его глазах и, взяв в руки бокал, сам поднялся. Все притихли, как приличествует в ожидании тоста, а Ашенбреннер, помедлив самую малость, неожиданно воскликнул:

– Prosit!

– На здоровье! – эхом откликнулся переводчик.

Теперь Ашенбреннер избегал взгляда «консультанта».

Как нередко бывает в застолье, Кожевников, не произнесший и десятка слов, вдруг оказался в центре внимания. Привлекло его имя.

– Русский Герман? Немецкий Герман! – выкрикивал один из гостей. – Кто есть кто?

«Консультант» учтиво наклонился в сторону Германа Васильевича:

– Не из немцев?

– Должен огорчить: из русских, – ответил директор.

Заводские рассмеялись и даже два-три раза хлопнули в ладоши.

Наполнив свой бокал, «консультант» поднялся с места, каким-то офицерским жестом оправил на себе пиджак:

– Господа, в этот прощальный час хочется со всей искренностью сказать: мы не жалеем, что отправились в такой далекий путь. Скажу больше: мы довольны встречей с вами, нас порадовало все то, что вы откровенно нам показали. Предлагаю этот тост за здоровье нашего дорогого фюрера и верного друга России Адольфа Гитлера! Хайль!

Четверо из делегации, носившие значки со свастикой, в один голос рявкнули «хайль». В этот самый миг погасла люстра, и все погрузилось в темноту. Тост был сорван.

Когда через минуту снова засияли лампы, официанты внесли на огромном блюде жареного поросенка. Внимание было переключено. Снова послышался перезвон бокалов.

«Как теперь сложится жизнь? – ухватился за прерванную мысль Ашенбреннер. – В Берлин пойдет донесение, меня отзовут, а там... Правда, если начнется война, им будет не до того. Хоть бы началась война! А может, выкинуть сейчас что-нибудь такое, что бы изумило «консультанта»... Но что? Что?»

Он почувствовал внезапно, как что-то больно уперлось ему в бок, увидев палку «консультанта», поднял глаза на него самого и, следуя за его взглядом, заметил, что Кожевников выбирается из-за стола. Ашенбреннер тоже поднялся со своего места и попросил у директора завода папиросу.

– Я как раз за папиросами, – виновато ответил Кожевников, – к себе в кабинет, сейчас вернусь.

Он отворил дверь и вышел в коридор. Тут же за ним вышел Ашенбреннер.

Делать было нечего, Кожевников ключом открыл свой кабинет, у порога нашарил выключатель и пропустил вперед гостя. Не предлагая ему сесть, он достал из шкафа новую пачку папирос, что-то походя переставил на письменном столе и вдруг сообразил, что не видит новый телефонный справочник, городской, вышедший из печати только на днях.

От Ашенбреннера не ускользнуло замешательство Кожевникова, и он, как бы подчеркивая свое спокойствие, заложил руки за спину. И выдал себя. Левый карман пиджака сразу принял форму выпуклого прямоугольника.

– Прошу, – жестом пригласил Кожевников к дверям Ашенбреннера.

Часа полтора еще длилось застолье. Немцы пили и ели с такой старательностью, словно получали за это сдельную оплату. Заводские не удивлялись, они знали, что в Германии введена карточная система; даже их гостям, занимавшим у себя дома определенное положение, видимо, пришлось познакомиться с жесткими ограничениями. Что ж, пусть едят, не жалко! Ведь не тот друг, кому кусок даешь, а тот, кого второй раз накормишь.

«Консультант» встал и остальные немцы встали. Переводчик пригласил их следовать за ним, к подъезду заводоуправления, куда уже подали автомобили, чтобы отправляться на вокзал.

На перроне не было ни приветственных речей, ни цветов.

Поезд ушел по расписанию.

Проводив последнюю машину, Кожевников поднялся к себе в кабинет, включил верхний свет, сел к столу.

Осторожно постучав в дверь, вошла уборщица, протянула ему телефонный справочник – в банкетном зале нашла, на полу.

Кожевников взял справочник, машинально раскрыл его, затем закрыл, положил перед собою. «Выронил он его с пьяных глаз или нарочно бросил? Теперь это уже никогда не узнать».

Было около полуночи. Кожевников по телефону связался с Гусаровым. Несмотря на поздний час, первый секретарь обкома был на месте.

– Ну, как? – спросил он у директора завода.

– Нормально, – ответил Герман Васильевич.

– Завтра побеседуем, – по-деловому сказал Николай Иванович. – Пища для размышлений есть? Это хорошо, что есть. С «двухрядной звездой» просматривается сдвиг, так что предстоит очень много работы. Устал, говоришь? Не имеешь права, коммунист Кожевников, дорогой мой товарищ. Ну, тороплюсь, до завтра!

Герман Васильевич положил трубку, расслабился в кресле, прикрыл глаза. Напряжение дня ушло, и сразу услышал он могучие гулы испытательной станции. Живет завод, работает! Теперь уже не за горами тот день, когда во весь голос заговорят о «двухрядной звезде», пройдут ее государственные испытания и, наконец-то, заводской коллектив «распечатает» серию. Большое будущее у этого двигателя! Ему жить, работать, воевать...

Архипов вышел из управления глубокой ночью. Он пересек трамвайную линию, остановился и вдруг решил, что пойдет домой не привычным кратчайшим путем, а вкруговую, по центральным улицам. Было прохладно. Напористый ветер из-за Камы забирался под шинель, заставлял ускорить шаг.

Улица Ленина в этот час была безлюдна. Город спал крепким предутренним сном. Еще не скоро прогромыхает первый трамвай, не скоро начнут развозить свежую выпечку по хлебным лавкам. Пусть себе спит город. И ему тоже хочется спать. Очень хочется спать...

Словно во сне появился перед ним вышедший из машины Гусаров.

– Знаю, знаю, – опередил он Архипова. – Сообщили ваши товарищи. Молодцы, чекисты!

– Я с работы, домой, отдохнуть, – устало сказал Архипов.

– А я уже отдохнул – и на работу, – бодро отозвался Гусаров. – Ну, тороплюсь. Желаю успехов!

И они расстались.

А в девять ноль-ноль в служебный кабинет начальника оперативного отдела один за другим вошли Корнилов, Прадедович, Беляев и другие чекисты, участвовавшие в событиях минувшего дня. Архипов, подперев рукою подбородок, молча смотрел на товарищей, которые шумно рассаживались по своим обычным местам. Когда воцарилась тишина, он энергично встал, словно стряхнув с себя усталость, и, без надобности постучав карандашом по настольному стеклу, сказал:

– Здравствуйте, дорогие товарищи чекисты.

За этим необычным для него обращением было скрыто волнение, которое не вязалось с присущей ему вспыльчивостью, и всех, кто сейчас находился в кабинете, охватило доброе чувство к этому человеку.

Годы совместной работы сблизили, и чекисты без труда понимали истинный смысл взглядов и интонаций друг друга. Обращение начальника отдела означало многое: и удовлетворение выполненной работой, и благодарность за умелые действия, и как бы уверенность в том, что и дальше они будут все вместе.

– Закуривайте, – против обыкновения предложил Глеб Георгиевич. Но никто не закурил. Он улыбнулся, положил на место карандаш и сел. И сразу в кабинет вернулась обычная обстановка деловой строгости.

– Подведем итоги, – сказал Архипов, и все приготовились слушать. – Прежде всего отмечу, что операция проведена успешно. Фашистские разведчики так и не получили доступа к «двухрядной звезде». Это стало возможным исключительно благодаря четким и умелым действиям нашей оперативной группы, а также высокой бдительности и конкретной помощи работников моторостроительного завода. Еще и еще раз мы убеждаемся: сила чекистов в их прочной связи с народом...

Совещание было долгим. Разошлись в тринадцать ноль-ноль.

Через полтора месяца «двухрядная звезда» прошла государственные испытания.

Еще через месяц началась война.

В долгие военные годы не было, наверное, такой минуты, когда бы над огромным фронтом не грохотали боевые машины со знаменитым пермским мотором.

Хорошо, что еще тогда, в апреле сорок первого года, чекисты и моторостроители не допустили врага к «двухрядной звезде».