Текст книги "Как солнце дню"

Автор книги: Анатолий Марченко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 22 страниц)

ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ

Женя любила проснуться пораньше, чтобы встретить рассвет. Ей казалось, что нет ничего чище, необходимее, чем эта пора пробуждения и надежд.

Но пришел рассвет, который принес с собой войну.

На второй день, когда возобновилась бомбежка, Женя в ответ на предложение матери спуститься в подвал сказала:

– Ты хочешь, чтобы я оказалась там замурованной, как Аида?

– А что же ты будешь делать?

Женя на мгновение закрыла глаза. Длинные черные ресницы чуть-чуть дрожали, словно на них налетал ветерок. Она приняла решение: сказать или не сказать маме?

– Еду на заставу.

– Ты сумасшедшая!

– Мамочка, – как можно ласковее сказала Женя, – я не просто сумасшедшая, я еще и упрямая.

– Что за нелепые выдумки! – возмутилась мать. – На заставу! Ты что – пограничник? Ты знаешь, что там сейчас творится?

– Поэтому я и поеду.

– Отец сказал, что сегодня они заканчивают погрузку станков. Подумай о нас. Разве там не обойдутся без тебя?

– Без меня обойдутся, а я без них – нет, – упрямо сказала Женя. – Никто меня не удержит. Всех наших ребят вчера отправили эшелоном. А мы, девчонки, должны сидеть?

Женя заторопилась, поспешно схватила одежду.

Решение ехать на заставу родилось еще в тот момент, когда мама произнесла слово «война». Война – значит, ее сверстники бьются с фашистами. Там Андрей.

Мать со слезами на глазах вышла из комнаты.

Женя еще не совсем ясно представляла, каким образом она доберется до заставы. Она не была уверена и в том, сможет ли найти там своих одноклассников.

Мать вернулась со свертками, стала совать их в маленький чемоданчик. Женя оделась, мельком взглянула на себя в зеркало. Не так давно она обрезала свои косички. Но странно: на нее смотрело лицо все той же маленькой девчонки, какой она была раньше. Как досадно, что она совсем не повзрослела!

– Прошу тебя, доченька, останься, – все еще не теряя надежды, убеждала ее мать.

Женя промолчала. Это лучше, чем выдать свое волнение. Сейчас она выбежит за дверь, промчится по переулку. Так было всегда. Так бегала она в школу. Но теперь… Мать останется. Останется! Никогда еще Женя не оставляла маму так надолго, как хотела оставить сейчас. Вот она, мама, стоит посреди комнаты. Вся как-то сжалась, притихла, словно поняла, что заставить Женю отказаться от своего – уже не в ее материнских силах.

«Как мы похожи друг на друга, – мысленно сказала себе Женя. – Только мама чуть повыше. И седая полоска в черных курчавых волосах. Памятная прядка. Она появилась, когда из-под Выборга не вернулся Левушка».

Они как-то странно перекинулись взглядами, будто что-то хотели сказать, и вдруг кинулись в объятия друг другу. Женя обняла мать и сразу же почувствовала, как она дрожит. Мама, мамочка! Все бесконечно родное, все: и печальные глаза, и морщинки на лбу, и запах материнского тела. О чем она сейчас думает? О том, что дочь уйдет и, может быть, – ей даже страшно представить себе это, – не вернется совсем.

– Я скоро, мамочка, я совсем скоро, – растроганно повторяла Женя, не зная, что ей сказать еще. – Вот увидишь, я скоро.

Она еще раз крепко поцеловала мать и уже на ходу крикнула:

– Береги себя и папу! И скажи ему, что я сегодня вернусь. Или в крайнем случае – завтра.

Они обе выбежали на улицу: дочь впереди, мать за ней. У поворота переулка Женя обернулась. Мать стояла все на том же месте и, не отрываясь, смотрела вслед: она все еще верила, что Женя вернется. Но Женя махнула рукой и скрылась за углом.

К вокзалу она бежала быстро, лишь изредка переходя на шаг, чтобы передохнуть. Никто не обращал внимания на то, что она так спешила, потому что все вокруг: люди, машины, тележки, – все это тоже спешило.

Женя примчалась к переезду, когда уже начало припекать солнце. Вокзал был почти на окраине города. С запада, казалось, по рельсам докатывался сюда приглушенный неумолчный гул.

«Значит, бой еще не кончился, – обрадованно подумала Женя, – значит, успею».

Женя остановилась неподалеку от шлагбаума, нетерпеливо поглядывая в сторону города: не появится ли попутная машина? Пожилая женщина в синей поношенной спецовке переходила через пути. Что-то гудит! Женя встрепенулась, выбежала на дорогу. Впереди клубилась пыль. Машина, как назло, шла в город. Это был грузовик, в котором, тесно прижавшись друг к дружке, сидели дети – мальчики и девочки дошкольного возраста. Вместе с ними сидела высокая девушка в голубой косынке.

«Детский сад, наверное», – подумала Женя.

Один мальчуган крикнул ей что-то, но что – Женя не поняла.

Другой машине, появившейся вслед за первой, едва удалось проскочить переезд. Третью стрелочница не хотела пускать. Шофер – невысокий круглолицый боец – стремительно распахнул дверцу и зло крикнул:

– Эй, мамзель, чего закрылась? У меня раненые, слышишь?

«Раненые, – вздрогнула Женя. – Раненые! Уже раненые?»

Слово это было непривычным, пугающим. Ей сделалось душно, и вдруг ясно и отчетливо представился Левушка, лежащий на снегу в глухом финском лесу. Мороз крепко стискивает стволы сосен, они издают протяжный сердитый треск, нервно стряхивая с себя сухую снежную пыль, а красная лужица крови стынет и стынет, превращаясь в ледяшку…

– Не могу, – прервал мысли Жени угрюмый голос стрелочницы. – У меня поезд.

– Страховка! – пренебрежительно воскликнул боец, вытирая пот с лица засаленной и пропитанной бензином пилоткой. – Открывай, теперь законы наши, военные!

Видимо, в тоне его было что-то особенное, приказное, потому что стрелочница, сказав «не могу», подошла все же к лебедке и крутнула рукоятку. Шлагбаум поднялся. Шофер нырнул в кабину. Машина быстро проскочила переезд.

«Хорошо быть таким, как этот боец, – с завистью подумала Женя. – Таким же настойчивым и упрямым».

– Голубонька, сидай с нами, – вдруг услышала она позади себя.

Женя обернулась. К шлагбауму подъезжала телега. В ней сидело пятеро женщин, по виду крестьянок. Двое из них держали на руках грудных детей. У одной неожиданно засмеялась девочка. Женя не видела лица ребенка, но отчетливо услышала этот странный сейчас смех. Женщина дала девочке обвислую грудь и сказала, ни к кому не обращаясь:

– Ты от горя, а оно за тобой.

– Сидай с нами, – повторила пожилая женщина с маленьким печальным и покорным лицом. – Сидай, голубонька. Герман проклятый гонится. По всем дорогам танки идуть.

– Спасибо, тетечка, – дрогнувшим голосом откликнулась Женя. Ее особенно тронуло слово «голубонька» и тон, каким оно было произнесено: – Мне в другую сторону.

– Куда ж тебе?

– На заставу.

– Ой, пропадешь, голубонька, – ахнула женщина и стегнула коней длинной хворостиной.

Телега проползла через шершавые доски переезда. «Страхи все это, паника», – старалась успокоить себя Женя.

– А вон опять мой знакомый, – услышала Женя голос стрелочницы. – Тот, что мамзелью обозвал.

Стрелочница подняла руку. Машина остановилась. Шофер выскочил из кабинки. Был он маленький, подвижный, верткий. Круглое лицо с виду казалось добродушным, но в голосе паренька слышались командирские нотки.

– Чего тебе? – спросил он стрелочницу. – Соскучилась?

– Подвези девушку, – кивнула та головой на Женю.

Женя с трудом выдержала взгляд его маленьких острых глаз.

– Мне до Ружан, – поспешно сказала она.

– Там не танцы. Война.

– Вот мне туда и надо.

Шофер не то одобрительно, не то осуждающе хмыкнул.

– Груз не позволяет.

– Какой груз?

– Петух скажет курице, а она всей улице. Ишь, любопытная.

– Я легкая. Смотрите, – и Женя подпрыгнула на носках. – Совсем легкая.

Кажется, этот прыжок и покорил шофера.

– Не так легкая, как упрямая, – улыбнулся он, показав широкие зубы. – Садись скорей. Мне тары-бары разводить некогда. Только после не плачь, слез утирать не буду.

– А слез вы и не дождетесь, – сердито сказала Женя, забравшись в кабину.

– Всякая лиса свой хвост хвалит, – пробурчал шофер, когда машина отъехала от шлагбаума. – Не взял бы тебя, да вижу, давно тут торчишь. Зачем едешь-то? Убить могут.

– Мне на заставу. Жених у меня там, – вдруг, набравшись мужества, выпалила Женя, боясь, что шофер передумает и высадит ее где-нибудь на дороге.

– Выходит, для жениха я стараюсь, – усмехнулся шофер.

– А нельзя ли побыстрее? – осведомилась Женя.

– Для жениха можно! – весело воскликнул он и прибавил скорость.

Женя не смотрела по сторонам. Только бегущая навстречу дорога интересовала ее. Все, что оставалось справа и слева: картофельные поля, понурые вербы, зеленые блестки болот, – все оставалось не замеченным ею.

Машина неслась по дороге навстречу войне, а сердце Жени стучало: «Скорей, скорей, скорей!»

Часа через три езды в первой же деревушке, приткнувшейся к самому шоссе, едва только они остановились, чтобы заправить машину водой, к ним подбежал рыхлый нескладный парень в замызганной майке.

– Помоги, понимаешь, – напал он на шофера. – Скат надо заменить. Машина стала.

– Ну и меняй на здоровье, – сплюнул в сторону боец. – Мне, дружок, недосуг за тебя работать.

– Так, понимаешь, домкрата нет, – пытался разъяснить тот.

– Должен быть, – невозмутимо заявил шофер, наливая в радиатор воду из блестящего жестяного ведра. – Такому, как ты, ежа под череп запустить надо за то, что нет.

– Ребятишки, понимаешь, орут, – пропуская мимо ушей оскорбительные слова бойца, наседал парень. – А мне, мать честная, не везет. Вот они! – обрадованно воскликнул он.

К ним бежали женщины. Некоторые из них держали на руках малышей. Ребятишки постарше вырвались вперед, нещадно пыля босыми ногами. Еще издали женщины кричали наперебой:

– Помогите нам!

– Спасите!

– Пропадем мы с детишками!

Женя тронула шофера за рукав:

– Дети ведь.

– А кто сказал, что я не помогу? – сердито откликнулся тот. – Где твоя машина?

– Здесь, сразу за домом, – обрадованно и суетливо заговорил нескладный парень. – Понимаешь…

– Ладно, все понимаю, – прервал его боец, вытаскивая из машины домкрат. – Ты вот только ни черта не понимаешь! Ты без патронов в окопах сидел? Нет? То-то. А я тут с вами должен прохлаждаться.

Женщины и дети потянулись вслед за шоферами. Возле Жени остался только вихрастый мальчишка в тюбетейке вместе со своей матерью – полной, неповоротливой женщиной. Женю поразило выражение страшного равнодушия, усталости и обреченности, застывшее на ее лице. «Поедем мы или нет – теперь уже все равно», – как бы говорили ее светлые глаза.

– Ты сядь, мама, – тихо и ласково сказал мальчик. – Вот здесь, на траву.

Женю тронула его забота. Обычно, как ей приходилось подмечать, ребята в таком возрасте в присутствии незнакомых людей стыдливо умалчивают о своих чувствах к родителям. Жене сразу же вспомнилась мама. Как там она? Как отец? Не надо было, нельзя было их бросать. Вот эта мать с сыном, и он заботится о ней, а ее, Женина, мама, может быть, сейчас совсем одна.

Женщина тяжело опустилась на обочину.

– Устали? – участливо спросила ее Женя.

Та, словно не поняв вопроса, прислушиваясь, смотрела куда-то поверх головы Жени.

– Все стреляют, – будто самой себе сказала она. – Все стреляют…

Действительно, отдаленный орудийный грохот не умолкал. Он все еще был непривычен и страшен.

– А ты еще хотел с отцом остаться, – сказала женщина, тревожно посмотрев на мальчика. – Эх, Славка, Славка…

Она медленно закрыла глаза, поднесла пухлые ладони к лицу. Можно было подумать, что она старается закрыться от солнца. Потом взглянула на Женю. Казалось, она видит ее впервые и никак не поймет, откуда взялась на этой пыльной дороге молоденькая хрупкая девушка, похожая на цыганку.

– Я еще счастливая, – заговорила женщина, не сводя глаз с Жени. – А соседка моя, Ирочка. Жена политрука. Дочка у нее из подвала выбежала. За куклой. Ирочка – за ней. А тут – взрыв. Ирочку насмерть. И малютку. Одна кукла – целая.

– И девочку? – испуганно воскликнула Женя.

– И девочку, – со странным спокойствием ответила женщина.

Женя стремительно присела рядом, всхлипнула, обняла ее за шею.

– А я уже спокойная, – сказала женщина. – Слез больше нет.

Славка не плакал. Он был серьезным и хмурым.

– Вы с заставы? – спросила Женя.

– С заставы, – подтвердила женщина. – Если бы не сын, осталась бы там, не ушла от Леши. Начальник заставы – мой муж. Не слыхали? Старший лейтенант Малахов. Сына в надежное место определю, вернусь к мужу, все равно вернусь.

– Зачем мы оставили папу? – негромко спросил Славка. – Бросили его, убежали. Как предатели.

Мать ничего не ответила. Наверное, она боялась ответить на этот вопрос.

– А Обухов не на вашей заставе служит? – осторожно спросила Женя, заранее опасаясь, что получит отрицательный ответ. – Обухов Андрей.

– Андрюша? – встрепенулась женщина.

– На нашей, – твердо сказал Славка. – Я его хорошо знаю.

– Так я к нему еду, – обрадовалась Женя.

– А его там уже нет, – пытаясь сохранить спокойствие, произнес Славка и отошел в сторону.

– А где он? – стремительно спросила Женя.

– Вчера отправили в город. На машине.

– Он ранен? – не сказала, а скорее выдохнула Женя.

– Ранен, – кивнул головой Славка.

Женя тихо вскрикнула.

– А говорила – слез не дождетесь, – громко сказал запыхавшийся шофер, подбегая к машине. – Садись, невеста, уезжаю!

– Что же мне делать? – растерялась Женя.

– Ехать с нами, – решительно заявил Славка.

– Да, надо, – безучастно прошептала Женя.

– Выходит, наши пути расходятся? – спросил боец и вдруг сделался серьезным. – Жаль. Я уж привыкать стал. Думал, воевать вместе будем.

Он крутанул ручку. Мотор взревел.

– Спасибо вам! – крикнула Женя, стараясь перекричать гул. – Счастливо!

– За что спасибо? – невесело улыбнулся шофер.

Жене вдруг стало жалко его, она растерянно смотрела на машину, исчезавшую за деревьями.

Вместе с женщинами Женя залезла в кузов. Нескладный парень вел машину стремительно, насколько позволяла дорога, пренебрегая всеми нормами скорости. Кузов подбрасывало на ухабах, женщины вскрикивали, прижимая к себе детей.

Узнав, что Женя знакома с Андреем, Надежда Михайловна – мать Славки – начала рассказывать о нем, и Жене очень хотелось, чтобы она говорила, не переставая.

Неожиданно Надежда Михайловна умолкла. Полной рукой она обняла Славку за узкие плечи. Лицо ее потемнело, стало безжизненным. Сразу же притихли все, кто сидел рядом с ними. Жене сделалось страшно, и она медленно подняла кверху беспокойные глаза.

Никогда прежде не приходилось Жене смотреть на небо с боязнью. Хотелось бесконечно долго вглядываться в его неизмеримую глубину. Жизнь в это время представлялась нескончаемой, нетленной, появлялось восторженное ощущение бесконечности и непрерывности мира.

А сейчас, хотя небо и было ясным, в него было страшно смотреть. То самое солнце, что каждый день всходило над землей, сияло в нем, казалось, по-прежнему. Но это было уже другое, совершенно другое небо. В нем нагло носился фашистский самолет.

Женя наивно подумала о том, что, если шофер прибавит скорость, они спасутся от внезапного преследователя. С тем бойцом, что вез ее из города, они, наверное, успели бы проскочить.

Самолет стремительно снижался, по траве злым вихрем промчалась тень. Крылья смотрели на Женю мрачными черными крестами. Она откинулась, словно хотела защититься от этих крестов, и в тот же миг защелкал пулемет. Женщины ожесточенно застучали по верху кабинки. Машина замедлила ход и остановилась. Шофер взглянул на небо.

– Слезай! – вдруг отчаянно крикнул он. – Разбегайся, понимаешь, по полю. Дальше от дороги! Понимаешь, в кусты!

Женя спрыгнула с машины, помогла выбраться из нее Надежде Михайловне. Они побежали втроем. Самолет уже висел над дорогой. Длинные струйки пыли взвихривались от пуль.

Женя оглянулась, и в этот самый миг что-то очень похожее на молнию сверкнуло совсем неподалеку от нее, и тут же все вокруг стало темным и неузнаваемым. Казалось, кто-то стиснул ей уши.

Когда она очнулась, у нее было такое чувство, будто пробудилась после долгого и кошмарного сна и никак не может понять, что сейчас: день или ночь. Острые травинки щекотали лицо. Она глубоко и жадно вздохнула, ощутив тонкий запах земли, приоткрыла глаза. Было непривычно тихо. Прямо перед глазами между стебельками травы, казавшимися непомерно большими, старательно и усердно тащил какую-то былинку муравей.

– Жизнь, – растроганно прошептала Женя, хотела улыбнуться, как это делала в детстве, когда, счастливая и беззаботная, падала на траву и опускала в нее горячее лицо, как вдруг услышала совсем неподалеку от себя тихий, полный отчаяния детский плач. Женя вскинула голову к небу: оно было таким же ясным и спокойным, каким хотелось его видеть всегда. Странное чувство не давало Жене покоя: что-то очень важное выпало из памяти, и она, как ни старалась, не могла припомнить всего, что было.

Чуть поодаль Женя увидела тех женщин, с которыми ехала в машине. Они столпились у кустарника, опустив головы. Женя прислушалась. Порывистое рыдание, доносившееся оттуда, то раздавалось громко, как бы с силой вырываясь из детской груди, то замирало. И миг, в который оно замирало, особенно пугал своей безысходной тоской и отчаянием.

Женя с трудом поднялась с земли и медленно подошла к женщинам. По их лицам она сразу поняла, что произошло что-то непоправимое.

– Ехать надо, – послышался голос шофера. – Он опять, понимаешь, может налететь.

Но женщины не шелохнулись. Женя, приподнявшись на цыпочках, заглянула через плечо одной из них и в страхе отшатнулась. На почерневшей траве, вблизи от свежей воронки, странно вытянувшись, лежала Надежда Михайловна, а возле нее, приникнув к ее лицу, стоял на коленях Славка. Острые худые плечи его тряслись. Никто не пытался утешить мальчика или поднять его с земли.

– Ехать надо, – снова повторил шофер.

«Что он говорит? Как он может говорить такое сейчас, когда плачет Славка? – с недоумением подумала Женя. – И почему никто не заставит его замолчать?»

Женя стремительно присела на корточки возле Славки, приподняла его за плечи, боязливо заглянула в глаза и едва не вскрикнула: воспаленные глаза мальчика были сухи, словно их вылизал жаркий ветер.

«Кто же плакал? Разве он не плакал?» – спрашивала себя Женя, чувствуя, что рыдания вот-вот охватят ее.

Золотистая голова Славки прикоснулась к ее плечу. Женя растерянно скользнула взглядом по его рубашке, вымазанной свежей землей, и заметила большое мокрое пятно на рукаве. Она еще крепче прижала Славку к себе.

Громко и испуганно закричал ребенок.

– Опять, понимаешь, фашист летит, – сказал шофер, подходя к женщинам. – Ехать надо.

Напоминание о самолете всколыхнуло женщин. Послышались всхлипывания:

– Летит! Пропали мы…

– Поехали, женщины. Ребят загубим!

– Схоронить же надо. Мыслимо ли!

Они подошли к Надежде Михайловне, подняли ее на руки, понесли к воронке и после короткого раздумья опустили на дно. Прикрыли брезентом, который принес шофер.

– Возьми, сынок, горстку земли, – тихо сказала седая женщина с глубоко запавшими глазами.

– Зачем? – сдавленным голосом спросил Славка.

Никто не ответил, и от этого молчания ему сделалось еще страшнее. Казалось, только сейчас он особенно ясно и окончательно понял, что мать уже не спасти, что все родное и близкое в жизни, что связывало его с ней, – все это оборвалось и осталось позади, в прошлом.

– Не дам! – вдруг со злым отчаянием вскрикнул он. – Не дам насовсем! Не дам зарывать! Мама!

Женщины удерживали его, Славка вырывался, отчаянно бился в их руках. Шофер лопатой бросал в воронку землю.

Обессилевшего мальчика отвели к машине. Перед тем как сесть в кузов, он постоял, повернув лицо в ту сторону, где похоронили мать. Машина тронулась, и он затих.

– И как он теперь? Считай, сирота, – сказала седая женщина.

Услышав эти слова, молодая мать пристально посмотрела в лицо ребенка, спавшего у нее на руках.

– Он будет жить у нас, – торопливо отозвалась Женя, словно боясь, что кто-нибудь опередит ее.

Они могли бы добраться до города быстро, если бы не кончился бензин. Шоферу пришлось бросить машину. Дальше двинулись пешком.

Близился вечер. Где-то позади все громыхало, гудело, лязгало. Война шла за ними по пятам, подступала к городу, окружала его со всех сторон.

Уставшие, они пришли в город. За дорогу все свыклись, но у каждого был свой путь и свои заботы.

Простившись с женщинами, Женя повела Славку домой. Ей казалось, что сейчас, оставшись без матери, он стал совсем маленьким и беспомощным. Она чувствовала, что теперь на ней и ни на ком другом лежит ответственность за этого мальчика. Сейчас, придя домой, она скажет матери: «Пусть живет у нас».

Еще издали Женя заметила, что их дом, всегда шумный и горластый, сейчас замер. Во дворе не было ни души. На дверях висел замок. У Жени появилось такое ощущение, будто она вернулась сюда после долгих скитаний.

Женя пошарила рукой за ящиком, стоявшим в коридоре, – ключ был на месте. Дрожащими пальцами торопливо открыла замок, вбежала в комнату. Непривычный беспорядок испугал ее. На столе лежала записка. Женя сразу же узнала почерк матери:

«Доченька, родная, ждали тебя – не дождались. Папа звонил на заставу, но связи нет. Уезжаем с эшелоном. Догоняй скорее, иначе сойду с ума. Едем на Харьков…

Дальше шли советы – что взять с собой, как быстрее догнать поезд.

– Бежим, скорее бежим на вокзал, – заторопилась Женя.

Славка молчал. Женя пристально взглянула на него. Измученный вид мальчика заставил ее немного повременить.

– Славка, – сказала она обрадованно. – А ведь у нас есть хлеб и колбаса.

Он несмело взял бутерброд, откусил, начал жевать и неожиданно, давясь, затрясся в безудержном плаче.

– Не надо, – попросила Женя.

Славка посмотрел на нее, кажется, что-то хотел спросить, но вдруг упал на диван, обхватив голову руками.

Женя присела рядом с ним. Только сейчас ужас того, что произошло, стал отчетливо ясным и потому непреодолимо безысходным. Страх одиночества и обреченности охватил ее. Славка затих.

«Пусть поспит, – думала она. – Мы еще успеем».

Женя посмотрела в потемневшее окно. Кажется, собирался дождь. Перед глазами, как видение, мелькали лица ребят и девчат, с которыми она совсем недавно вместе училась. Припомнился веселый школьный вечер. Андрей и музыка. Валерий и стихи. И вдруг – Саша, с туфлями, завернутыми в газету. Потом лица ребят и девчат исчезли, перед глазами побежала дорога, с ревом пронесся самолет, ахнул взрыв…

Женя очнулась и пошарила рукой возле себя – мальчика не было.

– Славка, – испуганно позвала она.

Никто не ответил.

– Славка! – крикнула Женя. – Ты здесь?

– Здесь, – глухо откликнулся мальчик.

Только сейчас Женя поняла, что он стоит у окна.

– Бежим на вокзал, – вскочила с дивана Женя. – Как же это я заснула, дурная.

– Поздно, – глухо, со странным спокойствием сказал Славка.

И тут стекла задребезжали от ворвавшегося в переулок гула моторов. Женя подбежала к окну.

Фары мотоциклов метались в темноте. Яблоневый сад, купавшийся в дожде, то освещался ослепительным неживым светом, то снова пропадал в шумной черноте ночи. Гул моторов усиливался, нарастал, и вот уже смешалось все: и трескотня мотоциклов, и звон дождя по крыше, и выстрелы, и пронзительные, непривычные выкрики на немецком языке.

Славка стоял у окна не шелохнувшись.

– Отойдем, – тихо позвала Женя, беря его за руку. – Не надо смотреть на это.

Славка не двинулся с места.

– Буду смотреть, – упрямо сказал он. – Буду.