Текст книги "Ермак"

Автор книги: Анатолий Иванов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 8 страниц)

– Тут, братья, все по уму рассудить надо. Мы Кучума не одолели, только из Кашлыка выгнали. Нас – горстка, а Сибирь необъятная, неизведанная. И потонем, сгинем мы в ней, коли…

Установилось напряженное молчание.

– Ну? – воскликнул Никита Пан.

– …коли помощи не попросим… у царя.

– У царя?! – в бешенстве воскликнул Заворихин, метнулся со своего места. – Образумьтесь! Вспомните, кто вас сюда снаряжал, кому, значит, служите?!

– Ну-к, охолонь! – грозно вскрикнул Ермак. Заворихин испуганно примолк. – Снова затянул свое. Твои Строгановы уж небось похоронили нас давно… Есть Строгановы, а есть Русь многострадальная, из которой твои Строгановы все соки высосать готовы, а теперь к Сибири лапы свои мохнатые протягивают… В общем, братья, я тут один ничего решить не в силах и не вправе. Давайте сообща думать, как дале быть.

Распахнулась дверь под ударом караульного казака.

– Беда-а! Скорее! – и казак скрылся.

Все ринулись за ним. У крыльца стояла запаренная лошадь, а в розвальнях лежал казак с рассеченной головой.

– Беда, – прохрипел он, когда атаманы и есаулы скатились по крыльцу. – Всех рыбаков на Абалаке Маметкул побил…

…По заснеженной лесной дороге стремительно несется вереница розвальней, набитых казаками, следом – сотни всадников…

…Ермак выскочил на пригорок, остановил взмыленного коня. Возле него оказались Кольцо, Черкас Александров, Савва Болдыря, Никита Пан.

На расстилающемся впереди ледяном поле чернели тела убитых казаков.

Чуть дальше над лесом поднимались дымы…

– Слава богу, Маметкул еще здесь!

Маметкул в походной юрте справлял победный той. За уставленным яствами бухарским ковром сидело человек восемь.

– За первую нашу победу, славные батыры! – сказал Маметкул, приподнимая пиалу.

Вбежал телохранитель, прокричал, забыв о всяком почтении:

– Русь!

Маметкул бросил пиалу на бухарский ковер, вскочил…

Изрубленные, окровавленные тела казаков валялись на заснеженном льду. Ермак вел пешую сотню, вооруженную пищалями, копьями и саблами, мимо окоченевших трупов. Следом тащилась вереница пустых розвальней. Всадников не было видно.

Богдан Брязга и мертвый не выпустил сабли. Он лежал в луже крови без шлема, окровавленные волосы примерзли ко льду.

Ермак остановился возле него.

– Прощай, Богданушка.

Лежавший рядом окровавленный человек шевельнулся.

– Игичей?!

– Я… Они напали на нас… как лесные звери.

– Атаман, татары! – вскричал Керкун.

От берега с воем и свистом неслась конная лавина, сверкали на солнце кривые сабли.

Ермак наклонился, вынул саблю из окостеневшей руки Богдана.

– Сани – в круг. Пищальники – стать полукругом!

Казаки, прикрывшись санями, образовали большой полукруг в два ряда.

– Це-елься! – скомандовал Ермак. – Огонь!

Грянул залп. Несколько лошадей упало, ряды татарских конников смешались было, но тут же выправились, отхлынув. Дождем полетели стрелы.

Пищальники передали ружья для зарядки в задний ряд, получив взамен заряженные.

– Заряжать не мешкая. Огонь!

Совсем было смешались и дрогнули татарские конники, но вперед вырвался Маметкул.

– Ар-ра! Ар-ра-а! – взревел он, воодушевляя всадников.

Времен на перезарядку пищалей уже не было.

– Сомкнуться тесней в круг! Копья вперед! – скомандовал Ермак.

Казаки выполнили команду. Татары с ходу не смогли сломать круговой казачий строй, быстро обтекли оборонявшихся.

Яростно ржали кони, трещали копья, звенели сабли.

Пал, обливаясь кровью, один казак, второй, третий… Наконец круговая оборона была прорвана. Бой закипел яростный и беспорядочный. Копья в таком бою только мешали, казаки побросали их, рубились топорами, саблями.

Ермак бился двумя саблями – своей и Богдана Брязги. Маметкул с окровавленной уже головой пытается пробиться к Ермаку, но безуспешно. Лед озера все гуще покрывается убитыми и ранеными.

– Где же наши конники? – Ермак вытер вспотевшее лицо. – Пора бы им быть…

И вдруг над заснеженным озером раздался долгий пронзительный свист. С двух сторон с гиканьем летели к месту битвы конные казаки во главе с Иваном Кольцом…

…Кольцо с ходу срубил вражеского всадника.

…Савва Болдыря ударил пикой в грудь вздыбившегося коня Маметкула. Конь рухнул. Маметкул выбрался из-под лошади, сбросил с седла какого-то татарина, вскочил на его коня. Окруженный казаками, с трудом вырывается из кольца и устремляется прочь. За ним бегут его воины. Казаки бросаются следом, безжалостно рубят тех, кого удается настичь…

Невообразим гнев Кучума!

– Облезлый щенок! Тебе не моими храбрыми воинами командовать, а кучей баб в гареме! И я сделаю из тебя оскопленного евнуха!

Маметкул стоит перед разгневанным властелином, опустив окровавленную голову.

– Убирайся с моих глаз в свои кочевья!

– Великий хан! – осторожно проговорил карача. – Гнев портит здоровье, а твое здоровье – основа счастья и благополучия всего ханства. Ермак хитер и силен, его казаки имеют огненный бой. Нам ничего не остается, как откочевать в южные пределы твоих владений, поднимать против пришельцев местную знать, тогда силы наши утроятся…

Дюжина небольших стругов покачивалась у песчаного берега Чувашова мыса, где когда-то кипел смертный бой с Кучумом.

Ермак отправлялся вниз по Иртышу в ясашный поход.

По дощатым мосткам казаки носили на струги мешки с провизией, бочонки, палатки.

Ермак и Иван Кольцо стояли на берегу, наблюдали за погрузкой. Там, у стругов, мелькала и фигура Игичея.

– Что-то не нравится мне этот твой ясашный поход. Сердце постанывает, как бы не быть беде, – проговорил Кольцо.

– Надо сходить мне самому в северные земли, поглядеть, какие там люди живут. Да и думка из головы не идет: не с пустыми же руками в Москву-столицу ехать…

Говоря это, Ермак поглядывал на Савку Керкуна и Анну, спускавшихся с берегу по просеке. Керкун нес завернутого в пестрое одеяльце младенца, на плечах Анны был тот платок, который когда-то принес ей в подарок Керкун.

– Вот, атаман… Просим с женой крестным отцом быть.

– Просим, Ермак Тимофеич, – сказала и Анна.

Ермак приподнял кончик одеяла, поглядел на младенца.

– Каза-ак!

– Не-е, остяк, – с улыбкой возразила Анна.

– Остяцкий казак, значит, – подвел итог Ермак.

– Ага, ага, – закивала счастливая мать.

– Ну, айда к Мелентию, окрестим, – сказал Ермак. – Окрестим и двинемся.

И они вчетвером двинулись вверх, к Кашлыку.

– Кучум где-то кочует в южных пределах ханства, – говорил Ермак Ивану. – Но все же будь тут настороже. В случае чего – отсидитесь за стенами, а мы через месяц-полтора вернемся.

…Четыре шамана яростно колотят в бубны, беснуются вокруг костра. В священной роще, раскинувшейся на берегу могучего Иртыша, собрались для жертвоприношения родовые вожди остяков и вогулов. К жертвенному столбу возле грубо вытесанного из бревна, разодетого в меха и цветные сукна идола, с обитой медью личиной привязан испуганный заплаканный ребенок лет десяти в рваной одежде.

Один из шаманов кричит:

– Великий старик готов принять жертву и отвести беду от наших жилищ и угодий! Готовьте священное копье.

…А в стороне, потягивая кумыс из берестяных чашек и будто не обращая внимания на происходящее, сидят два человека – остяцкий князек Бояр и вогульский князек Юмшан, за ними виднеется коновязь с дюжиной стоящих лошадей.

– Ермаковский даруга Анфимка-вор совсем обобрал мой улус, – жалуется Юмшан. – Ни одной лысой шкуры не оставил.

– С меня Кучум брал ясака много больше, – не согласился Бояр.

– Ты!! – взъярился вдруг Юмшан, плеснул кумысом Бояру в лицо. – По всем стойбищам говорят, что ты продался Ермаку.

Оскорбленный Бояр выхватил саблю. То же сделал и Юмшан.

– Эй, мои люди, – вскричал Бояр.

– Вашего князя бьют! – заорал и Юмшан.

Слуги бросились на помощь своим князьям, засверкали сабли и ножи, упали на землю первые жертвы. Шаманы прекратили камланье, испуганно замерли.

– Братья! Остановитесь! Братья! – вскричал Бояр.

– Ты умрешь, вонючий ермаковский прихвостень! – И Юмшан снова ринулся на Бояра.

В это время на реке показались казачьи струги. Дерущиеся замерли, пораженные шоком. Потом Юмшан вскрикнул:

– Они осквернят нашу священную рощу.

Остяки и вогулы, забыв о распре, начали хватать сложенные в стороне луки и колчаны, кинулись к реке. Шаман достает из берестяного короба копье, обвешанное мехами, украшенное магическими знаками, и бежит к жертвенному столбу.

…Струги, медленно разворачиваясь, подплывали к берегу. Первые стрелы ударили в борта.

– Да они же мальца на заклание идолу приготовили! – воскликнул Никита Пан. – Вон, к столбу привязанный!

– Пищали к бою! – скомандовал Ермак, стоявший в струге рядом с Никитой Паном.

– Скорее к берегу! – вскричал Никита Пан. – Скорее к бе…

Никита Пан не закончил, захрипел и повалился со стрелой в груди.

– Никита! Никита-а! – затряс его Ермак.

Увидев это, Мещеряк взревел с соседнего струга:

– Никиту убили! Лупи их, братва! Пали!

Грянул со струга залп. Несколько остяков и вогулов упали, в том числе и шаман со священным копьем, подбежавший почти к жертвенному столбу. Остальные бросились к виднеющемуся невдалеке городку, спешно унося с собой идола.

Возле вырытой на высоком берегу Иртыша могилы стоит вытесанный из колоды гроб с телом Никиты Пана. Атаманы и казаки были с непокрытыми головами, тут же находился и Бояр. Чуть сбоку под дулами казачьих пищалей кучей толпятся вогулы и остяки – напуганные, виноватые. В толпе много стариков, женщин, детей. Стелется дым от сгоревшего городка.

Казаки к ногам Ермака сбрасывают связанных Юмшана и недавно корчившегося на земле шамана. Оба, ожидая неминуемой казни, встали на колени.

– Развяжите их, – приказал Ермак.

Пленников развязали. Они, испуганно озираясь, встали. Игичей, боясь встретиться взглядом с Юмшаном, спрятался за людей.

– Вы всю эту свару затеяли… Так объясните мне, зачем мы убиваем друг друга?

– Вы пришли воевать нашу землю, – хмуро сказал Юмшан.

– Коль ваша это земля, почто платите вы с нее дань Кучуму? Зачем даете ему своих воинов?

Остяки и вогулы молчат.

– Выходит, это не ваша земля. Кучум – это поганый пришелец, он подчинил себе ваши улусы, он посылает ваших воинов разорять и жечь русские земли. И мы пришли воевать не с вами, а с Кучумом!

– Твой даруга Анфимка сильней Кучума нас грабит.

– За то я накажу Анфима Заворихина. Больше он ясак собирать не будет.

– Это шибко ладно будет, атаман Ермак, – сказал Бояр. – А другие?

– Я приказал только по одному соболю с каждого охотника брать.

– Так-то шибко ладно будет, – сказал и Юмшан.

– Вот так ты и объявляй всем лесным людям. И все шаманы пусть объявляют. Ступайте.

– Ты, атаман, отпускаешь меня?

– Отпускаю.

Шаман и князек отошли к своим. Гроб начали медленно опускать в могилу.

Когда земля застучала о крышку гроба, Игичей, стоящий рядом с Мещеряком, сказал:

– Зря атаман князя Юмшана отпустил. Князь Юмшан сильно нехороший человек.

Вновь скользят по воде струги, поднимаясь вверх по течению неширокой реки. Впереди синеют отроги невысоких гор.

– Может, и мы с тобой тут погибнем, Матвей!.. – тихо проговорил Ермак. – И другие многие. Да не все ж… Вон у Савки Керкуна сын родился от остячки. Подняться бы через много-много лет да поглядеть – какая жизнь тут будет. А?

Мещеряк, помрачнев, почему-то ничего не ответил.

Рядом с Ермаком стоит казак Осташка с обмотанной вокруг головы кровавой тряпкой, смотрит на синеющие горы полными слез глазами. Судорожно дернув кадыком на обросшей худой шее, заговорил:

– Атаман… Это же Камень-горы. Неделька-другая пути – и на Руси будем. Хоть бы одним глазком… А?

Поднял голову Ермак, поглядел на горы в синеватой дымке. И сквозь эту дымку увидел себя и Алену сквозь годы. Совсем юная, бежит по высокой траве Алена, оглашая землю радостным смехом. Обернулась, сверкнула ослепительной своей красотой, побежала дальше. «Держи ее!» – вскричал, смеясь, Ермолай». Таежная лайка с лаем устремляется за девушкой, обгоняя его. Все одновременно вбегают на небольшой пригорок, Ермолай и Алена с хохотом валятся в немятую лесную траву, молодо играют и целуются… Таежной лайке, давней свидетельнице их счастья, это было уже неинтересно, она отвернулась равнодушно…

…Сверкнула влага и в глазах сурового атамана. Не скрывая этого, оглядел он товарищей своих походных. – Мещеряк все такой же хмурый, в усталых глазах переставших грести казаков мольба и надежда… Все смотрят туда, где Русь.

– Что ж… и я хотел бы… Давайте предадим братов, что в Кашлыке остались и нас дожидаются! – Голос его загремел. – Дело предадим, за которое столько товарищей наших полегло!

Опустили глаза казаки, молчат.

– Заворачивай назад! – отдал приказ Ермак.

Забили весла, разворачивая струги…

– Ну что, помощнички мои?.. – проговорил Ермак. Все снова сидят в его шатре. – Нет нынче среди нас уж Богдана Брязги да Никиты Пана. Пора обдумать, как дальше жить да быть! Время для раздумий я вам вдоволь отвел. Лазутчики доносят, что царевич Алей с войсками к Кучуму вот-вот придет. Кучум грозится Кашлык отвоевать, а нас всех лошадьми разорвать.

Установилось молчание. Потом Мещеряк осторожно проговорил:

– Оно, ежели вспомнить, так и раньше мы немалые годы в государевых полках службу несли…

– Мы с Савкой, – Кольцо кивнул на Болдыря, – царю-государю не служили. Мы ему только головы свои задолжали.

– А поклонимся Ивану Васильевичу, так, может, он этот должок и простит, – не торопясь проговорил Ермак. – Шитом Русь защитили со всхода солнечна!

– Не простит. Недаром Грозным прозван, – сказал Болдыря.

– Так ведь это – чем поклониться, – проговорил Ермак.

– Так и не пожили вольной волею. И не попробовали, – горько проговорил Яков Михайлов.

– Та ни, ноздрею нюхнули, – с усмешкой вставил Болдыря.

– Одних новоявленных хозяев из сибирской землицы еще не вытурили, другие – Строгановы – вместо них намылились сесть на нее, а ты третьего посадить хочешь, царя Ивана, – хмуро сказал Кольцо.

– Царя? – мотнул головой Ермак. – Царей – их много. А Русь у нас одна. Ты что же думаешь, Бояр и иные сибирские князцы нам с тобой давеча поклонились? Не нам! Руси! Без Руси мы ничто! Русь за нами, это и пугает их, а испуганный наполовину разбит. Руси мы и поклонимся своим подарочком. А там, Бог даст, и еще чем-нибудь.

Соратники Ермака недоуменно смотрят на своего атамана.

– А Сибирь что – край света? – воскликнул Ермак. – А за сибирскими лесами что за земли лежат?

– Ну, атаман! – выдохнул Болдыря.

– Да ладно, об этом чего загадывать, – проговорил Ермак, повернувшись к Болдыре. – А молви-ка, друг Савва… С посольством нашим к царю поедешь? Не сробеешь?

Напряженное молчание опять установилось в зале. Каждый, видно, думал о своих грехах перед царем.

– А поеду! Во имя Отца, и Сына, и Святаго духа, со Христом!

Болдыря хлопнул об пол шапкой, которую держал в руках.

– Вот так же и голова твоя на плаху брякнет, – усмехнулся Иван Кольцо.

– Не брякнет! – возразил Ермак. – Ну, кто еще с ним?

– Да хоть и я, – сказал вдруг Черкас Александров.

– Спасибо, родные. – Ермак, встав меж ними, обнял обоих за плечи. – Ну что, братья, решаем или как? Ежели решаем, то будем донесение царю о сибирском взятии писать.

– Пиши, – сказал наконец Яков Михайлов.

– Пиши, пиши, – проговорил Мещеряк.

– Что же – составляй дарственную запись, с усмешкой промолвил и Кольцо. – Жалуют, мол, те, царь-государь, казачки воровские страну Сибирь.

– Живо-живо! – покрикивает Заворихин на стрельцов, бегущих от бревенчатого склада со связками шкур.

Около дюжины стругов, среди которых свежими досками выделяются вновь построенные, качаются у пристани на Чувашевом мысу.

Появляется на пристани Матвей Мещеряк с полудюжиной казаков, у одного из которых была пищаль.

– Бог в помощь, Анфим. Когда отплываем?

– Пополудни тронемся.

– В два-то струга пушнина войдет? А то, может, еще один загрузить?

– Да как-нибудь в два утопчем. – Анфим огладил бороду. – Слава Богу, ясак добрый собрали, довольны будут хозяева.

– Вяжите, – негромко произнес Мещеряк.

Двое казаков мгновенно заломили Заворихину руки, третий связал их ремнем, четвертый отцепил его саблю.

– Вы что… сдурели? Да как посмели! На помощь!

Ближайшие стрельцы, покидав связки соболей и белок в песок, схватились за сабли. Мещеряк кивнул казаку с пищалью, тот выстрелил вверх. Тотчас с увала сбежала полусотня вооруженных казаков, загородив Мещеряка с пленником, стала теснить стрельцов к глинистому яру.

– Холопы вы, – орал Заворихин. – За насильство передо мной ответите! Перед самими Строгановыми! Ты ж самих хозяев ограбил! Погодь! Узнаешь хозяйский гнев!

– Посадить на цепь пса строгановского! И этих тоже перевязать на всякий случай, – приказал Матвей.

Обросший грязными космами, Заворихин злобно глядел сквозь крепкую решетку.

Со скрипом отворилась окованная дверь, вошел в темницу длинный и тощий казак Осташка, поставил на пол горшок.

– Жри.

В темнице не было ни стола, ни стульев, ни нар. Прикованный к стене за ногу Заворихин опустился на пол, начал есть.

– Стрельцы мои где?

– А кто как. Иные непокорные в таких же темницах, а большинство в казаки перешли.

Заворихин еще поскреб ложкой в горшке.

– Так что, Осташка… Принесешь зубило-то?

– В грех вводишь, Анфим. Ермак отправит меня в гости к Федьке Заморе.

– Вместе уйдем. Озолочу тебя, Осташка.

Мнется казак, вздыхает, чешет в затылке.

– А тут рано или поздно околеешь. Если раньше стрела татарская насквозь не пробьет.

– Эх! – Осташка вытащил из-за пазухи долото, бросил Заворихину. Потом подал и молоток. – Окошко-то лохмотьями заткни, чтоб звон, не дай Бог, наружу не пробился.

…Звук ударов Заворихина переходит в звон колоколов.

…Плывет по Москве колокольный звон.

Черкас Александров и Савва Болдыря в новых казацких кафтанах стоят в царских чертогах. У трона, возле царя – четыре рынды да раззолоченный, как петух, Борис Годунов.

Черкас Александров держит в руке свиток и, нисколько не тушуясь, говорит:

– Кланяется тебе, благочестивому государю царю Ивану Васильевичу, всея Руси самодержцу, донской атаман Ермак со товарищи страной Сибирью… И письмом вот пишет, что казаки его, Сибирь-страну взявши, многих живущих там иноязычных людей под твою государеву высокую руку подвели. И татар, и остяков, и вогулич привели к шерти по их верам на том, что быть им под твоей царской высокою рукой до веку, и ясак им тебе, государю, давати по всякие годы. А первый собранный ясак с нами прислали.

Александров с достоинством поклонился и протянул бумажную трубку. Сопровождавшие его казаки положили к подножью трона соболей. Принял грамоту Годунов, а царь воскликнул:

– Ах, казаки! Ах, разбойники! – Грозный полюбовался секунду мехами, затем повернулся к молчаливо сидевшим по лавкам боярам. – Разумеете, что они совершили? Теперь же татары со стороны Сибири грозить Руси не будут! – Обернулся к Ермаковым послам. – А много ль там средь вас воров-то донских да волжских, которых я смертью за разбой пожаловал? А?

– Секунду-другую разве стояло молчание.

– Маленько есть, надежа-государь. Той милостью ты и меня не обошел, – сказал Савва Болдыря.

– О-о! А ты сам к топору голову свою принес!

– Воля твоя, государь, – склонил голову Савва. А Черкас Александров прежним ровным и спокойным голосом проговорил:

– И просит Ермак-атаман в помощь себе маленько хоть твоих стрельцов государевых со всем ратным припасом.

Грозный опять обернулся к боярам.

– А тут недавно английский посол Боус на Москву прибыл. И вот проходу не дает нам – немало-де московская компания английских купцов для Ливонской войны разного военного снаряжения поставила, за то дозвольте, мол, английским купцам на Мезени, да на Печоре, да на Оби и прочих северных реках торг завести с тамошними людьми. А, дозволить им?

Молчат бояре.

– А вы, казацкое посольство, что скажете?

– Не дозволяй, государь, – сказал Черкас Александров. – Жадность тех купцов известная, северные да сибирские земли они ограбят дочиста.

– Истина! – Грозный пристукнул посохом. – А если такие дорогие товары, как соболя да кречеты, пойдут в английскую землю, то как Руси без того быть? – Царь обернулся к Годунову:

– Английским купцам о Печоре-реке, об Мезени, о реке Оби и о всех других реках отказать… – Повернулся к казакам.

– Да не омрачится ничем день сей! Не о смерти о жизни говорю днесь. Зрите слепые: царство Сибирское верными рабами покорено под нашу державу.

Он стоял во весь рост, в тяжелой парчовой одежде, и воскликнул с внезапной силой:

– Радуйтеся! Новое царство послал Бог Руси!

Несколько голосов в палате прокричало:

– Радуйтеся!

– Явились вы в добрый час. И потому за сибирское взятие всех прежних воров донских да волжских мы своей царской волей жизнью милуем. Окромя ж того, и деньгами, и сукнами жалую. Ступайте немедля назад, отвезите мои награды. И скажите Ермаку – отныне князю сибирскому, что в помощь, которую он просит, я вскорости велю отправить воеводу князя Болховского, а с ним ратных людей триста человек. – Грозный опять повернулся к Годунову. – А торговым людям Строгановым 15 стругов велеть изладить, которые бы струги подняли по 20 человек со всем запасом. А те припасы нашему войску также дать Строгановым велеть!

– …Строгановым велеть! – в гневе вскричал Семен Строганов, глядя в царскую грамоту с висячей красной печатью. Шваркнул пергамент на пол, яростно начал топтать ногами. Никита и Максим Строгановы тревожно привстали.

Семен метался по комнате. Остановился у окна, за которым расположились лагерем прибывшие царские стрельцы.

– Ну, холоп Ермошка! Уж я те помогу, – зловеще прохрипел Семен. Обернулся от окна. – Позвать сюда Заворихина.

Максим Строганов поднял измятую царскую грамоту.

– Может, не надо сильно-то перечить, – проговорил он. – Гнев царский тяжек.

– Преставится, должно, он скоро, царь наш государь. Хвори его загрызли… Я мыслил – Сибирь теперь вся наша, строгановская, а этот холоп вонючий царю ею поклонился. Не будет этого!

Вошел Заворихин.

– И вот еще что сделай, – проговорил Семен. – Сделай главное – приволоки мне живьем сюда этого Ермошку-холопа! Не сдох он у отца моего, у меня долгой и страшной смертью помирать будет.

– Уж это – постараюсь, свой счет у меня к Ермаку!

– Так он тебе и дался в руки, – усмехнулся Максим.

– Как-нибудь с Божьей да карачинской помощью.

– Ну, гляди у меня, хвастун! – строго произнес Семен. – Не поймаешь Ермака – тебя заместо него исказню.

Шатер Кучума.

– Я никогда не доверял предателям-перевертышам! Тот, кто предал один раз, предаст снова. Уверен ли ты, – обратился Кучум к караче, – что этот человек искренен в своем устремлении помочь нам?

– Я тоже никогда не доверял предателям, но месть за испытанные унижения может далеко увести человека. Это самое сильное, после жажды жизни, человеческое желание.

Кучум молчал.

– Я хочу видеть его, – проговорил он после паузы.

Через секунду в шатер вошел Заворихин.

– Ты можешь сесть и взять себе яблоко, перевертыш, – сказал Кучум.

Заворихин сел у ковра. Взгляд его был прикован к огромному блюду, наполненному золотистыми грушами, яблоками, янтарным виноградом.

– Откуда же… благодать такая?! – изумился Заворихин.

В ханском покое находился еще карача.

– Бухарские купцы у нас были, – сказал он.

Заворихин вонзил зубы в яблоко, начал с хрустом жевать.

Вошел царевич Алей, поклонился отцу.

– Великий хан! Опальный Маметкул попал в руки Ермака.

– Как?! – вскричал Кучум.

– Твой мурза Санбахта Тагин изменил тебе, донес Ермаку, где стоит Маметкул. Ермак захватил его и собирается отправить к царю Ивану.

– Так… Еще чем обрадуешь меня, сын мой?

– Идущие на помощь Ермаку царские стрельцы достигли уже устья Тобола. Мои войска жаждут крови, хан.

– Кучум уставился в одну точку, забыв, казалось, о присутствующих.

– А как бы ты сделал? – неожиданно обратился он к Заворихину. – Если б тебе пришлось решать этот вопрос?

– У них пищали, храбрый Алей, – проговорил Заворихин, – они много славных твоих воинов перебьют. Надо стрельцов пропустить в Кашлык, а Кашлык взять в осаду. На них припасу съестного у Ермака нет, за одну зиму они все там с голоду подохнут.

– Хитро! – восхитился Алей.

– Вторая хитрость будет такая, – проговорил Заворихин. – Карача больше не признает твою власть, великий хан.

– Это как?! – поднял голову Кучум.

– Остяцкие и вогульские князья тебе изменили, князь Елыгай тебе изменил, мурза Санбахта Тагин тебе изменил. И я тебе изменю, – сказал карача. – Ухожу от тебя со своими людьми.

– Дальше, – уже зловеще сверкнул глазами Кучум.

– А дальше, – продолжал Заворихин, – ты, великий хан, пошлешь против непокорного Карачи царевича Алея. Карача попросит помощи у Ермака. Ермак на помощь придет, я думаю. Мы заманим их в ловушку и перережем.

– Хитро-о! – опять простодушно восхитился Алей.

Кучум молча пропускал через кулак тощую бороду.

– Что же, за хорошие советы вознаграждать надо. Дарю тебе халат со своего плеча, Анфима. Но я бы очень не хотел, чтоб в стане моего врага был такой человек, как ты!

На пристани царило радостное оживление.

Ермак, Иван Кольцо, Матвей Мещеряк, бывшие послы Черкас Александров и Савва Болдыря, кучки казаков стояли на берегу и смотрели, как к бревенчатым мосткам на Иртыше подходят струги с царскими стрельцами. Гремит обоюдный салют из пищалей.

Вот причалил первый струг, на мостки ступил воевода Болховский. Опираясь на палку, пошел к атаманам.

– С добрым прибытием, князь!

– Ну, здравствуй, славный сибирский князь!

– Долгонько плыли, – произнес Савва Болдыря.

– Успели-таки, – воевода ткнул костылем в небо. – Измучились. – Князь потер спину. – Поясница замучила. Баньку бы… Страсть попариться люблю.

– Истопим, – улыбнулся Черкас Александров.

Меж тем причаливали другие струги.

– Матвей, веди казачков на разгрузку, – сказал Ермак.

Тот побежал к казакам. А Болховский сказал:

– А и стрельцы мои управятся. Венички – они легкие.

– Какие венички?

– Обычные, березовые…

Стрельцы уже несли на берег огромные связки веников.

Потом такие же связки понесли казаки. Несли и несли. Толпами шли от стругов пустые стрельцы с одними пищалями.

– Атаман! Никакого припасу съестного они не привезли…

– Как… не привезли?! – Ермак обернулся к Болоховскому.

– Так Строгановы сказали, что у вас тут склады лопаются…

– Да ты понимаешь, – Ермак яростно затряс Болховского за грудки, – что нам теперь всем грозит?

– Убери лапы! – взвизгнул Болховский. – Как смеешь?! Я – князь, а ты – мужик вонючий! Государю вот отпишу про тебя!

– Не успеешь! С голоду подохнешь!

И Ермак, отшвырнув воеводу, в ярости зашагал от пристани.

За покрытым толстым слоем изморози окном свистит метель.

Ермак меряет шагами комнату. У печки жмется воевода Болховский – отощавший, похудевший, недавно еще налитой жиром подбородок висит складками.

– Ну, сколько твоих стрельцов с цинги да с голоду пало?

– Близко к сотне уже, – виновато проскрипел воевода.

– Да казаков с полсотни. Из Кашлыка не выехать, не въехать. Кучум да зима заперли нас тут намертво. А зиме половина только. Теперь-то понял, что наделал твой Строганов?

Болховский, помрачнев, промолчал.

Воет метель, крутит снежные вихри между многочисленными сбитыми из жердей могильными крестами.

Мимо кладбища двигается кучка всадников во главе с Кольцом, гонит перед собой какого-то человека в татарской одежде…

…Иван Кольцо вталкивает его в комнату, где находятся Ермак с Болховским.

– Вот, под самую стену пришел. От бывшего Кучумова карачи, говорят, мимо татарских заслонов пробрался.

– Ну? – вскинул глаза Ермак.

– Мой хозяин кланяется вам. Вот знак его, чтоб вы верили мне.

Татарин подал золотой полумесяц на золотой цепочке. Ермак повертел в руках этот предмет.

– Черт его знает, что за знак.

– Я видел такие, – сказал Болховский. – Это знаки всяких больших татарских людей.

– Ну и с чем ты пришел?

– Мой хозяин помощи от непобедимого Ермака просит.

– Какой помощи?

– Из южных степей царевич Алей ведет на карачу большое войско. Без огненного боя моему хозяину не устоять. А потом Алей пойдет на Кашлык.

– А есть у этого твоего хозяина хлеб, мясо? – сверкнул голодными глазами Болховский.

– Хлеба нет, а мяса много, рыбы много. Собакам кормим.

– Собакам! – простонал Болховский.

– Ладно, ступай.

Кольцо выпустил татарина, сам остался. Помолчали.

– Черт его знает, что и думать, – проговорил Ермак. – С одной-то стороны… А ежели подвох?

– Да с осени ж еще карача этот завраждовал с Кучумом! – умоляюще произнес Болховский. – Мясо там, рыба…

– Может, и подвох, – задумчиво проговорил Иван Кольцо. – Но с другой-то стороны… Может, рискнем, а? Полсотни конников ты бы мне дал…

– Последние ж кони!

– А ежели Бог даст, разгоним с карачой Кучумово войско? Рискнем?!

– Без согласия круга не могу, – после некоторого раздумья проговорил Ермак. – Объяви – собрать круг!

Кольцо, пожав плечами, выходит.

Раздаются мерные удары большого барабана. Исхудавшие, хмурые казаки медленно и молча собираются на площади. Под барабанные удары Ермак выходит на середину круга, снимает шапку, кланяется на четыре стороны…

День был холодный, мела снежная поземка. Солнце уже садилось, окрашивая снега в кровавый цвет.

С площади небольшого минарета всматриваются в вечернюю мглу карача и Заворихин.

Вдали показалась из-за леса вереница всадников.

– Едут! – воскликнул Заворихин. – Их человек с полсотни.

– Кто их ведет? Ермак?! – с надеждой спросил карача. – Не вижу, погоди… Впереди атаман Кольцо вроде. Ух! – Заворихин в ярости стукнул кулаком по перилам, ограждающим площадку. – Ну, да и это добыча немалая.

Карача с приближенными встречал приезжих у открытых настежь дощатых ворот своего небольшого городка. Все были при оружии. Все низко склонились в поклоне и так стояли, пока Иван Кольцо не спешился с заиндевевшего коня.

– Это сам атаман Кольцо, – сказал татарин-проводник.

– Я приветствую славного атамана, – разогнулся карача.

И сделал приглашающий жест рукой:

– Прошу.

С площадки минарета за въезжающими наблюдал Заворихин.

– Прошу, – опять в поклоне откинул руку карача, приглашая в помещение, и вошел туда вслед за Иваном Кольцом.

Это была просторная прихожая следующего большого помещения. Через широко открытую дверь было видно, что оно устлано дорогими коврами и уставлено щедрыми яствами.

Прихожая быстро наполнилась казаками и татарами. Казаки были, как и татары, при одних саблях.

– В честь встречи я даю тебе, славный атаман, большой той. А где вино, там никакого оружия не надо.

Карача отстегнул свою саблю, бросил в угол.

То же самое сделали все татары. Сняв было свою саблю и Кольцо, но потом нахмурился, тревожно оглянулся.

У Карачи шевельнулись брови, он обиженно проговорил:

– Все твои люди, атаман, могут пировать с оружием. Прошу, – в третий раз согнулся карача, приглашая на пир.

…И вот пиршество в полном разгаре. По стенам горели жировики. Казаки привычно сидели по-татарски прямо на коврах, рядом валялись отстегнутые, мешавшие им сабли. Вино лилось рекой, красивые служанки ходили меж пирующих, подливали им из длинногорлых кувшинов. Пьяненькие казаки начали пощипывать служанок, то и дело слышался женский визг и хохот.