Текст книги "Ермак"

Автор книги: Анатолий Иванов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 8 страниц)

– Не отставать! – махнул рукой Сысой, побежал по следам, временами погонщики проваливались в сугробы, падали.

На чистом пространстве ветер был сильнее, вьюга здесь быстрее заметала следы, чем дальше, тем они были меньше видны и наконец исчезли совсем.

Погоня остановилась.

– Где теперь их сыщешь? – сказал один из стражников, задыхаясь.

– Да уж в такой снеговерти… – поддержал другой.

– Цыть, вы! – вскричал Сысой, тоже взмокший, ровно не кандальники, а он мылся в бане. – Нагишом далеко не убечь! А тут, за рекой, изба, где эта Ермошкина невеста с дедом жила. Боле, как туда, им некуда. Живо!

И все снова побежали.

– Да как же вы, ребятушки? – всхлипнул древний старик в рваной меховой телогрейке. – В такую студень-то?

Ермолай и Кольцо торопливо одевались в дряхлую крестьянскую одежду. На Иване был уже драный армяк Ермолай натягивал на голые плечи посконную рубаху На ногах у обоих были какие-то опорки.

– Боле, отец, из лапотины ничего нет? – спросил Ермак, оглядывал голые стены.

– Да вот ишо, – и старик начал стягивать телогрейку.

– А сам-то как?

– В избенном тепле-то перемогнусь как-нибудь. – И заплакал, заскулил, как щенок. – Аленушка-то наша, внученька! Пошла за водой на речку да как в воду и канула.

Ермак, одетый уже в стариковскую телогрейку, молча обнял его. В глазах у него тоже сверкнула влага.

Вдруг Кольцо кинулся к залепленному снегом окошку.

– Тень мелькнула… Не погоня ли?!

– Пресвятая Богородица! – закрестился старик.

– Топор где?! Вилы! – вскричал Ермак.

– Там…

Все выскочили в сенцы. Но в это время в дверь заколотили.

– Открывай, старый колдун!

– Сысой! – воскликнул Кольцо.

– Отмыкай, сказано! Ломай дверь.

В дверь застучали прикладами пищалей, она затрещала. Старик схватил стоявшие в углу сенок вилы, сунул Кольцу. Ермаку подал топор, указал наверх:

– Скачьте на подызбицу…

На чердак вела колченогая лестница, Иван и Ермак кинулись наверх, а старик юркнул в избу. Едва они исчезли, дверь была высажена.

…Старик лежал уже на лежанке, как вломился в избу Сысой и двое стражников.

– Где беглые? – затряс Сысой старика. Стражники перетряхивали тряпье на печке, дощатый сундук, заглянули даже в печь.

– Ты чего, милостивец? Какие беглые?

– Сказывай, старый пень! – Сысой схватил старика за дряблую шею, начал душить.

– Окстись ты… душегубец… – Бороденка старика задрожала, глаза его полезли из орбит.

– Говори! З-задавлю!

– Гос… Гос…

Слово «господи» он так и не выговорил, обмяк. Сысой отшвырнул его.

– Сдох, что ли? – спросил один из стражников.

– Запалить вонючее гнездо, – вскричал Сысой. – Тут если где кандальники – от жара выползут, как змеи с нор.

Ермолай и Кольцо притаились у лаза на чердак, один с вилами, другой – с топором, готовые снести всякую голову, какая покажется снизу.

Но снизу показались не головы стражников, а повалил густой дым.

– Запалили! – прошептал Иван.

– Кажись, так…

Ермолай подошел к краю чердака, начал топором приподнимать тесину крыши.

Вьюга все гудела, ветер свирепо раздувал огонь, который хлестал из низеньких окошек, лизал уже бревенчатые стены избенки. С разных сторон горящей избы стояли Сысой с обнаженной саблей в руке и два стражника с оружием наготове.

Ермолай и Кольцо метались в дыму. Снизу огонь уже начал проедать перекрытия, под крышей заболтались языки пламени.

– Их всего трое вроде, – сказал Ермак.

Иван еще раз обежал чердак, припадая к проделанным щелям в крыше, подтвердил:

– Трое. У Сысоя только сабля, у стражников пищали и сабли.

– Ежели скакнем сверху враз на пищальников, а? – подал голос Ермолай. – Не гореть же заживо!

Кольцо размазал на взмокшем от жары лице копоть.

– Что же… Коли будем живы, так и смерть погодит, поди…

– Я те свистом дам сигнал.

Они – один с вилами, другой с топором – полезли в дыры на разных сторонах крыши. Языки пламени уже чуть не доставали их.

…Вылез на крышу Ермолай, держится за край пролома.

…Зацепился за край крыши и Кольцо. Внизу виден стражник, но он не замечает Ивана.

…Ермак вложил пальцы в рот, раздался свист, который за бурей расслышал только Иван.

Оба враз прыгнули вниз…

…Иван свалился прямо на голову стражнику, тот упал. Кольцо вскочил, как кошка, первым метнулся к стражнику и пригвоздил его вилами к земле. Тот даже не вскрикнул.

…Второй стражник увидел Ермолая, когда тот уже летел вниз, отскочил в сторону, вскинул пищаль. Ермолай метнулся в сторону, ударил выстрел.

…Сысой кинулся на выстрел.

…Ермолай, к счастью, невредим. Он кинулся на стражника.

…Стражник отбросил пищаль, схватился за рукоятку сабли.

…Ермолай опередил его, страшным ударом топора раскроил ему череп.

…Но к Ермолаю бежит Сысой. Вот он уже взметнул для смертельного удара саблю.

– Ерма-ак! – вскричал дико Иван, выбежавший из-за угла. До Сысоя далеко, смертельный удар его не упредить…

Тогда Иван размахнулся и сильно бросил вперед вилы…

…С хрустом воткнулись они в шею Сысоя, пронзив ее насквозь. Сысой, уронив саблю, схватился за окровавленные рожки вил, упал.

– Ну, Иван, – произнес Ермолай, глядя на труп Сысоя. – Вечный должник я твой.

– Я твой тоже. Так что не будем считаться.

– А старик-то? Может, ишо живой! – вскричал Ермак, нырнул в горящую избу.

– Куда?! – испуганно вскричал Иван.

Сквозь вой метели донесся колокольный сполох.

Ермак в дымящейся одежде выскочил из горящей избы.

– Мертвый…

Иван застегивал на себе дорогой узорчатый пояс Сысоя с саблей.

– Айда! Счас люди на пожар прибегут, – прокричал он. – Дорога на Дон мне знакома.

Ермак тоже сдернул ремень с убитого им стражника, поднял его саблю, сложил в ножны. И они кинулись в снежную круговерть.

Новый завоеватель Сибири Кучум, опираясь на поддержку бухарского ханства, в 1563 году нанес поражение Сибирскому царству, захватил в плен ханов Едигера и Бекбулата.

Кучумовы конники влетели в распахнутые ворота Кашлыка, проскакали сквозь клубы дыма по горящей улице. Всюду валялись прошитые стрелами, разрубленные, обезглавленные защитники павшей столицы Сибирского царства.

Два всадника вместо страшных трофеев везут связанных волосяными арканами и перекинутых через седла бывших сибирских властителей Едигера и Бекбулата.

Врывается страшная кавалькада на площадь перед ханским дворцом. У крыльца торчит знамя Кучума – белый конский хвост на длинном шесте; под знаменем, окруженный телохранителями, сидит сам Кучум – широкий в плечах, крепкий, сильный человек лет пяти десяти. Поодаль под сабельной охраной стоит толпа бывших приближенных свергнутых властителей, а также остяцкие и вогульские князьки.

Всадники сбросили головы с пик под ноги Кучуму на дорогой ковер, предводитель отряда склонился в поклоне:

– Эти головы военачальников нечестивых сибирских царей, великий хан.

Всадники швырнули на землю Едигера и Бекбулата, силой поставили их на колени.

– А это сами нечестивцы, осмелившиеся тебе сопротивляться, великий хан.

Возле Кучума стоял грузный человек лет сорока главный ханский советник, называемый карача.

– Какой казнью их казнить, мой мудрый карача?

– Прикажи разодрать их лошадьми, великий хан, – зловеще сказал карача.

Кучум поцарапал шею под короткой черной бородой, усмехнулся.

– Нет… Эти нечестивцы оскорбили свой народ данью русскому царю.

– Ты сам – порождение шайтана, – вскричал Едигер.

Бекбулат вскочил, повернулся к толпе, закричал:

– Не служите проклятому Кучуму! Много горя он принесет нашей земле!

Пока плетьми и пинками успокаивали Едигера и Бекбулата, Кучум снова царапал ногтями шею. И с той же усмешкой продолжал:

– Эти нечестивцы предали забвению то славное время, когда мы, потомки великого хана Чингиза, сами брали дань с русских земель и с половины мира. И они осмелились называться татарскими ханами, осмелились осквернить своими вонючими задами серебряные ханские тропы! За это я приказал расплавить их троны на огне, а жидкое серебро влить им в глотки. Исполнить!

Из какой-то пристройки к дворцу с дымящимися ковшами выбежали нукеры. Возглас ужаса вспух над площадью. Связанным Едигеру и Бекбулату заломили головы, кинжалами разжали зубы, стали лить в глотки расплавленное серебро…

А Кучум в третий раз поцарапал пальцами шею.

Когда Едигер и Бекбулат, облитые застывшим серебром, лежали бездыханные в пыли, Кучум мягким и доброжелательным голосом произнес:

– Кто хочет служить мне – перейти на эту сторону.

Какое-то время толпа мурз, беков и князьков стояла недвижимо. Потом отделился от нее один человек лет 30, молча шагнул в указанную сторону, потом другой.

Свирепого вида нукер, яростно хлестнув первого плетью, прокричал:

– Имя! Называй свое имя!

– Вогульский князь Юмшан…

Затем поспешно прокричали свои имена еще четверо:

Мурза Баянда…

Князь остяцкий Бояр…

Тебендинский князь Елыгай…

– Князь Самар…

Больше из толпы никто не выходил…

Кучум помедлил, встал. Был он высок и могуч, на поясе болталась сабля в драгоценных ножнах. Еще раз провел пальцами по шее и опять с мягкой улыбкой сказал:

– Я на службу к себе два раза не приглашаю. Этих пятерых прошу на ханский пир. Остальных отвести в лес, сломать каждому спину и бросить в лесу на корм зверям.

Кучум повернулся и стал не спеша подниматься во дворец по ступенькам крыльца. Сзади него раздались вопли ужаса обезумевших от страха людей, крики нукеров, хлопанье плетей, слова мольбы о пощаде. Но Кучум даже не оглянулся, не спеша скрылся во дворце.

Прошло еще несколько лет.

1569 год известен в истории как год «Донской обороны».

Турецкий султан Селим в союзе с крымским ханом Девлет-Гиреем начали военные действия против Руси, совершая бесконечные набеги на окраинные русские поселения, толпами угоняя людей в рабство…

На звоннице небольшой церквушки тощий жилистый старичонка дергает за колокольные веревки.

Колокольный всполох катится по небольшому городку над которым занимается утро, делается все тревожнее.

И вдруг стрела пробивает насквозь хиленькую грудь старика, он пятится к краю площадки, дергает еще какое-то время колокольные веревки. Наконец звон умолкает, старик падает со звонницы на землю. И тогда снизу доносится чей-то истошный крик:

– Та-та-ары-а!

Крик тонет в истошном, визгливом вое:

– Ар-ра… Ар-ра…

Из дверей избушки-мазанки выскакивает полураздетый человек с обнаженной саблей в руках. В человеке этом легко узнается Иван Кольцо. Со всех сторон сбегаются во двор заспанные, полураздетые, поднятые сполохом казаки.

Впереди большого отряда всадников в меховых шапках, чалмах, восточных одеждах, с кривыми саблями в руках, с луками и стрелами в колчанах летел молодой сакка-баша, то есть лейтенант турецких янычаров по имени Омар Гази. С леденящим душу воем турки и татары врываются в городок через открытые ворота деревянной крепости.

Поднятые с постелей люди – мужчины, женщины, дети – выскакивают из домов, с воем и плачем разбегаются кто куда. Некоторые мужчины с копьями, топорами женщины с детьми на руках.

…В узкой улочке мужик в исподней рубахе замахнулся было косой на татарского всадника в богатой одежде, скакавшего впереди других, но тот взмахнул ятаганом, голова мужика покатилась по затравеневшей улочке.

– Жечь гнездо урусов! – орет татарский военачальник.

…Всадник в бараньей шапке с ходу пускает горящую стрелу в соломенную крышу дома. Пересохшая крыша воспламеняется.

…Простоволосый всадник с монгольскими глазами бросает аркан, захлестывает молодую женщину с ребенком, она падает, роняет в дорожную пыль ребенка, всадник волочет ее по улице…

Горят яркими факелами уже многие дома в селении.

…На просторную деревенскую площадь вылетает на коне Иван Кольцо в окровавленной уже рубахе, за ним еще четверо казаков. А с другой улицы врываются на площадь десятка два янычар во главе с Омаром Гази.

– Взять живьем! – взревел турок.

Лейтенант янычар, сидя на коне, спокойно наблюдает со стороны за схваткой. Но силы слишком неравны. Свалился с коня последний казак. Атаман Иван Кольцо один теперь крутится на коне в плотном кругу янычар. Вот он свалил еще одного турка. Но какому-то янычару удалось выбить саблю из его рук.

С воем кинулись янычары на беспомощного атамана, стащили с коня, обмотали веревками, подтащили к своему сакка-баше.

– Здравствуй, атаман Кольцо, – сказал лейтенант янычар. – Ты меня помнишь? Меня зовут Омар Гази.

Кольцо с ненавистью глядел в лицо довольного турка.

– Три года назад ты захватил меня и моего отца в Хвалынском море. Разграбил наш корабль… А меня с отцом отпустил за большой выкуп.

– Счас бы я тебя, собаку, не отпустил.

Омар Гази весело рассмеялся.

– Отпустил бы. Сейчас мой отец Урхан Гази – главный ювелир самого султана, он за размером выкупа не постоял бы. А тебя кто теперь выкупит?

Кольцо молчал.

– У моего отца есть мечта – увидеть тебя гребцом на его судне Теперь эта мечта сбудется. Ибрагим!

Один из янычар склонился перед сакка-баши.

– Отвезешь его прямо в Константинополь.

Казацкого атамана бросили через седло, стали прикручивать.

…А городок горел. Через площадь татары и турки гнали толпы пленников.

Где-то у плетня возле горящей постройки дряхлый старик усаживает торопливо на коня парнишку лет четырнадцати.

– Скачи к атаману Ермаку, внучек… Беда, скажи! Ивана Кольца, скажи, полонили. Ермак тут недалече, в Парамоновом затоне стоит.

Мальчишка ударил голыми пятками коня, полетел вдоль дымной улицы. Старик, навалясь грудью на плетень, провожал его взглядом.

…Едва мальчишка скрылся в дыму, на голову старика со свистом опустилась сабля знакомого уже татарского военачальника. Конь его закрутился перед плетнем.

– Стариков, старух и детей – всех до одного резать! – кричит он. – Остальных вязать!

Старик с окровавленной головой, повернувшись к горящему жилью, медленно оседает вдоль плетня.

В Парамоновом затоне качалось около дюжины речных стругов, на берегу был разбит казачий лагерь. Меж многочисленных палаток и шатров горели костры, казаки готовили на них пищу.

Отдельным станом в лагере, со своими палатками, повозками и лошадьми расположился царский стрелецкий отряд.

Среди других размерами и ярким цветом выделялся шатер, стоящий недалеко от воды. У входа стояла икона-знамя Ермака – одетый в доспехи архангел Михаил поражающий копьем с коня извивающегося дракона. Тут же – четыре казака-стражника.

Внутри шатер был устлан коврами, невысокий столик уставлен золотой и серебряной восточной посудой с яствами.

– Справно живешь, Ермак Тимофеич, – проговорил сын боярский Дмитрий Непейцин, сидящий за столом в кресле, по красоте и богатству чуть ли не ханском. Он кивнул на видневшиеся через поднятый полог струги: – Опять в разбой собираешься?

– Донские казаки люди вольные. Хлебов мы не сеем, скотину не разводим, – проговорил в ответ чернобровый, с вьющимися волосами лет под сорок казак, плотный и тяжелый, в кольчуге под кафтаном. В отличие от Ивана Кольца узнать в нем бывшего кандальника Строгановых было трудно, короткая черная борода как-то сильно изменила его. – Живем походами.

– Знает государь Иван Васильевич о подвигах да отваге донских и волжских казаков, – проговорил Непейцин. – И часто призывает их на свою цареву службу. Счас вот многие казаки стоят на литовских рубежах, воюют в Ливонии. А ты со своими вольными казачками не хошь?

Ермак молчит.

– Государево жалованье щедрое: и деньги, и сукна, и соль…

– И соль… – усмехнулся Ермак.

В шатер врывается пятидесятник Матвей Мещеряк:

– Атаман! Татары жгут Нижний городок! Казаков побили! Ивана Кольцо в полон взяли!

– Ивана?! – страшно взревел Ермак, схватил шлем, саблю, ринулся из шатра.

…Вскакивает Ермак на коня, гнется под ним конь.

…Вскакивают на лошадей казаки. Среди них и мальчишка-гонец, за плечами у него уже лук и колчан со стрелами.

– Малец тут откуда? – крикнул Ермак.

– Он с вестью о татарском набеге прискакал!

– Мальцу тут быть. – Ермак выдернул саблю из ножен. – С богом, братцы!

Казаки поскакали за Ермаком. Поскакал и парнишка.

На поляне, окруженные плотным кольцом татар и янычар, лежат в пыли человек 50 полонников – молодых парней и девок. Парни почти поголовно повязаны, все в растерзанных одеждах, окровавленные.

Свирепого вида янычар приволок за косы еще одну почти обнаженную девку, бросил к пленникам.

– Все жилища пошарили? – спросил Омар Гази.

Татарский военачальник указал плетью на горящее селение.

– Живых там больше нет.

– Пленников разделим пополам, – сказал Омар Гази.

– Ты справедлив, сакка-баша, – поклонился татарин.

Татары и янычары принялись пинками и плетьми поднимать лежащих, не связанным еще – связывать руки на животе, концы арканов привязывать к седлам.

И вдруг визгливый вскрик:

– Каза-аки-и!

С пригорка к горящей деревне катилась лавина всадников. С визгом татары и янычары начали вскакивать на коней. Навстречу казакам полетели стрелы. Вот одна ударилась о кольчугу Ермака, скакавшего впереди других. Кольчугу стрела не пробила, упала на шею коня, потом на землю.

Еще несколько мгновений – и началась жестокая сеча.

…Ермак скрестил саблю с тем свирепым янычаром, что волок недавно полуголую девку. Кони их взбыдились. Турок рухнул с разрубленным плечом.

…Ермак взлетел в гущу связанных полонников.

– Кольцо?! Иван! – вскричал он. – Где Иван Кольцо?

– Янычары кинули его через седло и ускакали с ним, – произнес один из мужиков.

– Ускака-али? – яростно прорычал Ермак и ринулся к Мещеряку, который бился в самой гуще, орудуя саблей и топором против двух татар.

…Ермак саблей свалил одного с коня, повернулся и увидел, как…

…Мальчишка-гонец натянул тетиву, пустил стрелу Стрела ударила в спину одного из янычар, бившегося с каким-то казаком. Турок со стоном выгнулся в седле и упал. Мальчишка оцепенел от того, что убил человека, сидит в седле и не видит, что сбоку к нему подлетает сам сакка-баша.

– Береги-ись! – вскричал Ермак, бросая вперед коня.

От вскрика мальчишка вздрогнул. Омар Гази со свистом взмахнул саблей, но мальчишка успел юркнуть под брюхо коня. Когда он появился с другой стороны, лейтенант янычар заворачивал проскочившего вперед своего коня, но подоспел Ермак, ринулся на него…

– A-а, старый знакомец! – прокричал Ермак. – Пленник Ивана Кольца!

– И я помню тебя, атаман…

Околица деревни все больше покрывалась трупами. Но казаков было больше, они начали одолевать. К тому же бывшие пленники хватали оружие убитых, ловили лошадей, вскакивали на них, тоже вступали в битву.

Ермак все бился с саккой-баша, тот был уже с окровавленным плечом и без шлема. Выбрав момент, повернул своего коня и поскакал прочь. Увидев это, брызнули в разные стороны янычары и татары во главе со своим военачальником.

Ермак на секунду обернулся, поймал глазами Мещеряка.

– Матвей! Всех посечь до одного! – и ринулся за Омаром Гази.

…Конь турка был стремителен, однако Ермак потихоньку настигал лейтенанта янычар. Тот доскакал до высокого и крутого пригорка и остановился, прикрытый им, снял с седла свитой аркан, приготовился…

Едва Ермак вылетел на видимое место, взметнулся аркан, упал ему на плечи, сдернул с лошади. Турок с победным визгом бросил коня вперед, поволок Ермака по траве. К счастью, атаман не выронил сабли, изловчился и рубанул по аркану, вскочил, заложив пальцы в рот, пронзительно свистнул.

…Сакка-баша уже скакал с поднятой саблей к Ермаку. Но и лошадь Ермака летела к своему хозяину Умный конь сообразил, что хозяин не успеет сесть в седло, проскочил мимо. Кони, ударившись грудью, взвились, турок вылетел из седла, выронил оружие, но тут же поднял его, повернулся навстречу Ермаку?

– Где Кольцо, с-собака? – выдохнул Ермак.

– Теперь он мой невольник. Я отослал его к себе домой в Константинополь.

Опять зазвенела сталь. Ермак достал до другого плеча турка. Тот выронил саблю, упал на одно колено, зажал рану рукой. Ермак подошел к нему, толкнул, тот упал на спину. Ермак наступил ногой на грудь, стал медленно поднимать саблю.

– Пощади, атаман! – взвизгнул сакка-баша. – Даруй мне жизнь… и я верну тебе твоего друга. Я напишу письмо отцу… он отпустит атамана Кольцо. А я до той поры буду твоим пленником.

Ермак опустил саблю.

– Верить-то тебе…

– Клянусь аллахом! Ведь моя жизнь будет в твоих руках.

– Ладно… – Ермак поднял с земли саблю турка, пошел к своему коню.

Предводитель янычар встал, пошатываясь, сделал шаг, другой. И вдруг выхватил из-за широкого пояса спрятанный там маленький кинжал, прыгнул как кошка на Ермака. Атаман успел лишь обернуться да выставить вперед, как пику, саблю. Турок напоролся на нее, смертельно закричал и, выронив кинжал, упал.

Когда глаза Омара Гази остекленели, Ермак медленно опустился на землю.

– Эх, Ваня, Ваня, удалая голова…

Конь Ермака терся мордой о его плечо…

Сын боярский Дмитрий Непейцин следил, как слуга укладывает вещи в возок, а стрельцы готовятся к отъезду, когда появился Ермак, ведя в поводу своего коня.

– Погодил бы ехать… татары с турками повсюду рыскают.

– Служба царская, брат, – вздохнул Непейцин. – А либо ордынцы, либо турки тут всегда рыскают. Так ответишь ли на милостивое царевое приглашение?

– Я б ответил… да казаки как? Захотят ли с вольных служивыми стать? Круг собрать надо.

– Ну ин собирай. А я к другим атаманам покуда съезжу…

Ермак потянул коня дальше… Привязывает его к кормушке и тут видит – рядом вместе с другими казаками чистит своего коня мальчишка-гонец.

– A-а, неслух! Как звать?

– Ванька Черкас Александров.

– Видал, как ты с турком дрался, хвалю. В славного казака вырастешь. А за ослух… что против приказу в драку полез, на три дня в железа тебя сажу.

Ермак подсыпал коню овса, а когда обернулся, увидел мальчишка, уткнув лицо в рыжий бок коня, рыдает.

– Это ты что? За наказанье обиделся?

– Батьку с маткой… и дедку – всех седни враги-то посекли.

Ермак прижал голову мальчишки к себе, погладил по голове.

– Осиротел, значит?..

Мальчишка лишь сильнее зарыдал.

– Я, однако, в Ливонию с казачками своими скоро пойду… Литва там да шведы сильно Руси грозят. Пойдешь со мной?

– Ага… ага, – мотнул головой Черкас.

– Ну и добро, сынок. Добро. А за ослух – все одно садись в железа.

На роскошной кровати в прозрачных одеждах возлежала на подушках ослепительно красивая женщина лет 30, а возле нее стоял на коленях в ночном колпаке седобородый турок и униженно говорил:

– Я окружил тебя роскошью… дал тебе в служанки русскую невольницу, как ты захотела. Почему ты со мной так холодна, так жестока, Алима?

Мало что осталось у этой женщины от прежней Алены – разве что светло-голубые глаза до русый цвет волос. Но теперь они не были заплетены в косы, а рассыпались по плечам и сильно подрезаны.

– Ты стар, Урхан Гази, – сказала она.

– Да, я не молод. Но рядом с тобой я чувствую себя юношей. Когда я смотрю на тебя – моя кровь закипает. Я сказочно богат, Алима, я все положу к твоим ногам. – Он припал к ее руке. – Полюби меня!

Она выдернула руку, встала с постели, подошла к окну, выходящему в сад.

– Неблагодарная дрянь! – завизжал старик, вскакивая. – Я дорого заплатил за тебя! Но я сгною тебя в темнице!

Константинопольский залив Золотой Рог, сверкающий под утренним солнцем, был полон самых различных парусных и весельных судов.

Алена, одетая в роскошные турецкие одежды, сидела на террасе дворца и пустыми глазами смотрела на суда. Перед ней стоял столик с фруктами и восточными сладостями.

По боковой мраморной лестнице торопливо вбежала на террасу ее служанка, о которой недавно говорил старый ювелир, поклонилась Алене по-восточному.

– Госпожа… – выдохнула она, глянув по сторонам. – Алена!!! Что я узнала-то!

Алена вскинула крутые брови.

– Вот то белое судно… с веслами и парусами, что с краю от всех…

– Ну?

– Оно нашему хозяину принадлежит. А гребцы на нем все русские… И среди них донской атаман какой-то… По кличке Ванька Кольцо, что ли.

– Ванька… Кольцо? – вновь пошевелила бровями Алена, наморщила лоб. Замелькали у нее в сознании обрывки далекого… Вот Ермолай деревянными вилами отбивается от наседающих казаков с саблями. Кольцо изумленно смотрит на неравную битву… Вот казаки заламывают Ермолаю руки, сама Алена, рыдая, падает на камни. «И девку эту повязать!» – кричит бородатый предводитель казаков по имени Сысой. Вяжут руки и Алене. «А за компанию – и Ваньку Кольцо!» – орет Сысой. «Меня? За что?!» – Кольцо схватил было саблю. «Сполнять!» – К Кольцу подскочили сразу четверо, заломили руки…

– Кольцо! – рванулась Алена с плетеного кресла, схватила свою служанку за плечи. – От кого узнала?

– Да тут… – служанка потупилась. – Начальник над этими гребцами все ко мне пристает… Когда, грит, со своей госпожой прокатитесь по заливу на нашем прекрасном судне?

День стоял безветренный, паруса были убраны, по воде равномерно ударяли двадцать пар весел, и большое прогулочное судно медленно скользило по водам Золотого Рога.

Алена, вся увешанная драгоценностями, стояла на палубе, смотрела, как полуденное солнце золотит купола мечетей, играет на вершинах многочисленных минаретов по обе стороны залива.

Из каюты вышел Урхан Гази в сопровождении капитана – юркого, беспрестанно кланяющегося турка, что-то сказал ему, тот исчез. Урхан Гази приблизился к Алене. Она ему улыбнулась.

– О-о, мое сердце остановилось от радости! – Он схватил ее руку.

Алена, помедлив, освободилась.

– Ты как луч солнца… который блеснул и погас, – уныло сказал старик.

Алена глядела, как хлопают по воде весла.

– Эти гребцы – тоже твои невольники?

– Да, я тоже купил их, – холодно сказал старик, делая зловещее ударение на слове «тоже». – Одного мне сын подарил.

– Сын?

– Да. Я давно хотел иметь в невольниках одного казацкого атамана. И сын на Дону взял его в плен. А сам погиб…

Старик отвернулся, стал вытирать слезы. И вдруг сказал зловеще:

– Я этого атамана в клетку с тигром брошу! И буду смотреть, как зверь станет рвать его!

Алена помолчала.

– Можно посмотреть на него… этого атамана?

– Зачем?

Алена улыбнулась старику, положила руки ему на плечи.

– О, Аллах! Зачем ты дал мне такое влюбчивое сердце!

Начальник гребцов – свирепого вида турок, за поясом которого звенели кандалы и болталась связка ключей, хлестанул плетью какого-то невольника.

– Шевелись, вонючая свинья!

Грязный трюм чуть освещен двумя тусклыми светильниками. Алена в своих роскошных одеждах идет по трюму вслед за начальником гребцов, прикованных к своим веслам. За Аленой молча бредет сам Урхан Гази. Звенят цепи, скрипят весла, тяжело дышат, обливаясь потом, обнаженные до пояса невольники – истощенные, заросшие, спины в темных рубцах.

– Вот он, моя радость, – указал старик на широкоплечего гребца, все тело которого было исполосовано глубокими шрамами. – Волжский и донской атаман Иван Кольцо.

Кольцо внимательно поглядел на Алену, в глазах его промелькнул вопрос, однако он не узнал ее.

– Атама-ан, – презрительно проговорила Алена. И добавила насмешливо: – Эти рубцы у тебя от плетей, что ли?

Вопросительное выражение в глазах Ивана сменилось бессильным бешенством.

– Вижу, если бы мог, ударил бы меня…

– Не-ет, – прохрипел Иван Кольцо. – Я бы тебя, подстилка турецкая, на куски изрубил.

Алена повернулась к своему повелителю:

– Такого и в самом деле только в пищу тигру кинуть.

– Как вернемся из путешествия, я это сделаю, моя радость.

Алена повернулась и пошла. Урхан Гази бросил через плечо:

– А пока дайте ему за дерзость двадцать плетей.

Начальник гребцов принялся остервенело хлестать Ивана.

Алена и старый ювелир поднялись на палубу.

– Ты покорил меня, мой повелитель, своей щедростью и добротой… Сегодня будет ночь любви.

– О, если б я мог, я бы голыми руками подвинул солнце к вечернему горизонту! – воскликнул любвеобильный старик.

– Агаджа, не балуй.

Мария, полуголая, сидела на коленях у начальника гребцов и, запрокинув голову, хохотала. Турок ловил губами ее рот.

– Идем в постель, моя прелесть…

На столе стоял кувшин с вином, фрукты.

– Давай еще выпьем, – сказала Мария.

Турок налил из кувшина. Оба выпили.

Мария снова захохотала, турок сорвал с нее остатки одежды, поднял девушку, швырнул ее на ложе…

На стене висели плеть и пояс начальника гребцов с ключами от невольничьих цепей.

Агаджа, запрокинув куцую бороду, храпел на всю каюту. Мария выскользнула из-под одеяла, накинула одежду, торопливо отстегнула ключи, вышла за дверь… По палубе прохаживался стражник. Услышав скрип, повернул голову.

– Агаджа уснул. Просил до утра не будить.

– Слышу, как он сладко храпит, – кивнул стражник. – Персик сладкий, дай и мне от себя хоть маленький кусочек.

Мария поднесла к носу его кулак.

– Молчу, молчу, – отступил стражник. – Шутка…

…Тихонько отворилась дверь, в каюту Алены проскользнула Мария. Алена, уже одетая во все черное, вопросительно поглядела на служанку, та утвердительно кивнула.

– Умаялся, бедняга, – кивнула Алена на спящего в ее кровати ювелира.

– У дверей два стража стоят. Да один на палубе бродит.

– Знаю. Давай, как договорились.

Они встали по обе стороны кровати. Старик, приоткрыв рот, спал, лежа на спине. Не снимая с него покрывала, женщины с обеих сторон накинули на турка привязанные к краю кровати ремни с пряжками. Мария подала Алене конец ремня, та крепко затянула его на груди, а старик даже не пошевелился. Женщины таким же образом затянули второй ремень на животе, третий на ногах… Урхан Гази не просыпался.

– И впрямь вконец израсходовался, – насмешливо проговорила Мария.

– Заткни ему рот, а то заорет, – бросила Алена. – Тюремный палач не проснется?

– Не должен. Сильно перепился. Эх, кабы сонного порошка бы!

– Где его взять? Ладно, давай ключи.

– Этот от люка вот. Ну а дале-то мы что будем? – спросила Мария, подавая ключи.

– Ох, не знаю. – Алена откуда-то из вороха одежд достала небольшой кинжал. – Дальше пусть атаман Кольцо думает. Помоги мне.

Мария пододвинула стол к небольшому окошку каюты, Алена встала на него, тихонько открыла створки, выглянула.

– Ну, Мария… такого случая больше может и не быть.

– С богом, Алена…

Алена ногами вперед полезла в проем окна, скрылась. Мария скрутила жгутом платок, сложила жгут вдвое и засунула в рот турку. Тот открыл глаза, дернулся, зарычал замотал бородой.

– Ну, ну, сердечный, угомонись маленько, ведь и так устал, – ласковым голосом проговорила Мария.

Новый взрыв ярости отнял у турка последние силы.

Судно с поднятыми веслами и убранными парусами было недвижимо. Ночь стояла звездная, светлая. Берегов не было видно.

Алена темной тенью скользнула вдоль борта… приблизилась к люку в трюм.

Крышка люка была на ночь заперта сверху хитроумным замком, продетым в толстые железные петли.

Алена нагнулась было над замком, как сбоку осветилось окно в капитанской каюте. Алена отпрянула к какой-то стенке, затаилась.

Открылась дверь, на палубу вышел знакомый уже маленький турок. Тотчас возле него оказался стражник.

– Все ли спокойно? – спросил капитан.

– Спокойно, капитан. Наш повелитель греется в объятиях своей невольницы, Агаджа побаловался с ее служанкой и сейчас храпит, как сорок разбойников. Гребцы спят.