Текст книги "Алмазы Шаха"

Автор книги: Анатолий Ромов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 15 страниц)

40

На следующее утро его разбудил звоном ключей уже знакомый ему невысокий тюремщик. После процедуры выноса параши и завтрака прошло больше часа. Затем надзиратель появился снова. Жестом показал «выходи». Миша вышел в коридор. Тюремщик что-то зло прокричал. Миша не понял, что от него требуется, и тюремщик, взяв Мишины руки, положил их ему ладонями на затылок. Толкнул в спину: иди. Миша повиновался.

Прошли они недалеко. Сделав не больше трех поворотов, Миша услышал сзади: «Дур!» Остановился. Рядом была дверь; постучав в эту дверь, конвоир что-то сказал. Затем, услышав из-за двери ответ, открыл ее. Миша увидел комнату, стол в глубине, за столом —в полицейского офицера. Сзади раздалось злое шипение надзирателя; поскольку ничего другого, кроме приказа войти, это означать не могло, Миша вошел в комнату. Повинуясь знаку офицера, надзиратель, закрыв за Мишей дверь, сам остался в коридоре.

Оказавшись с Мишей в комнате вдвоем, офицер, типичный южанин с толстыми вывернутыми губами и носом картошкой, не спеша взял со стола пачку сигарет. Сделал вид, что целиком занят процессом доставания сигареты и прикуривания. Наконец, затянувшись несколько раз, кивнул в сторону стула:

– Садись, Каменский. Давай, давай. В Я ногах правды нет.

Он говорил на чистом, с легким южным акцентом русском языке. Пока Миша пытался понять, откуда мог взяться этот полицейский, уж не из Одессы ли, тот усмехнулся:

– Что смотришь?

– Ничего.

– Так садись.

Усевшись, Миша подумал: говорит слишком чисто. Похоже, это наш, но все же вряд ли он работает на московскую или украинскую милицию. Скорее, азербайджанец или дагестанец, эмигрант, служащий здесь, в турецкой полиции. Да и сейчас это не имеет никакого значения. Он должен продолжать гнуть свою линию. Настаивать, что случайно отстал от теплохода, что вместе с товарищем на машине, взятой напрокат, осматривал достопримечательности Стамбула. Они поехали к маяку, здесь кто-то открыл по ним стрельбу, и они повели себя так, как повел бы себя в такой ситуации любой, – бросили машину и попытались скрыться. Никаких полицейских, до встречи с людьми капитана Онселя, они не видели.

Полицейский, не глядя на Мишу, выпустил дым. Подтянул к себе лежащий на столе чистый бланк. Посмотрел в упор:

– Значит, Каменский, запомни: меня зовут Сеттар Батмаз. Лейтенант Сеттар Батмаз. Сейчас буду тебя допрашивать. Будешь гнать дуру – просеку сразу. Тогда не обижайся. Понял?

– Понял.

– Хорошо, что понял. Отвечай коротко и по существу.

Начал лейтенант Сеттар Батмаз с вопросов самых обычных. Имя, фамилия, год и место рождения, гражданство, профессия, семейное положение, цель прибытия в Турцию. Затем пошли вопросы посложней: где и с кем жил после того, как отстал от теплохода, кто помог взять напрокат машину, кто помог устроиться в Карагеле. На все эти вопросы ответы у Миши были заготовлены заранее. Батмазу он сообщил почти правду: номер в «Босфорусе» он снял вместе с товарищем по круизу Виктором Лукашовым для того лишь, чтобы ненадолго ощутить, что значит жить в пятизвездочном отеле. Затем, после того, как встретившийся у отеля посредник, местный житель, назвавшийся Мамедом, предложил им переехать в Карагель, они с радостью согласились. Тот же посредник, Мамед, помог им взять напрокат машину. На сообщение Батмаза, что, по показаниям администрации «Босфоруса», в отеле они жили вместе с двумя девушками, Миша ответил: да, такое было, с девушками они познакомились в порту. Девушки, говорившие по-русски и назвавшиеся Ирой и Олей, действительно согласились провести с ними несколько дней вместе. Но после ночи, проведенной в «Босфорусе», он и его товарищ с девушками расстались. Где сейчас эти девушки, он не имеет понятия. О том, что у Лукашова есть пистолет, знал. Но откуда он у него и имеет ли Лукашов на него разрешение, не интересовался. У самого же у него оружия никогда не было.

К разговору об убийстве полицейского Батмаз перешел лишь после этого Мишиного заявления. Причем допрос на эту тему лейтенант вел, как показалось Мише, несколько странно. Коротко порасспросив, что знает Миша о смерти стража порядка на месте перестрелки, и не получив никаких пояснений, а лишь совершенно искренний ответ, что Миша не только ничего не знает об этом, но даже не видел там, в скалах, кого-то напоминающего полицейского – Батмаз как будто успокоился.

Заполнив в конце концов бланк допроса с двух сторон, лейтенант взял новый лист. Посидел, внимательно рассматривая Мишу. Наконец сказал:

– Не хочешь сделать заявление?

– Какое заявление?

– Решил косить под неопытного?

– Не пойму, о чем вы говорите.

Мише вдруг стало не по себе: полицейский смотрел на него с неприкрытой ненавистью. Прошипел:

– Деловым себя считаешь, да? Баки решил вколачивать? Там, у себя, ты, может, и был в законе. А здесь ты вшиварь, гнида. Никто. Захочу, и тебя замикстурят в пять секунд. Понял? Завалят, очухаться не успеешь. Да еще хорошо, просто завалят. Усек?

Миша пожал плечами:

– Не понимаю, что вы на меня так взъелись.

– Все отлично понимаешь. Значит, не знаешь, зачем делаются заявления?

– Смотря какие заявления.

– Заявления о чистосердечном признании своей вины.

– О чем вы, господин лейтенант? Мне не в чем признаваться.

– Каменский, скажу по-свойски: крути не крути, здесь, в полиции Стамбула, ты не отвертишься. Особенно если ты убил нашего.

Некоторое время они смотрели друг на Друга в упор. Так, будто соревновались, кто раньше уступит. Миша подумал: похоже, за этим Батмазом и за всеми его действиями что-то стоит. Но вряд ли он сейчас угадает что! Впрочем, это его не должно заботить. Он должен лишь выбрать момент и сказать, что хотел бы переговорить с капитаном Онселем. Остальное несущественно.

Похоже, Батмаз устал бороться с ниш взглядом. Сказал, загасив сигарету:

– Что молчишь? Смотрю, тебя прилично отделали. Кто это тебя?

– Ваши отделали, кто же еще.

– Правильно сделали. При задержании?

– При незаконном задержании.

– Почему же незаконном?

– Я же сказал, господин лейтенант: я не нарушал никаких законов. Ни ваших, ни каких-то еще. Единственная моя вина: я отстал от теплохода. Но это, насколько я знаю, еще не преступление.

– Смотря с какой целью ты отстал.

– Ни с какой. Просто отстал. Не рассчитал время.

– Тогда – что же ты здесь сидишь? С момента, как ты отстал, пошла уже третья неделя. На какие средства живешь?

– На свои. – Помедлив, Миша решил добавить: – У меня счет в вашем банке. – Ясно, полиция давно уже успела все это выяснить.

– В каком?

– В Зираат-банке.

– Много у тебя на этом счету?

– Насколько я знаю, этого я вам сообщать не обязан.

Внимательно посмотрев на него, Батмаз процедил:

– Верно, не обязан. Но должен сообщить об источнике получения денег. Откуда они?

– Я получил их за выполненную работу.

– За какую?

– За консультации.

– Консультации какого рода?

– Оценка произведений искусства. Фирмам «Масуд» и «Улус».

– «Масуд» и «Улус»… – Батмаз машинально постучал кончиком среднего пальца по столу; Мише почудилось, что этим жестом он выразил досаду. – Ладно, к этому мы еще вернемся. Значит, ты со своим корешем решил проехаться к морю?

– Решил.

– Ну и – вы нарвались на перестрелку?

– Нарвались. Я уже говорил об этом.

– В скалах нарвались?

– В скалах.

– В скалах… – Батмаз помолчал. – Непонятно только, зачем вы туда поехали, в скалы. А, Каменский?

– Мы ехали куда глаза глядят. Крутили по всему побережью.

– И попали почему-то именно сюда. В тупик. – Батмаз показал фотографию, на которой была изображена стоящая на фоне меловых скал пустая «хонда». – Узнаешь место?

Сделав вид, что вглядывается, Миша пожал плечами:

– Трудно сказать. Это же фото.

– Это то самое место. То самое, где вы поставили свою «хонду». И вступили в перестрелку.

– Мы не вступали ни в какую перестрелку.

– Вступали. Причем для начала заделали вот этого парня. – Батмаз показал другое-фото, на котором рядом с той же «хондой» был хорошо виден труп мертвого Бабура. – Узнаешь приятеля?

Изучив фото, Миша покачал головой:

– Ошибаетесь, господин лейтенант. Этого человека я первый раз вижу.

– Первый раз?

– Да, первый раз. – Объяснение на этот счет у Миши было наготове.

– Подумай. Хорошо подумай, Каменский.

– Господин лейтенант, тут думать нечего. Человека, которого вы мне показываете, я раньше никогда не видел.

Положив фото на стол, Батмаз прошипел:

– Ну, вшиварь… Я ведь тебя предупреждал: не гони пену.

– Не гоню я никакую пену. Не знаю я этого человека.

– Знаешь, сволочь. Вас видели вместе в прокатном пункте.

– Где? – Миша изобразил недоумение. – В каком еще прокатном пункте?

– В том, в котором он оформил тебе «хонду». И еще в одном месте вас видели.

– Еще в одном? Да не может такого быть. В каком же?

– Кончай вешать лапшу. Знаешь в каком.

– Не знаю. Клянусь, господин лейтенант, не знаю. – Миша почесал за ухом. – Постойте. Можно еще раз взглянуть на фото?

Зло посмотрев на него, Батмаз поднял фотографию:

– Смотри, вшиварь. Может, что увидишь.

Вторичное рассматривание фотографии Миша затянул, как мог. Наконец сказал:

– Господин лейтенант… Похоже, я этого человека все-таки знаю. Он не похож, но все же… Все же это скорее он.

– Кто он?

– Ну, посредник. О котором я уже говорил. Мамед.

– Мамед? – Лишь сказав это, Батмаз понял: его купили.

– Да, Мамед. Я ведь вам говорил о нем. Наверное, второе место, которое вы имеете в виду – Карагель? Да? Так ведь, господин лейтенант?

Мише показалось: Батмаз вот-вот его ударит. Однако этого не случилось. Погасив вспыхнувшую в глазах ненависть, лейтенант положил фото на стол. Улыбнулся:

– Ну ты, гнус. Даю обещание: ты об этом пожалеешь.

– О чем?

– Знаешь о чем. Ладно, пусть будет по-твоему. Говоришь, его зовут Мамед?

– Он сказал, что Мамед.

– Мамед. Где же он живет в Стамбуле, этот Мамед? Точнее, жил?

– Не знаю, господин лейтенант. Он не говорил.

– Не говорил… Ладно. Сколько всего ты с ним общался, с этим Мамедом?

– Сейчас… Вообще-то не очень много. Встретились мы с ним, как я уже говорил, у отеля «Хилтон»…

– Где именно?

– Ну… там есть небольшая кофейня. На площади. Недалеко от нее.

– Встретились – и что дальше?

– Дальше – он предложил свои услуги. Сказал, что поможет за небольшую плату взять напрокат машину. И устроит коттедж на побережье. Под Стамбулом. И мне, и товарищу это вполне подходило, мы согласились. Естественно, за услуги он попросил отстегнуть кое-что и ему. Мы не возражали.

– Значит, ты с ним встречался несколько раз?

– Ну… да. Если уж быть точным – три раза.

– Три раза? Всего?

– Ну да. Первый раз, когда встретились у кофейни. Второй – в прокатном пункте. Ну и третий, последний, – когда Мамед поехал с нами в Карагель. Больше я этого Мамеда не видел.

– Так-таки не видел? Ни разу?

– Ни разу, господин лейтенант.

– Ладно. – Батмаз потрогал лежащую рядом папку. – Тогда – попробуй свой последний шанс.

– Последний шанс?

– Да. А именно: докажи, что ты лоялен к турецкой полиции.

– Пожалуйста, господин лейтенант. Всегда готов. Что надо?

– Надо, чтобы ты сообщил нам хоть какие-то сведения об этом Мамеде. Может быть, ты видел, как он входил в какое-то помещение. В любое, жилой дом, гостиницу, ресторан, кафе и так далее. Или, может, видел людей, с которыми он общался. Может, он при тебе звонил куда-то по телефону, и ты запомнил номер. Короче, нам нужна любая наводка на этого Мамеда. Понимаешь?

– Как не понять… – Миша сделал вид, что задумался. – Ну… он входил в прокатный пункт. Разговаривал там со служителем. Потом… Потом в Карагеле, когда договаривался насчет коттеджей – разговаривал там с несколькими людьми… Потом… Да нет, вроде все. Звонить – он звонил при мне несколько раз. Но какой номер он набирает, я не видел. Он звонил из автомата. Я, само собой, оставался в машине. Или стоял чуть поодаль.

Понаблюдав за Мишей, Сеттар Батмаз спросил:

– Значит, невинная овечка?

– При чем тут невинная овечка?

– При том, что я не слепой. То, что там, у себя, ты блатарь тот еще, поймет младенец. Жучило, каких мало. Так нет, ты пытаешься вправить мне баки. Мол, я лопух, встретил на улице Мамеда, он мне мухой все сделал, я ничего не заметил. Да?

– А что тут замечать? Действительно, он мне все сделал. Но я ведь за это ему заплатил.

Что же насчет того, что я блатарь и жучило, – это вы зря. Я обычный человек. Уважающий закон.

– Уважающий? – Батмаз усмехнулся. – Ладно. – Раскрыв папку, достал из нее плотный картонный прямоугольник. Показал Мише: – Узнаешь?

В верхней части прямоугольника располагались две фотографии, его и Луки. Над ними по-английски было написано: «Оперативная информация Интерпола». Под фотографиями также шел английский текст. Но прочесть его мешала ладонь Батмаза, закрывающая всю нижнюю часть бумажки. Понаблюдав за ним, лейтенант иронически скривился:

– Что, обычный человек? Уважающий закон? Узнаешь себя? А?

– Узнаю. Только эта бумажка, которую вы держите, мне ни о чем не говорит.

– Не говорит? Я думал, ты умеешь читать по-английски. Что там написано? Вот здесь, наверху?

– Написано: «Оперативная информация Интерпола».

– Правильно. Тебе это что-нибудь говорит? Или нет?

– Пока ничего.

– Ничего?

– Конечно. Чтобы понять, зачем Интерпол рассылает эти фотографии, я должен хотя бы прочесть сопроводительный текст.

Миша снова заметил: в глазах лейтенанта мелькнула злоба. Быстро подавив ее, Батмаз сказал:

– А что бы ты здесь хотел прочесть? Поздравление с Рождеством? Или сообщение, что у тебя умерла тетя? Разуй глаза. Написано достаточно ясно: оперативная информация. Знаешь, что такое оперативная информация международной полиции?

– Господин лейтенант, не нужно. Что такое оперативная информация, я догадываюсь. Но мне, как допрашиваемому, хотелось бы все же знать: почему Интерпол рассылает обо мне эту информацию.

– А ты не знаешь?

– Не знаю.

– Ладно. – Вложив бумажку в папку, Батмаз снова закурил. – Ладно. Считаешь себя жуком, считай. Последний раз предлагаю тебе шанс. Думай. Думай, голова. Иначе – каюк. Запомни. Раскалывайся, глот.

Понаблюдав, как Батмаз выпускает кольца дыма, Миша наконец сказал:

– Господин лейтенант, я все уже продумал. Хочу попросить вас об одном одолжении.

– Об одолжении? – Полицейский скосил глаза. – О каком?

– Я хотел бы поговорить с капитаном Онселем. Офицером, который меня задержал. Там, в скалах.

– С капитаном Онселем? – Изучив Мишу взглядом, Батмаз хмыкнул. – Зачем?

– Хотел бы кое-что ему сказать.

– Так говори мне. – Батмаз стряхнул пепел. – Слушаю? О чем вообще речь? О чистосердечном признании?

– Я уже сказал, господин лейтенант: признаваться мне не в чем. Но мне нужно поговорить с капитаном Онселем. Если можно.

Батмаз молчал. Внешне казалось, он просто разглядывает стену за Мишиной спиной. Тем не менее, бросив на него незаметный взгляд, Миша понял: его просьба поставила перед лейтенантом какие-то сложные задачи. Наконец, встряхнувшись, Батмаз сказал:

– Ладно. Может, капитану Онселю удастся что-нибудь из тебя выцарапать. Тем более что отделал тебя именно он. Со своими ребятами. Как, не боишься?

Миша криво усмехнулся:

– Боюсь. А что делать?

– Ладно. Не строй только шута горохового. Попробую сейчас с ним связаться. Только сначала хочу тебе сказать одну вещь.

Поскольку Батмаз молчал, издевательски глядя на него, Миша спросил:

– Какую?

– Как именно ты будешь замочен – если не расколешься.

– Не понимаю, о чем вы.

– Сейчас поймешь. Ты сидел когда-нибудь в одной камере с курдами?

Миша втянул голову в плечи. Поежился.

– Господин лейтенант, я вообще никогда ни с кем не сидел. Ни с курдами, ни с кем-то еще. Не пугайте меня, прошу.

– Я и не собираюсь тебя пугать. Просто, как только тебя поместят в камеру с курдами, ты в первый же день будешь опущен. Опету-шен. Станешь общим любовником камеры. Я ясно объяснил?

Помолчав, Миша согласился:

– Достаточно ясно.

– Для курдов ты европеец, славянин. То есть не человек. Ты для них баран. Животное. Они и будут иметь тебя как животное. Чтобы затем, по прошествии недели, не более, кокнуть. Замочить вглухую. Причем определить, кто именно из них тебя кокнул, мы, увы, не сможем. При всем желании. Таких случаев было несколько. И, насколько я помню, ни в одном из них тюремные власти определить конкретного убийцу так и не смогли. – Батмаз гадко улыбнулся. – Ничего не попишешь. Так уж у них заведено. Прости.

Миша промолчал. Он прекрасно понимал: полицейский не преувеличивает. Про камеры, с умыслом заселяемые только националами, вроде бурят, тувинцев или лезгин, он не раз слышал дома, на родине. И знал: такую же штуку, какой угрожает ему сейчас Батмаз, с ним вполне могли проделать и там – попадись он в руки родной ментовки. Там с белыми националы в камерах поступают примерно так же, как живописал ему Батмаз. Что ж, подумал Миша, если он попадет когда-нибудь в переплет вроде этого, ждать не будет. Пойдет на ножи, насмерть. И постарается при этом прихватить кого-нибудь с собой.

Перегнувшись через стол, к Мише, Батмаз вдруг застыл. Казалось, он сейчас к чему-то принюхивается. Губы его раскрылись, образовав крохотную щелочку, глаза сузились, дыхание стало неровным. Сказал шепотом:

– Вот что, парень: я могу тебе помочь. Но при одном условии: если у нас будет разговор о том, что ты взял там, в России. То, из-за чего Интерпол стоит на ушах. Понял?

Вглядываясь в сузившиеся глазки полицейского, Миша подумал: интересно, что все это может значить? Из текста, который изрек сейчас Батмаз, выходит: он знает об алмазах шаха. Точно. «Из-за чего Интерпол стоит на ушах…» Интерпол может стоять на ушах лишь при одном условии: если его на эти уши поставила российская милиция. Что ж, все это вполне возможно. Но есть кое-какие нюансы. Например, почему бы Батмазу не сказать ему об этом прямо? Не закрывая при этом ладонью нижнюю часть сообщения? Да и вообще, что за прикол – говорить с ним вот так, перегнувшись через стол? Шепотом? Ясно, это покупка. Обычная покупка.

Считая, видимо, что нужный эффект достигнут, Батмаз снова выпрямился на стуле. Взял оставленную в пепельнице сигарету. Затянувшись, спросил:

– Так ты все понял? Каменский?

– Простите, господин лейтенант, но я понял только одно: вы меня с кем-то путаете. В России я ничего не брал. Что же до Интерпола, то там ведь тоже могут ошибаться.

Батмаз сосредоточился на изучении струящегося из сигареты дыма.

– Ладно. Думай, голова. Сам понимаешь, ставка у тебя ограниченная. А я пока попробую связаться с капитаном Онселем.

Сняв трубку, Батмаз коротко переговорил с кем-то. Закончив разговор, который он вел на беглом турецком, сообщил:

– Капитан Онсель сейчас придет.

Капитан Онсель вошел в комнату примерно через минуту. На Мишу он посмотрел как на пустое место. Видимо, полицейские обменялись какими-то знаками, потому что Батмаз тут же ушел. Онсель сел на его место. Несколько секунд он сидел так, будто, глядя на Мишу, легко видел находящуюся за ним стену. Наконец спокойно сказал по-английски:

– Я правильно понял: вы попросили лейтенанта Батмаза вызвать меня?

– Да, господин капитан. Я хотел бы с вами переговорить.

– О чем? Есть что-то, чего вы не можете сообщить лейтенанту Батмазу?

– Не в этом дело, господин капитан. Просто мне показалось…

– Что вам показалось?

– Мне показалось, что вы сможете меня понять.

– Понять в чем?

– В том, что я невиновен.

Проклятье, подумал Миша. В глазах полицейского, который сейчас на него смотрит, можно прочесть только одно: враждебность. И все же надо попробовать договориться с ним. Другого такого случая у него может и не быть.

– Вы совершили огромную ошибку, если вызвали меня только для этого. – Онсель улыбнулся деревянной улыбкой. – Огромную.

– Но я действительно невиновен. Я попал в эту историю из-за какой-то нелепой путаницы.

Онсель прищурился. Сказал жестко:

– Никакой путаницы нет.

. – Есть… – Миша с ужасом понял: в его голосе нет былой уверенности. – Я могу объяснить, как все было…

– Не нужно ничего объяснять. Найденные следы объяснили все за вас. Кроме того, уже после вашего задержания стало известно: вас разыскивают сразу две полиции, России и Украины. Теперь вами заинтересовалась третья, а именно наша, турецкая полиция. Допускаю, что одна полиция еще может что-то перепутать. Но три – вряд ли.

– Да, я иностранец, здесь меня никто не знает, и все же у меня есть счет в банке… – Миша сам не понял, зачем он все это произнес.

– Что? – Онсель округлил глаза. – Что вы несете? В каком банке?

– В вашем Зираат-банке… – Встретив взгляд полицейского, Миша осекся. Онсель покачал головой:

– Предупреждаю: если вам нечего больше мне сообщить и вы оторвали меня от дел впустую – пеняйте на себя. У вас есть что-то сказать мне по делу?

– Но это дело… – Сказав это, Миша подумал: зачем я упорствую?

– Дело… – Онсель досадливо повел подбородком. – Каменский, вы думаете, здесь сидят идиоты? И мы не знаем об этом вашем счете? Знаем. Могу вас обрадовать: ваш счет в Зираат-банке арестован.

– Арестован?

– Да. Заморожен. Пока не будет выяснено, насколько честным способом вам удалось заработать эти деньги. Что совершенно естественно.

Все, подумал Миша. Счет в Зираат-банке был его последним шансом. Теперь ему надеяться не на что.

Онсель нажал кнопку на столе. Кивнув вошедшему Батмазу, что-то коротко сказал. Вышел.

Усевшись за стол, Батмаз злорадно ухмыльнулся:

– Что, поговорил с капитаном Онселем?

Миша не ответил.

– Ладно, босяк. Хватит чикаться. Пришла тебе пора понюхать настоящей кичи[Кича (вор. жарг.) – тюрьма.].

Вошедший после звонка Батмаза надзиратель надел на Мишу наручники. Вывел в коридор, где уже стояли два солдата. Сказав что-то, ушел. Один из солдат, поправив висящий на плече карабин, показал Мише взглядом: иди туда. Двинувшись в этом направлении, Миша вскоре оказался на улице. После того как солдаты, открыв дверь стоящего тут же микроавтобуса с зарешеченными окнами, толкнули его к ступенькам – поднялся в автозак. Дверь за ним закрылась. Машина тронулась.

Минут через десять автозак, сделав несколько поворотов, остановился. Дверь открылась, заглянувший внутрь солдат кивнул: выходи.

Выбравшись наружу, Миша понял: он стоит во дворе тюрьмы.