Текст книги "Коровка, коровка, дай молочка"

Автор книги: Анатолий Семенов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 11 страниц)

У Галины Максимовны в связи со всеми этими неожиданностями вместе с гордостью за свою дочь появилась и со временем росла озабоченность за её будущее. Озабоченность появилась неспроста. Кто-то недобрый человек пустил по селу утку, что слишком одарённые дети недолговечны, и Любку ждёт та же участь. Малейшая простуда, чепуховое повышение температуры, грипп или ещё какое-нибудь недомогание хрупкой болезненной девочки напрочь выбивало Галину Максимовну из колеи, и она испытывала патологический страх, не находя сутками себе места, изматывая себя и нервируя дочерей.

Нинка росла крепышом. Её не брала никакая простуда и никакой грипп. Энергичная, не по годам рослая, она с утра до вечера вертелась как юла, не имела ничего общего со своими сверстницами и ни с кем из них особенно не дружила, зато имела друзей среди ребятишек и охотно играла с ними в лапту и другие подвижные игры. В свободную минуту забегала на ферму помочь матери, и доярки всегда были рады ей, а Галина Максимовна каждый день доила свою Зорьку – Нинкину любимицу – в последнюю очередь на случай, если к концу дойки вдруг появится Нинка, которая ради удовольствия часто доила эту корову.

Однажды вечером перед Рождеством она случайно встретила на улице неразлучных подруг Дарью и Анфису.

– Вот кто сегодня нам поможет! – воскликнула Анфиса, обнимая девочку. – Выручай. Пойдём с нами.

– Куда? – спросила Нинка.

– На ферму.

– А что делать?

– Евдокия Муравьёва, – доверительным тоном сказала Анфиса, – нечаянно села на иголку, и никто не может вытащить. Хирург где-то в деревне по срочному вызову. Подменная уехала в город сапожки чинить, а группа Евдокии целый день без присмотра. Скотники кормят так себе для отводу глаз, и мы доим как попало на скору руку. Поработай хоть вечер за Евдокию, иначе мы в церковь опоздаем.

– Ладно, – согласилась Нинка.

Пришли на ферму. Галина Максимовна не стала возражать. Ей даже понравилась эта идея – попробовать испытать дочь на настоящей работе.

– За Евдокию будет вкалывать, – сказала Анфиса бригадиру, который ещё издали увидел спешивших доярок и семенившую между ними девчонку, и догадываясь, для чего они её ведут, стоял в дверях в насторожённой позе.

– Начальство узнает, греха не оберёшься, – ответил Бархатов.

– Никто ничего не узнает, – сказала Анфиса. – Подумаешь один вечер.

– Вот именно – один вечер. Стоит ли из-за этого нарываться на неприятность?

– На торжественную службу всем охота, . – сказала Анфиса. – Добрые люди в церкви будут свечки зажигать, а мы тут с флягами возись.

– Ничего, повозишься, – сказала Маргарита. – Ради того, чтобы Ветрова завтра в сапожках щеголяла, можно и повозиться. Егорыч же сам её отпустил.

– А откуда я знал, что Евдокия иголку в задницу воткнёт, – с досадой сказал бригадир.

– Ладно, – сказала Дарья. – Пусть она сегодня поработает, а вы помалкивайте, и всё останется между нами.

Анфиса осмелела.

– Беги в склад за подкормкой, – сказала она приказным тоном помощнице.

Нинка вопросительно уставилась на бригадира.

– Разреши ей, – сказала Дарья. – Вишь хочет, чтобы ты благословил.

– А! – махнул рукой бригадир и пошёл прочь. В группе Муравьёвой было тридцать коров. Нинка успела подоить около двадцати, когда Маргарита, закончив работу первой пришла помогать. Затем подошла Дарья, следом остальные доярки и все вместе быстро завершили дело.

– До чего шустрая, – сказала Маргарита, когда Нинка сняла аппарат с вымени последней коровы и села додаивать её вручную. – Почти не отстаёт от нас.

Доярки оживились, поддакивая друг другу и посматривая на Галину Максимовну, которая взяла у дочери доильный аппарат и стала подбирать шланг.

– Совсем немного отстала.

– Интересно, сколько надоила?

– Сто семьдесят литров, – сказала учётчица.

– Ого!

– Удалая!

– Ну, Максимовна, радуйся. Можешь считать, что в доме одним работником прибавилось.

– Ещё маленько подрастёт, будет дело под Полтавой.

Зардевшаяся от похвал юная доярка, закончив дело, подала учётчице подойник, в котором было ещё литра три пенистого молока.

С той поры в исключительных случаях, когда на ферме не хватало рабочих рук, сам бригадир посылал за Нинкой, и она трудилась обычно после обеда, так как с утра была на занятиях. Педагогам такая самодеятельность пришлась не но душе, и они официально обратились к председателю колхоза с требованием прекратить экстренные вызовы на ферму ученицы, которая и так не блещет по успеваемости. Олейников отдал бригадиру животноводов строжайший приказ: сам дои, но обходись без младшей Верхозиной. И её больше не звали, и если приходила, то помогала только матери.

Глава пятая

1

Во время работы на ферме у Галины Максимовны выявилась несколько странная для доярки черта характера – она скрупулёзно выполняла любую начатую операцию до конца. Если брала в руки скребок и скребла шерсть у коровы, то вычищала её до последнего пятнышка; если убирала в стойлах, то до блеска. Она любила порядок, привыкла к порядку, но эта скрупулёзность в наведении порядка на ферме оборачивалась для неё боком. Она отставала от доярок во всех операциях и дойку обычно заканчивала последней. За день иной раз так изматывалась, что когда возвращалась домой, то еле тащила ноги, и дома, плюхнувшись на диван, уже не могла пошевелить ни рукой, ни ногой. Нинка помогала стаскивать сапоги.

И вот однажды произошло чудо. Придя на работу как обычно в пять часов утра, Галина Максимовна к своему удивлению увидела, что в её группе делать уже нечего. Кто-то поработал. Кормушки были битком набиты люцерной, а огромная железная бочка ёмкостью в пятьдесят вёдер – чан для приготовления пойла и для вымытых корнеплодов, наполнен брюквой. Кожица брюквы сверкала белизной. Сорт «Куузику» вообще крупноплодный, а тут все брюквины не меньше бараньей и свиной головы. Вымыты так тщательно, что даже Галина Максимовна, большая любительница порядка, удивилась такой обработке. Посмотрела соседние группы. В чанах пусто и кормушки пустые. Коровы из соседних групп, повернув рогатые головы как по команде, наблюдали, как коровы из её группы аппетитно завтракали, хрумкая душистую люцерну. Галина Максимовна разыскала Анфису, которая дежурила ночью и теперь возилась в кормо-кухне, регулируя подачу воды в запарник. Анфиса, увидев ковылявшую к ней Верхозину, покрылась румянцем. Галина Максимовна почувствовала, что за всем этим что-то кроется.

– Кто был в моей группе? – спросила она.

– А что случилось? – спросила Анфиса как будто равнодушно.

– Как что. Всё сделано. Брюква вымыта, в кормушках сено. Кто это сделал?

– А я откуда знаю. – Анфиса пожала плечами и опять зарумянилась.

– А из скотников кто дежурил ночью?

– Николай.

– Он?

– Что он?

– Ну, он принёс сено?

– Ага, дожидайся. Будет тебе Николай таскать сено. Вон он, на голом полу дрыхнет. Себе соломы-то не подстелил.

– Пьяный, что ли?

– Конечно.

– Вы двое дежурили. Он и ты. Так ведь?

– Так, – Анфиса, слегка краснея и загадочно улыбаясь, подкрутила один вентиль.

– Кто же мог сделать?

– Не знаю. – Подкрутила другой вентиль.

– Николай пьяный. Значит ты накидала в мой чан брюквы. По ошибке, что ли?

– Один по ошибке в чужой карман залез. – Анфиса уставилась на манометр. – И срок схлопотал. Я ошибаться не люблю. От этого одни неприятности.

– Зубы-то не заговаривай. Скажи честно – ты?

– Ага, сейчас разбежалась. У меня у самой чан пустой, а я буду твой наполнять. – Говорит вроде убедительно и серьёзно, а сама краснеет как помидор на подоконнике.

Галина Максимовна призадумалась. Действительно несуразица получается. Во-первых, Анфиса обычно норовит брюкву не мыть и сует её в кормушки с землёй до тех пор, пока Бархатов на неё не прикрикнет, и, во-вторых, она вообще шалопутная, все торопится, все скорей, скорей, абы как, лишь бы сделано. А тут явно чувствовалась добросовестная рука. Мистика какая-то получается. Галину Максимовну все это изрядно озадачило.

– Так кто же всё-таки? – спросила она. – Дух святой, что ли?

– Ага, дед Мороз, – ответил Анфиса и теперь уже густо покраснела.

– Понятно, – сказала Галина Максимовна. – Значит, ты знаешь кто и не хочешь сказать.

– Ничего я не знаю. Отстань от меня. – Анфиса совершенно смутилась и, выйдя из кормокухни, побежала по коридору.

Галина Максимовна совсем растерялась. Долго стояла в кормокухне, пытаясь привести свои мысли в порядок, сообразить что тут к чему, но ничего путного не шло в голову. Она разыскала ночного скотника Тарбеева, спавшего в самом углу фермы на голом полу, но не могла его раскачать. Был мертвецки пьян.

Галина Максимовна вернулась в свою группу, чтобы проверить, не почудилось ли ей. Но нет. Её коровы жуют люцерну, а все остальные коровы смотрят и развесили слюни. Вспомнила сибирскую поговорку «бурят глазам не верит» – и решила все пощупать руками. Пощупала сено. Погладила морду коровы. Ещё раз заглянула в чан. Всё сделано как надо. Даже лучше чем делала она сама, так как она не смогла бы до начала дойки вымыть так тщательно брюкву и натаскать столько сена. Полтора часа до утренней дойки делать нечего. Галина Максимовна потопталась, походила вокруг, хотела ещё раз поговорить с Анфисой, но та куда-то. исчезла. Похоже, что совсем убежала с фермы трезвонить по всей деревне, что в группе Верхозиной в ночное время произошло такое вот чудо. Именно чудо. По другому и не назовёшь.

– Чертовщина какая-то, – сказала про себя Галина Максимовна. – Ничего не пойму. Ну ладно, Анфиса Алексеевна, я тебе это припомню.

Обиженная на Анфису, удивлённая, озадаченная и расстроенная Галина Максимовна пошла к выходу.

2

В красный уголок вошли Дарья Латышева и Маргарита Куликова. Следом за ними вбежала Анфиса.

– Слышали новость? – спросила она с порога, радостно сверкнув глазами.

– Что случилось? – Дарья недоуменно переглянулась с Маргаритой.

– Ой! – Анфиса взмахнула руками, выглянула за дверь на всякий случай и, закрыв её плотно, подбежала к подругам сообщить новость.

3

Галина Максимовна пришла в амбулаторию. Не успев переступить порог процедурной, спросила:

– Люся, ты одна?

– А что? – Медсестра разинула рот.

– Посекретничать надо.

– Одна. – Людмила Васильевна подвинула табуретку. – Проходи. Раздевайся.

– Раздеваться не буду. Я на минутку. – Галина Максимовна села на табуретку. – Ты веришь в чудеса?

– Смотря какие чудеса.

– Сегодня ночью кто-то работал на ферме… В моей группе. Натаскал сена полные кормушки. Набил битком. Намыл брюквы и натаскал полный чан. Самой крупной. Отборной.

– Батюшки! – Людмила Васильевна выпучила глаза. – Кто же это?

– Не знаю. Вот пришла поделиться, посоветоваться…

– Батюшки мои свет! – Людмила Васильевна прижала руки к груди. – А ты крестилась? Может показалось тебе?..

– Креститься не крестилась… Но ничего мне не показалось. Руками все пощупала и потрогала…

Людмила Васильевна сама стала креститься. Дважды осенила себя крестом.

– Может мужик какой начал ухаживать, – неуверенно произнесла Галина Максимовна.

– А подозрение есть на кого?

– Поначалу на Афанасия думала. Сходила к соседке. Марфа Николаевна говорит: ночью никуда не выходил.

– А может Завадский?

– Нет. Это исключено. Скорее твой Алексей, чем Завадский.

– На моего не греши. Всю ночь был под боком.

– Да я в шутку. К слову.

– Так ведь Завадский ж приходил к тебе один раз… С цветочками…

– Приходить-то приходил… Один раз… То был первый раз и последний. Ни ко мне домой, ни тем более на ферму больше не придёт.

– Ну тогда не знаю… – Людмила Васильевна развела руками. – Остаётся – нечистая сила! Господи! – Медсестра опять перекрестилась. – Может в самом деле нечистая сила! Полюбил он тебя, Галина…

– Кто полюбил?

– Домовой.

– Какой домовой?

– Ну кто второй год вьёт из тебя верёвки?.. Черт. Домовой. А может сам дьявол… Шутка сказать, я одних бинтов измотала на тебя целый воз. Уж вроде вылечилась. А теперь снова каждый день да через день перевязки… Думаешь это спроста? Так, случайность?.. А теперь эти чудеса…

– Не знаю что и думать, – вздохнула Галина Максимовна. – Голова идёт кругом. Может доярки решили разыграть меня?

– А может быть. На ферме – бабы удалые. От них все можно ожидать.

– Главное, чувствую, что все знают, а не говорят. Смеются надо мной как над дурочкой.

– Вот. – Людмила Васильевна ткнула пальцем.

– Спасибо, Люся. – Галина Максимовна поднялась с табуретки. – Немного успокоила.

– Это розыгрыш, – уверенно произнесла Людмила Васильевна. – Пошутили бабы. Но смотри! Если сегодня ночью повторится, тут уж не до шуток. Тогда что-то другое.

– Ой! – Галина Максимовна в ужасе прикрыла глаза. Схватилась за голову.

– Ой, Галка, пойдём сегодня в церковь! Поставим свечку…

– Нет. Подождём до завтрашнего утра.

– Перевязку сделать?

– Зачем? Я ж сегодня не работала.

– Ах да. Верно. Не забудь – завтра я выходная. Если что, приходи сразу ко мне домой. Во сколько тебя ждать?

– Ну в это же время…

4

Галина Максимовна остановилась посреди коровника. Удивлённо посмотрела по сторонам. На ферме одни коровы, голуби и воробьи. И больше ни одной живой души. Где доярки? Куда смотрит Бархатов? И где он сам? И вообще, что все это в конце-концов значит? Галина Максимовна поковыляла в красный уголок. Подошла к двери и прислушалась. Из-за двери доносился оживлённый шёпот: шу-шу-шу! Шу-шу-шу! Разобрать ничего невозможно, но ясно было одно: доярки все здесь и обсуждают ночное происшествие. Галина Максимовна рывком распахнула дверь, и шёпот разом прекратился, словно кто выключил радио на полуслове. Доярки смотрели на Галину Максимовну кто загадочно, кто стыдливо, кто с радостной интригующей улыбкой, а кто и просто сконфужен был внезапным её появлением. Одна Евдокия Муравьёва вытянула своё и без того длинное веснушчатое лицо и смотрела на Галину Максимовну растерянно, будто нашла миллион рублей и теперь не знает, что делать с этим миллионом – сдать государству или прикарманить.

– Бархатов где? – спросила Галина Максимовна, делая вид, что все эти разговоры её не касаются.

– Ушёл за трактористом, – с весёлой искромётной улыбкой заявила Маргарита. – Сено надо подвезти.

– Да-а, – вздохнула Мария Дмитриевна. – Теперь сена много надо. – Она явно намекнула на то, что кормушки Галины Максимовны были набиты до отказа. Марья Дмитриевна – старейшая доярка на ферме. Проявлять телячий восторг или конфузиться ей не к лицу. Поэтому отпустила шутку, от которой наступило оживление.

– Ну ладно, пора начинать дойку, – сказала Дарья, поднимаясь из-за стола первой. Лицо её выражало деловитость и в то же время казалось удивительно просветлённым.

Вслед за ней стали нехотя подниматься остальные доярки.

Галина Максимовна поняла, что затевать с ними разговор о таинственном ночном посещении неуместно и бессмысленно.

Все разошлись по своим группам, и дойка началась.

Галина Максимовна подключила последний доильный аппарат и подошла к Маргарите Куликовой, которая работала слева от неё. Маргарита, , сидя на скамейке, массажировала вымя корове и как будто не замечала присутствия соседки. Делала своё дело старательно и профессионально. Галина Максимовна вынуждена была дёрнуть её за рукав.

– Скажи, кто был сегодня ночью?

– Где?

– Не прикидывайся как будто ничего не знаешь.

– А что я знаю? Я спала ночью. Ничего не знаю. А что стряслось?

Глаза у Маргариты широко открыты, как будто удивляется, не понимает о чём речь, но хитровато-загадочный блеск в глазах и скрытая улыбка выдают её с головой. Галина Максимовна больше не стала разговаривать.

Справа работала Раиса Садыкова.

– А? Кого? – спросила Раиса. Строит из себя дурочку.

Дальше группа Екатерины Шевчук. Эта, увидев Галину Максимовну, повернулась к ней задом и ещё нагнулась вдобавок. Жест красноречивее некуда.

Дарья Латышева:

– Фиску, Фиску тормоши. Она дежурила ночью и должна знать. А если не знает, ничего не видела, я её, падлу, на правление вызову. Там ей прочистим мозги, чтобы не спала во время дежурства.

Марья Дмитриевна:

– Ты, Максимовна, с этими делами ко мне не лезь. Я нечистой силы ой как шибко боюсь. – И улыбнулась, подразумевая под нечистой силой что-то очень-очень хорошее.

Скотник Николай Тарбеев мучился с похмелья и на вопрос Галины Максимовны попросил трёшку до получки.

Фуражир Василий Наумов – весь в муке как мельник – ходит ухмыляется. Явно все знает.

Бригадир Бархатов, вернувшись на ферму, был как всегда деловит, но чаще обычного и более пристально посматривал в сторону Галины Максимовны, словно пытался увидеть в ней что-то такое, чего раньше не разглядел.

Подойти к мужикам у Галины Максимовны духу не хватило.

Ждала удобного момента, чтобы поговорить с Евдокией Муравьёвой. Евдокия баба простая, ложь и несправедливость терпеть не может. Авось скажет. Вот она показалась в коридоре и куда-то заторопилась. Галина Максимовна ей навстречу. Евдокия на ходу освятила Галину Максимовну святым крестом во всю длину своей костлявой руки и прошептала что-то молитвенное, но невнятно, про себя, и вслух сказала:

– Дай Бог тебе счастья.

И тут же словно с цепи сорвалась:

– Ничего не знаю! Отвяжись!

И пошла прочь на своих длинных ходулях.

Святой крест, молитва, загадочные улыбки, всеобщее смущение и шушуканье, таинственные намёки и нежелание хоть чуть-чуть осветить совершенно непонятное явление – от всего этого у Галины Максимовны голова пошла кругом. Тут все полезло в голову. Всякая чертовщина. Если мужик какой замешан и вздумал ухаживать за ней, то чего тут особенного? Почему такой ажиотаж? Зачем крест святой? Зачем молитва? Христос с неба спустился что ли? Второе пришествие ради того, чтобы помочь доярке в утренние часы? Все это больше похоже на розыгрыш. Опять же Евдокия не очень любит и понимает шутки и с её характером бросаться молитвами и святым крестом – явное кощунство. Что хочешь, то и думай.

После дойки Галина Максимовна ушла домой не столько огорошенная нагромождением совершенно необъяснимых событий, сколько расстроенная заговорщицким поведением доярок и весь день ни с кем из них не разговаривала, решив, что это всё-таки дурацкий розыгрыш. От скуки захотели посмеяться, пошутить над неопытной дояркой, которая слишком много уделяет внимания чистоте и стремится натаскать в кормушки как можно больше кормов. Анфиса, конечно, брюкву не мыла. Это ясно. Значит ночью или рано утром были другие доярки: все сделали и перед приходом Галины Максимовны скрылись.

В конце дня окончательно пришла к такому выводу и вздохнула с облегчением.

Укладываясь опять всё-таки засомневалась и решила ещё раз проверить свою версию по всем пунктам. Сняла платье, обтягивающее ладную фигуру, откинула атласное одеяло и, сидя на кровати в одной сорочке, стала думать.

– Конечно розыгрыш, – сказала сама себе и залезла под одеяло. – Ну и пусть дурачатся. Такую шутку стерпеть можно.

Галина Максимовна нагнулась к стоявшему у изголовья торшеру и выключила свет. Вскоре уснула спокойным сном.

5

Утром пришла на ферму как обычно раньше всех и уже в дверях обмякла как резиновая кукла, из которой выпустили воздух. Её коровы аппетитно завтракали, хрумкая люцерну и зажмуривая от удовольствия глаза, а все остальные коровы надсадно мычали требуя к себе внимания.

Галина Максимовна подошла к кормушкам, заглянула в чан, где опять была чистая брюква, и в растерянности стала топтаться и оглядываться по сторонам.

Дежурившая ночью Раиса Садыкова прошла мимо в таком сильном смущении и такая красная, как будто только что вылезла из парной.

Галина Максимовна не произнесла ни звука. Повернулась и пошла к выходу.

6

Бледная, взволнованная, Галина Максимовна пришла к Тигунцевым.

– Сегодня опять, – сказала она, переступая порог. Людмила Васильевна замерла. Очнувшись, замахала руками, словно отбивалась от Галины Максимовны как от нечистой силы. Пребывая теперь уже в настоящем, неподдельном страхе, пробормотала:

– Пресвятая Богородица, спаси и помилуй! – вдруг спросила: – Ты крещёная?

– Крещёная, – ответила Галина Максимовна.

– Вставай сюда на колени.

Людмила Васильевна сама встала на колени перед иконами.

Галина Максимовна встала рядом.

– Помолимся! – сказала Людмила Васильевна и стала креститься и шептать молитву.

Галина Максимовна молитвы не знала и только трижды перекрестилась.

Поднялись обе, сели за стол. Галина Максимовна прямо в верхней одежде.

– В церковь надо сегодня же идти. Обязательно! – заявила Людмила Васильевна решительно.

– Подожди в церковь. – Галина Максимовна расстегнула пуговицы телогрейки. – Надо прежде перебрать всех свободных мужиков. Всех до единого. Кто у нас не живёт с жёнами?

– Да у нас мало таких, – сказала Людмила Васильевна. – На пальцах можно пересчитать. Человек пять-то наберётся ли?

– Завадский и Афанасий отпадают, – Галина Максимовна загнула два пальца. – Кто ещё? Василий Жилкин?

– Лодырь из лодырей, – сказала Людмила Васильевна. – Сорок лет мужику, и признает только одну работу – рыбалку.

– Думаешь не пойдёт на ферму?

– Этот? Ни в жись. Подумать только! Такой лоб живёт на иждивении старухи-матери. А у старухи кого там пенсия-то? Пшик. Вздумала она как-то стыдить его при людях прямо на площади за то, что нигде не работает. Ответил то же, что и всегда – от работы кони дохнут.

– Значит, этот ночью не пойдёт. – Галина Максимовна задумчиво барабанила пальцами по столу.

– Не только ночью. Он и днём не пойдёт. Тут же работать надо… Не-ет! Не пойдёт. Ни за какие коврижки. Поллитрой не заманишь… тем более на ферму… Ни днём ни ночью не пойдёт.

– С ним всё ясно. Кто ещё?

– Колхозный водовоз Сандаренкин, – сказала Людмила Васильевна. – Извечный бобыль.

– Это который моего Витеньку на кладбище отвозил?

– Он самый.

– Сколько ему лет?

– Да лет шестьдесят однако… С лишним. Галина Максимовна, готовая заплакать, крутила пуговицу на кофточке.

– Может из леспромхоза кто? – сказала Людмила Васильевна. – Там холостые-то вроде все молодёжь… А кто же постарше-то?

– Сурков, – подсказала Галина Максимовна.

– А, Гена Сурков! Этот чудик… Не знаю, не знаю…

– Ловелас он, – Галина Максимовна махнула рукой. – Этот по ночам прятаться не станет. Если надо, пойдёт в открытую. Такой ловелас…

– Да какой он ловелас! Он лось, а не ловелас.

– В каком смысле? – Галина Максимовна уставилась на подругу.

– В самом обыкновенном. У лося раз в году бывает гон. Случка с лосихой.

– Не понимаю.

– И Гена раз в год ездит в отпуск на юг. Ну! И каждый раз привозит новую невесту. Поживёт с ней недельку-другую, самое большее – месяц, и выгонит. Характером не сошлись. Так каждый год. Зачем каждый год он везёт их сюда – не понятно. Там, на юге, кустов мало что-ли, чтобы проверить характер… Нет, сюда везёт. Смешит каждый раз людей. Последний раз привозил какую-то армянку. Так она ему показала кузькину мать. Перед отъездом переломала всю мебель и перебила посуду. Пообещала специально вернуться и поджечь дом, когда будет спать. Да ещё подопрёт дверь, чтоб не выскочил. Нарвался на лосиху… с норовом… Вот все твои женихи, как на подбор – Василий Жилкин, Сандаренкин, Сурков… Один другого лучше. На кого хочешь, на того и думай…

– А из молодёжи никто не может на такое пойти? – Галина Максимовна не хотела даже слышать о тех, кого перечисляла подруга.

– Из молодёжи? Лет на десять моложе тебя? Кто его знает… В жизни всякое бывает.

Галина Максимовна с покрасневшими глазами все продолжала крутить пуговицу от кофты.

– Если кто из молодых на тебя глаз положил, – сказала Людмила Васильевна. – Тут гадать бесполезно. Тут ворожить надо. В полночь при новолунии… Месяц, кажется, народился… Сегодня ночью можно попробовать. У меня воск есть. Приходи.

– Нет. – Галина Максимовна покачала головой. Встала из-за стола. – Сегодня ночью я и без воска узнаю, кто там блудит.

– Пойдёшь караулить? – удивилась Людмила Васильевна.

– А что делать?

– Неужели не страшно?

– Страшно – не страшно. Идти надо… Конечно страшно.

– Сегодня я собралась по магазинам, – сказала Людмила Васильевна. – Поговорю с бабами…

– Да я вчера дважды ходила. Разговаривала со многими. Никаких намёков.

– Удивительно. У нас в деревне в одном конце кто фукнет, в другом слышно. А тут такое дело, и целые сутки никто ничего не знает…

7

Галина Максимовна вернулась на ферму. Утренняя дойка шла на каком-то особенном, невиданном подъёме. Доярки радостно переглядывались. Украдкой посматривали на Галину Максимовну. Галина Максимовна делала вид, что ничего не замечает и ничего не хочет видеть. Однако подвернувшуюся в удобный момент Анфису остановила в узком проходе возле стены.

– Скажи, ради Бога, что происходит?

Анфиса протиснулась боком возле Галины Максимовны и пошла себе дальше, пританцовывая и напевая:

– Любовь нечаянно нагрянет, когда её совсем не ждёшь…

Повернувшись к Галине Максимовне, дурашливо наклонилась и высунула язык.

– Детский сад, честное слово, – проговорила Галина Максимовна. – Я вам что, девочка? Устроили со мной игру в кошки-мышки.

Анфиса рассмеялась.

– Я ж тебе вчера сказала, что приходил дед Мороз. Чего тебе ещё надо?

– Какой дед Мороз? Что ты глупости-то городишь?

– Самый обыкновенный дед Мороз. – Анфиса опять покраснела, вспомнив этого деда, и Галина Максимовна почувствовала, что дед Мороз-то судя по всему, как раз необыкновенный, а какой-то особенный.

– Мужчина, что ли?

– Уж коли дед Мороз, значит мужчина.

– Кто он?

– А подумай. – И пошла дальше, пританцовывая и напевая старую лирическую песенку: «Сорвала я цветок полевой…»

Галина Максимовна обозлилась.

– Да пошли вы все к чёрту! – сказала она в сердцах.

8

Галина Максимовна пошла по магазинам. Сначала хотела купить печатку хозяйственного мыла и вошла в промтоварный магазин. Магазин был большой, на два продавца и возле прилавков толпилось несколько женщин. Все замерли, когда Галина Максимовна переступила порог и вошла в зал. Её появление на людях произвело эффект во сто крат более сильный, чем в тот день, когда она после посещения дочерьми продавщицы Ольги Мартыновой шла по улице и все глазели на неё. Правда, тогда глазели все от мала до велика, а теперь столбняк при виде её хватил только взрослых, но такого она не то что не ожидала, представить не могла ни наяву, ни в кошмарном сне. На её приветствие не все и ответили. Язык кое у кого отнялся. Галина Максимовна сделала вполне резонный вывод, что о. ночных посещениях фермы таинственным человеком стало известно всему селу. Но она никак не могла взять в толк, почему такой эффект. Что тут особенного? И, разозлившись ещё более, сунула мыло в сумку и вышла из магазина. В продовольственный не пошла, хотя надо было купить хлеба. В продовольственном обычно полно народу. Пошла в правление колхоза – удостовериться – везде ли будет такая реакция при её появлении на людях.

Впереди виднелся одноэтажный длинный дом, в котором размещалась контора правления колхоза, и Галина Максимовна остановилась и в нерешительности поглядывала на стенды, украшающие фасад конторы. Если колхозники встретят её также как деревенские бабы в магазине, то на душе будет совсем скверно. Но через несколько дней зарплата, и все равно идти. Так уж лучше сразу огорошить всех, кто там предрасположен к столбняку, а потом в день получки всё-таки будет хоть какая-нибудь разрядка. Меньше испортят настроение в радостный день. И Галина Максимовна пошла дальше, имея хороший повод: одна из её подопечных коров где-то наступила на острый предмет и захромала. Нужен ветеринар. Бригадиру в связи с катавасией забыла сказать, а теперь очень кстати вспомнила об этом.

В конторе было людно. Зимой, когда колхозникам делать особенно нечего, они любят собираться здесь, дымить табаком и вести неторопливые разговоры. Для них это место – нечто вроде дневного бесплатного клуба. Одни приходят, другие уходят, все обмениваются новостями, угощают друг друга сигаретами, – время идёт. В конторе были одни мужики. Накурили так, что хоть топор вешай. Столбняк никого из них не хватил и даже разговоры не прекратились, когда вошла Галина Максимовна, но все они лукаво переглянулись между собой, и она это заметила. Спросила ветеринара. Сказали, что не видели.

Галина Максимовна прошла дальше и остановилась возле двери председателя. Спросить про ветеринара можно и у него. Председатель колхоза Кузьма Терентьевич Олейников весьма уравновешенный человек. Никто так не владеет собой как он. Он тоже наверняка все знает – второй день идёт свистопляска. Галина Максимовна была уверена, что уж он-то ничем не выдаст себя и своим спокойствием хоть немного просветлит её душу. Она решила войти к нему в кабинет и тихонько постучала.

– Войдите.

Галина Максимовна открыла дверь и увидела в кабинете двоих – председателя и зоотехника, и сердце у неё ёкнуло, потому что не ожидала увидеть их вместе и не хотела в такой ситуации иметь дело с обоими.

– Заходите смелее, – сказал Олейников и, как показалось Галине Максимовне, слегка улыбнулся. – Что вы в дверях застряли? Проходите.

Шитиков сидел за столом напротив председателя и, обернувшись, смотрел на Галину Максимовну во все глаза.

Галина Максимовна сделала несколько робких шагов и сказала:

– Я ветеринара ищу. Корова что-то захромала. Наверно на гвоздь наступила или порезалась чем.

– Хорошо, – сказал Олейников. – Я сегодня же его пошлю.

– Да, – сказала Галина Максимовна. – Надо сегодня же. А то получается, что и доярка хромая, и коровы хромые. Горе, а не группа.

– Ну, не прибедняйтесь, – с улыбкой произнёс председатель. – Нам хорошо известна обстановка в вашей группе.

Шитиков осклабился и стал чесать в затылке. Чувствуя, что сболтнул лишнее, Олейников тоже смутился.

– Извините, – сказал он и слегка порозовел.

У Галины Максимовны сердце аж зашлось от этих слов и ещё более красноречивых жестов. Нечего сказать, просветлили душу! Галина Максимовна поспешно раскланялась и вышла из кабинета.

9

Она шла домой закоулками, чтобы не привлекать внимания, и лихорадочно снова и снова перебирала в памяти всех поселковых мужиков, которые не живут с жёнами на почве пьянства или чего другого, которые прибыли сюда холостяками и которые извечные бобыли. Соображала, кто из них начал ухаживать не очень смело, но весьма эффективно.

Опять полезли в голову Василий Жилкин и колхозный водовоз Сандаренкин. Его имени даже никто не знает. Сандаренкин да Сандаренкин. Все так и зовут – Сандаренкин. Живёт в хомутарке на конном дворе. Ни разу в жизни не мылся в бане. Говорят, вообще не моется. Бабы своих неряшливых шалопаев если гонят в баню, то обязательно со словами: «Шею и ноги как следует мой, зарос грязью как Сандаренкин». Нет этот вариант исключается. Человек, перевозящий ежедневно тонны воды и ни разу не плеснувший ни одной капли себе на лицо, человек с устоявшимися привычками – за шестьдесят с лишним лет ни разу не побывавший в бане, ни на какое сватовство не пойдёт. Остальные мужики, которых вспомнила, не лучше этих двоих.