Текст книги "Подлетыши"
Автор книги: Анатолий Максимов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 9 страниц)
Глава семнадцатая
В субботу зоревым утром Игорь Мороков тормошил Илью и спросонья ворчал:
– Поднимайся. Сколько тебя ждать надо?..
Вот так же в деревне, бывало, чуть свет вскарабкивался он по скрипучей лестнице на чердак избы и будил Илью, – звал на рыбалку.
Илья рывком встал с постели, надел старые брюки, кирзовые сапоги, накинул на плечи фуфайку – и на улицу. Он выбежал, как и в отрочестве, встретить на реке восход солнца. Деревянные дома в обильной росе сияли свежестью, словно их возвели за минувшую ночь. И тротуары будто только что вымыли.. И березы, казалось, лишь в последний час перед рассветом распустили мягкие листья. Чуть ниже временного поселка, среди островков лиственниц, виднелись каменные дома, неподвижные краны. А еще ниже – зеленым сплошняком тайга, сопки из перевала в перевал. Среди сопок – речка небрежно брошенной бирюзовой лентой. По насыпи, как по взлетной полосе, мчались вдаль рельсы.
– А что, ребята? – воскликнул Илья, обращаясь к ватаге рыбаков. – Прокатимся в первом поезде, обновим первыми рельсы?
– Что хорошего увидишь из окна вагона? – возразил замполиту Сергей Порошкин. – Лучше пешком от Амура до Байкала!
– Можно и с рюкзаком да палатками, – размечтался Илья. – Не знать нам, парни, истинной радости, если не увидим эту дорогу от первой до последней версты…
Мелкая речка Ураса пробиралась широким, захламленным корягами, валунами руслом.
– Как же здесь рыбачить? – сомневался Дегтярев. – Глубины-то воробью по колено…
– Ног не пожалеешь, так и ухи похлебаешь, – скупо улыбнулся Сергей. – Рыба тут знает себе цену, даже к замполиту сама не приплывет. Не стыдно ли будет, если ни одного хвоста не поймаете? Опозоритесь с удочкой – поднимем на смех.
– Меня подучит местной рыбалке землячок, верно, Игорь? – нашелся Дегтярев.
– Он-то у нас мастак ленков и хариусов тягать! – Сергей кивнул на Морокова. – Да что ленки! К нему даже лебеди косяками слетаются… Не верите?.. Прибегает раз в общежитие: «Ребя, я лебедя поймал! Лебедь весь белый, шея длинная, а лапы кожаные…»
– А вы и рады, – обидчиво прогудел Игорь, – подхватили: «кожаные лапы», так и стараетесь прицепить к человеку прозвище. Тоже мне – кореши. Петька Гомозов начал про меня сцены показывать. Смотри, Петька!.. – Мороков погрозил пальцем веснушчатому Гомозову. – Рассержусь – худо будет… – И вдруг переменил тон. – Слышите?.. – с радостью и сочувствием произнес Мороков и остановился. – Не улетел еще…
Дегтярев услышал кликанье, чем-то похожее одновременно на звуки горна, охотничьего рога и пастушьей дудки. Голос начинался от речки, а потом, казалось, прозрачные лиственницы и чистое небо скорбно запели.
…В обширном котловане, заполненном водой, плавал лебедь-кликун. Изредка поправлял на спине белые крылья, высоко держа черноклювую голову. Ребята подошли к озерку – лебедь замолчал, замер посередине котлована, – застыл как мраморный. Игорь достал из мешочка хлеб, мелко нарезанную треску, бросил в озерко.
– Ну, почему не летишь, Кликун? – участливо спросил. – Ведь мозолей под крыльями нет, а сидишь… – Игорь первым подался к речке. – Пошли отсюда. Нечего нервировать птицу, ей и без нас тошно…
А началась вся эта история с лебедем вот с чего.
Когда очистилась ото льда, заискрилась Ураса, Игорь стал замкнутым, нелюдимым и свободное от практики время пропадал на речке. Он скучал по дому.
Раз выдалось холодное, со снегом и дождем утро. Игорь рыбачил и вдруг увидел над собою четырех огромных белых лебедей. Да так низко летели они, что вот-вот ударятся о сухие макушки лиственниц. Порывистый ветер швырял птиц из стороны в сторону, наверно, забивал им дыхание и глаза крупчатым, что дробь, снегом. Один лебедь сел, нет – он упал в речку, у самого берега, за ним и другие понеслись было на посадку, да увидели Игоря. И снова птицы с громким кликом, устало набрали высоту. Ветер подхватил их, понес куда-то за лес, во мглу. Игорь кинулся ловить севшего лебедя. Тот почему-то не взлетал, не убегал, только лишь хлопал по мелководью, по камням размашистыми крыльями, хрипел… Игорь взял птицу на руки, внимательно осмотрел. Ушибов и ран не обнаружил.
– Ну, чего ты скуксился, захирел, а? – сострадательно спрашивал лебедя подросток. – Или доконали тебя снег, ветер?..
Мороков сидел в кустах, в затишье, и, как ребенка, качал лебедя, дул ему в нос, поил из ладони. А лебедь вовсе сник, будто собрался умирать: свесил шею плетью, закрыл круглые желто-зеленые глаза. Игорь сперва надумал унести кликуна в поселок, в общежитие, но как оставить на сухом водяную птицу? Ей требуется озеро или река поглубже… А Ураса совсем обмелела – волки и лисы перебегали ее вброд, бурые медведи по воде шатались. И пустил Игорь птицу в котлован. Котлован, конечно, не раздольный плес, не место в нем гордому лебедю. Но здесь можно было в случае чего нырнуть и спастись от опасности.
Вечером, после работы Игорь прибежал к лебедю. Тот, застыв у края котлована горкой снега, сворачивая на спине шею, беспомощно распускал по воде крылья… И взялся Мороков как мог холить слабую птицу. Даже несколько раз ночевал у котлована. Оберегал лебедя от браконьеров, следил, чтобы взрослые и дети, радостно всполошенные близостью поднебесной птицы, не причинили ей вреда.
Кое-кто рассудил: ну, лебедь отдохнет, а взлетит ли? Ведь ему нужен для взлета разгон по водной глади. А тут, вокруг котлована, кусты да коряги. Запутается птица, изорвет крылья.
Прислушался Игорь к этому мнению, привел ребят, и вырубили они кустарник, растаскали коряги – устроили взлетную полосу. И снова оставался паренек наедине с лебедем, слушал его тоскливый клич, видел, как он о грустью смотрел на север, вслед летящим табунам перелетных птиц. Игорю становилось не по себе. Он и сам бы на крыльях улетел в деревню Голубичную, домой…
Игорь вел Дегтярева за собою по чаще тальника, через завалы деревьев – в самые потаенные, удачливые заводи. То и дело закидывал самодельную мушку в прозрачную воду, тянул поверху эту мушку, похожую на красного жучка. Глядь – уже трепещется, взыгрывает в воздухе пятнистый большеглазый ленок или пестрый хариус!
У Дегтярева не хватало терпения таиться за кустами, крадучись приближаться к берегу. Он вспугивал осторожную рыбу резким взмахом удилища, хрустом сучка. С малых лет Илья привык рыбачить сидя на берегу, а не бегать с места на место.
«Вот и опозорился, – огорчился Дегтярев. – Видно, не поймать мне ни одного хвоста. Что теперь скажет Сергей Порошкин – засмеет».
Илья присел на обшарпанный плавун, положил рядом удочку с тальниковым удилищем, оглянулся на треск в чаще. К нему пробирался мастер Ергин.
– Вот где вы! – мастер сел возле Ильи. – Крепко я сегодня спал, как молодой после гулянки. И рыбалку проспал.
Нравилось Илье сидеть с Ергиным за куревом. За куревом мастер обычно рассказывал о ребятах что-нибудь комичное и вроде бы оправдывал их шалопутные выходки. Илье хотелось, чтоб у Ергина подольше не гасла папироса, потому что, накурившись, он сразу спохватывался: «Сидим-посиживаем, а дело-то стоит!»
Вот и теперь, у реки, Дегтярев ждал, когда Елизар Мокеич достанет папиросы. Но тот почему-то и не думал привычно дымить; натянув на самые глаза кепку-восьмиклинку, пулял камешки в барашковый перекат.
– Давайте закурим, – напомнил Илья мастеру.
– Рад бы угостить вас, да нечем. – Ергин хлопнул по карманам куртки. – Против воли своей оставил это развлечение. Наследнички вынудили… Как прибыли сюда на практику, вижу: коптят мои в открытую! И раньше я тоже кое-кого подозревал – курили украдкой, тайком от взрослых. А тут подхожу вплотную к наследничкам – они и в ус не дуют – жгут напропалую! Безгрешными ангелами уставились мне прямо в глаза и наперебой протягивают сигареты – угощают. Взрослыми себя почувствовали на стройке. Мне этот ложный вырост видеть было не впервой. Знаю… Не стал я бранить ребят, пугать хворями, хилым здоровьем – все равно словами не убедил бы. Взял у Морокова сигарету, подкурил от его же огонька. Стоим кучно, дымим, загадочно посмеиваясь, стараемся понять, у кого что на уме держится. Затянулся я несколько раз глубоко, со смыслом, потом поплевал на сигарету, печально вздохнул и растер сапогом.
– С этой минуты, – строго говорю ребятам, – бросаю курить! Маятно, трудно мне, старику, придется, но и вас чтоб с сосками больше не видел, договорились?.. Потому как по-отцовски желаю вам ясного ума, богатырского здоровья и вечной молодости. Сказал это шутливо. Но с тех пор наследнички так и посматривают за мной, я – за ними. Вроде бы пока крепимся, держим слово…
Солнце поднялось высоко, подобрало с заводей сумрак, и рыба перестала клевать. Ребята начали собираться у плеса. Здесь уже дымили костры. Строители семьями, компаниями усаживались на теплой гальке, детишки кружились возле котлована, с любопытством разглядывая лебедя.
В северную сторону летели вереницы гусей, суматошно проносились табунки уток. На базарно-веселый, ликующий крик птиц лебедь трубил зазывно и печально. И тогда птицы в небе умолкали или начинали всполошенно галдеть, сбивая ритм крыльев, спутывая строй. Видно, сочувствовали лебедю, да ничем не могли помочь.
Монтажник Шнурков, голый до пояса, загорал на ватнике; повернулся он лицом к котловану и сказал:
– Сдохнет твой лебедь, Мороков, без пользы. Кокнуть бы его – и делу конец. На всех хватило бы царской птицы…
Монтеры выжидательно посматривали на Игоря. Он сидел на коленях, раздувая затухший костер, будто не слышал роковых для лебедя слов. Шнурков поднялся на ноги, выбрал из дров крепкий сук, примерил на глаз, хороша ли дубинка.
– Никому нет дела до страданий животины. Пойду уйму, а то душу нытьем выворачивает.
– Вы, конечно, шутите! – спохватился Дегтярев. Глянул на Игоря, увлеченного костром, на других ребят, боялся; а вдруг да поддержат Шнуркова.
Не успел монтер и двух шагов сделать в сторону котлована, как налетел на него коршуном Мороков, сбил с ног – и давай мутузить по чем попало да приговаривать:
– Вот тебе лебедятина! На! Получай!..
Шнурков едва успевал закрывать лицо, спасать локтями ребра.
– Я же пошутил… Мужики, отнимите, убьет!..
Электрики только смеялись, на выручку не торопились.
– Искупаем за вредные мысли против лебедя! – крикнул Сергей Порошкин.
Подростки подхватили за руки, за ноги монтера, поволокли к воде. Если он в единоборстве с Игорем полушутя взывал о помощи, то теперь бранился откровенно, зло: «Хочешь в рожу!..»
Все-таки посадили его в холодную воду.
– Ну, куда ты прешь против моих наследничков! – вразумлял Шнуркова Елизар Мокеич. – Да тебя двое скрутят в бухту – и пикнуть не успеешь, а у меня вон сколько племяшей. Такие-то проводки…
Между смехом и едкими перепалками электрики сверили ведро ухи, вскипятили чаю, быстро разостлали на гальке брезент, нарезали ломтями пшеничного хлеба, раскромсали надвое головки лука. Мастер Ергин с шутками и прибаутками разливал уху.
– Косте Жигову – хвост да плавники, чтоб вовремя улепетывал от подружек и заметал следы. Шнуркову – голову, а то с одной долго думает…
– Летят, летят!.. – от соседнего бивака послышались громкие крики.
Низко над рекой летело шесть крупных белых птиц с черной оторочкой крыльев. «Кеаг, кеаг!..» – кричали птицы. И лебедь закликал, закружился на одном месте, словно выбирал, в какую бы сторону разогнаться для взлета. Он приподнялся над водой, размахнул поземкой саженьи крылья и помчался, как по льду, на широких лапах. Пронесся водой, полетел просекой, вырубленной ребятами. Дегтярев опасался: чуть сверни лебедь в сторону или сбей напряженный ритм взмахов крыльев – и насмерть расшибется о лиственницу. Кусты вырывали из крыльев перья, но лебедь неудержимо набирал высоту. Наконец, белый, с розовым отблеском, взмыл над лесом!..
Игорь бежал вслед за лебедем. И тут Дегтяреву почудилось, что и Игорь, разбежавшись, отрывается от земли, еще миг – и он тоже очутится в небе!..
Лебедь растаял над сопками, истончился в комариный звон его тревожный клик…
Игорь постоял у речки, потом нехотя вернулся к притихшему, отчего-то погрустневшему табору…
Глава восемнадцатая
Все электрики сваривали железо, гнули трубы, напаивали на провода наконечники. Но никто не мог, не имел на то права – соединять между собою высоковольтные кабели. Эту работу выполнял лишь один Костя Жигов.
Кабели сходились в колодцах и воронках толстыми венами. Сергей Порошкин, глядя на кабели, представлял себе завод существом безжизненным до тех пор, пока Костя не срастит перебитые вены.
Костя и Порошкин поднимали над колодцем брезентовый тент, чтобы не заносило внутрь пыль и мусор, включали яркий фонарь. Колодец под тентом смахивал на туземную юрту. Сергей наводил в ней уют: убирал камни, стекла. Потом Жигов доставал из деревянного чемоданчика инструменты – ножовки, кусачки, плоскогубцы… Все это он протирал ветошью и клал в рядок на чистый лоскут брезента – готовился к работе сосредоточенно, со смыслом: ни дать ни взять к операции на живом теле. Глянув на обмытые бензином концы кабеля, Жигов удовлетворенно кивал напарнику. Но нередко велел:
– Работай снова, да ладом. Чуть-чуть поленимся с тобой, Серега, потом кабель пробьет, завод остановится, так-то…
Сергей разжигал наверху паяльную лампу и, гудящую, пышущую сине-белым огнем, подавал Жигову в колодец.
Теперь начиналось у Кости самое важное и кропотливое – спайка проволочных жил. От лампы под тентом быстро нагревалось. Костя снимал куртку на байке, поднимал повыше рукава свитера, протирал руки техническим спиртом, протирал и оголенные медные проводки. Затем, несколько минут потоптавшись и размяв отекшие ноги, он снова садился на складной стул и начинал действовать…
Напряженно и неспешно работал Костя. Потом прикручивал паяльную лампу, устало отодвигался от срощенного кабеля. Подмигнет напарнику, с довольным видом хмыкнет… Сергей не мог удержаться, чтоб не потрогать ладошкой кабель, теплый, словно от пульсирующего тока.
Раз приходит Костя на работу, правая рука забинтована, болезненно морщится, постанывает и говорит Сергею:
– Ну, парень, сегодня тебе придется работать одному… Видишь, всю ладонь у меня разнесло – зашиб. Знобит меня, и голова кружится. А кабель хоть умри, да соедини. Надо срочно запитать токарный цех. Наладчики станки опробовать будут. Сможешь или нет – говори сразу. Вот тебе мой инструмент…
Стоит Порошкин перед Костей и чувствует, как ноги холодеют, на душе мрачно. Наверно, подобное испытывали потерпевшие кораблекрушение моряки, когда оказывались на необитаемом острове. И все-таки согласился он соединить кабели.
Костя посмотрел, все ли у Сергея имеется для работы, пожелал ему успехов и удалился.
«Мог бы рядом посидеть, подсказать, а то оставил одного – делай как знаешь…» В голове Сергея все перепуталось и замутилось. Когда он помогал Жигову, то казалось ему: кабель спаять – раз плюнуть. Теперь очутился в безвыходном тупике, словно ничего не проходил в училище, не видел, не делал на практике у Кости.
Он залез в колодец. Засмоленный толстый кабель вытянулся разрубленным удавом, оба конца будто бы шевелились, вздрагивали в предсмертных судорогах. И колодец бетонный Сергею казался горным ущельем, облачное небо недосягаемо высоким. Завывал ветер, занося в колодец, как из другого мира, пыль. Сергею так и хотелось вырваться отсюда.
Что же делать? С чего начинал Костя?.. Снимая с брони джутовую оплетку, Сергей нетерпеливо посматривал на чистый, блестящий инструмент – так и просился в руки – резать, гнуть, спаивать…
Но вот Сергей взял инструмент – инструмент ухоженный, удобный, отказывался подчиняться его рукам. Не признавал в нем мастера – и все тут! «Да эти ли плоскогубцы держу, которыми работал – залюбуешься – Костя?»
Полдня ушло, пока зачистил Сергей медные жилы. Остались пустяки – спаять их, всего-то восемь концов. Придет Костя, поможет залить в муфту эпоксидную смолу – и включайся токарный цех, крути новые станки.
По сухой земле застучал, запрыгал картечинами дождь. Темно, сыро стало в колодце. Сергеем овладела безысходная тоска. Зажег он паяльную лампу, снял с себя куртку, засучил рукава рубахи – так готовился к работе Костя. Лампа гудела, выдыхая синее тугое пламя. У Сергея работа будто бы наладилась; в колодце терпко запахло канифолью, парафином и еще чем-то кислым. К вечеру спаял он кабели и поджидал Жигова с эпоксидной смолой. Сидел на стульчике устало, глядел на свою работенку и почему-то не радовался.
Пришел Жигов, спросил, как работалось напарнику. Похвалил: вовремя выполнил задание. Только оно было не настоящее. Косте хотелось узнать, сможет ли Сергей без наставника, сам выполнить сложное дело. Оказывается, сможет. И выдернул он из земли два коротких куска кабеля, которые так трудно, мучительно спаивал практикант.
– Врагу не пожелаю такую злую шутку! – сжал кулаки Сергей. Горько обиженный, выбрался из колодца, побежал прочь.
– Стой, куда ты!.. – кричал ему вслед Костя. – Беги, беги, а завтра проверим, что ты перенял у меня за месяц…
Так вот обучал кабельщик паренька…
Глава девятнадцатая
Утром мастер участка обошел стройку и велел монтерам и практикантам собраться на пустыре перед заводом. Надо было срочно растянуть кабель высокого напряжения. Парням пришлось оторваться от настроенного дела, да и знали они, как тяжело разматывать толстый кабель; ума не требуется – знай тащи. Но не заставили себя долго ждать, побросали свою работу и быстро собрались у барабанов – шумные, веселые, будто после того, как управятся с кабелем, их позовут к богатому столу.
– Начинать давай! – азартно кричали. – Поехали!..
Протолкнули стальной стержень в отверстие барабана, подняли его домкратами на козлы и закрутили, подхватывая смолистый, в извести, неподатливый конец кабеля, – перли рысцой вдоль траншеи, выкрикивая из бурлацкой песни «Дубинушка»:
– Сама пойдет! Сама пойдет!..
Монтеры двигались с кабелем плечо к плечу, рука к руке…
Дегтярев стоял, поправляя на руках верхонки, возбужденный ватажной работой, ждал момента тоже ухватиться за кабель.
– Набегай, замполит! – крикнул ему Костя Жигов. – Или скромным подступиться негде?
Оказалось место между Гомозовым и Порошкиным. Илья подхватил на плечо кабель и резко ощутил вдоль спины его свинцовую тяжесть, он бы, наверно, упал, взвалив на себя непосильную ношу, да к нему вовремя подоспел Костя Жигов.
– Пупок надорвешь, замполит! Ты же поднял за троих. Не вставай между низкорослыми. Ну, взяли, ребята! Еще разок дернем!..
Гудела, улюлюкала длинная вереница монтеров в испачканных смолой, известью брезентовках, в резиновых, кирзовых, залепленных грязью, сапогах. Дегтяреву живо вспомнилась картина «Бурлаки на Волге» и будто он сам, низко припадая потным лицом к раскаленному песку, тянул бечевой баржу. Он зримо представил себе знойный день, яркие, до рези в глазах, блестки на широкой реке, полет чаек. Еще он подумал о строительных лесах, бесконечных ступеньках куда-то в небо. И будто он, Илья, на стройке первой пятилетки, среди сотен подносчиков – таких же, как и он, уставших, мечтающих о небывало светлой жизни, – тащит на себе стопу кирпичей под самое солнце…
Верховодил монтерами Жигов. Он бегал по всей длине растянутого кабеля, зычно командовал:
– Заходим назад! Подхватывай… Кто там запинается, гляди, растопчут.
Шнурков, которого подростки посадили вчера за лебедя в речку, хотел воспользоваться веселой кутерьмой, – он тоже кричал, подбадривая бригаду, а сам держался за кабель для видимости. Жигов погрозил ему кулаком.
– Зачем с него много требовать, – подал голос в защиту монтера мастер Ергин. – Шнурков уже свое отработал – двоих ребятеночков состряпал…
Дегтярев видел, что пустячное слово, которое бы в другом месте пропустили мимо ушей, тут, на растяжке кабеля, легко вызывало дружный смех, новые шутки, реплики – да все в нужную минуту, в цель…
Среди заводских каждый практикант был на виду.
– Игорь, подставь каток, – то и дело слышалось. – Помогай, Петро… – И мальчишки бегали проворно, потревоженными муравьями.
Внимание Дегтярева особенно привлекал Сергей Порошкин. То он впереди Ильи нес кабель, то позади; кого-то бранил за слишком круто согнутое кольцо кабеля. Он вовремя, не ожидая просьбы, кому-то помогал, заскакивал в траншею. И еще Дегтярев часто ловил на себе пристальный, неприветливый взгляд подростка.
С тех пор, как замполит приехал на стройку, Сергей болезненно думал о нем и Галине Андреевне. И до этого все опасался, что пока он, Сергей, здесь, на практике, воспитательница и замполит вовсе сдружились. И теперь Галина Андреевна недосягаемо удалилась от отца, наверно, забыла уж про него, да и Сергея все реже вспоминает. Он перечитывал ее письма, выискивая коварную суть в добрых словах…
Сергей не сводил глаз с замполита, стараясь угадать, как близок тот стал Галине Андреевне; непрошенно навертывались мысли о поцелуях, о клятвах в любви на всю жизнь. Слышал он в голосе замполита что-то счастливое.
«Зачем он остался у нас? – досадливо рассуждал Порошкин, – ну, проведал и катил бы дальше. Зачем я стараюсь перед ним показать свою силу, стараюсь говорить умно, а получается глупо…»
– Пороша-то неспроста жмется к Илье Степановичу! – выкрикнул занозистый Петя Гомозов. – Знает малый: замполит всегда возьмет на себя его тяжесть.
– Елизар Мокеич! – Сергей не растерялся. – Почему Гомозов используется не по назначению? Его бы надо на высокую горку поставить: пусть оттуда бухтит, людей веселит…
А кабель полз и полз все дальше от барабана – извивался сытым удавом на поляне, нырял в траншею, пропадал в колодце и снова выползал на пустырь. Дегтяреву казалось, что кабель сам по себе движется, а монтеры, шустрые, бойкие, лишь играют, забавляются этим гибким, как бы живым, сгустком проводов…
