Текст книги "Подлетыши"
Автор книги: Анатолий Максимов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 9 страниц)
Анатолий Николаевич Максимов
Подлетыши
Глава первая
Илья Дегтярев пришел в училище электриков в такое время, когда ребята второго года обучения только что разъехались по стройкам на практику, а новичков поджидали с уборки колхозной картошки. Директор водил начинающего замполита по гулким мастерским, по классам и кабинетам. Оставшиеся в училище преподаватели и мастера, казалось Илье, не знали, куда девать себя от скуки в пустом, тихом здании.
Но вот в середине октября во двор вползло три автобуса. Из тесных дверей высыпались пестро одетые, долговязые, крикливые мальчишки, разбегались во все стороны: городские исчезали между кустами акации, посаженными вокруг двора вместо забора, приезжие – в двухэтажном общежитии. Из всех окон и дверей слышались бойкие голоса; куда ни глянешь – всюду подростки. Носятся по спортивной площадке, что-то тащат в мастерские и там гремят, стучат, о чем-то спорят и смеются…
Особенно хлопотно было ребятам в день выдачи им форменной одежды. Местные померили наспех, навязали узлы и унесли домой подгонять под свой рост. А мальчишки из общежития не чаяли, как быстрее нарядиться в форму, да не всем она оказалась впору. Столпились они у кладовой кастелянши, набились в комнату воспитательницы. Женщины ушивали им сорочки, передвигали пуговицы на пиджаках. И сами ребята пустили в ход ножницы, иглы.
Наконец мальчишки в меру подстриглись, переоделись в форму, многие впервые надели галстуки – и вроде бы повзрослели.
Начались занятия по расписанию.
Недели две к Дегтяреву никто не обращался за советом и помощью – ни преподаватели, ни ребята, словно был он среди них посторонним наблюдателем. Илья уж стал подумывать: и дальше ему быть спокойным на должности замполита. Даже не верилось ему, что он в техническом училище, где, по слухам, одни озорники-лихачи да хулиганы…
И вдруг заходит к Дегтяреву мастер Парков и сваливает на него заботу:
– Ну, так что, товарищ замполит, делать будем с вашим земляком Мороковым?.. – уперся о стол руками, с холодком глядя на светлый, густой ежик замполита, на молодое свежее лицо. И, наверно, думал: «С этаким девичьим обличьем быть замполитом!.. Заклюют наши ухари-чижи, не станут подчиняться мастеру». Паркову лет тридцать, выше среднего роста, коренаст, с белой вьющейся гривой, поперек широкого лба не то шрам, не то глубокая морщина придавала лицу выражение силы, самоуверенности. Дегтярев невольно испытывал перед мастером мальчишескую робость.
– Сидят-посиживают Мороков с Порошкиным в милиции…
– Как это в милиции?! – вырвалось у Ильи.
– В моей группе чтоб ноги их больше не было, – строго продолжал Вадим Павлович. – Я не мамка-нянька носы подтирать, я – мастер, ремеслу учу, так-то…
Дегтярев смущенно отодвинул от себя бумаги, будто мастер застал его за никчемным делом. За короткое время пребывания в училище Илья успел узнать, что Парков не считает своей обязанностью устраивать культпоходы и диспуты с подростками, не интересуется, читают ли они художественные книги, к родителям учеников не ходит.
– Мороков – бедовый парень, – почему-то виноватым голосом, точно о своем неслухе сыне или брате, сказал Илья. – Мать он за свою воспитательницу с пеленок не признавал, а отчимов – их было у него трое – в этом смысле тем более и в грош не ставил. Хотя, впрочем, одного из них, дядю Мишу, любил за доброту. День, бывало, Игорь в школе учился – неделю рыбачил, а то убегал в тайгу за кедровыми орехами… И что с ним делать?..
– Мороков и Порошкин еще в колхозе спелись, выкидывали номера, – не унимался мастер. – Один раз ночью, когда доярки шли с фермы, эти два чижа вылезли из кустов на высоких ходулях. Оглянулись бабенки, а за ними какие-то длинные тени вышагивают… Это не надо такое выдумать! В общем, присмотрелся я к дружкам и понял: за два года, кроме нервотрепки, от них ничего не жди…
– Да, заставит нас с вами мой землячок пить сердечные капли, падать в обморок, – согласился с мастером Илья.
– Как это заставит?! – на лбу мастера потемнела складка или шрам. – Что, хотите всучить мне этих чижей? Если будет по-вашему – я заявление на стол и бывайте. Я найду себе место, где надо учить, а не нянькаться.
Мастер быстро, твердым, решительным шагом вышел из кабинета. Илья опять придвинул к себе бумаги, но читать и писать расхотелось. «Однако же Парков мне нравится, – думал, – в нем есть что-то честное, прямое. Другой бы, наверно, не прочь иметь в своей группе односельчанина замполита, но этот…»
Илье вспомнился день приезда ребят из колхоза, Игорь Мороков, чумазый, весь какой-то мохнатый, подбежал к Дегтяреву.
– Илюха, ты ли это? – ловил его руку. – Вот таи встреча! Ну, теперь я живу!..
Мастера и преподаватели опешили, не знали, как и пресечь панибратское обращение подростка к замполиту. Первым нашелся старший мастер.
– Ты знаешь, с кем разговариваешь?..
– С Ильей… – Мороков, простодушно улыбаясь, шмыгнул утиным носом. – Да мы с ним из одной деревни Голубичной. Илюха свой парень, врубаетесь?
– Что такое «врубаетесь»? – напускно удивленно глядел вокруг старший мастер. – Товарищи педагоги, мастера, кто понимает язык Морокова? Переведите, пожалуйста.
– Это значит: вникаете, – весело пояснила молодая воспитательница Галина Андреевна. Она тоже вернулась из колхоза.
Старший мастер увел Морокова в свой кабинет. Через полчаса тот вышел во двор с удрученным видом, волоча свой рюкзачок. Укорил Дегтярева:
– Ты, оказывается, замполит… Что ж не сказал мне сразу?
Мороков опустился на лавку в сквере, бросил под ноги рюкзачок с пожитками. Сел и Дегтярев.
– Ну, заманал, замучил меня старший мастер, – жаловался подросток. – Понимаешь, начал он капать на мозги: какое я имею право называть тебя на «ты» да еще хлопать по плечу? Ничего не петрит… Ведь мы с тобой, Илюха, купались в одном заливе, по одной тропе ходили на Старую речку карасей ловить. Ты ему скажи, пусть от меня отколется.
Кажется, с рождения Игорь знал семейство Дегтяревых и всегда тянулся к нему. Потому что это семейство было необыкновенным. Все трое ребят с матерью играли на баяне, любили петь. Зимой даже выступали в клубе. К тому же еще Дегтяревы мечтали выстроить не то дворец, не то терем. Главной затейницей была мать. Большой макет дома стоял в палисаднике – весь резной, с колоннами и балкончиками, с овальными окнами. Каждый год ребята с матерью улучшали макет: перильца заменяли новыми, пускали деревянные кружева по карнизу… С весны до глубокой осени в чудном макете играли деревенские ребятишки. Но вот, лет семь назад, Дегтяревы взялись-таки строить дом и строят до сих пор.
Немало рыбы переловили и кедровых шишек собрали Игорь с Ильей. Но Илья при этом ставил своему подопечному одно условие: занятий в школе не пропускать. Мороков всегда чувствовал превосходство Дегтярева над собой. В тайге и на речке присутствие Ильи придавало Игорю больше уверенности в себе, и он почему-то верил, что без добычи не вернется домой. Вот и здесь, в училище, Морокову показалось, что и теперь ему, с таким опекуном, сам черт не брат…
– А ты помнишь, Игорь? – подхватил Илья, едва услышав о своем детстве. – Помнишь, как твою удочку потянуло на середину речки? Ты, в сапогах, в фуфайке, бултыхнулся спасать. Все думали, сазан или таймень поймался…
– А то нет, что ли, конечно, помню! – Мороков хлопнул ладонью по колену Дегтярева. На всякий случай опасливо глянул по сторонам, нет ли рядом старшего мастера. – Все помню. Стал я тонуть, захлебываться, и ты, Илюха, за мной – нырк! А когда достали удочку, на крючке трепыхался касатенок с мизинец! Вот угорали тогда, смеялись, помнишь? – И без всякого перехода обиженно добавил: – А мастер мне сейчас пригрозил: «Еще раз услышу, как тычешь Илье Степановичу, – на всем этаже полы заставлю мыть». И заставит, видать, сердитый дядька, шутить не любит. – Мороков взялся перевязывать на рюкзаке шнурок.
– Давай, Илья, драпанем домой на неделю. Сейчас с кедров орехи сыпятся, кета прет на нерест.
Долго сидели вместе земляки, вспоминали родное село, потом Дегтярев сказал:
– Ну, а теперь давай – о делах нынешних. Настораживает меня кое-кто. Пока ты был у старшего мастера, поговорил я тут накоротке с воспитательницей Галиной Андреевной…
– Ну и что?.. Она уже успела наплести на меня с три короба. Да не слушай ты ее.
– Узнал я, что убегал ты с картофельного поля…
– Так ведь дождь лил…
– Куришь, пальцы-то пожелтели… И потом, Игорь, мы с тобой, верно, из одной деревни, однако между нами есть кое-какая разница… Ты сначала доживи до двадцати четырех лет, училище закончи, в армии отслужи с честью. Вот тогда, браток, со мной равняйся… А что, Игорь, давай заключим с тобой пари, договор то есть, не подводить друг друга. И пусть все знают: мы с тобой из одной деревни – Голубичной! Ну как, вник, согласен, земляк? – Илья с улыбкой вставил из словечек подростка – «вник». – Кстати, где ты таких развеселых словечек поднабрал, как пес Полкан на хвост репейников? Неужели на картошке успел? В нашей деревне, кажется, так не говорят.
– Да ну тебя, Илюха, – засмеялся Мороков, – не успели встретиться, а ты уж притомляешь меня воспитанием. Ты лучше расскажи, как там в Голубичной. Мамка моя ничего не передала, дядя Миша все на пасеке? – так Игорь называл третьего отчима. – А тетя Надя, мать твоя, строит дом? Вот кто, Илья, настоящий человек. Женщина, а терем строит! Уж сколько лет она добивается своего, мне бы такую силу воли.
Игорь поднял с земли рюкзак и подался к общежитию.
Глянул милиционер на грубоватое лицо Игоря Морокова, на его костистое сложение и сразу решил: этого парня только назначь старшим, он-то уж заставит до пота трудиться своего подчиненного. Так и стал Игорь начальником над Сергеем Порошкиным. Но тут милиционер промахнулся. Сам Игорь, верно, рьяно рубил топором кустарник, стаскивал в кучу – расширяли улицу города, – а товарища не принуждал да еще успокаивал:
– Не горюй, Серега, замполит – мой лучший друг детства, – говорил ломким баском, – он уж постоит за нас. Если турнут, махну я в леспромхоз сучкорубом. И ты айда со мной, Серега. Ну что ты повесил нос да все смотришь в сторону училища? Неужели успел прикипеть?.. Тебя отфутболят – и ты забудь. Земля большая, везде романтика.
Ребят отвлек от тяжелых мыслей Дегтярев. Незаметно подошел к ним, бодро спросил:
– Что вы, парни, приуныли? Или не все положенные блюда выдали вам в ресторане «Люкс»? А, понимаю и сочувствую: не по специальности и призванию подкинули работенку, так ведь?
Еще не зная, с чем пожаловал замполит: с вестью об изгнании из училища или с чем-то радостным, парни шмыгали носами, бестолково ухмыляясь. Хоть провались от насмешливых слов замполита…
– Дай, Илья, с горя закурить, – попросил Мороков.
– Вырастешь большой, вот тогда и покуришь вдоволь.
– Нас турнут или нет? – спросил Порошкин. – Было б за что…
– И не подумают даже, – заверил Дегтярев. – Решили так: посадить вас на Доску почета, в золотые рамочки…
– Да хватит тебе, Илья, острить, – обиженно прогудел Мороков.
Ребята переминались с ноги на ногу, стараясь уловить в словах замполита опасную суть.
– И без тебя Серега вон с лица сошел. Заступился бы лучше. А за это дай нам любую работу – все перевернем! И потом в долгу не останемся… Понимаешь, Илья, вчера был день рождения дяди Миши, отчима моего. Ты его знаешь, добрячий мужик, правда? Идет он получать зарплату и ребятишек за собой тянет. Накупит им полные карманы конфет, шагает улицей и песни распевает, у самого же – ни в одном глазу. Вот такой потешный мой батя! Ну вот, уселись мы с Сергеем в клумбу цветов, пьем ситро. Да ради дяди Миши можно бы и вино раскупорить, но денег ни гроша. В колхозе все копейки расфукали. Сидим в цветах, тянем по очереди из горлышка, тихо разговариваем про жизнь. Подвалили к нам три лба с красными повязками на рукавах и сразу напали: «Вы чего тут хулиганите?.. Ну-ка, – говорят, – дыхните… А-а, лимоном заели. Все ясно… Пошли в пикет…» Верно я рассказываю? – Мороков повернулся к молчаливому Сергею, тюкающему топором по корню куста. – Мы же не виноваты!.. Нет, я молчу… Меня обида гложет. Серега, расскажи, как дело было, я больше не могу.
– Нехорошие эти дружинники, – вроде бы посочувствовал ребятам Дегтярев. – Их не трогают, они все равно нападают. Что и говорить, тяжела судьба подростка. Ладно, парни, верю вам. Нам целых два года вместе жить и учиться, как же не верить друг другу?
Обнадежил, успокоил Дегтярев провинившихся, но сам еще не знал, удастся ли ему оставить их в училище. Перед тем, как идти в милицию, он выгораживал бедолаг перед старшим мастером, завучем, перед директором. Все стояли на отчислении ребят. Особенно усердствовал Парков. Дегтярев надеялся лишь на поддержку мастера Ергина, хотя у того был полный состав группы…
Глава вторая
За дверью кабинета Дегтярева кто-то запокашливал, нерешительно трогая ручку. Наконец порог переступил столяр Коновалов, высокий, сухопарый, лет за шестьдесят ему.
– Здравствуйте, Демьян Васильевич! – приветствовал Коновалова Дегтярев. – Отчего мой сосед так несмело заходит?
Коновалов снял суконную, блином, фуражку, пригладил ладонью реденькие светло-серые волосы и важным тоном ответил:
– Захожу с уважением, как и положено к должностному лицу заходить. Примите меня, товарищ замполит, и давайте поговорим серьезно и основательно.
Коновалов расстегнул старый бостоновый пиджак, в швы которого въелась древесная пыль, прочно сел на стул, – устроился надолго.
– Ну и как вы уживаетесь в одной избе с Ергиным? – неожиданно спросил Илью. – Еще не выкурил он вас брехалками? Советую: пока не поздно, переселяйтесь ко мне. Монатки перетащить помогу…
Илье пообещали квартиру не раньше как через полгода после назначения в училище. Собрались вместе директор, старший мастер и завуч, – стали решать, куда поселить новичка: в общежитии предоставить ему комнату или выкроить подходящее место в учебном корпусе. Но опять же, если обосноваться Дегтяреву в училище, тогда не жди покоя ни днем, ни ночью. Какой там отдых, на рабочем объекте…
– Рядом дома частников, – вежливо сказал директор. – Частники сдают времянки и комнаты.
– У Коновалова и Ергина тоже свои дома, – заметил хмурый завуч. – Люди хорошие…
– К столяру?.. – рассеянно улыбнулся директор. – К столяру Коновалову не надо бы… А вот у Ергина, думаю, поселиться можно.
Позвали мастера Ергина. Тот вскоре пришел. Годами за пятьдесят, невысокого роста, сухопар; под кустистыми, черными, с проседью бровями быстрые, хваткие глаза.
– Не везет нам, Елизар Мокеич, с замполитами, – начал издалека директор. – Бегут от нас замполиты. Оно и понятно, отчего бегут: работа адская, результатов годами не слышно, не видно, и талант воспитателя – редкость, да и нервы надо иметь железные… Знакомьтесь: новый замполит… После пединститута ушел в армию, после армии – к нам.
– Ну и пусть работает на здоровье, – Ергин сдернул с вьющихся, когда-то смолисто-черных, теперь сплошь седых волос кожаную кепку-восьмиклинку.
– Илья Степанович, – продолжал учтиво директор, – квартиру получит не сразу, жить ему сейчас негде…
– Вон о чем вы! – Ергин пронзительно глянул на Дегтярева. – Да поселяйтесь у меня. Угла не жалко, – и спешно вышел из кабинета.
…Гуляли по училищу слухи, будто столяр Коновалов не дает прохода мастеру Ергину – уличает его в сочинительстве баек, и где – в стенах училища! А байки подхватывают ребята… Однако успел Дегтярев заметить: если почему-то не было на работе Елизара Мокеича, то именно в это время крайне нуждался в мастере столяр; он неприкаянно бродил по мастерской, у каждого встречного спрашивал: не видел ли кто Ергина? Жили они рядом. Дегтярев не раз наблюдал: копался в саду Ергин – и Коновалов непременно что-нибудь начинал делать на своем подворье. Жены их бегали друг к дружке то одно занять, то другое или просто так, посудачить. А вот мужья, кажется, сходились только для того, чтобы хоть в чем-то да подзучить один другого…
– Это надо же, – столяр вроде бы не на шутку возмущался в кабинете Дегтярева. Даже впалые щеки покрывались красными пятнами. – Разгильдяи хулиганили в парке Героев, опозорили училище и весь его личный состав. – Говорил, будто читал передовицу газеты. Но Дегтярев слышал в его словах скрытую иронию, что-то комичное, даже теплое. – В этой компании ведь не зря оказался Порошкин, «племяш» мастера Ергина… Ергин виноват…
Илью так и подмывало воскликнуть: «Да бросьте вы хитрить, Демьян Васильевич! Вы же души не чаете в своем соседе…»
– Еще видел я собственными глазами: у калитки Ергина какие-то ребятишки пилили и кололи дрова. А Ергин постаивал себе, плел им небылицы. Ребятня раскрыла рты, закатывалась смехом и между тем распиливала бревешко за бревешком. Таким образом, Ергин за чужую работу отделывался шутками-прибаутками. Разве допустим наемный труд за такое смехотворное «спасибо»?! – Коновалов устремил круглые светлые глаза на Дегтярева. – И в личной семье ведет он образ жизни подозрительный. Как сматывается на рыбалку или за грибами, так и законопатит в избе, а то и во времянке свою жену тоже любительницу природы… Товарищ замполит, прошу принять срочные меры насчет пагубного поведения мастера Ергина. Дальше такое терпеть нидокуда нельзя.
– Так что же это? – ворошил густой ежик Дегтярев. – Я никак не пойму: уж не розыгрыш ли?..
– Прямое контрнападение – вот что! – Коновалов вскочил со стула. – Вы у нас человек новый, поди, не знаете, что изо дня в день намеками да кивками Ергин измывается над моим внешним видом. Он не может мимо пройти, чтоб, как стамеской, не поддеть да не подковырнуть меня. Прямо из избы не выглядывай, на работу не заявляйся. Ладно хоть пересмешник Петька Гомозов не Ергина – мой лучший друг, а то бы и от Петьки мне доставалось ого как! Тогда бы глаза завязывай да беги из училища… Примите, товарищ замполит, мое донесение во внимание и срочно накажите Ергина своей строгой властью.
Коновалов повернулся на одном месте и, прямой, недоступный, вышел из комнаты с кепкой в руке.
Дегтярев дождался, когда закончит Ергин заниматься в мастерской с ребятами, и заглянул к нему просить взять к себе Морокова с Порошкиным.
Ребята убрали верстаки и выбежали в коридор. Двое дежурных мыли полы. Ергин ремонтировал сверлильный станок. На голове его – неизменная кожаная восьмиклинка, жиденькими завитками прилипли к потному лбу волосы. Ергин снимал крыльчатку с электромотора и краем уха слушал говоруна в коридоре.
– Вот шельмец этот Петька Гомозов! – осуждая и удивляясь, сказал Дегтяреву. – Наловчился пересмеивать меня. Ну и ловко! – чему-то улыбнулся, кашлянул.
Петя Гомозов, закадычный друг столяра Коновалова, ергинским хрипловатым голосом выводил за дверью:
– …На войне, ребята, я шпионом был… Зафитилили меня из Москвы на ракете ажно в само фашистско логово… – Петя усиленно нажимал на букву «я», хотя Ергин излишне якал только в одном слове – «плямяш». – Кинули, значит, мяня в Бярлин. А в те годы знал я двадцать мировых языков: удэгейский, гиляцкий, нанайский, гольдский… Потому с первых ден хрипы приняли меня за своего брата. Привязли, значит, в ставку Гитляра. Гитляр, который с челкой, устроил в мою честь банкет на сто пярсон. Дернули мы ихняго шпансу. Тут и захныкал Гитляр: «Ну, Ерзар, по всяму хронту вижу: не дотянуть мне до сядой старости. Жалко, боязно подыхать, да што поделаешь, ведь русские спуску не дадут за все мои мировые пакости, укокошат. Как отравлюсь крыситом, так, значит, оставлю тебе круглу пячать от рейха, а заодно и Еву – владей!»
Ергин продолжал копаться в моторе.
– Ну и ну… – хмыкал. – Ну и хохмач!..
Дегтярев подошел к двери посмотреть, каков из себя этот пересмешник Гомозов.
Петя оказался худеньким, рыжеволосым, в конопушках. Ребята вокруг него смеялись, он же хоть бы глазом моргнул. Дождется тишины и продолжает тоном простоватого мужичка, много натерпевшегося от лихой судьбы.
В мастерскую вошел с разноской столяр Коновалов, за ним следовал конопатый, ушастый Гомозов.
– Ну, как там, Демьян Васильевич? – Ергин обратился к столяру. – Как погода в небе? Не пора ли нам с тобой укрывать сеном яблони, не замерзнут?..
– Вот и полюбуйтесь, товарищ замполит! – вроде бы ни с чего взвился Коновалов. – Я пришел сюда работать – ему же стол клеить. Ергина не трогаю, он же, сами видите, убеждаетесь в моем донесении, первым нападает – на мою длинноту намекает. Вот и попробуй теперь, разнервированный, выбиться в отличники производства. – И тут Коновалов говорил как по-писаному, то ли для потехи, то ли что-то скрывал в себе…
Впрочем, вся эта перепалка между мастером и столяром Дегтяреву казалась сейчас слишком неуместной. Ребят выгоняют из училища, а они… У Порошкина матери нет, у Морокова – отец не родной. В школу их навряд ли возьмут, на работу хлипки, только и останется мальчишкам баклуши в подворотнях бить. Так думал Дегтярев, нетерпеливо ожидая, когда Коновалов удалится и можно будет поговорить с Ергиным.
Но Коновалов не спешил уходить. Пришлось разговор вести при нем. Дегтярев начал издалека:
– Вы за что, Елизар Мокеич: чтоб одним сучкорубом больше стало в леспромхозе или одним электриком на стройке?..
Мастер вскинул быстрые глаза на замполита.
– Знаю, к чему клоните… Земля слухом полнится.
– Так вот, – озабоченно продолжал Дегтярев. – Земляк мой, Игорь Мороков, проштрафился… Я мечтал на каникулах наведаться с ним в нашу деревню Голубичную. Неужели придется одному?.. У матери их четверо – от разных, между прочим, отцов… Игорь старший. Ждет мать: скорее бы выучился сын да помогал…
– Не все, стало быть, достойны нас наследнички, – копаясь в моторе, огорченно заметил Ергин.
Коновалов, принявшийся усердно склеивать стол, не преминул подзучить мастера:
– Ну-ка доложи товарищу замполиту, с каким ты умыслом называешь своих ребят наследничками? Внушаешь ли ты подросткам гордость за своих отцов и дедов? Слышу я: говоришь «наследнички» не от чистого сердца, а как-то подковыристо… Дескать, вот раньше были настоящие парни, а вы так себе – горе луковое, одним словом – наследнички…
– Садись, сосед, к верстаку, давай закурим, – тихо сказал мастер. – Надо нам чем-то помочь Илье Степановичу. Слышишь, его земляк попал впросак, а с ним и плямяш мой. Садись, сосед, будем вместе думать.
– Пошто нынче племяшом не хвастуешься? – Столяр упрямо не хотел закуривать «трубку мира». – Вон мой Петро – парень с чистой совестью!
Ергин снял с головы кепку, обнажив густые, цвета стальной проволоки волосы, протянул столяру пачку сигарет; тот, хмурясь, шатал, разглядывал стол.
– Мороков, Мороков… – что-то вспоминая, рассуждал вслух Ергин. – Как же, наслышан о нем. Такой коренастый, все ходил по табору и что-то жевал…
– Так Мороков деревенский парень, – улыбнулся Илья, – а в деревне, бывает, в страдную пору ни обедов, ни ужинов не признают, – что съел на ходу, тем и сыт.
– У меня и своих артистов хоть отбавляй, каждый день представления вижу. В театр не надо ходить. А может, Морокову все-таки лучше сучкорубом стать?..
– Вот где сказывается мастер-воспитатель! – Коновалов никак не мог оставить в покое стол – шатал. – Сидеть бы такому мастеру в будке сторожа. Сутки отдежурил – трое дома спи… Нынче разве мастера? Одна видимость…
Ергин, щуря глаза, сплевывал соринку.
– Зато столяры – любо посмотреть. Хватит шатать мой стол! Без твоего ремонта дольше простоит… Кто так моет, кто? – Ергин сорвался с круглого стула да – к дежурному уборщику. Отнял у него швабру, заелозил под верстаком. – Боишься пополам переломиться? Дома-то моешь полы или все мать, а ты у телевизора хиреешь? – отдал швабру смущенному пареньку, тронул за плечо Петю Гомозова, который рассматривал блестящие самодельные треугольники. – Сбегай за мастером Парковым. Дело есть к нему, – и опять взялся за сверлильный станок; хмурился, нервно подергивал тонкими, в полоску, губами.
– Звал меня, Мокеич? – Парков стоял в проходе, вытирая руки ветошью. – Говори, что хотел.
– Так чем тебе не приглянулся Мороков? С виду-то он вроде бы ничего…
– Раз тебе он глянется с виду, вот и бери. Мне некогда с ним нянчиться.
– Готовеньких, идеальных учеников ищете? – сухо заметил Дегтярев. – А если таковых нет, если все они сложные, трудные, как и подобает быть подросткам?
– Знаю, знаю, – снисходительно ответил замполиту Парков. – Вам бы лучше не со мной – с воспитателями, с наставниками поговорить о разных и трудных. Я скажу вам одно: в пятнадцать лет парень должен быть приученным работать. Пускай неумелым, но готовым к работе душой, сознанием, совестью… Такого я научу делу… – Парков раскраснелся лицом, говорил громко. – Вы понимаете меня? – глядел поочередно на замполита, на столяра, на мастера.
– Так ты насчет Морокова не передумал? – спросил его Ергин. – Ну ладно. Больше у меня к тебе вопросов нет. А то в моей группе ухарей недобор…
– Еще Порошкин, – несмело заикнулся Илья.
– Может, всю его группу, – Ергин кивнул на Паркова, – к себе переманить, так и скажите.
– Порошкина оставляю у себя, – сказал Парков. – Ради отца, когда-то монтерил на его участке. Деловой мужик. Сын, жаль, не в отца… – и вышел Парков из мастерской.
