Текст книги "Подлетыши"
Автор книги: Анатолий Максимов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 9 страниц)
Глава четырнадцатая
Раньше, бывало, отправлялся Сергей в пионерский лагерь – у отца, как нарочно, возникали на производстве неотложные заботы, провожал сына редко. И сегодня, когда Сергей уезжает на практику, отец снова где-то завертелся.
Сергей ходил по перрону, болезненно завидуя тем своим товарищам по училищу, вокруг которых увивались матери, отцы, сестры, напичкивали провожаемых советами, лаской, чтоб всего хватило им на два месяца разлуки. С Галиной Андреевной Сергею тоже словом не обмолвиться, она в окружении подростков. Сергей вслушивался в такой волнующий его душу голос воспитательницы, злясь на мальчишек, как ему казалось, слишком болтливых и легкомысленных.
Сергею вспомнилось, как однажды Галина Андреевна завела разговор о его матери, какой она была и помнит ли он ее в лицо. Вызвала Сергея на откровенность. Он признался, что Галина Андреевна напоминает ему мать, даже показал фотографию. Воспитательница ничего общего не нашла в лице молодой женщины со своим лицом, но согласилась:
– Да, Сережа, что-то было в твоей маме моего или наоборот…
С тех пор Галина Андреевна чувствует себя при Сергее немного скованно, – опасается обидеть неосторожным словом, тоном голоса, взглядом. А ему, когда он смотрит на воспитательницу, все в ней нравится: и прическа, и платье, и туфли, и то, как она разговаривает.
Побывала она и квартире у Порошкина. Они поговорили о многом, затем Галина Андреевна собралась уходить. Сергей упросил остаться на ужин.
Хлопочут они на кухне, а паренек все посматривает в окно.
– Вот и папа идет! – обрадовался.
Старший Порошкин был немало удивлен, застав гостью, да еще в переднике.
За столом воспитательница рассказывала о проделках ребят; смеялись. И Сергея шуткой не обошла. Он все выносил терпеливо, лишь бы гостье и отцу было весело. Сидел напротив Галины Андреевны, пил чай и не спускал глаз с обоих. Будто они, его родители, вернулись из долгой поездки, а Сергей так соскучился по ним…
Глянув на часы, он живо засобирался сбегать к соседу за учебником. Отец заметил: можно и после сходить. Сергей продолжал спешно одеваться – товарищ куда-нибудь уйдет, а завтра контрольная… Возьмет он книгу – и назад.
Галина Андреевна и старший Порошкин остались вдвоем. И сразу все изменилось: разговор не клеился; отец Сергея все время прислушивался к шагам на лестничной клетке.
Галина Андреевна видела, что Порошкину трудно наедине с ней, оттого с нетерпением ждет возвращения сына. Да и самой было тягостно. «Вот сейчас встану и уйду», – говорила себе. И, злясь на себя, почему-то продолжала сидеть, пить чай, поддерживать натянутый разговор. Наконец вернулся Сергей без книги: товарищ ушел в кино…
Отец и сын толкались в коридоре, помогая гостье одеться.
– Папа, проводи, – сказал Сергей.
– Да, конечно, – будто бы обрадовался отец.
Потом Галина Андреевна ехала домой в автобусе и старалась понять, зачем Сергей так настойчиво звал ее в гости, почему оставил наедине с отцом, почему не сам проводил до остановки – отправил отца?..
– …Что так быстро вернулся? – встретил отца Сергей. – Догадываюсь, тебе, как всегда, не о чем было говорить с Галиной Андреевной?..
Отец снял пальто с каракулевым воротником, каракулевую шапку и, разматывая шарф, рассеянно ответил:
– Так ведь мороз.
– А кафе, кинотеатры зачем? – Сергей, глубоко засунув руки в карманы брюк, выглядел ершисто.
– Никак не пойму, отрок мой, – озабоченно сказал отец, близко подойдя к сыну и пощипывая двумя пальцами свою черно-бурую бородку, – чего ты хочешь от меня?
– Хочу, чтоб ты влюбился и малость поглупел… Где-то я читал: чересчур умные – всегда одинокие.
– Перестань язвить, – рассеянно усмехнулся отец, проходя в комнату. – Лучше займись делом.
Галина Андреевна вырвалась из окружения ребят, подошла к Сергею.
– Скучно мне будет без вас, мальчишек, – сказала. А Сергею послышалось: «Без тебя».
– Будь я твоей матерью, наказала бы не загуливаться допоздна, куда не следует не лезть, слушаться старших.
– А будь вы моей мамон, – шутливо ответил Сергей, – я бы вас тоже очень просил приходить с работы пораньше домой и не болеть.
– Пиши, про все пиши, сыночек мой. – Галина Андреевна говорила ласково, коснулась теплой ладонью щеки подростка. – Я буду ждать твоих писем.
– Обещаю, мамочка, каждый день по письму…
Вокруг Елизара Мокеича – ребята и мастера. Ергин наставлял «наследничков», как надо жить на стройке, чтобы люди уважали.
– Какой монтер пошлет вас искать искру, вы не отбрыкивайтесь – за лопату да ступайте откапывать эту самую искру… Если даже шибко не по нраву там будет – все равно в бега не кидайтесь, пропадете: апрель на дворе, медведь из берлоги вылез…
– Мишка-то косолапый к чему? – Петя Гомозов вертелся перед Ергиным.
Ребята и мастера притихли, ждали, что же ответит Ергин? Тот поправил на себе шапку из ондатры, слегка дернул Петю за красный, рано опаленный веснушками нос.
– Было время, наследнички, гулял я молодым и здоровым, работать ленивым был, среди вас таких нет… Командировали меня в леспромхоз. Ну, повалил я лиственницу первое время, с охотки, потом крепко призадумался: эти лиственницы я не ставил и не мне их сворачивать с корня. Закинул я котомчонку на плечо и побег в родные края. Бегу зимой. А по моим горячим следам – волки, штук шашнадцать. Кусок говядины в котомчонке учуяли паразиты. – Елизар Мокеич рассказывал, как всегда, беспристрастно, точно о самом обыденном. – Бегу тайгой, оглянусь – звери настигают. Швырнул им говядину в морды. Нате, душегубы, рвите! Меня оставьте живым. Проглотили мясо хищники и опять – мах-мах за мной. Куда деваться? Лиственницы голые, что свечки, кошке не вскарабкаться. Бегу и вижу: из-под выворотня парок струйкой вьется. Смекнул – берлога! Юркнул в отдушину к медведю. Берлога тесная, кое-как умостился под брюхом зверя, головой потолок достаю, ноги некуда протянуть. Чую в потемках: хозяин заворочался, зарычал. Одну лапу сосет, а другой меня нашаривает. Вот, думаю, поймает, жамкнет и вышвырнет на съедение волкам. Сижу, боюсь, а деваться некуда. Тут осенило меня!.. Заткнул шапкой отдушину – медведь начал утихомириваться от нехватки кислорода. Обмяк и в обморок упал… Так мы с хозяином тайги и перезимовали, наследнички; как только очухивался Миша да начинал меня вытеснять, я – шапку в дырку…
Петя внимательно слушал Ергина. Рот разинул и округлил глаза, что-то бормотал про себя, наверно, повторял за мастером слова; поднимал руку Ергин, дергал головой – и Петя то же выделывал.
– Что вы ели в берлоге? – спросил у мастера Петя.
– Как и все медведи зимой – лапу сосал, – не изменив выражения на подвижном морщинистом лице, ответил Ергин. – Хозяин одну, а я – другую. Вот почему, наследнички, уж если бежать с БАМа, так не весной, а зимой. Зимой-то не пропадешь…
– Да куда ж это годится! – И столяр Коновалов был на вокзале. Он так и шастал мимо Ергина с лютым взглядом. – Вы только послушайте, товарищи, что он плетет юношам – и в такой-то ответственный день! Юноши уходят БАМ строить, можно сказать, на подвиг героический, а Ергин морочит им головы каким-то паршивым медведем.
Коновалов решительно подступил к Дегтяреву:
– Товарищ замполит, вы куда провожаете молодежь, куда, я вас спрашиваю? Почему вы дали право Ергину балагурить? Петро! Ты хоть наведи сатиру на непутевого мастера. Кроме нас с тобой, Петро, я вижу, некому осадить Ергина, поставить его на правильном направление. Ладно хоть едешь ты вместе с мастером Ергиным, а то бы…
Гомозов пристально глядел, как закуривал Ергин, держа в ладонях зажженную спичку, сосредоточенный над огоньком. Потом, словно очнувшись, Петя отскочил к столяру и чуть вибрирующим голосом Елизара Мокеича произнес:
– Бягу и вижу – бярлога…
– Не высекай искру, Демьян Васильевич, – дружелюбно сказал Ергин, фукнув изо рта белым облачком. – Ума не приложу, сосед, что тебя от моих слов ведет и корчит? Давай, брат, хоть перед дорогой не будем ссориться. Не то меня в отдалении совесть загложет: бросил соседа непримиримого…
Худощавое лицо Коновалова трогательно изменилось. Так и верилось Дегтяреву: скажи еще Ергин два-три теплых слова – и Коновалов кинется обнимать его на прощание. И обнял бы, если б мастер, может, без всякой задней мысли, не попросил:
– В моем палисаднике покосился забор. Ты уж, сосед, не поленись – подопри сухостоиной…
– Вы слышите, товарищ замполит! – ошпаренно взвился Коновалов. – На что он намекает? На мой рост!..
Подали поезд. Замполит встал на деревянный ящик и сказал подросткам, что судьбы народа – ратные и мирные – начинаются с вокзалов. С вокзалов когда-то отправлялись бойцы громить фашизм, на вокзалах собиралась молодежь строить в тайге города. И великая магистраль совсем недавно начиналась тоже с вокзалов. Вот и ребятам настала пора отсюда, с вокзала, идти не на большое, но на славное дело…
Демьян Васильевич отвел в сторонку Петю, смущенно оглядываясь, достал из кармана длинного пальто пуховые варежки, сунул в карман куртки Пети. Тот начал было отказываться: зачем рукавички ему – на дворе весна.
– Бери, бери, – настаивал Коновалов. – Бабка связала… Тут воробьи пьют из лужи, а на БАМе, поди, морозы лютуют, где БАМ-то – у Северного полюса. – Столяр, как отец, наказывал Пете работать достойно комсомольца (на третьей попытке все-таки приняли его), оставить заметный след на стройке века. И напоследок добавил: – Держись поближе к Елизару Мокеичу, с ним не пропадешь, да запоминай его шутки-прибаутки, стажируйся самоучкой без моего руководства, понял?
– Будет сделано! – глядя, как друзья садятся в вагон, нетерпеливо ответил паренек, побежал занимать верхнюю полку.
Игорь Мороков не отходил от своего односельчанина замполита. Куда тот, туда и Мороков.
– Смотри мне, парень, – с улыбкой, но строговато говорил ему Илья, наблюдая за посадкой ребят, – не сорвись с БАМа в леспромхоз сучкорубом. Иначе не бывать мне в родной Голубичной – люди засмеют: один, мол, у Дегтярева в училище земляк, и тот сплоховал. Значит, плевый он, Дегтярев, замполит. А когда каникулы будут, домой вместе полетим, договорились?
Порошкин протиснулся к окну вагона. Галина Андреевна и Дегтярев стояли рядом. Ну почему отец Сергея не замполит? Он бы каждый день встречался с Галиной Андреевной. И однажды могло быть так: возвращается Сергей домой, нажимает кнопку звонка три раза – и слышит за дверью быстрые, легкие шаги… Очень редко случаются чудеса на свете, но ведь случаются! Не будь чудес, тогда во что верить, чего и ждать…
Вагон сдвинулся с места, плавно покатил. Галина Андреевна оставила Дегтярева и шла, убыстряя шаг, против окна Сергея, что-то говорила, махала рукой.
Вагон деловито застучал колесами.
Ребята сновали по вагону, занимали полки; в одном купе дренькнула, заиграла гитара и несколько хрипловатых голосов недружно запели: «Как нас дома ни грей, не хватает всегда новых встреч нам и новых друзей…»
А мимо окон вагонных пролетали назад рыжие прошлогодние травы, разнолесные прозрачные релки, поля с ярко-белыми заплатами снега. Вихревато носились стаи скворцов.
Глава пятнадцатая
Едва занялось серое утро, ребят растолкали мастера. Поезд тихо стоял между штабелей бетонных плит, кирпича, досок… Практиканты кое-как оделись и высыпались из вагона.
– У-у-у, мороз-колотун! – ежились, зарываясь носами в воротники курток и пальто.
– Даешь БАМ!..
Сквозь мглу виднелся приземистый поселок с шапками снега, нахлобученными на самые окна, а дальше – заиндевевшие лиственницы, березы в снежной бахроме. Там щелкало и потрескивало, точно лопались струны. Из туманного миража вывернулся к Ергину круглый мужичок в белом полушубке, весь заиндевевший. Этот мужичок завел ребят в просторную, как стадион, столовую из рифленого цинка, но теплую, потом – в общежитие оставить пожитки и, наконец, повел на ремонтный завод по бригадам.
Взошло солнце, высоко подняло, обновило небо, раздвинуло даль. Сергей увидел на скате сопки, в километре от временного поселка, уже готовые дома, куцые кладки корпусов и мачты кранов. Мимо будущего города летели рельсы, пронзая лес, перемахнули через белую ленту речки, ударились в крутой лоб скалы и неудержимо устремились по другую сторону сопки навстречу солнцу, плавясь в его огне.
– Вот бы нарисовать! – сказал Сергей мастеру Ергину.
– Люди без нас не дремали – работали, – добрым голосом ответил Ергин. – И нам скучать не придется: вон сколько фундаментов для новых домов заложено – стройка в полном разгаре.
С улицы ремонтный завод – главное предприятие станции Узловой – не приглянулся Сергею: показался обшарпанным, вместо окон местами фанера; вокруг завода мусор, ямы, наворочены горы земли. Но зашел внутрь и остановился в изумлении. Цех почти весь из стекла. Высоченный потолок как бы держался сам по себе, невесомо. Грузовики и люди выглядели маленькими, слабыми. «Да разве людскими руками сотворен этот цех! Нет, тут не обошлось без волшебников… Вот бы нарисовать! – опять загорелся Сергей. – Да на трех листах ватмана и – красками…»
– Чего ворон ловите! – крикнул мастер Парков отставшим от группы ребятам. – Будет еще время, наглазеетесь. Догоняйте.
Мужчина в полушубке спрашивал у встречных рабочих, где обитает бригадир Шапкин.
Шапкин запомнился Сергею с первого взгляда. В бытовке, по углам заваленной проводами, светильниками, какими-то приборами в железных коробках, собралась бригада электриков. Сам бригадир, мал ростом, худощав, стоял на свободном пятачке пола перед сидящими на лавке, на ящиках монтерами, размахивал руками и без зла бранил здоровенного, с черными бакенбардами парня:
– Поденки у него, чем удивил! На кой сдались мне твои поденки? Только и похвалить тебя можно за поденки – ежедневные крестики в табеле, а работы от тебя не видно…
– Хватит шуметь, Тимофеич! – бодро сказал бригадиру мужчина в полушубке. – Принимай подмогу.
– Кто такие? Откуда взялись? – резко повернулся к ребятам Шапкин. – И все ко мне? Не возьму…
Мужчина успокаивал бригадира: только семерым приезжим ему надо обеспечить практику.
– У меня свои дети, – Тимофеич сердито кивнул на увальня, – хоть и с бородами. Пятерых беру, не больше. Пригодятся помогать, кому делать нечего.
И тут же велел звеньевым набирать пополнение.
Кабельщик Костя Жигов, одет не в пример другим монтерам чисто, встав со скамьи, оглядывал ребят с насмешинкой в черных молодых глазах.
– Ты и ты, – кивнул на Петю Гомозова и Порошкина. – За дверью арматура, провода разные… Ну-ка дуйте узнать, есть ли кабель марки… Посмотрим, посмотрим, чему вас научили мастера-воспитатели. – Жигов свысока, недоверчиво глянул в лица Паркова и Ергина. – Или только лишь за пивом посылали вас.
– Угадал, дядя! – Ергин драчливо дернул пучками бровей. – Люльку с младенцем качать заставляли, селедку чистить…
Ребята вернулись в бытовку, нашли нужный кабель. Жигов выслушал их и спросил:
– А еще что там есть? Какие провода, какие расцветки?..
Один провод Сергей назвал.
– Будешь моим напарником. – Жигов шагнул к Порошкину. – Только запомни: я тебе покажу один раз, а ты увидь в десять раз больше…
– Что, дядя? – поддел Жигова Ергин. – Слова твои на вес золота или дороже стоят? Ладно. Бывай, племяш, – Ергин дружески коснулся рукой плеча Сергея. – Если кто вздумает притеснять – приходи ко мне, я рядом буду, – мастер напустил на себя строгость, задиристо глянул на Жигова, на других монтеров и вышел из бытовки.
– Это из моей группы чиж, – мастер Парков указал на Сергея. – Голова у него работает, но и лишним кое-чем забита. Не жалейте, старики, ему работенки, выветривайте лишнее…
В бригаде осталось пятеро подростков, остальных мастера увели на другие объекты.
– Ну, а теперь расскажи нам, детина, – тоном сказочника спросил Жигов Порошкина, – кто ты есть, откуда родом?.. Кто у тебя батюшка с матушкой? Нам ведь, парень, придется с тобой сиживать в котловане один на один…
– Да какая у него биография – с гулькин нос, – снисходительно заметил бригадир Тимофеич и хлопнул о свое колено рукавицами-верхонками. – Мальчишка от горшка два вершка. Только и может сказать, когда родился да крестился.
– Как бы не так! – возразил Жигов. – Биография начинается от прадеда и деда, от матери и отца.
«Ну и зануда! – вспыхнул Порошкин. – Уже сейчас притомил, а что дальше будет?» И, поправив на голове шапку, одернув куртку, нарочито сказовым тоном начал:
– Зовут меня Сергей Порошкин. Родился я, товарищи строители, в Белеве, что на Оке стоит. Городок древний, как сама Русь. Славится городок белым-белым цветом яблонь, оттого и название – Белев! Врубаетесь?.. Волшебный тот город, до сих пор загадочный… И нынче из Оки выплывают при ясной луне русалки-симпатяги, ночами ходят по улицам города бородатые, с клюкой колдуны… Неплохо бы парочку леших и сюда привезти, чтоб они кое-кому мозги набекрень поставили, а то шибко умные…
– Хороши помощнички к нам прибыли! – сказал бригадир. – Какие-то все крученые. Тот сивобровый мастер язвил, и этот оголец с чего-то взвился…
– Дальше все ясно, – добродушным смехом перебил бригадира Костя Жигов. – Отец есть? Кем работает?
– Начальником участка…
– Ого! – зашевелился на круге проводов монтажник, которого только что бригадир распушал за поденки. – Это называется профессия по наследству: отец начальник, а сын работяга…
– Недалек ты в мыслях! – ответил ему Костя. – Очень даже правильно, когда будущий инженер начинается с монтера. Потом ты уж его вокруг пальца не обведешь, он с первого взгляда раскусит, где у тебя поденки, а где честный труд… Колдунами да русалками, говоришь, Белев-то славится? – опять рассмеялся Жигов и молодцевато подмигнул: – Да, неплохо бы здесь, на БАМе, иметь окских русалочек!.. Так быть же тебе, Порошкин, кудесником в электричестве! Благословим, монтеры!.. – Жигов застегнул на себе брезентовую куртку, с затылка на лоб сдвинул всклокоченную меховую шапку. – Пройдусь-ка я с орлами по заводу да похвастаюсь, чего мы тут натворили, не возражаешь, бригадир?
Шли по цехам подростки за спиной рослого, подбористого Кости, перестраивались, сбивались, словно гуси в полете, стараясь шагать рядом с монтером, в ногу. Рабочие, встречаясь, непременно здоровались с Костей. Сергею казалось, что и с ним они тоже здоровались.
– Неужели знает вас весь завод? – удивился Порошкин.
– Может, и так, знает, – ответил Костя. – Живем мы, электрики, с рабочим людом дружно, а иначе нельзя, ребята. Сами посудите, пока каменщики не выстроят корпус, а сталемонтажники не поставят станки, вентиляторы, – электрику в цехе делать нечего. Но пока он не приложит руки к вентиляторам да станкам, ржаветь им мертвым железом. И вас, поскольку вы монтеры, встретят приветливо, а будут или нет уважать – это уж целиком и полностью зависит от вас – как в работе покажетесь.
Жигов останавливал ребят возле устройств с красными вывесками: «Опасно для жизни!», «Высокое напряжение!» Распахивал дверцы щитов, панелей с приборами. Наконец подвел к открытой подстанции, огороженной проволочной сеткой, и гордо сказал:
– Вот, орлы, венец нашему делу!
В окружении заиндевевших лиственниц – ажурные мачты, гирлянды фарфоровых и стеклянных изоляторов, высокий взлет проводов, поднебесные пики громоотводов… Сергею так и чудилось, что эти закурженные провода летели откуда-то с неба, от звезд, неся на Землю волшебную силу – электричество, без которого люди не могут жить.
Глава шестнадцатая
Всего два дня пустовало училище. Со строек нагрянули «старички». Только на год они были взрослее уехавших на БАМ ребят, но физический труд, вольный воздух вымахнули их на целую голову выше первогодков. Гуляли по городу парни с длинными космами, с пухом на подбородках. Руки кое у кого вытянулись из рубашек почти до локтей, ноги из брюк – выше щиколоток. Парни дерзкие на язык; ты им одно слово, они тебе десять выпалят. Иной раз прибегали в слезах к замполиту женщины-преподаватели. Даже Галина Андреевна, умеющая легко находить с подростками общий язык, и та бывала в отчаянии.
Воспитатели уверяли Дегтярева, что осенью ребят проводили на стройки пай-мальчиками, искали причину их взбалмошности в чьем-то дурном влиянии.
«Выходит, и мои первогоднички, – беспокоился Дегтярев, – вернутся в училище разгуляями?»
А тут еще, спустя полмесяца после проводов ребят на БАМ, в городе оказались трое из группы Паркова – сбежали. Трудновато показалось на стройке…
Илья помчался в командировку к практикантам.
За окном вагона как бы переступали с ноги на ногу, медленно кружились в вальсе весны голенастые лиственницы, березы. Где-то горела старая трава, и запах луговой гари напомнил Илье о деревне. Он скучал по матери и, как в детстве, хотел домой. Был дома – ему не хватало ребят и Галины Андреевны. В училище тосковал о доме.
На перевалочной станции Дарга Дегтярев пересел в поезд местного значения – два жестких вагона, списанных с больших дорог, полны пассажирами, локомотив тоже помятый, старчески пыхтящий. Пассажиры молодые, загоревшие до кирпичного цвета – так можно загореть на севере рано весной, на резком ветру.
Локомотив, чихая и фыркая, но зато шустро насвистывая, с ленцой тянул вагоны по новым, необкатанным рельсам. Навстречу поезду еще не успели наставить предупреждающих знаков, будок стрелочников тоже пока не видно. Никакой график не подгонял поезд, не придерживал на стрелках. Поезд сам по себе, где надо, набирал скорость – и тогда, как люлька, раскачивались скрипящие вагоны, – либо двигался кое-как, словно задремывал на ходу или закуривал, как дед, трубку. Неожиданно среди сопок расплескивалось зарево новостройки, – поезд останавливался. Илья видел в окно близкие звезды, черную стену леса. Шумные пассажиры сходили, садились новые – и снова неторопкий перестук колес…
Еще год назад толчея сопок, обгоревшие лиственницы вечно слушали зимой вьюгу, летом – гул водопадных речек, металлический крик одиноко летящего ворона. А нынче на пологом склоне одной из сопок росли каменные дома станции Нерги, сновали грузовики и самосвалы, надсадно гудел бульдозер, сталкивая лиственничные пни в овраг.
Видит Дегтярев: пятеро ребят из группы Паркова чистят траншею под электрический кабель. Запачканы глиной, с обветренными, загрубевшими лицами.
– И давно у вас такая поучительная практика? – спросил Дегтярев у понурых ребят.
– А как приехали… То канаву роем, то машины разгружаем. Или ничего не делаем.
Дегтярев посидел с ребятами, узнал, как они «монтажничали», и велел:
– Берите лопаты, кирки, идем к бригадиру.
Бригадир, рослый, средних лет, корпел в вагончике над какими-то потрепанными бумагами.
– Фу-ты, башка надвое раскалывается, – хлопнув рукой по лбу, произнес, не то жалуясь Дегтяреву, не то просто так сказал. – А вы представитель из училища? Говорите, ваших корефанов не учим, а мучим? Траншею выкопать монтер тоже обязан уметь… Если жалко вам их, – бригадир небрежно, как на неодушевленные предметы, кивнул в сторону открытой двери на ребят с лопатами, – можете забрать, скучать не буду, только спасибо скажу.
– Не зарекайтесь! – выпалил Илья. – Придет время, заскучаете. Крокодильи слезы по нас будете лить. В ножки упадете…
О чем можно было разговаривать с душевно черствым человеком? Мастера и прораба в это время не оказалось на объекте. Дегтярев вышел из душного вагона, сел на пенек среди берез, от зла молчалив; попадись ему сейчас мастер Парков, ох, не сдобровать бы тому!
«А может, он заболел? – успокаиваясь, подумал Илья. – Или в другом месте с ребятами… Мало ли что…»
Подростки несмело жаловались на монтеров, которые никак не хотели замечать их, учить. Дегтярев кивал в ответ, а сам мысленно прикидывал: «Ну, сорву я с места удальцов и куда пристрою?.. По Восточному БАМу развезли сто «наследничков». Что и говорить, они пока еще бригадам не подарочки. Больше мешают, чем помогают. Но кому-то их надо учить? Мастеру по всей дороге не разорваться».
До вечера Илья обошел объекты, где работали монтеры: котельную, пилораму, школу… Присмотрелся к электрикам.
Вечером рабочие сходились в вагончик усталые, молчаливые.
– Так, значит, вы замполит? – едко спросил Дегтярева подвижный, как шарик, монтер и включил ослепительную, ватт на пятьсот, лампу. Все зажмурились, потом смотрели с прищуром. – Замполит, значит? – продолжал монтер. – Вот и расскажите нам, чему вы учите огольцов в училище? Как мясо да хлеб лопать?..
– Ребята – ух, работают до двух, – неслись к Дегтяреву насмешки.
Илья сидел за столом, сбитом на скорую руку из неоструганных досок, никому не мешал высказываться и подсмеиваться. Он впервые встретился лицом к лицу с рабочими, которым надлежало помочь пока еще неумелым подросткам стать монтажниками. Дегтяреву пришлось выслушать немало неприятного: и то, что касалось его, замполита, и что директора, старшего мастера…
Наконец монтеры разом стихли, насупились. Дегтярев поблагодарил их за прямые, откровенные слова, многое признал верным. Толкнул ладонью дверь, распахнул. Свежий воздух, настоенный на хвое, вереске, багульнике, хлынул в прокуренный вагончик, колыхнул жаркую лампу, обволок туманом лица монтеров. Илья тихим голосом, хотя в душе кипя, обратился к монтерам:
– Вы хоть знаете, кого посадили в траншею?.. Даже не поинтересовались. Некогда. Так я вам скажу: один из детдома, круглый сирота, двое росли без отцов. Мальчишки с малолетства не знали строгой мужской доброты, не слышали напутствий от друга-мужчины. Вам бы видеть, как они рвались на БАМ – к сильным духом, честным, отзывчивым стремились… Да, видно, промахнулись, не к тем попали. Видно, здесь, в вашей бригаде, трясутся из-за каждой копейки, боятся на учебе практикантов потерять время-деньги. Где ж им, бедолагам, делу-то научиться, от кого? Неужто им век горе мыкать подлетышами?.. – Осекся, как бы в мыслях зайдя в тупик, и снова, сдерживая голос: – Сегодня вам безразлична судьба моих ребят, а завтра они так же отнесутся к вашим сыновьям. По традиции, так сказать…
– А мастер Парков на что? – угрюмо спросил бригадир. – Его корефаны, пусть он наставляет их.
– С Паркова будет спрос особый, – ответил Дегтярев, – за то спросится, что не сумел он вам как следует показать ребят. Думаю, вам понятно, что я имею в виду. Но и вы, товарищи мужчины, за мальчишек в ответе.
Монтеры вдруг заспорили между собою, кто должен учить ремеслу подростков – рабочие или мастер. Бригадир сцепил руки на столе, на руки опустил квадратный подбородок, глядел то на монтеров, то на замполита. Он будто только что проснулся и не мог взять в толк, из-за чего разгорелся сыр-бор.
– Ладно! Молчок! – сказал наконец. – С пацанами мы маху дали, и нечего оправдываться. Надо признаться, попали впросак…
Утром монтеры, самые опытные и общительные, увели за собою ребят. Дегтярев, одет по-рабочему, три дня не покидал бригаду, – до тех пор не покидал, пока не убедился, что подростки приставлены к действительно знающим, отзывчивым людям. Значит, толк будет.
Илья приехал к Ергину. В закрытой подстанции двое ребят промывали в керосине какие-то детали, шлифовали медные пластины. Игорь Мороков, в брезентовой робе, закрыв лицо щитком, что-то сваривал в узкой ячейке. А мастер Ергин, чем-то сейчас смахивающий на колхозного бригадира, в брезентовой тужурке, в неизменной восьмиклинке, водил красным карандашом по истрепанной схеме, разостланной на деревянном ящике, возле него склонились трое практикантов.
Илья стоял в распахнутых дверях, незаметно наблюдая за мастером и мальчишками. Уже вечер, пора заканчивать работу, но они вроде и не собирались уходить отсюда.
– Ну, здравствуйте!.. – сказал Дегтярев, не скрывая волнения от желанной встречи. Ребята сразу окружили его.
– Как там в училище?.. Что нового?
– А Галина Андреевна как?..
Все такие доверчивые стояли перед Ильей. Он видел их повзрослевшими, и в то же время в блестящих главах неуемное детство, открытая радость. Замполит и воспитанники забыли все неурядицы, что бывали между ними в училище, – встретились друзьями.
«Как хорошо, что я приехал к ним, – растроганно думал Дегтярев. – Какие у них прекрасные лица!»
– Да пропустите меня, наследнички! – не мог подойти к замполиту мастер. – Здравствуйте, гость из родных краев!.. Взгляните-ка, как мы размахнулись! Выключатель высокого напряжения монтируем. Это вам ре проводки… Так и трудимся все вместе, – в голосе мастера покой и озабоченность; на минуту посерьезнел, видно, вспомнил какие-то неполадки. – А вот и наш будущий классный сварщик, прошу любить и жаловать – Игорь Мороков! – Ергин сбил молотком окалину с толстого шва на угловом железе. – Взгляните, полюбуйтесь! Пока еще аляповато, зато намертво схвачено. Вот погодите, замполит, дайте нам срок, мы научимся медь и алюминий сваривать – будем мастерами на все руки, верно я говорю, Игорь?.. А как поживает мой закадычный друг и сосед Коновалов? – Елизар Мокеич мягко улыбнулся, сдвинув на прищуренные глаза кепку-восьмиклинку, помолчал. – Скучаю без Демьяна Васильевича. Не с кем и сразиться… Все тут обидчивые, чересчур гордые, шутку принимают всерьез, не то что мой сосед Коновалов…
– И Коновалов без вас места себе не находит в училище, – рассмеялся Илья, вспомнив распри мастера со столяром. – Ведь он может и захворать от тоски по другу. Так что иногда наведывайтесь домой…
Игорь подобрался вплотную к Илье, наверно, что-то хотел сказать, хитровато вытирал верхонкой законченный нос.
– Посоревнуемся, Илья Степанович? – Мороков подал Илье щиток, рукавицы.
Мастер отговаривал замполита: пальто, мол, прожжете искрами и напрасно беретесь тягаться на сварке с Игорем. Дегтярев, однако, склонился над угольником и, крикнув «Берегите глаза!», чиркнул электродом по металлу, в азартном напряжении поймал трескучую, бойкую дугу. Между электродом и угольником забесновалось белое пламя.
Еще не успел затвердеть и погаснуть металл, а Мороков уже сбивал с него окалину.
– У меня лучше! За нами победа!..
Подростки собрали в сумки инструменты, выключили ток. Шли в поселок вразвалочку, во всю ширину весенней, в лужах дороги. И видно было Илье: поработали ребята с удовольствием, до приятной усталости.
Стекла завода оранжево пламенели, точно под каждым окном садилось по солнцу. Звук, даже от слабого удара по железу, раздавался в вечернем охладевшем воздухе колокольно, набатно-гулко, точно предвещая нечто очень значительное. Дегтярев замедлил шаг, любуясь новым ремонтным заводом. Скоро сюда прикатят своим ходом, привезут на буксире с дальних верст горячие локомотивы, электровозы. Отдохнут, подлечатся машины и снова, пыхтя на крутых сопках, потянут в дальние края лес, руду, океанскую рыбу…
Ергин надвинул на самый нос восьмиклинку, будто от колючих лучей солнца прятал под куцым козырьком зоркие, с хитринкой глаза.
