Текст книги "Подлетыши"
Автор книги: Анатолий Максимов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 9 страниц)
Глава двенадцатая
Как-то слышит Дегтярев за дверью кабинета уже знакомое покашливание. И заходят к нему Демьян Васильевич с Петей Гомозовым. Петя мнет лацканы темно-синего пиджака.
– Полюбуйтесь на этого буравчика, товарищ замполит! – Коновалов горестно кивает на понурого подростка. – Вчера он ухитрился и на второй попытке не попасть в союз молодежи! А мне-то каково на старости лет переживать стыд-позор! – Демьян Васильевич горемычно покрутил головой, наверно, думая: «Не-ет, таи дальше жить нельзя». – На других юношей любо посмотреть, – продолжал. – Смотришь – и душа радуется, но тут… – огорченно крякнул, опустился на стул. – Вон Сергей Порошкин, племяш Ергина, да он с малых лет, еще в школе, поступил в комсомол. Куда тебе, Петро, до Сереги. У тебя на уме одни детские шалости. Ты хоть чувствуешь, понимаешь, мне-то каково видеть Ергина заносчиво гордым?.. Ничего ты не переживаешь, – Коновалов вытер острый продолговатый нос платком, устало вздохнул. – Подумать только, два раза получил в комитете отлуп! Как мне прикажешь смотреть в глаза соседу Ергину? Он ведь запросто может выпалить: «У меня целая группа наследничков да на стороне прихватываю «племяшей» – и ничего, справляюсь. Ты же, Демьян, одному-единственному Петьке толку не дашь…» – Столяр выразительно, жалобно глядел на Дегтярева, войди, дескать, в мое положение… – Как же тебя, Петро, угораздило отхватить двойку по черчению и ничем не заслонить ее? Ну, двойка-то ладно. Ты пошто походку воспитательницы пересмеиваешь? Она с тобой нянчится, уму-разуму учит… Она сутками – из-за вас, баламутов, – не выходит из общежития, а ты чем ей платишь? – Коновалов ястребом глянул на горемычного Гомозова. – Стоишь теперь, сопишь в две норки. Что теперь сопеть – дело сделано. А я ли тебе не внушал: держи, Петро, оберучь смертоносное оружие – смех! Воли ему не давай. Смехом можно мертвого на ноги поднять, живого замертво уложить. Так-то ты меня слушаешь? Ты на кого, негодник, свое грозное оружие направил? На беззащитную женщину! – Коновалов до стона повысил голос. Дегтярев слушал его с серьезным видом, перебирая бумаги на столе, осуждающе посматривал на Петю и… едва сдерживал смех.
– Может, я не передразнивал Галину Андреевну, – заговорил Гомозов, – может, у меня у самого теперь такая походка: с кем поведешься, от того и наберешься…
– Ладно, не выкручивайся, – безнадежно отмахнулся столяр. – Если поглубже копнуть твои проделки, так никакой товарищеский суд тебя не оправдает, – и столяр особенно выразительно глянул на Дегтярева. – Скажи, Петро, честно товарищу замполиту, ты когда основательно приготовишься в комсомол? Или мне дальше терпеть лютый позор?
– И на второй попытке не приняли, говоришь? – обратился к подростку Дегтярев. – Ну, если и в третий раз отклонит комитет твою кандидатуру, тогда действительно Демьяну Васильевичу будет очень стыдно за тебя… Кстати, а стихи как?.. – доверительно спросил.
– Какие такие стихи? – с недоумением привстал со стула Коновалов. – Сатира, что ли?..
Петя покраснел…
Иван Гаврилович Марсов работал энергетиком на электростанции. Из-за плохого здоровья и возраста – уже готовился на пенсию – попал в техническое училище. Ходил Марсов – сам смугл, худощав – всегда в черном костюме и белейшей сорочке с галстуком. На уроках никогда не улыбался, не шутил, говорил резковатым, звенящим голосом. Да разве уместны шутки, балагурство в его кабинете! Вдоль стен – высокие щиты стального цвета, пульты с измерительными приборами, со множеством таинственно перемигивающихся разноцветных лампочек. И столы необыкновенные – опутаны проводами, с вычислительными устройствами. В свой кабинет Марсов разрешал заходить ребятам непременно в форменных костюмах, в светлых сорочках и галстуках. «Электричество не терпит разгильдяев», – строго говаривал и называл ребят серьезно – на «вы».
Когда Петя впервые очутился в кабинете Марсова да увидел светящиеся лампы, бегающие стрелки, да услышал натужное гудение трансформаторов – он так и оцепенел. Все казалось ему таинственным и непостижимым, уму. А строгий, в черном, Марсов – космическим, с другой планеты существом. И Марсов, точно издеваясь над земным Петей, изо дня в день ошарашивал его непонятными таблицами и синусоидами. Раздаст перфокарты с дырочками – и сиди за ЭВМ, маракуй, что к чему…
И вот по училищу разнесся слух: в кабинете Марсова кто-то бывает глубокими ночами, до первых петухов.
…Утром прозвенел звонок, подростки столпились у двери кабинета. Пришел Марсов, отпер дверь и…
– Следы!.. – словно Робинзон Крузо, увидевший на необитаемом острове отпечатки ног людоедов, воскликнул он.
На свежевыкрашенном полу смутно просматривались следы от ботинок. Петя Гомозов, высунув кончик языка, сгорбясь, вздумал изображать домового.
– Вон отсюда, нахал! – загремел Марсов. – Тут побывал какой-то проходимец, а он, видите ли, скоморошничает.
Марсов кинулся к щиту выключателей, рубильников, включил ток – заперемигивались, засветились лампочки, засновали стрелки на приборах, словно они знали что-то такое…
– Все в порядке! – вроде бы успокоился Иван Гаврилович. – Ладно хоть ничего не крадет, не крушит. Но скажите мне, кто сюда ходит, зачем? Что он тут делает? Кто позволил ему сидеть на моем стуле? Профессор тоже нашелся!..
– Может, вы сами сюда приходили, – вкрадчиво предположил Гомозов, – да забыли?
– Неуместны шутки! – вознегодовал Марсов.
– Тогда, наверно, лунатики здесь учатся, – не смолкал Петя.
Марсов своими черными, пронизывающими глазами вглядывался в лица ребят, очевидно, думая: «Уж вы-то знаете, кто тут шарится, да помалкиваете…»
Не разгонисто начал урок Иван Гаврилович, все о чем-то задумывался, и взгляд его становился отсутствующим. Он даже по рассеянности вместо обычной двойки поставил четверку Игорю Морокову…
Коновалов заменил замок в двери, однако это Марсова не успокоило. Стал он иной раз наблюдать за своим кабинетом, кого-нибудь брал в напарники, чтобы при надобности легче было скрутить неизвестного. Или чтоб на всякий случай свидетели были тому, что здесь происходит…
И вот однажды часа в два ночи заходит он с замполитом и сторожем в свой кабинет – у порога ботинки, включена настольная лампа. А за столом преподавателя спит-посапывает… Петя Гомозов. Проснулся, вскочил на ноги, глаза вытаращил и не знает, что делать, куда бежать, как ответ держать перед грозным Марсовым.
Марсов – высокий, неумолимый – возвышался над Петей и гремел, гремел… Потом в изнеможении сел на стул, закурил папиросу.
– Зачем вы сюда ходите? – спросил Петю. – Отвечайте честно, не изворачивайтесь, а то хуже будет.
– Задачки решаю, – промямлил Петя.
– Дорогой коллега! – обращаясь к Дегтяреву, опять заволновался Марсов. – Вы слышали; он задачки решает! Да у вас и днем-то терпения не хватает как следует заниматься электротехникой. А сейчас глубокая ночь. А ну-ка подайте мне свою тетрадь! Живо, чего там копошитесь!
Петя хотел незаметно бросить под стол общую тетрадь. Марсов перехватил ее, открыл, всмотрелся и недоуменно скосил глаза на окаменевшего Петю.
– Тут что угодно, но не синусоиды, не графики… – Марсов включил все плафоны и, уткнувшись в тетрадь, зашагал по ярко освещенному кабинету. – Ничего не понимаю, коллега! Стихи, что ли?.. Он стихи сочиняет!.. Да, стихи…
…Петя стал стихотворцем неожиданно для себя, после творческого конкурса в училище. Может, оттого взялся за это дело, что все было на конкурсе, кроме стихов. Замполит тогда сказал: «Жаль, что нет стихов. Жаль». Петю так сильно завлекло новое занятие, что спать не мог ночами. А зимой трудно, негде уединиться, держать в тайне свои способности… Потому иногда после отбоя Петя куда-то исчезал. Говорил товарищам: ухожу в мастерскую Коновалова делать уроки. Не успел, дескать, днем. Ну, в корпус мастерских он не мог попасть: на дверях, обитых железом, два амбарных замка да внутренний. Зато в учебный проникал легко: у столяра ключей целые связки, было из чего подобрать…
Не чуя под собою ног, заходил Петя в кабинет. В потемках ему чудились инопланетные карлики – большеголовые, глазастые. Они будто летали в помещении бесшумно, как совы, и прятались от Гомозова в электрических щитах, глядя оттуда круглыми разноцветными стеклышками. Петя, весь собравшись в кулачок, проходил к столу преподавателя, включал зеленую лампу и погружался в таинственную тишину. Желтые полосы света от пробегающих мимо училища автомобилей блуждали по стенам, по щитам; блестели стекла измерительных приборов. Гомозов мысленно представлял себя в космическом корабле, летящем среди планет и звезд…
Вот так ночами он пускался в поднебесное странствие – и писал стихи… Утомится за день, едва ноги передвигает, но все же идет в кабинет электротехники. Хотелось вновь и вновь пережить необычное. Порой он тут и засыпал с чудными грезами и возвращался в общежитие тайком от вахтера только рано утром.
…Илья Дегтярев тоже взял тетрадь, прочел несколько стихотворений. Немало удивился. Спросил у Гомозова, давно ли тот пишет, обратился к Марсову:
– Педагог вы, оказывается, Иван Гаврилович, замечательный. Ведь не мой, скажем, кабинет, а именно ваш выбрал юный поэт. Значит, даете ребятам нечто важное не только для ума – и души развиваете. Как не завидовать вам! Вот пройдут годы, и кто знает, может быть, появится в вашем кабинете мемориальная доска: «Здесь написал первые стихи выдающийся поэт Петр Гомозов»… Может ведь случиться? – говорил Илья да косил глазом на угрюмо вышагивающего Марсова.
– Да, да, чего на этом свете не бывает, – двусмысленно проговорил Марсов. – Хоть не куришь? Нет?.. – Преподаватель незнакомо добрым голосом впервые обратился к Пете на «ты». – Ладно уж, пиши здесь пока не надоест. Как-нибудь потерплю.
– А мы до поры до времени все держим в секрете, верно, Иван Гаврилович? – сказал замполит.
На том и порешили.
Глава тринадцатая
Марсов завел в приемную Игоря Морокова и рассерженно спросил у маленькой шустрой секретарши:
– Директор и замполит у себя?
– Сегодня – День ребят, – ответила девушка. – Начальство на занятиях. Если срочно надо, могу вызвать по селектору.
– Ну что ж, вызывайте сегодняшнее начальство, – сказал Марсов. Он совсем забыл про этот День ребят – нововведение, придуманное Дегтяревым.
Вскоре появились запыхавшиеся Сергей Порошкин, «замполит», и отличник по всем предметам Виктор Шульга, «директор». Оба в комбинезонах, руки замаслены: прибежали из мастерской.
Ребята зашли в кабинет директора, сели за полированный стол, предложили кресло Марсову. Хотел было и Мороков плюхнуться на стул, но Порошкин шумнул на него:
– Ты постой, ноги не отвалятся. Что случилось, Иван Гаврилович, за что привели его? – Порошкин строго глянул на ухмыляющегося Морокова.
– Что ж, извольте, расскажу, – начал Марсов. – Этот нахал, по фамилии Мороков – и фамилия ему дана под стать, хуже не придумаешь – саботажничает на уроке… Сидел он за одной ЭВМ, машина оценивала его непосильные труды… – Марсов скривил в кислой усмешке тонкие губы, – на «пять». Перевел я его за другую машину – и та наградила лоботряса пятеркой. Но я-то вижу – он и на «три с минусом» не тянет.
– Верно, когда-то и не тянул, – подал нетвердый бас Мороков и плечом навалился на косяк. – Я ведь расту, развиваюсь. Помогает мне замполит, не этот, а настоящий, да и ты, Серега, уже с месяц натаскиваешь меня по электрике. А вы, Иван Гаврилович, как навесили с первых дней на человека ярлык никудышного, так и не снимаете до сих пор. – Мороков уставился в пол, запыхтел, вот-вот, казалось, заплачет. – Не видите человека…
– Ну, глубокоуважаемое начальство, какие меры приспособите к лодырю? – Не так-то просто было, оказывается, провести и разжалобить строгого преподавателя.
– Что у тебя случилось с ЭВМ? – спросил у Игоря «директор» Шульга и надул по-детски пухлые щеки.
– Понравился, значит, – Мороков, склонив набок обросшую густой шевелюрой голову, загадочно разулыбался. – Машина, она, товарищи начальники, сознательнее некоторых, знает, кого выдвигать в передовики в обход учителя…
– На неисправность ЭВМ грешить не следует, – заметил Иван Гаврилович. – Первая ЭВМ, как оставил ее Мороков, снова начала здраво рассуждать, по достоинству оценивать знания учеников. А вторая всем подряд до сих пор закатывает сплошные пятерки. До чего уж сложная, неподкупная техника, и ту он на свой лад повернул, – сокрушался Марсов. – Ну и прохиндей! Вижу, однако, тут вам, неопытной дирекции, не под силу разобраться, нужна более твердая рука, – Марсов с угрозой глянул на Игоря, – иначе из него не вытрясти всю подноготную.
– Оставьте нам алхимика, – не обращая внимания на подмигивание Игоря, сказал Сергей. – Мы с ним наедине потолкуем… Ну, друг лукавый? – обратился Сергей к Морокову, когда Марсов удалился из кабинета. – Как же тебя сподобило понравиться ЭВМ? Открой нам секрет…
– Да нет у меня никакого секрета. – Игорь бухнулся в кресло, где только что сидел Марсов. – Имей две иголочки с проволочкой и полеживай, поплевывай в потолок, – запросто будешь круглым отличником. Мне один кореш показал. Курить охота, ребя… – Мороков полез в карман за папиросами.
– Я с тобой время терял – вдалбливал, что такое ампер, вольт, а ты мухлевать! – строго отчитывал Сергей Игоря. – Руки-то у тебя крестьянские, рабочие. Не так ли тебе говорил Елизар Мокеич, помнишь? Такому лбу, – взялся еще пуще стыдить, – горы бы рушить, реки поворачивать вспять – не мельчиться иголочкой с проволочкой…
– Ну, поволок! – Мороков спрятал руки в карманы брюк. – Старо и не влияет. Выдай что-нибудь поновее. Тоже мне, отец-воспитатель выискался. Другое дело, если Ергин… Он-то умеет. Гляди-кась, уселись за блестящий стол с телефоном и командуют. Так и я могу…
– Что с ним долго ворковать, – подал решительный голос «директор» Шульга. – Закрывай дверь на замок. Мы сейчас ему покажем, чтоб своих не подводил, – и встал было.
– Вы бросьте мне! – Мороков попятился к двери. – Вот придет Илья Степанович, я ему на вас капну… – И сбежал.
– Ну и работенка! – пожаловался Шульга. – С одним и то умотались. А у директора и замполита вон гавриков сколько!.. Это какие же надо иметь нервы, чтобы не свихнуться.
– Парни учатся подключать магнитные пускатели, а я тут волыню… – засокрушался Сергей. – Может, ты, Витек, один поруководишь, а?
Ребята глянули на круглые настенные часы – как медленно время ползет! Вышли из кабинета, поднялись на второй этаж учебного корпуса. Из классов доносились спокойные голоса ребят, преподавателей. Занятия шли, как всегда, своим чередом, может, еще и лучше без исконного начальства. Порошкин тихонько приоткрыл дверь кабинета электротехники. Иван Гаврилович заметил его, подошел.
– Как вам удалось, товарищи, подействовать на Морокова? Вычислительная машина опять нормально заработала! Заходите к нам. Мы сейчас самостоятельно занимаемся. Посмотрите.
Суровый преподаватель обращался к подросткам почтительно, те смутились, в класс войти отказались.
Слышат они: в раздевалке шумок. У окна трое ребят; Петя Гомозов что-то им рассказывает.
– Щемись, косяк, начальство нагрянуло! – съехидничал.
– Так… – напряженным голосом, мрачно проговорил Порошкин. – Добрые люди науку грызут, не жалея сил, а вы тут!..
– Водички попить отпросились, – наигранно смиренно ответил Гомозов, боком проходя мимо Сергея. – Глядите, други, новоиспеченное начальство сияет, светится ясным солнышком. На лицах морщины мудрости… «Добрые люди науку грызут», – произнес тоном Порошкина. – Пропали наши кореши, други, отныне так и будет на их челах должностное блестеть…
Уводя из раздевалки ребят, Гомозов тихонько пропел:
Любой из нас ну чем не чародей!
Из преисподней наверх уголь мечем…
Едва Порошкин и Шульга вернулись в мастерскую, к любимому делу – подключать пускатели, как их тут же отвлек старший повар: на кухне исчезло электричество, остывают плиты. А обед не готов…
После занятий прослышали подростки, что с обедом дело затянется, и как-то вдруг захотели есть, раньше обычного столпились в фойе перед столовой.
– Подать сюда замполита и директора! – скандировали.
Из общего гула выделялся тонкий, звенящий голосок Пети Гомозова и ломкий бас Морокова.
– Дисциплину, успеваемость требуют, – гудел Мороков, – а сами не кормят…
– Подать директора и замполита!..
Сергей и Виктор сообща решали неожиданно возникающие проблемы, сообща и схватывались со строптивцами. И теперь, в комбинезонах, вышли к «оголодавшим», – поднялись по лестничной клетке на несколько ступенек выше вихрастых голов.
– Все слышали, по какой причине обед задерживается? – спросил Порошкин у притихшей ребятни. – Слышали?.. Тогда чего волынку сочиняете? Может, делать нечего? Идите в спортзал или читайте книги…
– Давай обед, а не толкуй!..
– Я знаю, где директор и замполит, – взъерошился Порошкин. – Звонить им, да? Приезжайте, дескать, скорее, Иван Семенович, Илья Степанович, а то мы без вас не можем и часа протянуть, нам есть охота. Квелые мы, выходит, слабаки… А нам ведь по пятнадцать стукнуло, кое-кому и шестнадцать отзвонило…
– Ты лучше расскажи, – перед Сергеем вьюном вертелся Петя Гомозов, – как в гражданскую и отечественную наши ровесники в разведку ползали, у станков сутками на холоде дубарили…
– Неужели ты даже этого не знаешь? – нарочито удивился Порошкин. – Вот умник… Да какие вы парни? Вы – мямли, тюхи… Всего-то день без нытья не можете продержаться…
А тут еще некстати вошла с улицы женщина в белом полушубке, завхоз, и повелительно сказала:
– Ребятки, надо срочно машину проводов, электродов разгрузить. Ну, кто смелый?..
– Натощак не желаем работать, – заявил Мороков. – Вон начальство пусть в деле покажется.
Сергей Порошкин послушал ехидные реплики и сказал громко, но будто одному Шульге:
– Неужели мы позволим слабой женщине разгружать машину? Или мы не мужчины с тобой?..
«Дирекция» надела пальто – и во двор. За их спинами бестолково шумели мальчишки, но насмешливых реплик, выкриков уже не было слышно. Едва Сергей и Виктор забрались в кузов грузовика, к ним подбежала ватага ребят – пальто нараспашку, шапки набекрень.
– Налетай – подешевело! – Игорь Мороков только успевал подавать из кузова бухты проводов в протянутые руки.
Галина Андреевна объявила в столовой, что после обеда состоится встреча с приезжими писателями. И хоть бы один подросток загудел: «Опять лекция! Что там интересного?..» Со всех сторон к воспитательнице полетели вопросы:
– Какие книжки написали эти писатели?.. Про войну или шпионов? А почему бы и про нас им не написать? Или мы не герои?..
Только Игорь Мороков вспомнил, что сегодня не будет в клубе Дегтярева и можно ускользнуть на улицу. Он подсел к двери и ждал момента удрать. Да тут Сергей Порошкин пригласил за парадный, накрытый алым плюшем стол двух преподавателей, двух ребят отличников – президиум, – а Морокову погрозил пальцем.
«Ха! Боится! – Игорь удивился догадливости Сергея. – Не дрейфь, не сбегу. Мне очень даже интересно видеть тебя замполитом. Если «наследнички» хай поднимут – караул завопишь, а я посмеюсь».
У самой трибуны уселись рядом Коновалов и Ергин. Оба не пропускали ни одного культурного мероприятия – ни вечером, ни днем.
– Мой-то каков племяш! – Елизар Мокеич гордо кивнул на Порошкина. – Видал, сосед, в центре стола сидит, строгий и озабоченный – настоящий замполит! Нам любая должность по плечу. А где ж твой закадычный друг Петька-пересмешник, пошто его не видно за столом? Видно, не тянет в руководство…
Коновалов в ответ покашлял и отодвинулся от Ергина.
Сергей Порошкин сильно волновался, хотя Галина Андреевна, забегая в зал, успокаивала его: «Все будет хорошо». Сергею надо как замполиту представить ребятам писателей и на встрече следить за порядком в зале. Вдруг да что-нибудь не понравится шухарным подросткам – начнут шуметь, бузить. В любую минуту могут неожиданное выкинуть. Со стыда сгоришь.
Сергей явственно помнит свою первую встречу с писателем. Случилось это три года назад. Пожаловал в школу сгорбленный старичок, на шишковатой голове редкие прозрачные волосы хохолком, взгляд острый, добрый. Сел он за низкий столик перед ребятами и тихим голосом, покашливая, начал рассказывать, как плавал на корабле вокруг света. Потом Сергей с упоением взялся читать романы знакомого писателя о русских моряках. Полюбил море, которое никогда не видел. И теперь он невольно ждал старого знакомого.
На сцену поднялись двое гостей, привела Галина Андреевна. Ребята встали и дружно захлопали в ладоши. Первым вышел за трибуну низкий ростом, с гладким лицом. Минут тридцать он говорил о полезности чтения книг.
Сначала подростки молчали, наверно, ждали: вот-вот выступающий войдет в азарт, отмахнется от прописных истин и скажет что-нибудь интересное, свое сокровенное прочтет. Но писатель слишком долго никак не мог взять разгона.
– Мы это в школе проходили! – первым не выдержал Мороков.
– Проходили!.. – загудел зал.
– Какие вы книжки написали? Покажите их…
– Вижу, друзья мои, – гость вытирал лоб носовым платком, – наскучил я вам прозой. Зато мой коллега, поэт, воздаст вам с лихвой за терпение.
Низкий, с неудовольствием на распаренном лице, сел за стол, что-то прошептал Галине Андреевне. Та, глядя в зал, смущенно, с недоумением пожала плечами, зарделась лицом, прикладывала ладошку к щеке и тут же, словно обжигаясь, отрывала.
«Ну что, замполит! – торжествующе улыбался Мороков. – Страсти накаляются. Ага, не можешь унять гомон, это тебе не меня в директорском кабинете воспитывать…»
Сергей постучал авторучкой по графину. За трибуну прошел поэт. Стройный, молодой, в изрядно потертых джинсах. Наступила тишина. Поэт, приподняв гордо голову, глядя куда-то ввысь, с ходу начал со стихов. Читал напевно о том, как нашли его в капусте и как посеял он в горшочке манную крупу…
Сергею стало жаль гостей, обидно за них. Он смотрел на дверь и ждал того седого старичка, который своими романами зажег в нем страсть к морю. Сергею хотелось высоких, необыкновенных слов, которых не скажет ему ни отец, ни преподаватель, и нигде их не прочтешь, не услышишь. Но вот пришли писатели к ребятам и ничего особенного, своего почему-то не сказали. «Зачем они явились к нам с «манной крупой»?»
Ребята вертелись, галдели. Преподаватели встали вдоль стен, неодобрительно поглядывая на сцену, одергивали то одного, то другого дебошира. Порошкин – на Галину Андреевну: надо что-то делать, но что? «Ты – замполит, – выражением глаз говорила ему Галина Андреевна. – Думай, действуй».
– Преждевременно, однако, вы пришли к власти, – заметил Коновалов насупленному Ергину. – Видишь, каково твоему племяшу терпеть стыд-позор? Выручай, сосед, наследничка. Да призовите на подмогу моего Петра…
– Ну-ка закройте коробочки! – крикнул в растревоженный зал Мороков. – Чего хай подняли, не видите, что ли: начальство молодое и писатели начинающие. Совесть надо иметь. – И Порошкину: – Не унывай, Серега, я с тобой.
– Спасибо за выступления, – обратился Сергей к писателям. – А то, что шумновато, так это знак благодарности и восторга. Теперь и мы вас развлечем, – повернулся к притихшему залу. – Музыканты, бегом за инструментом. Петр Гомозов, прочти стихотворение про молнию…
– И выступлю! – смело отозвался Петя.
Он взбежал на сцену и прочел стихи о грозе, сочиненные однажды ночью в кабинете электротехники.
– Давай еще, – требовали мальчишки.
Прибежали музыканты с флейтой и кларнетом, со скрипкой и гитарой.
– Гена Свиридов! – сказал Порошкин. – Спой нам о красной кавалерии.
– Во дает наш замполит! – заликовали подростки. – Оправдал наше доверие. Выбираем тебя и на другой День ребят.
– Молодец, Сережа! – похвалила Галина Андреевна.
Ее одобрительная улыбка была для Порошкина самой дорогой наградой.
