Текст книги "Щит героя"
Автор книги: Анатолий Маркуша
сообщить о нарушении
Текущая страница: 14 (всего у книги 17 страниц)
В конце концов он отобрал два десятка картонов, на которых была выклеена почти вся коллекция, отложил в сторону авиапочту и конверты со спецгашением Северного полюса.
"Марки мои, – думал Игорь, – и никто не имеет права запретить мне делать с ними, что хочу". И хотя с точки зрения формальной логики рассуждение было безупречным, он все-таки испытывал неприятное чувство. "Хоть бы уж скорее, – думал Игорь, – и тогда..." А что тогда... Толком представить не мог.
Наконец Гарька сообщил: можно идти. Никем не замеченные, они выбрались со двора и направились к автобусной остановке. Там их ждал Босс. Протянув Игорю руку, верзила назвался, но имени его Игорь не разобрал. Они проехали остановки три или четыре, сошли, поплутали по развороченным улочкам квартала-новостройки, поднялись на третий этаж полузаселенного дома и позвонили в дверь стандартной, малогабаритной квартиры.
Хозяин оказался приветливым старичком, маленьким и чистым. Седые легкие волосы негустым венчиком обрамляли детски-розовую круглую лысину. И прозрачно-голубые глаза смотрели на окружающих с младенческой непорочностью.
– Попрошу, молодые люди, разуться, а то в нынешних домах полы не дай бог – умри – не отмоешь... Проходите...
Ступая друг за другом, посетители прошли в меньшую комнатку, видимо, личный апартамент старичка, и тесно расселись вокруг небольшого, заставленного книгами, столика.
Игорь огляделся: на старомодной тумбе стоял подсвеченный изнутри аквариум; в зеленоватой воде тихо вальсировали золотые хвостатые рыбки; по обеим сторонам окна, одна над другой, висели шесть клеток с канарейками; на шкафу, загроможденном чемоданами, теснились птичьи чучела. Игорь узнал дятла по длинному клюву, сову по большущим, янтарным глазам и сороку по белым перьям, остальные птицы были ему неизвестны.
– Прошу, – сказал старичок, достав очки, – показывайте...
Игорь развязал шпагат и выложил картоны на стол.
Старичок мельком взглянул на первый лист, на второй, одобрительно закивал головой и заметил:
– Очень-очень добросовестное и, я бы сказал, даже оригинальное оформление. Где делали?
– Что делали? – не понял Игорь.
– Расклейку, окантовку, так сказать, выставочный вид?
– Сам.
– Вполне индустриально, вполне. На старости – кусок хлеба, засмеялся старичок. – В клиентуре не нуждаетесь?
Тут Игорь перехватил явно недовольный взгляд долговязого парня, но не придал этому особого значения.
– Может, приступим? – не стараясь быть любезным и явно подгоняя старичка, сказал Босс.
– Приступим, приступим... Отчего не приступить, когда пришли. – И старичок стал рассматривать лист за листом, выписывая в тетрадку ровную колонку карандашных цифр.
Игорь не заглядывал в цифры, не прислушивался к словам.
– Так... юбилейная серия... с гашением, сорок копеек... эти по гривенничку – раз, два, три, виноват, тут брачок!.. четыре, пять, шесть, стало быть, пятьдесят пять копеечек... дальше...
Это продолжалось довольно долго, а Игорю и вовсе показалось, что прошла целая вечность, прежде чем старичок сказал:
– Ну-с, молодые люди, марок здесь на сорок шесть рублей, а как оплачивать оформление, признаться, не знаю, впервые встречаюсь... Думаю, по полтора рубля за лист будет не дорого и не дешево. Так что окончательная цена – пятьдесят два рубля.
– Дорого, – сказал Босс.
– Брать, не брать – дело ваше, а мне, извольте по обычаю, десять процентов за оценку, – сказал старичок и улыбнулся.
Босс протянул старичку мятую пятерку и велел Игорю:
– Заворачивай и пойдем.
Не очень соображая, куда надо идти еще, испытывая отвратительное чувство унижения и мечтая лишь об одном – скорее бы все кончилось, Игорь поспешно забрал коллекцию и, позабыв обуться, выскочил на площадку. Только ощутив холод грязного кафеля, проникший сквозь носки, он спохватился и вернулся за ботинками.
Они спустились во двор: впереди – Босс, следом – Гарька и последним Игорь. Присели в беседке. Босс закурил, поплевал и хмуро изрек:
– Живоглот. Что ты хочешь получить, – обратился он к Игорю, – только без запроса?
– Не знаю. Ваш специалист сказал...
– Сказал, сказал! Он и пять тысяч может сказать. Ему что?
– А ты сколько предлагаешь? – спросил Игорь, по-прежнему думая – хоть бы уже все кончилось.
– Любую половину.
– Значит, двадцать пять?
– Хорошо считаешь. По арифметике пятерка? Двадцать пять минус пять, и пояснил: – Пять с тебя, пять с меня – твоему дружку, комиссионные. Идет?
– Ладно, – сказал Игорь и, хотя он понимал, что отдает марки за бесценок, отказаться уже не мог...
И, только получив две сложенные пополам десятки и оставшись один на улице, он вдруг совершенно отчетливо понял: не нужны ему эти деньги и никуда он не пойдет, и Люська не нужна, раз написала такое письмо... И вообще ничего не нужно...
С чувством полной отрешенности от окружающего мира он тащился через весь город пешком, едва соображая, что же происходит.
Раньше больше всех он злился на Ирку. Для чего она пишет эти дурацкие записки? Подумаешь, какой-то Лабрюйер изрек: "Кто терпеливо готовился в путь, тот непременно приходит к цели". Вот пусть, раз такой умный, и идет куда надо.
Потом он стал злиться на мать. Как ей только не надоест каждый день спрашивать: "Когда, скажи на милость, ты наконец возьмешься за ум?"
И в школе ему все время начитывали, начитывали и не верили – ни когда он врал, ни когда говорил чистую правду...
Тут он вспомнил о Кариче, готов был и его мысленно расчехвостить, но вдруг, совершенно для себя неожиданно, понял – вот единственный человек, к которому у него нет претензий.
Вавасич заставил Алешку с ним заниматься, Белле Борисовне выдал, будь здоров как, перед матерью заступался, позволил машину водить...
Это открытие неприятно поразило Игоря. Он стал старательно припоминать, а в чем все-таки можно было бы упрекнуть Карича... Тогда, после суворовского, чуть по шее не врезал? Но ведь и стоило. Со двора вытолкал, когда из-за машины крик поднялся... и тоже стоило.
Рассуждая таким образом, Игорь дошел до главного универмага и остановился перед яркой витриной. Он долго разглядывал большую, глупо улыбавшуюся куклу, обернутую в полосатую материю. И подумал: "А марки накрылись, надо поскорее истратить деньги, чтобы больше не вспоминать".
За двадцать рублей можно было купить: клетчатый шарф, шапку из искусственного меха, альпинистский рюкзак, дамскую комбинацию с кружевами, полуботинки, духи, рубашку с галстуком... Но ни один из этих предметов даже на минуту не привлек Игорева внимания.
Почему-то все в этот день Игорь делал совершенно импульсивно, без заранее обдуманного намерения, и сейчас он вдруг подошел к прилавку, где продавались вино и сигареты, и спросил:
– А коньяк за двадцать рублей у вас есть?
– За шестнадцать восемьдесят есть, – сказала пожилая продавщица и откровенно осуждающе поглядела на Игоря.
Он вполне оценил ее взгляд, подумал: "Не продаст", но его тут же осенило:
– Вы ничего такого не думайте, пожалуйста. У отца день рождения, сказал Игорь, – хочу подарить. Он, знаете, любит, но только дорогой, иногда, по праздникам...
И продавщица улыбнулась ему и завернула бутылку лучшего, что был в магазине, коньяка в розовую мягкую бумагу.
Игорь вежливо поблагодарил (это он умел – быть вежливым, когда чего-нибудь добивался!) и пошел дальше.
Он не заметил повстречавшейся ему на пути Беллы Борисовны, не оценил ее красноречивого взгляда, протянувшегося к розовой, аккуратно обернутой бутылке...
Дома были Галина Михайловна и Ирина.
Получив телефонное предупреждение Беллы Борисовны: "Я только что встретила, как мне кажется, покачивающегося Игоря с бутылкой в руке..." обе растерялись. Такого еще не случалось.
– Господи, – только и смогла сказать Галина Михайловна, – и Валерия нет. Что мы с ним с пьяным делать станем?
– И хорошо, даже очень хорошо, что Валерия Васильевича нет, – сказала Ирина, – не волнуйся, я сама с этим типом объяснюсь, только прошу – не вмешивайся... Сколько перед ним плясать? Давно уже пора налупить – и точка.
И только Ирина успела закончить свою обвинительную речь, на пороге появился Игорь:
– Здравствуйте... а что случилось?
– Пока ничего, но сейчас случится, – угрожающе сказала Ирина, – где был и что делал?
Ко времени, когда Валерий Васильевич вернулся домой, Галина Михайловна и Ирина без особого труда и к своему огромному облегчению успели установить: Игорь был трезв, заподозрили его напрасно. Завернутую в розовую бумагу бутылку, как объяснил Игорь, он купил в подарок Валерию Васильевичу...
(С чего? У Валерия Васильевича не день рождения, и вообще никакого праздника нету...)
– Почему вдруг подарок?
– А так, захотелось!
Деньги – за марки. Продал какому-то проходимцу...
– Чем тебе помешали марки?
– Столько лет собирал... какая нужда?
– А так, пособирал – и хватит!
Бутылка коньяка вещественным доказательством стояла посреди обеденного стола. Галина Михайловна и Ирина шептались на кухне. Игорь занимался в своей комнате. Карич выслушал женщин, наперебой вводивших его в курс последних событий, внимательно изучил этикетку, усмехнулся: "Я бы такой коньяк не купил", поставил бутылку на место и постучал к Игорю.
Ответивший уже на двадцать вопросов матери и сестры, Игорь ожидал, что сейчас последуют новые – для чего? где? почему? зачем? – но Валерий Васильевич сказал только:
– Спасибо. Воспринимаю твой подарок символически и ставлю на долгосрочное хранение – закончишь образование, выпьем вместе. Не возражаешь?
Игорь улыбнулся:
– Как считаешь нужным.
– Договорились. Мешать не буду, один совет: если намечаются новые неприятности, лучше обсудить, пока не поздно.
– Спасибо. Пока все в порядке.
– Ну-ну, тебе виднее. – И Карич ушел, а Игорь никак не мог сосредоточиться на учебнике истории – мысли его, путаясь и спотыкаясь, возвращались к оценщику-старичку, к парню, которого Гарька называл Боссом, к самому Гарьке.
"Ну хватит, – приказал себе Игорь, – все в порядке и больше нечего об этом думать!.."
Игорь слышал, как вошла в комнату Ирина, как возилась около постели, шуршала платьем, как дробно простучали пуговицы о спинку стула и скрипнула сетка кровати, но не обернулся.
Всем своим видом показывал: учусь!
Он не был в обиде на Ирину, но легкий налет неудовольствия еще не слетел: зачем, так с ходу, не разобравшись, обвинять человека?
– Игаш, ты еще злишься?
– Я читаю историю.
– Злишься, – вздохнула Ирина. – Я неумышленно ошиблась. Мне беспокойно, и кажется, если ничего плохого с тобой не случилось, то может случиться. Лицо у тебя тревожное, глаза нехорошие. Может, ты в какую-нибудь историю впутался? Поделись. Лучше знать даже плохое, чем ничего не знать... Я не пристаю, я беспокоюсь...
Игорь слушал Ирину, испытывая смешанное чувство удовольствия и раздражения – кому не приятно знать, что за него дрожит другое сердце? это с одной стороны, а с другой – ее беспокойство, хотел он того или нет, передавалось Игорю и подтачивало ту стройную систему оправданий, которую он успел построить...
– Зря накручиваешь, Ирка, ничего особенного не случилось. В банду я не вступил, никого не ограбил, ну, продал марки, так чего тут такого? А настроение... у меня, правда, переломилось. Из-за Люськи. Только говорить про это неохота. Может, я дурак, а может, так и должно быть... если бы я сам написал, в том смысле, значит, довольно, хватит... поиграли в любовь, и – привет!.. я бы не злился, а то она накатала... обидно.
– Коварный ты мужчина! Сам женщин бросать – с удовольствием, а как они тебя – недоволен? – Ирина думала, что это шутливое замечание разрядит обстановку, снимет напряжение и вызовет ответную улыбку Игоря, но ничего такого не произошло.
– Разве только я, а не все так? – задумчиво спросил Игорь.
– Может быть, и все... А больше тебя ничего не гложет?
– Ничего...
Отделенные от ребят тремя внутренними стенками, Галина Михайловна и Валерий Васильевич вели свой разговор:
– И все-таки я уверена, не так все просто. Подумай, ну, почему человек ни с того ни с сего продает марки и бежит покупать коньяк? Это ведь в голову должно прийти! Кому продает, где? С какой стати? Тут или какая-то необдуманность, или тайная цель...
– Какая может быть тайная цель, Галя? Дать мне взятку? За что? Не надо о нем думать хуже, чем он того стоит.
– Мне бы приятнее думать о нем лучше, чем он того стоит. Но...
– Марки, мне кажется, Игорь продал стихийно. Не собирался, а, как он любит говорить, – так вышло... Гарька мог подбить, кто-нибудь из ребят... Все в его возрасте чем-то меняются, все стремятся проявить самостоятельность... А потом, когда в руках у него оказались деньги, в сравнении с теми, что он имеет обычно, большие, он растерялся – куда девать? Действительно, на что ему деньги – одет, обут, сыт...
– Мог бы, раз уж продал марки, просто положить...
– Куда? Теоретически он мог открыть текущий счет и потом прибавлять на него по рублю, по полтинничку... Только это на него непохоже...
Да, это на него действительно непохоже, – согласилась Галина Михайловна и сразу вспомнила, как ворвался в дом Пепе с первыми заработанными на испытательной работе летными.
"Собирайся, едем! – скомандовал с порога. – Только не канителься, а то опоздаем". Ничего не понявшая Галина Михайловна спросила: "Куда опоздаем? Что случилось?" – "Магазины могут закрыться! Ну, чего ты смотришь на меня? Я летные получил – двадцать семь тысяч шестьсот сорок с чем-то... Надо истратить, купить..." – "Что купить, и почему сейчас, разве нельзя завтра или послезавтра?" – спросила Галина Михайловна и почувствовала, что спросила напрасно. Пепе помрачнел, странно прикусил губу и совсем другим голосом произнес: "Можно, конечно. Я понимаю. Жаль, зря торопился. Думал, обрадуешься. Столько денег сразу я лично никогда еще в руках не держал. И все можно истратить. Если не хочешь сегодня, тем лучше". И он вывалил на стол увесистые пачки старых крупных купюр...
– Ты спишь? – спросил Карич.
– Нет, думаю. Пожалуй, ты прав, Игорю, видно, очень хотелось истратить эти деньги.
– Но неужели я дал Игорю основание считать, что лучшее приобретение коньяк? – спросил Валерий Васильевич.
– Что ты! Просто Игорь заметно к тебе переменился. "Ты" стал говорить, тянется. Захотелось парню выразить свою мужскую солидарность, что ли. А что мужчины дарят мужчинам? Не белье, не подтяжки... Коньяк в его представлении – это шикарно...
– Может быть.
Людям свойственно надеяться на лучшее, даже когда оснований для добрых надежд немного. А тут концы как будто сошлись с концами, и никакой явной причины для тревоги не осталось...
Заканчивая дежурство, Фунтовой решил заехать к Каричу. Не виделись довольно давно и, хотя никаких особых дел у Олега Павловича к Валерию Васильевичу не было, подумал: "Надо заглянуть".
Мягко покачиваясь на волнистом покрытии, желто-синяя "Волга", с проблесковым маячком на крыше, двумя удлиненными антеннами и дополнительными фарами, катила по притемненному городку.
Профессионально натренированным взглядом Фунтовой отметил – на обочине, слишком близко к проезжей части поставлен "Москвич-412", серый, в экспортном исполнении, подфарники включены; из-за поворота вывернулась "Волга" с дальним светом, но водитель тут же переключился на ближний, проехал, явно превышая скорость, мотоциклист на красной "Яве"... Миновав знак "обгон запрещен", Фунтовой въехал в городок. Улица, по которой пролегал его путь, была наполовину перегорожена щитом: "Идут дорожные работы".
Фунтовой включил дальний свет и осторожно притормозил. Свет мощных фар косо пересек тротуар и захватил краем пространство открытого к улице двора. В дрожащих лучах мелькнули темные, словно вырезанные из черной бумаги фигуры. За шумом двигателя и попискиванием включенной рации Фунтовой не слышал звуков с улицы, но суматошное движение черных силуэтов подсказало – во дворе драка. На всякий случай он включил сирену. Вообще-то дворовая драка была, так сказать, не по его автоинспекторскому ведению, но, увидев, что одна из фигурок упала, а три других кинулись наутек, он не раздумывая свернул с дороги и подогнал машину к неподвижно лежавшему человеку.
Человек оказался мальчишкой. Судя по неестественному повороту, левая рука у него была повреждена. Фунтовой окликнул лежавшего, тот не ответил. Видимо, потерял сознание. Нагнувшись, капитан вгляделся в лицо пострадавшего, и оно показалось ему знакомым. Но припоминать и раздумывать, где он мог его видеть, было некогда, следовало действовать. И он, втащив парня в машину, поехал в больницу.
Дежурный врач травматологического отделения установил: перелом левого предплечья. По всей вероятности, пострадавшему нанесли удар каким-то тупым, тяжелым предметом, похоже, железным арматурным прутом. Мелкие кровоподтеки и ссадины на лице.
Вскоре мальчишку привели в чувство, он назвался:
– Петелин Игорь.
– Кто тебя?
– Темно было...
– А чего они хотели?
– Не знаю.
Фунтовой не стал ни на чем настаивать и решил первым делом сообщить о случившемся родителям. Он это и сделал со всеми возможными предосторожностями, но никакие маневры не помогли, и Галина Михайловна, услышав, что Игорь в больнице, едва не лишилась сознания, а Ирина моментально собралась бежать к брату. И Карич, тяжело вздохнув, сказал:
– Неспроста это все. Надо разбираться, Олег.
Когда Карич, Галина Михайловна, Ирина и Фунтовой приехали в больницу, дежурный врач с уверенностью сказал:
– Ничего угрожающего. Перелом, к сожалению, имеется, наложили гипс, нужны покой и время.
Пустить к Игорю всех доктор решительно отказался. И тут странную настойчивость проявил Карич:
– Пойду я. Завтра с утра и ты, Галя, сможешь, и Ирочка.
Фунтового допустили в палату, так сказать, по долгу службы, а точнее, "под мундир и погоны"...
Игорь лежал бледный, с открытыми глазами, увидел Валерия Васильевича и попытался улыбнуться.
– Кто тебя? – спросил Карич.
– Темно было...
– Не делай глупости, Игорь. Все равно их найдут. Ты в чем-нибудь замешан? Тебя подобрал Олег Павлович, он на службе и должен написать рапорт, понимаешь? Но Олег мой старый друг, и будет гораздо лучше, если ты скажешь...
– Я сам, Вавасич, их передушу... Поправлюсь и передушу.
– Кого? С огнем играешь, Игорь. Себе хуже делаешь. А если милиция найдет их раньше, чем ты выпишешься, и они оговорят тебя?..
– Никто меня оговорить не может. Я ни в чем не виноват. Честное слово! Пусть ищут, находят, все равно я их передушу... Раньше я только лаял, а теперь... теперь я знаю, что делать...
Пришла медсестра, сделала укол и знаком попросила Карича выйти.
Успокоив насколько было возможно Галину Михайловну, Карич спросил Фунтового:
– Что будем делать?
– Расскажи все, что ты замечал за ним в последнее время, припомни подробности.
И Карич, стараясь быть кратким, изложил все, что вызывало у него тревогу, что казалось если не подозрительным, то не совсем обычным...
– Настораживает, но... ничего определенного, – резюмировал Фунтовой.
– Вот именно. Чтобы появилась хоть какая-то определенность, мне кажется, надо тряхнуть Синюхина. Уверен, он причастен. Доказать не могу, но не сомневаюсь – без него не обошлось.
– Так или иначе делу придется давать законный ход, больница происшествие зарегистрировала и по своей линии сообщит органам правопорядка... Начинать дознание мне не положено, но с другой стороны... по горячему следу... Была не была, едем!
В квартиру Синюхиных Фунтовой пошел один. Дверь ему открыла Варвара Филипповна. Вид милицейской тужурки и капитанских погон насторожил ее, но тем не менее Варвара Филипповна любезно улыбнулась:
– Вы, наверное, ошиблись, товарищ капитан? Вам кто нужен?
– Синюхин, ученик восьмого класса...
– Гарик вам нужен? Он уже лег... а что, простите, случилось? Я мать... и мне, как вы понимаете, хотелось бы...
– Нам тоже... Поэтому я попрошу разбудить Гаврика.
Гарька появился подозрительно быстро. У него были растрепанные волосы. Мглистые зрачки его светлых глаз мелко-мелко дрожали.
"Хорош, – подумал Фунтовой, – трясется, как заяц".
– Вы-ы ме-еня? – спросил Гарька.
– Вас, Синюхин, – выдержав паузу, ответил Фунтовой. – А чего вы так дрожите?
– Что-о-то х-холодно.
– Оденьтесь потеплее, и спустимся на минуту вниз.
– Как? Вы забираете моего сына? Но за что? Разве я не имею права, товарищ капитан...
– Не волнуйтесь, никто никуда его не забирает, внизу машина, нам надо съездить всего за каких-нибудь сто – сто пятьдесят метров на место одного недавнего происшествия.
– Но при чем мой сын?
– Возможно, и ни при чем, но мы надеемся на его помощь – нужно кое-кого опознать и кое-что распутать. Я думаю, через полчаса вы получите его обратно.
Успокоилась ли мать после этих слов Фунтового, сказать трудно. Но приумолкла и только нервно терла руку об руку и поминутно прикладывала ладони к щекам.
Фунтовой и Гарька спустились к подъезду. Гарька увидел милицейскую машину, и его заколотило, как в малярийном приступе. Фунтовой открыл правую переднюю дверку и сказал:
– Прошу.
– Куда вы-ы ме-еня повезете?
– Туда, – сказал Фунтовой. И, не спеша обойдя машину, сел за руль.
– А зачем ту-уда?
– Чтобы вам легче было вспомнить, как было дело.
– А он жив? Босс ударил его по голове прутом...
– Может быть, вам лучше рассказать все по порядку, все что известно? – тихо спросил Фунтовой.
Гарька и не пытался запираться.
После того как Босс купил марки, он, Синюхин, несколько раз пытался завести разговор с Игорем по поводу Люськи и относительно денег. Но Игорь отмалчивался и на заигрывания Синюхина не реагировал. А Босс наседал, ему нужны были обещанные ордена. Раза два Босс грозился избить Гарьку, вытряхнуть из него душу и в конце концов потребовал устроить свидание с Игорем. Гарька крутился и так и этак, но разговора с Игорем не получалось, и тогда он решился на отчаянный шаг – сказал, что в марках были поддельные, и теперь Босс грозится убить Гарьку, если он не устроит ему свидания с Игорем и они как-то не договорятся о перерасчете...
Сначала Игорь послал Синюхина к черту и сказал, что пусть Босс спрашивает с того старика, который оценивал коллекцию, но потом передумал и согласился пойти на свидание с Боссом.
Они встретились в одном из соседних дворов. Босс пришел с приятелем. Приятеля Гарька видел впервые, ни имени, ни фамилии его не знал. Оба были выпивши, но не сильно. С Игорем Босс разговаривал хорошо. Объявил, что про марки Гарька все наврал. А позвал он его потому, что есть дело, совсем другое, не марочное. Тут Босс предложил всем выпить. Бутылку какого-то вина, какого именно, Гарька не разглядел в темноте, они принесли с собой. Игорь пить не стал. Они сами выпили. После этого Босс вывалил все напрямую: де, мол, он занимается посредничеством между коллекционерами, достает редкие марки, помогает людям приобретать старинные монеты, ордена. Дело это небезопасное, но доходное. И вот у него предложение к Игорю: продать ордена и геройскую Звезду отца. Сейчас эти предметы лежат без пользы, а могут украсить чью-то коллекцию, ну, и само собой, Игорь не останется в убытке.
Игорь выслушал Босса и, когда тот замолчал, спросил:
– У тебя все?
– Пока все.
– Не выйдет, – сказал Игорь и хотел уйти.
Босс начал горячиться, схватил Игоря за рукав и стал объяснять, какое выгодное дело он предлагает, что Игорь решительно ничем не рискует, так как весь риск Босс принимает на себя.
– Что ж, тебе лишние деньги не нужны? Такого не бывает. Всем нужны деньги...
– Не выйдет, – снова сказал Игорь, – не хочу.
– Но почему?
– Ты мне не нравишься. Ты падаль. Ты вонючая падаль!
– Да за такие слова знаешь что бывает? – побелел и затрясся Босс.
– Знаю. Ударь меня, падаль. Ударь...
И тогда Босс велел Гарьке:
– А ну двинь его в рыло, Медалист! Не хочу малолетнего трогать...
В этом месте рассказа Гарька начал всхлипывать и долго бормотал что-то совершенно нечленораздельное. Даже видавший виды Фунтовой растерялся и, позабыв об официальном тоне разговора, спросил:
– И ты ударил Игоря?
– А что я мог сделать? Что? Я его не сильно, так, для вида.
Игорь и бровью не повел, даже головы в сторону Синюхина не повернул. Сказал Боссу:
– Я не боюсь тебя, вонючая падаль. Ударь меня. Сам ударь, чтобы мне не переступать предела необходимой обороны. Ударь, падаль, и я буду бить тебя до смерти. За ордена люди умирали, а ты, падаль, хочешь легко жить!.. Ну чего смотришь, ударь...
В конце концов Босс ударил Игоря, и тогда тот кинулся на него как бешеный. Но их было трое, а он один... И Босс подобрал валявшийся на земле железный прут, и... тут их осветили фары...
Фунтовой достал блокнот, шариковую ручку, включил освещение и сказал:
– Все, что вы сейчас рассказали, Синюхин, напишите.
– Понятно, товарищ капитан. Я напишу и тогда?
– И тогда ты пойдешь домой спать...
– А потом?
– Суд решит...
Была уже поздняя ночь, когда Фунтовой, съездив к дежурному по городу, передав свой рапорт и показания Синюхина, вернулся на квартиру Карича.
Никто не спал. Все слонялись из угла в угол как неприкаянные. Комнаты, обычно блестевшие чистотой и обращавшие внимание каждого переступившего порог квартиры Галины Михайловны подчеркнутой аккуратностью, выглядели будто нежилые.
– Ну что головы повесили? – спросил Фунтовой, появляясь в дверях. Малый жив и будет здоров. Подлости не совершил. Чего переживать?
– Все эти дни я как чувствовала, что-то должно случиться... – сказала Галина Михайловна.
– А я даже спрашивала Игашку: все у тебя в порядке? А он говорит все в порядке, – сказала Ирина.
– Теперь-то чего переживать? – сказал Карич. – Что случилось, то случилось. Могло быть хуже.
– Слушаю и поражаюсь! – сказал Фунтовой. – Живой и будет здоровым ваш парень. Может, сегодня в нем человек родился? Вот бы о чем подумали. Не предал, не продал, не струсил!..
БОЛЬШИЕ ПЕРЕМЕНЫ
В воскресенье мы уговорились с Грачевым поехать за щенком.
Случайно от Гоги Цхакая я узнал, что знакомые его близких друзей раздают щенков карликового пуделя. Не продают, а именно раздают! Но, чтобы получить собачку, надо им понравиться. Как сказал Гоги, ссылаясь на слова своих друзей: "Люди они хорошие, но совершенно психические собачатники. И пудель у них какой-то особенный, весь в медалях..."
Еще до этого Грачев говорил, что хочет приобрести собачку.
– Оля растет одна, плохо это; надо, чтобы рядом живая душа была. Пусть девчонка о ком-то заботится.
Ни о какой особо породистой собаке Грачев не мечтал, собирался взять первую попавшуюся, лишь бы не очень большую.
И вот сошлось – Гогины друзья сказали Гоги, он передал мне, я вспомнил о намерении Анатолия Михайловича... В воскресное утро было назначена встреча. Мы уже приближались к дому, когда Грачев сказал:
– Знаете, что мне интереснее всего? Ей-ей, не собачонок! А как откажут хозяева, если я им не понравлюсь? Ну неужели так и скажут: "Вы для нашего щенка не подходите!" А?
– Старайтесь понравиться... Что еще тут посоветовать?
– Попробую. Только не знаю, в какую сторону стараться, не приходилось... а вот вы бы мне собаку доверили?
Квартира, в которую мы попали, оказалась просторной, капитально перестроенной в старом, дореволюционном еще доме. На пороге нас встретила пышная, восточного обличил женщина, по-видимому, хозяйка. Карина Амазасповна спросила:
– Курите?
Грачев сказал, что не курит, и я, сам не знаю почему, видимо, тоже стараясь понравиться хозяйке и не предполагая, что разговор будет слишком продолжительным, вежливо отказался от предложенной пепельницы.
– Очень хорошо. Кто из вас хочет получить щеночка?
Анатолий Михайлович сдержанно поклонился.
"Ну, черт возьми, – подумал я, – как в опере! Откуда только такие манеры? Граф!"
– У вас семья? – обращаясь с этой минуты только к Анатолию Михайловичу, поинтересовалась Карина Амазасповна.
– С вашего позволения, жена и дочь.
– Прекрасно. Вы живете в отдельной квартире?
– В отдельной двухкомнатной квартире на третьем этаже. У нас большой двор при доме. Зеленый, аккуратный...
– Прежде вы держали животных?
– К сожалению, мы долгое время жили в таких условиях, что было не до животных, но мы всегда мечтали...
– Жена работает?
– Работает.
– Девочка учится?
– Дочка еще маленькая, ходит в садик.
– Это хуже...
– Простите, что именно хуже? – осведомился Анатолий Михайлович.
– Вы уйдете утром на работу, жена уйдет, дочка, собачка останется. А пудели очень общительные и плохо переносят одиночество. Они скучают совершенно как люди...
– Но у жены сменная работа, потом я весь день нахожусь буквально в двух шагах от дома и могу заглядывать...
– Кем вы работаете?
– Мастером.
– Мастером, извините, чего?
– По слесарной части.
– Кого же вы учите?
– Мальчишек.
– Чему, простите?
– Главным образом, слесарному делу и чтобы они были людьми.
Казалось, вопросам Карины Амазасповны не будет конца. Она уже успела выяснить, не пьет ли Грачев, какой у него заработок, хорошо ли готовит его жена, не часто ли болеет дочка, есть ли у него родственники за городом... уж и не помню, чего только она не узнала.
Как обрабатывался поток информации в голове дотошной хозяйки, не знаю, но настал какой-то момент, возможно, это была всего лишь крошечная пауза, когда я почувствовал – сейчас разговор переломится. И действительно Карина Амазасповна сказала:
– Ну что ж, вы мне нравитесь, Анатолий Михайлович. Во-первых, вы терпеливый и выдержанный человек, это очень важно; во-вторых, вы человек естественный – у вас на лице написано: а не пошла бы ты к черту, сумасшедшая барынька, но ни к одному вашему слову не придерешься... Как вы думаете, чем я занимаюсь?
– До последнего момента я думал, что состоите при обеспеченном муже, а сейчас засомневался. Скорее всего вы кого-то чему-то учите, въедливость у вас учительская...
– Великолепно! И точно. Я доктор психологии, преподаю в университете... Сейчас... – и она снова вышла.
Мы переглянулись. Грачев был доволен и успел шепнуть:
– Вырвали пса!
И Карина Амазасповна вернулась с черным шерстяным шариком на ладони.
– Вот, пожалуйста, знакомьтесь. Нравится?
Грачев разулыбался и ничего вразумительного сказать не мог. Щенок был действительно прелестный – теплая, живая игрушка...
Примерно еще час Карина Амазасповна инструктировала Анатолия Михайловича, чем можно, нужно и чем нельзя кормить щенка, как купать, выгуливать, укладывать спать... Потом записала адрес и телефон Грачевых, предупредив, что, хотят они или нет, приедет в гости.
– И если он пожалуется, – она погладила щенка, – так и знайте: наживете в моем лице смертельного врага!
В конце концов мы с Анатолием Михайловичем выбрались на улицу.
– Ну, вы довольны? – спросил я Грачева.
– Никогда не думал, что бывают такие человекообразные собачата. Посмотрите, какое осмысленное выражение лица!
– Все, – сказал я, – погиб рыбак! Если вы уже говорите о выражении лица, то нетрудно представить, что будет дальше...
