Текст книги "Портрет механика Кулибина"

Автор книги: Анатолий Лейкин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 11 страниц)

– Князь еще о книгах масонских упоминал.

– Их тоже поищем.

Мы вошли в дом, и Пятериков зажег свечи. Обстановка в комнате была самая простая: деревянная кровать, сундуки, лавки, книжная полка над письменным столом. Злоумышленник подвесил череп к матице потолка на нитке со светляками. Петр оборвал нитку, снял светляков и выбросил их в окно. Череп сунул в захваченную из дому котомку. Туда же последовали две тоненькие масонские книжки, обнаруженные на полке. Заступ лежал на дне сундука под одеждой и бельем. Мастерок мы нашли не сразу, а лишь после того, как я вспомнил, что свет от фонаря задержался у углового окна. Напротив него как раз стоял письменный стол. Инструмент каменщика оказался в его нижнем ящике, среди бумаг и чертежей.

Пока мы искали подброшенные вещи, со всех сторон и даже сверху слышались те же жуткие завывания, скрежет, возня, звуки, похожие на плач ребенка, стоны, крики.

– С ума можно сойти! – не выдержал я. – Страшная все-таки месть у плотников и печников! Неужели от обычных бутылочных горлышек и ящиков с берестой такое?

– А ты как думал? В горлышках ветер завывает, как по покойнику, а от бересты скрежет, стоны и крики!

– Ты-то откуда знаешь?

– Лавочник Антипов по соседству с нами жил. Скупой страшно, зимой снегу со двора не выпросишь! Недоплатил он мастерам, когда новый дом ему возвели, они ему и отомстили. Пришлось тому дом продавать. А новому хозяину мастера открылись. Среди них, кстати, и Авдей был.

– Как же он ныне на такое пошел? Вспоминал ведь ночью, что Кулибин к нему всегда по-доброму относился! В самый последний момент пытался отказаться, правда.

– От водки у него разум совсем помутился. Сам не ведал, что творил! Петр щелкнул пальцами, как будто его осенило. – Пытался отказаться, говоришь? – переспросил он. – Постой, постой... А не попробовать ли нам поговорить с Авдеем? Вдруг он сам покается всенародно в содеянном?

Мастерок и заступ мы забросили на чердак. Когда вышли на крыльцо, уже совсем рассвело, время приближалось к шести часам.

На нижней ступеньке я увидел молоток, все-таки забытый Авдеем. На длинной ручке было выжжено его имя. А рядом с лестницей четко выделялись его следы, впечатались, верно, в землю, когда спрыгнул.

– Теперь не отопрется! – заметил Петр, кладя молоток в котомку рядом с черепом.

6

Толпу у паперти Успенской церкви мы увидели еще издали. В центре ее, теперь уже опираясь на свою клюку, стояла странница Фекла. Указывая свободной рукой на дом Кулибина, она вещала, очевидно, о ночном его посещении и тех бурных событиях, невольными свидетелями которых мы стали. Юродивый Захарка находился тут же и время от времени выкрикивал что-то и гремел веригами, подтверждая ее слова.

Мы подошли ближе, прислушались.

– За грехи наши тяжкие, – вещала странница, шныряя по сторонам колючими глазками, – господь нам суровое испытание посылает!

– С турками, что ли, опять война? – выкрикнули из толпы. – Али с французами?

– Хуже, судари и сударушки, хуже! Ежели даже война какая начнется, до нас ведь не дойдет – далеко! А тут рядом, можно сказать, по-соседству, невидимая брань с дьяволом разгорается!

– С косой придет, – тараща глаза, загремел веригами юродивый, – всех заберет!

– Вот каково страшное явилось Захарушке в кулибинском доме! пояснила странница и снова указала на него рукой. – Подозревала я и раньше, что там нечисто, а нынче ночью и вовсе уверилась!

– Из-за чего же? – спросили из толпы.

– Захарушке ночью яблочек захотелось в саду у механика сорвать, он и зашел туда. Божьему человеку ведь то не зазорно! А там на него бесы накинулись и до смерти напугали!

– Страшная, страшная борода! – затрясся юродивый. – Наслал на Захарушку стражу лютую! Карачун, нетопырь, ведьмино отродье!

– Провидит он, судари и сударушки! От блаженного человека ничего не скроется! Примчался ко мне, сердечный, среди ночи, растолкал и за руку тянет, а сам по-своему что-то лопочет! Отправилась я, конечно, за ним, знаю, что по пустякам не станет среди ночи тревожить, верно, что-то серьезное стряслось! Привел меня к кулибинскому дому Захарушка и показывает: иди, мол, погляди! А сам за калитку ни шагу, уперся – и все тут! Пришлось силком его тянуть! А как приблизились к дому – батюшки светы! – своими глазами увидела, своими ушами услышала, как нечисть поганая шабаш свой справляет!

– Черные, черные, – забормотал Захарка, – прыгают, прыгают, кол-семикол, о полицу лбом!

– Что там было, – перевела Феклуша, – передать невозможно! Стекла в окнах дрожали, дверь ходуном ходила от дьявольской той музыки! Полная луна вчера народилась – вот и разгулялись бесы вовсю! Половицы даже скрипели, видно, захмелела нечисть и вприсядку пустилась! Заглянула я в окошко свят, свят, свят! – кого там только нет: и лешие, и домовые, и кикиморы с русалками, и упыри, и вурдалаки! И у каждого огонек на спине, чтобы друг с другом не столкнулись! Захарушка тоже к окошку приник, так его невидимый кто-то в грудь толкнул, он упал, болезный, и о землю головой расшибся! Бросились мы с ним бежать, а у калитки уже стража выставлена, два страшных черных ефиопа! Закричали мы с ним, испугавшись, стали творить молитву, ею только и спаслись!

В толпе ахали, качали головами, сочувственно поддакивали страннице. Мы с Петром переглянулись, и он пожал плечами, удивляясь, как можно из ничего составить такую нелепицу. Особенно нас позабавило то, как легко мы превратились в черных ефиопов.

– А не прикстилось ли все это тебе, странница Фекла? – раздался вдруг за нашими спинами насмешливый молодой голос – Ночь ведь темная была да ветер сильный.

Я обернулся вместе со всеми и увидел высокого статного ремесленника в кожаном фартуке, с длинными волосами, подвязанными сыромятным ремешком.

– Какое там прикстилось, – живо затараторила Феклуша, – какое там! Присягнуть готова, что нечисто в том доме. Да и святой человек Захарушка ошибиться не мог!

– Святой истинный крест, – тоненьким голоском запел юродивый, вознесу до небес!

– Все слышали? – застучала клюкой о землю Феклуша. – Захарушка каждое мое слово подтверждает!

– Странно, – пожал плечами мастеровой. – Семь лет уже слышу я разговоры, что Кулибин – чернокнижник и колдун, однако ни разу ничем они не подтвердились. А тут вдруг в одну минуту вся нечисть у него в доме собралась!

– Ты, сударь, – обиженно поджала тонкие губы странница, – верно, в ремесленной слободе за рекой живешь?

– Там, – подтвердил мастеровой, – в Кунавино. Кузнец я, поделки свои на базар привез.

– То-то и оно, в Кунавино! – подхватила Фекла. – Разве можно разглядеть что-нибудь оттудова?

– Очень даже можно, – стоял на своем кузнец. – Валы я для его водоходной машины отковывал и убедился, что он никакой не колдун, а всем мастерам мастер!

– Бес ему помогает иных легковерных в соблазн вводить! Вот и ты, кузнец, поддался! А знаешь ли ты, что с помощью своей машины антихристовой измыслил механик бурлаков извести?

– Как это?

– Очень просто! Бес его надоумил колеса мельничные на расшиву поставить! Сам их крутит – бурлаков и не нужно!

– Не бес колеса крутит, а речное стремление! – не выдержал Петр.

– Ишь, еще один умник выискался! – накинулась на него Феклуша. – А ты на мельнице-то бывал хоть раз? Колеса тогда лишь крутятся, когда вода на них сверху падает! Так испокон века повелось! А в воде без посторонней помощи они и с места не сдвинутся! – И снова повернулась к кузнецу: – А то, что свет у механика семь лет ночами горел в его доме, это как? Из Кунавино небось не видно было? То механик золото из камней добывал по примеру колдунов немецких, чтоб с тобой за работу расплачиваться! Рожь в прошлом году по чьей милости не уродилась? Скот нынче весной у нас отчего пал? Тоже механик подстроил, чтобы с судовщиками поквитаться, которые от машины его отказались, разгадав бесовские козни!..

– Наговоры и бабьи сплетни! – пожал плечами кунавинец. – А про месть судовщикам – и вовсе несуразица! Не только ведь у них рожь не уродилась и скот пал!

– Бес хитер, сразу себя не выдаст! Вместе с судовщиками других он наказал для маскировки! А как нечистая сила, осторожность позабыв, в кулибинском доме поселилась, все то наружу и всплыло!

– Насчет нечистой силы тоже еще доказать надо!

– А тут и доказывать нечего! Кто мне с Захарушкой не верит, нынче же ночью может убедиться, что сущую правду говорим!

– Верим вам, Феклуша, верим! Сказывай дальше! – раздались голоса в толпе.

– Мели, Емеля, твоя неделя! – в сердцах воскликнул кунавинец и отошел прочь.

– А еще, судари и сударушки, – продолжала Фекла, – слышала я, механик с новыми еретиками, отступниками от веры, связан! Масоны они прозываются, а по-русски сказать – "вольные каменщики". Из европейских стран к нам проникли. И строят они не дома и не храмы, а прибежище дьяволу в душах людских! Ловят в свои хитросплетенные сети заблудшие души, молятся скелетам да черепам! И не только против веры идут они! Своим идолищам всех стремятся подчинить! Кулибина, говорят, за связи с ними в Петербурге разоблачили и к нам выслали!

– Неправда! – вырвалось у Пятерикова. – Иван Петрович сам пожелал на родину вернуться, чтобы водоходную машину на Волге построить!

– Что-то не слышала я, – злобно зашипела странница, – чтобы столицу по своей воле на такую глухомань, как наша, меняли! Просто царь наш батюшка, Александр Первый, милостив и человеколюбив. Не стал он механика по его вине в Сибирь на каторгу отправлять!

С досады, что не может ответить страннице по-настоящему, Петр тряхнул котомкой, и череп глухо ударился о молоток Авдея. Я сжал локоть товарища, напоминая о том, что необходимо сдерживаться.

– Ну, ничего, – продолжала странница, – недолго ему осталось у нас в свои бесовские игры играть! Отец Иннокентий обещал послезавтра, после воскресной службы, крестный ход к кулибинскому дому повести и изгнать бесов! А самому механику анафему объявят и отлучат от святой церкви!

– Егорий храбрый, – подал голос Захарка, – спасет нашу скотинку от волка хищного, медведя лютого, зверя лукавого!

– Поглядим еще, на чьей стороне будет правда! – шепнул мне Пятериков.

Не сговариваясь, мы выскользнули из толпы. Невдалеке от паперти нас ожидал кунавинский кузнец.

– Не выдержали? – усмехнулся он. – Так я и думал, что не все страннице станут послушно внимать! Как-то надо, ребята, ее околесице отпор дать, защитить механика от клеветы!

– Не волнуйся, – успокоил его Петр. – Мы друзья Кулибина и о том позаботимся! Нынче же, после вечерней службы, приходи к дому Кулибина и убедишься, что от выдумки с нечистой силой не останется и следа!

– В случае чего, – предложил кузнец, – мной располагайте, ребята! Андрей Трофимов меня зовут. В Кунавино Кулибина, почитай, все уважают. Мы его в обиду не дадим, дружно на защиту встанем!

– Знаю, – подтвердил Петр.

– Откуда?

– Ваш кунавинский плотник Федот Дроздов, что у Кулибина в Подновье ныне служит, то же самое говорил.

– Привет Федоту от меня передайте, соседи мы с ним.

– Вечером сам его увидишь. Он тоже у дома Кулибина будет.

На прощание мы обменялись крепкими рукопожатиями.

7

– Дальше так, – сказал Пятериков, когда мы остались одни. – Сейчас я сведу тебя с учителем Орловым, еще одним истинным другом Ивана Петровича, а сам отправлюсь в Подновье предупредить наших. Вернусь я с плотником Федотом. А вы попробуйте Авдея найти и уговорить его покаяться и на глазах у всех штучки свои хитроумные убрать. Так оно даже лучше будет.

Якова Васильевича Орлова, учителя истории и географии Нижегородского народного училища, мы застали у него дома за письменным столом. На худом, изможденном чахоткой лице выделялись огромные глаза, горящие вдохновением. Остатки когда-то пышной шевелюры венчиком вздымались над обширной лысиной.

Петр познакомил нас, коротко рассказал о событиях нынешней ночи, слухах, которые с легкой руки странницы Феклуши уже распространялись по городу.

– Что ж, – кинул перо на стол Орлов, – когда делается сегодняшняя история, вчерашняя может подождать!

С самого начала мне было легко и просто с Яковом Васильевичем. Несмотря на приступы кашля, время от времени мучившие его, он был бодрым и веселым, живо интересовался всем, шутил и заразительно смеялся Феклушиным досужим выдумкам.

Мы отправились к Авдею домой, но там его не оказалось.

– Добрые люди на работу, – в сердцах пожаловалась жена, – а мой – в кабак, бесстыжие его глаза!

– Попробуем его вызволить, – пообещал Яков Васильевич. – Сынишка ваш – один из лучших в классе, нельзя, чтобы отец его подводил!

Женщина улыбнулась сквозь слезы, стала благодарить за заботу...

Мы нашли Авдея на пристани. Босой, в рваных портах и исподней рубахе, искал он глазами знакомых в толпе.

Увидев нас, он бросился к Орлову с распростертыми объятиями.

– Яков Васильич, дорогой, сам бог тебя мне послал! Сделай милость! В доме крошки хлеба нет! Послезавтра деньги большие получу, тут же разочтусь!

– Тридцать сребреников? – уточнил учитель.

– Каких еще сребреников? – опешил Авдей.

– Тех, что испокон веку за предательство платят!

Бледное до того лицо Авдея пошло пятнами.

– Пошто лаешься, Яков Васильич?

– А разве то не предательство, когда ты безвинному человеку великую пакость сотворил?

– Какую такую пакость? – переспросил Авдей, явно затягивая время.

– Эх, Авдей, неужто ты и память вместе с совестью пропил? Ты же только нынче ночью нечистую силу механику Кулибину в дом вселил!

– Свят, свят, свят! – закрестился Авдей. – Знать, и в самом деле он колдун! А вы тогда кто ж такие будете?

– Никакой он не колдун, а мы – не бесы, а друзья Кулибина. По его просьбе рано утром в его дом зашли и все твои художества сразу открыли!

– Почему же мои?

– А то чьи же? Молоток ты свой забыл на крыльце, его ни с каким другим не спутаешь. Имя там твое вырезано.

– Могли и подбросить.

– Ну что ж, раз ты до конца запираться решил, то следы придется вместе с капитаном-исправником сличать.

– Какие следы?

– Там, где ты с лестницы спрыгнул!

Авдей опустил голову, закрыл глаза руками. Просидел он так довольно долго. Мы терпеливо ждали, что будет дальше.

Наконец он отнял ладони от лица, мокрого от слез.

– Ведите в участок, – сказал он. – Меня и самого совесть замучила!

Тут и я вступил в разговор:

– Легко хочешь отделаться, Авдей! По твоей милости уже весь город взбаламутился и над безвинным человеком расправа готовится!

– Расправа? – удивился Авдей.

– Неужто не ведал, что творил? – насупил брови Орлов. – В воскресенье утром крестным ходом собираются к его дому идти и нечистую силу, тобой вселенную, изгонять!

– Как же так? – всплеснул руками Авдей. – Мне объявили, что Кулибину никакого вреда не будет! Или он сам мои каверзы откроет, или я их в субботу ночью уберу.

– Обманули тебя, Авдей, – вздохнул Орлов. – Странница Фекла уж во все колокола о нечистой силе растрезвонила.

– Такого я не хотел. Они обещали, что вреда Кулибину никакого не будет, только проверка...

– Кто они?

– Толком и не знаю. Имен они своих не называли. Разыскали меня так же, как вы сейчас.

– Один совсем небольшого роста? – спросил я.

– Ну да. А ты откуда знаешь?

– Видел однажды вас вместе, – ответил я, имея в виду минувшую ночь.

– Верно, – согласился Авдей. – Он вначале всюду за мной ходил и против Кулибина настраивал! Механик, мол, порчу наводит на соседний скот, засуха из-за него в прошлом году случилась...

– Так же и Фекла говорила, – вспомнил я.

– Что ж тут удивительного! – откликнулся Орлов. – Одна рука Авдея и странницу направляла. – И повернулся к Авдею: – Ты же Кулибина хорошо знаешь. Как же мог такой чепухе поверить?

– Поверишь тут, ежели все о том говорят!

– Кто все?

– На пристани, на базаре, на улице!

– Это еще далеко не все! Да и разве можно чужим умом жить?

– А своим – трудно разобраться. Я ведь неученый, только свое рукомесло и знаю!

– Сына бы своего спросил, Николку! Он бы тебе живо растолковал, кто такой Кулибин!

На Авдея жалко было смотреть. Одна щека дергалась, слезы путались в жидкой нечесаной бороденке.

– Я ведь шибко раскаиваюсь в том, что совершил! Деньги бы те пакостные швырнул в лицо заказчикам! И нечистую силу готов хоть сейчас убрать!

– Убрать ее и наш плотник сможет, – заметил Орлов. – А ты ныне лишь одним можешь свою вину искупить!

– Чем же?

– Всенародным покаянием.

– Согласен, – тяжело вздохнул Авдей. – Когда?

– Нынче же, на вечерней службе в Успенской церкви.

8

Дома у Пятериковых я проспал до пяти часов вечера. А когда проснулся, Петр уже прибыл из Подновья вместе с пожилым и немногословным плотником Федотом Дроздовым. Я закусил на скорую руку и вместе с ними, а также Орловым и Пятериковым-старшим отправился на вечернюю службу.

Храм гудел как растревоженный улей. Вокруг только и говорили о Кулибине. Предполагали, что о нечистой силе в его доме могут объявить сразу же после службы. Пока же все шло своим чередом. Священник читал молебен, а мы внимательно приглядывались к купцам и судовладельцам, стараясь определить, кому из них особенно по душе предстоящее действо.

Яков Васильевич указал на звероподобного, заросшего бородой до самых глаз судовладельца Дранникова.

– Начинал с бурлаков, – шепнул мне, – но недолго в лямке ходил. По слухам, ограбил хозяина и собственное дело открыл. А ныне бурлаков обдирает, как липку! Осетрова ты знаешь. На лису не только мастью, но и повадками похож. Скупает за бесценок гнилую муку и с хорошей смешивает! И вон тот гусь длинношеий с красным носом, Буланов, продувная бестия! Соляного пристава посулами* кормит и себя не обижает: за пуд соли заплатит, а берет – десять. А недостачу приятель его на полую воду списывает: заливает весной магазейны... Эх, друга Чаадаева Якова, друга моего, нет на них!

_______________

* П о с у л – взятка.

– Кто это? – спросил я.

– Литератор покойный, товарищ мой. Одного такого плута, взяточника и казнокрада Прокудина он в книге своей "Дон Педро Прокудуранте, или Наказанный бездельник" вывел. И издал ее, будто перевод с гишпанского неизвестной пьесы Лопе де Вега. То-то шуму наделала та книжка! Прокудину поневоле пришлось с поста директора экономии в отставку выйти.

– Ежели подручные таковы, то что же тогда о главных заговорщиках можно сказать?

– Осетров с компанией крупными аферами занимаются, стотысячные обороты у них!

Тут на нас зашикали со всех сторон, и мы замолчали.

Купцы и судовладельцы, подстриженные под горшок, с бородами-лопатами молились истово, далеко откидывая назад голову и с размаху ударяя в лоб перстами, сложенными в щепоть. Купцы просили удачи в торговых делах, личного благополучия. Особенно громко шептал Дранников, и я отчетливо слышал каждое его слово:

– Не дай пропасть трудам моим напрасно, дай удачи в делах, не разори, не выдай врагам на поругание! Покарай их, нечестивцев, не допусти новой пробы водоходной машины!..

Прислушиваясь к другим невнятным бормотаниям, я старался угадать, сколько еще врагов механика Кулибина или просто заблудших, поверивших страннице Фекле, недобрым словом поминают его, просят кару на его голову? Десять? Двадцать? Пятьдесят?

– Братие прихожане! – приступил к субботней проповеди отец Иннокентий. – Рад видеть я ныне такое многолюдство в храме. Многие беды происходят из того, что пропускаете вы службы, особливо субботние и воскресные! Занимаемся разной тщетой и празднословием, вместо того чтобы миром подумать о том, праведно ли мы живем, не обуяла ли нас гордыня...

– Что же медлит Авдей? – заволновался я. – Ведь священник явно подводит к Кулибину!

– Пора бы! – подтвердил Орлов.

В напряженном ожидании вытянули головы купцы и лавочники.

– Люди добрые! – прерывая священника, раздался вдруг зычный голос Авдея почти от самых дверей. – Дозвольте тотчас же покаяться в неправедном поступке!

И сразу же взорвалась благостная тишина. Прихожане зашумели, задвигались, стараясь увидеть говорящего. Но кое-кто еще раньше узнал его по голосу.

– Да как ты смеешь, плотник Авдюшка, – закричал один из лавочников, прерывать проповедь? Али пьяный ворвался в храм?

– В трезвом уме и здравой памяти, – отчеканил тот, пробираясь к амвону, – хочу я пресечь клевету, возведенную по моей вине на механика Кулибина!

Громкие крики заглушили его голос. Одни требовали, чтобы плотника немедля вывели из храма, другие, напротив, желали выслушать его. Последних было большинство, и как ни старался священник взять сторону купцов и лавочников, противящихся исповеди, в конце концов вынужден был уступить.

– Да, я совершил подлость! – повторил Авдей, выйдя к амвону. – Все уже, верно, слышали о нечистой силе в доме Кулибина. Так вот, это я вселил ее туда. Враги задумали опорочить его. Вот и уговорили меня совершить пакость хорошему человеку.

Последние его слова утонули в сильном шуме.

– Враки это! – выкрикнул кто-то из лавочников. – Кулибин его подговорил!

– Неправда! – снова загремел голос Авдея. – Никто меня не подговаривал. Это совесть во мне заговорила! Все желающие могут посмотреть, как я все хитрые штуки свои убирать стану! Поставил я их по заказу, а странницу Феклу нарочно направили туда, чтобы слухи по городу распустить!

– Коли так – назови заказчиков! – выкрикнули из толпы.

– В том-то и дело, что не могу! Они ведь сами ко мне не пришли, холопов своих направили. Думаю только, что здесь они и слова, обращенные к ним, слышат. Только вряд ли покаются они так же, как я. Яко тати в нощи привыкли поступать...

– Что же это такое делается? – растерянно поворачивался во все стороны Дранников, ища у соседей сочувствий. – Какой-то грязный плотник храм в торжище превратил! До чего дожили! Отец Иннокентий, вразуми нечестивца, иначе мы его сами капитан-исправнику сдадим!

От дверей, где стоял народ попроще, неслось возмущенное:

– Пусть говорит! Не имеете права на исповеди рот затыкать! Самих аршинников, обирал проклятых, привлечь бы к ответу, они небось все и подстроили!

Пришедший в себя отец Иннокентий угрожающе поднял крест:

– Прокляну, нечестивцы! Не позволю храм в ярмарку превращать! А за тяжкий грех, безобразие, учиненное в храме плотником Авдеем, налагаю на него епитимью*, отлучаю от святого причастия на год!

_______________

* Е п и т и м ь я – наказание, налагаемое духовным лицом на кающегося грешника.

Авдей выслушал приговор, помедлил немножко, повернулся и направился к выходу. Прихожане расступались перед ним, давая дорогу. Кто-то крикнул:

– Считай, Авдей, что искупил ты тяжкую вину всенародным покаянием!

Он поклонился в ту сторону, ответил:

– Спасибо, люди, что отпускаете мне тяжкий грех! Нечистую силу я тотчас же убирать отправляюсь, духа ее там не останется, можете проверить! И капли вина больше в рот не возьму.

Через минуту в храме вновь установилась тишина, и отец Иннокентий закончил прерванную проповедь.

Оживленно обсуждая происшествие, народ повалил к выходу. Вслед за Авдеем к дому Кулибина отправилась немалая толпа. Однако богатые купцы, судовщики и лавочники предпочли не присутствовать при разоблачении. Странницы Феклы и юродивого Захарки тоже не было вместе со всеми.

Зато Андрей Трофимов вместе с другими ремесленниками из Кунавино уже дежурил здесь.

Узнав от нас о последних событиях, кузнец крикнул своим:

– Прищемил, ребята, Авдей длинный нос страннице, чтобы не в свои дела не встревала! А плотник пусть к нам, в Кунавино, переселяется, мы его в обиду не дадим!

9

Сразу же после того, как Авдей убрал на глазах у всех ящички с берестой и бутылочные горлышки, мы с учителем Орловым поспешили в Подновье, чтобы поскорее сообщить своим о последних событиях. А по дороге я попытался разрешить противоречие, которое не давало мне покоя.

– Яков Васильич, – спросил я, – когда-то вы писали стихи и рассказывали ученикам о человеке, который прославил Нижний Новгород. Но не было ли ошибкой его возвращение в родной город? Не стала бы счастливей судьба водоходной машины в Петербурге? И почему не поддержали ныне в столице своего когда-то знаменитого механика?

Мой спутник ответил далеко не сразу:

– Нелегкий, сударь, вы вопрос поставили, не знаю, как к нему и подступиться! Сам над ним долго размышлял, да так и не нашел исчерпывающего ответа. Ну что ж, попробуем вместе разобраться...

Разумеется, рассуждал в основном Яков Васильевич, а я внимательно слушал, стараясь запомнить каждое слово.

Жизнь Кулибина в Петербурге сложилась вовсе не так благополучно, как представляется по записям в его тетради. Сделал он действительно поразительно много, заслужил похвалу лучших мировых ученых и знаменитых соотечественников, порой пользовался снисходительной благосклонностью знатных вельмож и самой царицы, но тем не менее ни одно из его значительных изобретений так и не было осуществлено на практике, не нашло широкого применения. В том и состояла трагедия изобретателя, что он "определил все свои мысли на создание казне и обществу полезных машин", и они получали самую высокую оценку у специалистов, но дальше чертежей и моделей дело не шло.

Модель арочного деревянного моста через Неву блестяще выдержала испытание, а затем многие годы простояла во дворе Академии наук и наконец была убрана с глаз долой, в укромный уголок сада Таврического дворца. Фонарь-отражатель, усиливающий силу света почти в пятьсот раз, стал одно время модным в столице, освещал подъезды к домам богатых вельмож, устанавливался на их кареты. Однако так и не был применен для освещения различных мануфактур и фабрик, городских улиц и площадей, не устанавливался в морских маяках, как предлагал Кулибин. Модель оптического телеграфа была показана императору Павлу I, одобрена им и заняла место в Кунсткамере, где уже находились несколько других его моделей. Наконец, водоходная машина, которую Кулибин считал из всех своих изобретений "пользою государству преимущественнее и в осуществлении против других несравненно выгоднее", также получила одобрение Адмиралтейств-коллегии еще в 1782 году и была после того напрочь забыта.

Высокопоставленные чиновники в различных ведомствах, от которых зависела судьба его изобретений, неизменно разводили руками и отвечали: "Нет средств!"

"Да есть же, есть средства! – хотелось крикнуть Кулибину. – На устройство одного только пышного придворного празднества затрачивается столько денег, сколько нужно для возведения того же арочного моста через Неву! А устраиваются такие балы каждую неделю!"

Но разве скажешь такое вслух? И без того на него косятся знатные вельможи, чьи частые балы он отказывался украшать своими знаменитыми иллюминациями и фейерверками! Ох уж эти забавы большого света! Сколько его драгоценного времени потрачено на них зря! Ближайшим сподвижникам Екатерины II, братьям Орловым, Потемкину, Нарышкину и другим, общим числом до двух десятков, отказать не было возможности, вынужден был выполнять их прихоти!

Медаль, пожалованная ему императрицей, дающая право входа во дворец, также дорого обошлась ему! Екатерина II постоянно отвлекала Кулибина от работы над важными изобретениями различными мелкими просьбами-приказами. То надо игрушки наследнику престола, а затем и внукам, то починить часы или еще какой-нибудь хитрый механизм, то создать новые удобства для обитателей дворца: осветить темные коридоры, придумать, как открывать и закрывать высокие окна без помощи лестницы, соорудить подъемное кресло на второй этаж для тучнеющей императрицы...

И на все требовалось время, много времени! Порой на полях своих чертежей он рисовал песочные часы, сокрушаясь о том, сколько времени потрачено напрасно! А сколько его еще осталось? Надо торопиться! Ведь жизнь так коротка!

Время для Кулибина было всегда дороже денег! Сберегая его, он упорно отказывался извлекать выгоду даже из своих получивших всеобщее признание изобретений. Стоило только наладить массовый выпуск фонарей-отражателей, пользовавшихся одно время огромным спросом, можно было бы вместе с семьей безбедно существовать до конца жизни. Кулибин распорядился по-иному. Решил, что ревербер и без него дальше проживет, опубликовал его чертежи и уступил, причем безвозмездно, заказы другим мастерам.

И так он поступал всегда: выпускал синицу из рук, пытаясь поймать журавля в небе! Он не задумываясь вкладывал свои деньги во многие изобретения, да почитай, что во все! Покупал на них дорогие инструменты и материалы, платил вольнонаемным работным людям, тратил все свое время на бесконечные опыты! И снова достаток в доме сменялся долгами, которые росли, как снежный ком с горы!

Он мог жить припеваючи, оставаясь только придворным механиком, украшателем празднеств, развлекателем великих князей. Ему не раз предлагали это. Но подобная жизнь была немыслима для него! Он стремился творить, изобретать что-то новое прежде всего ради блага отечества, общественной пользы! Во имя этого отказался даже от дворянства, не желая менять свой образ жизни в угоду двору.

– Иные дворяне, – как-то заметил он, – при дворце добровольными шутами стали, чтобы получать богатые подачки, а я мастеровой и не желаю шутом в дворянском платье выступать!

Да, судьба изобретателя Кулибина и в столице не сложилась счастливо. Любимым делом он мог заниматься лишь урывками, пока сильные мира сего, не считаясь с его талантом и призванием, не отвлекали его по пустякам. Иван Петрович рвался на Волгу, надеясь, что там ему будет дышать вольнее и он сможет целиком посвятить себя главному делу.

Давнишнюю свою мечту о возвращении в Нижний Новгород для построения пробного водоходного судна Кулибин смог осуществить лишь в 1801 году, после того как новый царь Александр I направил указ Сенату о принятии и рассмотрении "прожектов всякого рода, к государственной пользе служащих". Лишь после этого прошение Кулибина, лежавшее без движения несколько лет, было удовлетворено. Он обязывался вести огромную работу один, на свой страх и риск и собственные средства. Для этого царь распорядился выдать ему пенсию на шесть лет вперед, погасить его старые долги из государственной казны. Накопилось их – ни много ни мало – шесть тысяч рублей. Но этим все и ограничилось.

– Как видишь, – закончил Яков Васильевич, – снова – в который уже раз! – начинать ему пришлось, по существу, заново. Он надеялся на помощь нижегородских купцов, но ее не последовало. О старых его заслугах перед отечеством уже успели забыть даже в Петербурге. К тому же, как ты уже знаешь, сам того, возможно, не подозревая, он прищемил любимый мозоль купцов-толстосумов и помещиков, наживающихся на бурлаках...

10

В этот раз дверь открыл сам Кулибин, невысокий крепкий старик, большеголовый, с правильными чертами лица, белыми, подстриженными в кружок волосами и седой бородой. Однако голубые глаза блестели молодо и ощущение силы исходило от всей его коренастой фигуры, широких плеч, тяжелых, натруженных рук.