Текст книги "Портрет механика Кулибина"

Автор книги: Анатолий Лейкин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 11 страниц)

_______________

* Р ы б н я – Рыбинск; ныне город Андропов.

О таком наказании я мог только мечтать! Как бы там ни было, но в бурлаках я скорее дам знать о заговоре, чем во дворце у князя! Тем более дорога в Рыбинск лежит через Подновье и Нижний Новгород...

ЧАСТЬ II

1

Сразу же после объяснения с князем на конюшне мне всыпали тридцать горячих. Кнутобои в присутствии князя старались вовсю! К концу экзекуции я потерял сознание и очнулся уже в "съезжей" – холодной избе с крошечным окошком, где выдерживали на хлебе и воде провинившуюся дворню.

Спину по-прежнему жгло, но уже не так сильно, как раньше. Надо мной стоял Степан-шорник и широченными ладонями втирал какое-то снадобье, утоляющее боль. Когда я пришел в себя, его добродушное скуластое лицо осветила детская улыбка.

– Полегчало?

– Вроде да.

– Не может не полегчать! Моя Глаша все травы знает. У бабки-знахарки врачевать выучилась.

– А как же ей удалось передать сюда мазь?

– Дак я заранее взял. Мы так и думали, что князь беспременно выпорет меня, как о женитьбе попрошу.

– И все-таки подставил спину?

– А куда денешься? Жить друг без друга не сможем! Надежду мы имели, что попервоначалу выпорет, а затем разрешит свадьбу сыграть. Однако волчья сыть, травяной мешок! – не по-нашему вышло! Князь уж являлся сюда, пока ты в беспамятстве был. Цирюльника Ваньку Каина помиловал. Мне же и вовсе запретил о Глаше думать. Велел, чтоб за путину выкинул я ее из головы. А главное, Яшке-псарю он ее уже посулил. Какую-то важную услугу тот должен вскорости оказать князю...

"Уж не участвовать ли в налете на водоходное судно?" – мелькнула догадка.

– Неужто подчинитесь? – спросил я вслух.

– Никогда! – задохнулся Степан. – И Глаша сказывала, что лучше руки на себя наложит, чем за другого пойдет.

– Тогда не медли, Степан, и на милость князя не рассчитывай. Не отменит он своего решения. Из путины тебе бежать надобно и Глашу выручать, иначе поздно будет! Я еще раньше случайно услышал, что князь судьбой вашей распорядился: и твоей, и Глашиной...

Я вкратце пересказал утренний разговор князя с цирюльником Ионой. Степан опустился на лавку, понурил голову, бессильно уронил тяжелые рабочие руки.

– Спасибо, друг, – сказал наконец, – что просветил меня. Без тебя и впрямь могла бы беда случиться! А коли князь всерьез так распорядился, придется побег ускорить!

– Меня возьмешь за компанию?

– Что, невмоготу у князя оставаться?

– И это тоже. Однако и другая причина имеется.

– По матушке стосковался?

– А ты откуда знаешь?

– Земля слухами полнится. Ну что ж, давай вместях держаться, коли судьба у нас одна. Тебя-то за что – в бурлаки?

– Изобразил князя змеем огнедышащим с тремя головами, а лист тот на видном месте забыл.

– Тогда повезло тебе еще, что бурлацкой лямкой отделался, а не каторжным клеймом! Только мой тебе совет: вдругорядь не рискуй головой! Я понимаю, что тебе с матушкой свидеться не терпится. Однако потерпи лучше еще пару месяцев, коли уж шесть лет ждал. За побег из путины князь не помилует.

– Но ты же решился на это!

– У меня, брат, иного выхода нет! Или пан, или пропал!

После недолгих колебаний я решил до конца довериться Степану.

– Понимаешь, – начал я, – у меня еще одно дело спешное. Хороших людей надо предупредить об опасности.

– Князь что-то дурное замыслил?

– Он. Вместе с купцами богатыми.

Я поведал Степану о заговоре против Кулибина и Желудкова и о своей догадке, какого рода услуга может потребоваться от Яшки-псаря.

Он слушал внимательно, сжимал кулаки от негодования, а в конце и вовсе не выдержал:

– Ах ты волчья сыть, травяной мешок! И как только земли таких злодеев носит! – Помолчал немного, вздохнул и добавил: – Утечь из путины почти невозможно, особенно вдвоем. Там за нами дозор круглосуточный установят. Чуть что, караульный всех подымет по тревоге! Однако мы с Глашей, кажись, один хитрый способ придумали...

– Вы что же, – удивился я, – предвидели и то, что тебя князь в путину упечет?

– В крепостной неволе всего ожидать можно. А о путине мы еще раньше прикидывали. Так вот, наш секретный способ я, пожалуй, уступлю тебе. Твое дело еще более спешное.

– А ты?

– А я и так сбегу, следом за тобой. Незримой ниточкой мы теперь с тобой связаны. Яшку-псаря князь и взаправду может в налетчики определить! Так что друг другу мы и поможем!

– Нет, Степан, такой жертвы я принять от тебя не могу. Воспользуйся сам своим способом, только предупреди механика с судовщиком о заговоре. Много времени это у тебя не займет.

– А никакой жертвы нет, – возразил Степан. – Я ведь все равно так или иначе сбегу! А память у меня вовсе не такая крепкая. С лошадьми ведь о многом не поговоришь! Запутаюсь еще, упущу что-то важное. Да и с матушкой ты когда-то еще свидишься! Так что беги первым, не сомневайся!

– Не знаю, как и благодарить тебя!

– Полно тебе жалостливые слова говорить. Слушай лучше меня со вниманием. Холерным больным прикинешься, сами же по дороге тебя и оставят. Сможешь?

– А как?

Степан достал из-за пазухи кисет, расшитый серебряными нитями, высыпал его содержимое на ладонь.

– Здесь мухомор сушеный и ягода черника. Гриб надо накануне, часа за два съесть, от него жар поднимется и вывернет всего наизнанку. А ягодой заранее пятна обозначить на руках и ногах.

– А вдруг догадаются?

– Могут, конечно, – развел руками Степан. – Только вряд ли кому такое на ум придет! Возьми и спрячь подальше!

– Ты для меня как брат теперь, Степан!

– Ну, так давай тогда взаправду назваными братьями станем.

Степан достал откуда-то из-за пазухи булавку, слегка поцарапал себе ладонь, передал мне. Я сделал то же самое, и мы смешали кровь в крепком рукопожатии...

2

– Вот за этим, – Извольский указал на меня старосте нашей артели, следи особо. Живописцев у меня немного, за их обучение большие деньги плачены. Да и за иных шкурой ответишь!

– Небось у меня не сбегут! – осклабился тот и погрозил всем пудовым кулаком. – Чуть что – сразу в зубы!

Никто из тридцати человек, одетых в одинаковые серые холстинные порты и рубахи, обутых в лапти и онучи*, с тощими котомками за спиной, возражать не стал. Только Степан незаметно толкнул меня в бок и шепнул на ухо: "Слепой сказал, посмотрим..."

_______________

* О н у ч и – обмотки.

– Ну, ребятушки, с богом! – напутствовал нас Извольский. Потрудитесь хорошенько, и я вас не забуду!

– Как же! – тихонько откликнулся сосед слева. – Не забыл волк овечку!.. В прошлый раз с путины аккурат на барщину угодили!

– Федька! – стараясь отличиться перед князем, взревел староста. Запевай начальную! А вы, бурлачки, подхватите! Пока до пристани дойдем, чтоб выучили!

Бывалый сосед вышел вперед и затянул молодым сильным голосом:

– Пойдет! Нейдет!

Ау! Да – ух!

Пошли да повели!

Правой-левой заступи!

И, ускоряя шаг, зачастил веселее:

– Вот пошел-таки, пошел,

Ох, пошел да и пошел!

Он и ходом, ходом, ходом,

Ходом на ходу пошел!

Припев подхватили с азартом и зашагали веселее.

– Радуйтесь пока, ребята, – крикнул запевала, – в путине некогда будет!

– Федька! – пригрозил староста. – Смотри у меня! Не смущай новиков, а то сам заплачешь до времени!

Дошагали до пристани быстро, меньше чем за час. За полверсты от нее, вверх по течению, стояла на якоре наша расшива. К вбитому на берегу колышку был примотан конец бурлацкой бичевы*, а другой высоко над водой поднимался к вершине мачты.

_______________

* Б и ч е в а – принятое у бурлаков название толстого каната.

– Вона она, родимая! – пошутил Федор. – Кормилица и поилица наша! Потягаем ее за путину всласть, к концу – еле на ногах держаться будем!

Староста подлетел к балагуру и отвесил ему полновесную затрещину:

– Сказано было, не нуди!

Федор сплюнул под ноги:

– Ишь, зверь лютый, цепной пес! Посмотрим еще, кто кого!

У прикола, покуривая короткие глиняные трубочки и дожидаясь нас, стояли вольнонаемные бурлаки – другая половина общей артели. Увидев нас еще издали, они засвистели, заулюлюкали:

– Смотри, ребята, овечки к нам пожаловали! Маля, маля, маля! А тощи до чего, как бы их самих вместе с расшивой тащить не пришлось!

– Это они про нас? – спросил я у Федора.

– А то про кого же? – криво усмехнулся он. – Видел, как овцы от всего шарахаются? Вот и мы так же! Старосте и то сдачи не можем дать!

И, видимо вспомнив недавнюю затрещину, в сердцах махнул рукой.

А кудрявый парень из вольных продолжал потешать товарищей:

– Шерстью обросли овечки, стричь их давно пора! Али оставим им бороды – дорогу подметать?

Оброчные отворачивались, прятали глаза, смущенно покашливали. Даже староста, чья дремучая смоляная борода вызывала больше всего насмешек, не решился оборвать весельчака из другого лагеря. А там так и покатывались со смеху:

– Ай да Кудряш! Завернет так завернет! Недаром медведя водил по ярмаркам! Овечкам и крыть нечем!

Первым не выдержал Степан. Он шагнул вперед и закричал в ответ:

– Что ж вы, голь перекатная, ржете, как жеребцы? Сами ведь – волчья сыть, травяные мешки!

В стане вольных не сразу пришли в себя от удивления.

– Повтори, что сказал! – потребовал Кудряш.

– Что слышал!

– Возьми слова обратно, не то худо будет!

– Насчет тебя – могу. Не волчья ты сыть, а медвежья!

Теперь уже смеялись мы. Но недолго. Кудряш, а за ним еще двое вольных, засучивая на бегу рукава, спешили к нам. Не сговариваясь, мы с Федором встали рядом со Степаном.

Вольные остановились в двух шагах от нас. По правую руку от Кудряша стоял могучий детина с перебитым носом, на полголовы выше всех, и, усмехаясь, гнул в руках железную подкову, как бы предупреждая нас, что он один может разметать всех троих. Слева держался бурлак с обваренными когда-то давно кистями рук.

– Последний раз, – пригрозил Кудряш Степану, – прошу, возьми обидные слова назад!

Я обернулся к нашим, взывая о помощи. Оброчные смущенно отводили глаза в сторону.

– Возьми и ты, – не отступал Степан, – тогда и за мной не станет.

– Так и быть, – засмеялся Кудряш. – Они, – кивнул в сторону крепостной артели, – овцы безрогие, а вы, трое, с рогами. Но мы их живо обломаем!

– Князь Извольский, – заметил Степан, – нас ломал, да не сломал! Попробуйте, авось у вас лучше получится!

Сжав кулаки, Кудряш шагнул было вперед, однако негромкий голос из лагеря вольных остановил его:

– Погоди, Борис, не петушись! Пущай ребята доскажут, как их князь ломал!

Не сговариваясь, мы со Степаном завернули рубахи и повернулись к нападавшим истерзанными спинами.

– Ого! – с уважением отозвался тот же голос – Крепко же вам досталось! Почти так же, как мне когда-то от моего барина!

Говоривший, крепкий старик, весь будто высеченный из скалы, успел подойти к нам и тоже обнажил широченную спину, исполосованную застарелыми багрово-синими рубцами.

– Пятьдесят горячих, – пояснил с горькой усмешкой, – назначил мне помещик за то, что жалобу от всего мира* на старосту-притеснителя составил и в город ему послал. К тому же и в рекруты вне очереди попал, за то, что шибко грамотный. Пятнадцатью годами солдатской службы, кроме розог, расплачивался за то письмо. Почитай, столько же в бурлацкой лямке хожу, а до сих пор справедливость превыше всего почитаю и строптивых, тех, кто за нее горой стоит, люблю!

_______________

* М и р – в данном случае: деревенская община.

– Никанор Ерофеич – "дядька" у нас, – пояснил Кудряш. – Старшой, значит. Как нас рассудит, так и будет.

– Для своих – просто Ерофеич, – дополнил старшой. – А вас троих я сразу своими признаю.

Он легонько подтолкнул к нам Кудряша.

– Возьми первый назад обидные слова!

– Извиняйте, ребята, на худом слове, – поклонился в нашу сторону Кудряш, – ошибка получилась, не знал, что вас в наказание послали в бурлаки!

– Тогда, – отозвался Степан, – и мы прощения просим.

Ерофеич одобрительно улыбнулся, похлопал каждого из нас по плечу.

– Молодцы, что постоять за себя не побоялись! Однако отчаянные вы! Положим, с Кудряшом и Соленым могли бы еще потягаться. А с Подковой что бы делать стали? Он ведь в кузне, как говорится, руки себе отковал железные!

Бывший кузнец достал из кармана пятак, согнул его пополам и протянул Степану:

– Возьми-ка на память!

– Ну и силища! – восхитился Федор.

– А ты думал! – заметил Кудряш. – Подкову на Волге, почитай, вся вольница знает!

Прежде чем сунуть монетку в карман, Степан подбросил ее в воздух, восхищенно поцокал языком. Затем взялся большими пальцами за края и разогнул ее.

– Мы ведь тоже, – подмигнул Кудряшу, – не лыком шиты! И, ежели понадобится, постоять за себя сумеем!

3

Выясняя отношения, мы и не заметили, как среди бурлаков появились хозяин расшивы, кормщик и два водолива. С расшивы они привезли мешок муки и пустой бочонок. Бурлаки сразу же сгрудились вокруг них.

– Тише, ребята, – покрывая общий шум, пробасил кормщик с широкой, как лопата, бородой. – Прежде чем отправиться, хозяин Данила Захарыч Осетров желает вам слово сказать.

Неказистый и рыжий, как и отец, однако, в отличие от него, щегольски одетый в алую шелковую рубаху, подпоясанную кушаком, высокую мерлушковую шапку, Осетров-младший, опершись на плечо кормщика, поднялся на бочку.

– Осетровы, – выкрикнул он, – по пустякам говорить не любят, время ныне дорого! Фамилия наша по всей Волге известная. Ежели с душой потрудитесь, не обижу, свое получите сполна! Но и спуска никому не дам, коли нарушите ряду! Выслушайте ее еще раз со вниманием, больше повторять не стану.

Он помахал свернутой в трубочку бумагой над головой, развернул ее и стал читать, время от времени останавливаясь и буравя толпу колючими глазками:

– Идти нам от села Лыскова до Рыбни со всяким в пути поспешанием, кормщикам и водоливам во всем быть послушным: в тяге бичевою, завозом и другим волжским ходом. А ежели судно в песок или в гряду убьет, или станет оно на камень или мель, то нам, бурлакам, снимать его и выводить на большую воду денно и нощно. А буде без перегрузки клади выручить его нельзя, то перегружать, сколько бы крат ни было, в счет общего расчета.

– Стой, хозяин, – вскричал Ерофеич, – безденежно перегружать кладь уговора не было!

– А чьи кресты на ряде стоят? – живо обернулся к нему Осетров.

– Так ты же нам вчера бумагу не читал, а лишь своими словами пересказывал! Мы тебе и доверились!

– Верно, Ерофеич! Не слыхали мы ничего такого! – поддержали "дядьку" вольные бурлаки.

– Спали вчера, видно, крепко, – возразил судовщик, – вот и вылетело из головы! А объявлял я вам о том при кормщике, верно, Нилыч?

– Был такой разговор, – прогудел тот, поглаживая бороду.

– Лопни твои бесстыжие глаза, кормщик! – вступил в пререкания Соленый. – Я ведь при беседе состоял, но слов таких о безденежных перегрузках что-то не упомню! А толковали мы лишь о том, чтобы их вовсе избежать!

– Полайся у меня еще, Соленый! – погрозил кулаком Нилыч. – Живо на свои варницы угодишь!

– Эх ты, – махнул бурлак обожженной рукой, – а я-то тебя вчера за человека принял, душу открыл!

– Ты, кормщик, нам не грози! – возвысил голос Ерофеич. – Мы ведь друг за друга стоим! Обидишь одного, мы котомки за спины – и айда! Только нас и видели!

– Паспорта-то ваши у меня! – напомнил Осетров.

– Заберем!

– А я не отдам, пока задаток не вернете и неустойку не уплатите!

– Что ж, обойдемся без них! Только тогда уж не обессудь, судно твое разнесем в щепки!

– Ладно, ребята, – пошел на попятную Осетров, – полно зубатиться! Должно, вчера мы друг друга не так поняли. Попробуем перегрузок вовсе не допущать! Ну а коли случится все-таки, кладу пятнадцать копеек в сутки на человека!

– Клади, как у всех положено – двадцать!

– Стоит ли из-за пятачка ссориться, ребята? Я и так вам уступил! Дослушайте ряду сначала!

– Читай! – закричали со всех сторон.

Голоса спорщиков утонули в общем шуме.

– Коли появится в судне течь, – продолжал Осетров, – то водоливам помогать денно и нощно, мешки с мукой перетаскивать на сухое место, отыскивать течь и зачинять. В случае же бедствия от внезапной бури, удара о скалы или проломления на карге* бурлакам стараться судно всеми силами отливать и до гибели не допущать. Труд во спасение судна, – добавил от себя, – коли такой понадобится, оплачиваю также из расчета пятнадцать копеек.

_______________

* К а р г а – затопленная коряга.

– Мы жизнью рискуем, – пробасил Подкова, – а ты пятаки жилишь!

– Не допустите бедствия, – возразил Осетров, – вам же выгода будет! Я ведь тоже немалым капиталом рискую! Поможете его сохранить – еще по копейке добавлю.

Осетров спрыгнул с бочки, но его место тут же занял кормщик.

– Согласны, ребята? – крикнул он.

– Согласны! – поддержали неуверенно некоторые.

– Эх, – рванул с досады рубаху на груди Соленый. – Как малых ребят, дважды обвел нас купец вокруг пальца.

Вдруг кто-то сзади тронул меня за плечо.

Я обернулся и увидел... Егора Пантелеева, одетого, как все бурлаки, в холщовые порты, посконную рубаху, обутого в лапти.

– Егор! – бросился я к нему. – Какими судьбами? Ты же...

– Молчи, – оборвал он меня на полуслове. – Тут не спрашивают, кто ты и откуда. И жалеть меня не нужно!

Он взял меня за локоть, отвел в сторону.

– Вершники князя, – шепнул на ухо, – за мной следили и кольцо, княгинин подарок, отобрали. Уж не знаю, по своей ли воле, или по наущению князя. Так что я теперь такой же бурлак, как и все. И о моем прошлом молчок. Ты-то как здесь? Снова по заданию князя?

Я коротко сообщил Егору, что случилось со мной. Он посочувствовал мне, особенно тому, что надолго откладывается мое свидание с матушкой.

– И я, – развел руками, – как назло, в скором времени не смогу ей передать записку. Правда, о ее здравии ты у нашего судовщика можешь справиться.

– Станет ли он со мной говорить? К тому же, Егор, надеюсь я все-таки матушку вскорости сам повидать.

– Бежать думаешь? – присвистнул Егор. – Для оброчного, слышал я, то почти немыслимое дело! Головой поплатишься! Потерпи лучше еще маленько.

– Еще одно неотложное дело у меня, Егор!

– Какое же?

– Добрых людей уберечь от беды. Князь с купцами богатыми замыслили против них недоброе.

– Против кого же? Вдруг тоже знаю?

– Наверняка знаешь, – на миг заколебался я, можно ли вполне довериться Егору.

– А ты меня не бойся! – догадался он о моих сомнениях. – Я язык за зубами держать умею. Промеж нас останется. Да и князю Извольскому я ныне лютый враг! Так что не беспокойся.

"На всякий случай, – мелькнуло в голове, – надобно, чтобы еще кто-то, кроме меня и Степана, знал о заговоре. А Егор – вольный, ежели нам все-таки не удастся бежать, он предупредит Кулибина и Желудкова..."

– Против механика Кулибина заговор составлен подлыми людьми.

– Вот те раз! – удивился Егор. – Кто же Кулибина не знает! Дошло до меня, что он снова водоходную свою машину опробовать решил. С одним знакомцем моим, Сергеем Желудковым, в Подновье к путине готовятся!

– Против машины они и ополчились! Любой ценой погубить ее стремятся!

Егор притянул меня к себе, нетерпеливо заглянул в глаза.

– Что же они задумали?

– Вначале помешать в путину выйти. Нечистую силу в дом механика поселить. А ежели не удастся – напасть на них по пути!

– Напасть? – задохнулся от гнева Пантелеев. – Ах, обиралы проклятые! С них ведь станется! Да ты откуда знаешь?

– Подслушал случайно. Потому и бежать должен, чтобы порушить заговор.

– Бежать тебе – то почти немыслимое дело! – повторил Егор. – Тсс, идет к нам кто-то! Вечером обсудим!

Я обернулся и увидел Степана.

– Вот ты где, Лександра! – обрадовался он. – А я тебя обыскался! Айда к бичеве, коли уж попали в бурлаки!

Я познакомил их с Егором, и мы втроем отправились туда, где уже строились по росту и силе бурлаки.

4

Бичеву отмотали от колышка, и бурлаки, разобравшись по росту и силе, стали прилаживать к ней лямки. Кудряш, за которым меня поставили, показал, как надо впрягаться: надевать лямку через голову на грудь и оба плеча. Спина еще не зажила, и от прикосновения грубых ремней я поморщился. Кудряш снял рубашку, свернул ее в несколько раз и протянул мне.

– Подложи под лямки!

Гремя цепью, на расшиву втянули черную громадину якоря.

– Ну что, ребята, – обернулся к нам Ерофеич, – раскачаем березу, разваляем зелену! Эй, запевалы, – начальную!

Кудряш и Федор в два голоса затянули знакомую:

– Нейдет! Пойдет!

Ау! Да – ух!

Раскачиваясь в такт песне, бывалые бурлаки налегли грудью на лямку. Новички последовали их примеру.

Сдвинуть расшиву с места оказалось не так легко, как я предполагал. От натуги перехватило дыхание, перед глазами поплыли красные круги, гулко заколотилось сердце. Скрипела мачта, но судно не поддавалось, будто оно находилось не на плаву, а на земле, с такой силой напирало на него течение.

– Шагай за двух,

А то за трех!

Ау! Да – ох!

Новые слова песни звучали как команда.

Только через полминуты мы одолели силу течения, сделали первый, самый важный шаг. Двинулись вперед особым бурлацким способом, выставляя правую ногу и подтягивая к ней левую.

– Быстро стронулись, ребята! – порадовался Кудряш. – Держи теперь ногу, не отставай!

Чтобы вытягивать ноги из вязкого песка, требовалось немалое усилие, и уже через час у меня не только саднило спину и натертую лямкой грудь, но и сильно болели икры. Однако, глядя на других, я не стал особенно тревожиться об этом, подумал, что ноги привыкнут и до судорог не дойдет.

Мои соседи шагали сосредоточенно, берегли силы и не разговаривали между собой, лишь изредка перебрасывались короткими фразами. Я не стал нарушать установленный порядок, хотя мне о многом хотелось расспросить Кудряша. Приноровившись через какое-то время к бурлацкому шагу, я смог даже полюбоваться противоположным заволжским берегом. Мы как раз проходили осередок, остров, образованный двумя рукавами Керженца, впадавшими в Волгу. Зрелище было необыкновенное: молоденькие елочки, будто взявшись за руки, сбегали с угоров прямо к воде...

"Вернемся домой – нарисуешь!" – вспомнил я матушкины слова. Как давно это было! И где теперь матушка, где дом? А керженские елочки я обязательно нарисую и подарю на память матушке. Пусть знает, что не склонился ее сын под ударами жестокой судьбы, не разучился чтить красоту!

И тут же мои мысли приняли другое направление. До встречи с матушкой мне предстоит круто изменить свою жизнь, совершить, как заметил Егор, почти немыслимое... Правда, подсказка Степана может сильно облегчить задачу, но неизвестно еще, как справлюсь я с новой для себя ролью, а ежели и справлюсь, то поверят ли мне? Разумеется, риск все равно велик, но иного выхода у меня нет. Я обязан сделать все возможное, чтобы встретиться с Кулибиным и Желудковым. Но на всякий случай Степан и Егор должны быть готовы заменить меня и предупредить их о заговоре...

Резкий толчок оборвал плавное течение моих мыслей. У излучины Волги бичева натянулась, как струна, и нас как будто какой-то неудержимой, неведомой силой повлекло назад.

– Упирайся, братцы, кто во что горазд, – закричал Ерофеич, – не уступи!

Он обернулся к нам лицом, перекинул лямку на спину, широко расставил ноги, будто врос в песок. Все, как один, последовали его примеру. Лицом к расшиве сдерживать бичеву стало легче. Правой ногой я нащупал ямку, левой – уперся в небольшую кочку. И снова, как в самом начале, пришлось напрягать все силы, но теперь уже, чтобы не сойти с места, противостоять невидимой силе.

– Что это? – спросил я у Кудряша.

– Суводь – встречное движение. Ничего, одолеем!

И затянул звонким чистым голосом:

– Раскачаем березу, разваляем зелену!

Песня помогла установить шаг, обрести ровное дыхание. Водоворот крутил расшиву еще четверть часа, и все это время мы с трудом освобождали ноги из песчаного плена, отвоевывая пядь за пядью, преодолели всего двадцать саженей вместо обычных полверсты.

Еще через два часа я почувствовал, что силы мои на исходе. Солнце пекло немилосердно, пот заливал глаза, струйками стекал по спине, разъедая свежие раны. Болели не только они, но и плечи, и грудь, натертые лямкой. Я шел, как и многие впереди, покачиваясь, дышал неровно, с присвистом, радужные круги без остановки плыли перед глазами, ноги словно налились чугуном. Казалось, еще немного – и я не выдержу, упаду лицом в песок. Это при том, что от отца я унаследовал широкую кость, в монастыре не уставал целыми днями колоть дрова и носить воду!

– Кудряш! – пересохшими губами окликнул я соседа, когда стало совсем невмочь. – Что-то со мной непонятное делается. Ноги от земли не оторвать!

– Не робь, Саша! – обернулся он. – Само собой скоро пройдет. Как только привычка появится.

– Боюсь, не выдюжу до сумерек!

– А ты кулаки сожми и загадывай про себя: только бы до ближнего кустика дойти, а там – до следующего!

Я последовал совету соседа, и мне в самом деле сразу стало легче. Мысль о том, что до темноты еще пять часов и бесконечные восемь верст*, перестала сверлить мозг, отступила в глубину сознания. Ближние цели оказались куда более достижимыми!

_______________

* В е р с т а – старая мера длины, равная 1067 метрам.

К тому же нам неожиданно повезло. Ветер переменился, задула попутная моряна*, и на расшиве поставили парус. Идти налегке после многочасового напряжения всех сил было огромным облегчением! Правда, и здесь нельзя было расслабляться ни на минуту, замедлять шаг. Попутный ветер подгонял не только расшиву, но и нас. Нельзя было "засаривать" бичеву, опускать ее в воду, где она неизбежно бы зацепилась за какую-нибудь корягу или подводный камень, препятствуя ходу судна.

_______________

* М о р я н а – ветер с моря.

Бывалые бурлаки закурили свои трубочки и, указывая ими на парус, хвалили моряну:

– Ишь, в самый раз подоспел ветерок на помощь, славно за нас потрудится!

Когда же на холме показалась деревня Юркино, все и вовсе повеселели. Сразу за холмом, в Шелковом затоне, судна становились на ночлег, бурлаки обедали и отдыхали. И вот уже два костра на берегу высветили густую зеленую луговую траву. В сумерках мы увидели их издалека. Кашевары давно уже приплыли сюда на лодках и готовили обед.

Неподалеку от костров расшива стала на якорь. Мы отстегнулись от бичевы, без сил бросились на мягкую мураву и долго лежали, раскинув руки, наблюдая, как в небе зажигаются первые звезды...

5

Отменные получились щи! Густые, наваристые – ложка так и стояла в них. Да вот беда: предназначались они вольным бурлакам. Мясо и капусту кашевары закупили на их деньги – задаток, полученный от хозяина. А оброчным варили в отдельном котле пшенную кашу с льняным маслом. Однако Ерофеич, с одобрения своих, распорядился иначе.

– Сядем вечерять вместе!

Устроились у костров на траве, по десять человек на большую деревянную чашку. Сначала съели щи, потом принялись за кашу. Запивали ее речной водой, была каша так суха, что комом застревала в горле.

Большинство бурлаков сразу же после еды повалились на траву, лицом к земле, чтобы не так одолевали комары и мошки, и заснули как убитые. А меня Егор предупредил заранее:

– Смотри не спи, я тебя с "дядькой" Ерофеичем сведу, обсудим, что и как.

– Ты же обещал никому не говорить! – упрекнул я его.

– Ерофеичу можно. Он Кулибину весьма сочувствует! И тоже помочь ему хочет! Как совсем стемнеет, зайди за ближний куст. А назад другой вместо тебя вернется.

Легли мы со Степаном чуть в стороне от своих. Я объяснил ему, куда иду и как Егор придумал обмануть караульного.

За кустом меня уже дожидались трое. Соленый, тот самый бурлак, что уличал во лжи кормщика и, как оказалось, удивительно схожий со мной ростом и сложением, вернулся на мое место, лег и сразу же накрылся с головой рогожей.

Убедившись, что караульный не заметил подмены, мы с Ерофеичем и Егором направились к ближайшему лесочку.

– Слышал я от Егора о заговоре, – без предисловия начал "дядька", – и о том, что ты механика предупредить собираешься. Благое ты дело задумал, благое... Да только стоит ли тебе самому головой рисковать? Вольному из путины уйти куда сподручнее!

– Да, но...

– Знаю, все знаю, – остановил меня Ерофеич, – с матушкой ты уже шесть лет в разлуке! Не терпится тебе с ней свидеться! Однако сгоряча и то и другое можешь загубить!

– Почему же сгоряча? – обиделся я. – Мы со Степаном заранее обдумали, как мне без подозрений исчезнуть. Он давно уже для себя ту хитрость придумал, а мне ее уступил.

– Погоди. Давай по порядку. Кто такой Степан?

– Побратим мой. Тот, что пятак разогнул. Из путины ему непременно бежать надобно, чтобы невесту выручить. Князь ее другому отдает. До осени должен успеть! Ну а у меня дело еще более спешное, днями решается!..

– И в чем же секрет тот состоит?

– Холерным больным я должен прикинуться, чтобы судовщик велел по дороге оставить!

– Ловко! – похвалил Егор. – Чем черт не шутит, так может и выгореть дело, а, Ерофеич?

– Смотря как сыграть!

– Степан мне такие снадобья дал, что не отличишь!

Я объяснил про мухомор и чернику.

– Насчет гриба не знаю, – заметил Егор, – а ягоду лучше бы свежую найти.

– Хозяин-то, пожалуй, оставит на берегу, – прикинул Ерофеич, – а вот как староста ихний себя поведет? Ведь он головой за живописца отвечает! Кого-нибудь из своих может с ним оставить.

– А мы не согласимся! – возразил Егор. – Судовщик и так трех бурлаков недодал в общую артель, сколько положено по грузу! Откажемся дальше идти, и все тут!

– Верно, – одобрил "дядька", – охрану оставить мы не позволим.

– Староста может и настоять.

– А что, ежели Степану вызваться? – предложил я.

– Что ж, – согласился Ерофеич, – коли по-другому не выйдет, против Степана мы возражать не станем. Предупреди его. Только чтоб подозрений никаких насчет тебя не возникло, вернуться он должен непременно и объявить, что ты умер.

– А как же я дальше буду? – растерялся я.

– Надеешься, – пошутил Егор, – князь тебе паспорт вышлет, как сбежишь из путины?

Я засмеялся вместе со всеми.

– Бурлаков и без паспорта в путину берут, – объяснил Ерофеич, хозяевам то еще выгоднее, намного меньше таким платят. А живописцем пожелаешь остаться, бумаги себе как-нибудь раздобудешь, свет не без добрых людей. И о Степане не беспокойся, мы ему бежать поможем.

– Спасибо, Никанор Ерофеич!

– Погоди. Коли сорвется почему-то твоя затея, вдругорядь бежать не пытайся, Егор к Кулибину отправится, перескажи ему все подробно. А доберешься до механика, привет ему передай от меня. Он меня знает, я ему в первом испытании помогал. И вот еще что скажи. Пусть с путиной своей повременит немного. До тех пор, пока с надежными людьми сам к нему не явлюсь. Мы его от любой воровской шайки обороним!

– До Рыбни, – напомнил Егор, – почти месяц ходу. Что ж, Кулибину нас до другого года дожидаться?

– В пути всякое случается, – пожал плечами Ерофеич. – Бывает, что и расходятся с хозяевами бурлаки. Тем более с таким выжигой, как наш!

Похоже было, что он уже задумал что-то.

– А водоходная машина, – спросил я, – в самом деле труд бурлаков намного облегчает?