Текст книги "Портрет механика Кулибина"

Автор книги: Анатолий Лейкин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 11 страниц)

Не говоря ни слова, он шагнул к нам, пожал руку Орлову и вдруг крепко обнял и расцеловал меня.

– Ты даже не представляешь себе, Александр, – сказал наконец, – какое ты великое дело сделал! После того как в Петербурге водоходное судно не приняли, единственная надежда у меня на нашу путину осталась, дабы убедить маловеров!..

Мы прошли в дом, и мне снова пришлось слово в слово пересказать подслушанный разговор. После моего рассказа установилось недолгое молчание. Орлов барабанил пальцами по столу. Желудков играл каменными желваками. Оба ждали, что скажет Кулибин.

– Ну что ж, друзья, – наконец спокойно заявил он, поглаживая бороду, – верно люди говорят, все, что ни делается, – к лучшему! До недавнего времени я, признаться, никак не мог понять, отчего богатые судовщики, как черт от ладана, воротят нос от водоходной машины. Те же Осетров, Бугров, Пухов и Овчинников при встрече со мной низко раскланивались и говорили любезности. Пакостей я ждал только от мелких лавочников. А оказалось все наоборот. Нам же легче с явными супротивниками совладать, чем с тайными! Впрочем, – повернулся он к Желудкову, все от тебя теперь зависит, Сергей Афанасьич. Враги наши решили прибегнуть к прямому разбою. Опасность грозит нам немалая, особенно тебе! В одну минуту можешь снова все потерять! Потому я тебя твоим словом не связываю, волен ты наш договор хоть сию минуту при свидетелях расторгнуть! Подумай еще раз хорошенько!

Желудков поднялся из-за стола, перед тем как говорить, медленно покачал головой, давая понять, что не изменит своего решения:

– Нет, Иван Петрович, от слова своего я ни за что не откажусь! Напротив, с еще большим желанием выйду в опасную путину! Князю с купцами меня не запугать, не на того напали! И голыми руками теперь спасибо Саше! – не возьмут! А довести дело до конца то мой прямой долг! Отец мой мечтал водоходную машину на собственную расшиву поставить. За то и убили его! Но я его волю исполню беспременно!

– Выходит, – уточнил Кулибин, – до конца вместе пойдем?

– До конца! – подтвердил Желудков.

– Спасибо, Сергей, – приложил руку к сердцу Кулибин, – иного ответа, признаться, я и по ожидал от тебя!

ЧАСТЬ V

1

Отец и сын Пятериковы явились в Подновье на следующее утро, и все друзья Кулибина оказались в сборе. Шесть человек вместе со мною сели в знакомой горнице у самовара обсудить предстоящую путину. В том, что она должна состояться, сомнений ни у кого не было. Говорили лишь о том, как обезопасить себя от разбойного нападения.

– Не попросить ли охрану у губернатора? – предложил учитель Орлов.

– После того, – объяснил Кулибин, – как из Петербурга поступило неодобрение моей машине, он и пальцем не шевельнет, чтобы помочь нам. С военной еще службы привык высшему начальству беспрекословно подчиняться. А мы ведь ныне вызов не только богатым купцам, судовщикам и помещикам бросаем, но и столичным чиновникам. А до того, что они не вникли как следует в мои чертежи и описания, ему и дела нет!

– Кроме того, – добавил Желудков, – охранные суда вовсе не в губернаторской власти. Столице они подчинены, оттуда ответа три года ждать! Так что полагаться можем лишь на собственные силы.

– А не попробовать ли с охраной напрямую договориться?

– Чтобы полторы тыщи верст нас сопровождать, такие деньги заломят, какие нам и не снились!

– Давайте в другую сторону плыть! – высказался я. – К той же Рыбне или куда поближе. Туда у князя Извольского руки не дотянутся!

– У Извольского не дотянутся, – сказал Желудков, – купцы могут с другими помещиками договориться. Или сами налетчиков разыщут. Мы и знать не будем, когда и в каком месте нападут! Нет, уж лучше какая-то определенность! К тому же пусть супротивники наши в последний момент узнают, что мы планы переменили! Меньше времени у них останется на то, чтобы принять ответные меры!

– Что же ты предлагаешь, Сергей Афанасьич? – спросил Пятериков-старший. – Все по-старому оставить?

– Зачем же? Прибегнуть к хитрости необходимо, только к такой, чтобы не раскусили ее прежде времени. Мы с Иваном Петровичем долго раздумывали, как быть, и вот к чему пришли. Надо сделать вид, что у нас ничего не изменилось, выйти в путь свой и плыть до Макария. Там остановиться, якобы ярмарку осмотреть. А ночью обратно к Нижнему двинуть.

– Без клади? – уточнил Петр. – Для Петербурга то неубедительным может показаться.

– Зачем же? Полным трюмом мы еще здесь загрузимся, в Подновье.

– Каким же?

– Песком.

– Балластом?

– Ну да. Для описания путины, которое мы в столицу пошлем, состав груза значения не имеет.

– А не лучше ли у Макария чей-то товар взять?

– Слишком хлопотно. Да и нельзя в нашем положении врагу ниточку давать. Там за каждым шагом нашим следить станут. Сразу догадаются, что мы задумали. Заранее следует ко всему подготовиться. А изменение курса как можно дольше в тайне держать!

Учитель Орлов вздыбил остатки шевелюры:

– Здорово, здорово придумали! Только погодите, прибыли вы ведь никакой с Иваном Петровичем не получите от провоза балласта, одни убытки?

– Тут, Яков Васильич, как говорят, не до жиру, быть бы живу! Чем-то надо жертвовать: или коммерцией, или успехом предприятия!

– Такая путина, – определил Пятериков-старший, – больше на испытание походит. Так же, как и первое, четыре года назад, обойдется оно в копеечку! А скорее всего еще дороже! Что же, снова на свой счет примете его?

– Придется! – развел руками Иван Петрович. – Только помогите мне, друзья, убедить Сергея не вкладывать в сию пробу последние сбережения! Он и так мне бесценную помощь оказывает! А все расходы я беру на себя!

– Мы же компаньоны, Иван Петрович, – стал протестовать Желудков, следственно, и прибыль и убытки пополам!

– Во сколько сия путина обойдется? – спросил Орлов.

– Прикинули мы, рублей в триста, не меньше.

– Тогда, – предложил учитель, – пусть каждый из нас свою долю внесет! У меня тридцать рублей сбережено, без ущерба для себя могу ими пожертвовать. Я ведь холостяк, мне много не надо: была бы бумага, на чем писать, чай да табак!

– Мы с сыном, – заявил Пятериков, – сто рублей вкладываем!

– Право же, друзья, – приложил руку к сердцу Кулибин, – совестно мне от вас такие жертвы принимать!

– Перестань, Иван Петрович, – сказал Пятериков-старший, – мы бы тебе друзьями не были, ежели бы безучастно смотрели, как ты в новые долги входишь! Да и то сказать, стольким я тебе в жизни обязан, что никакими деньгами то не измерить!

– Так, Алексей Васильич, – поддержал его Желудков, – не посторонние мы все-таки люди! Половину оставшихся расходов я обязательно на себя беру! Иван Петрович от долговой ямы меня однажды избавил, и я не позволю ему попасть туда!

Как непохож был этот торг на те, которые мне довелось слышать у князя Извольского и на ярмарке! И снова, как когда-то со скоморохом, мне было неловко за то, что у меня за душой нет ни копейки и я не могу присоединиться к друзьям Кулибина, жертвующим последние сбережения на тайную путину, от которой зависит судьба водоходной машины!

– Мы еще не закончили путину обсуждать! – напомнил Орлов.

– Верно, – согласился судовщик. – Итак, будем считать ее второй пробой. Только куда более долгой и опасной, чем четыре года назад! Вместо одной версты на виду у всего города нам предстоит преодолеть дважды по восемьдесят и отразить как минимум одно нападение до зубов вооруженных налетчиков!

– Думаешь, все-таки выследят вас?

– Непременно! В лучшем случае, не ночью, так утром увидят, что мы с якоря снялись. Пока нагонят нас, мы уже одну или две перемены беспрепятственно пройдем. Где-то на середине пути придется с ними схватиться.

– Но ведь ночью быстро плыть не сможете!

– Почему же? На мачте отражательный фонарь установим, Иван Петрович уже приготовил его. С ним светло, как днем, будет, к утру одну перемену и пройдем. А догонят нас вряд ли раньше полудня! Пока обнаружат, что нас нет, князю доложат, догадаются, что не в ту сторону плывем, несколько часов потеряют.

– И никак нельзя столкновения избежать?

– Никак, – пожал плечами Желудков. – Пока что верховые быстрее нашей машины движутся!

– К сожалению, – добавил Кулибин, – совсем от нападения уйти – не в наших силах. На меньшее расстояние плыть смысла нет, в Петербурге такую пробу могут вовсе во внимание не взять, как и первую. А отменить приказ князя его дворовым – сие не в наших силах. Остается одно: дать сдачи противнику. Вообще-то я человек мирный, но другого выхода у нас нет!

– Отпор врагу, – подхватил судовщик, – только тогда удастся, коли спутаем ему карты. Времени на размышление Извольскому не дадим. Поставим его в неудобное положение еще и тем, что заставим действовать в неудобном месте, на виду, можно сказать, у всех! В разгар ярмарки или к ее разъезду движение от Макарьева до Нижнего весьма оживленным будет. Так что в сложном положении не мы, а враги наши окажутся!

– Справимся ли? – усомнился Петр. – Налетчиков ведь немало будет!

– Зато к отпору нашему, – повернулся в его сторону Сергей, – они не будут готовы! На борту расшивы мы, как в крепости, любую осаду выдержим!

– А вдруг стрелять начнут?

– Вряд ли. То не в их интересах. Зачем князю шум поднимать и доводить дело до следствия?

– Извольский уверен, – напомнил я, – что мы сопротивляться не станем. Как только бурлаки "Сарынь на кичку!" услышат, сразу падут ниц на землю!

– Тут-то мы их и разочаруем!

– Выходит, – уточнил Орлов, – нам тоже надобно оружие в руки брать?

– Придется, – подтвердил Желудков. – Иначе не отбиться от них! Только мы свои ружья солью зарядим.

– А они?

– Скорее всего – и вовсе холостыми патронами. Чтобы припугнуть.

– Допустим, – предположил Пятериков-старший, – отобьемся мы в первый раз от налетчиков. А не нападут ли они вдругорядь и уже посерьезнее?

– Времени у них на это уже не останется, – рассудил Желудков. – Да и не решится Извольский серьезную баталию затевать!

– Чтобы выполнить задуманное, бурлаки отчаянные потребны!

– Есть у нас на примете такие. Со дня на день их ждем.

– До выхода в путину, – заметил Кулибин, – надобно нам еще одно испытание водоходной машины провести. Завтра сюда гость весьма интересный для меня пожалует. В письме он себя путешественником и литератором отрекомендовал, а также покровителем разных искусств и наук. Зовут его Николаем Сергеевичем Всеволожским. Брат его двоюродный Усольскими соляными заводами владеет. В лучшем виде показать гостю водоходную машину надобно. Бурлаков для того в городе подрядить придется. И чтобы внимания к тому не привлекать, хочу я Александра о том попросить.

2

У пристани, рядом с которой происходила бурлацкая ряда, я замедлил шаг. Изображая довольного собой, бывалого судовщика, я лихо сдвинул набекрень высокую мурашкинскую шапку, потуже затянул кушак на алой рубахе-косоворотке. По этому праздничному наряду, одолженному мне Желудковым, бурлаки должны безошибочно определить во мне подрядчика.

Гомон от слившихся воедино сотен громких голосов я услышал еще издали. Бурлацкая ряда была похожа на тесто в квашне, которое поднималось и выпирало то в одном, то в другом месте. Чтобы попасть в самую гущу ее, требовалась немалая сила, а главное – сноровка. И того и другого в шестнадцать лет мне было не занимать! И все-таки вначале меня, как щепку на гребне волны, помимо моей воли повлекло куда-то в сторону, пока я не понял, что пробиться сквозь густую толпу можно только в одном случае: пустив в ход кулаки и локти.

Бурлацкие ватаги собирались в кружки, и было их так много, что стояли и сидели люди вплотную друг к другу. То тут, то там бурлаки показывали свою силу. Один поигрывал двухпудовой гирей, другой отрывал зубами от земли пятипудовый мешок с песком, третий стоял на руках. Однако большинство бурлаков, уверенных в себе, спокойно занимались своими делами – закусывали прямо на траве или просто обсуждали что-то между собой.

Подрядчики, в таких же нарядах, как и на мне, прогуливались вдоль живых рядов, приглядывались к разным артелям, щупали мускулы и, наконец, вступали в переговоры. Сцены эти живо напоминали мне продажу крепостных на Макарьевской ярмарке, с той лишь разницей, что здесь бурлаки торговались сами и отдавали себя в полную волю хозяев лишь на время путины.

Надеясь высмотреть самую лучшую артель, я несколько раз прошелся вдоль рядов, но так и не смог отдать предпочтение кому-то. Тогда я решился положиться на судьбу и заговорил с "дядькой" ближайшего кружка, тем более что составляли его рослые и крепкие, как на подбор, бурлаки.

– Эй, любезный, – начал я, как научил меня Желудков, – не хотите ли подрядиться до Саратова и обратно?

Староста живо обернулся ко мне, и морщины на его тусклом лице сразу разгладились.

– Хотим, как не хотеть, для того и вышли рядиться! По чем дашь?

– Как обычно, по десяти рублей.

– А мы бы запросили пятнадцать! Харчи ныне вздорожали, да и оброк барин завысил. Верно, ребята?

– Знамо дело! – откликнулись из кружка.

– Так вы не вольные, а крепостные! – сразу же разочаровался я и повернулся, собираясь отправиться на поиски другой артели. Однако староста цепко ухватил меня за локоть.

– Оброчные мы, верно! Но ты вглядись, какие молодцы у меня! Богатыри! В лямке третий год вместе ходим! Миром друг за друга отвечаем!

Слова старосты не то чтобы убедили меня, однако посеяли сомнение. В самом деле, почему я с порога отвергаю эту артель? Только потому, что составляют ее крепостные? Но ведь и сам я еще совсем недавно находился в таком же положении. И артель наша, хотя и без привычки к лямке, мало в чем уступала вольным бурлакам! От работы мы не бежали, старались вовсю. А то, что барин и купец на нас наживались, – дело другое!

А тут к тому же и артель опытная!

– Ладно, – согласился я. – Будем рядиться дальше. Чьи вы?

– Помещика Собакина с Ветлуги. Сам-то больно молод что-то! Впервые выходишь в путину?

– Был однажды, – уклончиво ответил я. – Зато кормщик у меня опытный.

– Для нас все едино. Не передовщик нам голова, а ты. По скольку человек на тыщу пудов выходит?

– По четыре.

– Годится. А глубока ли расшива осадкой?

– Как обычно, – ответил я, чтобы не ошибиться.

– А много ли клади берешь?

– Аккурат на двадцать человек, – слукавил я.

– Ну что, ребята, – подмигнул староста своим, – возьмемся помочь новичку?

– Обычаи-то хоть знаешь наши, бурлацкие? – вышел вперед самый рослый из артели. – Насчет задатка и уговора точного?

– Коли сговоримся, будет вам и то и другое.

– Тогда, "дядька", рядись дальше.

Сошлись на двенадцати рублях с полтиной. Ради успешного окончания ряды, староста со всего размаха ударил одетой в рукавицу рукой по моей ладони. Бурлаки сразу же заткнули за тульи войлочных шапок деревянные ложки – знак того, что они уже заняты.

– Задатку, – назначил староста, – нам бы по семи гривен на человека.

– Вначале – паспорта.

Староста достал из котомки пачку завернутых в холстину бумаг и протянул мне.

– Игнат Фомин кто будет? – вытянул я наугад одну из бумаг.

– Здесь я, – откликнулся самый рослый бурлак, спрашивавший о задатке. – Да ты, хозяин, не сомневайся, все в точности. Двадцать нас двадцать паспортов!

Дальше я спрашивать не стал, выдал старосте двадцать рублей задатка и еще три – на харчишки. Идти с артелью в кабак я отказался, сославшись на неотложные дела. Договорились встретиться завтра в восемь часов утра на пристани в Подновье.

3

В те времена я еще мало знал людей и такого, как Николай Сергеевич Всеволожский, видел впервые. Так же как и князь Извольский, он происходил из очень богатой и знатной семьи, но, в отличие от лысковского помещика, меньше всего заботился о приумножении своих доходов.

Он получил блестящее образование и мог бы занимать самые высокие государственные посты, но и это нисколько не привлекало его. По его же собственным словам, он стремился жить вольно, как птица, и "петь так же свободно, порой ради собственного удовольствия, а иногда услаждая слух оказавшегося рядом поселянина".

Даже внешним видом он напоминал редкую заморскую птицу, случайно залетевшую в наши края. Ему давно уже перевалило за тридцать, но выглядел он гораздо моложе своих лет. Он был щегольски, по последней моде одет, тщательно завит и напомажен. Узкие панталоны со штрипками, лакированные башмаки, фрак с фалдами на манер ласточкиного хвоста, мягкий воротник сорочки, пышный галстук – все это я впервые увидел на нем. Но особенно удивили его изысканные манеры и витиеватый слог. Лишь много позже я понял, что Всеволожский был не просто щеголем и петиметром*, но истинным сыном екатерининского времени, вкусившим французского просветительства, но так и не сумевшим привить его на русскую почву.

_______________

* П е т и м е т р (франц.) – щеголь, франт, ходячий тип русской сатирической литературы XVIII столетия.

Однако, вопреки заверениям, что он предпочитает витать в облаках, Николай Сергеевич не был лишен и практической хватки. За обедом он распространялся не только о высоких материях, но и высказал немало трезвых суждений о земных делах.

– "Письма Русского путешественника", составленные Карамзиным, читали? – отвечал Всеволожский вопросом на вопрос о цели его путешествия. – Вот и я из той же новой породы людей, что и автор. С юности взял за правило: ни с какими практическими делами – будь то коммерция или мануфактура – не связываться. Я лишь сторонний наблюдатель, сочувствователь, совздыхатель! Хочу возделывать свой небольшой участок на ниве просвещения. Писать о том, что дорого моему сердцу, распространять новые передовые идеи. Вот и вам, Иван Петрович, я постараюсь помочь по-своему. Я уже немного наслышан о вашей полезной отечеству деятельности в Петербурге. Но хотелось бы узнать о ней, а также о других событиях вашей жизни подробнее и, так сказать, из первых уст. Тогда бы я смог составить подробную вашу биографию и поместить ее в одном из видных столичных журналов. Тем самым я бы привлек внимание правительства к последнему вашему изобретению, и дело, возможно, сдвинулось бы с мертвой точки...

– Но стоит ли тратить, – стал отнекиваться Кулибин, – ваше драгоценное время...

– Ради машины! – подчеркнул гость.

– Ну разве что только ради машины.

– Для начала, – предложил Всеволожский, – я сам могу поведать вам одну любопытную историю. Знаете ли вы, Иван Петрович, что с помощью вашего фонаря-отражателя нашим соотечественникам удалось подружиться с племенем воинственных американских индейцев?

– Не довелось еще слышать. Расскажите, сделайте одолжение.

– Известный русский купец и путешественник, – тут же начал гость, Григорий Шелехов открыл у северных берегов Америки небольшой остров Каяк. Однако местные жители, опасаясь подвоха, не разрешили высадиться на берег всей команде. Тогда Шелехов с шестью матросами поплыл к ним на лодке. Он узнал на берегу, что индейцы поклоняются солнцу, и решил сыграть на этом. Остался один на острове, матросов отослал на корабль и велел в сумерках, по его знаку, зажечь на мачте кулибинский ревербер. С наступлением темноты островитяне собрались на берегу, и Шелехов обратился к ним с предложением дружбы. При этом он воздел руки к небу, как бы призывая в свидетели всемогущее солнце, которому, как он заранее узнал, поклонялись индейцы. Те попадали ниц и тут же приняли предложение Посланников Солнца.

– Кроме того, – обмолвился Всеволожский спустя некоторое время после того, как Кулибин прочитал несколько уже известных мне записей из своей тетради, – мой двоюродный брат, владелец Усольских соляных заводов, предлагает вам сотрудничать с ним.

– Охотно, – откликнулся Кулибин, – но чем же я могу быть ему полезным?

– Видите ли, – стал объяснять гость, – брат желает усовершенствовать машину, которая выкачивает соляной раствор из земли. Я видел ее, когда гостил у него. Состоит она из вертикального вала с водилами, к которым припрягаются лошади. Они ходят по кругу и вращают вал, а от него приводятся в действие насосы. Впрочем, вот чертежи, вы разберетесь в них лучше моего...

Кулибин взял чертежи и углубился в них, забыв про горячие щи.

– Откуда, – сразу же поинтересовался он, – в Усолье стала известна цевочная передача?

– Я не знаю, – развел руками Всеволожский, – что это такое, но могу предположить, что скорее всего применил ее бывший профессор математики в Лионском коллеже Жан-Батист Пуадебард, бежавший от французской революции и ставший у брата механиком.

– Почему же, – удивился Кулибин, – имея такого умелого и знающего помощника, ваш брат обращается ко мне?

– Сменив передачу, – пояснил Всеволожский, – француз лишь ненамного увеличил добычу рассола и более ничего путного придумать не мог. А брат во много раз расширяет производство. Ему необходимы не полумеры, а настоящий переворот в технике. А я был наслышан о ваших замечательных изобретениях еще в Петербурге и подсказал ему, что совершить такое чудо сможете только вы...

– Хорошо, – согласился Иван Петрович, – попробую помочь вашему брату. Кажется, я уже знаю, что надо сделать!

– Что же?

– Лошади не должны ходить по кругу! Так они быстро устают и замедляют ход. Только прямо! Тогда ни одно их усилие не пропадет напрасно! Я уже думал о том, когда проектировал коноводные суда.

– Коноводки? – загорелись глаза у гостя. – Брат как раз просил узнать, не занимались ли вы ими?

– Увлекся как-то давно, да быстро остыл. Использовать силу текущей воды куда выгоднее и дешевле! Она ведь даровая, особливых затрат не требует! Кстати, почему бы вашему брату не воспользоваться моими водоходными машинами?

– Увы! – развел руками Всеволожский. – Соль он перевозит в бархотах*, в трюм каждого судна засыпает по 25 тысяч пудов и больше. А ваше водоходное судно сколько клади возьмет?

_______________

* Б а р х о т ы – речные суда для перевозки соли, которая засыпалась непосредственно в трюмы.

– Двенадцать тысяч пудов.

– Вот видите! Меньше половины! А мой брат, в отличие от меня, коммерсант, убыточиться он не станет! Впрочем, чем черт не шутит, составьте мне подробные чертежи, я ему перешлю...

4

После обеда Кулибин повел гостя смотреть водоходную машину, позвал и меня.

Вблизи два огромных колеса по бортам расшивы сильно отличались от мельничных. Их обода и спицы были сделаны из легких еловых реек. Все восемь лопастей были также сильно облегчены и состояли из обтянутых просмоленной парусиной деревянных рам. Но самое главное, эти "крылья" были подвижными и крепились к ободам на подвижных шарнирах. При вхождении в воду они принимали на себя всю силу течения, при выходе из нее складывались по ободу, чтобы не препятствовать вращению колеса.

– Такое устройство, – пояснил изобретатель, – позволяет с наибольшей выгодой использовать даровую энергию воды и не терять значительную ее часть при трении.

– Говорят, все гениальное просто, – отозвался Всеволожский, – но признайтесь, Иван Петрович, сколько времени потребовала от вас сия простота?

– Свыше четверти века назад стал я заниматься водоходными колесами. Однако было бы справедливо приплюсовать сюда и те годы, которые я потратил на изучение действия водных и ветряных мельничных колес, приводов от них к жерновам, пилам и сверлам, проектировал водные мельницы без плотин, совершенствовал маховое колесо на столичной Александровской ткацкой фабрике.

– Всего, стало быть, лет тридцать получится?

– Пожалуй, даже больше. Здесь потребовалось знание законов всей механики, в том числе и часовой! Правильнее будет сказать...

– Вся жизнь? – закончил Всеволожский.

Кулибин полушутя-полусерьезно развел руками, как бы соглашаясь с таким определением, и продолжал объяснять устройство водоходной машины:

– Размеры колес также взяты не произвольно, а согласно точному расчету. В их "крылья" мне требовалось запрячь силу, вчетверо большую той, с которой судно сопротивляется течению. На сей расшиве с грузом двенадцать тысяч пудов она равна сорока пудам.

– Выходит, – прикинул гость, – каждое колесо берет от течения почти полторы лошадиные силы?

– Совершенно верно! – обрадовался Кулибин, что его верно поняли. – Но заметьте, Николай Сергеевич, и ты, Саша, это только начало! Важно не потерять собранные колесами две с половиной лошадиные силы при передаче ее на барабаны якорных канатов.

Иван Петрович достал из глубокого кармана кафтана сложенный вдвое лист бумаги, развернул его.

– Взгляните на старые чертежи. На первом нижегородском пробном судне я поставил вначале шесть колес, а затем сократил их число до четырех. Тогда каждое колесо располагалось на отдельном валу. Привод к главному валу с барабанами был весьма сложный, состоял из дополнительных валов, железных крюков и болтов, а также толстых канатов. Тогда, в 1804 году, продолжал Кулибин, – водоходная машина казалась мне верхом совершенства и пределом моих возможностей, но очень скоро я разочаровался в ней. Потребовалось еще четыре года напряженных поисков, прежде чем получилось то, что вы сейчас увидите.

Мы поднялись на борт расшивы, и перед нашими глазами предстали всего лишь два вала, сцепленных между собой зубьями шестерен. На одном располагались водоходные колеса, на другом – барабаны якорных канатов.

– Как говорили древние, – воскликнул Всеволожский, – умри, лучше не придумаешь!

– Мне, – засмеялся Кулибин, – нынче тоже так кажется! Но через какое-то время, возможно, появится что-то новое... А пока обратите внимание еще вот на что. Когда я убрал все лишнее в приводе, потери от трения резко сократились, но все-таки оставались еще весьма значительными. А свели их до минимума особливые кривошипы качения*. Я изобрел их, когда вспомнил, как перевозили посуху на деревянных катках огромную глыбу мрамора для памятника Петру I. После того как я поставил валы в гнезда со своими кривошипами, скорость хода удалось увеличить в полтора раза, подъем клади – на треть.

_______________

* К р и в о ш и п ы к а ч е н и я – прообраз современных подшипников.

– Каким образом?

– Раньше из сорокапудовой силы, добытой из воды колесами, на вал с навоями* доходило лишь две трети ее. Остальную – "съедало" трение. Ныне потери от него составляют меньше двух пудов.

_______________

* Н а в о и – якорные барабаны.

Далее изобретатель показал нам, как с помощью особого ворота, установленного в носовой части судна, и системы блоков, шкивов и гирь-противовесов всего лишь два человека могут поднимать и опускать вал с колесами, что особенно важно при прохождении мелей.

– Как видите, – закончил Кулибин, – теперь машина весьма проста и удобна в обращении. Парусному ходу не мешает, а управляется с парусом у нас половина бурлаков против обычного, тут я тоже придумал кое-какие рычаги...

5

Артель, как мы и договаривались, дожидалась меня у пристани в Подновье. Да только вовсе не та, с которой я вчера рядился. Лишь староста был вчерашний да еще два-три бурлака, а остальные – все другие! Вместо рослых и крепких парней робко переминались с ноги на ногу невзрачные да к тому же еще худо одетые людишки.

"На ряде выставим одних, – всплыли из глубин памяти слова князя, – а в путину отправим других!" Я ведь знал о таком плутовстве, и все равно попался в нехитрую западню! Ладно бы сам выступал в роли судохозяина, а то ведь подвел доверившихся мне друзей! Деньги на путину они собирали с великим трудом, а я целое состояние – семнадцать рублей – подарил мошенникам!

Я схватил старосту за отвороты поддевки так, что затрещало добротное сукно, посыпались пуговицы:

– Возвращай задаток! – потребовал я. – Иначе живо на съезжую* сведу!

_______________

* С ъ е з ж а я – полицейский участок.

– Не пойму, за что лаешься, хозяин? – округлил тот глаза и заморгал белесыми ресничками.

– Ах, не поймешь? Разве такая артель была вчера с тобой?

– Зря обижаешь, хозяин! Артель как артель, других ничуть не хуже! А коли сумлеваешься в чем, по паспортам проверь!

Чуя подвох, я достал пачку паспортов, взял верхний, прочитал знакомую фамилию:

– Фомин Игнат!

– Здесь я!

Вперед вышел черный, как грач, мужичок с ноготок, в лаптях и продранном во многих местах армяке, с тощей котомкой за спиной, поклонился в пояс.

– Разве ты Фомин?

– Я и есть.

– Как же так? Вчера ведь совсем другой был!

Я снова раскрыл паспорт, прочел вслух:

– "Росту невеликого, сложением хил, волосом черен, лицом смугл, борода редкая".

Выходило, истинный Фомин – мужичок с ноготок. А вчерашний – просто самозванец! Непременно надо было сравнить еще на ряде приметы!

– Ну, – повернулся я к старосте, – сознаешься в обмане?

– А никакого обмана и не было, – не моргнув глазом, соврал тот. Прикстилось вам, сударь, невесть что...

– Ах так, показалось?

Не помня себя, я схватил Игната и поднял в воздух:

– Отвечай по совести, не то душу вытрясу, был ли ты вон с тем разбойником, – я показал на старосту, – вчера на ряде?

– Отпусти, задушишь! – захрипел мужичок.

– Не отпущу, пока не скажешь!

– Ну, не ходил я на ряду, – испуганно косясь на старосту, плаксивым голосом запричитал Игнат. – Кто меня такого-то в бурлаки возьмет? Разве только обманом...

И сразу злость прошла. Я отпустил на землю тщедушного Игната и уже спокойно спросил его:

– Зачем же согласился на такое?

– Да рази ж я сам? Понудили.

– Кто?

– А приказчик наш. Много, баял, все одно не напашешь и не накосишь, впрягайся-ка лучше в лямку!

Я чуть было громко не рассмеялся, представив себе тщедушного Игната в бурлацкой лямке.

– А не лучше ли тебе щепетильным* товаром на ярмарке торговать?

_______________

* Щ е п е т и л ь н ы й т о в а р – галантерея.

– Я бы за милую душу, – забормотал он, – дак у нас за лоток крепко держатся! Отец сыну передает. А в бурлаки как в рекруты набирают. Вот и мне выпало...

Все то же самое, что и у князя Извольского!..

– Придется все же, – повернулся я к старосте, – вас к становому* свести!

_______________

* С т а н о в о й п р и с т а в – полицейский чин.

– Напрасные хлопоты! – ухмыльнулся тот. – Себе дороже обойдется!

– Думаешь?

– Игнат-то только тебе покаялся, а приставу такого в жисть не скажет! Иначе приказчик его запорет! Верно, Игнашка?

– Дак я же себе не враг! – подтвердил Фомин.

– Положим, ты прав, – заметил я старосте, – и пристав не станет против вас дело заводить. Тогда я вас просто-напросто прогоню и найму других бурлаков.

– Воля твоя, сударь, а только опять же не советую! Задатка-то мы тебе не вернем! Вручил ты его нам по доброй воле, мы тебе не навязывались, сам нас нашел. А коли отказаться изволишь, мы полное право имеем неустойку с тебя взять!

– Какую еще неустойку? – удивился я.

– Обыкновенную! Мы ведь двое суток напрасно потеряем, ежели прогонишь нас. Как раз по целковому на человека и выйдет!

– Считай, что отступное я вам уже заплатил!

– Эх, хозяин, молод ты еще, наших обычаев на знаешь! Задаток твой у других людей остался, то им плата за работу.