Текст книги "В гвардейской семье"

Автор книги: Анатолий Недбайло

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 13 страниц)

«Что придумать, как быть?» – забеспокоился я.

Догоняю Тараканова.

– Николай, будь другом: замолви словечко – пусть и меня возьмет!.. Я справлюсь, даю слово – не

подведу! Вся надежда на тебя...

Сначала Тараканов засмеялся. Потом подумал и сказал:

– Ладно, идем!

У крыльца дома, где разместился Болдырихин, Николай вдруг остановился.

– Нет, не пойду я, Анатолий. Не могу!..

– Эх, ты! – рассердился я, взбежал на крыльцо и постучал.

– Пожалуйста, входите! – послышалось за дверью. Я вошел в просторную комнату, представился и...

запнулся.

– Слушаю вас, товарищ младший лейтенант! – мягко сказал полковник.

Кратко излагаю свою просьбу:

– Возьмите меня с собой перегонять «илы». Все, что потребуется выполнить...

Полковник окинул меня внимательным, теплым взглядом, улыбнулся и сказал:

– Вот что, дорогой! Завтра в шесть ноль-ноль начинаются контрольные полеты. Летать будете вы, Семейко, Егорышев и Тараканов. Передайте Тараканову, чтобы он распорядился подготовить два

самолета – боевой и «спарку».

Вздох облегчения вырвался из моей груди.

– Спасибо вам, товарищ полковник! – выпалил я, обрадованный таким неожиданным оборотом дела, и

сияющий, возбужденный выбежал, забыв на радостях попрощаться.

Полеты начались ровно в шесть. Первым контрольный полет выполнял Тараканов. Семейко с

полковником взлетел вторым. Я стоял на старте и внимательно следил за действиями своих товарищей.

Не скрою – очень переживал. Было ясно, что полковник Болдырихин [20] – опытный школьный

инструктор, и от его наметанного глаза не ускользнет ни малейшая моя ошибка. Вот он и скажет, готов ли

я к такому ответственному делу, как перегон самолетов.

Мысленно повторяю весь порядок действий, все движения летчика на взлете, на посадке. Вот уже и

Семейко возвратился, его сменяет Егорышев. Почему Семейко мрачен, молчит? Значит, что-то неладно...

Настала моя очередь. Надеваю парашют, сажусь в кабину. Контролирую каждое свое движение.

Чувствую, что и Болдырихин не спускает с меня глаз. Проверяю, все ли в порядке, и по СПУ{4}

докладываю:

– К взлету готов!

– Выполняйте полет по кругу! – слышу голос полковника.

Взлетел. Выполнил первый разворот, второй, третий, четвертый. Веду машину на снижение. Высота сто

метров, пятьдесят...

– Подтянуть! – говорит полковник и тут же прибавляет обороты мотору. Земля все ближе, ближе. Вот

уже самолет касается ее колесами и бежит по грунтовой полосе.

– Еще один полет по кругу! – отдает распоряжение Болдырихин...

Второй полет я выполнил без замечаний.

– Ну как, самостоятельно полетите? – спросил Болдырихин.

– Полечу, товарищ полковник!

– Разрешаю три полета по кругу!

Я выполнил их с оценкой «отлично». Приятно услышать похвалу от такого опытного наставника, как

полковник Болдырихин!..

...Серо-зеленый «Дуглас» с «перегонщиками» на борту приземлился на заводском аэродроме, где

выстроились в ряд шестнадцать новеньких «илов». Они еще пахли свежей краской. На крыльях ярко

горели алые звезды.

Замкомдив разъяснил задачу: эти самолеты нам предстоит перегнать в Ленинск.

– Взлетаем парой, – сообщил Тараканов. – Перед взлетом станешь справа от меня. [21]

Я растерялся: легко сказать – взлетаем парой! А я ведь пока только видел, как это делают другие. А сам

в строю еще не летал. Но не отступать же!

Пошли на взлет. Набрали высоту. Лететь парой без показа было с непривычки трудновато.

Первая посадка. Заруливаю, ставлю самолет рядом с машиной Тараканова и выключаю мотор. В ушах

звенит, и наступившая тишина кажется неестественной. А день выдался на удивление. Лучи майского

солнца слепят глаза. Спрыгнув с плоскости, я направился к замкомдиву.

– Хорошо, товарищ младший лейтенант, – услышал я от ведущего. Первый экзамен вы успешно

выдержали. Теперь готовьтесь к следующему этапу перелета.

Окрыленный этими словами, я поспешил к своему самолету. Но радость моя сразу исчезла при взгляде на

Тараканова. С сердитым лицом Николай нервно кусал какой-то стебелек.

– Сколько раз летал строем? – строго спросил он меня.

– Сейчас вот – впервые.

– Почему не предупредил? – взорвался Тараканов. – Что, захотел угробить и себя, и меня?

Я виновато молчал. Тараканов был, разумеется, прав.

– Да ты пойми, – отважился наконец я, – ведь от этого полета зависело все. А я не могу ждать, я

должен бить врага, как и ты, как и мои товарищи по школе.

Тараканов отбросил искусанный стебелек и примирительно произнес:

– Ладно уж! Тут и моя вина есть: не учел, что ты летчик начинающий. Надо было с тобой поработать на

земле. Ошибок ты допускаешь немало...

Тут же Тараканов сделал анализ ошибок, рассказал, как поступать в том или ином случае. А в заключение

сказал:

– А сейчас – готовься к вылету.

...Четыре перегона – четыре практических урока. Я овладел пилотированием в паре и в составе

восьмерки. Это придало сил и уверенности. Повезло еще и в том, что боевую машину («одинарку») мне

доверили перегнать на один из прифронтовых аэродромов. Так я получил возможность отработать

бреющий полет и плотный строй шестерки штурмовиков. [22]

И вот, наконец, родной полк.

...Кто это сжимает меня в крепких объятиях?

– Игорь? Ты!

Жмем друг другу руки, радуемся встрече: снова вместе, снова рядом! Делимся новостями. Рассказываю

Игорю о своих полетах. Он выслушал меня, потом с гордостью сообщает:

– А у меня уже четыре боевых вылета!

От души радуюсь за своего друга. Когда же мой черед?

Глава вторая

1.

Командира звена интересовало все до мельчайших подробностей: и как мое здоровье, и сколько времени

провел в воздухе, и с кем летал. Последнее, как я понял, особенно важно было знать Бикбулатову. И когда

я ответил: «С Таракановым», – Бикбулатов одобрительно кивнул головой и улыбнулся краешком губ.

От Тараканова я уже знал, что тот дружит с Бикбулатовым и Заплавским. Боевое побратимство трех

отважных летчиков – русского, татарина и украинца – родилось и окрепло в горячем небе Сталинграда.

И теперь они всегда были вместе.

– Будете моим ведомым! – сказал Бикбулатов с заметным акцентом. – Бортовой номер вашего

самолета тридцать два. Идите к самолету, познакомьтесь с экипажем.

Я не шел, а летел к самолету. Еще бы! Командир звена берет меня своим ведомым! Первым мне

представился механик самолета сержант Мотовилов. Из кабины воздушного стрелка выглядывал

светлоглазый юноша. Он улыбнулся, тут же соскочил вниз и четко отрапортовал:

– Старший сержант Малюк. Ваш воздушный стрелок, товарыш командир!

– Значит, летать будем вдвоем! – крепкое взаимное рукопожатие скрепило наш союз.

– Откуда родом? – поинтересовался я, хотя, судя по фамилии, по заметному акценту, сразу можно было

понять, что Малюк с Украины. [23]

– Есть такой город Корсунь. Може, чулы? Так я оттуда...

Мне сразу понравился этот парень.

Узнав, что его имя Антон, я обрадовался.

– Тезки, мы с тобой, выходит! Вот это здорово! – и рассказал, что и я был записан родителями как

Антон, но когда подрос, решил изменить имя на более распространенное – Анатолий.

Разговорились. Родился Антон Малюк в селе Набутов, Черкасской области, в армию пришел в 1940 году

по комсомольскому набору, учился в Харьковской школе младших авиационных специалистов, стал

мотористом. В самые трудные для Родины дни, в разгар Сталинградской битвы подал Антон Малюк

заявление в партию. Когда на вооружение полка стали поступать самолеты Ил-2, Малюк одним из

первых обратился к командованию полка с просьбой послать его на курсы воздушных стрелков, чтобы, как он написал в заявлении, «непосредственно участвовать в боях против фашистов»...

Познакомился я в этот день и с механиком по вооружению рядовым Сашей Чирковой и мотористом

ефрейтором Анатолием Барановым.

Итак, экипаж самолета был в полном составе.

А в это время противник стремился во что бы то ни стало приостановить наступление советских войск.

По Северному Донцу и Миусу проходила мощная оборонительная линия фашистов, которую следовало

преодолеть частям и соединениям Южного фронта, получившим задачу освободить от гитлеровцев

Донбасс.

Один из тех дней особенно запомнился мне.

...Накануне вечером командир эскадрильи капитан Кривошлык предупредил: завтра предстоит боевой

вылет. Полетит весь полк.

Итак, завтра – мой первый бой!..

Ночь провел тревожно. С волнением ждал рассвета, торопил события. Утром вскочил, позавтракал и —

на аэродром.

На стоянке уже рокочут моторы – идет опробование двигателей. От самолета к самолету спешат

бензозаправщики, подвозятся баллоны со сжатым воздухом. Слышатся голоса механиков и мотористов.

Подготовка самолетов к вылету идет полным ходом. [24]

– Как самочувствие, настроение, товарищ Недбайло?

Обернулся – мой командир Бикбулатов. Аккуратный, подтянутый, чисто выбритый.

– Все в порядке, товарищ гвардии лейтенант! – бодро отвечаю. О том, что плохо спал, разумеется, —

ни слова.

– Вот и хорошо! Карта есть? Обстановка ясна? Маршрут проложен? Ну-ка, разрешите ваш планшет...

Вот видите – железнодорожная станция Софьинобродская? По данным нашей разведки, фашисты

разгружают здесь танки и пушки. По этой цели и предстоит нанести удар...

Вскоре я уже сидел в кабине. Ждал.

Томительно тянутся минуты. Небосвод словно бы раздвинулся, приподнялся над линией горизонта. И

вдруг взметнулась ввысь яркая точка, брызнула зелеными искрами – это сигнал к запуску. Взревели

моторы – сразу в восемнадцать голосов. И пошли «ильюшины» на старт.

Три шестерки – одна за другой тремя рядами – выстроились на взлетной полосе. Моя машина – в

последнем ряду. Буду левофланговым, рядом с Бикбулатовым.

Ждем сигнала на взлет. Его подает командир полка гвардии майор Ляховский: он сегодня сам ведет нас в

бой. Я уже много слышал о нем. Это признанный мастер штурмовых ударов. Смелый и решительный в

бою. Слышал не раз, как летчики восхищались его искусством нанесения удара с пикирования. Уважали

майора Ляховского и за его человечность, отзывчивость, выдержку и тактичность. Не было случая, чтобы

он кого-то обидел. Разговаривал с каждым, как равный с равным. Внимательно слушал собеседника, взвешивал доводы, любил докопаться до истины, был справедлив.

...А вот и сигнал. Самолеты мчатся по ровному полю, взмывают ввысь. Курс – на цель!

Неожиданно небо озарилось вспышками разрывов. Бьют зенитные пушки, тянутся к нам трассы

«эрликонов». Первая шестерка отбомбилась. На земле – фейерверк, багровые всплески огня. Что горит

– не пойму: то ли цистерны, то ли танки, то ли сама железнодорожная станция. Все время посматриваю

на хвостовой номер командирской машины – не оторваться бы от «Бика» (такой позывной у

Бикбулатова). [25]

Самолет ведущего как бы неохотно переваливается на левое крыло и входит в пике. Впереди —

буквально перед носом – промчался самолет Игоря Калитина. Отвожу от себя ручку – повторяю

маиевр, дважды нажимаю кнопку бомбосбрасывателя, и четыре «сотки» летят вниз. Вижу внизу разрывы.

Бикбулатов повторяет заход. Я – за ним.

– «Коршун»-ноль три{5}, не отставай! – слышу голос командира.

Машина вздрагивает – веду огонь из пушек и пулеметов. Стреляю длинными очередями, неприцельно

– никак не удается распределить внимание. Слишком за многим нужно следить: ведущий – цель —

зенитки – огонь... Справа и слева от меня огромными птицами стремительно проносятся самолеты.

– «Коршуны!» Конец атаки! – передает командир нашей группы.

Но где же мои товарищи, шедшие в третьей шестерке? Где «Бик»? Попробуй, разберись! Что скажет

командир? Эх, слепой... Растерялся!..

Пристраиваюсь к впереди идущему самолету. Присмотревшись к хвостовому номеру машины,

обнаруживаю, что это не самолет «Бика». Да и окраска у него несколько иная, чем у наших машин.

Сверяюсь по компасу. Так и есть: отклонился от курса! Выходит, «потерялся», пристроился к другой

группе.

Отхожу в сторону и беру приблизительный курс. Вскоре замечаю знакомый ориентир и облегченно

вздыхаю. Ну, конечно же, – наш аэродром!

Вдруг завибрировал двигатель. Упали обороты. В чем дело?.. Пока я поспешно ищу разгадку, земля

неумолимо приближается. Для принятия решения остаются считанные секунды. Надо немедленно

садиться! Но на посадочную полосу нельзя: нарушу порядок, помешаю другим самолетам.

Выбираю площадку в стороне, резко отвожу ручку – увеличиваю скорость.

Тут же начинаю считать секунды. Шасси – на выпуск!.. [26]

Удар. «Ильюшин» подпрыгнул, завис в воздухе, снова коснулся земли колесами – и покатился по полю.

– Командир! – слышу тревожный голос Малюка. – Позади дым!..

Машина движется несколько десятков метров и замирает на месте. Стремглав выскакиваю из кабины, Малюк – тоже. Он тут же начинает бросать землю на горящий мотор. Спешу ему на помощь. Подбегают

механики и мотористы с огнетушителями, сбивают пламя.

Спасибо товарищам – спасли самолет! На душе горько. Вконец расстроен: ведущего потерял, от группы

отбился, мотор сжег...

У самолета появляются полковой инженер капитан Клубов и техник нашей эскадрильи старший техник-

лейтенант Дмитрий Одинцов. Осматривают машину, что-то говорят между собой. О чем – не пойму: мне сейчас попросту не до них.

Потом улавливаю:

– Ничего страшного! – говорит капитан Клубов. – Отремонтируем самолет. Главное – люди целы, живы, невредимы...

– Не отчаивайся, дружище! – улыбнулся он мне, желая хоть как-нибудь подбодрить. – Машину всегда

можно починить, а вот летчика...

Клубов не закончил фразу. Но смысл ее был понятен. И в его тоне, и в том, как он, слегка подтолкнув

меня, сказал: «Иди, докладывай командиру о полете, а о машине я сам доложу!» – было столько

отцовского, что я даже опешил, не зная, что ответить Клубову, и направился на КП.

Подхожу к командиру звена. На меня в упор нацелены его широко раскрытые темно-карие глаза. «Бик»

резко бросает мне:

– Докладывайте!..

– Товарищ лейтенант! – вскинул руку к шлемофону. – Задание выполнил, но...

Лейтенант прервал меня:

– Что «но»? «Но», «но»! А вы знаете, что оставили ведущего над целью без прикрытия, что самолет

свой сами же и довели до такого состояния? А еще «Коршун» позывной! Не коршун, а коза бесхвостая!..

Последние слова больнее всего задели меня. Я вспыхнул, но сумел сдержать себя: уставом не

предусмотрено [27] оправдываться в подобном случае. Тем более, что «Бик» был прав. Но вот к чему тут

коза, да еще бесхвостая?!

А «Бик» долго бушевал, строго отчитывал меня и наконец сказал:

– Можете идти! Советую подумать хорошенько над тем, что вы сегодня натворили и какими подвигами

«отличились»...

Я не знал, куда девать себя. Усталый и расстроенный, побрел за пригорок, снял шлемофон и прилег на

траву. Уединившись, я несколько раз анализировал случившееся. И пришел к выводу: никто меня больше

не выпустит в полет, не возьмет на боевое задание!..

Глаза глядели ввысь, в чистую, прозрачную глубину неба. Слева медленно наплывала гряда белых

облачков. И мне вдруг вспомнилось такое же синее небо над головой в другом месте – близ

Краматорска.

...Тысяча девятьсот сороковой год. Лето. Мой инструктор Нужный – бывалый, опытный летчик, участник боев на Халхин-Голе – после двух контрольных полетов на У-2 разрешил мне лететь

самостоятельно.

И вот я поднимаю У-2 навстречу солнцу. Странно как-то – в передней кабине нет инструктора! Рокочет

мотор. Я испытываю радостное волнение: подчинил своей воле, своим рукам машину, обрел крылья, победил стихию! Отныне небо – мое!..

Все шло хорошо, пока после четвертого разворота я не повел самолет на снижение. Стремительно

набегает земля, а я чего-то жду. Выравниваю самолет, планирую, но забываю дать обороты мотору. В

результате скорость потеряна. Самолет заваливается на левое крыло, ударяется левым колесом о землю, подпрыгивает, еще раз ударяется – и разворачивается почти на 180 градусов.

Выключил мотор. Выбрался из кабины. Вижу, ко мне бегут курсанты. К самолету подходит Нужный, осматривает его, приказывает курсантам за хвост оттащить У-2 в сторону, где его будут ремонтировать.

Оказалось, лопнула металлическая расчалка шасси, сломалась левая подкрыльная дужка. Взлетел я

именинником. А после такой посадки был огорчен, подавлен. Инструктор стоял в стороне, курил, ждал

завершения ремонта. [28]

«Хоть бы поругал! – думал я. – Легче стало бы на душе. А то вон с каким укором поглядывают на меня

ребята!..»

Но Нужный был невозмутим. И тогда я направился к нему.

– Товарищ инструктор, – от волнения я не узнал своего голоса. Казалось будто слова эти произносит

кто-то другой.

Закончить фразу я не успел. От самолета донеслось: «Готово!» Нужный бросил под ноги недокуренную

папиросу, тщательно примял ее носком сапога и пошел к машине. Я поплелся за ним. Он обошел самолет, внимательно осмотрел его и, повернувшись ко мне, сказал:

– Садись!

Я быстро забрался в кабину. Инструктор поднялся ко мне.

– Считай, что я ничего не видел! Договорились?.. Полетишь?

– Конечно, полечу! – радостно ответил я. Три полета по кругу выполнил без замечаний.

– Нет, не все потеряно! – крикнул я товарищам, когда подрулил на стоянку и выключил мотор. – Я

буду летать! Буду, буду!...

Ребята улыбались, поздравляли меня.

Взволнованный, радостный, я обнял своего инструктора и сказал:

– Спасибо за все!

Благодарил его и за науку, и за щедрость души.

Потом ушел в степь, теплую, звонкую, пахнущую разнотравьем, лег на спину и размечтался. Смотрел в

бездонную глубину сине-голубого океана, где тихо плыли облака.

* * *

...Зримое и воображаемое, прошлое и настоящее переплелось во мне. И я... успокоился, пришел в себя. И

только Нужный был сейчас для меня человеком, чья фамилия очень соответствовала моменту. Разве не

мог бы Бикбулатов быть таким же? – думал я.

– Толька! Бесов сын! А я уже с ног сбился – никак тебя не найду!..

Это Игорь. Стоит надо мной, улыбается:

– Поздравляю тебя с боевым крещением! – толкает он меня в бок, жмет руку. – Сам знаю, как трудно

в первом. [29] .. Испытал!.. А ты здорово посадил своего «Ильюшу»!..

– Ладно, хоть ты не подстрекай! – огрызнулся я, сожалея о том, что моим воспоминаниям пришел

конец.

– Да ты не сердись! Всякое в нашем деле случается... Пошли, довольно валяться!

Подхожу к стоянке, ищу свой самолет. Машину Игоря вижу, но рядом – пустое место. Сердце сжалось: здесь должен стоять мой штурмовик под номером «32». Но самолета нет!.. Антон Малюк о чем-то

беседует со своим коллегой – воздушным стрелком, летающим с Калитиным.

Игорь подозвал их и вдруг взволнованно произнес:

– Братцы, пусть наша боевая дружба всегда и везде будет нерушима! На земле и в воздушном бою будем

стоять друг за друга!..

– Будем! – в один голос воскликнули мы. И четыре руки соединились, утверждая нерушимость этой

клятвы.

2.

– Пошли на танцы! – предложил мне Игорь, когда мы выходили из столовой после ужина. – Надо, братец, встряхнуться: а то все бой да о бое!.. А девчата какие в нашем полку есть! – явно подзадоривая

меня, хитро улыбнулся он.

– Да я уже не помню, когда танцевал...

Молодость берет свое: за день измотаешься так, что буквально валишься с ног, а вечером, глядишь, —

куда и усталость девалась.

Когда мы подходили к длинному, пожалуй, самому просторному из всех уцелевших в этом селе дому, я

вздрогнул, услышав мягкие, бархатные переливы баяна. Играли тот же вальс, который полюбился мне в

Изюме, – светлый, чарующий. Звуки ласково касаются сердца, тревожат его, волнуют, радуют, напоминая о жизни, которую называют довоенной.

Сейчас этот вальс звучал в полутемном зале Барилокрепинского сельского клуба. Он тоже, как и все мы, воевал, звал на подвиг во имя победы. Видавший виды баян наполнял помещение то грустной, то

мажорной мелодией, [30] и этим мужественным людям, сегодня смотревшим смерти в глаза, он пел о

человеческой нежности, о жизни, о любви.

Среди танцующих много девушек: часть из них одета в военную форму, остальные – в цветастых

платьях. Это – местные.

Кружатся пары... Техник звена лейтенант Сорокин сидит у стены на стуле и, мечтательно полузакрыв

глаза, играет.

Игорь тянет меня за руку:

– Погляди направо – какие девушки!..

– Я ведь ни с кем из «их не знаком.

– Пригласи на танец и познакомишься.

– Да я ведь говорил тебе: танцую неважно.

Игорь захохотал:

– А что тут мудреного? Переставлять ноги в такт музыке!..

Я медленно пересек зал, направляясь в дальний угол, где стояла группа девушек в военной форме. И

вдруг. . Да, это была она – Катя Илюшина. Гимнастерка аккуратно выглажена. Сапоги начищены до

блеска. Стройная, подтянутая. Направился к ней... Но... опоздал. Не видя меня, к Кате подскочил Игорь, галантно поклонился, сказав при этом:

– Разрешите?..

А за его спиной – я с растерянной физиономией. Девушка окинула обоих взглядом и, секунду

поколебавшись, протянула руку Игорю. Мне же она улыбнулась тепло и искренне. Затерявшись в толпе, я

ревнивым взглядом наблюдал за Игорем и Катей. Потом побрел к выходу – и ушел.

Утром Игорь допытывался:

– Ты почему это сбежал? Хотел тебя познакомить с Катюшей, а ты исчез... Знаешь, как ее фамилия?

Илюшина. Спросил, не дочь ли она конструктора наших самолетов? Нет, говорит...

Игорь сыпал словами. А я молчал.

...После завтрака мы с Игорем отправились на разбор. Майор Ляховский подробно проанализировал

операцию, выполнявшуюся всем полком.

Ко мне подсел Николай Тараканов.

– Что, как туча, сидишь? – спросил, словно вчера ничего и не случилось. – С боевым крещением

тебя!.. [31]

«Бик» – мой ученик. Я его поставил на ноги, а теперь он тебя учит и воспитывает. Радуйся, что к такому

командиру попал...

Я удивился: значит, Тараканову ничего не известно о том, что произошло между нами? Выходит, Бикбулатов ни единым словом не обмолвился о моем позоре... Мне, виновнику, прямо выложил все, что

думал, а ближайшему другу – ничего не рассказал!..

В глубине души почувствовал уважение к командиру звена.

Тараканов несколько отвлек меня разговором, и я вначале толком не уловил, о чем вел речь Ляховский.

Кого-то хвалил, кого-то поучал. Все же понял: в целом вылет полка был успешным.

«А моей заслуги в этом нет», – с горечью подумал я.

– Младший лейтенант Недбайло...

Вскакиваю с места, руки по швам.

– Вчера он выполнил свой первый боевой вылет, – говорил Ляховский. – Можно поздравить молодого

летчика с этим знаменательным событием. Но это еще не все. Он принял грамотное решение – посадить

поврежденную машину в стороне, чтобы не поставить под угрозу другие самолеты. Посадку произвел

удачно. За это выношу вам, товарищ Недбайло, благодарность.

– Служу Советскому Союзу! – отчеканил я.

Командир сделал небольшую паузу, потом негромко сказал:

– Надеюсь, что ошибку свою вы уже поняли и впредь подобного не допустите. А что двигатель

загорелся – вина противника: осколком снаряда был пробит маслорадиатор. Хорошо, что в воздухе вы не

растерялись и на земле действовали решительно, быстро локализовали пожар... Садитесь!

Ух-ты!.. Камень с плеч!

Значит, так: лейтенант Бикбулатов меня отчитал. А майор Ляховский, напротив, – похвалил, объявил

благодарность. Ну-ка, разберусь по порядку, как все было.

...Вначале все шло хорошо. Держался крыло в крыло. У цели перестроились, стали заходить в атаку.

Неожиданно ударили зенитки. Показалось, что весь огонь враг сосредоточил только на моем самолете.

Не то, чтобы растерялся, а почему-то заметался, что-то меня отвлекло. [32] .. И вот результат: побросал

бомбы неприцельно, отстал от ведущего. И еще на Бикбулатова обиделся! За такие дела не только козой

назовешь!.. А ведь «Бик», пусть резко, грубо, – но все же сказал правду. Могло хуже окончиться, и для

меня, и для него...

Позднее я заметил: в нашей эскадрилье повелось «подчищать» друг друга, если, разумеется, были к тому

основания. Делалось это прямо, откровенно и воспринималось без обид. И каждый знал: в дружном

крепком коллективе замечание товарища – на пользу общему делу.

После нескольких боевых вылетов я чувствовал себя над целью увереннее. Уже не тревожила стрельба

зениток. Ведущий предпринимал противозенитный маневр – и я тоже. Хорошо понимая его, действовал, сообразуясь с обстановкой. Но вот разобраться в том, что происходит на земле, отыскать цель, по которой

именно наносим удар, я еще не мог. А ведь от меня требовалось не только прикрывать ведущего и не

терять из виду цель, а и фиксировать малейшие изменения в обороне противника.

Шли дни, и, набираясь опыта, я стал подмечать все, что важно было видеть летчику, – будь это в воздухе

или на земле.

3.

В один из дней, после завтрака, мы с Калитиным укрылись в тени камышового навеса и предались

воспоминаниям. Это были какие-то особые минуты. Летчики, ежеминутно смотревшие смерти в глаза, не

думали о себе. Они всецело были поглощены делом, которое именовалось довольно прозаично – боевая

работа. А в редкие минуты затишья мы с тревогой говорили о своих близких, о которых два года уже не

знали ничего, часто видели во сне и по которым истосковались не утратившие нежности наши опаленные

войной сердца.

...У командного пункта мы увидели и своего командира звена лейтенанта Бикбулатова.

– Идемте к командиру полка! – сказал он.

Гвардии майор Ляховский поздоровался с нами и сразу начал объяснять, зачем нас вызвал:

– Фашистское командование возлагает большие надежды на свой оборонительный вал на так

называемом [33] Миус-фронте. Фашисты соорудили здесь доты и дзоты, противотанковые и

противопехотные препятствия. Гитлер требует задержать на этом участке советские войска во что бы то

«и стало, подчеркнув, что на реке Миус решается судьба Донбасса.

Командир полка сделал паузу, прошелся у стола и продолжал:

– Полк получил приказ выполнить специальное задание. Я решил доверить его вам. Суть задачи состоит

в следующем: на переднем крае в районе населенных пунктов Семеновский и Калиновка надо поставить

дымовую завесу на высоте пятнадцать-двадцать метров от земли, – командир показал на карте участок

местности и высоту с отметкой 196,0, над которой нам предстояло пролететь. – Наземные части ждут от

нас, авиаторов, помощи. Летите втроем, прикрытия не будет. Сложность заключается еще и в том, что в

этом районе противник сосредоточил много зенитных средств, – подчеркнул Ляховский.

– Задание будет выполнено! – четко произнес Бикбулатов.

Я испытывал и радость, и волнение. Радостно было сознавать, что командир части доверил мне, молодому летчику, такое ответственное задание, и еще потому, что Бикбулатов все же видит во мне

«Коршуна».

– Ну что, доволен? – спросил меня наш «Бик». – Не страшно?.. Дело необычное, довольно сложное.

Бикбулатов обстоятельно объяснил нам с Калягиным, что предстоит делать на том или ином участке, уточнил детали.

– Необходимо точно, внезапно и, разумеется, скрытно выйти в заданный район, – инструктировал он

нас. – Вначале мы пойдем разомкнутым строем, над последним контрольным ориентиром маршрута

перейдем на бреющий полет, а перед вражеским берегом сделаем «горку», обстреляем эрэсами позиции

фашистов – и снова перейдем на бреющий. Первым выброс химического состава сделаю я поочередно

из обоих УХАП'ов (так сокращенно назывались универсальные химические авиационные приборы – А.

Н.). Как только увидите, что из-под моей машины потянулся дым, вы, Калитин, отсчитаете двенадцать

секунд и затем нажмете кнопку для выброса смеси. Затем Недбайло... [34]

Мы проложили на карте маршрут, рассчитали курс, расстояние. Затем нас подробно проинструктировал

начальник химической службы полка капитан Продан. Еще раз, теперь вместе со своими воздушными

стрелками, уточняем особенности выполнения специального задания, намечаем план огневого

взаимодействия.

Подошли командир полка и начальник штаба.

– Итак, ровно в двенадцать пятнадцать, – напутствовал нас майор Ляховский, – вам надо быть над

целью. Ваше появление послужит сигналом наземным частям начать форсирование водного рубежа.

Желаю вам удачи, – и крепко пожал всем руку.

...Самолеты уже подготовлены к вылету. Наши «ильюшины» выглядят несколько необычно: под

крыльями, на наружных замках, подвешены сигарообразные контейнеры.

Занимаем место в кабинах. Ждем сигнала. Вот и ракета.

Качнулись и завертелись винты. Мы опробовали двигатели на всех режимах. Все в порядке, можно

выруливать на старт.

Машина Бикбулатова берет разбег. За ним идет Калитин. Я вылетаю третьим. Чувствую, как тяжело

отрывается от земли самолет. Это понятно: во-первых, химические приборы значительно увеличили

полетный вес штурмовика; во-вторых, изменились аэродинамические характеристики машины.

Некоторое время идем обычным строем, затем снижаемся и летим на бреющем. Под крыльями

замелькали строения, деревья, дороги. С удовлетворением отмечаю про себя, что уже умею распределять

внимание, оно теперь не приковано только к ведущему.

Неожиданно Бикбулатов набирает высоту. Мы с Калитиным делаем то же самое. «Значит, подходим к

цели!» – догадался я. Все время держу в поле зрения командирскую машину, бросаю беглый взгляд

вперед. За извилистой лентой реки виден испещренный огненными вспышками район. Серые, белесые, черные шлейфы смешиваются вдали, образуя туманную дымку. «Фронт! Где-то здесь и нужный нам

участок. Поди-ка, отыщи»!, – подумал я.

Под нами река Миус. Проходим над рекой под углом [35] градусов в двадцать. В шлемофоне – голос

командира звена:

– Огонь!

Штурмовик Бикбулатова ныряет вниз. Я повторяю маневр. Как и ведущий, нажимаю гашетки пушек и

пулеметов, кнопку пуска реактивных снарядов. В ровный гул мотора вплетается шипение: эрэсы, выброшенные из-под крыльев упругими огненными струями, понеслись вдаль, на врага. По самолету

пробегает дрожь: пушки и пулеметы работают безотказно. Я словно бы слился с машиной. В душе – ни

с чем не сравнимое чувство. Нет, это не азарт, это торжество бойца, несущего врагу возмездие.

Земля стремительно бежит навстречу. Под крыльями проносятся траншеи, огневые точки, мелькают

мечущиеся в поисках укрытия фигурки.

«Не отвлекаться!» – приказываю себе. Наступает очень ответственный момент, и я пристально

наблюдаю за машиной ведущего. Вот жгут густого белого дыма вырывается из-под летящего впереди

командирского штурмовика. Вижу, что и Калитин привел в действие первый химический прибор. «Один, два, три... шесть», – отсчитываю в уме. Воздушные стрелки, как это было предусмотрено планом, открывают беглый огонь по земле. А я продолжаю считать: «...одиннадцать, двенадцать!» – нажимаю

кнопку и веду счет до шести. Тут же отпускаю ее – и мигом нажимаю снова. Белые струи дыма тянутся

вдаль, вздуваются, расплываются над землей.

Проходит еще несколько секунд. Бикбулатов круто набирает высоту, затем бросает машину вниз, влево, вправо, ведет огонь. Мы с Игорем повторяем его действия. Выполнив противозенитный маневр, всем

звеном разворачиваемся и берем курс на свой аэродром.

«Все нормально!» – радуюсь я. А над рекой, над берегом, вдоль переднего края противника простерлась