Текст книги "В гвардейской семье"

Автор книги: Анатолий Недбайло

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 13 страниц)

нет. Теперь не стыдно явиться к командиру полка на доклад.

Иду, а навстречу Николай Тараканов.

– Ну, и везучий ты, Анатолий! И в кого ты такой?

– В тебя, весь – в тебя, Николай!

– Я в подобных переплетах бывал в районе Сталинграда. Но тогда мы ходили парами. А ты вон сколько

повел! И все у тебя ладно. Все целы-целехоньки. Это же здорово! А твой Клубов не нахвалится

«сынком». Даже падая, мол, сумел живым остаться!.. [118]

– А знаешь, почему?

Тараканов удивленно смотрит:

– Почему?

– Благодаря талисману.

– Да какому еще талисману? Все это – твой «Огонек»! Думаешь, не знаю? Свадьба-то когда?

– Сразу, как только война закончится!..

4.

В предутренней тишине громко задребезжал видавший виды будильник. Я быстро встал, умылся, побрился. Мимоходом отметил про себя: лицо обветрилось, загорело и рубцы несколько потемнели, меньше заметны. Теперь я выгляжу старше своих двадцати. И не удивительно. Ведь за год мы с Малюком

были трижды на волоске от смерти. А сколько еще впереди боев!..

Взглянул на часы – время до завтрака еще есть. Вспомнил, что накануне адъютант эскадрильи старший

лейтенант Егоров вручил мне летную книжку, предложил посмотреть записи, расписаться.

Для летчика летная книжка – зеркало его дел. В ней ведется строгий учет, каждый полет записывается с

точностью до минуты. Указывается дата, содержание боевого вылета, район нанесения удара. И так – за

каждый день, по каждому месяцу. А гербовая печать на страницах сама говорит о важности летного

документа.

Перелистываю летную книжку. Интересно подсчитать, что сделано за год...

Итак, позади шестнадцать фронтовых аэродромов. С них ровно сто раз поднимался в небо. Сколько же

это «гостинцев» обрушилось на врага? По подсчетам выходит более пятидесяти тонн бомб, восемьсот

реактивных снарядов, около сорока тысяч пушечных снарядов и сто пятьдесят тысяч «шкасовских»

пуль...

Пять вражеских самолетов сбито в воздухе и семнадцать уничтожено на земле. Сожжено тридцать

автомашин. Подавлено одиннадцать зениток и шесть артиллерийских батарей. Подожжено шестнадцать

танков и самоходок, десять железнодорожных вагонов. Больше трехсот фрицев не вернутся туда, откуда

они пришли на нашу землю.

Я расписался в книжке и подумал: «Это вам, гады, [119] за Бикбулатова и Калитина, за Толмачева и

Заплавского, за Егорышева и Сачивко, за нашего любимца Прудникова, за муки и страдания людей, оказавшихся под пятой оккупантов».

После завтрака направился к штабной землянке, разыскал адъютанта и отдал ему летную книжку. От

него узнал, что наша эскадрилья через сорок минут должна быть на построении. Коротая время, заглянул

в «беседку», где летчики из первой эскадрильи погрузились в чтение только что принесенных

пропагандистом свежих газет и журналов. И вдруг зовут к командиру полка!

– Товарищ гвардии подполковник, прибыл по вашему приказанию.

В «кабинете» уже находились замполит, начальник штаба и мой комэск майор Кривошлык.

– Прошу садиться! – жестом указал Ляховский на свободный стул. Чувствую, что речь пойдет о деле, не связанном с выполнением боевого задания.

– Товарищ Недбайло! – начал командир. – Майор Кривошлык назначается начальником воздушно-

стрелковой службы полка. Как вы смотрите на то, чтобы вступить в командование третьей эскадрильей?

Ляховский испытующе посмотрел мне в глаза. Нет, он не торопит с ответом. Можно подумать.

Я несколько опешил от неожиданности. Но тут же сообразил, что решение командиром уже принято.

– Не ожидали такого поворота событий? – улыбнулся Ляховский. – Или боитесь ответственности?..

– Нет, товарищ подполковник, не боюсь. Просто опыта работы с людьми у меня нет.

– Зато боевой опыт есть. А это – главное! Думаю, справитесь.

Что я мог возразить командиру?..

Между тем Ляховский, пройдясь по «кабинету», остановился у окна и подозвал меня.

– Взгляните, пожалуйста!

Я посмотрел в окно и увидел вдали нашу стоянку. Личный состав эскадрильи был в сборе. И я убедился

еще раз, что решение уже принято.

– Они вас ждут. Так что принимайте третью эскадрилью! – тоном приказа произнес Ляховский. —

Партийная организация в эскадрилье крепкая. Комсомольская [120] – тоже. Да и мы с замполитом и

начальником штаба всегда поможем. Так что – за дело!

– Понял вас, товарищ гвардии подполковник! Благодарю за доверие. Постараюсь оправдать!

– Вот и хорошо! – ответил Ляховский. И добавил: – Заместителем-стажером у вас пока что будет

капитан Коровин. Присмотритесь и подберите себе штатного заместителя. А теперь идемте —

представлю вас личному составу.

...Я шел рядом с командиром полка. Слева – Иванов, справа от командира – Кривошлык. На душе

тревожно: как отнесутся товарищи к моему назначению, что я должен сейчас сказать личному составу, как пойдут дела в эскадрилье?

Командир полка, видимо, прекрасно понимал мою тревогу и о чем-то тихо переговаривался с майором

Кривошлыком.

Капитан Коровин подал команду: «Смирно!», – и, печатая шаг, оторвался от строя, шагнул навстречу

Ляховскому, доложил. Командир поздоровался, эскадрилья ответила зычным приветствием.

Ляховский снял фуражку, вытер платком лысину: он, видимо, тоже волновался.

– Товарищи гвардейцы! – громко произнес командир. – Вы геройски сражаетесь с врагом, прошли

славный боевой путь. Сейчас мы в Крыму добиваем остатки фашистских войск. Многие из вас

награждены орденами и медалями. В нашей эскадрилье воспитаны такие асы, как Бикбулатов, Беда...

Командир говорил о том, что молодые летчики учатся у ветеранов, перенимают их опыт. О том, что

Леонид Беда успешно командует второй эскадрильей, а сегодня командиром третьей назначен старший

лейтенант Недбайло.

– Он стоит перед вами, и все вы прекрасно знаете его. Хочу надеяться, что и с новым командиром вы

будете честно трудиться и бесстрашно воевать, успешно справляться с доверенным вам Родиной

ответственным делом.

Наступила тишина.

Ляховский, волнуясь, снова потянулся за платком. Стою, чувствую: надо что-то сказать.

– Товарищ подполковник! Разрешите мне? [121]

– Прошу.

Я шагнул к строю.

– Дорогие товарищи! Думаю, не ошибусь, если от имени личного состава третьей эскадрильи заверю

командование нашего полка в том, что мы и впредь будем в передовых...

* * *

После ужина адъютант эскадрильи вручил мне ключ от комнаты – «командирского салона», как в шутку

называли ее авиаторы.

Переступил порог «салона», внимательно обвел помещение глазами. В маленькой комнатушке стояла

аккуратно заправленная солдатская кровать. У окна – столик, стул. На столе – «фонарь» из снарядной

гильзы. На стене – вешалка.

Скромно и уютно. Можно и отдохнуть, и поразмышлять...

Адъютант ушел, и я остался один. Присел на стул. И только теперь почувствовал, что устал. Память

возвращает меня к событиям дня. Словно снова слышу слова: «Поздравляю, Толюша, с повышением!»,

– это Катюша сказала. «Растем»! – так прореагировал Иван Кондратьевич Клубов. «Думаю,

справитесь!» – выразил свою точку зрения Ляховский.

И тут, сидя в тиши «салона», вновь ощутил, как повысилась отныне моя ответственность и за людей, и за

боевую технику, и за дела целой эскадрильи. Мне предстояло сдать трудный экзамен на командирскую

зрелость, на самостоятельность. И принимать его будет строгий и бескомпромиссный экзаменатор —

жизнь. Да, я заверил командира, что эскадрилья будет идти впереди, что старая добрая традиция будет

продолжена. Но ведь успех добывает целый коллектив. С чего же начать? Мне нужны помощники, нужна

опора. Я знал: надеяться есть на кого! Это – коммунисты и комсомольцы. Это – лучшие наши

гвардейцы, «золотой фонд» эскадрильи.

Комнату заполняли сумерки. Я зажег «фонарь». Вспомнил: в чемодане лежат черновые наброски

чертежей и расчетов. Отыскал их и при мерцающем свете коптилки стал разбирать записи,

восстанавливать в памяти подробности событий, побудивших меня взять в руки карандаш и бумагу. [122]

Я чувствовал и верил, что можно и надо сделать более эффективными тактические приемы,

применявшиеся нами в боях. В частности, «круг». Если добиться четкости и слаженности, если каждую

секунду взять на учет, можно в корне видоизменить его заключительный элемент. Это лишь вначале

покажется сложным, но, отработав одновременный выход всей шестерки или восьмерки из «круга», мы

избежим опасности быть атакованными вражескими истребителями во время перестроения или сбора, обеспечим взаимозащиту и огневую мощь.

Как же сделать маневр гибким, динамичным? Уже не один день, не один вечер размышлял я над этим.

Выход из атаки всех сразу давал бы нам преимущество над противником. Но замысел был пока что лишь

теорией. Я мог стереть на бумаге любую линию, чертить все новые и новые варианты. Проверить же их

можно было только в бою. А это – риск. Очень большой, очень серьезный, ибо речь шла о человеческих

жизнях.

И все же я решился. Потому что был уверен в эффективности маневра, в его целесообразности. Надо

было только дождаться удобного, а точнее – удачного времени. К тому же эксперимент требовал от

летчиков не только отработки маневра, но и соответствующей психологической подготовки.

Следовательно, спешить нельзя, и как ни хотелось поскорее начать проверку замысла, я старался не

поддаваться соблазну. Никаких случайностей не должно быть. Все надо хорошенько взвесить, со всеми

неизвестными разделаться. Иначе – провал!..

На поиски ушла не одна неделя. А я все думал, взвешивал, искал.

...Ночь на исходе. Я весь ушел в расчеты. Заснул лишь под утро. Спал крепко. Но проснулся вовремя: сработала привычка вставать в одно и то же время.

Солнце уже окрасило у горизонта облака, и они кажутся лепестками огромной розы. Потом из-за темной

кромки земли выглянул кусочек расплавленной меди. Он все больше, все ярче. Рождается новый день.

Дышать легко – воздух свеж, настоян на густом аромате леса. На аэродроме уже трудятся

авиаспециалисты.

– Товарищ старший лейтенант, технический состав готовит шесть машин к вылету!.. [123]

Принимаю доклад инженера эскадрильи старшего техника-лейтенанта Одинцова.

– Сколько всего исправных машин?

– Семь, товарищ командир! Одна – на профилактике, две восстанавливают пармовцы.

Подходит старший техник по вооружению Ворона. Докладывает, чем заняты вооруженны.

– Надо ускорить работы: шестерка вылетает через час...

У одной из машин увидел старшего техника-лейтенанта Поповского, нашего парторга. Он уже закончил

свои дела и теперь помогает товарищам. Поздоровался, направляюсь к другому самолету.

– Как настроение? – спрашиваю младшего техника-лейтенанта Волошина.

– Преотличное, товарищ командир!

– А у подчиненных?

– Тоже!

– Из дому пишут?

Волошин оживился:

– В неделю по два-три письма получаю. Дела в тылу пошли лучше, просят, чтобы мы поскорее с

фашистами разделались.

– Напиши: просьбу выполним!

– А я уже и так написал, – улыбается Волошин.

Недалеко от моего самолета кто-то прилаживает переносной стенд. Подхожу ближе – это комсорг полка

старший сержант Николай Захарченко. Из-за его плеча вижу свежий номер боевого листка. Наверху

крупно написано: «Добьем остатки немцев в Крыму!» Небольшая передовица содержит итоги последних

штурмовок, фамилии наиболее отличившихся летчиков, воздушных стрелков, механиков, вооруженцев, мотористов полка. А вот в конце – печальные строки: «Отомстим за нашего штурмана полка гвардии

майора Суклышкина!». Вспомнилось, как на прошлой неделе пришла в полк тяжелая весть: погиб Иван

Григорьевич Суклышкин – бесстрашный ас, коммунист, превосходный мастер штурмовых ударов, первоклассный штурман.

Рядом с боевым листком – карта общей фронтовой обстановки в районе Севастополя, последние сводки

Совинформбюро. Такие переносные стенды были в каждой эскадрилье и на командном пункте полка. К

ним [124] всегда спешили авиаторы. Каждого интересовало всё: и вести с фронтов, и сообщения о

трудовых делах нашего народа, и события, происходящие за рубежом.

...Подполковник Ляховский поставил боевую задачу: надо поддержать наступление наземных

подразделений на опорный пункт фашистов.

Выйдя от командира, заглянул в диспетчерскую. Катюша работает.

– Если все будет нормально, вернусь без потерь.

– Обязательно вернешься – и без потерь!

Она сказала это с твердым убеждением, как бы подчеркивая, что будет именно так – и ни в коем случае

не может быть иначе.

Я как-то невольно нащупал пуговицу левого кармана, отстегнул клапан – и пальцы мои коснулись ее

подарка...

Несколько дней тому назад, когда я заглянул к Катюше, она протянула мне небольшой конвертик, сказав

при этом:

– У нас на Волге такой обычай – дарить на счастье...

В конверте лежал аккуратно сложенный носовой платочек. Шелковый, нежный. В уголочке – искусно

вышитая Золотая Звезда Героя, веточка дуба с ярко-зелеными листочками.

Я был тронут:

– Спасибо тебе большое, дорогая!..

5.

...Видимость – отличная. Сине-голубое небо пронизано золотом солнечных лучей. Смотрю влево, затем

вправо: ведомые, словно привязанные ко мне невидимыми нитями, идут уступом. Поодаль, выше —

собратья наши, краснозвездные «яки».

Подходим к цели. Вражеские зенитчики, конечно же, изготовились к стрельбе. Я даже представил себе, как прибористы припали к окулярам, как номера расчетов заняли свои места и только ждут команды.

Вот-вот она раздастся – и грохнут орудия. Наступил как раз тот самый момент, когда я должен

действовать в соответствии с намеченным планом. Выполняю маневр – меняю курс, высоту. Иными

словами – путаю карты вражеским [125] зенитчикам. А цель уже под нами. Чуть дальше —

огнедышащий вулкан. Это – Сапун-гора. Склоны изрыты окопами, траншеями, расчерчены системой

заграждений.

– Атакуем! – бросил я одно лишь слово в эфир – и повел шестерку на снижение.

«Сейчас, вот-вот встретит нас огненный шквал»... Только подумал – и тотчас же вокруг заплясали

дымные шарики. В кабине запахло пороховой гарью.

– Орлы, смелее! – подбадриваю ведомых и в то же время стараюсь отвлечь их от страха перед этой

стеной заградительного огня. Собственно, опасная зона уже преодолена. Да и рвутся снаряды далеко

вверху.

Первая атака удалась. Мы обрушили на врага смертоносный груз. Там, где были огневые точки

противника, где простирались траншеи, одна за другой взблескивали огненные вспышки рвущихся

реактивных снарядов, вздымались разрывы бомб. Склоны Сапун-горы затянула дымная мгла.

– Порядок: начало сделано! Еще заход!..

Теперь заговорили пушки и пулеметы наших «илов». Зенитки не унимались, посылая навстречу нам и

вдогонку снаряд за снарядом. Но тщетно!.. Задание выполнено! Результаты штурмовых ударов

зафиксированы фотокинопулеметами. Теперь – домой! Со станции наведения передают: нам объявлена

благодарность.

На аэродром шестерка пришла в полном составе. Все самолеты целы. Только машина лейтенанта

Карпеева в нескольких местах прошита осколками близко разорвавшегося зенитного снаряда.

– Ну, что я говорила тебе, что? – встречает меня Сияющая Катюша.

– Спасибо тебе за добрые слова! – пожал я ее мягкую, теплую руку. – Бегу к командиру с докладом.

Все было превосходно. И надо же случиться беде...

Времени на обед мало – буквально считанные минуты. Полуторка мчится к столовой. В кузове —

яблоку негде упасть: летчики стоят, держась друг за друга, покачиваются, когда машина подпрыгивает на

неровностях дороги.

Я стоял у кабины. И вдруг... Что там произошло – не знаю. Только водитель резко нажал на тормоз.

Машина сразу остановилась – и живая масса, качнувшись, [126] навалилась на меня. Моя левая, еще

неокрепшая рука подвернулась – и я ощутил адскую боль. Теперь пришлось спешить не в столовую, а в

санчасть. Врач ощупал руку, покачал головой, велел наложить шину.

После обеда узнал, что ровно в пятнадцать часов в тот же район, куда я водил шестерку, пойдет с группой

Кривошлык. Его заместителем будет капитан Коровин.

– Товарищ майор, меня, выходит, вы оставляете?..

– Так решил командир полка! – сухо отрезал Кривошлык.

«Значит, уже доложили Ляховскому!» – догадался я и поспешил в штаб.

– Товарищ подполковник! Там много зениток. Я пойду вместо Коровина – обстановка мне ведь уже

известна...

– Вам надо отдохнуть, товарищ Недбайло! А Коровин стажируется. Времени у него остается мало...

– Но у него ведь и опыта мало! – никак не мог успокоиться я.

– Опыт – дело наживное. Стать бойцом можно только в бою! – парировал Ляховский.

Лишь только в небо взлетела ракета, как один за другим стали оживать «ильюшины». Стоянка огласилась

неистовым ревом мощных моторов. Забегали, засуетились авиаспециалисты.

Механики выхватывают из-под колес колодки, и самолеты один за другим выруливают на взлетную

полосу, разбегаются и, словно оттолкнувшись от земли, уходят все выше и дальше.

Вот уже последний самолет поднялся в воздух. Группа вытянулась цепочкой. Машины догоняют

ведущего, занимают свое строго определенное место в строю. Шестерка совершила традиционный круг

над аэродромом, ложится на курс и удаляется. Взлетают и «малыши» – четыре истребителя прикрытия.

Мысленно желаю им удачи.

Щемит сердце. Эскадрилья ушла на боевое задание без меня. И все – из-за какой-то нелепой

случайности...

Раздосадованный и удрученный, иду к авиаспециалистам. Невдалеке от того места, где несколько минут

тому назад стоял мой самолет, что-то клепают механики. [127]

– Товарищ командир, Малюк очень уж старательно готовил сегодня свой пулемет, – сообщает Гриша

Мотовилов.

– А где он? – встрепенулся я, словно током ударенный.

– Так он ведь с Коровиным улетел!

– Как улетел?

– Ему капитан Коровин приказал лететь, – вмешалась в разговор Саша Чиркова. – Я сама слышала.

– Ладно уж, прилетит – потолкуем с ним! Только бы все у них было как следует. .

Перехожу от одной группки авиаспециалистов к другой. Жду. Как же томительно тянется время! Теперь

сочувствую командиру полка. Понимаю, как нелегко ему отправлять в бой экипажи и ждать их

возвращения. А сколько раз в день ему приходится провожать летчиков за линию фронта!..

– Ну, как там дела? – спрашиваю оперативного дежурного.

– Позывных не слышно, – отвечает он.

Направляюсь к выходу и смотрю на часы: по времени майор Кривошлык уже должен возвращаться.

Почему же с ним нет связи?

У посадочного знака радиостанция, там командир полка. Может, ему уже что-то известно?

Дает себя знать привычка: пристально осматриваю рабочую часть полосы – нет ли на ней чего-нибудь

такого, что мешало бы посадке? Нет! Только трава придавлена колесами, примята тугими воздушными

струями.

...Первыми показались вдали четыре «яка». «А где же штурмовики? – бьется тревожная мысль. – Что-

то стряслось!..».

Наконец, показалась точка. Увеличивается. Всматриваюсь в небо до боли в глазах – одна, только одна!

Больше не вижу. Ага, вон там, в стороне, показалось еще две. Ниже – тоже две. Боевой порядок

нарушен. Это плохой знак! – Сколько всего? Пять. А где шестой? Где? И кто?..

Самолеты растянулись, поодиночке подходят к границам аэродрома. Первый буквально плюхнулся

поперек взлетно-посадочной полосы, не выпустив шасси. Четыре один за другим совершают посадку

нормально. [128]

Бегу к поврежденному «илу», на котором – «мой» номер. Вот так сюрприз! Возле него уже

остановилась санитарная машина. Затем подлетела командирская «эмка», и подполковник Ляховский о

чем-то расспрашивает растерянного Коровина. Тот, переминаясь с ноги на ногу, что-то несвязно отвечает.

Отхожу в сторону – и тут вижу, как из кабины стрелка вытаскивают окровавленного Малюка. Бросаюсь

к нему:

– Антон, дружище! Что с тобой? Антон!..

Наклонился, обхватил руками его голову, повернул к себе. Никаких признаков жизни. Глаза закрыты, губы сжаты...

– Потерял сознание, – объясняет врач. – Осколок попал в голову.

– Эх, Антон, Антон! – выдохнул я и почувствовал, как горло перехватил спазм.

Санитарная машина увозит Малюка в госпиталь. На глаза наворачиваются слезы. Сколько раз попадали с

ним в сложные переплеты, сколько раз были на грани смерти! Выжили, снова воевали. Думал, всю войну

вот так пройдем рядом, до самого Берлина. А тут – на тебе! Отвоевался мой друг...

Командир все еще беседовал с Коровиным. То ли отчитывал его, то ли выяснял какие-то подробности.

Мне же хотелось узнать, как это случилось?

Только через четырнадцать лет из уст Малюка узнал подробности. Первый же заход «ильюшиных»

сорвали вражеские истребители. Десятка Ме-109 атаковала шестерку, и группа рассыпалась. Коровин

оторвался от товарищей, и четверка «мессеров» насела на него, атакуя попарно. Отбиваясь от них, Малюк поджег одного, затем второго. Коровину следовало бы маневрировать, а он пошел по прямой. Это

использовал третий «мессер» – и зашел снизу. Малюк попытался подсказать Коровину, что надо

отвернуть, но связь не работала. А «мессер» уже открыл огонь. Хорошо, что подоспели «яки» – они

спасли Коровина от верной гибели. А вот Малюк...

Из этого полета не вернулись летчик Иван Анисимов и воздушный стрелок Аркадий Захаров. Их

штурмовик был сбит прямым попаданием зенитного снаряда и упал в районе цели. [129]

...Бои в районе Севастополя подходили к концу. Рука моя уже окрепла, и меня снова допустили к

полетам. Коровин уехал из полка, и моим заместителем временно был назначен лейтенант Карпеев.

Однажды Катюша предложила:

– Возьми меня, Анатолий, к себе воздушным стрелком! Очень прошу тебя!

– Я не могу подвергать тебя опасности. Слишком велик риск...

– Но ведь и ты рискуешь! А я хочу защищать тебя. Кто это сделает так, как делал Малюк? Только я...

– Меня может сбить зенитка...

– Спасибо – утешил!

– Нет, Катя! Я не могу взять на свою совесть такое, не могу – пойми ты меня!..

Говорил, а сам радовался мысли, что Катя – человек прекрасной души, друг и товарищ, готовый делить

пополам и счастье, и горе. Как это хорошо! И чтобы закончить разговор, я объяснил:

– У меня уже есть стрелок.

– Кто же?

– Младший сержант Матвеев, моторист.

– Дмитрий – хороший парень. Мне остается только позавидовать ему. , – вздохнула огорченная Катя.

С Матвеевым мы уже провели несколько занятий. Был он расторопным, бесстрашным, отличался

быстрой реакцией. Впоследствии показал себя достойным преемником Антона Малюка.

6.

Еще свежи были радостные воспоминания о Первомае, а тут новый праздник: 9 мая штурмом взят

Севастополь. Неделю спустя и весь Крымский полуостров был очищен от гитлеровских оккупантов.

Наступило временное затишье. Но мы знали: впереди – новые бои, новые сражения. Враг сломлен, но

еще силен.

В полк прибыло пополнение. Молодых летчиков надо было вводить в боевой строй, учить искусству

побеждать противника. Полеты чередовались с занятиями в классах. Молодежь овладевала теорией, изучала тактические приемы, закалялась идейно. [130]

Я много работал с новичками, заботясь о том, чтобы как можно скорее они стали настоящими

воздушными бойцами. Теперь была возможность детально проанализировать наиболее успешные наши

операции, причины неудач. Все понимали, что война без жертв не бывает. Но избежать ничем не

оправданных потерь можно. И нужно! Об этом шла речь на партийных и комсомольских собраниях, на

летно-тактических конференциях.

А еще интересным был разговор о боевой зрелости командира. Война – не только строгий экзамен, суровое испытание для солдата, она – большая школа мужества и боевой зрелости командира.

Мне, молодому командиру, во многом оказывали помощь Ляховский и Кривошлык. Очень много сделала

для моего командирского становления партийная организация.

До сих пор памятны партийные собрания, на которых рассматривались злободневные вопросы нашей

фронтовой жизни – и об авангардной роли коммуниста в бою, и об оказаний помощи молодежи, впервые вылетающей на боевое задание, и о непримиримости к нарушителям дисциплины, и о

руководстве комсомолом.

Помню последнее собрание на крымской земле. Было это в Сарабузе (теперь Гвардейское). Все мы тогда

понимали: Крымская операция завершена, но война еще не закончена, и полк, безусловно, будет

переброшен на другой фронт. Поэтому гвардейцы сочли необходимым поговорить о результатах боевых

действий, посоветоваться, как лучше вести боевую работу в грядущих сражениях.

Наш замполит майор Иванов превосходно чувствовал дух времени, умел выбрать наиболее актуальную

повестку дня. Его любил и уважал весь полк. Человек развитой и общительный, он располагал к себе

людей, знал их нужды и запросы, умел создать боевой настрой, мобилизовать на патриотические дела...

– Трижды наш полк отмечен в приказах Верховного Главнокомандования, – говорил, выступая, Александр Степанович. – Здесь, в Крыму, наши гвардейцы действовали по-сталинградски. Летчики

совершали по четыре-пять боевых вылетов ежедневно, стремясь к быстрейшему освобождению

Советского Крыма. Всего мы совершили здесь 537 боевых вылетов!.. [131]

Слушая его выступление, я думал о наших коммунистах, о том, как они боролись за укрепление

дисциплины, как обеспечивали постоянную боевую готовность, добивались повышения эффективности

вылетов.

Вот, например, председатель собрания – член партийного бюро, штурман полка Стрельцов...

Будучи еще командиром эскадрильи, он однажды штурмовал артиллерийские позиции противника на

северном и северо-восточном скатах высоты Горная. Самолет был поврежден – заклинило элерон левой

плоскости. Возвращаясь домой, Стрельцов над аэродромом подал своему воздушному стрелку Матказину

команду.

– Прыгай! Управлять самолетом уже невозможно.

Но Матказин ответил:

– Пока вы не прыгнете, я машину не покину!

И тогда коммунист Стрельцов принимает решение спасти машину. Это стоило неимоверных усилий, но

почти неуправляемый штурмовик ему все же удалось посадить.

Командиру и замполиту Стрельцов потом объяснил:

– Жалко было бросать такую замечательную машину!..

А как трудится наш технический состав! Днем и ночью, в дождь и на студеном ветре самоотверженно

работают наши авиаспециалисты, заботясь лишь об одном – предоставить в распоряжение летчиков

исправные, снаряженные полным боекомплектом «летающие танки». Трудности не пугают гвардейцев.

Они понимают: только так можно приблизить победу над фашистами...

Сколько раз я просто диву давался: и когда же спят, когда отдыхают наши техники и механики, вооруженцы и мотористы? Вечером – хлопочут у машин, придешь ночью – они на стоянке, явишься на

рассвете – они уже давным-давно здесь... Тот возится у шасси, тот – в кабине, тот внимательно

вслушивается в работу стального сердца «ила». А как самоотверженно трудятся девушки! Глядишь —

подвешивают стокилограммовые бомбы. Да что сто? А «подарочки» весом в двести пятьдесят

килограммов разве не цепляли они под крылья «ильюшина»?! И все это быстро, в сжатые сроки.

Как бы угадав мои мысли, Иванов заговорил о техническом составе. О том, как лучшие механики-

коммунисты [132] Коломиец, Шевченко, Волошин, Гончаренко своим усердным трудом ведут за собой

авиаспециалистов... Как отлично работают комсомольцы. Сержанты Дубов, Бабич, например, сократили

срок ремонта самолета ровно вдвое, и штурмовик был выпущен на задание почти на сутки раньше, чем

это предполагалось.

Не умолчал замполит и о недостатках. Молодые летчики на подходе к цели отрывались от ведущего и

отставали от группы; другие слабо знали районы боевых действий, не вели наблюдения за наземными

целями и поэтому не могли дать достаточных разведывательных данных о противнике и полных данных

о результатах штурмовки; не все воздушные стрелки были осмотрительны. Увлекаясь стрельбой по

наземным целям, они расходовали почти весь боекомплект, забывая, что он предназначается главным

образом для отражения истребителей противника.

Затем майор Стрельцов предложил: пусть каждый ветеран возьмет шефство над новичком и научит его

искусству побеждать врага. Все единодушно его поддержали.

Кратко, но дельно говорил Иван Кондратьевич Клубов. Он был для нас образцом настоящего коммуниста, мы старались подражать ему. И если говорили здесь, на собрании, что коммунист – это живой пример

для молодежи, то наши мысли обращались к таким людям, как Ляховский, Иванов, Кривошлык, Клубов...

Да, много дало нашей крылатой гвардейской семье это собрание. Вскоре, в соответствии с принятым на

нем решением, в полку состоялась летно-тактическая конференция. Началась она утром, а закончилась

чуть ли не заполночь. И все это время продолжался поиск, пытливо изучался передовой опыт, горячо

обсуждались важнейшие проблемы. Анализу и обобщению подверглись семнадцать тактических

вопросов – с учетом прошлых наступательных операций.

Методы выхода штурмовиков в район цели... Взаимодействие со своими наземными войсками... Шла

речь и о боевых порядках с применением многократных заходов; об эффективности использования

каждого вида оружия; о сохранении ориентировки при атаке цели в течение 15—20 минут на поле боя.

Ветераны полка настойчиво учили молодых летчиков [133] поражать танки специальными бомбами

(ПТАБ), реактивными снарядами, огнем 37-миллиметровых пушек. Учили штурмовкам аэродромов, железнодорожных станций, эшелонов. В итоге тактический «арсенал» полка значительно пополнился и

усовершенствовался.

А я все еще вынашивал и «обкатывал» свой замысел – метод сбора группы после нанесения штурмового

удара.

На следующий после конференции день авиаторам предложили совершить экскурсионную поездку по

местам боев в районе Севастополя, посетить мыс Херсонес, где, как нам было уже известно, у

гитлеровцев находился последний аэродром, который мы неоднократно штурмовали.

Эта поездка оказалась для нас очень интересной еще и тем, что уже по дороге в Севастополь мы

обнаруживали следы «своей работы».

...Груды искореженного металла у самой дороги. Еще недавно это были огромные грузовики,

перевозившие вражеских солдат с одного участка фронта на другой. А вон, в стороне, застыли танки, самоходки. Стой, водитель! Эти «коробочки» надо осмотреть повнимательнее: ведь мы еще именуемся и

истребителями танков!

Ощупываем пробоины, рассматриваем развороченный металл. Хороши результаты штурмовок! Тут же

начинается импровизированный урок для молодых летчиков: как определить типы танков и самоходок, какова степень их бронирования, где наиболее уязвимые места от бортового огня «ильюшина».

Поехали дальше. Чем ближе Севастополь, тем больше воронок, разбитой военной техники, поваленных

деревьев. В Севастополе сердце еще больше сжимается: руины, руины, руины...

На Херсонесском «аэродроме» – остатки сожженных нами вражеских самолетов. Вспомнил, как в небе

над этим самым местом близко разорвавшийся зенитный снаряд лишил меня возможности

контролировать скорость по прибору. Я отвернул в сторону моря. Оно разгневанно бушевало. Зенитки

посылали вдогонку снаряды, но я летел дальше. Ведомые – за мной. Правым разворотом описал

широкую дугу над береговой чертой и таки ушел от зениток!