Текст книги "В гвардейской семье"

Автор книги: Анатолий Недбайло

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 13 страниц)

Полезной и нужной оказалась эта поездка. [134]

...Мы продолжали готовить молодежь к боям. Готовился к новым сражениям и я. И не по одному, а сразу

по двум направлениям. Во-первых, в качестве ведущего – воздушного вожака. Во-вторых, в качестве

«наземного» руководителя коллектива.

Как летчик я имел уже боевой опыт, и с молодежью было чем поделиться. А как командир должен был

еще многому учиться. Нужно было выкраивать время для занятий, для работы над собой. Книгами

снабжал меня парторг полка капитан Уманский. Александр Тимофеевич охотно взялся помогать мне. Ему

я очень многим обязан, ему от души благодарен за щедрую помощь.

Было это в Криничной, на Донбассе, где я стал кандидатом в члены нашей Ленинской партии. Там, в

Криничной, Уманский поверил мне... Теперь он снова шефствовал надо мной, заботился, чтобы стал я

грамотным, хорошим командиром.

Вот с ним-то я и решил посоветоваться о своем заместителе.

– Думаю, старший лейтенант Николай Давыдов мог бы стать хорошим замкомэском, – высказываю

свои соображения Уманскому. – Знаю его еще с курсантской скамьи. Был старшиной нашей группы.

Хорошо летает. С людьми работать умеет.

– Ты побеседуй с ним, выясни, согласится ли. Знать-то и я его знаю. А вот как воспримет то, что был в

свое время твоим начальством, а теперь придется ходить у тебя под началом?..

Но опасения оказались излишними.

– Сколько наших ребят, воспитанников Ворошиловградской школы, осталось в полку? – спросил я как-

то Николая.

– Трое: Семейко, ты и я, – ответил он.

– Хорошо бы воевать рядом. Знаешь, переходи-ка ко мне в третью эскадрилью заместителем. А?

– Я солдат: прикажут – перейду!..

Теперь слово было за командиром полка.

Тем временем в соответствии с приказом Наркома обороны наш полк в составе дивизии перебрасывался

на 3-й Белорусский фронт.

Мы стали готовиться к перебазированию. [135]

Глава восьмая

1.

Маршрут проложен. Складываю карту, снова разворачиваю ее, опять складываю. Надо же: линия второго

отрезка нашего пути пролегла совсем близко от Изюма. Как хотелось бы хоть заглянуть в родной дом, обнять своих близких!.. Вздохнул, сложил карту. И кнопки планшета хрустнули сильнее обычного.

...Эскадрильи взлетают с интервалом в двадцать минут. Пора и нам. Взлетаю, выполняю над аэродромом

круг, иду на второй – высота уже пятьсот метров...

Две четверки «ильюшиных» третьей эскадрильи берут курс на север: впереди – большой перелет.

Солнечный свет струится с высоты. Видимость – преотличная. Стальное сердце самолета работает

ровно, ритмично. Настроение приподнятое. На какую-то минуту как бы отрываюсь от суровой

действительности, чудится, что нет войны, что никакая сила не способна нарушить эту благодать, разбудить дремлющую под южным солнцем землю. Даже не верится, что всего несколько дней тому

назад это небо расчерчивали огненные трассы, оно было покрыто дымом, гремели раскаты орудийного

грома. Но это длилось только минуту!

Переключаю СПУ:

– Дима, как идет вторая четверка? (Ловлю себя на том, что чуть не называю своего стрелка Антоном...)

– Все в порядке, товарищ командир: идет за нами. Осматриваю пространство – и вновь перевожу

взгляд вниз, на зеленеющую крымскую землю. Трудно мне расставаться с ней! Здесь я стал членом

партии, командиром эскадрильи. В крымском небе уже сдавал экзамен на командирскую зрелость.

Под крыльями – Сиваш. Значит...

– Прощай, солнечный Крым! – кричу, открыв форточку фонаря, и встречный ветер уносит мои слова в

синеющую даль...

Теперь нас ждет Белоруссия.

Во время перелета совершаем четыре посадки – в Запорожье, Харькове, Орле и Смоленске. В Харькове

и Орле «сидим» по двое суток в ожидании штаба полка и тылов. Есть время побывать в городе. [136]

Иду по центру Харькова. Сердце сжимается от боли; развалины, обугленные стены, пустые глазницы

окон.

В Орле – то же самое. В груди закипает злость. Знаю: отныне врага буду бить еще сильнее.

...Но вот уже сложный перелет остался позади. Нас приютила небольшая белорусская деревушка

Жваненки.

Местные жители искренне рады нам, улыбаются. У многих на глазах слезы радости. В деревне в нашу

честь сегодня праздник, и я впервые вижу белорусские национальные костюмы. На улицах, на сельской

площади – песни, музыка, танцы. Девчата наперебой приглашают нас, и мы быстро осваиваем и

«Бульбу», и «Лявониху», и еще с пяток задорных белорусских танцев. На танцплощадке пыль столбом.

Но мы не замечаем ее, целиком захваченные весельем. И нет ничего приятней этой музыки, этих

девичьих улыбок, этого разудалого перепляса!

А совсем рядом, в нескольких минутах ходьбы от деревенской площади, – широкое поле, как бы

приткнувшееся к темнеющей громаде леса. Не сеют на том поле и не пашут: оно сейчас служит

фронтовым аэродромом.

Тут и там, раскинув крылья, стоят наши «ильюшины». Июньское солнце выжгло траву, и поле стало

желтовато-бурым, только вдоль леса, где больше тени, где сохранилась в почве влага, трава сочная, густая, зеленая.

Скоро мы обжили новое место. И потекли за днями дни – суровые будни войны.

В этот период в третьей и первой эскадрильях произошли некоторые изменения. Моим заместителем стал

старший лейтенант Николай Давыдов, служивший до этого в первой эскадрилье командиром звена.

Прибыло пополнение – три молодых летчика, а Карпеев, Кожушкин и Масленцев были назначены

командирами звеньев. Командиром первой эскадрильи стал Дмитрий Жабинский, его заместителем —

Николай Семейко. Леонид Беда, как и прежде, командовал второй эскадрильей, заместителем был у него

Анатолий Брандыс.

Теперь летный состав полка наполовину состоял из молодежи – необстрелянной и не имевшей опыта

боевых действий. Невольно вспомнилось, как мы вдвоем с Игорем Калитиным точно так же, как эти

новички, стояли перед командиром полка и отвечали на его вопросы. Немногим больше года прошло с

той поры. А сколько событий, [137] сколько пережито! Каких прекрасных ребят унесла война!..

В каждом из троих новичков я видел себя, для них же я был тем, кем в свое время были для меня «Бик», Кривошлык, Ляховский... Мы поменялись ролями, произошло смещение во времени. Но задача

оставалась прежней: новички должны стать вровень с ветеранами, их надо обучить искусству воевать. У

каждого из них есть стремление летать, крушить врага. Каждый видит в этом свой священный долг.

Школу идейной закалки они проходят успешно. Значит, им нужна боевая учеба. И я забочусь о том, чтобы каждый свободный час был посвящен им, чтобы новички быстрее совершенствовали свое летное

мастерство.

Собрав «пополнение» под крылом своего самолета, рассказываю о боевом пути нашей дивизии, нашего

полка, о ветеранах эскадрильи и их подвигах, о тех, с кем придется бок о бок жить, плечом к плечу

служить и воевать.

Вижу, смотрят на меня очень внимательно, слушают сосредоточенно. Есть ли вопросы? Да, есть: интересуются, какая бывает обстановка над полем боя. «Рисую» – как можно обстоятельнее, подробнее, правдивее. Подчеркиваю: трудностей много, опасностей – не меньше.

– Вам не раз придется пробиваться сквозь огненный заслон, прежде чем выйти на цель. Представьте

себе: до начала атаки – всего лишь полминуты. Каждая из этих тридцати секунд на учете, каждая словно

бы спрессована напряжением ваших мускулов, ваших чувств. Ни одного неверного движения – все

действия должны быть расчетливыми, точными. А рядом рвутся зенитные снаряды, и запах пороховой

гари проникает в кабину. Кажется, что все трассы «эрликонов», все снаряды многочисленных зениток

предназначены одному тебе. Что вот-вот свалится на тебя «фоккер» или пара «мессеров». Нервы на

пределе... Но ты не трусь! Веди машину своим курсом – держись строя. Думай о том, что огненную

стену ты уже прошел – коль командир не предпринял противозенитного маневра; что вражеские

истребители будут отбиты твоим верным другом – воздушным стрелком, сидящим к тебе спиной и зорко

оберегающим тебя от всех случайностей. Приучай себя к мысли, что в любом случае победу должен

одержать [138] над противником ты. И учти, что бой не любит слабых, не прощает ошибок, неуверенных

действий. Никакого страха, никакой растерянности! Смелость, решительность – высшее качество

гвардейца. Надо быть собранным, выдержанным и наблюдательным. Так что – тренировки,

тренировки!.. Никого не выпущу в бой, пока он досконально не овладеет самолетом, техникой

пилотирования, не выучит «на зубок» район боевых действий.

Вышло, что я почти слово в слово скопировал Ляховского. «История повторяется!» – улыбнулся своим

же мыслям и посмотрел на «подопечных». Ребята почему-то сникли. Не такого, видимо, разговора

ожидали они от меня.

– Скорее бы только! – произнес Киреев. – А то война вот-вот закончится, а мы так и не понюхаем

пороха!..

– Ваше стремление похвально! – ответил я Кирееву. – Но спешить не будем: в бой надо идти хорошо

подготовленным. Те дни, когда мы с ходу посылали новичков в бой, уже миновали. Так что приступайте к

изучению опыта наших передовых экипажей, «вживайтесь» в обстановку, хорошенько ознакомьтесь с

районом боевых действий. Кстати, о наблюдательности. Ну-ка, попробуйте по памяти нарисовать

циферблаты своих часов. Только не подглядывать!.. Какие цифры на них, какие стрелки...

Ребята заинтригованы. Рисуют, припоминают отдельные «тонкости».

– Готово?

– Так точно!

– Теперь показывайте каждый свои часы.

Сверяем рисунок с «подлинником». Конечно же, есть ошибки...

К младшему лейтенанту Кирееву я как-то сразу проникся симпатией. Высокий, стройный, подтянутый, с

открытым волевым лицом, с серьезными умными глазами. Чувствовалось, что к полетам он готовится

серьезно, сознает большую ответственность. А что, если взять его ведомым?

* * *

Как-то штаб 3-го Белорусского фронта вызвал всех ведущих групп штурмовиков нашей дивизии на

передний край. Выехать приказано было в общевойсковой [139] полевой форме, без погон и знаков

различия. Делалось это для того, чтобы не привлекать внимания вражеской разведки.

Рекогносцировка местности проходила в полосе предполагаемого наступления войск – между Оршей и

Витебском. Здесь нас ознакомили с системой вражеской обороны, которая состояла из трех линий. С

высот, господствовавших над местностью, противник хорошо просматривал позиции наших войск.

Нам сообщили сведения об огневых средствах и боевом составе вражеских частей. И тут же поставили

задачу: уничтожать огневые точки, наносить удары по артиллерийским позициям фашистов, углубляясь

на расстояние до пяти-семи километров. После того, как наши войска овладеют первой линией обороны

гитлеровцев, штурмовики дивизии должны будут расчищать путь наступающим танковым частям, введенным в прорыв для развития наступательной операции.

В заключение нам предложили по очереди посмотреть в стереотрубу. По ходам сообщения мы

выдвинулись вперед – ближе к вражеским позициям. По одному осторожно пробираемся на

наблюдательный пункт.

Бьют пушки. То и дело шуршат над головой снаряды. Близко разорвался один, другой, шлепнулась мина.

Вот крупный осколок пронесся совсем рядом и бухнул в песок.

Спускаюсь в темный блиндаж. Кто-то, легонько придержав меня за руку, подвел к «двурогой»

стереотрубе. Я приник к ее окулярам. Поплыли, заплясали перед глазами «притянутые» оптикой окопы, траншеи, заграждения. Вижу, как марево колышется над землей, как тяжело дышит она под тяжестью

чужих танков и рявкающих орудий.

«Хорошо, очень хорошо делает фронтовое начальство, приглашая нас на совместный разговор, знакомя с

планом предстоящей операции!» – подумал я. И, внеся в план поправки, стал наблюдать за тем, что

делалось дальше – за первой линией вражеской обороны. Я внимательно изучал вражескую оборону, выбирал цели, по которым не сегодня-завтра будем наносить удары, оказывая нужную поддержку нашим

наземным войскам в полосе прорыва. О, работы штурмовикам будет немало!.. [140]

...Вечером мы уже были на своем аэродроме. Летчикам, техническому составу приказано: готовиться!

А утром следующего дня все ведущие групп во главе со штурманом полка майором Стрельцовым

вылетели в район предстоящих боевых действий, чтобы осмотреть его с воздуха, определить координаты

основных целей и установить систему противовоздушной обороны. Шли, конечно, не «налегке» – и

всей группой сделали два захода с бомбометанием и штурмовкой.

Противник встретил нас шквалом огня. Неистово били зенитки, полосовали небо трассы «эрликонов». Но

мы оказались для них недосягаемыми. Домой возвратились все.

Сразу же после посадки ведущие собрались на методическое совещание. Вопрос один: как лучше

провести бои? Наступление начинается завтра, и надо спешить...

Летчики готовились весь день. Все получили крупномасштабные фотопланшеты, на которых четко видны

вражеские оборонительные сооружения, огневые позиции артиллерии, окопы и траншеи. Надо было

хорошо изучить этот район, запомнить систему огневых средств противника, знать, по каким признакам

легко отличить наши танки от вражеских, какова скорость и тех и других, каково вооружение, как строить

маневр для захода в атаку.

Вечерело. Весь личный состав полка собрался прямо на стоянке на традиционный митинг, и все

понимали: завтра – в бой, завтра – новая проверка моральных и боевых качеств каждого и всех вместе, завтра – испытание мужества, стойкости, мастерства. Вспомнились митинги перед началом

освобождения Донбасса, перед битвой за Днепр, затем – перед освобождением Крыма. Теперь на

повестке дня лозунг: «Освободим родную Белоруссию!».

Парторг третьей эскадрильи старший техник-лейтенант Борис Поповский говорит взволнованно, страстно. «Освободим родную Белоруссию!» – стучат наши сердца в ответ.

2.

Едва забрезжил рассвет, как все пришло в движение – размеренное, рассчитанное, четко выверенное.

Первыми, пожалуй, начали новый день повара. Завтрак [141] готов, и летный состав уже в столовой.

Завтракаем быстро. Через десять минут столовая пустеет. Официантки, провожая нас, просят не

запаздывать на обед. Они по-матерински заботятся, чтобы мы вовремя поели, чтобы пища была вкусной

и питательной. С нами делят и боль утрат. Сколько слез видел я на их лицах, когда чье-то место за столом

оказывалось пустым, когда прибор, поставленный на стол, оставался нетронутым!.. Значит, не вернулся

еще один из боя.

Сегодня женщины провожают нас с особой теплотой и тревогой. Хочется сказать им что-то ласковое, бодрое, но водитель полуторки уже сигналит, и я, ухватившись руками за борт, вскакиваю в кузов.

Поехали!..

На командном пункте Беда, Жабинский и я подходим к большому столу, на котором разложена карта

боевой обстановки. Вид у Ляховского озабоченный, но голос ровный, спокойный.

– Войска Третьего Белорусского фронта под командованием генерала Черняховского сегодня переходят

в наступление на Оршанско-Витебском направлении, – сообщает командир. – Уже идет артиллерийская

подготовка. Она закончится в шесть ноль-ноль. И сразу же штурмовики нашей дивизии должны

поддержать действия танков и пехоты, прорывающих первую полосу вражеской обороны. Наш полк

начнет первую атаку в шесть тридцать. В течение сорока пяти минут эшелонированными действиями

трех шестерок с боевого порядка «круг» нужно подавить огневые средства. – Ляховский указкой обвел

на карте район действий. – Порядок взлета шестерок: первая – ведущий Жабинский, вторая —

ведущий Беда, третья – ведущий Недбайло. Взлет первой группы по зеленой ракете с командного

пункта. Последующие вылеты – по готовности...

Мы покидаем КП и спешим в свои эскадрильи.

У моего самолета стоит Григорий Мотовилов. Завидев меня, бежит навстречу с докладом:

– Товарищ командир, самолет к вылету готов! Все гаечки проверил. Мотор работает нормально! – он

делает особое ударение на последнем слове.

– Отлично! – отвечаю ему в тон, здороваясь с Сашей Чирковой и Анатолием Барановым.

Летчики и воздушные стрелки эскадрильи собираются [142] у моего самолета. Объясняю им боевую

задачу, уточняю детали будущей атаки.

– По самолетам!

Через минуту все на своих местах.

И вот на светлом фоне неба, описав дугу в форме вопросительного знака, ярко вспыхнула зеленым

огоньком ракета. Первая шестерка улетела. Прошло десять минут, и на старт вырулила шестерка Леонида

Беды. Вот «ильюшины» один за другим устремляются на взлет и в четком строю уходят на запад.

Через несколько минут наступит черед моей группы. Надеваю кожаные перчатки, парашют и сажусь в

кабину. Проверяю арматуру, устанавливаю радиосвязь с ведущими пар и командиром полка. Поглядываю

на часы. Время!

– «Коршуны», запуск! – подаю команду, и стоянка враз оглашается раскатистым ревом двигателей.

Потянулись на старт тяжело нагруженные бомбами и снарядами крылатые машины.

...Высота – шестьсот метров. Внизу проносятся леса, поля, извилистые речушки и луга. С каждой

минутой мы все ближе к цели.

Проверяю связь:

– «Блеск»-один! «Блеск»-один!.. Я – «Коршун»-ноль три, как меня слышите?.. Прием...

Теперь надо переходить на детальную ориентировку, и я сличаю карту с местностью. Слышу по радио

голос Леонида Беды. Его группа заканчивает атаку, и мы идем ей на смену.

Продолжаю «читать» местность. Внизу блеснули яркие сполохи – и потянулись, помчались на запад

огненные нити. Это бьет наша легендарная «катюша».

Идем над «ничейной» полоской земли. На ней видны дымные столбы. Их происхождение нетрудно

установить: это догорают деревушки, подожженные фашистами. А вот передо мной и панорама: широкое

поле – все в движении. Огонь, дым... Идет жестокий бой.

В кабину проникает удушливый, кисловатый запах. «Цена» секунд повышается: вражеские зенитки ведут

огонь. Снаряды рвутся на «нашей» высоте, поэтому приказываю группе выполнить противозенитный

маневр, чтобы помешать противнику пристреляться. [143]

Идем ниже, и поле боя предстает теперь перед нами крупным планом. Густой дым застилает цели. Где-то

здесь должны быть артиллерийские и минометные позиции фашистов. Они, естественно, замаскированы, и увидеть их и без того трудно, а тут еще дым!

Вспышка. Еще одна... Внимательно всматриваюсь.

– Ах, вот вы где! – не могу удержаться от восклицания, заметив стволы, словно бы вдавленные в землю

лафеты, укрытия, ящики со снарядами. Артиллерийская батарея врага демаскировала себя. Но она здесь

не одна: в стороне замечаю еще одну огневую позицию.

А зенитки не унимаются. Ухожу в сторону и готовлюсь к атаке. Быстрый взгляд вверх: наши «яки»

барражируют. Запрашиваю станцию наведения – и получаю разрешение на «работу».

– «Коршуны», атакуем! За мной! – командую своей группе и, выполнив разворот, с пикирования

атакую цель. «Круг» начинает действовать. Штурмовики засыпают вражескую зенитную батарею

эрэсами и бомбами. Через пятнадцать минут на том месте, где только что была огневая позиция

противника, лишь столбы дыма.

Теперь – удар по другим целям.

...После шестого захода станция наведения разрешает возвращаться домой. Шестерка идет строем

«клин». Ведомые довольны: задание успешно выполнено, боевой вылет в новой операции состоялся. Мы

внесли свой первый вклад в освобождение Белоруссии от гитлеровских оккупантов.

Ко мне подходят летчики, докладывают о выполнении задания.

Радуемся общему успеху: цели поражены, а на наших самолетах – ни царапины!..

Солнце палит нещадно. Обшивка самолетов накалилась, от моторов, как от печей, пашит жаром. Над

капотами – марево. Но механикам некогда ждать, и они, обжигая руки и обливаясь потом, готовят

машины к новым вылетам. Слышу, как торопит своих подчиненных инженер эскадрильи. Звучат

команды, звенят инструменты. Стремянки переходят из рук в руки. Хлопают створки бомболюков.

Вооруженны, мотористы действуют по четко разработанной схеме, быстро, уверенно выполняют

необходимые операции. Спешат ребята – некогда! Скорее надо заправить, снарядить машины – им ведь

[144] снова туда, в гущу боя, где ждут их наступающие войска.

Хочется обнять каждого из них, сказать спасибо за усердие, за самоотверженность. Но обстановка не

располагает к сентиментам.

Прошу старшего техника-лейтенанта Одинцова обратить особое внимание на моторы, ведь в такую жару

они очень медленно остывают. Надо проверить и системы управления, вооружение, приборное

оборудование.

Суровым было фронтовое небо и здесь, в Белоруссии. В первый же день каждый летчик совершил по

нескольку боевых вылетов. Трижды вылетала и моя группа. На нас набрасывались вражеские

истребители, бешено били зенитки. Невероятным казалось, что мы без каких-либо потерь прорывались

сквозь плотную завесу огня. Возвращались усталые, взмокшие от напряжения, но гордые от сознания

своей причастности к оперативному наступлению советских войск.

– Товарищ командир, когда же наша очередь подойдет? – уже в который раз за день спрашивает меня

Киреев. В его глазах читаю нетерпение, желание скорее пойти в бой.

– Скоро, Коля, скоро! – успокаиваю его. – Вот только с зенитками на нашем участке покончим. А пока

что забирайся в кабину и отрабатывай до автоматизма действия, изучай район предстоящих боев.

Пригодится...

Второй день был не менее напряженный, чем первый.

Враг оказывал упорное сопротивление, и наши войска продвигались вперед медленно. Фашисты все

время вводили в бой резервы, много танков и артиллерии, чем прибавили нам работы. Мы появлялись

там, где особенно тяжело приходилось пехоте.

В этот день молодые летчики Киреев и Обозный получили боевое крещение. Киреев проявил себя

отлично, действовал уверенно и смело. У Обозного не все ладилось. После полетов я провел с ним

краткий разбор, указал на ошибки, дал ряд советов.

На третьи сутки зенитный огонь заметно ослабел, но вражеской авиации стало больше. «Мессершмитты»

и «фоккеры» неутомимо охотились за «илами», но к плотному боевому порядку штурмовиков,

прикрываемых «яками», подходить не решались. Не могли они подступиться к нам и тогда, когда

штурмовики становились [145] в «круг» и начинали обрабатывать цель. Но стоило только одному

оторваться от группы и отстать, как вражеские истребители мигом набрасывались на добычу. Некоторые

экипажи попадали под огонь фашистских истребителей в тот момент, когда «илы» перестраивались в

боевой порядок «клин».

Так произошло и с лейтенантом Обозным.

...Когда после штурмовки артиллерийских позиций «илы» пошли на сбор, самолет Обозного зенитным

огнем был отсечен от группы. Этим воспользовались два «фокке-вульфа» и атаковали Обозного.

Гитлеровские летчики уже дали несколько очередей, но на помощь товарищу подоспели наши

истребители. «Фоккеры» поспешно ретировались. Когда Обозный сел, мы обнаружили в его «ильюшине»

много пробоин.

– Счастливо отделался! – говорили летчики.

Этот эпизод поторопил меня с реализацией «собственного» метода сбора группы. Теоретически он был

уже разработан. Однако напряженная боевая обстановка не оставляла времени для эксперимента. Теперь

стало ясно, что настала пора внедрять его.

Накануне вылета на новое задание я кратко изложил летчикам свой замысел и разъяснил порядок

действий. После того, как самолеты произведут атаки с «круга», я подаю команду: «Конец!», – которая

на первый раз будет продублирована зеленой ракетой. На последнем отрезке «круга» мой самолет

опишет кривую, как бы переходя в новую атаку. Но это – лишь обманный маневр, чтобы ввести

противника в заблуждение относительно дальнейших наших намерений. В действительности же вместо

пикирования на цель последует резкий разворот вправо, который и будет означать начало сбора.

Как только мой самолет пойдет вправо, три следующие за мной штурмовика быстро занимают место

правее, вблизи друг от друга. Последняя пара на максимальной скорости срезает круг по направлению к

своей территории. Затем я в правом развороте «подхватываю» три штурмовика и на замедленной

скорости ввожу всю четверку в левый разворот, чтобы дать возможность пристроиться оставшейся паре.

Тем временем воздушные стрелки четверки, находясь в выгодном положении, ведут пристальный обзор

задней полусферы и в случае опасности «все вдруг» открывают плотный огонь по [146] врагу, защищая

пристраивающуюся пару. Расчетное время полного сбора не должно превышать сорока секунд.

...В районе цели нас встречает заградительный огонь. То выше, то ниже вздуваются шапки разрывов.

Идем плотным строем. Истребители прикрытия барражируют над нами, оберегая от неприятных

неожиданностей.

Вот-вот должна показаться цель, и я пристально всматриваюсь вниз. Различаю темные прямоугольники

вражеских танков. Теперь – к действию. Шестерка снижается, наносит удар в «правом пеленге», затем

становится в «круг». Штурмовики, поочередно пикируя, выполняют пять заходов подряд. «Вертушка»

действует безотказно. Горят и взрываются от прямого попадания ПТАБов танки.

– Конец! – командую я, когда последний самолет третьей пары заходит на пикирование. Затем

отсчитываю несколько секунд и энергично разворачиваю машину. Мои ведомые с разных сторон

устремились ко мне. Вот они поворачивают «все вдруг» – и полминуты спустя мы уже идем плотным

«клином шестерки».

Итак, маневр, наконец, удачно осуществлен! Расчеты оказались правильными. Быстро, слаженно и четко

действовали все летчики.

Вскоре этот метод сбора стал достоянием летчиков всего полка. А затем на одном из совещаний

руководящего состава дивизии генерал Хрюкин сказал о моем методе:

– Это наиболее совершенный и целесообразный из всех способов, которые здесь предлагались...

3.

Вражеская оборона сломлена. Противник отступает. Наши войска, прочно завладев инициативой, успешно развивают наступление по всему фронту. С каждым днем все обширнее становится

освобожденная от оккупантов территория Белоруссии. Советские войска ушли далеко вперед, оставив

позади, в тылу, немало окруженных вражеских частей.

В эти дни в полк пришла новость: подполковник Ляховский назначен заместителем командира дивизии.

Полк принимает майор Стрельцов. [147]

Нового командира мы хорошо знаем. Это один из самых опытных летчиков полка, участник боев на

Халхин-Голе. За проявленный там героизм награжден орденом Красного Знамени. Молодежь охотно

летала с ним на задания, полностью доверялась богатому опыту своего командира.

Старожилам полка был памятен довольно неприятный эпизод, происшедший со Стрельцовым.

Впоследствии все стало на свои места, и он оказался прав, но случившееся чуть было не стоило ему

жизни.

...Случилось это еще на Миус-фронте. В полку был парковый день, и все самолеты подвергались

тщательному осмотру. Немало оказалось таких, которые нуждались в ремонте, и вышестоящая инстанция

дала на это разрешение.

Но вот в разгар ремонтных работ на аэродром прилетел генерал и приказал срочно отправить на

выполнение боевого задания одну группу. С трудом удалось отобрать только пять самолетов. Уже на

старте еще один «ильюшин» был задержан из-за обнаружившейся течи охлаждающей жидкости.

В воздух поднялось лишь четыре самолета. Повел группу Стрельцов. А через несколько минут он

передал по радио:

– Возвращаюсь. Мотор работает с перебоями. Четверка сбросила бомбы на полигоне и села.

Стрельцов доложил генералу о причине возвращения. Генерал подозвал Клубова и приказал опробовать

мотор.

Клубов вскочил в кабину, запустил двигатель, опробовал его на всех режимах. Тяга хорошая, показания

приборов устойчивы. Инженер недоумевал.

– Парашют! – приказал генерал.

Надев парашют, генерал ловко вскочил на крыло, сел в кабину, запустил мотор, вырулил на старт и

взлетел.

«Ильюшин» носился над аэродромом, выделывая всевозможные фигуры. Мотор работал ровно и

ритмично.

– Я был бы очень рад, если бы на всех самолетах так хорошо работали двигатели, – сказал генерал, соскочив с крыла только что севшего штурмовика. – [148] Стрельцов просто трус. А за это

расстреливают на фронте.

Это было неожиданно и для Ляховского, и для нас, а особенно для самого Стрельцова. Ляховский знал

его как летчика высокой отваги, честного, прямого и очень порядочного человека. Мы, молодые летчики, да и многие ветераны-сталинградцы, учились у него искусству побеждать противника. И вдруг – трус!..

Нет, тут что-то не так. И Ляховский поспешил к телефону.

Вскоре в полк прибыл заместитель командира дивизии полковник Прутков. Он хорошо знал каждого

летчика и должен был разобраться в случившемся, чтобы доложить подробности лично командующему

Воздушной Армией. Генерал Хрюкин знал Стрельцова как отважного воздушного бойца – смелого, бесстрашного, решительного.

– Я Стрельцову верю. Пусть летает! – ответил командующий.

Вечером Стрельцову сказали об этом. Он молчал. Только на осунувшемся, бледном лице стал появляться

румянец: летчик приходил в себя после нескольких часов тяжелейших переживаний.

Вскоре состоялся очередной боевой вылет, и Стрельцов повел на задание группу. Мотор его самолета

работал с перебоями. С риском для жизни Стрельцов продолжал полет и выполнил боевое задание. После

этого мотор подвергли тщательной проверке и нашли неисправность: лопнул кулачковый валик.

Когда Стрельцов узнал об этом, он подошел к разобранному двигателю, взял из рук техника злополучную

деталь, подержал, словно взвешивая, а потом, размахнувшись, швырнул ее далеко в поле...

* * *

26 июня воздушная разведка обнаружила несколько десятков вражеских эшелонов на участке железной

дороги Орша – Толочин. Командование приняло решение не дать им уйти в тыл.

– Вам, товарищ Недбайло, – сказал новый командир полка, ставя передо мной боевую задачу, – надо

нанести удар по вражеским эшелонам и задержать их отправку. [149]

И снова моя группа в воздухе. Идем правее Орши. Среди зелени полей и лесов темнеет узкая длинная

ленточка, уходящая далеко на юго-запад. В нескольких местах она словно бы прикрыта небольшими

полосочками. Над ними – белые дымки. Это эшелоны!

Снижаюсь и, пролетая справа от железной дороги, считаю составы на указанном участке. Их

насчитывается двадцать три!

Решаю нанести удар в десяти-двенадцати километрах восточнее станции Толочин, «запереть» составы, а

потом разделаться с ними.

Идем плотным боевым порядком под углом градусов в двадцать к железной дороге, сбрасываем бомбы на

один из эшелонов и, став в «круг», начинаем «утюжить» составы. В воздухе противника нет. Наши

истребители начеку. А внизу пылают цистерны, рвутся боеприпасы, и от вагонов только щепки летят.

Покончив с одним эшелоном, переходим к другому, за ним – к третьему...

Через два дня мы узнали, что нашим наступающим войскам достались в качестве трофеев эшелоны

противника с техникой и награбленным фашистами имуществом, которые так и не могли проследовать

через станцию Толочин: удиравшим гитлеровцам было не до ремонта разрушенного нами участка

железнодорожного пути.

4.

Фронт катился все дальше и дальше на запад. Мы продолжали поддерживать наши наступающие войска, штурмовали отходящие колонны автомашин, «обрабатывали» эшелоны на станции Городзики, наносили