Текст книги "Дети мира"

Автор книги: Анатолий Мошковский

Соавторы: Анне-Катрине Вестли,Спиридон Вангели,Герберт Бейтс,Роберт Макклоски,Александр Батров,Ахмедхан Абу-Бакар,Винцент Шикула,Жозеф Зобель,Камари Тоноян,Моваххед Дильмагани
сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 12 страниц)

ПОЛЬША

ПОЛЬСКАЯ НАРОДНАЯ РЕСПУБЛИКА (ПНР).

Государство в Центральной Европе.

Территория – 312 тыс. кв. км.

Население – 32 065 тыс. жителей.

Столица – Варшава (1268 тыс. жит.).

Крупнейшие города: Лодзь, Краков, Вроцлав, Познань.

Стефания Гродзеньская
ПОДВИГ ТОМАША КОТЭКА

Перевел с польского В. Оболевич.

Рис. Е. Мешкова.

ноша Томаш Котэк уступил в трамвае место какой-то старушке. Это радостное известие облетело всю Варшаву, и я, немедленно вооружившись репортерским блокнотом, поспешил к месту жительства Томаша.

Долго искать его дом не пришлось: собравшаяся на улице огромная толпа чествовала героя.

Я с трудом пробилась через стену милиции, охранявшей спокойствие рыцаря вежливости.

Специально созданное бюро выдало мне пропуск на завтра. Сегодня добились аудиенции только иностранные делегаты, представители польского радио и кинохроники.

Рано утром следующего дня я с трепетом ожидала своей очереди на прием к Котэку.

Наконец я предстала перед лицом самого Котэка.

Освоившись с треском фотоаппаратов и светом рефлектора, я с волнением устремила взор на великого соотечественника. На первый взгляд его можно было принять за обыкновенного подростка. Но, присмотревшись внимательнее, я совершенно ясно различила бесспорные признаки благородства, светившегося в каждой черточке его лица.

При виде меня герой вздохнул:

– Опять интервью…

– Прошу вас, расскажите, пожалуйста, как вы совершили подвиг, – робко попросила я.

– Хорошо, слушайте. Буду краток… Первого января я проснулся с каким-то странным желанием сделать что-нибудь прекрасное. Я сказал себе: «Томаш Котэк! Начни Новый год геройским поступком, который надолго останется в благодарной памяти современников!»

– Вы… Вы так и сказали? – прошептала я, дрожа от восторга.

– Это так же точно, как если бы пани сама слышала меня в ту минуту… Я вышел на улицу с твердым решением – не возвращаться домой, пока не сдержу слова. Ах, как я мечтал о том, чтобы какой-нибудь ребенок бежал прямо под автомобиль, а я бы спас его и, может быть, рядом распластался трупом! Я пошел к трамвайной остановке в надежде, что судьба позволит мне проявить клокотавшие вот тут, – он указал на галстук, – добрые чувства. Подошел трамвай…

– Какой трамвай? Вы не могли бы припомнить?

– Никогда в жизни не забуду. Это был восемнадцатый номер, – ответил Котэк сдавленным голосом. Овладев собой, он продолжал: – В трамвае было тесно. Вдруг какой-то гражданин встал и начал пробираться к выходу. Я не растерялся. Бросился к освободившемуся месту и, после короткой борьбы с другими пассажирами, захватил его. И тут я заметил старушку…

Репортеры, прибывшие на пресс-конференцию, затаили дыхание. Котэк, погруженный в собственные мысли, проговорил:

– Нет, я бы, конечно, не обратил внимания на столь обыденное явление. Подумаешь – старуха! Но внутренний голос закричал во мне – вот здесь. – Он указал на пуговицу на рубашке. – «Томаш Котэк! Ты жаждешь подвига – так лови же мгновенье!» Все последующее происходило как во сне… Я не знаю… это было… это случилось… Ах, прошу извинить меня, но я волнуюсь, и мне трудно говорить…

Он вытер нос и напился воды. В комнате воцарилась мертвая тишина. Репортерские перья замерли.

– Тогда, – закончил Томаш, – я уступил ей место.

Раздались аплодисменты.

– О, как это необыкновенно и трогательно! – воскликнула я, едва не лишаясь чувств. Собрав последние силы, я робко спросила: – Расскажите, пожалуйста, как это произошло?

– Я встал и сказал: «Садись, бабка!»

Крупные слезы покатились по моим щекам. Я была растрогана и дрожала. Мужчины рыдали.

РУМЫНИЯ

СОЦИАЛИСТИЧЕСКАЯ РЕСПУБЛИКА РУМЫНИЯ.

Государство на юго-востоке Европы.

Территория – 237,5 тыс. кв. км.

Население – 19 540 тыс. жителей.

Столица – Бухарест (1247 тыс. жит.).

Крупнейшие города: Брашов, Клуж, Плоешти, Тимишоара, Констанца, Яссы.

Э. Кэлдэрару
РУСАЛКА

Перевел с румынского И. Лязэр.

Рисунки Г. Калиновского.

о скрипкою в руках продирался он сквозь густые заросли камыша к волшебному озеру. Ему непременно хотелось услышать, что за таинственные мелодии живут там, в тишине, нарушаемой только криком лысух[18]18
  Лысуха – болотная птица с темным оперением и белым пятном на лбу.


[Закрыть].

Он будет слушать. А потом заиграет сам. Он сыграет свой первый концерт.

Птицы, ивы, озера и островки, сегодня будет играть для вас в своем первом концерте будущий великий композитор и скрипач Милуцэ Черней!

Но вот и озеро.

– Милу-у-цэ-э!

Кто это?.. Или он ослышался? Здесь ведь только ветер, озорной и лукавый ветер озерного края, невидимкой летающий по самым недосягаемым местам.

– Милу-у-цэ-э!

Голосок тонкий, прерывистый, и доносится он словно с самого дна. Да нет, не со дна. Во-он там, где воды порозовели под прощальным взглядом солнца, вышла просушить густые косы русалка.

– Милуцэ, эй, Милуцэ, ты что – оглох?

Странно: русалка, а разговаривает так грубо…

– Ты что, все еще сердишься на меня? Перестань, иди сюда, будем купаться. Вода чудесная. У-у-ух!..

И в то же мгновение исчезла русалка под водой и осталось над озером только звенящее гулкое эхо.

Милуцэ в недоумении спустился к самой воде. Он пришел в себя только внизу, среди кустов ежевики, споткнувшись о чьи-то сандалии. Где он видел эти сандалии? И это красное платье, висящее на ветках ракит? А-а-а, это она, опять она! Даже здесь она не оставляет его в покое… А он-то, глупый, принял ее за русалку. Подумать только, Ралука Попп – и русалка!

– Ну что, Милуцэ, не идешь?

Голос девочки слышался теперь совсем близко.

– Или, может, мне выйти? Хорошо, иду. Я уже давно хочу поговорить с тобой серьезно. Вот удача – встретить тебя здесь!..

Милуцэ что-то невнятно пробормотал, взял под мышку футляр скрипки и, повернувшись к девочке спиной, быстро зашагал назад.

Ралука пожала плечами, но вдруг щеки ее загорелись от гнева, и она крикнула ему вслед:

– Противный! Пиликай, пиликай на своей коробке. С лягушками вздумал тягаться? Концерт на болоте! Ха-ха-ха! Ничего, обсудим тебя, и сразу выветрится у тебя из головы весь туман! А то нос задрал, делает, что ему вздумается, да еще и плачется, что его «не понимают»! Да ты думаешь, если…

Но Милуцэ не слушал. Он уходил, ни разу не обернувшись, не удостоив ее даже взглядом.

Пусть ругается, думал он… Что ей нужно здесь, в его царстве музыки и тишины? Это его уголок – уголок, найденный им самим. Ралука не может его понять. Ей нужен только спорт, и это волшебное озеро для нее только место тренировок по плаванию. Может быть, даже не стоило сейчас уходить отсюда. Надо, наверно, выбранить эту девчонку за все, что случилось в последнее время и сегодня…

В конце концов, кто она, эта самая Ралука Попп, которая все время встает на его пути? Переселилась несколько месяцев назад в новый корпус, стала соседкой Милуцэ и пришла в его класс. Ну что в ней такого? Правда, по физкультуре у нее всегда высший балл. Потому и выбрали ее ответственной за спортивную работу в отряде. А в остальном девчонка, как все. Месяц назад, когда Ралука взялась сколотить волейбольную команду, ревела каждый день: только кто-нибудь не хочет записаться – начинает хныкать. Но провести Милуцэ ей не удалось… И заметка в стенной газете, и разговоры на сборе – все было напрасно.

Обижаться? Он и не думал… Разве можно серьезно сердиться на девчонку? Большая обида, как и большая дружба, – это бывает только у мужчин… А с ней он просто-напросто перестал разговаривать. Да и что ей скажешь? Что артисту не к лицу прыгать в трусиках, гоняться за мячом по всему стадиону, что спорт – это в конце-то концов чепуха?.. Да и вообще какое ей дело, если он замкнут и, как ей кажется, ходит с задранным носом! Что она понимает в музыке? А между прочим, могла бы при желании легко научиться ценить искусство. Ее отец – преподаватель музыки и, говорят, в молодости был прекрасным скрипачом и даже выступал в Большом зале Бухарестской консерватории. Война оторвала его от сцены, и он никогда уже не вернется туда. Но и теперь он играет. И как! Сколько раз прятался Милуцэ в кустах сирени, чтобы послушать его виртуозную игру. Послушать удавалось, только если окно бывало открыто.

В такие мгновения завидовал Милуцэ этой глупой девчонке. Она была там, могла часто слушать чудесную музыку… Только ведь для нее это ничего не значило. В то время как отец играл, мысли ее наверняка бродили где-нибудь около волейбольной площадки или, еще хуже, были заняты новым платьем. Милуцэ видел однажды, как она вертелась перед зеркалом.

Думая обо всем этом, Милуцэ незаметно подошел к своему дому. Он удивленно поднял глаза, когда понял, что стоит возле своих ворот.

И вдруг сердце мальчика отчаянно забилось: он увидел, что улицу переходит отец Ралуки – учитель музыки. Милуцэ схватился за щеколду, спеша скрыться. Ему казалось, что все его мысли можно прочитать на его лице. Но тут он услышал:

– Одну минуточку!..

Милуцэ оглянулся. Никого, кроме их двоих, поблизости не было.

– Да, да, молодой человек, это я тебя звал. Ты ведь учишься вместе с Ралукой? Я ее отец. Давай познакомимся. – Он подошел и протянул руку. – Теодор Попп, учитель музыки.

– Милуцэ Черней, школьник.

– Школьник? И только? О нет, смело можешь добавить: композитор и скрипач.

– Что?.. Я?.. – Милуцэ так и замер от удивления.

– Ну ладно, ладно, я ведь все знаю! Ты молодчина.

– Может быть, вы ошиблись… знаете… я…

– Ошибся? Но разве не ты товарищ Ралуки, который живет в этом доме и всегда с таким настроением играет на скрипке? Вот что я хочу сказать тебе: я слышал твою композицию. Вчера, вот здесь, у ворот. Мы с дочкой шли мимо твоего окна и…

– …и?..

– И, как всегда, Ралука обратила мое внимание на твою игру.

– Ра-лука?!

– Да. И я не мог вспомнить, кто автор мелодии, которую ты играл. Мне это показалось странным. Но Ралука сказала, что ты сам сочиняешь музыку. Я слушал твое сочинение очень внимательно, и мне оно понравилось. Я остановил тебя, чтобы сказать тебе об этом.

– Это такая… для меня… радость…

– Радости, Милуцэ, оставь на будущее. Если хочешь, чтобы из тебя вышел настоящий музыкант, ты должен много работать, упорно учиться. Если хочешь, я помогу тебе в этом.

– Большое спасибо, только вы ведь не знаете, наверно, что я и Ралука… Или, может, она вам говорила…

– Не знаю и не хочу знать ничего! Меня интересует: принимаемся мы за дело? Да или нет?

– Да, конечно, да. Большое-пребольшое спасибо.

– Пожалуйста. А теперь дай-ка мне партитуру. Я ее просмотрю, а послезавтра вечером приходи ко мне, поговорим.

…И вот Милуцэ подходит к дому учителя. К сожалению, это не только дом учителя, но и дом Ралуки. Сказала ли она отцу об их ссоре?..

Ведь никогда не знаешь, чего от нее ожидать. Вот, например, кто бы мог понять, почему она все время обращала внимание учителя на его игру и в то же время сама придумывала любой повод, чтобы выразить Милуцэ свое презрение. Если выйдет открывать дверь она, то очень может быть, что тут же прогонит его. Прогонит? Захлопнет дверь перед его носом? Нет, пожалуй, не посмеет. Как-никак его пригласил учитель… Ну, да, а если и учитель…

Когда он остановился перед домом Поппов, мысли все еще путались в его голове. В это мгновение кто-то открыл окно, и Милуцэ отпрянул назад. На улицу вырвался поток звуков. Мальчик застыл на месте. Что это? Из окна неслась мелодия, которую написал он, Милуцэ… Так прозрачно эта музыка звучала впервые, и он словно впервые слушал ее.

Милуцэ одним духом взбежал по лестнице, в расстегнутой куртке, со взъерошенными волосами. Короткий звонок, и дверь тихонько открылась. В темноте передней вырисовывался силуэт учителя.

Приложив палец к губам, он прошептал:

– Слышишь? Играет твое сочинение. Иди за мной.

– Играет?! Кто?!

– Как «кто»?

– Не вы?!

– Я!.. Я уже давно не играю, мой дорогой. С войны, с тех пор…

Взгляд Милуцэ скользнул по левой руке и остановился на перчатке. Только сейчас он вспомнил, что никогда не видел учителя без перчатки.

– Простите меня…

– Тсс… Садись и слушай.

Милуцэ сел рядом с учителем. Закрыл глаза и сквозь музыку сразу увидел озеро, которое катило волны перед его глазами. Шелестели кустарники, переплетались ветви плакучих ив, кричали лысухи, золотые рыбки пронизывали голубовато-серые глубины… Все было как в сказке.

Милуцэ не удивило даже, что, очнувшись, он увидел сквозь приоткрытую стеклянную дверь соседней комнаты… русалку. Такую же, какой он видел ее однажды там, в глубине заснувшего озера, над белыми лилиями. Только теперь русалка заплела свои волосы в две тяжелые косы и играла, играла на скрипке.

СОЮЗ СОВЕТСКИХ СОЦИАЛИСТИЧЕСКИХ РЕСПУБЛИК

СОЮЗ СОВЕТСКИХ СОЦИАЛИСТИЧЕСКИХ РЕСПУБЛИК (СССР).

Государство, расположенное в восточной половине Европы, Северной и Средней Азии.

Территория – 22 402 тыс. кв. км.

Население – 236 689 тыс. жителей (1967 г.).

Столица – Москва (6567 тыс. жит.).

Крупнейшие города: Ленинград, Киев, Баку, Ташкент, Горький, Харьков, Новосибирск.

Анатолий Мошковский
ФЕДЬКА С УЛИЦЫ ЧЕЛЮСКИНЦЕВ

Рис. Е. Мешкова.

ы валялись на песке и молчали. Язык отдыхал от хохота и болтовни. Жгло солнце. Только что я выскочил из воды, отлично выкатался в песке и теперь лежал, как рыба на сковородке, посыпанная мукой.

Лёньке этого показалось мало, и он, встав на четвереньки, ладонями стал грести ко мне песок. Уже не видно ног, уже над грудью желтеет маленькая насыпь…

Лёнька работал старательно, капельки пота падали с кончика его носа.

– Плоты! – завопил Гаврик, и все повскакали с песка.

Один я не мог вскочить: жаль было портить Лёнькину работу.

Осторожно повернул я голову вправо и увидел вдалеке, на изгибе Двины, длинный плот.

Ах, эти плоты! Нет без них ни одной большой белорусской реки и, конечно, Двины! Просто нельзя представить нашу реку без них. Несутся они по быстрине. По концам их, у огромных кормовых весел, стоят рулевые и, направляя движение плота, упираясь ногами в бревна, гребут. Особенно опасно проходить под мостами: напорешься на башмак опоры – и каюк. Много раз видел я, как на подходе к мосту вылезают из шалашей женщины в пестрых платочках, молча глядят вперед, иные даже крестятся.

А мы как полоумные, мы бегаем по берегу и вопим:

– Бери левей, гануля, на бык попадешь!

«Ганок» по-белорусски – «плот». И мы волнуемся и спорим – пройдет или нет? Ведь управлять-то длиннющим, шатким плотом не просто; однажды, говорят, не справились плотовщики с течением, стукнулся плот о бык, и по бревнышку разметало его по реке, едва спаслись люди…

– Плывем? – нервничал Гаврик.

– Успеется, – сказал я. – Лёнька, работай.

Он пригреб ко мне новые горы песка и сыпал его сверху. Вначале песок щекотал, потом студил, потом давил.

Гаврик еще пуще занервничал.

– А как опоздаем? Ну, ребята! Что ж вы как неживые?

– Плыви, – сказал я лениво, – тебе пора. Пока доплывешь до середины, плот подойдет сюда.

Гаврик недовольно заворчал.

Ленька продолжал трудиться. Меня уже не было: одна голова торчала из песка, и проходившие мимо показывали пальцем и смеялись.

Мне было приятно: не так жарко.

Теперь даже голову не мог я повернуть в сторону плота и тихо спрашивал у Лёньки, близко ли он.

– С полкилометра. – Лёнька привстал, любуясь своей работой.

– Пора? – спросил я.

– Вперед! – крикнул Лёнька.

Я сделал резкое движение, вскочил, и тяжкий панцирь песка, ломаясь и шурша, свалился. Точно с цепи сорвавшись, помчались мы по берегу. Мы летели, перепрыгивая лужицы, бревна и валуны, чью-то одежду, канаты и обломки лодки. Легкие следы ног оставались на песке. Мы ворвались в воду и бросились вплавь.

Течение понесло вниз, но мы, отфыркиваясь, плыли к плоту. Плыли наперегонки. Я – на бочку (так я плавал быстрей всего), Вовка – брассом, а стремительный Лёнька шел кролем.

Он быстро оторвался от группы, вырвался вперед и первым коснулся рукой бревна.

Я еще подгребал к плоту, а Лёнька уже сидел на бревнах и загорал.

Не мы первые захватили плот: несколько мальчишек уже сидели на нем и высокомерно поглядывали на нас.

Сильно устав, я наконец дотронулся до бревна, и какой-то курносый пацан в штопаных трусах протянул мне руку.

Я сделал вид, что не замечаю ее.

Кинул ладони на бревно, подтянулся, и живот протащился по шероховатой поверхности. Выбрался. Живот саднило: несколько царапин кровоточило на нем.

Многие мальчишки еще плыли к плоту.

Сзади всех был Гаврик. Он пыхтел, как пароход, плыл позорнейшими гребками – так мы не плавали уже лет пять.

– Спасательная команда, сюда! – подал клич Лёнька, и мы впятером с превеликим трудом втащили на плот обмякшего Гаврика.

Он учащенно дышал и сразу лег на бревно.

– Выдохся? – спросил Лёнька.

– Не. – А лицо у Гаврика было бледное-бледное, с синеватым оттенком.

Мальчишка в штопаных трусах подсел ко мне, коснулся плеча своим горячим плечом – видно, издали плыл – и сказал:

– Не пускайте его с собой. Сюда Освод не заглядывает.

Мальчишка имел в виду спасательные лодки, дежурившие у пляжа.

– Верно, – сказал я. – А ты откуда плывешь?

– Оттуда… – Мальчишка махнул вверх по течению. – Я с улицы Челюскинцев. А ты?

– Я с Советской. Четвертый коммунальный. Знаешь?

– Это большущий такой? В виде буквы «пэ»?

– Вот-вот. – Я назвал квартиру.

– А я в доме семнадцать, квартира шесть.

– Понятно. Тебя как звать-то?

– Федькой… А тебя?

Я сказал.

– Гляди, гляди, куда они гребут! – вдруг закричал Федька, вскакивая, и его лицо, курносое, пестрое от веснушек, побледнело. – Разобьемся!

Пока мы разговаривали, плот подплывал к мосту; непрочно связанный, он изогнулся и летел прямо на бык.

Ребята, как лягушки, попрыгали в воду. Даже Гаврик, не успевший, отдышаться, как мешок с картошкой свалился в воду, подняв столб брызг.

И я хотел кинуться, но, увидев, что Федька бежит к переднему плотовщику и вопит: «Левей держи, левей!» – не прыгнул. Я присел, изготовившись, на крайнем бревне.

Мост стремительно надвигался. Я уже видел швы меж камнями грозных быков.

Федька добежал до плотовщика. Он что-то кричал, размахивая руками. Потом схватился за рулевую тесину и стал вместе с мужчиной грести. Спина его мучительно изогнулась, ноги уперлись в бревна, волосы растрепало ветром.

Надо броситься к нему. Помочь. Надо! Что-то огромное и дикое надвигалось на нас, что-то темное и страшное стискивало живот и сердце. И я не мог стронуться с места.

В двух метрах от быка пронесся плот, и сразу стало темно, вверху что-то грохотало, гудело, и тут же нас снова окатило слепящее солнце – мы вылетели из-под моста и понеслись дальше.

Федька отпустил рулевую тесину и подбежал ко мне. Он улыбался и похлопывал себя по животу и, не сказав ни слова, с разгону бросился в воду, врезался головой и саженками поплыл к берегу.

Я кинулся следом.

…С полчаса шли мы по берегу, туда, где лежала моя одежда. Мне было неловко. Я видел худые Федькины лопатки, узкие плечи, линию позвоночника – хоть все позвонки пересчитывай – и молчал. А потом спросил, чтоб не молчать:

– Ты в каком классе учишься?

– В шестой перешел. А что? – И вдруг неожиданно сказал: – А у меня Степан, старший брат, пограничник. На Амуре. А этого толстого на плоты не пускайте…

– Точно, – согласился я.

Ни о чем больше не поговорили мы с ним, потому что дошли до наших ребят, и Федька, слабо кивнув мне, зашагал дальше в своих штопаных, успевших высохнуть трусах: он с приятелями раздевался выше.

С полчаса обсуждали мы этот случай, возились в песке, загорали, галдели, снова бросались к плотам. Потом, проголодавшись и оглохнув от собственного крика, пошли домой.

Весь вечер думал я о Федьке. Даже во сне приснился мне плот: идет на таран моста и мост обрушивается.

Утром я побежал искать Федьку. С добрый час носился я по улице Челюскинцев, но отыскать не мог: в доме номер четырнадцать была шестая квартира, но в ней жила злая, кривоносая, как клест, старуха; обругав, она выгнала меня. Видно, я забыл номер дома.

В доме номер пятнадцать, куда я постучался наугад, Федька тоже не жил.

Я посидел на ступеньках хлебного магазина: авось встретится, пройдет мимо.

Не встретился, не прошел.

Как же не запомнил я его адрес! Ведь он сказал мне его. Впрочем… Впрочем, он сказал мне его до того, как плот понесло на мост, и я не обратил на адрес особого внимания…

Я встал со ступенек, отряхнул сзади штаны и пошел домой.

Я шел и думал, что, может, он был бы моим лучшим другом, он, мальчишка, с которым я случайно познакомился на этом шатком плоту.

Была еще слабая надежда, что он зайдет ко мне: я ведь тоже назвал ему свой адрес. Но Федька не пришел. Да и с чего ему было приходить ко мне?..

Александр Батров
ТЮЛЬКА

Рис. Е. Мешкова.

юлька – синеглазая девчонка с двумя смешными косичками: одной, как бублик, а другой, как рог козленка, – тоскливо бредет вдоль рыбацкого причала. Над ней проносятся веселые облака, кружатся веселые чайки, и солнце льет на нее свой веселый свет, но сама девочка не может развеселиться. Она молча глядит на море.

А море как море. То голубое. То серо-зеленое. То вдруг совсем золотое. Но Тюлька видит другое… Там, за самой синей далью, в морских глубинах, раскинулось царство сероводорода… Он губит все живое. И краба, и бычка, и пеструху, и мидию цвета школьных чернил, и даже морского конька…

Об этом отвратительном газе рассказала учительница Алла Федоровна. С тех пор Тюлька потеряла покой.

– Эй, Тюлька, о чем печаль?

Высокий рыбак в соломенной феске приятельски подмигивает девочке.

Тюлька горько вздыхает.

– Дядя Виктор, – говорит она, – нет житья нашей рыбе, большой и малой… Из-за вредного газа… Сероводород называется…

– Есть, есть такой жулик, – соглашается рыбак, но при этом не проявляет никакой тревоги. На его лице абсолютный покой, а в глазах светится лукавое бронзовое сияние.

– «Есть, есть»! – сердито передразнивает его Тюлька – «Есть»!.. А что же люди думают?

– А что людям думать? От дум лоб потеет, Тюлечка.

В другой раз Тюлька посмеялась бы, услышав незадачливую рыбацкую шутку, но сейчас она досадливо отворачивается от шутника.

Она подходит к старику Алексею, который сидит на пороге лабаза и курит крепкий аджарский табак из трубки. У него суровое лицо, все в шрамах – это штормовая ночная волна однажды сбросила рыбака за борт фелюги и пронесла через скалы. Он бесстрашный рыбак, любит море и всех его жителей. Он разделит тревогу Тюльки.

Но, странное дело, дед Алексей так же, как и дядя Виктор, ни капли не огорчается.

Тюлька еще больше хмурится. Нет, никто не хочет думать о море, а сами тащат из него рыбу и днем и ночью… А над ней посмеиваются: мол, помешалась Тюлька.

И чайки, пролетая над нею, смеются:

«Так… так…»

«Помешалась…» – смеется и ветер.

И лишь одно море не смеется – оно ласково плещет на девочку теплой волной, моет ее смуглые ноги и благодарно шумит:

«Спасибо!»

Тюлька плохо спит. Ей снится сероводород… Он приходит к ней в образе огромного черного старика с руками, как щупальца осьминога. Он головатый, крючконосый, усатый. От него в страхе разбегается все живое. Блекнут оранжевые водоросли. Темнеет вода. В ужасе мечутся стаи скумбрий. А Тюлька, превратившись в меч-рыбу, бьется с ним насмерть до самой зари…

Просыпается Тюлька печальной. Ни в одном море, ни в одном океане нет такого огромного количества сероводорода, как здесь, в родных водах. С ним надо бороться. Объявить войну. Но все по-прежнему смеются над девочкой. И даже Тюлькин отец, штурман рыболовного сейнера «Нина», улыбается:

– Ты, девочка, не беспокойся. Ученые когда-нибудь найдут способ вылечить наше море.

Улыбка отца не нравится Тюльке. Она гневно топает ногой:

– Алла Федоровна сказала, что мертвая зона в нашем море в несколько раз больше живой!

– Ну и больше… Только не злись, я этого не люблю! – повышает голос отец. – Не дури, Тюлька.

Тюлька? Нет, она не Тюлька! Ее зовут Юлькой. А Тюлькой ее прозвал сам отец, да ладно, пусть, она не обижается…

– Поговорю с вашей пионерской организацией, – заявляет отец, – пусть дадут тебе важное поручение, вот тогда и выбросишь из своей головы черного старика…

– Нет, не выброшу, чтобы он света белого не видел! Пусть треснет, как тот пузырь поросячий!..

Вот так точно ругается Тюлькина бабка, и отец, не в силах удержаться от смеха, говорит:

– Не надо нам ссориться, лучше взгляни на море, видишь, какое оно живое!

Тюлька глядит на море. Оно и вправду живое, веселое, молодое. На лице девочки играет свет солнца. Свет неба. Свет летней волны.

Штурман сейнера «Нина» кладет руку на плечо девочки:

– Скажи своей Алле Федоровне, что рыбы еще всем хватит и хватит!

– А все же кому-нибудь не хватит!

Тюлька неодобрительно косится на отца. Ему-то что? Не к нему каждую ночь приходит черный старик с руками, как щупальца осьминога. Она теребит свои косы, и ту, что похожа на бублик, и другую, что торчит, словно рог козленка, и говорит:

– Когда вырасту, сама стану ученой…

Тогда уже не во сне, а наяву она схватится с черным стариком. Она победит. Ее море до самых краев наполнится серебряной рыбой. Всем хватит на тысячи и тысячи лет – никто не будет в обиде. Вернется космонавт с Марса и вволю натешится черноморской янтарной юшкой. Попробуют ее гости с Другой планеты и потребуют по второй тарелке…

Узнает ли грядущее человечество, как заботилась о нем маленькая синеглазая Тюлька?