Текст книги "Дети мира"

Автор книги: Анатолий Мошковский

Соавторы: Анне-Катрине Вестли,Спиридон Вангели,Герберт Бейтс,Роберт Макклоски,Александр Батров,Ахмедхан Абу-Бакар,Винцент Шикула,Жозеф Зобель,Камари Тоноян,Моваххед Дильмагани
сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 12 страниц)

ИТАЛИЯ

ИТАЛЬЯНСКАЯ РЕСПУБЛИКА.

Государство на юге Европы.

Территория – 301 тыс. кв. км.

Население – 52 337 тыс. жителей.

Столица – Рим (2514 тыс. жит.).

Крупнейшие города: Милан, Неаполь, Турин, Генуя, Флоренция.

Джулиана Болдрини
РЕБЯТА ИЗ ПРАТО

Перевел с итальянского Г. Смирнов.

Рис. В. Трубковича.

 январе в восемь вечера уже совсем темно. А старая военная дорога на Барберино ди Муджело то идет вдоль кипарисовой рощи, то огибает призрачную гладь Марины с ее камышами, шуршащими на ветру и отбрасывающими причудливые тени на асфальт.

Виничио было страшно, но он ни за что не признался бы в этом. Он винил себя в глупости и еще кое в чем похуже, удальски сжимал в зубах свисток, но все равно было страшно: стоило залаять собаке или какой-нибудь птице взлететь из-под самого колеса, и у Виничио начинало стучать в висках. Сердце билось так сильно, что ныло в груди, хотелось плакать, и тогда он жал на педали как безумный.

С тех пор как дважды в месяц Виничио попадал на неделю в ночную смену, он наизусть знал эту дорогу. После Мадоннины дело шло несколько лучше – он въезжал в Каленцано с его освещенным баром и домиками у подножия холма, мимо которых, благодаря легкому наклону, мчался, как птица. Потом дорога становилась менее пустынной, а когда кончались фонари, сразу же появлялся цементный завод с шумом своих машин и ярким светом неоновых ламп, подчеркивавшим на переходных мостках фигурки рабочих, точно вырезанные из черной бумаги. Оставалось проехать пустынные поля возле железнодорожного моста, но как только Виничио проскакивал под черной аркой, тут же начинали маячить яркие огни Прато, бодрствующего днем и ночью, делового, всегда шумного города. Виничио притормаживал, чтобы резко повернуть на улицу Горелло, затем с силой два-три раза нажимал на педали и, наконец, останавливался, скользя башмаком по краю тротуара. Если его замечал старик Аделио, теперь уже полурабочий-полусторож, то тот никогда не забывал сказать ему по привычке:

– Жми, Нини, жми! Все равно отец купит новые!

Эта шутка могла бы рассмешить, но смеяться не хотелось, потому что теперь в семье Джорджетти никто, кроме Виничио, не приносил получку домой.

Отец уже два месяца жил за счет кассы взаимопомощи. А что могла сделать мать с маленькой Тоской и Манолой? Разве что наняться на несколько часов в услужение.

Виничио приходилось вкалывать по двенадцать часов в сутки: неделю – в дневную, неделю – в ночную смену. Ему здорово повезло, что хозяин принял его на работу: ведь месяц назад ему и тринадцати не было. Впрочем, в цеху у Фралли было семеро таких, как он, которые гнули спину «на чужих», и всем им, кроме «старика» Джиноне, которому стукнуло уже двадцать восемь, было меньше шестнадцати.

Всех их так же, как Виничио, приставили вначале к шпулям, а потом к станку.

Говорят, то же было и в сотнях других мастерских с их назойливым стуком машин, шумевших по всему Прато.

Виничио поставил велосипед под навес, за гаражом, где стояла хозяйская «Джульетта», снял с рамы сумку, куда мать положила бутерброд с яичницей и бутылку с разбавленным вином, толкнул заднюю дверь в мастерскую, и на него сразу же обрушился мерный шум машин, хотя помещение, куда он вошел, было лишь складом, а станки стояли дальше, за закрытой дверью. Двое ребят уже ждали начала смены.

Пичуга приветствовал его громким возгласом:

– Явился, голубчик!

Но голос его был безрадостным.

Васко, как всегда с головой ушедший в чтение газеты, не заметил даже его прихода.

Виничио подошел к другу посмотреть картинки и между прочим спросил у Пичуги:

– А где Джиноне?

Ночная смена состояла из них четверых: другие станки простаивали.

– Джиноне рыбку ловит, когда может! – отрезал Пичуга.

Ему уже было шестнадцать, и он щеголял в пальто, а Виничио все еще носил спортивный джемпер и куртку. Поэтому Пичуга напускал на себя вид бывалого парня.

Васко поднял голову от газеты:

– Кстати, ты ничего не знаешь: говорят, Банелли набирает рабочих и работниц к себе на фабрику.

– Да, говорят, – подтвердил Пичуга, – но и там страховки не получишь.

– А зачем? И вообще – где это ты видел, чтобы страховали ребят нашего возраста? – снисходительно возразил Васко. – Зато у Банелли большая фабрика, там у него автоматы, на каждого по три, и делают они по сто двадцать оборотов в минуту…

– Что до меня, – прервал его Виничио, – мне на страховку наплевать, тем более что я не дорос до трудовой книжки. Но ведь у Банелли больше платят, верно?

– Мне кто-то говорил, что за восемь часов там можно заработать тысячу лир[5]5
  Лира – итальянская денежная единица; 1000 лир – это около 1,5 рубля.


[Закрыть], но кто этому поверит?

Васко скорчил рожу вместо ответа. Но Виничио продолжал рассуждать вслух:

– Зато автоматы сами меняют челнок, и не опасно попасть в них пальцем…

– Да, но если у тебя оборвется нить на одном из станков и ты не заметишь, потому что, сам понимаешь, надо следить за другими, через две минуты у тебя намотается столько ткани, что для того чтобы с ней разобраться, понадобится полчаса… А работа сдельная. Вот и считай, сколько заработаешь за день. Если же просмотришь три обрыва – сразу «до свиданья», в объявлении так и сказано: «Немедленное увольнение!» Выгонят без разговоров.

Виничио вздохнул: увольнение было общим пугалом, по сравнению с которым двенадцать часов работы казались благом. Благо это состояло в том, чтобы работать ночью, когда все люди спят, а спать днем, жить, как совы или летучие мыши, возвращаться домой только затем, чтобы свалиться в постель и заснуть, так, что не разбудишь, хоть из пушки пали.

– Если бы и впрямь можно было бы работать восемь часов и получать тысячу лир, что бы ты сделал, Васко?

– Хе-хе! – сказал Пичуга. – Уж я-то знаю, что бы я сделал!

Васко сложил газету:

– Я окончил бы вечернюю школу, получил бы специальность, а потом пошел бы дальше учиться и стал бы инженером.

– Вон куда хватил! Инженером! – насмешливо произнес Пичуга. – Это, брат, только для господ. И вообще ты и так уж слишком много учился.

Пичуга был второгодником; он бросил ученье в четвертом и пошел работать на фабрику. Впрочем, Виничио был с ним согласен: будь у него хоть несколько свободных часов, он тут же отправился бы в кино, а летом – в лес под Каленцано собирать дикую спаржу или ловить пескарей под камнями и купаться в протоках. Все это он уже испытал, и все же ему казалось, что много лет тому назад не он, а какой-то другой мальчик вел эту беззаботную и счастливую жизнь, хотя всего три месяца прошло с тех пор, как он пошел в ночную смену.

Виничио поднял голову. Дневная смена, состоявшая сплошь из таких же ребят, как он, и старый Аделио выходили из цеха.

Проверить ночную смену пришел свояк хозяина. Это был темноволосый человек лет тридцати. Ребята прозвали его Бухгалтером, потому что он срезался на экзамене после трех лет ученья на бухгалтерских курсах.

Он прихрамывал на одну ногу, и ребята с ненавистью говорили: «Бог его наказал…» Теперь он отчитывал Джиноне, который примчался наконец с высунутым языком и извинялся за опоздание, ссылаясь на прокол в шине. Бухгалтер ругнулся так, что невозможно передать, а Джиноне, чтобы польстить ему, засмеялся, будто сказали ему что-то приятное.

Виничио стоял уже у своего станка. Он любил эту старую машину, хотя она и делала всего восемьдесят оборотов в минуту; чтобы прилично заработать на ней, надо было немало попотеть.

Но этой ночью станок, казалось, решил вести себя хорошо. Виничио только что его смазал. Правда, надо было потратить четверть часа, за которые ему, понятно, никто не платил, но зато станок теперь охотно работал, будто стараясь ему помочь.

«Сегодня получка, – подумал Виничио, – кто знает, может, я принесу маме побольше денег».

И глаза его, устремленные на машину, загорелись радостью, но он ни на секунду не ослаблял своего внимания.

Щуплое тело мальчика сотрясалось вместе со станком; он настолько слился с машиной, что руки его, казалось, были уже не руки, а продолжение механизма; кровь струилась в жилах вслед неустанному постукиванию челнока.

С каждой минутой все полнее становилось это чудовищное слияние человека с машиной, и порабощенным оказывался человек: сталь не знает устали, а человек сделан из нервов и мышц, которые изматываются и расслабляются. И у человека есть глаза, слипающиеся от усталости. И есть сердце. И именно сердце, благородное и усталое сердце мальчик подвело его этой ночью, заставив его позабыть, что нельзя доверять бесчувственной машине. Виничио работал и видел, как проясняется лицо его мамы, когда она пересчитывает серые бумажки по тысяче лир, как разглаживаются морщины на пожелтевшем лице отца, озаренном угрюмой гордостью за сына, справляющегося с такой работой, которая запросто может угробить и взрослого.

До сих пор Виничио никогда не решался менять челнок на ходу машины, а сейчас подумал, что это ему удастся и что он сэкономит на этом несколько секунд, несколько оборотов. Надо только выбрать удобный момент… Он протянул руку… и тут же раздался его пронзительный крик. Три головы разом обернулись к нему. Послышалось в неожиданно наступившей тишине: «Мадонна! Мадонна!»…Это бежит к нему Джиноне, в отчаянии схватившись за голову. Виничио смотрит на правую руку, где нет уже больше мизинца, затем поднимает ее и отставляет подальше от себя, как что-то ему не принадлежащее. Он больше не кричит, а только тихо шевелит побелевшими губами. Со склада примчался Бухгалтер; он разражается непристойной бранью, но спустя минуту, как человек, привыкший командовать, заставляет себя говорить тихо.

Рука Виничио обернута тряпкой. Его сажают на переднее сиденье в «Джульетту», и вот уже снова в удивительно пустой голове Виничио раздается шум станков, а машина все мчится и мчится по темным центральным улицам, единственному месту, где в Прато спят в этот поздний час. Внезапно Бухгалтер тормозит: до больницы – всего несколько шагов и уже виден красный крест, горящий над входом.

– Слушай, – говорит он. В голосе его сквозит спокойствие и равнодушие. – Что ты скажешь врачу о своей руке?

– Да ведь это, – говорит недоуменно Виничио, – ведь это станок…

– Я знал, что ты дурак, но не думал, что такой. Станок тут ни при чем. О станке не надо и заикаться. Понял? Сам виноват прежде всего. Тысячу раз вам говорили: не трогайте челнок на ходу, а вы все свое! Хочешь сказать, что попал в станок, тогда слезай здесь и можешь рассказывать все, что в голову взбредет. Но помни: мы тебя не знаем. Трудовой книжки у тебя нет, никто тебя у нас не видел. Может, думаешь, друзья скажут?

Но Виничио слишком уж хорошо знает: никто из товарищей не проговорится. На улице столько безработных, готовых занять свободное место. И все так или иначе испытали на своей шкуре, что значит сидеть дома без работы и мучиться от унижения больше, чем от голода.

– А будешь вести себя как мужчина, – голос Бухгалтера становится вкрадчивым, – я как свояк хозяина, который меня слушает, могу тебе пообещать, что через пятнадцать – двадцать дней, как только ты выздоровеешь, мы возьмем тебя обратно на работу. И заплатим так, как если бы ты все это время проработал в ночную смену по двенадцать часов в сутки. Лучше, кажется, и быть не может.

Сердце Виничио пылает гневом. Мало того, что ему, истерзанному, измотанному человеку тринадцати лет, отказывают в защите и уважении, так ему не дают даже сказать правду. Впрочем, Бухгалтер и не ждет ответа. С довольным лицом он снисходительно заверяет Виничио:

– Ты ни о чем не думай. Врач – мой знакомый, и я все сам объясню. Он хороший парень.

Доктор встречает их сердечно:

– Добрый вечер! Клиента привел? Что случилось?

– Это внук нашего сторожа, доктор. Такой сорванец, всегда вертится возле моей «Джульетты». Сегодня вечером принес мне письмо. Я оставил его в гараже, а сам пошел за деньгами. Мотор в машине работал, потому что в нем были какие-то перебои, и мне хотелось посмотреть, в чем дело… Послушай, а может, ты сунул руку в вентилятор?

У доктора огорченный вид, он качает головой и быстро развязывает руку.

– Ну, ну! Мизинца как не бывало. Придется накладывать швы. Стой смирно, слышишь! Вот до чего доводит страсть к машинам. А у них она теперь с пеленок. И как же ты это умудрился, сорванец?

Виничио отвечает врачу, а сам внимательно смотрит в лицо Бухгалтеру:

– Да, так… Там стоял вентилятор, ну я и…

Виничио сжимает зубы, чтобы не закричать, а в сухих глазах его пылает огонь, который мог бы испепелить весь мир.

КОРЕЯ

КОРЕЙСКАЯ НАРОДНО-ДЕМОКРАТИЧЕСКАЯ РЕСПУБЛИКА (КНДР).

Государство в восточной части азиатского материка занимает северную часть Корейского полуострова.

Территория – 121 тыс. кв. км.

Население – 12 100 тыс. жителей (1965 г.).

Столица – Пхеньян (700 тыс. жит.).

Крупнейшие города: Хамхын, Чжончжин, Вонсан, Синыйчжу, Кэсон.

ЮЖНАЯ КОРЕЯ.

Территорий – 96 тыс. кв. км.

Население – 29 784 тыс. жителей (1967 г.).

Крупнейшие города: Сеул, Пусан.

Ли Дон Сок
РОГАТКА

Перевела с корейского Е. Катасонова.

Рис. Г. Епишина.

егодня у Ен Нама необыкновенный, счастливый день: он смастерил себе рогатку, да какую! У самого Сын Чхоля нет такой! И не было никогда!

Целый день Ен Нам искал подходящий сучок, потом, пыхтя и кряхтя, строгал перочинным ножом, привязывал тугую резину. И вот наконец рогатка готова. Он сегодня же покажет ее ребятам.

Перепрыгивая через три ступеньки, Ен Нам выбежал во двор. Там он набрал полную горсть маленьких круглых камешков, вложил один в рогатку, прицелился, и камень полетел высоко в небо. Черная точка растаяла в голубизне.

Ур-р-ра! Ен Нам подпрыгнул от радости и бросился к калитке: надо бежать к Сын Чхолю, он ведь и представить не может, какое чудо у Ен Нама в руках!

Спустя полчаса Ен Нам рванул калитку и налетел на Сын Чхоля, бывшего обладателя лучшей в школе рогатки.

– Смотри, смотри, она даже лучше, чем у тебя! – завопил Ен Нам, размахивая рогаткой, его прямо так и распирало от гордости.

– Пошли скорей, постреляем!

Они выбежали на улицу. Ен Нам лихорадочно озирался по сторонам, ища достойную его оружия мишень.

Долго ждать не пришлось: на дорогу неторопливо и важно вышел петух.

– Ага! – обрадовался Ен Нам. – Сейчас я вам покажу, что это за рогатка! – Он натянул резину и попал петуху прямо в крыло.

– Бежим! – крикнул Сын Чхоль, и мальчишки бросились наутек.

Но никто ничего не заметил. И только бедный петух долго жаловался на злого озорника сердобольным курам.

На другой день Ен Нам проснулся чуть свет. Наскоро позавтракав, он побежал в школу, сжимая в руках свое сокровище. Во дворе уже стояли ребята из его класса.

– Эй, – еще издали закричал Ен Нам, – посмотрите, какую я рогатку сделал! Ни у кого такой нет!

Кто-то крикнул:

– Рогатка-то хороша, а стрелок?

Ен Нам едва не задохнулся от возмущения:

– Да она… да я… куда хочешь попасть могу…

Как раз в это время во двор входила тихоня Сун И – та, что сидела на первой парте.

– Спорим, что попаду в узелок![6]6
  В Корее школьники, как правило, носят книги завязанными в платок.


[Закрыть]

Ен Нам натянул резину, в воздухе мелькнул камень…

– Ай!.. – Сун И, выронив узелок, схватилась за руку: камень ударил девочку по пальцам.

Мальчишки остолбенели. Разинув рты, они смотрели на Сун И.

Ен Нам хотел что-то сказать, но раздался звонок, и все, мигом попрятав рогатки, побежали в класс.

Через несколько минут вошел учитель, ведя за собою Сун И. Ен Нам сидел, низко опустив голову, не смея даже взглянуть на учителя. Сердце его гулко стучало. Сейчас учитель вызовет его к столу и велит показать карманы. И не только Ен Нам, все мальчишки теперь погибли: у всех теперь отберут рогатки да еще, пожалуй, родителям обо всем расскажут.

Сун И села на место. Учитель встал у стола. Вот сейчас… Сейчас он вызовет Ен Нама… Но учитель принялся объяснять новый урок, и лицо его было, по обыкновению, спокойным и добрым.

Весь день Ен Нам сидел как на иголках. Он ни слова не слышал из объяснений учителя, а все думал: «Знает или не знает? Наябедничала Сун И или нет?»

Наконец уроки окончились. «Ух!» – вздохнул с облегчением Ен Нам и стал завязывать в платок свои книги.

И вдруг учитель спросил:

– А вы помните, ребята, какой сегодня день?

– Помним, помним, – зашумели в классе, – сегодня вторник.

– Верно, – улыбнулся учитель. – А что бывает у нас по вторникам?

– Сбор! Пионерский сбор!

Ен Нам снова встревожился. Значит, учитель решил сделать еще хуже: пристыдить его на сборе. Уж лучше бы он ругал его на уроке.

Ен Нам снова покосился на учителя. Но разве его поймешь? Смотрит и, как всегда, чуть улыбается, вот и все. Эх, жизнь!.. Ен Нам вздохнул и поплелся в кабинет истории, где обычно бывали пионерские сборы.

Но что это? Шторы на окнах задернуты, на стене висит белый экран, у окна кинопередвижка.

– Кино! Сегодня кино! – обрадовались ребята.

Ен Нам повеселел. Теперь-то уж ничего не случится!

Ребята расселись по местам, учитель погасил свет, и на экране появилась надпись: «Военно-исторический фильм».

В комнате стало тихо.

…Сожженные города и села. По дорогам бредут старики и дети. Вот вражеские солдаты врываются в маленькую деревушку. Они грабят дома, бьют кур и гусей.

Один за другим сменяются кадры.

Длинный, тощий солдат изо всех сил ударил прикладом ребенка…

Мальчишки возмущенно кричат и стучат ногами, девочки всхлипывают. Учитель зажигает свет.

– А теперь, ребята, пусть каждый расскажет, о чем он думал, когда смотрел этот фильм.

Один за другим встают мальчики и девочки. Они говорят о том, как надо любить свою родину и защищать ее от врагов.

Наконец доходит очередь до Ен Нама. Он упорно смотрит в пол, сжимая в руке злополучную рогатку.

– Я больше никогда, – еле слышно бормочет он, – никогда не буду стрелять из рогатки. Сегодня нечаянно попал в Сун И. Вот она, возьмите ее, пожалуйста… – Он протянул рогатку учителю.

КУБА

РЕСПУБЛИКА КУБА.

Государство в Вест-Индии, в Карибском море, расположено на о. Куба и 1600 прилегающих к нему мелких островах и рифах.

Территория – 115 тыс. кв. км.

Население – 8083 тыс. жителей.

Столица – Гавана (2024 тыс. жит.).

Дора Алонсо
ОПАСНОЕ ПРИКЛЮЧЕНИЕ

Перевела с испанского В. Спасская.

Рис. Г. Епишина.

илье и его новый знакомый шагали сквозь пелену свежего предрассветного тумана. Над ними в спокойном небе стояла утренняя звезда и медленно скользил молодой месяц.

Высокие травы стряхивали росу на босые ноги рыбака, но он, казалось, не чувствовал ни влажного холода, ни колких камешков, по которым ступали его огрубевшие подошвы.

Пересекли шоссе и затем, пройдя по тропинке, вьющейся среди густых сорняков, вышли к морю.

Начался берег, сложенный из острых рифов. Но рыбак и здесь продолжал идти твердо, точно не замечая колючих камней. А мальчик то и дело спотыкался и чуть не падал. Поддерживая его крепкой рукой, рыбак сказал:

– Думаешь, я со дня рождения умел ходить босиком по острым камням? Ноги у меня такие, потому что целую жизнь я прожил в нищете и работал с детства. Ведь совсем еще недавно рыбаки жили, как собаки.

– Вы здесь родились, Хуан?

– Да, здесь. Мой отец и дед тоже были рыбаками. Они рисковали жизнью, а улов доставался хозяину судна или перекупщику.

– А когда вы начали работать? Когда ходили в школу?

Рыбак рассмеялся:

– Школа? Какая школа? В наших местах ее никто и не видывал. Я никогда не различал ни букв, ни цифр. И вся моя семья тоже.

Гилье стало жаль рыбака, он грустно опустил голову. Заметив это, рыбак сказал:

– Только не думай, пожалуйста, что я и сейчас такой же необразованный. Теперь я умею читать и писать, потому что, когда у нас боролись с неграмотностью, нам прислали мальчонку – вот такого, как ты, – и уж он не оставлял меня в покое до тех пор, пока я не смог сам написать письмо.

Гилье так и засиял.

Остановившись, он взглянул на рыбака и с гордостью выпалил:

– А я тоже боролся с неграмотностью! В горах! Я научил читать и писать шестерых крестьян!

Рыбак, улыбаясь, протянул большую руку и, точно железной перчаткой, крепко пожал руку мальчика.

– Молодец, товарищ! Недаром ты мне сразу так понравился.

Вскоре рыбак и мальчик подошли к старому причалу, сколоченному из грубых досок. У его края мерно покачивалась большая моторная лодка. Они сели в лодку, и рыбак завел мотор. Сначала они подъехали к управлению рыбачьего кооператива: Хуан должен был доложить, что выходит в море. Это дело было быстро улажено, и, не теряя времени, Хуан и его юный помощник отчалили от берега.

Прыгая с волны на волну, моторка устремилась вперед по прозрачной воде, которая то и дело меняла цвет: если дно было песчаное, вода казалась светло-зеленой; если внизу были водоросли, море становилось темно-зеленым, почти черным; а там, где дно уходило на большую глубину, вода приобретала темно-синюю окраску.

Рыбак посмотрел на своего спутника:

– А что, если до того, как поднять верши, мы сделаем круг по краю отмели? Вдруг нам попадется меч-рыба? Такую рыбину стоит поискать. Ты увидишь, как чудище в сто килограммов летит по воздуху, точно птица.

Нечего и говорить, что это предложение пришлось Гилье по вкусу. Хуан направил лодку в открытое море.

– Когда меч-рыба проглатывает крючок, она становится очень опасной, и тогда не зевай! – сказал рыбак.

Почти час они шли по прямой. Вода уже давно была темно-синей.

– Теперь под нами семьдесят пять метров. Отсюда до глубины в двести пятьдесят метров и живет меч-рыба.

Рыбак говорил уверенно, словно видел, что делается под лодкой.

– Мы бросим якорь? – спросил Гилье.

– Нет, здесь слишком глубоко. Мы только выключим мотор. А потом я приготовлю снасти и буду показывать тебе, что надо делать, чтобы после никто не мог сказать, будто ты не знаешь, как ловят меч-рыбу.

Рыбак взял два тонких удилища и два больших мотка нейлоновой лески, светло-зеленой и прозрачной, незаметной в воде. К концу каждого мотка он привязал особым рыбацким узлом большой крючок и круглое свинцовое грузило, которое должно было увлечь крючок в глубину и не дать выплыть на поверхность, где рыбы не охотятся.

Надевая на крючки наживку – хвосты рыбы пикуа и несколько сардин, – он объяснил:

– Наживка двигается в воде и кажется живой, поэтому меч-рыба хватает ее.

– А как узнать, что она съела наживку?

– Ты сам увидишь: об этом сразу скажет нам удилище.

– А меч-рыба будет сопротивляться?

– Это настоящий дьявол! – отвечал рыбак. – Попав на крючок, она не сдается. И тут уж в оба смотри. Дело серьезное. Подумай сам, если стокилограммовая рыбина толкает лодку или выскакивает из воды и бросается на тебя со своим клювом. Он ведь длинный и острый, как шпага. Запросто человека проткнет насквозь.

Мороз пробежал по спине мальчика. Но он подавил страх и дал себе слово не трусить.

Тем временем рыбак, отложив удилища, мотки нейлоновой лески, наживку и грузила, приготовил еще и кусок тяжелого прочного дерева – этакую деревянную колотушку.

– На всякий случай. Подтянем рыбину к борту – и тогда хлоп! – сказал рыбак.

Привстав, он забросил в море оба крючка, не давая им, однако, уйти на большую глубину. Затем привязал оба удилища стоймя к борту лодки так, чтобы их концы торчали в воздухе.

– Теперь, когда меч-рыба проглотит наживку, она начнет дергать леску, и удилище будет гнуться и наклоняться до самой воды. А пока мы можем спокойно поговорить. Хочешь, я расскажу тебе о рыбах, которые водятся в наших морях?

И рыбак прочел Гилье целую лекцию, открывая перед мальчиком увлекательную морскую науку, совсем еще неведомую ему. Он рассказал, чем отличаются друг от друга различные виды меч-рыбы, какими способами их ловят; потом заговорил о том, как нынче живут кубинские рыбаки, о созданной после революции морской школе, о молодых рыбаках, уходящих теперь на промысел далеко от берегов родного острова. И так хорошо было покачиваться здесь в лодке посреди синего моря в белых барашках пены, под сияющим небом…

Увлекшись беседой, рыбак и Гилье не сразу заметили, что одно из удилищ резко согнулось и конец его коснулся воды. Но вот рыбак увидел это, вскочил на ноги и закричал:

– Вставай! Меч-рыба!

Гилье вдруг захотелось оказаться где-нибудь в другом месте, чтобы не видеть, как страшная рыба выскочит из моря и промчится по воздуху, точно крупнокалиберный снаряд, но это чувство тут же сменилось другим: он должен победить свой страх, должен доказать, что достоин дружбы прославленного рыбака и храбреца Хуана Кинконте. Сжав зубы, чтобы унять дрожание губ, он бросился к рыбаку. И только короткий приказ: «Не двигайся» – остановил его.

Он послушно замер, не сводя глаз с сосредоточенного лица рыбака: он понял, что сейчас начнется борьба за жизнь между человеком и морским чудовищем.

С поразительной быстротой отцепил рыбак леску от удилища и ухватил ее обеими руками. Поустойчивее расставив ноги, он наклонился, опустив руки с леской до самого дна лодки, и затем одним рывком резко поднял их над головой, чтобы крючок впился в пасть рыбы. Потом медленно, но непрерывно, метр за метром, он принялся вытаскивать леску, и она натянулась, словно стальная проволока. Мозолистые ступни рыбака точно вросли в днище лодки. Могучие мускулы вздулись под загорелой кожей, на лице и на груди выступил пот. Прерывисто дыша, он бросил:

– Не зевай! Сейчас эта бестия станет искать выход наверх. Следи за леской!

Гилье увидел: натянутая леска почти горизонтально уходит в темную воду. Рыбак беспокойным взглядом следит за ней, стараясь угадать, где мечется морское чудовище, обезумевшее от боли и ярости. Минуты казались бесконечными. Неожиданно метрах в двадцати от лодки вода вскипела, и показалась меч-рыба.

– Вот она! – крикнул рыбак. – Держись!

Рыба выскочила из воды и, точно большая стрела, прочертила воздух в многометровом полете. Туловище ее, вооруженное спереди длинным мечом, описало дугу и, врезавшись в воду, ушло в глубину.

У Гилье перехватило дыхание. Он дрожал.

Рыбак сражался с рыбой-врагом расчетливо, соразмеряя каждое свое движение, то вытягивая, то отпуская леску. С каждой минутой все ожесточеннее становилась беспощадная схватка. Но вот в напряженном молчании снова раздался голос рыбака:

– Осторожно, Гилье!

Теперь меч-рыба снова выскочила из воды и появилась совсем близко. Ее серовато-стальные бока ярко блестели на солнце. Второй прыжок. Все произошло в одно мгновение: она мчалась на лодку, грозная, как торпеда.

Гилье закричал:

– Берегись, Хуан!

Огромная рыба летела на рыбака, как пушечный снаряд.

Не раздумывая, почти не понимая, что делает, Гилье бросился вперед, оказавшись между морским чудовищем и рыбаком.

Им никогда не забыть, как это произошло: на короткий миг тело мальчика соприкоснулось с темной массой рыбы, и его сбросило в море. Но это столкновение с неожиданным препятствием изменило направление полета рыбы. И вместо того чтобы проткнуть своей острой шпагой Хуана Кинконте, она задела верхний край толстой бортовой доски и тяжело шлепнулась в воду.

Опешивший было рыбак мгновенно пришел в себя и с тревогой перегнулся через борт, ища своего спасителя. Вода вспенилась, Гилье вынырнул на поверхность и, сильными рывками подплывая к лодке, крикнул рыбаку:

– Все в порядке! Я плаваю хорошо!

Рыбак помог мальчишке подняться на борт и сразу же благодарно прижал его к груди.

– Ты спас мне жизнь, малыш! Молодец! Если бы не ты, она прошила бы меня насквозь. Ты только посмотри, какая здоровая!

Услышав его слова, Гилье почувствовал, как от гордости и радости у него на сердце стало тепло-тепло. Не обращая внимания на то, что с него ручьями текла вода, он схватил колотушку и передал ее рыбаку, а тот, подойдя к метавшейся за бортом рыбе, несколькими ударами прикончил ее. Потом, зацепив ее крюком и натужившись, втащил ее в лодку.

– Хорошенько посмотри на нее, – сказал он мальчику. – Мы с тобой неплохо поработали. Немногие осмеливаются броситься наперерез меч-рыбе когда, она, проглотив крючок, выскакивает из воды. Если бы она задела тебя не боком, а мордой, страшно подумать, что бы произошло.

– Я хотел спасти вас. Потому я так и сделал, – просто сказал мальчик. – Ведь друзья должны помогать друг другу.

Глядя ему в лицо, рыбак сказал:

– Потому-то это и важно, сынок. Чтобы спастись самому, человек сделает что угодно; но когда надо спасать другого, люди часто не желают рисковать своей шкурой. – И добавил: – Из таких мальчиков, как ты, вырастают хорошие люди.