Текст книги "Второй год войны"
Автор книги: Анатолий Белинский
Жанр:
Военная проза
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 8 страниц)
Анатолий БЕЛИНСКИЙ
1
2
3
4
5
6
7
8
9
10
11
12
13
14
15
16
17
18
19
20
21
22
Анатолий БЕЛИНСКИЙ
ВТОРОЙ ГОД ВОЙНЫ
Я верю: под одной звездою
Мы с вами были рождены...
М.Ю. ЛЕРМОНТОВ
1
Высоко над головой горели холодным светом яркие августовские звезды. В который раз объехав на своем Лыске стадо, Алеша слез с коня, несколько раз присел, чтобы размять затекшие ноги.
«Пусть Лыско пасется, посижу немного», – подумал он, опускаясь на землю.
Впереди темнело стадо коров, фыркали, сбившись в кучу, лошади. Вдруг Алексею почудилось, что откуда-то сверху, от звезд, доносится странный звук. И даже не звук, а гул, такой далекий, что он скорей угадывался, чем был слышен. Алеша замер. Что это? Вчера бригадир говорил, что бои идут на Дону, километров за сто отсюда. Неужели это приближается фронт?
Он напряженно вслушивался в ночь, но непонятный звук не повторился, лишь пофыркивал рядом Лыско, время от времени звякая уздечкой. Алеша успокоился и стал глядеть на запрокинувшийся ковш Большой Медведицы. Потом глаза его закрылись сами собой.
И снова что-то спугнуло дремоту. Он вскочил – где-то вдали бежали лошади. Топот доносился с той стороны, где был старик Павлов, с которым Алеша сторожил скот по ночам. Алексей окликнул:
– Дядя Николай!
– Чего шумишь? – совсем рядом раздался голос старика, и Алеша разглядел длинную фигуру в брезентовом плаще.
– Мне показалось, кони бежали, – сказал Алеша, снова опускаясь на траву.
Старик отозвался не сразу, протяжно зевнул, повернувшись к востоку.
– Куда им бежать? – невнятно произнес он.
У самого горизонта засветилась узкая полоса неба. Отблеск зари упал на изжелта-бледное лицо старика, и вся его неподвижная фигура в выбеленном дождями плаще показалась Алеше каменной.
Небо на востоке бледнело, становилось розовым. Занималось холодное прозрачное утро, и Алеша с нетерпением стал поглядывать на бригадный стан: оттуда, от повозок вот-вот должны были прийти сменщицы.
Павлов вдруг шевельнулся, проворчал:
– Не стоится им!.. Куда пошла?!
Табунок лошадей во главе с рыжей кобылицей уходил от стада. Алеша поднялся, взнуздал Лыска, вскочил в седло. Лыско весело, играючи, сам пошел размашистой рысью наперерез лошадям. Стебли высокой травы донника больно хлестали Алешу по коленям мокрыми от росы верхушками.
Рыжая кобылица, что шла впереди, круто повернула, затрусила к стаду, и весь табунок потянулся за ней следом. Алеша придержал Лыска, но вдруг заметил еще одну лошадь, почти затерявшуюся в доннике.
– Вон куда ее занесло!.. – рассердился он.
Лошадь подняла голову, и Алеша узнал Мушку. Он удивился, почему их бригадир Антонов, который ездил на Мушке, не снял с нее уздечку на ночь. Повод волочился по земле, и лошадь могла запутаться.
Поймав Мушку, Алеша повернул назад. Еще издали он заметил, что возле стада стоят женщины из дневной смены – Тамара Полякова и Евдокия Сомова. Они что-то громко обсуждали, а Павлов разводил руками и указывал на стадо. От повозок, где уже поднимались в небо дымки очагов, спешил бригадир. Несмотря на маленький рост, Антонов шагал широко, будто отмерял по росистой траве участок земли. Алеша подъехал, когда бригадир спросил у гонщиц:
– В чем дело? Что случилось?
Худенькая, похожая на подростка, Тамара произнесла растерянно:
– Аукнули наши лошадки, бригадир! Пропали!
– Как… пропали? – спросил Антонов и взглянул сперва на Павлова, потом на Алешу. Смуглое в оспинах лицо его потемнело. Алеше захотелось спрятаться от этого взгляда.
– А ты что делал? – накинулся на него бригадир. – Проспал?
Алеша, чувствуя, что бледнеет, сказал едва слышно:
– Я говорил дяде Николаю…
– Дяде Николаю! – перебил его Антонов. – Где кони, я тебя спрашиваю? Как будем перед колхозом отчитываться? Нам доверили эвакуацию, а ты – лошадей терять?
Алеша молча теребил в руках кнут.
– Сколько пропало? – отрывисто спросил Антонов.
– Пять, – удрученно ответила вторая гонщица, Евдокия Сомова, машинально заворачивая рукава своего некогда нарядного осеннего пальто. Она старалась не глядеть на Павлова и Алешу.
Бригадир распорядился:
– Передайте Степану, чтобы седлал двух коней! Поедем искать.
Затем повернулся к Алексею:
– А ты, Торопов, езжай, ищи и без лошадей не возвращайся! Понял? К Березовке езжай, их только там надо искать. Да оставь Мушку, что ты в нее вцепился? Лучше бы ночью держал, сонная тетеря! Шестнадцать лет парню!.. А вам, Николай Иванович, – обратился он к Павлову, – не знаю, что и сказать: хорошо бережете колхозное добро!
Старик прогудел в ответ что-то нечленораздельное. Алеша спросил несмело:
– Каких лошадей нет?
– Да, каких? – спохватился вдруг бригадир, быстро взглянув на старика.
Тамара Полякова, избегая Алешиных глаз, перечислила:
– Двоих Орлят, Рыжего, Соседки и Буланого…
Антонов круто повернулся к Алексею:
– Таких коней проспал!.. Ну, что стоишь?
Алексей хотел было сказать, что слышал ночью топот, но раздумал. Рванул повод и поскакал в степь.
2
Солнце спускалось к горизонту, когда измученный Алеша на уставшем Лыске возвращался к бригадному стану. Он изъездил больше полсотни километров и чего только не видел за этот долгий, так давно начавшийся день!
По всем дорогам, большаку и проселкам навстречу ему двигались на восток гурты скота, поднимая за собой облака пыли, которая медленно оседала на поникшую траву. Коровы, быки, овцы, лошади – все это мычало, блеяло, ржало. Вслед за скотом тянулись телеги, арбы, возки, брички, заполненные домашним скарбом и ребятишками. Над многими повозками возвышались будки, крытые фанерой, брезентом, клеенкой и даже дранкой. Всматриваясь в этот нескончаемый поток, Алексей скоро понял, что найти пропавших коней будет нелегко.
Антонов велел искать возле Березовки, но сколько ни расспрашивал Алеша встречных, никто его лошадей не видел. Да никому и дела не было до каких-то пропавших коней, когда за этими людьми катилась с запада страшная сила войны. И тут Алеша понял, что у похитителей тоже оставался лишь один путь – на восток. Он повернул своего Лыска назад.
Много раз, увидев чужой табун, ему казалось, что он узнает серых Орлят или пугливую Соседку. И каждый раз ошибался. Со вчерашнего дня у него во рту не было ни крошки, но есть не хотелось. Только после полудня, когда убедился, что в этом столпотворении ему не найти ничего, почувствовал усталость и голод. Все чаще всплывала робкая надежда: «А может?..» А может, пока он здесь скачет от одного гурта к другому, лошади давным-давно нашлись?
Наконец после долгих часов безуспешных поисков он направил Лыска назад, к своей бригаде.
Бригада – это двадцать человек, которые вот уже месяц перегоняют колхозный скот за Волгу. Мужчин в бригаде лишь двое: старик Павлов и бригадир Вениамин Антонов, которому тракторной рукоятью перебило руку и он имел отсрочку от военной службы. Еще, пожалуй, Алеша да Степка, единоутробный брат бригадира, могли бы считаться мужчинами: каждому вот-вот исполнится шестнадцать. Остальные – все женщины да ребятишки, мелкота. Они гнали гурт по пыльным дорогам, вслед за скотом ехали повозки. За день проходили километров двадцать, потом становились на ночлег. Гонщицы сдавали гурт ночным сторожам, скот пасся до полуночи, потом отдыхал. Алеша был ночным сторожем, приходилось не спать всю ночь, зато каждое утро Евдокия Сомова говорила ему:
– Ну, работничек, потрудился, теперь наш с Тамарой черед!
Алеша втайне гордился, что занят серьезным, нужным делом. А оказалось: вот оно, нужное дело – проспал лошадей!..
Он знал точно, что кони ушли с той стороны, где был Павлов. И ушли тогда, когда ему послышался топот. Но это не могло быть оправданием, да он и не хотел оправдываться. Алеша понимал, что пропажа не пройдет ему даром, но когда наконец увидел повозки бригады, то бесконечно обрадовался им: ему почему-то казалось, что бригада могла сняться с места, уехать без него.
Уже подъезжая к стану, он услышал топот коня. Оглянулся и увидел Степку. Губастое лицо приятеля, обычно добродушное, было пасмурным. Степка придержал коня, поехал рядом. Спросил на всякий случай:
– Нет?
– Нет.
Степка сдвинул густые черные брови, посоветовал:
– Ты, Леша, молчи, если Веньямин будет ругать. Не перечь ему.
Алеша кивнул. Что тут перечить? Перечь не перечь – вина все равно не станет меньше…
Когда они приблизились к повозкам, вышел бригадир. Подняв навстречу им смуглое в оспинах лицо, спросил:
– Ничего нет? Я так и знал: что с воза упало, то пропало!.. Расседлывайте лошадей.
Повернулся и исчез между повозками. Алеша был обрадован и вместе озадачен тем, что бригадир совсем не ругал его.
– Ну видишь, – возбужденно заговорил Степка, – я ж сказал: главное, молчи!
Алексей не ответил. Отпустив Лыска, взвалил седло на плечи и пошел к своей телеге, где его ожидала мать. По ее покрасневшим глазам он понял, что мать плакала, – это расстроило его еще больше. Бросил седло под повозку, сел у костра и молча уставился в огонь.
Подошел Павлов в чистой, словно после бани, рубахе. Сел рядом, зашелся кашлем, а когда отдышался, спросил:
– Не нашли?
– Нет.
– И черт с ними! – прохрипел старик.
Он хотел еще что-то добавить, но снова закашлялся. Бледное с желтизной лицо его мучительно кривилось. Потом, переведя дыхание, Павлов сказал:
– На фронте люди как мухи мрут, а тут – по лошадям плачут!
Алеша неприязненно посмотрел на него: что он, вправду так думает или нарочно, для успокоения?
Старик встретился с его взглядом, желчно продолжил:
– Сами бы остались живы, а коней на наш век хватит!
– Выходит, мы не виноваты? – запальчиво произнес Алеша.
– Гитлер во всем виноват, фашисты! А мы с тобой люди маленькие, чтобы за все отвечать!
У Алеши даже дух занялся. Уже не сдерживаясь, он сказал старику прямо в глаза:
– Я точно знаю, кони ушли с той стороны, где были вы! Я ж вам говорил тогда, помните?
Павлов ответил не сразу, а когда отвечал, голос его звучал глухо:
– Ты, Лексей, не больно надрывайся. От надрыву грыжу себе наживешь, только и радости. Живи помаленьку!
Алеша встал и ушел к повозке. Там упал на узел с тряпьём, зарылся в него лицом и, давясь, заплакал. Чтобы никто не слыхал, он накрылся пиджаком и долго лежал так, всхлипывая. Алеша не стыдился своих слез, только было ему так горько!.. Вспомнился отец, которого он видел последний раз в тот день, когда немцы бомбили их городок. Если бы отец был сейчас с ними, а не на фронте, то нашел бы пропавших коней! Будь отец здесь, все шло бы совсем по-другому и Павлов не смел бы говорить так, как говорил сегодня…
С мыслями об отце Алеша незаметно для себя уснул.
3
Утром он проснулся от шепота: рядом с повозкой тихо разговаривала мать с Тамарой Поляковой.
– Спит? – спросила Тамара.
– Свалился вчера как убитый, – тоже шепотом отвечала мать.
– Ты его, тетя Аня, не расспрашивай ни о чем: он и так, бедолага, переживает…
– И откуда такое несчастье свалилось на нас! – вздохнула мать.
Несмотря на большую разницу в годах – Тамара по возрасту годилась Алешиной матери в дочки, – они сдружились между собой. Случилось это скорей всего потому, что их мужья ушли на фронт в первые дни войны и оба как в воду канули: ни слуху ни духу. Одинаковая судьба словно бы породнила женщин.
– Антонов оседлал Турмана, – рассказывала Тамара, – в район ускакал. Говорит, сообщить надо в милицию о пропаже, получить разрешение на стоянку: может, найдем еще лошадей…
Алеша встрепенулся: что, если удастся?.. Бригадир у них деловой – в этом Алеша убедился за месяц кочевой жизни. Антонов безошибочно выбирал дорогу для гурта, умел найти удобное для ночевки место; ему не отказывали, если надо было перетянуть колесную шину или раздобыть ведро дегтя.
Недаром за весь месяц в бригаде не было ни падежа, ни пропажи скота. Если бы не вчерашний случай…
– Может, постоим день-другой, – сказала мать, – испечь бы хлеба, а то надоели пресные лепешки…
– Да уж, в горло не лезут, – подтвердила Тамара.
Алексей понял, что притворяться спящим дольше не следует, и открыл глаза, сел на повозке.
– Проснулся? – спросила мать. – Умывайся, завтракать будем.
Тамара все еще не уходила от их телеги, смотрела на Алешу жалостливыми глазами, и ему было стыдно от такого ее сочувствия. Худенькая, ладная, острая на язык, Тамара смущала его, и, чтобы скрыть смущение Алеша отвернулся в сторону.
Утро было солнечное, глядя на оживленный бригадный табор, Алексей с наслаждением потянулся и почему-то подумал вдруг: «Не может быть, чтобы не нашлись кони. Не должно быть…»
Он слез с повозки, умылся и сел завтракать на постеленную у телеги домотканую дорожку. Наливая ему молока, мать сообщила:
– Антонов уехал в район, авось там помогут найти…
Алеша молча кивнул: не хотел показывать, что уже слышал их с Тамарой разговор. А Тамара, которая все еще не уходила от их повозки, сказала ему:
– Миленький, ты не всю вину бери на себя, оставь что-нибудь бригадиру да Николаю Ивановичу! Эти не переживают…
Алеша не понял: при чем тут бригадир? А мать поддержала Тамару:
– Николай Иванович говорит: пропали – и пропали, не наша вина!..
Алеша вспыхнул:
– Он потому так говорит, что сам виноват!
– Да уж, – подтвердила Тамара, – для него чужое добро, что худое ведро – выбросить не жалко! Сроду таким был.
Выходило по всем статьям, что старик Павлов – плохой человек и потому Алеша вроде не виноват ни в чем. Но он-то знал, что виноват, и всё тут!..
Наскоро позавтракав, он ушел к речке.
Антонов и на этот раз выбрал хорошее место для стоянки: в стороне от дороги, с невытоптанной травой, водопой рядом. Вдоль берега неширокой речки тянулись зыбкие барханчики ослепительно белого песка. Кругом стояла тишина, не видно было ни души. Алексей шел босиком по прохладному еще с ночи песку и думал о том, что нынешняя эвакуация уже вторая в его жизни. В июле прошлого года он с матерью выбирался под бомбами из пограничного городка на Днестре. Потом их везли десять дней на восток. Остановились на маленькой железнодорожной станции в Сталинградской области – отсюда эвакуированных направили в казачьи хутора и станицы на Хопре. От войны их отделяло огромное пространство земли, тысячи сел и городов. Не верилось, что все это может захватить враг. Но летом нынешнего года война докатилась и до Сталинградской области. Правление колхоза решило переправить скот за Волгу, – так Алеша с матерью снова оказался среди эвакуированных…
Он шел вдоль речки, надеясь, что где-нибудь здесь сидит с удочками Степка, но Степки не нашел и решил искупаться. Несколько раз окунулся, только купаться одному было неинтересно. Алеша оделся и вернулся к стану. Еще издали он заметил какую-то тревогу: к повозкам гнали скот, укладывали вещи, запрягали лошадей. Громко плакал брошенный среди узлов годовалый малыш Сомовой, а сама Евдокия, вся растрепанная, с выбившимися из-под платка волосами, возилась с хомутом, одновременно прикрикнув на старшего, четырехлетнего сына:
– Санька, ирод окаянный, лезь скорей в телегу, уйми дите!..
Лица у всех были встревоженны, и даже воздух, до сих пор такой теплый и ласковый, казался пронизанным тревогой: бригадир привез распоряжение немедленно двигаться к районному центру, переправляться через Волгу. Антонов лично слышал сводку Совинформбюро, в которой говорилось, что наши войска ведут бои у Сталинграда.
4
До Волги было больше ста километров, и это расстояние бригада прошла за четыре дня и четыре ночи. Утром пятого дня они въехали на пыльную окраину города. Впереди, как обычно, гнали скот, повозки двигались сзади. Колеса вязли в песчаной дороге, и весь обоз медленно приближался к невидимой пока реке. Но вот спереди донесся чей-то голос:
– Волга!
Алексей выехал вперед и остановился на крутом берегу. Перед ним раскинулась широкая река, посреди нее тянулся длинный, поросший зеленью островок. Вдали – ему показалось, почти у самого горизонта, – виднелся низкий левый берег Волги. Вся река напоминала живое существо, такая сила чувствовалась в быстротекущей воде. Вниз и вверх шли катера, тянули баржи – Алеша насчитал их штук шесть.
У кромки воды стоял у причала буксир с паромом. Тут же на берегу выстроились в два ряда машины, телеги. Неподалеку высились прикрытые брезентом штабеля зеленых ящиков, возле них сновали красноармейцы.
Озабоченный, Антонов заторопился вниз к переправе. Кто-то принес уже известие, что на переправе люди неделями ждут очереди, чтобы попасть на другой берег, а немец бомбит каждый день…
Алеша подъехал к своей повозке, привязал к ней Лыска. Мать сказала с тревогой:
– Одного я, Леша, боюсь: как бы они не налетели!..
В памяти у Алеши на миг возникло воспоминание о пылающей крыше Дома культуры, клубы дыма над нефтехранилищем и рев самолетов с крестами, которые не спеша плыли над их городком… Он с усилием отогнал от себя это видение и постарался успокоить мать:
– Да нет, не похоже.
Неподалеку, на телеграфном столбе, он заметил наклеенную листовку. Подошел поближе и прочитал:
Назад ни шагу! Дело чести
Исполнить боевой приказ!
Тому, кто струсит, смерть на месте!
Не место трусу среди нас!
В это время внизу, на дороге показался бригадир. Лицо его покраснело от напряжения, он тяжело дышал.
– Гоните скот! – крикнул он, переводя дыхание. – Будем переправляться!
Все зашевелились, гонщицы торопливо погнали стадо к спуску. Узкая дорога, петляя, круто падала к реке. Несмотря на тормоза из палок и проволоки, повозки неудержимо стремились вниз, толкали передками лошадей. А навстречу, надсадно звеня моторами, поднимались грузовые автомобили. Алеша, сидя на телеге, изо всех сил натягивал вожжи. Мать шла сбоку, держа лошадей под уздцы.
Когда они наконец оказались у воды, Алеша перевел дыхание, выпустил вожжи из рук и вытер мокрое лицо. И неожиданно услышал жуткий, пронизывающий душу вой сирены пикировавшего немецкого бомбардировщика. Не помня себя, Алеша слетел с повозки, распластался на прибрежной гальке. Вой приближался, наваливался на плечи, вдавливал в землю. Когда раздался оглушительный взрыв, лошади рванули с места, но мать удержала их.
Сразу вслед за взрывом спешно стали стрелять зенитки. Фашистский самолет, выйдя из пике, медленно удалялся. А потом наступила тишина. И в этой тишине все враз заговорили, заскрипели телеги, замычали коровы. Только тогда Алеша поднялся и увидел, что мать стоит рядом, не выпуская из рук повода. Что-то дрогнуло у Алеши в груди, но он промолчал, не сказал ничего.
Самолет сбросил две бомбы. К счастью, одна не взорвалась, а вторая не попала в переправу, и всем стало казаться, что самое страшное уже позади.
Спустя несколько минут началась погрузка. Коров загнали на паром без труда, но лошади никак не хотели вступать на шаткие сходни. Особенно волновался жеребец Турман. Он храпел, косил глазом, несколько раз порывался вернуться на берег сквозь цепь гонщиков. С трудом удалось загнать его на паром, однако он и там неспокойно перебирал ногами, держал уши настороже и храпел, косясь на воду за бортом. Антонов упрекнул неизвестно кого:
– Ну что ж вы? Не могли на него уздечку накинуть, привязать!
На паром завели повозки. Кроме бригады Антонова погрузились еще какие-то телеги, стало тесно, негде повернуться. Убрали трап. Все враз почувствовали себя оторванными от берега, тревожно ожидали отправления. Застучал мотор буксира, и паром стал отдаляться от берега. Совсем рядом за низким бортом шлепала волжская волна.
Паром уже отделяла от берега широкая полоса воды, как вдруг Турман взвился вверх, перепрыгнул через борт и тяжело плюхнулся в воду. Кто-то вскрикнул, кто-то бросился к борту. Алеша вскочил на телегу. Он видел, что Турман плывет к берегу и расстояние между ним и паромом все увеличивается. И тогда Алеша схватил уздечку и, не раздумывая, тоже прыгнул в реку.
Стремительное течение враз подхватило его, к тому же уздечка мешала плыть, и он с внезапной тревогой понял, что до берега совсем не близко. Но Алеша знал, что доплывет. Он видел впереди себя, чуть левее, Турмана: тот уже выходил из воды неподалеку от сложенных под брезентом ящиков. Несколько бойцов готовились поймать его.
Алеша с трудом двигал руками, преодолевая течение. Наконец почувствовал под ногами дно, встал и побрел к берегу. Мокрая одежда липла к телу, ноги у него дрожали то ли от усталости, то ли от волнения. Навстречу ему спешил пожилой боец, с рыжими усами, в выгоревшей добела гимнастерке.
– Жив, малый? – спросил он.
– Жив, – с трудом шевеля губами, ответил Алеша.
– Еще немного – не выбраться бы тебе: там течение – не дай бог какое!.. Жеребец твой, что ли?
– Наш. Колхозный.
Вместе они подошли к группе красноармейцев, которые успели набросить на Турмана уздечку. Мокрая шерсть на жеребце лоснилась, он то и дело порывался встать на дыбы.
– Вот зверь! – восхищенно произнес коренастый молодой боец.
Его простодушные голубые глаза остановились на Алексее.
– Хороша скотинка! Возить будет ящики – любо-дорого!
Алеша испугался: выходит, ему не хотят отдать Турмана?.. Но рыжеусый красноармеец подошел к Турману, взял у молодого бойца повод и передал Алеше. Осуждающе проворчал:
– Дурья твоя башка – ящики возить на таком жеребце! Загубишь животное – вот и вся польза!..
Алеша с благодарностью взглянул на рыжеусого, накинул на Турмана свою уздечку и повел его к переправе.
5
На левый берег он переправился со следующим паромом, но это произошло уже после полудня. То ли он проголодался, то ли повлияло купанье в реке, но Алексей уже не волновался так, как утром, ожидая переправы. Завел Турмана на паром, прочно привязал его к жерди. Пока паром шел от одного берега к другому, он тревожился лишь об одном: как найдет свою бригаду.
Заволжье начиналось низким, шириной в несколько километров займищем. Это была пойма реки, густо поросшая лесом и кустарником, с многочисленными озерками, оставшимися от весеннего разлива. И все это займище было густо населено войсками. Здесь размещалось столько людей, машин, повозок, что найти односельчан было непросто. Но не успел Алеша отъехать от переправы, как навстречу ему кинулся Степан.
– Лexa! – заорал он еще издали. – Живой! И Турман цел! Во, Лexa, красота!
– Степка! – обрадовался Алеша. – Где все наши?
Оказалось, что бригада расположилась примерно в километре от переправы. Там, в лесной чаще тоже было полным-полно военных, рядами тянулись землянки и парусиновые палатки. На полянах торчали чучела для штыкового боя, в другом месте бойцы лежали в цепи, целились в мишени, в третьем – рыли аккуратные окопы: мелкие, поглубже и совсем глубокие.
Алеша вел Турмана на поводу, глядел по сторонам, всему удивлялся и не заметил, как очутился возле бригадного стана. Мать, увидя его живым и невредимым, все ж не удержалась и заплакала. У Алеши тоже защипало в глазах. Его окружили женщины и ребятня, все радовались за него, и только Антонов встретил так, будто ничего не случилось.
– Привел? – спросил он. – Ну хорошо, можешь отдыхать, сейчас нет срочных дел.
Алеша был немного разочарован словами бригадира: все же он надеялся, что Антонов хотя бы похвалит его… Впрочем, он скоро забыл о бригадире и обо всем пережитом.
За Волгой люди чувствовали себя в безопасности. Женщины стирали, чинили одежду.
Прошлое, даже самое близкое, даже утренняя бомбежка, теперь казалось дурным сном.
Не успел еще Алеша поесть как следует, а мать не успела еще порасспросить его обо всем, как пришел Степан и стал упрашивать:
– Тетя Аня, можно мы с Лешей к озеру пойдем?
Мать колебалась, должно быть, думала: их отпусти – сразу пойдут к военным!.. Потом разрешила:
– Идите, только чтобы не очень долго!
Степка с Алешей тотчас же скрылись в чаще. По пути к озеру Степка рассказывал:
– Пока тебя не было, мы в нашу бригаду приняли еще одну семью эвакуированных. Чудной такой дед! У него сети есть, он здесь рыбу ловит. Тут знаешь сколько рыбы?
Они вышли на берег лесного озера Алеше показалось, что это не озеро, а большая лужа, заросшая осокой. На берегу сидел худой костистый старик в синей косоворотке, с лицом в морщинах и с живыми веселыми глазами. Он возился с бреднем, и Алеше показалось сперва, что он нарочно запутывает сеть. Но старик, совершив какие-то ему одному известные действия, будто фокусник, развернул бредень на берегу. После этого подмигнул ребятам:
– Хороша рыбка, да крут бережок, верно?
Алеша и Степка переглянулись, Степка произнес неуверенно:
– Мы не знаем…
– И я не знаю, – живо подхватил старик. – Дай, думаю, пойду невзначай к озеру, закину бредень ненароком! Хотите помочь?
Ребята сразу согласились.
– Ну, так милости прошу к нашему грошу со своим пятаком!
Степка и Алеша сняли одежду, остались в трусах. Разулся и старик, при этом он продолжал шутить, сыпать поговорками. Не прошло и нескольких минут, как ребята уже знали, что звать его Дмитрий Дмитриевич Пономарев, а проще – дед Митя, что у него на фронте два сына, а здесь с ним внучка и жена, разбитая параличом. Старуха не поднимается с постели, но когда-то была боевая, в гражданскую войну спасла деда Митю от верной гибели. Еще он сказал, что решил с бригадой Антонова в колхоз податься. Можно было и в район поехать, земляки звали, но дед не решился: колхоз – дело привычное, а в районе кто знает, что будешь зимой жевать…
Рассказывая все это, старик закатал брюки выше колен и осторожно полез в воду. Степка последовал за ним, они растянули бредень на всю ширину озерка, после чего дед Митя велел Алеше:
– Беги-ка, Алексей, на ту сторону, лезь в воду и пугай рыбу! Мути воду сильней, мы пойдем навстречу.
Алеша выполнил его приказ. Палкой колотил изо всех сил по воде, а старик подбадривал его:
– Так, так! Бей своих, чтобы чужие нашего духу боялись!
Они со Степкой завели концы бредня к берегу и поволокли его наверх. Алеша глазам не поверил, когда увидел, что в бредне кишмя кишат окуни, щучки, лини. Мелкая рыбешка ушла сквозь ячейки, но той, что осталась, было так много, что Алеша не сдержал восхищения. У Степки рот до ушей растянулся, да и дед Митя был доволен.
– Доброе начало полдела откачало! – сказал он. – Эту рыбку в ведро, и еще раз зайдем!
Они были охвачены азартом, и Алеша не сразу приметил, когда на берегу озера появилась девушка, чуть постарше его, лет, наверное, семнадцати, в голубом, выгоревшем платье. А когда увидел ее, подумал: «Ничего особенного…» Две рыжеватые косы, конопушки на лице, ноги в синих парусиновых туфлях. И только зеленые, какие-то прозрачные глаза, серьезные по-взрослому, удивили его. Не успел Алеша подумать, кто она такая, как дед Митя крикнул издали:
– Опоздала, внучка! У меня уже нашлись помощники.
Девушка молча кивнула ему.
Пока дед и Степка собирали бредень, Алеша оделся и заговорил с девушкой, спросил, как ее зовут. Она сказала – Аня, и Алеше понравилось, что имя у нее такое, как у его матери. Должно быть, оттого Аня сразу показалась ему своей, будто бы давно знакомой.
– Я видела, как ты в Волгу прыгнул, – сказала она.
Алеша смутился. А девушка стала доверительно рассказывать, что случилось с ними в эти последние два дня. Оказывается, позавчера фашисты потопили паром, на котором переправлялись односельчане Ани. Уцелели только две семьи: они да еще Звонцовы. Им не хватило места, потому и остались живы, а лучшая подруга Ани, Люся, была на том пароме. И вот сейчас Люси нет в живых, а она, Аня, здесь…
Алеша мысленно представил, как разлетелся в щепки деревянный паром, как быстрая вода несла обессилевших людей, как водоворот неудержимо потянул их в темную глубину… С усилием отогнал он от себя это видение, встретился с глазами Ани, полными слез, и подумал: «Хорошо, что она не поехала на том пароме!..»
6
В сентябре, когда стояли сухие, солнечные, но уже холодные дни, бригада Антонова получила распоряжение влиться в колхоз имени Ворошилова, остаться на зимовку в Заволжье. Жить им предстояло в маленьком хуторе, в котором было пять пустующих деревянных домов и несколько глинобитных мазанок. Еще в хуторе был полуразрушенный скотный двор и не было ни одного забора.
Алешиной матери выделили половину дома с высоким крылечком, потемневшим от времени и непогоды. Четвертую часть большой комнаты занимала громадная русская печь с вмазанным в нее котлом. Стекол в окнах не хватало, в полу просвечивали щели, отчего по ногам гулял ветер. Осмотрев все это, мать вздохнула:
– У нас хоть котел цел, а у Тамары и котла нет, и печка вовсе развалилась!
Потом деловито повязала передник и приказала Алеше:
– Накопай глины, будем стены обмазывать! И поищи, чем бы окна заколотить.
Так они начали обживать новое место.
Через день Антонов, прихватив с собой Алешу в качестве ездового, поехал в правление колхоза. Всю дорогу бригадир рассеянно молчал: видно, беспокоился, как пройдет передача скота и имущества.
Центральная бригада, в которой располагалось правление колхоза, была видна с их хутора, хотя находилась она километрах в шести. Сидя с Антоновым в повозке, Алексей видел по обеим сторонам дороги безрадостную степь, бурую от пожухлой травы. Справа стеной вставали заросли полыни, которую здесь называли чернобыльником. Вдали виднелись скирды прошлогоднего хлеба, еще дальше – россыпь домов центральной бригады.
Когда повозка остановилась возле правления, Антонов спрыгнул на землю, отряхнулся и нарочито не спеша направился к крыльцу. Алеша разнуздал коней, дал им сена. Осмотрелся: центральная бригада отличалась от их хутора только тем, что домов здесь было в два раза больше да стоял под навесом трактор «универсал».
Не зная, чем заняться, Алеша поднялся на крыльцо, зашел в коридор, толкнул неплотно прикрытую дверь. В обширной комнате сидел за столом невзрачный мужчина в рубахе с горошками, он неумело передвигал заскорузлыми пальцами костяшки на счетах. За вторым столом возвышался бритоголовый широкоплечий мужчина в годах. Левый, пустой, рукав его пиджака был пришпилен к карману булавкой. Это и был председатель колхоза Лобов. Рядом с таким громадным мужчиной Антонов казался совсем низкорослым.
На скрип дверей все трое повернулись к Алеше, и ему захотелось податься назад, в коридор.
– Дал коням сена? – спросил бригадир.
Алеша молча кивнул.
Мужик со счетами снова принялся передвигать костяшки и листать бумаги. Время от времени он бубнил себе под нос:
– Что деится, что деится!..
Председатель, неласково глядя на Антонова, заговорил:
– Зря вы надеялись, что вас ждут дармовые хлеба! И сена у нас нет для вашего скота.
– Это теперь не наш скот, а ваш! – возразил Антонов и, как бы между прочим, поинтересовался: – Кому я могу передать бригаду?
– Что? – переспросил председатель.
Он был туговат на ухо и говорил излишне громко. Антонов повторил свой вопрос:
– Кому прикажете передать бригаду? Я скот довел до места – теперь, может, кто другой руководить будет… У меня пока отсрочка от армии, но скоро, наверно, кончится.
