Текст книги "Господин Изобретатель. Книги 1-6 (СИ)"

Автор книги: Анатолий Подшивалов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 34 (всего у книги 89 страниц) [доступный отрывок для чтения: 32 страниц]

Глава 4. Джибути

Консул сказал, что грузчики, а их собралось более полусотни, разгрузят наш груз с лодок и понтонов, и с помощью тележки узкоколейки доставят его на место лагеря, которое он нам выделил недалеко от своего строящегося дома, так что может нас частенько навещать. Там, где кончается узкоколейка, ведущая с мола, есть акациевая роща, которая дает какую-то тень и по узкоколейке доставляют воду. Сейчас мы проедем туда, это не более полукилометра отсюда. Я и консул погрузились в маленькую повозку, запряженную парой мулов, сзади выстроился почетный эскорт. Как выяснилось, это были сенегальские стрелки в белых холщовых рубахах и таких же, но более грязных, штанах, на голове у них были какие-то бескозырки с желтым околышем. Интересно, почему французы не набирают местных солдат, надо же было везти сюда этих босоногих солдат из Сенегала, не доверяют, что ли туземным племенам? Перед отъездом консул подозвал старшего из носильщиков и на французском языке приказал ему начать разгрузку, сказав, что плата будет талер за каждого из грузчиков за выгрузку и доставку в лагерь всего груза. Я посмотрел на старшего грузчика: худой, мышц почти нет, голова лысая с пучками курчавых волос, в ухе – серьга. Кроме серьги, другим дополнительным предметом на теле была лишь набедренная повязка. Недалеко стояли его подчиненные, истощением напоминая узников концентрационного лагеря. И это грузчики? Нечипоренко уехал на пароход распоряжаться погрузкой, один из казаков остался на пирсе, второй пойдет смотреть место для лагеря (в повозке места для него не нашлось). Консул ткнул стеком возницу в спину и мы потрюхали со скоростью пешехода. Сенегальцы не в ногу поплелись сзади, взяв свои допотопные ружья на плечо. Казак, придерживая шашку, пошел сбоку от коляски, чтобы не глотать пыль.

Весь Джибути состоял из двух улиц европейских домов, площади на которой было присутственное здание с гордой надписью "Gouvernement" с развевающимся французским флагом на высоком флагштоке. В этом же здании располагались почта с телеграфом и были торговые лавки, что то вроде гостиного двора в уездном российском городке. Дальше на площади была гостиница под вывеской "Hotel de Paris", дома зажиточных французских комиссионеров, как правило, служащих компании "Мессаджери", строящих железную дорогу вдоль побережья. Консул пояснил, что строительство только начинается, а будущем здесь будет большой порт, а значит, вырастет и город. Сейчас, конечно, европейского населения немного, столица края была вообще в Обоке, откуда и идет строительство железной дороги, но, поскольку море здесь глубже, будут строить большой мол, к которому могут швартоваться крупные суда и тогда жизнь здесь закипит. Консул говорил это, видя моё скептическое выражение лица по поводу дыры, куда нас занесло, где даже лошадей придется доставать из трюма краном и грузить на ржавые понтоны, а уж что говорить про местных грузчиков и "армию" босоногих сенегальцев… С другой стороны, лучше такие соседи, чем, если бы я увидел здесь каменную крепость с современной артиллерией и двумя полками вымуштрованных солдат, по крайней мере, агрессия отсюда пока не угрожает. Франция, конечно, может прислать канонерки, ну пусть постреляют немного по пустой территории, а потом высаженный десант будет сброшен в море и война закончена, на время, естественно, ссорится с "великими державами" пока в мои планы не входило.

С этими мыслями доехали до места. Выгрузившись, консул с гордостью показал на пригорке большой дом из сырцового кирпича, окруженный таким же забором, объяснив, что это – будущая его резиденция. Сейчас в доме идут отделочные работы, а вокруг высаживают привезенные саженцы. В планах – озеленить и главные улицы города. Лагерь мы можем разбить сразу же у забора, который тоже даст тень, а лошадей устроить у чахлой акациевой рощицы невдалеке. Замыкали пейзаж огромные склады компании "Мессаджери", которая строит дорогу и порт.

Дальше дорога ведет на Хараре, это уже Абиссиния, – консул показал на утоптанную дорожку шириной метра два, не больше, – но до нее двести километров пустыни, потом почти столько же степь, где уже есть источники воды, корм лошадям и мулам.

Я сказал, что в наших планах было задержаться в Джибути не более двух дней, поскольку я рассчитывал нанять здесь погонщиков с мулами. Так как мулов нет (а нам их обещало правительство Франции через наш МИД), то задерживаться на два-три месяца не имею возможности, из-за того, что фуража у нас осталось на три недели максимум, а взять здесь сена, насколько я понимаю, неоткуда. Поэтому миссия под угрозой, могу ли я воспользоваться телеграфом для срочной депеши?

Консул ответил, что, конечно, можно, хотя телеграфные тарифы здесь довольно высокие. Но только обмен депешами ни к чему не приведет – ведь не отправят же вам мулов из Петербурга? Он рекомендует воспользоваться верблюдами, так как у него есть знакомства среди местных абанов (караванщиков). В случае моего согласия он пошлет за ними сегодня же, и через два-три дня они могут прибыть сюда с верблюдами. Естественно, я согласился: верблюды так верблюды. Консул кивнул головой в знак согласия и сказал, что офицерам и мне выделены номера в гостинице, а солдаты могут жить в лагере. В Джибути безопасно, окружающие город деревни – мирные, но вот дальше кочуют племена, промышляющие исключительно грабежом, две недели назад вырезали караван французского купца, направлявшегося в Хараре, несмотря на то, что караван хорошо охранялся. Сомалийцы убили всех, не тронули только погонщиков верблюдов и, естественно, абана, и угнали семьдесят верблюдов с дорогим товаром. Я попросил обеспечить нас достаточным количеством воды, на что консул ответил, что воды в колодцах мало и они все в частном владении, так что напоить полторы сотни лошадей и сотню человек, да еще предоставить воду для мытья в городе практически невозможно. Нужно договариваться с компанией (той же "Мессаджери") которая имеет паровичок и цистерну – за плату они доставят воду из источника в двадцати километрах от города. В планах градоначальника, который одновременно и был консулом – провести оттуда в город акведук, но вот на это метрополия денег пока не дает.

Спросил, где представительство компании, оказалось, что на складах в пятидесяти метрах от нас, но там выяснилось, что чертов паровозик уже укатил с грузом шпал, вернется завтра утром и после обеда доставит воду: 300 талеров за все удовольствие. По поводу дров – мы можем рубить акациевые заросли в километре от города, это бесплатно.

Возвратились в порт, консул с почетным караулом отправились восвояси, а я понаблюдал, как выгружают лошадей, два десятка их уже стояли на берегу, казаки привязывали к вьючным лошадям парусину, брусья, плотницкий инструмент и бурдюки с водой. Часть казаков охраняла груз, который таскали чернокожие грузчики. Конечно, за ящик, который выгружали два казака, они брались вчетвером, но все же довольно бодро шевелили ногами и грузили ящики на тележку узкоколейки. Увидев нашего интенданта в пробковом шлеме, спросил, как идет разгрузка. Он ответил, что на корабле командует суперкарго под присмотром Нечипоренко и Павлова. Пока они не трогали оружейку, выгружают только малоценный груз, но именно он и понадобится в первую очередь: вода, продовольствие, корм для лошадей и мулов. После этого на порожней лодке поехал на "Орел".

На палубе под тентом был почти весь личный состав артиллеристов во главе с бароном, чуть в стороне – Букин с добровольцами. Объяснил, где будет наш лагерь и после выгрузки лошадей казаков настанет очередь их тягловой силы и мулов. Спросил, как чувствуют себя люди, нет ли больных, потом перешли к состоянию лошадей, здесь было хуже. Три лошади все же еле держались на ногах, но старший фейерверкер Михалыч, ведавший всем артиллерийским хозяйством, сказал, что на берегу им должно стать лучше. Предупредил, что вода у нас будет только завтра, поэтому всем заполнить водой все имеющиеся емкости. Мулов я передал на попечение добровольцам и сказал, что их, мулов, выгрузят сразу после лошадей, поэтому вести их в лагерь и смотреть, чтобы не разбежались. Всем, не занятым охраной груза и с животными, отправляться в лагерь ставить палатки.

Потом пошел к себе в каюту, переоделся, спрашивается, чего ради я вырядился в мундир в этой дыре, перед кем франтил – перед толстеньким консулом в потертом мундиришке с десятком босоногих солдат? Настроение было – гаже некуда: мулов нет, воды – нет, тени приличной – и то нет, а через пару часов начнется настоящее пекло. А еще с Машей надо было объясниться… Иван Ефремович принес ведро воды, таз, и помог мне помыться, поливая на спину из кружки. Узнав о том, что больше мне дипломатическая одежда здесь не нужна, разве что абанам представляться (шутка, конечно), сказал, что почистит фрак и упакует его с другими вещами. Я надел белый летний мундир с дипломатическими петлицами, на ноги – белые парусиновые туфли, так-то полегче будет.

Постучал в дверь Машиной каюты, она ответила, что через пять минут выйдет. Действительно, через пять минут Маша появилась, улыбнулась мне и спросила, почему я так озабочен. Я сказал, что не все в порядке на берегу, я не ожидал встретить такого приема, но не это главное, главная моя печаль в том, что мы расстаемся: я сойду здесь, а ты поплывешь на пароходе дальше, к отцу.

– А зачем мне плыть дальше, – ответила Маша, лукаво посмотрев на меня, – ты ведь спас меня от чудовищ и теперь, как рыцарь, должен на мне жениться. И она рассмеялась, – нет же, я шучу, может быть, тебя ждет жена или невеста, ты же мне ничего не говорил про свою семью. Просто во всех балладах, что я читала, доблестный рыцарь, в таком случае, предлагает руку и сердце.

– Маша, мое сердце принадлежит только тебе, и если бы это было возможно, я ни минуты не медля попросил твоей руки. Но ведь твой отец служит в Индии или в другой британской колонии?

– Мой отец, а, вернее, отчим, служит в Хараре, поэтому я сойду на берег здесь, вместе с тобой. Видишь на берегу небольшой караван, отец прислал его за мной. Погоди, я сейчас, – и она скрылась за дверью.

Посмотрел на берег и, правда, чуть сбоку – пяток верблюдов и десяток всадников в яркой одежде. Понятно, отец на службе у правителя провинции Харар. Что же, это меняет дело к лучшему. В Хараре мы можем встретиться, посмотрю как ее отец отнесется ко мне, может, согласится отдать мне Машу в жены. Не похищать же девушку, как мне накануне доктор советовал, да еще на глазах у охраны, сразу пулю получишь, а то и рубанут по дурной башке кривой саблей. Нет, уж раз назвался дипломатом, то действуй с оглядкой на последствия. Тем более – Харар, пусть и недавно присоединенная территория, населенная, преимущественно, мусульманами, но сейчас находится под властью негуса Менелика и является частью Абиссинии, где я представляю интересы Российской империи.

Опять открылась дверь каюты и тут наступило мое время удивляться: вместо европейской девушки, ко мне вышла восточная красавица в белом, до пят, шелковом платье и таком же белом платке, нет не в чадре, платок полностью открывал лицо, но, при необходимости, мог его и закрыть.

– Маша, – только и мог, ошалев от удивления, пролепетать я, – ты ли это? Тебя просто не узнать! Что это за маскарад?

– Это не маскарад, – ответила Маша, – маскарад был раньше, а теперь я – дома. Ну, или почти дома.

– Но ведь ты представилась как Мэри МакКонен, я думал, что ты – дочь шотландского офицера или чиновника откуда-нибудь из Индии. МакКонен – ведь это шотландская фамилия, старого шотландского рода. Потом, тебя же вроде провожала со слугами твоя тетя или другая родственница – высокая белая женщина, вы еще обнялись на прощание…

– Это – мои слуги, а мадам – не совсем служанка, а, скорее, компаньонка и преподавательница французского и английского языков. У нее в последний момент местные власти обнаружили непорядок с документами и задержали, а слуги были вписаны в ее документы, как сопровождающие. Я уже два года слушала лекции в Сорбонне, как отец вызвал меня с тем, чтобы попрощаться и посмотреть на меня, он отправляется в опасный поход, на войну. Поэтому, я поехала одна, хотя и не должна была этого делать. Но, если бы я не села на этот пароход, мне бы пришлось ждать французский пароход до Джибути три недели, здесь редко бросают якоря пароходы, никто сюда не едет. Но, в пароходной компании мне сказали, что через день будет русский пароход и он пойдет прямо в Джибути, поэтому я согласилась и правильно сделала, – ведь иначе я не встретила бы тебя, а встретив, я сразу поняла, что ты и есть мой суженый.

– А я то же самое почувствовал, когда первый раз увидел тебя, вот здесь, на палубе, мы почти столкнулись, помнишь? У нас это называется "любовь с первого взгляда", многие в нее не верят, а я теперь знаю, что это – правда. Да, я так и не понял, что шотландский офицер делает в Хараре, он на службе у тамошнего правителя?

– Мой отчим и есть тамошний правитель рас, по вашему, князь, (Маша сказала "дюк", ну какие же герцоги в Африке, князь, конечно) Уольдэ[256] Микаэль Мэконнын, правитель центральной абиссинской провинции Шоа, а в Харар он послан для подавления мятежа племен негусом негести[257] и сейчас является правителем Харара, так как предыдущий правитель низложен за мятеж. А мое имя Мэрыд[258] Мариам Мэконнын, а предпочитаю имя Мариам – Мария или Маша по-русски, как ты меня зовешь. В Европе, особенно в Британии, где я прожила первый год своего путешествия, меня звали Мэри МакКонен, так им было проще, а потом я и сама привыкла – улыбнулась Маша.

Так, час от часу не легче, вместо шотландского полковника, проспиртованного виски, крутой туземный князь в качестве папаши. Не известно, что хуже…

– Я скажу своим слугам, что поеду с твоим караваном, – сказала Маша, – у тебя много хорошо вооруженных солдат, они поймут, что так безопаснее. Слуги разобьют мой лагерь рядом с твоим и мы можем быть вместе.

Маша достала из складок платья маленький платочек и махнула им – тотчас от группы всадников отделились трое и поскакали к берегу.

Мы простились, условившись, что ненадолго, и я поспешил к отряду. Выгрузку лошадей почти закончили: под брюхо лошади подводили брезент, стропы крепились к пароходной лебедке со стрелой и прямо из трюма животное поднимали и опускали на понтон, где освобождали от подвески и затем все повторялось со следующей лошадкой. За один раз на понтон ставили шесть лошадей и как только один понтон, буксируемый лодкой, отваливал, на его место тут же вставал под погрузку второй. Чувствовалось, что "понтонеры" свое дело знают и оно спорилось в их черных руках. На понтоне были хозяева лошадей, к кому они привыкли, их успокаивали, давали пожевать корочку хлеба, а кто и кусочек сахара припрятал в кармане шаровар, поэтому лошадки вели себя спокойно. Из бортового порта парохода на третий понтон заканчивали грузить легкие грузы. Теперь пойдет самое ответственное дело – выгрузка оружия и ценных грузов. Наверху, на аптечных ящиках сидел фельдшер, рядом были ящики рудознатцев с походной лабораторией – они хотели, не доверяя черным грузчикам, спустить по трапу свои ящики вручную. Но это оказалось не таким простым делом. Охотники пыхтели и старались, но увесистые ящики были слишком неповоротливы, поэтому они отказались от этой попытки и стали ждать, когда освободится стрела погрузчика, чтобы с ее помощью опустить свои сокровища на понтон.

Видимо, придется сделать так же и с денежно-подарочными ящиками. Надел пробковый шлем (уже здорово припекало) и решил съехать на берег, посмотреть, как идут дела там. Спустился в туземную лодку и она доставила меня к молу. Маша со своими слугами уже уехала и я поехал на тележке с продовольственными ящиками, которую толкали по рельсам шестеро грузчиков (негоже послу взбивать пыль ногами – пусть везут). Доехали до конца рельсового пути и еще издалека я увидел наш лагерь – рядами стояли белые палатки, сбоку под тентом была оборудована коновязь. Заметил, что, Нечипоренко о чем-то спорит с людьми в пестрых одеждах, устанавливающими рядом с лагерем большой шатер. Узнал Машиных слуг и направился узнать, в чем дело. Оказывается, подъесаул, не признав Машу в туземном платье, запретил ставить шатёр близко к русскому военному лагерю. Подошел поближе:

– Аристарх Георгиевич, это я разрешил дочери Харарского князя, она же ваша знакомая Маша, которую вы, заботливо закутав в одеяло, поднимали на борт "Орла", поставить свой шатер здесь, под защитой славных семиреченских казаков, – успел я насладиться изумлением на лице Нечипоренко.

– Александр Павлович, сегодня прямо день сюрпризов, – ответил подъесаул, – то я вижу вас в раззолоченном мундире, наподобие генерала, то теперь Машу шемаханской, тьфу, харарской княжной! Прямо голова кругом, еще и суматошная разгрузка эта с бестолковыми сомалями[259]. Представляете, они у Михалыча ухитрились ящик с водкой разбить! Вдребезги! Привезли тележку и ну давай ящики с нее сбрасывать, наши заорали, что делать этого нельзя, – а они не понимают, знай себе швыряют их на землю, так до заветного ящика и дошли. Михалыча чуть удар не хватил, сейчас в палатке отлеживается.

Пошел проведать старого фейерверкера, увидел рядом с ним фельдшера и доктора. Доктор сказал, что ничего страшного, просто расстроился человек.

– Михалыч, не расстраивайся, – это же всего лишь водка.

– Как же не расстраиваться, ваше высокородие (ишь, служба, разглядел-таки петлицы, значит, на поправку идет), всего ящик остался, думал, где-нибудь в шинке здесь купить, а тут и шинков жидовских нет, а как нет, они же везде есть, где артиллерия стоит. Говорят, что ближайший – за тысячу верст отсюда – через пустыню, на север. Ведь скоро Рождество Христово, чем служивым разговеться, да и винная порция в походе положена, мало будет ящика-то оставшегося!

– Михалыч, не волнуйся, я спирту в жестянках закупил перед отплытием, вот фельдшер тебе сейчас немного разведет, только теплый будет[260]. Будет всем и на Рождество и на Новый год и на винную порцию хватит.

Пошел посмотреть, как поставили палатки – вроде все правильно, по подразделениям, без обид, как и было решено на крайнем военном совете. Моя палатка в центре, рядом палатка под оружейную и хранилище денежных средств и подарков, она же – интендантская, Титов решил спать прямо на ящиках с добром, ну прямо царь Кащей, который над златом чахнет (лишь бы не зачах совсем), да, а где он? Ответили, что пошел к тележке ехать на пароход, ну мне туда же, – крикнул, чтобы обождали.

Приехали, когда на понтон выгружали ящики с оружием. Я пошел в трюм посмотреть, как поставлено дело. У открытой оружейки стоял со списком в руке дежурный офицер – сотник Стрельцов. Один караульный был с ним, другой стоял у сетки, куда матросы укладывали ящики с полосами. Здесь же был и корабельный суперкарго, который на глаз оценивал вес груза и кричал боцману: "вира помалу". Лебедка поднимала груз и слышался крик сверху: "майнай, майна помалу", иногда прерываемый густым матом, если какой-нибудь сомаль лез под сеть с грузом. Не обошлось без ЧП – для начала уронили в воду ящик с пулеметом – просто спихнули его за борт сетью. Но сомали нырнули в воду, нашли ящик, завели под него стропы и достали пулемет на понтон. Теперь его надо чистить и заново смазывать, а то от соленой воды от в момент покроется ржавчиной. Потом в трюм е уронили с пятиметровой высоты ящик с ТНТ, ящик естественно разлетелся, рогожа разорвалась и "мыло" вывалилось. Матросы подивились, что мыло хранили под охраной, но все собрали, а сеть заменили – она просто прохудилась и расползлась. А что если так же разорвалась бы сеть с царскими подарками или денежными ящиками, да не здесь, где собрать можно, а над водой? Отправили на берег оружие и присели передохнуть. Сейчас будем выгружать самый ценный груз. Послал одного из матросов за парусиной, чтобы постелить ее в сеть и дополнительно увязать, закрепив страховочным стропом – сказал, что, если "мыло" в воду упадет, то испортится (не говорить же про деньги, а то специально грохнут, черти, чтобы ящики развалились и добро по трюму раскатилось). Так и сделали. Убедился, глядя с палубы, что понтон с ценностями благополучно достиг берега, все выгружено и под конвоем поехало на тележке в лагерь.

Ну все, теперь можно и своими делами заняться. Вернулся в каюту, Артамонов еще с одним добровольцем понесли мои вещи в лодку, а я сел дописывать донесение Обручеву. Написав, запечатал в конверт и понес капитану. Нашел его на мостике, оказывается он тоже наблюдал за выгрузкой и удивился как быстро мы справились, он рассчитывал остаться в Джибути на ночь, а теперь может, не спеша и не форсируя машин, спокойно идти экономическим ходом до Бомбея. Передал ему конверты с дипломатическими посланиями – Обручеву и Императору Всероссийскому, попросил в Бомбее отправить их дипломатической почтой через русское консульство, а два личных – управляющему и Лизе, я отправлю отсюда, почта и здесь есть. Тепло простился с капитаном, выразив надежду, что через год, дай бог, пойду с ним обратно в Россию. Он пожелал мне удачи и счастливого пути, спросив напоследок, не видел ли я мисс МакКонен и кто та восточная женщина, которая в сопровождении двух абреков, один из которых тащил вещи, вышла из ее каюты.

– Так это и есть мисс МакКонен, она же Мариам Мэконнэн, дочь князя Хараре и Шоа, – оставил я в изумлении капитана, закончив день сюрпризов на борту "Орла".

На берегу меня встретил старшина грузчиков, потребовавшей свои 60 талеров и еще 20 за особые условия, назвав их словом "бакшиш" известном всем, кто посещал азиатские страны. Я ему сказал, что его люди утопили и испортили чрезвычайно ценный прибор, который стоит в 100 раз дороже, чем все здешние грузчики, поэтому будут только 60 талеров или вообще ничего. "Атлет" с серьгой поворчал, после чего мы сели на тележку и поехали в лагерь. Велел ему обождать возле часового под "грибком" из парусины, натянутой на каркас и приделанным к столбику, сделанному из пиломатериалов, закупленных за десяток талеров у корабельного боцмана. По распоряжению капитана боцман должен был дать их бесплатно, но, посмотрев на горбыли, которые предложил этот рыцарь якорной цепи и ржавых клюзов, я одобрил интенданту мелкие траты. Теперь я послал его расплачиваться с главным грузчиком, предупредив, чтобы бакшиша не давал. Ящик же утопили и привели в негодность ценный груз, да, вспомнил, еще и ящик с водкой разбили, вот за это надо бы вычесть. А будет бакшиш выклянчивать – Михалыча позовите, он за разбитую водку из них бурдюки сделает или на барабан натянет.

Зашел в палатку – Артамонов уже ждал меня там, развесил обмундирование в полотняных чехлах от пыли. Я сказал, чтобы принес воды сполоснуться, помылся над тазом как мог, вытерся чистым полотенцем и надел свежую сорочку. Стемнело, только светились костры на которых булькал кулеш, сваренный казаками, артиллеристы ели кашу, у них же свое довольствие с самого начала, а Букин с Нечипоренко объединили припасы, так как получали поровну на добровольцев и казаков, казаки даже выиграли: вместо 50 планировавшихся добровольцев на десяток меньше набрано, да минус Львов и трое, оставленных в Александрии, зато на довольствие добавились я, Букин, доктор с фельдшером, интендант, топограф и мой денщик, то есть в остатке лишних семь пайков – на всех хватит, даже если кто в гости зайдет.

Поужинали, трубач артиллеристов сыграл, как мог, вечернюю зорю, провели перекличку – по списку все, никого и ничего не забыли на пароходе, груз доехал полностью, потери в конском составе – пока две. Потом хором, нараспев, прочитали "Отче наш" и "Спаси, господи, люди твоя" и разошлись по палаткам.

Я же, как и обещал, пошел к Маше. Она ждала меня. В шатре неярко горела масляная лампа, стоял кувшин с водой и блюдо с виноградом и инжиром. Я снял китель и присел на ковер, опершись спиной на подушку. Маша присела рядом, положив голову мне на плечо. Мы сидели рядом и молчали. Она сказала: "Я чувствую, что ты устал, поспи немного". День действительно выдался суматошным и я не заметил, как задремал, потом, еще сквозь сон, почувствовал, как Маша гладит мои волосы, грудь, расстегнув рубашку. И тут я почувствовал ни с чем не сравнимое желание, нет не похоть, а именно желание, желание обладать ею, сделать ее счастливой, хочу, чтобы она родила мне детей, много, но сначала мальчика и девочку, а дальше – как получится. Я стал ее целовать, сначала осторожно, потом все более страстно, она только прошептала "только будь осторожен, не сделай мне больно". Я говорил ей, что люблю и буду любить ее вечно, до самой смерти… и много других нежных и глупых слов, что обычно говорят в таких случаях. И я был нежен и осторожен, а Маша – податливой и ласковой. Потом мы лежали, утомленные, насладившись друг другом и я подумал, что это, наверно, сказка из "Тысячи и одной ночи" и сейчас я проснусь старым пенсом в своей хрущобе…

Но нет, это явь, вот Маша спит на моем плече, а я глажу ее шелковистые волосы и целую их, душистых и пахнущих каким-то нездешним ароматом, то ли цветов, то ли пряностей, а может и того и другого вместе. Не заметил, как и меня сморил сон, а когда проснулся, то уже светало, полотно шатра уже не было черным, а слегка просвечивало. Почувствовав, что я проснулся, услышал:

– Хорошо ли ты спал, муж мой?

– Так хорошо, моя милая жена, что и в сказке не приснится.

– Расскажи мне сказку, Саша, – попросила она, – у тебя так хорошо получается, только говори по-русски, я попробую понять, о чем она.

И я рассказал ей "Морозко" (было интересно узнает она, что это про снег, про зиму и что такое замерзать). Маша долго морщила лобик, но потом заявила, что это не про любовь, а сказка для детей с назидательным концом, чтобы дети росли послушными и не шалили, а она хочет сказку для взрослых, про любовь, чтобы был король, рыцарь и принцесса, чудовища не надо. Сказка должна быть доброй и с хорошим концом. Тогда я как мог, с переводом на англо-французский диалект, рассказал ей "Обыкновенное чудо". Маша просто захлопала в ладоши:

– Какая чудесная сказка, даже есть волшебник, король, которого обманывает дурной первый министр и принцесса, полюбившая рыцаря, а он не может ее поцеловать, потому что заколдован и превратится в медведя и охотник который желает этого медведя убить и ждет, когда принцесса поцелует заколдованного рыцаря. Я не слышала и не читала этой сказки, наверно, ты сам ее придумал?

– Нет, моя милая, ее придумал не я, а один хороший и добрый человек, просто про него никто не знает.

Какая же она еще маленькая девочка, – подумал я, а может ей нравлюсь не я, а мои сказки? Только в сказочники при королевском дворе поступить мне не хватало… Спросил Машу, наверно она, как княжна, сосватана кому-то и что скажет ее отец, когда узнает, что мы любим друг друга.

– Давай, пойдем обвенчаемся в здешней церкви, она хоть и католическая, но ведь, все равно, христианская, тогда мы будем связаны святыми узами и люди не в праве разорвать их.

– Саша, подожди, мы обвенчаемся в придворном храме, как положено по обряду. А отчим возражать не будет, я ведь тебе не все про себя успела рассказать: во мне кровь Соломоновой династии. Наш нынешний император – мой дядя, а мой отец тоже был императором и погиб на войне. По нашим законам тот, у кого в жилах Соломонова кровь, выбирает себе из благородных княжеских родов супруга, желательно из тех, у кого этой крови нет – так наша династия избегает вырождения[261]. А ты, несомненно, благородный князь, раз занимаешь пост императорского посланника и имеешь много наград. Наверно, ты воевал или подвергался жестоким пыткам – я вижу у тебя много шрамов, похоже как от огня. Тебя пытали и ты не выдал тайну?

– Машенька, ты преувеличиваешь, и не совсем правильно понимаешь мое положение. Я дворянин, но княжеского титула у меня нет, стал дворянином по заслугам. Мой дед был очень богатым человеком и я мог бы жить безбедно, унаследовав его заводы и капиталы, но служу императору. Император доверил мне быть его посланником из-за того, что я вижу привычные вещи по-другому и способен придумать что-то новое. Я изобрел новое оружие и новые лекарства, везу их с собой и они, надеюсь, будут полезны твоему народу. Раны связаны с испытаниями этого оружия – враги не хотели, чтобы в России были эти вещества и устроили взрыв в лаборатории, а шрам – это операция, совсем недавняя, которую сделали в связи с травмой, полученной при испытании другого оружия и там тоже все было подстроено недругами.

– Муж мой, ты благородный человек, умный и добрый. Никто здесь не знает, что ты – не княжеского рода. Все будут уверены, что ты – ближайший советник своего государя, даже если ты будешь утверждать обратное, подумают что ты еще и скромен и не кичишься заслугами, а это украшает мужчину. А раз советник и посол, значит, князь, и никто не усомнится в моем выборе, а я его сделала и сделала навсегда.

Пошел в каюту. Артамонов сидел на чемоданах и караулил багаж.