355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Анатолий Подшивалов » Господин Изобретатель. Книги 1-6 (СИ) » Текст книги (страница 12)
Господин Изобретатель. Книги 1-6 (СИ)
  • Текст добавлен: 3 января 2021, 13:30

Текст книги "Господин Изобретатель. Книги 1-6 (СИ)"


Автор книги: Анатолий Подшивалов



сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 89 страниц) [доступный отрывок для чтения: 32 страниц]

Глава 21
Продолжение академических дел

Утром я спустился к гостиничной стойке (то, что сейчас зовут английским словом ресепшн) и попросил портье соединить меня с Военно-медицинской академией. В гостинице был аппарат Белла с раздельным микрофоном и телефоном и надписью «Не слушать ртом и не говорить ухом» и соответствующими стрелками, где слушать и где говорить. Когда на том конце сняли трубку и в наушнике что-то неразборчиво прохрипело, я прокричал, что я от его превосходительства профессора Менделеева и мне нужен профессор химии Дианин. В трубке что-то зашуршало и защелкало и на этом связь оборвалась. Вывод: как по старинке, надо нанести визит самому.


Взяв извозчика, поехал на Выборгскую сторону. Движение в центре шло по вымощенным брусчаткой улицам, вдоль путей конки или трамвая, причем, извозчики, особенно лихачи на дутиках,[75] гнали по путям (ну как у нас по разделительной полосе). Прочие же, соблюдая определенный интервал (не менее полутора саженей), иначе городовой мог оштрафовать, неспешно ехали друг за другом. Но это в центре, переехав на Выборгскую сторону, я заметил, что движение стало меньше, зато мостовая хуже, трясти стало неимоверно, аж зубы стучали. Наконец доехали до центрального корпуса. Я расплатился, пришлось отдать полтинник, и пошел к дежурному., который увидев письмо, адресованное профессору Дианину, рассказал как его найти.

Придя на кафедру, я не сразу застал профессора, у него была лекция. Пришлось подождать в ассистентской и я пока осмотрелся: никаких приборов и колб я не заметил, только закрытые высокие шкафы с молочного стекла дверцами. Вдоль стен стояли столы, за двумя из них сидели сотрудники кафедры и что-то писали. Потом появился профессор, довольно молодой, в мундире, цветом похожим на тот, что был на моем дорожном знакомце. Только вот на профессоре были серебряные погоны, но лампасов на брюках не было, из чего я сделал вывод, что мой тезка еще до генеральских чинов не дослужился.



И правда, в ответ на мое представление, профессор сказал:

– Статский советник[76] Дианин, чем обязан вашему визиту.

В ответ я протянул письмо Дмитрия Ивановича, пояснив:

– Вчера я был у профессора Менделеева и он рекомендовал обратиться к вам.

Мне было предложено пройти в профессорский кабинет и расположиться в креслах (именно так, произносилось во множественном числе). Я просто утонул в глубоком кожаном кресле и стал ждать, пока Дианин закончит чтение. Наконец, профессор сказал:

– Уважаемый Александр Павлович, Дмитрий Иванович пишет просто удивительные вещи про вас и ваше открытие, – Дианин с интересом и я бы сказал, с удивлением, посмотрел на меня. – Я ожидал, что это будет банальная просьба помочь с местом на кафедре или что-то в этом роде, а тут такое… Да это эпохальное открытие, если оно подтвердится, конечно. Но Дмитрий Иванович не из тех, кого можно обвести вокруг пальца, а великий химик нашего времени и мудрый человек.

– Я не знаю, написал ли профессор Менделеев о том, что моя лаборатория полностью разрушена взрывом, в огне погиб мой товарищ и утрачена вся документация, – ответил я на тираду тезки. – Я сам девять месяцев провел в больнице и могу по памяти восстановить лишь названия процессов, исходный и конечный продукт, а также нарисовать его структурную формулу. Это то, что я вчера доложил уважаемому Дмитрию Ивановичу, то же могу повторить и вам.

– Да, Александр Павлович, будьте так любезны, повторите мне то, что вы рассказали профессору Менделееву, – попросил Дианин.

И я рассказал в очередной раз химическую часть, не забыв и про легенду о доклинических испытаниях. Нарисовал и формулу сульфаниламида.

Некоторое время Дианин молчал и я подумал, что он сейчас откажет, наконец, профессор "очнулся" от раздумий и произнес, разглядывая лист со структурной формулой:

– Уважаемый коллега! Я думаю, что мы сможем помочь вам, – обнадежил меня профессор, – есть некоторые вопросы к синтезу, но я посоветуюсь со своими сотрудниками, для чего сегодня же соберу заседание кафедры по вашей проблеме. Не сочтите за труд заехать ко мне завтра в 11 часов. И вы не против, если я приглашу на эту беседу также и профессора Максима Семеновича Субботина с кафедры общей хирургии? Максим Семенович, можно сказать, основатель школы асептики в России и очень интересуется вопросами микробного заражения ран и проблемами их лечения.[77]

– Конечно, не против, – ответил я с радостью от того, что все решается наилучшим образом. – Без микробиологических исследований мы ведь не сможем подтвердить антибактериальный эффект, а лечение инфицированных ран – важнейшая задача военно-полевой хирургии. Как вы считаете, мне нужно остаться на сегодняшнее заседание?

– Думаю что нет, уважаемый коллега, – сказал Дианин, улыбнувшись. – Дело в том, что молодых сотрудников будет смущать присутствие незнакомого человека, да еще и изобретателя и они будут стесняться высказать свои идеи, которые им могут показаться дурацкими, а на самом деле, принести наибольшую пользу. В дальнейшем, конечно, я познакомлю вас со своими сотрудниками и представлю вас как автора изобретения.

Вот как, оказывается идеи "мозгового штурма", где каждый может высказывать самые "завиральные" мысли, родились задолго до компьютерной эры, Билла Гейтса, Ли Якокки и иже с ними.

Уверив профессора в своем искреннем почтении, я пошел, благо близко, в Артиллерийскую академию, меня беспрепятственно пропустили, лишь только я назвал свое имя и я направился в лабораторию Панпушко. Там я застал штабс-капитана и трех унтеров, причем один из них был в противогазной маске, несмотря на наличие вытяжного шкафа. Все были заняты получением тринитротолуола.

– Вот, с утра работаем и уже фунтов пять получили, – кивнул штабс-капитан на деревянный ящик со знакомыми желтыми кристаллами, – а это моя команда: Василий Егоров, Петр Виноградов и Егор Шавров.

Мы прошли в выгородку, где был кабинет капитана.

– Я много думал над конструкцией запала, – сказал Семен Васильевич, – ничего похожего у нас еще не делали, да и, похоже, за границей тоже. Были гренады (или гранаты) с огнепроводным шнуром, который поджигали и бросали снаряд. Для этого отбирали специальных метателей, отличающихся физической силой, ловкостью и точностью броска, потом их назвали гренадерами, образовали из них отдельные подразделения, а потом и воинские части.

Сейчас от этих частей остались только названия вроде "лейб-гвардии гренадерский полк", да высокие медные шапки к парадному мундиру, а когда-то эти шапки ввели для того, чтобы поля треуголки не мешали броску рукой. Пороховые круглые гренады с горящим фитилем остались лишь на пряжках ремней этих частей, никто гранатами такого вида не пользуется, мы же собираемся сделать практически новое оружие, как вы выразились, "карманную артиллерию". Поэтому я предвижу осложнения чисто бюрократического характера.

– И что же это за осложнения, – поинтересовался я, – кто будет командовать этими частями и кто они будут по сути: пехота или артиллеристы (вот последнее – вряд ли, но показывать придется сначала артиллеристам, они же проводят испытания)?

– Да, вы правы, Александр Павлович, – сказал Панпушко с некоторой озабоченностью и печалью в голосе, – я хорошо знаю нашу бюрократическую машину, когда мнение одного генерала может загубить все дело. Достаточно одному спросить, есть ли что-то подобное за границей и узнав, что нет, заявить, что, мол и нам не надо. Другой спросит, а зачем вообще они, эти самые гранаты, если есть пушки? И все, на этом испытания будут закончены, даже если все взорвется как надо.

– Поэтому я бы начал с обычных снарядов, оставив гранаты в виде сюрприза, на закуску, так сказать, – предложил капитан свою идею организации показа. – Я приблизительно понял, как заставить взрываться снаряды с вашим тринитротолуолом или ТНТ, думаю, что так лучше звучит: "тэ-эн-тэ".

– А давайте назовем боеприпас так же, как и ручную бомбу: снаряды Степанова-Панпушко и букву Ф – Фугасные, то есть ССПФ.

Для справки: в русско-японскую войну фугасных снарядов русская полевая артиллерия не имела, а вот японцы имели такие снаряды, снаряженные шимозой[78] – японским вариантом тринитрофенола (лиддита или мелинита). Русская артиллерия имела только шрапнельные снаряды, рассчитанные на наступающую пехоту и малоэффективные, если пехота находится в укрытии. Так, если японцы даже не в окопах, а прятались за какой-нибудь глинобитной фанзой, то русская шрапнель была бессильна их там достать, в то время как шимоза просто разнесла бы эту фанзу вместе с солдатами и засыпала кучей осколков окопы, перемалывая их. Поскольку одна из целей нашего героя – не дать России проиграть русско-японскую войну, ему надо дать русской армии к 1904 году (а желательно – раньше) достойное оружие.

Панпушко опять стал отнекиваться, но я видел, что его уже захватила идея ТНТ, и надо же удовлетворить самолюбие подвижника науки – кому не хочется, чтобы его именем назвали новинку, которая будет пару десятилетий на слуху.

– Семен Васильевич, а когда можно будет ожидать первых стрельб новыми снарядами, – задал я животрепещущий вопрос. – Насколько я понял, наше время не бесконечно и надо будет дать ответ Арткому об испытаниях.

– Вы абсолютно правы, Александр Павлович, – ответил капитан. – По моей вине и так испытания задержались почти на три месяца и я чуть было не отправил в ГАУ отрицательный отзыв. Думаю, что мы можем через неделю провести произвести первые полигонные стрельбы снарядами калибра 87 мм.[79] При удачном раскладе еще через несколько дней – зависит от скорости изготовления ТНТ – проведем стрельбы и шестидюймовыми снарядами. Я извещу вас о готовности боеприпасов. Потом займемся окончательными стрельбами из двух калибров и попробуем подготовить к показу гранаты. Про запал буду думать, возможно придется делать что-то как у Нобеля в его капсюле-детонаторе с гремучей ртутью № 8, приспособив под наши нужды, хотя не нравится мне эта гремучая ртуть – проблемы с ней будут, может быть взять азид свинца?

АВТОР ЕЩЕ РАЗ НАПОМИНАЕТ: ЕГО ПРОИЗВЕДЕНИЕ – НЕ ИНСТРУКЦИЯ ДЛЯ ИЗГОТОВЛЕНИЯ БОЕПРИПАСОВ, ПОЭТОМУ ВСЕ ДЕТАЛИ НЕ РАСКРЫВАЮТСЯ И МОГУТ ПРОТИВОРЕЧИТЬ БЫВШЕМУ В РЕАЛЬНОСТИ, ЭТО ЖЕ ФАНТАСТИКА

– Хорошо, я вас понял, Сергей Семенович, – ответил я, – не смею больше беспокоить.

Вечером я поужинал в ресторане гостиницы. Накануне ужинал просто в трактире, рядом с академией. Пригласил было Панпушко в ресторан, но скромный капитан отказался, сказал, что на диете. Знаю, какая у него диета – два фунта хлеба и три бутылки молока. А может быть из гордости: не захотел быть обязанным какому-то купцу-изобретуну, кто его знает…

На следующий день поехал вновь на кафедру химии, узнать результаты "мозгового штурма".

Профессор Дианин встретил меня, усадил в кресло и предложил чаю. Я не отказался и мы поговорили сначала наедине, без микробиологов.

– Александр Павлович, – начал профессор. – Вчера я обсудил с коллегами процесс синтеза вашего соединения, кстати, как вы его назвали?

– Пока – вещество "Эс-Це", аббревиатура от Степанов-Циммер, – сказал я.

– Да, я понимаю, – ответил Дианин. – Мы обсудили вчера три пути синтеза вашего вещества, среди них и тот, этапы которого вы мне назвали. Попробуем все три, выберем наилучший. Все мои сотрудники согласились с возможностью решения проблемы и с тем, что надо помочь коллеге, оставшемуся без лаборатории. Только, обсудив вчера с Максимом Семеновичем Субботиным ваш препарат, у нас есть одно условие.

– Какое же? – спросил я, уверенный, что профессора попросят денег, как это было во то время когда Андрей Андреевич в XXI веке был связан с клиническими исследованиями.

– Мы хотим, чтобы после синтеза вещества, а я на 99 % уверен в реальности его получения у нас, – ответил профессор, – мы провели бы испытания здесь в академии и опубликовали полученные результаты, естественно, указав имена авторов изобретения. А вот и Максим Семенович, легок на помине.

В кабинете появился довольно высокий и не старый еще медик, в круглых очках и с короткой бородкой с крестом ордена Святого Владимира 3 степени на шее.

– Да, конечно я согласен, – ответил я, а Дианин объяснил Субботину о чем только что шла речь. Мы договорились о проведении исследований, причем Субботин настаивал сразу на клинических исследованиях на больных, я же предложил провести короткую серию экспериментов на животных.

– Коллега, но ведь вы же уже их сделали и даже попробовали действие препарата на себе, – убеждал меня Субботин, – зачем же терять время?

– Все же мы должны проверить еще раз и исключить какие-то сюрпризы, особенно, если путь будет несколько отличаться от нашего, – настаивал я на короткой серии с животными, – к тому же могут быть использованы другие реактивы, а они дадут нежелательные примеси.

– Александр Павлович, – сказал Субботин, – такая ответственный подход к делу ученого-экспериментатора делает вам честь!

В то время испытания новых препаратов еще никак не регламентировались государством и медицинским сообществом, и часто выходило так, что какие-нибудь патентованные пилюли модного доктора в лучшем случае были хотя и бесполезным, но безвредным набором средств, но также и часто приносили вред больным, не пройдя даже испытаний на животных. Последнее вообще было редкостью, испытания начинали сразу на больных в клиниках для бедных, в тюремных больницах, везде, где больной не мог пожаловаться на причиненный ему вред.

– Когда можно ожидать первой партии препарата для опытов на животных? – спросил я.

– Не ранее, чем через 2–3 недели, а весь синтез займет до 2 месяцев, – ответил Дианин. – Да пока пролечим больных, после Рождества только и будут первые результаты лечения.

– Хорошо, – согласился я со сроками. – Я приеду через две недели и привезу с собой одного-двух московских химиков на стажировку у вас по синтезу продукта, заодно и лишние руки у вас в команде появятся.

– Согласен, – ответил мой тезка. – Если вы будете содержать их сами.

– Отлично, а порекомендовать кого-нибудь вы сможете? Или взять кого из молодых химиков-петербуржцев, кто согласится переехать в Москву на хорошее жалованье? Можно пригласить несколько человек на собеседование, а взять наиболее подходящего и толкового.

Профессор предложил подумать и написать мне письмо на адрес деда, так как я собирался обратно в Москву: все равно что-то по обоим направлениям выкристаллизуется через пару недель. Потом я попросил разрешения позвонить (говорили – "телефонировать") капитану Панпушко. Телефон был у Субботина и мы пошли к нему в отделение. Там, несмотря на то, что я был гостем профессора, меня заставили снять обувь и одеть тапочки. Санитарка помогла мне облачиться в завязывающийся сзади халат и одеть шапочку – только после этого меня пустили в отделение. А ведь я даже не увидел больных – требования асептики здесь соблюдались. Общее впечатление от клинической базы для испытаний меня вполне устроило: для того времени это был "высший пилотаж".

Меня проводили в кабинет, куда вскоре пришел Субботин также в халате и шапочке. Мы оговорили некоторые организационные вопросы, в основном отвечал я, не буду повторяться. Потом я позвонил в Панпушко в Артакадемию. Связь была довольно неплохой, возможно из-за того, что было близко, хотя сигнал все равно проходил через коммутатор, возможно, что и коммутатор недалеко, а может у дежурного в ВМА просто аппарат был раздолбанный: угольные девайсы долго не живут. У Панпушко я узнал, что за сутки они наработали четверть необходимого запаса, привезли и корпуса. Снаряжать будут на полигоне, то есть, если я уеду на две недели, то приеду как раз к началу испытаний.

Поговорив еще о том о сем с Субботиным, а он оказался весьма знающим и интересным собеседником, я поехал в гостиницу, узнал расписание (билеты 1 класса в Москву были всегда, иногда эти вагоны ходили полупустыми) и уехал на вокзал. Обратная дорога прошла без проблем, я ехал один в "открытом купе", зато просторно, никто не мешал.

Глава 22

Приехав в Москву, я опять поселился у деда, который до слез был рад увидеть любимого внука.

– Сашка, ну где ты так долго пропадал? – обнимал меня дед, прослезившись. – Где тебя, баловня, носило? Небось, попал в столицу и завертела тебя столичная карусель с мамзельками да пирушками, вон исхудал весь!

– Дед, какие мамзельки и пирушки? – меня тоже тронула радость деда и я понял, насколько он стал мне родным и близким в этом мире. – Я метался как загнанный между двумя академиями: медицинской и артиллерийской, да еще к Менделееву ухитрился попасть домой. Все пришлось организовывать с самого начала, ведь артиллеристы чуть было не дали генералам отрицательный ответ на наш ТНТ!

– ТНТ, это так теперь называется та ваша богомерзкая дрянь, что людей убивает и калечит? – я почувствовал, что дед заводится. – А Менделеев этот твой, он, чай, не из евреев Менделей происхождение ведет?

Дались ему эти евреи, он с сыном разругался тогда, заподозрив, что тот женится на еврейке, вот и сейчас взъярился… Нет, с этим надо что-то делать и пресекать в зародыше, а то, пожалуй, сейчас меня с крыльца выкинуть прикажет – вон покраснел как…

– Дед, ну будь Менделеев хоть из папуасов, мне все равно, он же великий химик, профессор, "превосходительство" и, вообще, очень умный и благородный человек. Сейчас лучше него никто в химии не разбивается и мне он сразу помог с тем лекарством, что надо еще довести до ума, дал рекомендательное письмо в Военно-медицинскую академию, где меня, как равного, сразу два профессора встретили и все обещали сделать. А не будь у меня такого письма, меня бы и на порог не пустили (пустили бы, все равно бы прорвался, но с письмом быстрее и веселее!). Да и капитан-артиллерист, что за испытания ТНТ отвечает, Менделеева знает и очень уважает. Кстати, тоже очень хороший человек, умный, простой, нижних чинов на лаборантов выучил, все деньги свои на опыты тратит, а сам питается хлебом и молоком. Я его подкормить хотел – куда там, застеснялся и не пошел со мной ужинать в ресторан.

– Ну, коли так, то другое дело, – отошел дед от приступа гнева и сменил тон. – Ты, вижу, делами занимался, а не развлекаться ездил, молодец. А мы привилегию-патент на твое лекарство получили у американов, не знаю только, на что они тебе сдались, я слышал, они там совсем дикие, воюют друг с другом, живут бедно, и у англичан – эти гордые, поупирались для виду, но бумагу дали. Вот только немцы нам окончательно отказали и не объяснили толком, почему, мол описание у нас не полное и им не понять, что тут новое и для чего сие нужно.

– Да дурака фрицы валяют, – заявил я, радуясь, что дед взял деловой тон. – Сами лекарство сделать хотят, так же как и взрывчатку ТНТ получить.

– А зачем она им, ты же говорил, что как делать этот твой ТНТ, они и так знают, – удивился дед.

– Как делать знают, хотя у нас и здесь немного другой синтез, а вот как ее взорвать – не знают, – попытался я объяснить все "на пальцах", – а зачем она… Вот ты знаешь про Нобеля, ага, вижу, что знаешь, кто же не знает, так сей богач капиталы свои несметные сделал на взрывчатке – динамите. Наш ТНТ в некотором смысле даже лучше будет – проще с ним работать и не взрывается сам по себе, как иностранные взрывчатки, убивая и калеча своих же солдат и рабочих. А вражеские крепости ТНТ будет разбивать отлично, так же как и топить их броненосцы. Очень России нужны такие снаряды, дед. Они и дешевле иностранных раза в два или три будут, и ТНТ не такая капризная взрывчатка, специальная обработка снаряда несложная против иностранных: там и снаряд изнутри лудить, а то и серебрить надо и саму взрывчатку заворачивать в парафиновую бумагу, а сверху еще и в оловянную фольгу: "золотые" получаются снаряды у иностранцев, а представляешь, за сколько они их нам будут продавать?

– А капитан этот твой тоже так думает, – спросил дед, – да и в чинах он небольших, уж полковник еще куда ни шло, а капитана генералы слушать не будут.

– Будут, дед, капитан этот в комиссии с генералами заседает и они его слушают, потому что из артиллеристов лучше него в химии никто не разбирается, – продолжал я убеждать деда, хотя видел, что при упоминании денег у него, как и у любого купца, в голове начинает работать свой калькулятор, – и как ТНТ взрывать, я ему показал. Они просто не разобрались сначала, как его подрывать, вот и хотели плохой отзыв для генералов написать, но теперь капитан готовит новые испытания и через две недели я должен опять быть в Петербурге. Да и с лекарством у медиков какая-то ясность тоже к тому времени будет.

И тут я решил нанести окончательный удар, видя, что дед колеблется:

– Дед, ты мне сказал, что не хочешь заниматься взрывчаткой и отдаешь это дело мне. Я было, вообще хотел отдать привилегию государству. Но, посмотрев на Артиллерийскую академию и ее бедность, а также, поговорив с Менделеевым, сказавшего, что, кроме русских купцов-промышленников в этом никто России не поможет, я принял решение разместить заказ на ТНТ где-нибудь на частном химическом заводе. Менделеев сообщил, что хорошо знает вятских промышленников Ушковых, и сам он собирается производить у них свой бездымный порох, вот я и решил через Менделеева выделывать свой ТНТ у Ушковых. Ты их знаешь, не обманут?

– Вятские, они ребята хватские, – ответил дед. – Врать не буду, Ушковых не знаю, но и плохого ничего про них сказать не могу. Только зачем тебе Менделеев и эти Ушковы, когда у тебя дед-миллионщик? Я вот не знаю, то ли мне еще один сукновальный завод построить, то ли чем новым заняться. Сукно – оно, конечно, всегда спрос имеет, но уж очень много народу повадилось этим делом заниматься – вот они цены и обваливают: я произвожу с каждым годом сукна все больше, а прибыль все меньше – из-за того, что расходы растут, а цены падают. Вспомнил я про твои лекарства и решил, что, если толк с врачами будет, начну лекарства выделывать, я же тебе это обещал, как ты помнишь. Доходами буду с тобой делиться: с каждого проданного порошка будешь процент получать, ну а привилегию, как договаривались, ты мне отпишешь на тех же условиях, что и с краской, помнишь, наверно. А с ТНТ твоим – вот я и думаю, а зачем нам вятские, капитала у меня еще на один, а то и на два завода есть…Но тут подумать надо, давай пока посмотрим, чем твои испытания закончатся, а потом решим через полмесяца.

– И еще по поводу краски, – насупился дед, вспомнив неприятное. – Помнишь, я тебе сказал про англичан, что недовольны нашими продажами пурпурной ткани, мол, мы у них украли секрет краски. Так вот, приезжал от них судейский чиновник, грозился международным судом, если мы не прекратим выпуск такой крашеной по их секрету ткани. Хотя англов этих в Департаменте послали куда надо, мол, у нас свой секрет и своя привилегия, англичанин грозил, что если мы будем торговать за границей, то весь наш товар арестуют. Пока наш царь-батюшка иностранцев-то не жалует, везде вперед велел своих купцов и промышленников пускать и чуть какие-нибудь англичанишки начнут на бунт басурман в Туркестане подбивать – сразу укорот им дает, да, боюсь, может это дело и перемениться не к нашей с тобой пользе, внучек. Поэтому решил я – пока собак не дразнить и пурпурный шелк не выпускать, тем более, что расходы мы все окупили и даже прибылишку небольшую заработали.

– Дед, здесь ты – хозяин, – подбавил я немного лести, – но по мне, ты все правильно сделал.

– Вот, Сашка, не нарадуюсь я на тебя, какой ты разумный и правильный, – деду понравилось, что я согласился и одобрил его действия. – Один ты у меня такой умный. Павел тоже умный был, да сгорел, надорвавшись, и ушел рано от нас, царствие ему небесное. Ты только себя береги, не надорвись. Младший сыночек, Николаха-то мой, чай, не переломится от забот, сыто ест, сладко пьет, о делах не тужит, никчемный вырос неслух и балбес. И внучек мой, Ваня, точно такой же, того и гляди, вовсе разорится… Вот Лизу мне жалко, не заслужила она такой участи. Давай-ка, отдохни, выспись, а завтра в обитель к ней съездим.

Днем поехали к Лизе. Она изменилась, стала какая-то спокойная и просветленная, у нее хороший цвет лица, только руки – красные и натруженные, видимо, она работает на открытом воздухе. Так и есть – трудится в монастырском огороде. Лиза стала больше интересоваться окружающей жизнью, расспросила меня о поездке в Питер, что я видел и где был, спросила даже, что носят модные столичные дамочки.

– Только вот к Генриху на могилу меня не пускают, – пожаловалась Лиза. – То есть, пускают, конечно, но редко, раз в месяц, не чаще. Мать-игуменья сказала, что я должна забывать о своей прошлой жизни и мне предстоит новая жизнь, поэтому я должна себя к ней готовить и больше молиться, а не на могилу мужа ходить.

Дед во время нашего разговора больше помалкивал, но, как только я простился с Лизой и мы вышли за монастырские ворота, сказал:

– Не останется она здесь, не примет постриг.

– Почему? – удивился я. – Вроде выглядит она хорошо. Здоровый физический труд на свежем воздухе, кажется, пошел ей на пользу.

– Слишком много в ней мирского осталось и интерес к этому миру заметен, – ответил дед, – монашествующие же должны отрешиться от всего мирского, даже имя другое принимают. Ты заметил же, как она нарядами поинтересовалась?

Вот ведь какой наблюдательный у меня дед, подумал я, прямо кагебешник какой, надо тоже себя контролировать, как бы тебя, мил человек, собственный дед не раскусил. Хватит уже родственных разоблачений, вроде нашей с Генрихом беседы под звёздным небом после выпитого шампанского по случаю нашего награждения. Я ведь так и не выправил положенный знак ордена, только грамотка осталась. Да и куда он мне, младший орден Российской империи?

Да, надо зайти в мастерскую, забрать подмышечную кобуру под Наган, это может быть, окажется более нужным предметом в жизни, чем золотенькая цацка на ленточке. Еще съездил в "Мюр и Мерилиз" обновил гардеробчик для поездок и присутствия на полигоне. Купил себе клетчатую дорожную куртку с карманами, названную "жакетом", высокие шнурованные ботинки на толстой рифленой подошве (вроде нынешних берцев) и брюки, зауженные внизу, чтобы хорошо входили в эти ботинки. Вместе с затратами на одежду и тратами в прошлой поездке, все нанесло удар по бюджету, а еще предстояли испытания, так что снял еще тысячу со счета.

Дома примерил кобуру, револьвер хорошо лег в нее, одел давно купленный сюртук, в котором собирался ходить в Питере и попытался выхватывать револьвер. Вот не тут-то было, сшитый по нынешней моде чертов сюртук довольно высоко застегивался, хотя и имел отложной воротник. Пришлось расстегнуть аж две пуговицы, что считалось недопустимой вольностью в приличном обществе, а хотелось расстегнуть еще и третью. Ну да ничего, я ведь купчик, а не аристократ, нам на тонкости этикета наплевать, мы Пажеских корпусов не заканчивали и во всяких барских академиях не учились – сойдет. Одно хорошо – небольшой револьвер не был заметен при ношении сюртука, я же просил его не зауживать в плечах, когда покупал еще до пожара, надеясь быстро набрать мышечную массу. С другой стороны, застегнутый сюртук должен быть на приеме, в театре и в присутственных местах, а так купцам даже полагалось по купеческому шику носить его совсем расстегнутым, как бы "в рукава", чтобы золотая цепочка от часов пересекала жилет на животе – вспомнил киношного купца Васеньку из михалковского "Жестокого романса" – вот именно такой образ. Но вот беда, кобура видна в таком случае и часов с золотой цепочкой у меня нет, купить, что ли, для солидности, ладно, погодим с часами. Или ввести новую моду – носить сюртук, застегнутым только на нижние пуговицы?

Вышел на задний двор потренироваться в стрельбе при выхватывании револьвера. Вроде немного получается, не как у Джеймса Бонда, но все же ничего, сойдет для начала. У меня всегда была некоторая страсть к оружию, впрочем, естественная для мужчины. Выйдя на пенсию, я даже некоторое время писал статьи об оружии в популярные журналы, но платили там копейки, а потом журнал прогорел, не заплатив мне гонорара за полгода. А в этом времени купить револьвер, а через десятилетие, браунинг, отличный пистолет для скрытого ношения – не проблема. Вот после убийства Столыпина ввели ограничения, но не такие как в наше время, просто полиции надо было убедиться, что покупатель смертоносной игрушки – законопослушный человек, имеющий постоянное проживание по такому-то адресу.

Постреляв, я попытался подтянуться, повиснув на большой ветви дерева. Только вот не очень-то это получилось, девятимесячное пребывание в больнице, да еще пюреобразная еда в первые три месяца как-то не способствовали росту мышц: если ноги я еще как-то "накачал" многочасовыми прогулками между корпусами Первой Градской, начиная с мая, по 10–15 километров в день, то с плечевым поясом дело обстояло плохо. Гимнастические снаряды мои погибли во время взрыва лаборатории – разлетелись кто куда, гирю вроде нашли и изъяли в качестве вещественного доказательства, я оборудовал с помощью плотника нечто вроде шведской стенки, прикрепленной к сараю во дворе у деда и доморощенную перекладину там же рядом. Вот только больше четырех раз мне подтянуться не удавалось, да еще и с болью в кистях рук: их тоже надо разминать и разрабатывать упражнениями, а когда этим заниматься?

Когда я был один, то снимал перчатки, разрабатывал кисти, мазал их кремом – постепенно они переставали походить на лапы монстра, тем более приходящий парикмахер аккуратно подпиливал где надо и подстригал ногти, чтобы они росли правильно. Он даже подстриг меня немного, так что бородка стала истинно "шкиперской" и я попросил убрать вовсе усы. Парикмахер удивился, но желание клиента выполнил: из зеркала на меня глянул молодой "папа Хэм" в очках, разве что свитера грубой вязки под горло не хватает (ну не носят их здесь). После того как я показался деду в таком виде, он хмыкнул и произнес:

– Сашка, ты вовсе обангличанился, – скептически оглядев меня в новой прическе и "прикиде", сказал дед. – Зачем это тебе, ходил бы как все.

– Дед, я под английского шпиона сойти хочу, – рассмеялся я и обнял моего старика, знал бы он, как близок к истине, но обо всем по-порядку.

Я все больше убеждался, что у меня здесь нет никого ближе и никто больше из окружающих не любит меня так, как дед. У меня никогда не было такого деда – кряжистого старика, крепкого хозяина, умеющего настоять на своем и постоять за себя. Дед никого не боялся и ни перед кем не лебезил и не заискивал, наоборот, у него всегда была толпа просителей: одним он помогал, других гнал в шею, и, примечательно, что он разгадывал человека с первых минут разговора. Именно те, кто его боялся и испытал его гнев, иногда, возможно, неправильный, сравнивали его с купцом Диким из "Грозы" Островского. У него, конечно, бывали минуты плохого настроения, когда он мог наорать без повода, я как-то пару раз сам попал под горячую руку, но дед, поняв, что был неправ, сам потом пришел мириться.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю