Текст книги "Легенда о Смерти"

Автор книги: Анатоль ле Бра

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 17 страниц)

В глазах Жана Карре вся эскадра английского короля, с адмиралом или без него, не стоила «Барбаики».

Но все-таки он отправился в плавание на флагманском корабле.

В чем очень скоро ему пришлось горько раскаяться.

Рулевым на борту этого флагмана был один дворянин по имени Хуан, довольно красивый мужчина, но я за него не дал бы и двух лиардов.

К вечеру первого дня плавания Жан Карре был несколько удивлен, увидев, что другие корабли эскадры сравнялись скоростью с тем, на котором плыл он.

– Послушай, – недовольно сказал он Хуану, – почему это мы так тащимся? У корабля есть все, чтобы идти впереди. Ты плохой рулевой!

– Нет, я не плохой рулевой! Но как можно управлять кораблем, если штурвал не на своем месте?

– Я посажу вас на две недели на гауптвахту! Штурвал был на своем месте, когда мы снимались с якоря.

– Смотрите сами!

– Сейчас увидим.

Когда Жан Карре наклонился, чтобы посмотреть, Хуан схватил его за ноги и перебросил через борт.

– На помощь! На помощь! – закричал бедный капитан.

Увы! Плачевно, но ему оставалось только погибнуть. На море была буря. Его закрутило в глубину между валами. Хуан так быстро сделал свое дело, что никто и не заметил исчезновения королевского зятя. К тому же адмирал навряд ли позаботился бы о том, чтобы его вытащить. Он был слишком раздражен тем, что ему приходилось подчиняться простому капитану бретонского судна.

Итак, корабль продолжал свой путь, как будто ничего не случилось.

– Придется умереть! – сказал себе Жан и стал читать короткую молитву.

И в этот момент он был поднят из глубины большой волной.

Он посмотрел на окружавшую его воду скорбным взглядом умирающего. И вдруг увидел силуэт шагавшего к нему по волнам человека. И человек сказал ему ласковым голосом:

– Не печалься, мой бедный Жан! Есть люди, которые предают, но есть, которые помнят!

– Как же мне не печалиться? Я больше никогда не обниму ни крестную, ни жену, ни сына! А я им обещал, расставаясь, что это будет мое последнее плавание. Разве я мог подумать?

– Не падай духом! Я спасу тебя!

И странный человек протянул руку Жану Карре.

– Забирайся ко мне на спину, – сказал он.

Жан Карре повиновался.

Человек снова зашагал по морю. Он двигался между волнами, как пахарь по борозде. И так он донес Жана Карре до острова, скалистого, но покрытого травой, который ни одному моряку не был известен. Он положил Жана в тени пальмы.

– Ну, товарищ, – сказал он Жану, – главное, что тебе сейчас нужно сделать, это высушить одежду. Видишь, солнце уже горячее. Через час-другой ни одной мокрой нитки не останется, и ты немного отдохнешь. И тогда мы продолжим наш путь.

– Как скажете.

Морепроходец исчез. Оставшись один под высокими пальмами, овевавшими его легким ветерком, Жан Карре скоро уснул.

Не будем тревожить его сон!

* * *

А в это время эскадра английского короля, развернув все паруса, двигалась к берегам Нижней Бретани.

По мере того как они становились все ближе, адмирал ощущал все большую тревогу. Что сказать принцессе? Как сообщить ей роковую весть? Даже и для адмиралов существуют труднопроходимые фарватеры. Адмирал не огорчался из-за гибели Жана, но расстраивался из-за того, что он должен объявить о ней. А что до Хуана, то этот изображал ужасную печаль. В глубине души он ликовал.

Когда эскадра причалила, над кораблями подняли черный флаг. Принцесса, гулявшая с ребенком на руках в своих владениях, заметила издалека это лес мачт и рей и траурные вымпелы, трепетавшие на вантах.

Она упала на колени, ее душу стеснило предчувствие. В этот момент адмирал направился к ней, сняв шляпу.

– Принцесса, – начал он.

– Не продолжайте. Жан Карре мертв, не так ли?

– Как прикажете, принцесса!

– Возвращайтесь в страну, откуда вы прибыли.

– Без вас?

– Перед морем я даю клятву. Сообщите о ней моему отцу. Я клянусь вернуться в Англию только тогда, когда смерть соединит меня с Жаном Карре!

Тем же вечером адмирал снова вышел в море. Но Хуан бежал с корабля.

Под покровом ночи, когда корабли уже скрылись за голубой линией горизонта, он прокрался в замок Кердеваль, где были вместе крестная Жана Карре и его вдова.

Он застал их плачущими, в объятиях друг друга.

– Прошу прощения, – сказал он с порога, – один я знаю, как погиб тот, кого вы оплакиваете. Я видел, как адмирал бросил его через борт.

И он стал безутешно рыдать, и так правдоподобно, что его слезы отвлекли женщин от их горя.

– Подойдите, согрейтесь у огня, – сказали обе.

Он рассказал им, что дезертировал с корабля, чтобы не подчиняться приказам такого преступника, как адмирал. Короче, он сумел так расположить к себе и крестную, и вдову, что они даже предложили ему приютить его у себя в доме. Поверьте, он сумел с выгодой употребить время, которое он там пробыл. Говоря постоянно с печалью и с симпатией о Жане Карре, он сумел проникнуть в сердце бедной принцессы. Она приняла его ухаживания и согласилась стать его женой. Не то чтобы она забыла Жана Карре. Наоборот, она думала, что верна его памяти, избрав его преемником мужчину, у которого на устах всегда была похвала ему. Крестная и сама была очарована им. Она первая поддержала принцессу, когда та решилась выйти замуж за Хуана. Свадьба была решена. Остались только последние приготовления.

* * *

– Ну что, Жан, твои вещи просохли? – спрашивал тем утром Жана таинственный человек.

Жан Карре с трудом открыл один глаз, потом другой.

– Черт возьми, – воскликнул он, – я так славно вздремнул!

И он попытался подняться. Но не смог, голова все время падала назад.

– Да что же это со мной?

– Да просто волосы и борода у тебя так отросли, пока ты здесь лежал, что они вросли в землю.

– Да, это правда! Как же это получилось?

– Потому что ты спишь здесь уже два года, – спокойно ответил ему странный человек.

– Два года!

– Ни днем меньше, ни днем больше. Я надеюсь, что ты достаточно хорошо отдохнул.

– Должен был отдохнуть!

– Нужно было отдохнуть. Потому что твои несчастья еще не окончены. Забирайся мне на плечи, и мы снова тронемся в путь.

Так, один на другом, они пересекли затянутое туманом море. Странный человек шел по морю три дня и три ночи. Днем дорогу ему указывал столб пены, который двигался впереди, ночью – яркая звезда.

На третью ночь он сказал Жану Карре:

– Узнаешь эту землю?

– Да, это земля, где я родился.

– Больше я тебе не нужен. Здесь начинается песчаный берег. Не медли. Иди прямо в Кердеваль. Ты найдешь там свою жену, которая выходит замуж за Хуана, того, что столкнул тебя когда-то в море. Не стриги ни волос, ни бороды. Постарайся наняться слугой в дом на любую работу. Я знаю, что там ищут дровосека. Ты можешь взяться за эту работу. А теперь, прежде чем я предоставлю тебя твоей участи, скажи мне, Жан Карре, имею ли я право, если меня спросят об этом, утверждать, что я оказал тебе услугу?

– Ты имеешь право заявлять это везде! Если бы не ты, я бы пропал!

– Благослови тебя Бог за эти слова! Они открывают мне рай. Я тот самый мертвец, долги которого ты оплатил когда-то и которому ты дал могилу. В свою очередь, я обязался отдать тебе свой долг. Ты снял его с меня. Отныне я спасен. Доброго пути, Жан Карре, и благодарю тебя.

– Это я должен благодарить тебя, – вскричал Жан Карре, но на песчаном берегу не было никого, кроме него самого и его тени, которую нарисовала луна.

Чтобы быстрее прийти в Кердеваль, он пошел напрямик. Ворота замка была еще заперты. Ему пришлось подождать, сидя на на пороге, пока не занялась заря, а с зарей проснулись служанки.

– Извините меня, – сказал он, – я не разбойник. Я просто ищу работы за кусок хлеба.

С этими словами он обратился к своей крестной. Он сразу узнал ее, а она узнать его не смогла, потому что волосы у него падали до спины, а борода доходила до груди. К тому же у старушки ослабело зрение, и из-за старости, и потому, что с так называемой смерти Жана Карре она не переставала лить слезы.

– Входите, добрый человек, – сказала она. – Вы умеете рубить лес?

– Увидите, если возьмете меня.

– Сначала съешьте миску похлебки, а потом пойдете в лес. Видите там, наверху, на склоне холма поваленные деревья? Нарубите их на дрова. Сегодня вечером будет подписан брачный контракт моей крестницы. Я хотела бы, чтобы вы нарубили много дров для праздничного огня, который должен предшествовать свадебной церемонии.

– Положитесь на вашего слугу. Вы будете довольны.

И вот Жан Карре проглотил свою похлебку и пошел в лес.

Когда он ушел, его старая крестная сказала:

– Судя по длинной бороде, это, должно быть, отшельник, который ходит из дома в дом и ищет работу для умерщвления плоти.

И так думал каждый.

* * *

Горничной принцессы было поручено гулять с маленьким Йанником – каждый день от полудня до четырех часов. Обычно она ходила с ним в поля, где мальчик с интересом смотрел, как работают люди. В тот полдень она ему сказала:

– Я покажу тебе замечательного отшельника, он рубит дрова, чтобы заслужить царствие небесное.

И вот они пошли в лес, где Жан явно не терял времени – издалека слышался стук его топора по стволам деревьев.

Когда они подошли к отшельнику, ребенок стал пристально его рассматривать. Закончив свой осмотр, он с серьезным видом и очень спокойно произнес:

– Батюшка, вы очень тяжко трудитесь. Один вы делаете столько, сколько три поденщика вместе.

– Что ты сказал, малыш? Я не твой батюшка.

– Не говорите так: этого не знают чужие, а я знаю.

Жан Карре рассмеялся.

– Смотрите, – снова заговорил ребенок, – у вас на щеке такая же складочка, как у меня. Я хорошо ее вижу под бородой.

Горничная поначалу не вмешивалась в этот разговор. Но последние слова мальчика ее поразили.

– Мама, – закричал маленький Йанник, как только они вернулись в замок, – я видел отца!

– Увы, мой мальчик, уже два года, как твой отец погиб.

– Мой отец не погиб. Поверьте мне, я знаю, что он жив.

– И я тоже это знаю, – произнесла горничная. И она рассказала своей госпоже о том, что произошло в лесу.

Услышав это, принцесса почувствовала растерянность. Она не переставала любить Жана, но смертельно боялась обмануться. Она поделилась с крестной.

– Пошлем за отшельником, пусть придет сюда, – сказала крестная.

Жана потребовали в замок. Он пришел, глаза его были полны слез.

– Почему вы плачете? – спросили его.

– От радости. Правду говорят, что устами младенца глаголет истина!

И тогда он рассказал, ничего не упуская, о своем приключении – и о вероломстве Хуана, и о помощи благодарного покойника.

Горничная сбегала в соседнюю деревню и привела оттуда брадобрея. И его руки сразу же сделали Жана Карре таким же, каким он был два года тому назад. Ему приготовили баню и после нее одели на него свадебные одежды, которые его жена в память о нем бережно хранила у себя в шкафу.

Как вы хорошо понимаете, Хуан не догадывался о том, что произошло. Он наблюдал во дворе за подготовкой праздничной иллюминации, отдавая приказы наглым тоном выскочки, с радостью предвкушая, что скоро он станет хозяином дома.

Одна за другой прибывали кареты, привозившие дальних и близких родственников. Хуан спешил навстречу каждому, рассыпался в любезностях. Жандармы из кантона тоже были там. Они были приглашены, отчасти, чтобы поддерживать порядок, но, главным образом, чтобы придать блеску завтрашней брачной церемонии.

И вдруг все увидели, как во двор спустилась принцесса. Она отвела в сторону бригадира и что-то прошептала ему на ухо.

– Будет сделано, – ответил командир жандармов.

И он приказал разжечь костер. Занялось высокое пламя, потрескивая и сверкая искрами. И в это мгновение появился Жан Карре, с сыном на руках и в сопровождении своей крестной. Вот это был удар! Как в театре! Хуан позеленел, как недозрелый кочан капусты! Жандармы ухватили его за куртку и бросили в костер. Он вспыхнул, как обыкновенная спичка.

Но гости от всего этого ничего не проиграли. Вместо одной свадьбы была другая, повторная. Вместо одного угощения было двадцать. Целых восемь дней крутились вертелы, лилось из бочек – люди ели, пили и начинали все сначала. И не было ни одного, кто остался бы недоволен тем, что хозяин снова владеет своей женой, своим добром, – разве что Хуан, но тому уже было не возвратиться, чтобы сетовать. Из костра Кердеваля он прямиком отправился в огонь ада, где, надо надеяться, будет жариться вечно.

Если вы помните, принцесса когда-то поклялась, что вернется в Англию только тогда, когда смерть соединит ее с Жаном Карре. Жан Карре решил, что надо выполнить это обещание, ведь, по существу, он смог соединиться с женой только благодаря умершему. Крестная разделяла его мнение. Они погрузились на корабль и отправились в Лондон. Но когда вскоре король и королева Англии скончались, Жан Карре, его жена и крестная снова возвратились в свой замок в Нижней Бретани. И с тех пор живут там в счастье и довольстве. Чего и вам желаем, и без лишних хлопот!

ГЛАВА XIX
ЗЛОВРЕДНЫЕ ПОКОЙНИКИ

Самые зловредные призраки ничего не могут сделать против трех крестин вместе – то есть против трех человек, если они оказались вместе и если все трое крещеные.

* * *

Чтобы защититься от проклятия фантома, достаточно ему крикнуть:

– Если ты пришел от Бога, скажи, что ты хочешь, если от дьявола – уйди с моей дороги, как я уйду с твоей.

Главное, обязательно надо ему говорить «ты». Если ему нечаянно скажешь «вы», то ты погиб.

* * *

Если вы хотите, чтобы призраки не смогли вам навредить, никогда не пускайтесь в путь ночью, не взяв с собою что-нибудь из рабочих инструментов. Рабочие инструменты священны. Любое колдовство против них бессильно.

Один портной, увидев, что к нему приближается привидение, перекрестился своей иглой. Призрак тотчас же исчез, крикнув: «Если бы не твоя игла, раздавил бы я тебя всмятку!»

* * *

В Леоне[45]45
  Леон – провинция на севере Бретани.


[Закрыть] верят, что, когда поднимается вихрь, это мчится водоворот разъяренных проклятых душ, жаждущих навредить людям. И тогда нужно сразу броситься на землю лицом. Иначе злые души закружат вас и увлекут за собою в ад.

Злоба первого мужа

Мой брат был таким знаменитым каменотесом, что его наперебой звали повсюду, где в Бретани шло большое строительство. Поэтому он часто и надолго уезжал из дому. Но если он отсутствовал целый год, он обязательно приезжал повидать нашего отца. Наш отец! Эх, жаль, вы его не знали!

Вот уж кто бы вам понарассказывал всяких историй!.. И красных, и черных, и серых, и голубых!.. Вся детвора была без ума от него. Ну, так вот, в какое-нибудь прекрасное утро раздавался стук в дверь, это был мой брат Ивон. В обеих руках он держал по бутылке водки.

– Эй, отец, – кричал он радостно с порога, – вы, конечно, сейчас будете меня ругать, что я долго не появлялся. Но, пожалуйста, давайте лучше начнем с выпивки. А потом я спою вам славные песни, которые я выучил. Всегда что-нибудь подхватишь в другом краю.

Отца не надо было долго упрашивать, он был сама снисходительность.

Вот так однажды мой брат и приехал совсем неожиданно. Он громко смеялся, однако вид у него был очень смущенный.

– Батюшка, – сказал он, – приготовьтесь сделать мне внушение. Я решился взять себе жену.

– Ба! – воскликнул отец. – И на ком же ты женишься?

– На Наик, из здешних мест.

– На вдове Наик! На пьянице! Я не стану тебя поздравлять, но благословение свое дам – каждому свое!

– В добрый час! С вами всегда можно столковаться.

– Мельница должна крутиться в ту сторону, куда дует ветер!

– Я знаю все, что говорят про Наик. Но вот она мне полюбилась, и я ей открылся – зажег ее своим огнем. Уже шесть месяцев она носит дитя под сердцем.

– Что сделано, то сделано. И когда же свадьба?

– В понедельник, через две недели.

В указанный день контракт был подписан, но венчания в этот день не было, не помню почему.

Свадебный ужин был устроен в ресторанчике при постоялом дворе. Все отужинали, хотя стол не был благословлен священником. Мне ужин показался великолепным, другие гости со мной согласились, и – честное слово! – у всех головы были в тумане, когда мы вернулись домой.

Сначала мой брат не собирался быть этой ночью со своей женой. Но, проводив ее к ней домой, как велел долг, он там и остался. А этого делать было нельзя, пока его брак не был освящен в церкви. Э, да что вы хотите, мужчины есть мужчины, а эта Наик и вправду была обольстительница.

Возможно, они сначала выпили за здоровье друг друга. А потом легли в одну постель.

Не успел мой братец улечься рядом с нею под одеяло, как ему в голову пришла странная мысль.

– Слушай, – сказал он своей новобрачной, – видел бы Жан-Мари Кор нас с тобою сейчас...

Жан-Мари Кор – это был первый муж вдовы.

И, не договорив до конца, брат вдруг вскочил. Перед ним за столом со стаканом, из которого он только что пил, сидел Жан-Мари Кор.

– Наик, – зашептал брат, – взгляни-ка!

– Что такое?

– Ты не узнаешь этого, который там?

– О ком ты говоришь? Я никого не вижу.

– Ты не видишь Жана-Мари?

– Да оставь ты в покое Жана-Мари! Если тебе нечего больше мне сказать, давай спать.

И Наик повернулась лицом к стенке. Она крепко выпила днем. Через минуту она уже похрапывала.

Брат больше не пытался ее будить. Но сам он остался сидеть на своем месте, глаза его были прикованы к по-прежнему неподвижному призраку Жана-Мари Кора. Он чувствовал, что волосы у него на голове встают дыбом, словно зубья гребня для расчесывания льна.

Мертвый не двигался и не произносил ни слова.

В конце концов брат не выдержал.

– Жан-Мари Кор, – сказал он ему, – скажи хотя бы, что тебе нужно.

Ах, друзья мои, никогда не окликайте мертвого! Это поистине чистая правда: услышав свое имя, призрак Жана-Мари Кора одним прыжком сорвался со скамьи, где сидел, и очутился в кровати рядом с братом. Бедный Ивон зарылся с головой в простыни. Так он ничего не видел. Но мертвый оседлал его, он сжимал ему бока своими острыми коленями. Это была страшная мука. Брат хотел кричать, но не мог, ему не хватало дыхания. Из горла его рвался хрип, словно воздух из дырявого кузнечного меха.

Уверяю вас, если кто и благословил восход солнца наутро после этой ночи, то это был мой брат, Ивон Ле Флем.

На рассвете мы увидели, как он входит к нам в дом, с искаженным лицом, на котором лежала печать смерти. Когда он попытался заговорить, ему перехватило горло. Он только и сказал: «Больше я не буду ночевать в доме Наик».

– Как же, – ответил наш отец шутливым тоном, – раз начав, надо продолжать.

И тогда Ивон рассказал ему, что произошло. Добрый старик сделался серьезным.

– Это потому, что на твоем брачном контракте нет подписи Бога, – заключил он.

Брат вернулся в дом Наик только после того, как все было устроено, как надо. И лучше бы он не входил туда никогда!

Ночной крикун

Ноэль Гарле был поденщиком из Бегарда. Он жил в поселке, но каждое утро ездил работать на фермы, иногда весьма отдаленные, а возвращался почти всегда очень поздно.

Случалось ему, и не раз, слышать зов ночного крикуна, но издали, так что он с ним никогда не встречался. Однако, когда заходила о нем речь, он говорил, что был бы не прочь увидеть его поближе и понять, как это он устроен.

И вот однажды ночью, когда он возвращался после работы, проходя мимо какого-то пригорка, поросшего колючим кустарником, он услышал, как ночной крикун завыл прямо ему в ухо: «У-y... у-у-у...»

Ноэль Гарле посмотрел кругом, но никого не увидел. Он пошел дальше через кустарник, не издавая ни звука. Он знал, что нехорошо отвечать хоппер-нозу (ночному крикуну).

А тот, прокричав, умолк, явно ожидая ответа Ноэля.

Ноэль ускорил шаг. Он почти прошел через пустошь, как позади него, на пригорке, голос хоппер-ноза стал жалобно причитать: «Ma мамм, ма мамм!» («Матушка моя, матушка моя!»)

Казалось, что это крик покинутого ребенка. Этот крик взволновал Ноэля до глубины души. И на этот раз он не удержался и ответил:

– Как! Бюгель-ноз (ночное дитя), и у тебя тоже есть мать?

Ноэль Гарле произнес эти слова, не думая о плохом, только потому, что ему стало жалко бедное существо, зовущее мать.

Но как только он произнес это, он увидел, как рядом с ним стал все выше и выше подниматься человек – такого огромного роста, что, казалось, головой он уходил в облака. Человек этот наклонялся к Ноэлю, и Ноэль видел его лицо, искаженное, как у младенца, плачем, а во рту мелкие и белые как снег младенческие зубки.

Ноэлю Гарле стало очень страшно: на всякий случай он перекрестился.

Гигантское существо сразу же исчезло, но сзади, в кустарнике, тот же голос – голос брошенного ребенка – залепетал:

– Да, да, да, да, и у меня тоже есть мама. У меня есть мама, как и у тебя!

Нельзя говорить плохо о мертвых

Один мельник из окрестностей Конкарно сказал обидные слова об одном умершем. И вот однажды, когда мельник точил свои жернова, внезапно перед ним появился этот покойник:

– Ты плохо говорил обо мне, мельник, мучной вор. Ты должен искупить свою несправедливость.

Мельник решил, что он может успокоить его, предложив ему хороший ужин.

– Согласен, – сказал тот, – но хватит ли у тебя хлеба, чтобы я наелся досыта?

– Я потрачу столько муки, сколько нужно, – ответил мельник.

И он приказал испечь двенадцать огромных хлебов. В назначенный час явился покойник и сел за стол, заставленный едой, рядом с мельником и его женой. Но он отказался от приготовленных блюд.

– В моем положении, единственная еда – это хлеб, – заявил он.

Ему подали первый каравай; он проглотил его в мгновение ока. То же самое было со вторым, третьим... Не прошло и пяти минут, как начался ужин, а уже оставалось всего два каравая.

– Господи Иисусе! – вскричала женщина. – Что он сделает с нами, когда и эти исчезнут?

В это мгновение служанку, которая их обслуживала, к счастью, осенило: готовясь нарезать одиннадцатый хлеб, она трижды перекрестила его ножом. Мертвец тотчас же вскочил со своего места и бросился к выходу, на пороге он обернулся и крикнул мельнику:

– Тебе повезло! Не будь этих трех крестных знамений, я научил бы тебя уважать мертвых.

Больше его никогда не видели.

Та, что стирала по ночам

Фанта Лезульк’х из Сен-Тремера, чтобы заработать несколько су, нанималась на поденную работу к окрестным фермерам. А потому своим хозяйством она могла заниматься только по вечерам. И вот одним таким вечером, вернувшись домой, она сказала себе: «Сегодня суббота, завтра воскресенье. Надо выстирать рубашки мужу и детям. Они успеют высохнуть к утренней мессе, ночь обещает быть теплой и ясной».

И в самом деле луна сияла ярко.

И Фанта взяла белье и отправилась стирать его на реку. И давай его намыливать, тереть, бить, засучив рукава. Стук ее валька отдавался вдалеке, в ночной тишине, усиленный эхом: «Плик! Плак! Плок!»

Она вся ушла в свою работу. Что бы она ни делала, она всегда так работала – без остановки, не покладая рук. Поэтому она и не заметила, что пришла еще одна прачка.

Это была худенькая женщина, гибкая, как козочка, а на голове она несла огромный узел белья, и так легко, словно это был тюк с пером.

– Фанта Лезульк’х, – сказала она, – для тебя существует день, ты не должна занимать мое место ночью.

Фанта, которая думала, что она здесь одна, вздрогнула от неожиданности и сначала даже не нашлась что ответить. Она только пробормотала:

– Но мне все равно, где стирать, я могу вам уступить это место, если вам оно нравится.

– Да нет, – ответила только что пришедшая женщина, – это я шутки ради так сказала. Я не хочу тебе причинять неудобства, наоборот. Я готова тебе помочь, если ты согласна.

Фанта Лезульк’х, успокоенная этим словами, ответила Мауэз-ноз – Ночной женщине:

– По правде, не отказалась бы. Да только мне неловко пользоваться вашей помощью, у вас белья, кажется, больше, чем у меня.

– О, я не спешу.

И Ночная женщина бросает свой узел, и уже вдвоем они давай намыливать, тереть, отбивать – с одинаковым рвением.

Не прерывая работы, они разговорились.

– Нелегкая у вас жизнь, Фанта Лезульк’х?

– Да, можно так сказать. Особенно сейчас. От утреннего «Анжелюса» и до поздней ночи – в поле. И так будет до конца августа. Смотрите, скоро десять, а я еще и не ужинала.

– Так знаете что, Фанта Лезульк’х, – сказала незнакомка, – пойдите домой и поешьте спокойно. Вы и третьего глотка не сделаете, как я вам принесу ваше белье, выстиранное как полагается.

– Воистину вы добрая душа, – ответила Фанта. И она мигом побежала к дому.

– Уже?! – воскликнул ее муж, увидев, как она входит. – Как ты быстро.

– Да, спасибо одной удачной встрече.

И она рассказала мужу, что с ней было на реке.

Муж слушал ее, лежа на кровати, докуривая свою трубку. С первых же слов Фанты лицо его приняло озабоченное выражение.

– О, – произнес он, когда она закончила, – и это ты называешь удачной встречей? Боже тебя сохрани от таких встреч! Ты не подумала, кто эта женщина?

– Сначала я немного испугалась, а потом быстро успокоилась.

– Несчастная! Ты приняла помощь Мауэз-ноз!

– Господи, мой Боже! У меня была такая мысль... А что теперь делать? Она сейчас принесет белье.

– Заканчивай ужинать, – ответил муж, – потом аккуратно разложи все кухонные принадлежности у очага. Главное, повесь на свое место таган. Затем вымети дом, но так, чтобы в воздухе не осталось пыли, переверни метлу и поставь в угол. Потом вымой ноги, брызни этой водой на ступени перед порогом и ложись спать. Только делай все быстро.

Фанта Лезульк’х поспешила послушаться. Она выполнила пункт за пунктом все указания мужа. Таган занял место на своем крюке, пол был выметен даже под мебелью, метла перевернута ручкой вниз, вода, которой Фанта вымыла ноги, разлита по входным ступеням.

– Все, – проговорила Фанта, запрыгнув в банк-тоссель, не раздеваясь и укрывшись одеялом.

И в это мгновение Ночная женщина постучала в дверь.

– Фанта Лезульк’х, откройте! Это я, я принесла вам ваше белье.

Фанта и ее муж затаились.

Через секунду Ночная женщина в третий раз попросила открыть ей дверь.

Та же тишина внутри дома.

И тут снаружи донесся шум поднявшегося вихря. Это разгневалась Мауэз-ноз.

– Раз христианин мне не открывает, – проревел разъяренный голос, – ты, таган, открой мне дверь!

– Я не могу, я подвешен к моему крюку! – ответил таган.

– Тогда ты, метла!

– Я не могу, меня поставили вниз головой.

– Тогда ты, вода от вымытых ног!

– Увы, посмотри, от меня осталось лишь несколько капель на ступеньках!

И сразу стих ветер. Фанта Лезульк’х услышала, как гневный голос, уходит все дальше и дальше, ворча:

– Разыграли спектакль! Она может поздравить себя с тем, что нашла кого-то поученее, чем она, чтобы он преподал ей этот урок.

Три женщины

Я слышала этот рассказ от одного угольщика из Аргоата[46]46
  Аргоат – «Лесной край», лесной массив в центре Бретани.


[Закрыть]. Он ходил из села в село, как все угольщики, продавая уголь тем, кто хотел его купить. У нас он останавливался регулярно; ему предлагали ужин и ночлег. А он, в свою очередь, рассказывал нам о своих приключениях. Бывало так, что ночь настигала его в пути, вдали от жилья. И редко в таких случаях обходилось без чего-нибудь необыкновенного.

Ночью, о которой я вам рассказывала, он оказался на песчаной равнине в Понмельвезе. Настоящая пустыня. Два лье плоскогорья без единого дерева. Ни одного склона, чтобы защититься от ветра. И вот именно той ночью ветер был дьявольский, с гор, резкий и ни на минуту не ослабевающий, который щиплет кожу до крови. Темно, хоть глаза выколи. И в довершение всех несчастий порывом ветра задуло фонарь угольщика. Он вел свою лошадь за узду, вслепую. Была бы это обычная дорога, он узнавал бы ее по канавам вдоль обочин. На этой же словно выбритой ланде он продвигался, честно сказать, только по милости Божьей.

Очень он сожалел в эти минуты, что задержался в Понмельвезе, чтобы выпить там с каменщиками, строившими новую церковь. Прибавьте к этому, что он не успел поужинать и теперь его желудок просил еды.

– Честное слово, – говорил он себе, – я охотно отдал бы два-три мешка угля за охапку соломы под любой крышей и за кусок любого хлеба.

И вдруг Бог будто услышал его молитвы. Недалеко впереди он увидел мерцающий свет – видимо, какое-то жилье. «Торговец черным хлебом» пошел прямо на него. И вскоре он оказался перед жалкой хижиной, крытой дроком, спускавшимся почти до земли.

– Эй! – крикнул он. – Откройте христианину ради Иисуса Христа, Пречистой Матери и всех святых Бретани!

Трижды он повторил свою просьбу. Трижды никто на нее не ответил.

– Однако, – подумал угольщик, – там, где горит свет, должна же быть хоть одна душа, живая или мертвая.

И, оставив перед хижиной лошадь и повозку, он пошел в обход жилища, стараясь отыскать дверь.

Он нашел ее в конце концов.

Это была мягкая соломенная решетка вроде тех, которыми закрывают чуланы саботьеров[47]47
  Саботьер (sabotier, фр.) – мастер, изготовляющий сабо, бретонские деревянные башмаки.


[Закрыть].

Угольщик потянул ее к себе и вошел.

Внутри – пустота: ни мебели, ни ларя, ни даже кровати. Но был тем не менее очаг, а в очаге горел слабый огонь, и на его бледном пламени грелась сковорода, и на этой сковороде женщина с мертвенно-бледным лицом пекла блины.

– Вашему огню не помешало бы подкрепиться, – произнес угольщик вместо приветствия. – Если бы вы согласились приютить меня до утра, я подарил бы вам мешок угля – такого сухою угля, что он загорится мигом, как пакля.

– Мне хватает моего огня, – ответила женщина, не оборачиваясь.

«Не очень любезный прием, – сказал про себя угольщик, – но, пока меня не выставят вон, клянусь, я останусь».

И он сел на землю у очага.

Женщина продолжала печь блины, не подавая и виду, что заметила его присутствие. Допекая блин, она выкладывала его лопаткой на блюдо, стоявшее рядом.

Но странная вещь! Угольщик заметил, что блюдо все время оставалось пустым, словно блины испарялись один за другим.

«О-о-о! – прошептал он про себя. – Тут что-то не так. Поостережемся!»

Он уже начал набивать трубку, но тут он быстро сунул ее в карман куртки из козьей кожи и стал осматриваться вокруг. И тогда он увидел, что в хижине находились еще две женщины. Одна из них была занята тем, что заглатывала кость, которая сразу же выходила у нее через затылок; другая пересчитывала деньги, без конца ошибалась и начинала считать сначала.

Теперь угольщик предпочел бы снова оказаться на равнине, какой бы сильный ветер там ни дул. Но он боялся шевельнуться, чтобы не случилось беды, и сидел, затаившись, ожидая с нетерпением рассвета и первого пения петухов, чтобы поскорее унести отсюда ноги.

Когда уже в сотый раз он ругал себя за то, что ему вздумалось забраться в это логово колдуний, женщина, которая пекла блины, обернулась к нему и сказала:

– Если хотите, угощайтесь!

– Спасибо, – ответил он, – я не голоден.

Тогда та, что глотала кость, устремилась к нему и произнесла:

– Может быть, вы предпочитаете мясо? Угощайтесь!

– Спасибо, – ответил он снова, – я сыт.

Та, что считала деньги, тоже подошла к нему:

– Возьмите хотя бы деньги, чтобы покрыть ваши расходы на дорогу.

– Не нужно, – ответил угольщик, – мой уголь покрывает все, что я пью и что я ем.