Текст книги "Леся Украинка"

Автор книги: Анатоль Костенко

МАЛЕНЬКАЯ ЖАННА Д'АРК НА РУИНАХ ЗАМКА ЛЮБАРТА

Жили Косачи у самой Стыри, вблизи замка князя Любарта. В те годы Луцк был уездным городком с пятнадцатитысячным населением.

В Луцке, да и во всей округе хорошо знали легенды о верхнем замке, построенном некогда удельным князем Любартом, получившим город в наследство от своего отца – литовского князя Гедимина. Неизвестно, что в этих легендах быль, а что выдумка. И наверное, по этому поводу не очень-то ломали головы те, кто передавал легенды из уст в уста, из поколения в поколение. Легендам верили, ими увлекались.

Маленьким Косачам больше всего нравилась история двенадцати побратимов, которые триста лет назад переправились с противоположного берега Стыри, чтобы вырвать из княжеских когтей возлюбленную своего верного друга. В глухую ночь они переплыли рвы, наполненные водой, преодолели неприступный высокий вал. И только во дворе замка их заметила стража и, вызвав на подмогу отряд рыцарей, окружила. Разгорелась жаркая сеча, но силы были неравны, и побратимам пришлось отступить в верхний круглый зал башни. Отсюда они могли отразить любой натиск.

Старый князь свирепствовал, не находя себе места: разрушать башню – славу древнего княжеского рода – не решался. В конце концов он велел сжечь девушку на костре во дворе замка, на глазах у побратимов, отважившихся на дерзкую попытку освободить ее. Князь знал: не выдержат они, пойдут на верную гибель во имя спасения девушки. Но не удалось князю насладиться воплощением своего адского плана. Смельчак из башни незаметно спустился в темные галереи замка, подкрался к слуге, несшему факел, предназначенный для костра, вырвал этот факел и бросил его в пороховой погреб.

Все замерло, вокруг стало тихо. Из башни, как раскат грома, пронеслось страшное, неотвратимое: «Кара за кару!..» – и взрыв неимоверной силы подбросил в воздух главную башню, расколол ее на куски и обрушил на головы князя и его челяди…

Много лет спустя появился дальний отпрыск рода Любартов и задумал восстановить замок, но ему никогда больше не суждено было ожить, подняться из руин.

Слушала Леся народные легенды и были, и в ее сердце закипали гнев, ненависть к тем, кто силу и могущество свое обращает людям во зло.

Взрослые же почему-то поступают по-другому: снимают шапки и заискивающе кланяются, как увидят пана. И чем он спесивее, чем богаче, тем ниже и старательнее отвешивают ему поклоны. Одним словом, диковина, и все тут!

Но если взрослые вели себя не совсем понятно, то дети в своих играх превращали легенды в действительность. Леся и Михась не отставали от местной детворы в жестоких баталиях, разыгрывавшихся в старом замке. Здесь, под устремившимися ввысь стенами заброшенных башен, собиралась ватага – двенадцать вихрастых побратимов. Думу думали: как одолеть злого врага – жестокого князя. В летнюю пору с утра до вечера цепь за цепью шла ватага на штурм вражеской крепости. Под ударами тяжелого меча падали ниц закованные в железо рыцари, пылали замки, спасались бегством короли, их разгромленное войско. Народ торжествует: свобода, братство!..

На всю жизнь остались в памяти эти детские забавы. И они сеяли в глубоко восприимчивой душе зерна, которые после проросли огненным словом поэзии. На тридцатом году жизни Леся писала, что и теперь иногда минувшее – «моих воспоминаний светлый сад» – встает перед глазами:

 
Мы во дворе разрушенного замка
Сошлись на вече важно и степенно,
Все гладкие, кудрявые головки…
Мы собрались все вместе, все двенадцать…
Совет держали мы. Союз наш тайный
Закладывали мы, куда совсем
Не получали доступа большие.
Торжественно мы дали обещанье,
Что до конца хранить мы будем тайну.[13]13
  Перевод М. Комиссаровой. Другие отрывки из произведений Леси Украинки, которые приводятся в книге, перевели: М. Алигер, П. Антокольский, Н. Браун, А. Глоба, Н. Заболоцкий, В. Звягинцева, М. Исаковский, П. Карабан, М. Комиссарова, Б. Лебедев, С. Маршак, Р. Минкус, А. Островский, А. Прокофьев, В. Рождественский, В. Россельс, М. Светлов, Н. Славянская, И. Ушаков, Н. Чуковский (цитируется по Собранию сочинений Леси Украинки в 4-х томах. М., 1956–1957).


[Закрыть]
 

Видная роль в этих играх принадлежала худенькой, тоненькой, «бледнолицей Жанне д'Арк». Девочка с грозно сверкающими голубыми глазами взбиралась на вал, и юные побратимы слышали ее звонкий голос, наслаждались звучанием чарующих слов: равенство, свобода, братство, родной край… Слова перерастали в песню, и все двенадцать голосов сливались в один:

 
А песни были «красные» такие,
Каких еще не слышал старый замок
И в дни, когда кровь красная ему
Не раз окрасила седые стены.
«Каленые ножи» в тех песнях были,
А в сердце у певцов была любовь
Ко всем «большим», что малыми считались
На жизненном пиру. Напев летел.
 

ПЕРВЫЕ ШАГИ В УЧЕБЕ

Неумолимое время разбросает вскоре побратимов по белу свету, но некоторые из них – как, например, Маша Быковская и Шура Судовщикова – на всю жизнь останутся друзьями Леси.

В Луцке у детей появились новые обязанности: надо было учиться. Михась и Леся уже читали и писали, они могли часами пересказывать приключения гомеровских героев, но этого, конечно же, было далеко не достаточно. Родители старались дать им довольно широкое и основательное образование: воспитать их в демократическом духе, чтобы дети не выросли чванливыми господами, презирающими свой народ. А для этого надо знать и любить историю своей родины, борьбы за свободу и независимость народа, угнетенного своими и чужеземными вельможами.

Ольга Петровна была хорошим педагогом, тактичным и в разумных пределах требовательным. Но, пожалуй, самой примечательной особенностью воспитания детей являлся высокий тонус литературной и культурной жизни семьи Косачей, а также постоянная, неразрывная связь с жизнью простых людей.

Было решено: в школу детей не посылать, чтобы не подвергать опасности нежелательного общения с детьми из богатых и дворянских семейств и, таким образом, избежать отрицательного влияния. Этот факт, естественно, удивлял окружающих, вызывал у них настороженное отношение к Косачам.

В Луцке по соседству с Косачами жила старая, обедневшая пани. Однажды она поделилась с Ольгой Петровной своими впечатлениями о первом знакомстве с ее детьми: «Как-то проходила я мимо вашего дома. Тогда я еще не знала ваших детей. Смотрю, в саду играют двое – девочка-волынянка, и мальчик в свитке, вышитой по волынскому образцу, постриженный, как и крестьянские дети, просто и коротко. Я удивилась: отчего это в господском саду гуляют крестьянские дети? Прислушалась – о чем они говорят между собой? Девочка вдруг остановилась и обратилась к мальчику: – Чуєш, пiвень спiває?

«Что же это такое? – подумала я про себя. – И говорят по-холопски?» У ворот встретила девушку-служанку. Спрашиваю:

– Чьи дети?

– Наши, – ответила она. – Это дети председателя.

Я еще больше удивилась…»

Когда впоследствии мать напомнила этот эпизод, Леся улыбнулась и сказала:

– Если бы знала, что мои слова «войдут в историю», завела бы разговор о чем-нибудь более интересном, нежели петушиное пение…

– Отчего же, – возразила мать, – и это неплохо. Сразу видно, что ты была ребенком впечатлительным, неравнодушным к звукам, а в петушином пении всегда находили нечто романтичное…

Осуществлять воспитание на родном языке трудно было еще и потому, что украинская литература, как художественная, так и научно-познавательного характера была малочисленной, а по некоторым отраслям знаний и вовсе отсутствовала. Первая украинская грамматика, написанная Павловским, вышла в свет в 1918 году. Издавались маленькие букварики, или, как их еще называли, «грамматки». Чего стоило одно название учебника – «Грамматика малороссийского наречия и проч.».

Заботы об учебной и художественной литературе вдохновили Ольгу Петровну на переводы некоторых произведений на украинский язык, о чем она мечтала и раньше. Она составила книгу «Украинским детям», в которую вошли ее собственные переводы лучших русских и польских писателей. Несколько позже она увлекла этой работой и своих детей, которые к тому времени хорошо овладели как родным, так и русским языком.

Ольга Петровна обратилась также к могучему неиссякаемому источнику – фольклору: к историко-бытовым песням и народным думам, которые, по ее мнению, должны были сыграть важную роль в развитии у детей гуманизма, чувства справедливости. Основным подспорьем в этом смысле явился семитомник Павла Чубинского «Труды этнографическо-статистической экспедиции в западно-русский край (1872–1878)».

Чтобы дети лучше познали жизнь народа, его обычаи, родители вместе с ними нередко забирались (бывало, что и надолго) в глухие, заброшенные деревни в те дни, когда там происходили примечательные события: свадьбы, различные народные обрядовые праздники.

Еще в Новоград-Волынском мать привозила Лесю с братом в село Жаборицу. Мелодичные старинные песни, увлекательные предания и легенды, обрядовые пляски, игры, в которых главными действующими лицами были колдуны, ведьмы и русалки, – все это увлекало, поражало и восхищало детей. Здесь же Леся впервые услыхала предание о лесной русалке (мавке), а также о других сказочных существах, которыми народное воображение щедро наделяло леса, дубравы и озера.

Из Луцка ездили обычно в дальнее село Чекну. Однажды Косачи прожили там насыщенную яркими впечатлениями неделю. Все вместе ходили по крестьянским избам в поисках редких художественных узоров волынской вышивки, чтобы пополнить коллекции Ольги Петровны. Случалось и так, что неожиданно встречались с какой-либо интересной песней, слушали и тотчас же записывали в специальную тетрадку слова. Как-то натолкнулись на целое сокровище: в одном дворе устраивали «обстрижчины».[14]14
  Обстрижчины – обрядовая первая стрижка ребенка по истечении года его жизни.


[Закрыть] Здесь плясали, пели песни, которые пришлись по сердцу и Лесе: «Женчик-бренчик», «Заинька», «Подоляночка».

По вечерам молодежь собиралась у Максимовой плотины. Косачи спешили к своей знакомой – вдове Устинье, изба которой стояла на пригорке, рядом с плотиной; усаживались на полусгнившее бревно и слушали – то многоголосый хор парней и девчат, то старинные легенды, неисчерпаемое множество которых знала и охотно рассказывала хозяйка.

Самым памятным зрелищем для Леси оказался праздник Ивана Купалы. Сохранившийся еще со времен язычества, не признанный официально церковью, этот праздник не был предан забвению, его всегда ждали с нетерпением. Может быть, потому, что выпадал он на начало лета, когда вокруг все цветет, растет, набирается сил. Бабка Устинья посоветовала пойти в этот день в соседнюю деревушку Горовицу.

Крохотное село вытянулось по обе стороны речки Журавы. С наступлением темноты Косачи услышали гомон – это парни волокли по земле огромную корзину из лозы. Доносилась то ли песня, то ли какой-то причудливый речитатив. Трудно было разобрать слова. Ольга Петровна, Леся и Михась смотрели и ничего не понимали, пока наконец девочка из соседнего двора объяснила:

– Парни где-то стащили корзину, волокут ее по улице, а собравшиеся на дороге люди делают им «перейму» – устраивают засаду. Видите посреди улицы поленья, щепки, хворост. Все это пригодится для «купальского», костра. Парни наполнят корзину поленьями и щепками, понесут ее к реке и на берегу разведут костер. Пойдемте, сами все увидите…

Поспешили к реке, там уже собралось едва ли не все село. Парни бросили поленья и сухой хворост в корзину – пусть пламя взметнется повыше. Вот уже первые огненные языки вырвались на волю. Тем временем девушки хлопотали вокруг Купалы: украшали березку венками, лентами, маленькими, заранее припасенными для этого случая свечами.

Наконец костер запылал в полную силу, и в преддверии чего-то необычного всех охватило радостное возбуждение. Начиналась настоящая песенная дуэль между двумя «враждующими лагерями» – девчат и парней. Правда, воинственность противников была напускной, как бы ни старались скрыть это обе стороны…

Ирония, насмешка, вызов – все пошло в ход. Девчата шумно атаковали «врагов», называя их «вояками» против… лягушек. Парни же в долгу не оставались:

 
Ой, летiв черчик буйним вiтром,
Не чули дiвки зозулi лiтом,
А як почули, злякалися —
Та й пiд мiсточок сховалися.
 

Снова выпад девичьего хора, наконец парни не выдерживают и порываются захватить Купалу. Но не тут-то было: девчата тесным кольцом окружили Купалу и продолжают хлестать частушками:

 
Ой, на Купала вогонь горить,
А у наших хлопцiв живiт болить…
 

Соревнование в шутках и прибаутках длилось долго, пока парням не удалось выхватить деревцо из девичьего круга и бросить его в речку…

Вскоре все притихло. Девчата собрали венки и направились вдоль реки – там они будут гадать. Бросит девушка сразу два венка в реку и с трепетом и надеждой всматривается: сойдутся ли они на воде? Если да, быть ей вместе со своим суженым…

Вскоре пошли домой и Косачи. Парни же остались на месте празднества: начали прыгать через пылающий костер в воду.

Гостям постелили на душистом сене под просторным навесом. Уже сквозь сон Леся слышала, как пели парни, возвращаясь в село:

 
Ой, на Купала-Купалочка
Не виспалась Наталочка…
 

В Горовице Ольга Петровна случайно обнаружила в одной избе лоскут: на нем были вышиты знаки Войска Запорожского. Нет сомнения, это обрывок знамени запорожцев. Начали расспрашивать хозяйку, но старая женщина запамятовала, откуда в ее сундуке появился этот лоскут. Все же удалось установить, что в деревне немало потомков участников Берестецкой битвы, что раньше здесь можно было встретить много старинных вещей, имеющих отношение к военному снаряжению.

ПОД МЕСТЕЧКОМ БЕРЕСТЕЧКОМ. ИСТОРИК ИЛЛОВАЙСКИЙ У КОСАЧЕЙ

От Горовицы до Берестечка – рукой подать. К тому же Ольга Петровна давно лелеяла мечту побывать на памятном историческом месте и, самое главное, детям показать – пусть знают и помнят эту страницу освободительной борьбы своего народа. А тут удобный случай. Когда-то еще подвернется… Ехать немедля. Завтра!

Добирались окольным путем. Торфянистая почва, размытая дождями, превратила дорогу в сплошное месиво. Измученные лошади, выбиваясь из сил, медленно тащили телегу. Беспрерывно сеял мелкий дождь. Серые, мутные облака напоминали осень.

В Берестечко прибыли только вечером. К счастью, при грязном кабачке нашлась свободная комната, которую хозяин расхваливал на все лады…

Под утро дождь прекратился. Тучи разорванными клочьями плыли низко над самой равниной, по которой лениво, почти не шевелясь, несла свои воды медлительная Стырь. В нескольких километрах от моста телега остановилась, свернув на обочину. Косачи взошли на самый высокий среди разбросанных вокруг холмов. На северо-западе, там, где когда-то безраздельно властвовал луг, изрезанный непроходимыми болотами, теперь ютились одна подле другой серые полоски крестьянских наделов. В оврагах зеленели ивовые кустарники – они пытались вскарабкаться даже на песчаные холмы.

Ольга Петровна остановилась и задумчиво глядела вдаль. Будто ждала: вот-вот под напором ветра напрочь рассеются тучи, заколышутся знамена и красные хоругви над многолюдными колоннами вооруженных повстанцев. Могучее «слава!» прогремит над землей, некогда так щедро политой кровью… Ольга Петровна вспомнила шевченковские строки и неожиданно для самой себя повторила:

 
Отчего ты почернело,
Зеленое поле?
«Почернело я от крови
За вольную волю.
Вкруг местечка Берестечка
На четыре мили
Меня хлопцы-запорожцы
Трупами покрыли…»
 

Леся хотела попросить, чтобы мать говорила громче, но, заметив блестевшие на ее глазах слезы, только прижалась к ней.

Немного помолчав, Ольга Петровна рассказала детям о трагедии, разыгравшейся здесь в июне 1651 года:

– Холм, на котором мы стоим, и местность вокруг него назвали Журалиха, что значит место печали и горя.

Если встать лицом к Берестечку, то справа и слева от него расположилось казацкое войско во главе с Богданом Хмельницким. Здесь, кроме казаков, поднявшиеся на борьбу с врагом вооруженные крестьяне со всех концов Украины. В тылу, на возвышенности, где начинался тогда лес, раскинул свой шатер союзник гетмана – татарский хан Ислам-Гирей III. На противоположном берегу Стыри, у самого Берестечка, остановились войска польского короля Яна Казимира. Под его началом были и наемники. Отряды немецких рейтар, швейцарских стрелков, литовских пехотинцев. К востоку – непроходимые болота, речка Пляшевка, вы ее видите…

Ольга Петровна рассказывала о том, как развивались события, как после нескольких столкновений с войсками запорожцев король засомневался в успехе. Тогда шляхтичи подговорили татарского хана к измене, и татары ушли из-под Берестечка, пленив к тому же Богдана Хмельницкого. Обезглавленное казацкое войско приуныло и растерялось, а поляки обошли его с тыла, перекрыв единственный путь отхода – узенькую мощеную дорогу, соединявшую Журалиху с сушей на востоке. Основные силы поляков переправились через Стырь и, таким образом, окружили казацкий лагерь. Десять дней казаки и крестьяне, руководимые полковниками Иваном Богуном, Филоном Джалалеем и Мартыном Пушкарем, стойко оборонялись. 28 июня намеревались вырваться из окружения, но этому воспрепятствовали проливные дожди.

Тем временем шляхтичи подослали в казацкий лагерь подстрекателей, распространявших слухи об измене Хмельницкого: вы, мол, стоите здесь, а Хмельницкий вместе с ханом разоряет и грабит ваши дома, в татарскую кабалу продает жен и детей. Расползлись слухи, будто старшины задумали сбежать, бросив крестьян и казаков на произвол судьбы, на поругание шляхте… Это и явилось главной причиной катастрофы. 30 июня Иван Богун с отрядом отважных казаков предпринял отчаянную попытку прорвать вражеское кольцо и оттеснить поляков. Но в этот момент кто-то, возможно подосланный врагом лазутчик, закричал: «Богун бежит!» Поднялась паника: все бросились в разные стороны – куда глаза глядят.

Мощеная дорога, проложенная казаками через болото, была узка, и многие беглецы падали в водянистую тину. Богун, поняв, что произошло, возвратился в лагерь, чтобы успокоить, навести хоть какой-нибудь порядок, но уже ничего не мог изменить – его отряд также увяз в болоте. Польское войско ринулось грабить казацкий лагерь.

– Две тысячи казаков отступили на холм, на котором мы сейчас стоим, – продолжала Ольга Петровна, – и, не имея надежды на спасение, решили стоять насмерть – пусть дорогой ценой достанется врагу их жизнь.

Храбрость и мужество казаков поразили даже врагов. Когда уже совсем невмоготу стало, бросились в реку Пляшевку и в болото. В одном месте собралось сотни три казаков – из тех, кто прикрывал отход главных сил. Враги окружили, наседают, пытаются сломить их дух. По велению короля казакам обещают, что им будет дарована жизнь, если они прекратят сопротивление. Казаки с презрением отказались – все, как один, поклялись погибнуть в бою, с оружием в руках. Они выворачивали карманы и бросали золотые талеры и дукаты в воду, только бы не достались врагу.

Поляки вынуждены были вести жестокий бой с каждым казаком, и каждый казак сражался до последнего вздоха. Наконец остался один. Этот рыцарь на протяжении трех часов боролся против всего польского войска. Он прикрылся чудом оказавшейся рядом лодкой и отстреливался до тех пор, пока не иссякли запасы пороха. А затем, высоко подняв над головой последнее оружие – косу, продолжал отбиваться от врагов.

Все польское войско и его величество король, наблюдавшие этот неравный бой, были изумлены. Потрясенный Ян Казимир обратился к казаку со словами: «Дарю жизнь тебе, отважный рыцарь!» Но казак, собрав последние силы, ответил коротко: «Не хочу я вашей милости. Хочу умереть на поле боя…» Его снова окружили, и немецкий рейтар, подкравшись сзади, сразил богатыря ударом копья…

Давно закончила свой печальный рассказ мать, а дети, охваченные скорбью, словно окаменели. Чудилось им, что стоят они не на земле, а на костях своих прадедов. Им боязно было взглянуть вокруг, туда, где

 
На четыре мили
Меня хлопщы-запорожцы
Трупами покрыли…
 

Возвращались домой. Дети расспрашивали:

– Это правда, что все казацкое войско погибло?

– Нет, не все. Здесь положили головы тридцать тысяч запорожцев. Большая же часть войска ушла из окружения, но, разрозненная и почти безоружная, не могла сопротивляться.

– А кто был тот последний казак?

– Говорят в народе – Иван Нечай… На самом же деле никто этого не знает.

– А что было дальше с Богданом Хмельницким?

– Казаки выкупили его из татарского плена, и тогда он вынужден был просить мира у польского короля…

Где-то уже вдалеке от Журалихи Косачи остановились у поля, где возился со своей лошадью пожилой крестьянин.

– Бог в помощь, пани! – ответил он на приветствие. – Куда путь держите, добрые люди?

– Возвращаемся в Чекну, а потом домой, в Луцк. Давным-давно, говорят, была здесь жестокая битва казаков с ляхами.

– Что было, то было. Людей погибло тьма. Когда-то вокруг здесь непроходимые болота были. Кого топь засосала, кого пуля на дно проводила… Теперь, как видите, болото высохло, везде перепахано.

– Вы знаете, за что они погибли?

– А кто ведает?.. Говорят, за волю. И что же, нечестивцев изгнали, а нужда осталась.

– А воля?

– Воля… Где она? Когда я еще молодым был, задумали люди помянуть души погибших. Как раз тогда сто или двести лет прошло – забыл, не помню. Много народу собралось, все соседние села пришли, Даже из Почаева были…

– И чем же закончилось? – нетерпеливо прервала Ольга Петровна.

– А тем, что из Дубно, то ли из Луцка прискакали какие-то господа с урядниками и запретили поминки. Люди пошумели и разошлись. Вот вам и воля…

– А может, вам случалось находить что-либо старинное, к той битве относящееся?

– Чего ж… случалось. Еще и теперь, бывает, возьмет плуг поглубже – когда под коноплю или просо пашешь, – так даже скрежещет по костям – на лемехе зазубрины остаются. Трудно пахать по костям…

«Трудно пахать по костям» – эти слова не давали покоя Лесе, врезались в душу. Она сотый раз повторяла их. Даже когда кочковатая дорога безжалостно подбрасывала телегу… «Трудно пахать»…

В конце концов спросила:

– А почему пашут по костям, скажи, мама?

– Нужда и голод заставляют. Надо же людям где-то сеять.

– А прежде сеяли где?

– Те земли паны забрали.

Выехали на столбовую дорогу. Лошади прибавили ходу. Там, где небо сливается с землей, нужда и голод пашут поля, плуг выворачивает белые кости. Они покрыли поле от горизонта до горизонта, и никому до этого нет дела, и ни у кого не болит душа. Только ветер над ними свищет, только седые тучи над ними рыдают. Да слышен стон хлебороба:

– Трудно пахать по костям…

Ольга Петровна радовалась тому, что ее заботы о всестороннем развитии Леси и Михася не были напрасными. Сообразительность, находчивость молодой матери-педагога дополнялись эрудицией отца. Петр Антонович хорошо знал мировую литературу, а в русской души не чаял и любовь к ней старался привить детям. Вечера, когда он читал вслух сочинения Пушкина, Гоголя, Салтыкова-Щедрина, были праздником для детей. Особенно радовались они, когда отец доставал с полки томик Салтыкова-Щедрина: очень уж мастерски расшифровывал он все щедринские аллегории, «иносказания». Петр Антонович мог наизусть – от первой до последней строки – прочитать «Руслана и Людмилу». Это захватывало и его самого, и детей.

Обладая феноменальной памятью, Петр Антонович часами рассказывал увлекательные и поучительные приключения, различные истории из собственной жизни, из жизни своих друзей и знакомых, среди которых были писатели, ученые, артисты, чиновники и т. п. Атмосфера в семье, огромное внимание родителей, не жалевших времени для общения с детьми, – все это объясняет тот факт, что уже в десять-двенадцать лет они приобрели определенные знания в области гуманитарных наук, в частности истории и литературы. В этой связи весьма характерный эпизод приведен в воспоминаниях Олены Пчилки:

«Помню такой случай. Как-то заехал в Луцк историк Илловайский и попросил исправника, чтобы тот познакомил его с кем-нибудь, кто знает Украину и смог бы показать Луцк. Потому-то исправник и привел его в наш дом. Илловайский обратился ко мне: «Будьте добры, покажите мне украинскую хату. Мне очень досадно, что я проехал всю Украину, завтра уезжаю в Москву и не видал простой украинской хаты – белой». Удовлетворить это желание было легко. Сначала я повела его в простую мещанскую хату, там он увидел белые стены украинской хаты. Хозяева, правда, слегка удивились тому, как гость поглаживал рукой стену, приговаривая: «Да, белая стена, совершенно белая». Ведь в России избы рубленые, и очень скоро стена темнеет…

Илловайский благодарил меня за прогулку по Луцку и его окраинам и, между прочим, разговорился с детьми. Как-то сразу же речь зашла о Галицкой Руси. Разговор получился интересным настолько, что Илловайский удивился…

– О, это у вас растет какой-то дока. Посмотрите, как он знает украинскую историю! – воскликнул ученый.

– Не то что дока, а очень люблю читать книги по истории, – парировал Михась.