Текст книги "Призраки отеля «Голливуд»"

Автор книги: Анатоль Имерманис

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 21 страниц)

ПРИБЫТИЕ В ПАНОТАРОС

Голубой автобус с надписью «Малага – Панотарос» резко затормозил перед опустившимся шлагбаумом. Прикрепленные к крыше корзины и чемоданы подпрыгнули и, погромыхав, снова застыли. Почти все пассажиры вышли. Крестьяне вынули из кожаных мешочков табак и скрутили сигаретки.

– Прошу вас! – К Муну подошел священник в черной сутане. У него было сравнительно молодое, загорелое лицо. Темные глаза из-под лохматых, тронутых сединой бровей со скрытой пытливостью вглядывались в собеседника.

Два часа назад они встретились в банке Педро Хименеса, где падре Антонио с готовностью взял на себя роль переводчика. В автобусе священник не навязывал своего общества. Но время от времени Мун, отрываясь от окна, ловил на себе его взгляд. Взгляд, похожий на рентгеновский луч. Казалось, падре Антонио видит человека насквозь и каким-то седьмым чувством угадывает его слабости.

– Благодарю вас! – Мун взял протянутый портсигар, украшенный крестом и сплетенными в вензель латинскими буквами O.D. Мун механическим движением перевернул его. На обратной стороне были нацарапаны крестики. Двадцать или тридцать. Их истинное значение Мун узнал значительно позже.

– Ах, совсем забыл! Этот портсигар имеет маленький секрет, – священник нажал потайную пружину. В левом отделении лежали светлые табачные листья, в правом – темные.

– Один только? – пошутил Мун.

– Вы намекаете на О.D. – Падре Антонио улыбнулся. – Это первые буквы латинских слов «Opus dei» – в переводе «Дело господне». Так называется духовный орден, членом которого я состою. Как видите, ничего таинственного.

– А крестики, по-видимому, отметки о членских взносах?

– Почти… Помочь вам? – И падре Антонио, явно уклоняясь от разговора, ловко свернул выбранный Муном черный лист. Пальцы были длинные и тонкие, коротко стриженные ногти без какого-либо следа никотина.

Мун затянулся и выпустил двойное кольцо. Табак был превосходный, куда лучше дешевых сигар, которые он обычно покупал.

Из-за поворота вынырнул товарный состав с грязным от копоти, неимоверно старым паровозом. Мимо проносились, громыхая на стыках, платформы, груженные овцами. Пассажиры автобуса не обращали на них внимания. Но вот показались деревянные просторные клетки с быками.

– Везут для корриды, – пояснил падре Антонио.

Пассажиры обменивались оживленными замечаниями, по-видимому, обсуждали достоинства и недостатки завтрашних противников знаменитых и безвестных тореадоров. Быки казались смирными, даже немножко испуганными. Один из них тоскливо мычал, словно жалуясь на дорожные неудобства. Но по их могучим шеям, крупным рогам, одетым для безопасности в мягкие наконечники, можно было судить, что они дадут себя убить только после упорного сопротивления.

Последний вагон мелькнул за шлагбаумом. Проводники, стоявшие на площадке для обозрения, дружелюбно помахали руками. Пора было возвращаться в машину. Мун бросил недокуренную цигарку и неохотно последовал за священником. После холодной и мокрой мартовской погоды, с которой он расстался только вчера, стоять под теплым, почти горячим южным солнцем было просто благодатью. Мун был приятно удивлен такой резкой переменой климата. Его коричневый, в крапинку костюм из грубой шерсти явно не годился для этих краев.

Войдя в автобус, Мун взглянул на свой брошенный в кресло пиджак. Он совершенно забыл, что во внутреннем кармане осталось несколько тысяч песет. Судя по убогой одежде спутников, для них такая сумма представляла большой соблазн.

– Не бойтесь, – падре Антонио перехватил его взгляд, – мы в Испании. Тут бедность и честность являются синонимами, – добавил он с чуть иронической улыбкой.

Разговор зашел о бое быков. Священник не одобрял его, но и не порицал.

– Всем людям, а в особенности южанам, нужны хлеб и зрелища. Это поняли еще древние римляне. Хлеба у нас маловато, приходится возмещать зрелищами. Бой быков все же безобиднее, чем революции. Что же касается гуманности, то я лично считаю, что ваша биржа ни в чем не уступает корриде.

– Вы были у нас? – спросил Мун. – То-то вы так прекрасно говорите по-английски.

– Никогда не был и не собираюсь. Ваша машинная цивилизация мне глубоко чужда. Что касается языка, то я учился в колледже монсеньора де Шеризи…

– Никогда не слыхал, – пробурчал Мун. – Это для лингвистов?

– Нет. Самый лучший иезуитский университет. Находится в Париже. Каждый студент, кроме латыни, древнегреческого и древнееврейского, обязан в совершенстве знать три европейских языка. Кроме того, он по собственному выбору изучает какое-нибудь азиатское или африканское наречие. Я, например, владею одним из языков банту.

Священник продолжал говорить. Мимо проносились оливковые рощи, буро-лиловые склоны невысоких гор, сложенные из необтесанных камней ограды крестьянских владений. Уморенный царившей в автобусе духотой и усталостью (во время перелета через океан ему почти не удалось уснуть), Мун незаметно для себя задремал. Разбудили его возбужденные голоса пассажиров.

– Что такое? – спросил Мун.

– Проверка документов, – объяснил священник. – В поездах и на крупных автомагистралях это обычное дело. Но в Панотаросе впервые.

Мун выглянул. Автобус стоял на горном перевале, через который вела единственная дорога в Панотарос. На горизонте синело море. Снизу, из прибрежной долины, карабкалась вереница груженных корзинами осликов. Один из них остановился, чтобы сорвать растущий на обочине мак. С цветком во рту, он словно шаржировал плакаты бюро путешествий, на которых обычно изображается жгучая испанская красавица с кастаньетами в плавно изогнутых смуглых руках и алой розой в зубах.

Такими же атрибутами туристской рекламы казались стоявшие возле автобуса полицейские из корпуса гражданской гвардии в черных мундирах, с ярко-желтыми широкими портупеями крест-накрест. Диковинные, загнутые кверху треуголки выглядели еще более архаичными рядом с белой каской сержанта американской военной полиции. Увидев их, погонщик осликов остановился без приказа. Американский сержант заглянул в корзины. Содержимое – оранжево-багряные помидоры – ему почему-то не понравилось. Выразительным жестом он приказал крестьянину поворачивать обратно.

– Что они ищут? – удивился Мун.

– Понятия не имею, – падре Антонио пожал плечами. – В сегодняшнем номере «Пуэбло» пишут, будто американцы потеряли при воздушной катастрофе какие-то секретные устройства.

– Неужели эти секреты можно спрятать в помидоре? – Мун рассмеялся.

– Ваш паспорт, сеньор! – обратился к нему гражданский гвардеец. Увидев герб, передал паспорт американскому солдату. Тот бегло посмотрел на фамилию и, кивнув головой, отдал обратно. Это был единственный раз, когда американец принял участие в проверке. Все остальное время он безучастно стоял в тени автобуса и лениво разглядывал дымок своей сигареты. Одетый в ладно пригнанный комбинезон цвета хаки, рослый, широкоплечий, упитанный, он казался живым олицетворением Америки. Точно таких же парней можно встретить сегодня в Африке, Азии, а завтра, если американцам удастся добраться туда, – на Марсе или Венере. По выражению лица было видно, что сержанту решительно все равно, где находиться, лишь бы поблизости имелись кино и выпивка.

– Все в порядке! – Старший чином гражданский гвардеец отдал честь. – Можете ехать!

Автобус покатил вниз. Высунувшийся в окно Мун встретился со взглядом сержанта военной полиции. Сержант выразительно сплюнул и, отвернувшись, подошел к рации, установленной на обломке древнеримской колонны.

Еще несколько витков спирали дороги – и в окно ворвался целый хаос красок, в котором преобладали лазурь моря, зелень пальм, белые и розовые тона домов и хижин. Мун ожидал увидеть сравнительно пустынный поселок. Правда, уже в Малаге ему сообщили, что нахлынувшие в течение последнего месяца туристы увеличили население Панотароса почти вдвое. Но то, что Мун увидел, все же явилось сюрпризом.

Панотарос казался стихийно возникшей и беспорядочно разросшейся ярмаркой. Склоны гор с завешанными циновками входами в пещеры, перед которыми сушилось белье. Рядом с древнеримской крепостной стеной обнесенный проволочной оградой палаточный городок, где мелькали зеленые, голубые и желтые комбинезоны американских солдат. Несколько белых зданий покрупнее в самом центре, среди них церковь и пятиэтажный дом, увенчанный непомерно большой надписью «Отель „Голливуд“». Беспорядочно разбросанные вдоль пляжа розовые дома, домишки и просто хибарки, пальмы, рыбачьи лодки, вывешенные для просушки сети. А кругом, террасами карабкаясь к небу, крестьянские поля и виноградники. У Муна не было времени вглядеться, да и расстояние было слишком большим, однако ему показалось, что весь обращенный к востоку склон обуглился от пожара. Чуть выше, наполовину закрытые скалами, виднелись серая башня и зубчатая стена какого-то замка.

На улицах, по которым катился автобус, царила такая же пестрота. Строгие крестьянские одежды и легкомысленные бикини иностранок, военные мундиры и замысловато вырезанные, тесно облегающие тело платья, хмурые лица местных жителей и зазывающие профессиональные улыбки женщин, прибывших издалека ради американских военных. В воздухе пахло морским йодом, апельсинами, приторными духами, потными телами, бензином и легкой гарью.

Автобус остановился на центральной площади. К нему немедленно устремилось несколько подростков. С присущим им чутьем распознав в Муне иностранца, они наперебой предлагали свои услуги.

– Пансион «Эскориал»!

– Пансион «Прадо»! Очаровательное женское общество!

– Пансион «Альгамбра»! Все удобства! Собственный пляж!

– «Голливуд»! Самый лучший отель! Свободные комнаты с ванной и прекрасным видом на море! – В чемодан Муна отчаянно вцепился похожий на цыгана мальчуган в американской военной кепке, красном жилете и черных, многократно залатанных штанах, ниспадающих бахромой на босые ноги.

Остальные угрожающе надвинулись на него, пытаясь отнять добычу.

– Они говорят, что он лжет, – падре Антонио сказал это без осуждения. – В «Голливуде» нет свободных номеров.

– А в другой гостинице? – спросил Мун. Он не очень доверял этим пансионам с пышными испанскими названиями. Гостиница гарантировала хотя бы отсутствие насекомых и наличие душа.

– У нас только одна-единственная гостиница, – падре Антонио улыбнулся. – Может быть, вы пока остановитесь у меня?

– Можете занять мой номер! – Рядом с Муном стоял плотный человек с саквояжем из свиной кожи. – То есть если вы не суеверны. Тринадцатая комната, прекрасный вид на море. Чтоб его черт побрал! Только сомневаюсь, захочется ли вам остаться. Вас, конечно, интересует, в чем дело? Ну нет, я не такой простак, чтобы сказать вам. А то меня, чего доброго, еще не выпустят из этого проклятого Панотароса. Ха! А я собирался вкладывать свой капитал! Чувствуете? – Человек выразительно втянул носом пахнувший гарью воздух. – У нас в Кёльне в таких случаях говорят: «В датском королевстве пахнет гнилью». Это из Гёте…

– Это слова Шекспира, – с улыбкой поправил падре Антонио.

– Разве? Спасибо за уточнение. Хотя это не меняет сути. Важно, что пахнет гнилью, а кто сказал, Гёте или Шекспир… – Человек выразительно пожал плечами и, разразившись изысканным немецким ругательством, прыгнул в автобус.

Похожий на цыгана мальчуган с радостным воплем выхватил у Муна чемодан и помчался через площадь. Мун повернулся, чтобы побежать за ним, но улыбка священника остановила его.

– Ваш чемодан никуда не денется. Я уже сказал – и у нас и у вас имеются грабители, зато у вас нет поговорки «горд и честен, как нищий». Заходите, всегда буду вам рад. Адрес спросите у первого встречного, тут меня все знают.

Минуту Мун постоял под тентом, натянутым у входа в гостиницу. Священник удалялся упругим, энергичным шагом, никак не вязавшимся с длиннополой сутаной, опоясанной шнуром, на котором висел портфель. Откуда-то черной тенью вынырнул одетый в красные плавки африканец с бусами на шее и браслетами на руках и ногах. Падре Антонио отдал ему портфель. Потом они исчезли из виду.

Мун толкнул дверь. С зеркальных стен на него надвинулись полуобнаженные женские тела. Холл выглядел как старинный мавританский дворец, купленный вместе со всем калифским гаремом и приспособленный под современный бар. Мраморный пол, пальмы, внушительные колонны, покрытые резьбой по кости, представляли мавританский стиль; зеркала, широкие кресла и дюралюминиевые плевательницы – современный западный.

– Прошу вас, сеньор! – Муна с низким поклоном приветствовал портье. – Меня зовут дон Бенитес. Всегда к вашим услугам.

– Где мой чемодан? – Мун оглянулся.

– Я сижу на нем. – Из-за спины портье выглянула вихрастая голова. – А зовут меня Педро! «Дон» необязательно.

– Педро говорит глупости, – с чувством достоинства одернул его портье. Изъяснялся он на ломаном английском языке с забавным кастильским акцентом. – Пожалуйста, ваш ключ, сеньор! Тринадцатая комната.

– С прекрасным видом на море! – усмехнулся Мун, вспомнив слова кёльнского коммерсанта.

– У нас все лучшие номера выходят на море. А закаты какие! Зато и цены вдвое больше, – добавил портье уже другим тоном. – Хозяин гостиницы сеньор Девилье правильно рассчитал: разве захочет состоятельный человек иметь перед глазами площадь, где вечно толкутся люди?

– Ладно, ладно, – оборвал его Мун. – Какие комнаты занимали Шриверы?

– Сеньорита Гвендолин Шривер живет в четырнадцатой, – начал портье, но Педро не дал ему закончить:

– А в тринадцатой жил Рол Шривер с матерью!

– В моей комнате? Разве ее не опечатали? – удивился Мун.

– Зачем? Обычный несчастный случай. – Портье пожал плечами. – Они отравились консервами.

– Американской колбасой. На этикетке такие аппетитные ломтики. – Педро облизнулся. – Рол часто меня угощал… Он учил меня английскому, я его – испанскому…

– Андалузскому диалекту, – поправил портье. – По-испански ты сам говоришь, как американец!

– Почему немца хотели поселить в тринадцатой? Разве не было других свободных номеров? – спросил Мун.

– Ваш номер один из лучших. Рядом живет знаменитая Эвелин Роджерс. – Портье согнулся в полупоклоне. – С тех пор как она приехала, мест для туристов не хватает, многие сдали свои дома иностранцам, а сами переселились в пещеры.

– Я тоже живу в пещере, даже родился в ней, – с гордостью объявил Педро.

– В наших краях их много, – подтвердил портье. – С незапамятных времен. Бедняки даже специально переселяются сюда из-за пещер. Дешевле, чем возводить лачуги из всякой дряни, по-нашему они называются «чаболас». Моя дочка тоже живет в такой фанерной трущобе. В Мадриде их полным-полно. – Сообразив, что тема не очень подходит для беседы с иностранцем, портье перешел на другую: – Вы, должно быть, видели по дороге замок? Вот-вот, родовой дом маркиза Кастельмаре. Сеньор Шмидт собирался перестроить его в шикарный отель.

– И подвести фуникулер прямо к пляжу, – подхватил Педро. – Эх, так и не удастся покататься!

– Они уже почти договорились с маркизом. А сегодня сеньор Шмидт вдруг уехал! – Портье озадаченно посмотрел на гостя.

– Вы не знаете почему?

– Разве нам кто-нибудь что-то говорит? – пожал тот плечами. – Мы всё узнаем только под занавес.

– Может быть, на него так подействовала эта трагедия?

– Какая трагедия?

– Ну, воздушная катастрофа.

– Трагедий кругом сколько влезет. Даже перестаешь замечать. Не будь Шриверы богатыми людьми, а погибшие летчики американцами, никто бы и в ус не дул. На днях у нас теми же колбасными консервами отравились двое местных, дон Матосиньос и донья Матосиньос, так о них давно уже никто больше не говорит. – Портье вздохнул, потом, вспомнив про свои обязанности, оживился: – Так что останетесь довольны… Разрешите, я провожу вас!

Портье намеревался взять чемодан, но мальчуган выхватил его и помчался по лестнице. Очевидно, надеялся на добавочные чаевые.

– Да, совсем забыл, заполните, пожалуйста, графы в гостевой книге!

Мун перелистал объемистый том… Шмидт, предприниматель, приехал пятнадцатого марта, выбыл двадцать первого. Его поспешный отъезд очень заинтересовал Муна.

– Может быть, его переговоры с маркизом зашли в тупик? – задумчиво спросил Мун.

– Да нет, маркиз в таком положении, что не отказался бы даже от… – Портье осекся и внимательно посмотрел на гостя. – Простите, сеньор, вы не сеньор Мун?

– Я! А откуда вам вообще известно, что я должен был приехать?

– О, Панотарос – маленькое местечко! Как только начальник полиции получил телеграмму от сеньора Шривера, так все уже знали о вашем приезде.

– Чувствую себя польщенным. А как вы узнали меня?

– По вопросам! – Портье улыбнулся. – Для обычного человека вы задаете слишком много вопросов.

СВИДЕТЕЛИ РАССКАЗЫВАЮТ

Мун не стал подниматься в свой номер. Не вспомнив про Педро, который дожидался наверху чаевых, он вышел на площадь. Солнце слепило глаза. Между домами сверкало море. К Муну подошла красивая жгучая брюнетка с ярко-синими веками и потускневшими глазами. Одета она была в вызывающе пунцовое платье с длинными разрезами по бокам. Волосы украшал прикрепленный черепаховым гребнем ярко-красный цветок. Так она пыталась создать национальный колорит, соответствующий спросу ее американских клиентов.

– Не пожелает ли иностранный сеньор посмотреть, как я живу? Это недалеко, пансион «Прадо».

Фраза состояла из заученных английских слов. Мун понадеялся, что его поймут.

– Где тут полиция?

Женщина метнулась в сторону. Проституция была недавно официально запрещена, хотя процветала по-прежнему.

– Полицейский комиссариат? С удовольствием провожу вас. Если не ошибаюсь, мой соотечественник? Может быть, журналист? В таком случае могу снабдить вас интересной информацией. Я в близких отношениях с Куколкой Роджерс.

Говоривший был пожилым мужчиной в белой, не особенно чистой безрукавке и таких же шортах. Запыленные ноги были обуты в потрескавшиеся черные сандалии. Говорил он бойко, держался самоуверенно, но было в нем какое-то неуловимое сходство с предложившей свои услуги женщиной.

– Я вас где-то видел, – Мун пытался вспомнить.

Глубокие морщины под тоскливыми глазами разгладились в радостной улыбке.

– Неужели? Помните, какой успех имел «Дом с привидениями»? Зрители покатывались со смеху. А «Прыжок с сорок третьего этажа»? Билль Ритчи – король смеха! – Ритчи взглянул на Муна. Улыбка погасла и превратилась в подобие гримасы. Он покачал головой. – Нет, я вижу, вы не помните. Сейчас уже никто не помнит этих картин. «Великий немой», что от него осталось? Один Чаплин…

– Я все-таки где-то вас видел.

На лице актера снова появился проблеск надежды. Чувствовалось, как ему важно говорить не просто с человеком, а с человеком, видевшим его на экране.

– В таком случае в фильме «Ночь Хиросимы». Моя единственная роль почти за двадцать лет! Если бы вы знали, как трудно было ее получить. Я должен был играть пленного американца, случайно попавшего под атомную бомбежку. На это место была дюжина кандидатов. Некоторые совсем лысые. Но я их всех перехитрил. Есть такое средство, от которого сразу выпадают волосы. На расческе оставались целые клочья. Режиссер был в диком восторге… А теперь отросли как ни в чем не бывало. – Ритчи дрожащей рукой провел по своим крашенным в натуральный цвет волосам. – Но сейчас у меня снова надежда. Знаете, Куколка Роджерс обещала, что в следующем фильме…

– Ага, правильно! Я вас видел в «Золотой сцене» вместе с Эвелин Роджерс и ее мексиканцем. Вы стояли на заднем плане, ваше лицо почти не видно.

– Да, да, – Ритчи радостно закивал. – Куколка просила, чтобы я встал рядом, но у меня в тот день сломался зуб. Как-то неудобно… – Ритчи врал убежденно, но чуть переигрывал.

– Вот мы и пришли! – Ритчи указал на небольшой розовый домик. – У них теперь новый начальник, полковник Бароха-и-Пинос. Его только что прислали из Малаги. Все удивляются – такое маленькое местечко, и вдруг полковник!.. Но я-то знаю… – Ритчи прищурил глаза и перешел на шепот: – Генерал Дэблдей по секрету рассказал Куколке – это вроде ссылки. Брат полковника, один из вожаков, молодых фалангистов, в прошлом году публично назвал генералиссимуса Франко идейным ренегатом. Его засадили, а полковника перевели в Панотарос…

Помещение, в котором очутился Мун, имело специфический вид и даже запах, присущий всем полицейским участкам. Побеленные глиняные стены покрывал налет дыма и пыли. На одной висело распятие, на другой – портрет человека, чей приход к власти стоил жизни миллиону людей. Большая часть погибла не при военных действиях, а в результате репрессий. Мун как-то читал, что все войны Американского континента со времен Кортеса и Писарро потребовали меньше человеческих жертв. Живописец, как и все портретисты диктаторов, знал свое дело. Низенький, старый, с крючковатым носом, каудильо Франко на картине выглядел стройным, мужественным испанским рыцарем в генеральской форме. Даже нос приобрел что-то импозантное, орлиное. Жирные блестящие мухи носились по комнате, присаживались на портрет и снова продолжали свой хоровод. За деревянным барьером стоял заляпанный чернилами стол с какими-то папками, бутылкой из-под кока-колы и огромным старомодным телефоном. Дежурный полицейский в расстегнутом мундире, удобно устроившись в деревянном, с высокой спинкой кресле, правой рукой перелистывал книжку, а левой отмахивался от мух.

– Я к полковнику Бароха-и-Пиносу! – сказал Мун.

Полицейский ответил что-то по-испански.

– Бароха-и-Пинос! – выговаривая каждое слово, повторил Мун.

Полицейский понял. Сделал отрицательный жест и показал на скамейку. Это означало, что Муну следует подождать. Полицейский вернулся к прерванному занятию. По мере того как он перелистывал странички, Мун имел возможность следить за сюжетом. Это был «Графикос» – испанское издание американского комикса, посвященного приключениям Супермена. Инопланетные монстры, с которыми сражался герой, на этих картинках не претерпели изменения, но сам Супермен из типичного американца превратился в не менее типичного испанца. Муну даже показалось, что он немного смахивает на приукрашенного генералиссимуса Франко. Одна книжка кончилась. Полицейский, вынув из ящика бутылку кока-колы, открыл ее зубами, отпил глоток и принялся за следующий выпуск серии. На страничках комиксов опять замелькали выстрелы электронных пистолетов и взрывы атомных бомб карманного формата.

Мун повернулся спиной к Супермену и от скуки стал прислушиваться к голосам, доносившимся из-за двери в соседнюю комнату. Кто-то заговорил по-английски. Мун пересел поближе к двери. Теперь говорил уже другой человек, причем по-испански. Дребезжащий голос, по всей вероятности, принадлежал старику. Маленькая пауза. Потом молодой женский голос снова заговорил по-английски. Мун догадался, что это переводчица.

– Я услышал какой-то не то рев, не то грохот. Думал, землетрясение… Кричу жене и детям, чтобы вставали, а сам в одних кальсонах бегу в сарай освободить ослика. И тут я вижу – прямо передо мной низвергается с неба огненная стена… Все кругом горит… я решил, что началась атомная война. Только потом узнал, что это был горящий бензин из самолета-заправщика… Помидоры тлели до самого утра… Никогда не поверил бы, что овощи могут пылать, как солома.

– Получите компенсацию. Покажите на фотографии место, где находится ваш дом… Отмечайте, майор! – Эти слова были сказаны на английском языке. Голос сразу запоминался – он был густым, приятным, вкрадчивым и повелительным одновременно. Обождав, пока переведут его слова, говорящий любезно сказал: – Кто у нас следующий, полковник Бароха?

– Донья Алиситина Села, владелица магазина табачных изделий и сувениров.

Значит, полковник находится рядом. Мун вскочил со скамейки. Почти в ту же секунду вскочил полицейский. Но Мун опередил его. Бесцеремонно толкнув дверь, он шагнул в соседнюю комнату и изумленно остановился. Перед ним был миниатюрный Панотарос. Великолепная, снятая с вертолета фотография, на которой можно было различить каждый дом, даже людей. Аэрофотоснимок занимал всю стену. За столом сидели грузный мужчина в полицейском мундире с погонами полковника и несколько военных в американской форме. У карты с красным табельным карандашом в руке застыл майор с прямым пробором черных волос. У окна стояла переводчица в форме лейтенанта военно-морского флота. Белый, накрахмаленный до блеска китель выгодно оттенял ее смуглое лицо и пушистые, покрашенные в серебряный тон волосы. Все остальное помещение занимали рассевшиеся на скамейках и стульях местные жители.

Увидев Муна, полковник Бароха-и-Пинос встал. На его тучном лице обозначились жесткие складки.

– Сюда нельзя!

– Мистер Шривер поручил мне заняться расследованием…

– Так вы знаменитый мистер Мун? Рад познакомиться! – Полковник заулыбался. – Я получил от мистера Шривера телеграмму. Зайду за вами, как только освобожусь, а пока извините… Важное совещание.

– Я живу в «Голливуде».

– Знаю, знаю, тринадцатая… До скорой встречи!

– Не вижу никаких причин для ухода мистера Муна. У нас тут нет секретов, – произнес приятный голос. – Познакомимся… Дэблдей. Ваш сосед по гостинице. Я живу в восемнадцатой.

Навстречу Муну встал худощавый мужчина. На прикрепленном поверх нагрудного кармана целлулоидном личном знаке Мун прочел: «Бригадный генерал Джереми Дэблдей». Седые, коротко остриженные волосы. Золотое пенсне. Интеллектуальное лицо. Такое изредка бывает у очень умных юристов или дельцов.

– А это мои сотрудники, – генерал представил сидевших за столом офицеров. – Майор Мэлбрич! – Стоявший у фотографии офицер в знак приветствия помахал карандашом. – Это лейтенант Росита Байрд, самая очаровательная девушка американской армии! – Молодая женщина сдержанно улыбнулась. – Вам при розысках будет необходим переводчик. Фирма «Америкэн электроникс», президентом которой я состоял до недавнего времени, была связана с мистером Шривером. Так что с удовольствием окажу любую помощь… Присаживайтесь! А теперь, полковник, можете продолжать.

Донья Села говорила еле внятно. В ее испуганных глазах словно навеки застыл ужас той ночи.

– Я живу в заднем помещении магазинчика. Сплю очень крепко. Воров мне нечего бояться, весь мой товар не стоит и тысячи песет… Меня разбудило что-то непонятное. Окно залито красным заревом… Я выскочила на улицу… Вижу, что-то падает прямо с неба. Еле успела отскочить в сторону. Это был летчик… Верхняя часть туловища с головой и руками упала прямо у моих ног, нижняя чуть поодаль… Я закричала и бросилась бежать.

– Ваш магазин пострадал? – спросил Дэблдей с любезной деловитостью.

– Нет.

– Все равно психическая травма и так далее… Получите компенсацию… Покажите, где находится ваш дом.

Женщина подошла к фотографии. Ее начало трясти. Майору Мэлбричу пришлось взять ее руку в свою и вести ею по фотографии. Место, где стоял магазин, он отметил красным кружком. Такие же кружки были рассыпаны по всей восточной части Панотароса – от гор до побережья.

– Следующий! Дон Хуан Брито, землевладелец.

Со скамейки поднялся пожилой крестьянин с одутловатым лицом. Монотонным голосом он рассказал, что живет один. Жена умерла, оба сына уехали на заработки в Швейцарию. В ту ночь он как раз вышел по нужде. Только это спасло его. Весивший несколько тонн реактивный мотор, проломив крышу, разнес в щепки жилую комнату и придавил находившихся за перегородкой овец.

– Я как раз шел домой. В тот вечер я сильно выпил, праздновал именины приятеля, – рассказывал следующий. – Когда небо запылало, я вначале подумал, что у меня началась белая горячка, – свидетель нервно рассмеялся. – И тут что-то падает на меня. Горящий парашют. Весь хмель сразу выскочил из головы… На мне стала тлеть одежда… Я катался по земле, чтобы сбить искры… Когда встал, то увидел похожую на манекен, затянутую в кожу фигуру, протягивающую ко мне руки… Я не сразу понял, что это человек. Летчик был мертв. Это было так страшно, что я даже не испугался…

Последним допрашивали рыбака Камило.

– Это было недалеко от острова Блаженного уединения. Я ловил рыбу. Всплеска не слышал. После гражданской войны, вернее после тюрьмы, в которую меня засадили за то, что я сражался против франкистов…

– Без политики, дон Камило! – резко оборвал его полковник.

– Разве я что-нибудь сказал, полковник? Я ведь не говорю, что меня били… Просто после тюрьмы я стал полуглухим. Так вот, чувствую, с сетью что-то неладно… Я уже испугался, думал, большой кальмар. Тут один американец утверждал, будто видел такое чудовище. У меня сеть-то единственная, если кальмар порвет – беда. Вытаскиваю, а в сети человек в спасательном жилете. Он был жив, даже говорил… Сказал, что началась война, сразу видать, рехнулся от страха. Я ведь немного понимаю по-английски, работал проводником у Шриверов…

– Довольно! Ваша биография нас не интересует, – прервал генерал. – Получите компенсацию. Майор Мэлбрич, отметьте место… Кто там у нас еще остался, полковник?

– Доктор Энкарно! – Полковник заглянул в список. – Он не пришел.

– Обойдемся без него. – Генерал встал и повернулся к свидетелям. – Благодарю вас!

– Можно идти? – спросил рыбак. – А то мне пора выходить в море.

– Пока да, – майор почему-то взглянул на Муна. – Всех живущих в этом районе, – майор обвел карандашом круг, заключавший в основном восточную часть Панотароса, – прошу явиться через час.

– Не вижу необходимости, – умные глаза генерала Дэблдея блеснули за стеклами пенсне. – Мистер Мун наш соотечественник, нам нечего скрывать от него… Так вот, друзья, – он обращался к местным жителям, – одна из бомб упала в восточном районе. Ничего страшного, даже если бы она взорвалась. Это учебные бомбы. Но они защищены от коррозии особым засекреченным составом. При высокой температуре, возникшей в результате сгорания ста пятидесяти тысяч литров бензина, выделились содержащиеся в составе ядовитые химические вещества… Овощи и виноград нельзя собирать. Всем, кто притрагивался к такому осколку, – генерал вынул из кармана и показал кусочек рваного сплавленного металла, – следует сжечь одежду… Само собой разумеется, вы получите компенсацию… Кроме того, советую всем жителям этого района принимать горячий душ до тех пор, пока все осколки не будут обнаружены и обезврежены.

Панотаросцы удивленно переглянулись, кто-то даже засмеялся.

– Почему они смеются? – резко спросил майор Мэлбрич.

– Во всем Панотаросе горячая вода имеется только в гостинице, – извиняющимся тоном сказал полковник.

– Извините, я не знал, – генерал Дэблдей покачал головой. – Конечно, море самая лучшая ванна, но в данном случае… Майор Мэлбрич выдаст вам талоны. Будете ходить мыться в наш лагерь. Благодарю! Все свободны!

– Никогда не думал, что придется заниматься такими делами, – генерал обвел смеющимся взглядом опустевшее помещение. Вместе с жителями ушла переводчица. Остались только офицеры и Мун. – Генерал банных войск! Звучит неплохо… Ну что ж, майор, давайте уточнять радиус разброса.