Текст книги "Последний осколок (СИ)"
Автор книги: Анастасия Сиалана
сообщить о нарушении
Текущая страница: 12 (всего у книги 21 страниц)
Глава 13 Последняя, поющая в безвременье
История – искаженная видением потомков реальность.
Истину произошедшего могут рассказать лишь пережившие его.
На праздник я действительно пришла, и даже захватила чудом уцелевшую за эти четыре месяца приключений сирингу. Обдумав ситуацию в течение двух ват, за которые меня помыли, одели и причесали младшие плетуньи племени, я пришла к очень неординарному решению. Для осуществления моего плана мне понадобился Палан. Странно, но именно зверобратец последнее время становится соучастником всех моих выходок.
– Ты точно все понял?
– Да, миледи.
– Обращайтесь к Великой Первой сестре только по титулу, – решила поставить на место Палана одна из самых сердобольных плетуний не первой свежести.
Кельпи бросил на нее всего один взгляд, но зато какой! Гоблиана еще долго заикалась, не имея возможности произнести ничего кроме «п-п-п-п-помогите» и «с-с-с-с-спасите». Ее четверо отпрысков еще двое суток не отходили от матери, ища угрозу ее жизни.
– Я прошу тебя, не переусердствуй. Одного укола иглой достаточно, – просительно проговорила я.
– Я все понял. Насаживать его тельце на когти не стану, – я даже побледнела от его слов, а эта зверюга хищно разулыбалась, – миледи, даже если бы я захотел серьезно его покалечить, мне удалось бы это только один раз, и он был бы последним. Поверь, дважды он меня не подпустит.
– Дважды и не нужно, – успокоилась я, – надеюсь.
Но моим надеждам не суждено было сбыться.
В середине пышного празднества, когда уже все племя дошло до нужной кондиции, народ стал требовать зрелищ. И первой они хотели лицезреть именно мою поющую персону. Ну, как говорят, раньше сядешь, раньше встанешь.
Хоть в церемониальном черном платье, что закрывало меня от шеи до пят, было дико неудобно, я все равно смогла грациозно выплыть в центр собравшейся толпы. Все выкрикивали «Первая сестра» и «песня», так что не сложно было догадаться, чего всем от меня надо. Собравшись с духом, я глубоко вдохнула, а на выдохе за спинами гоблинов вспыхнуло розовое пламя.
– Заплетают косы
Юные матросы.
Потому что девы
Нынче не сеют посевы.
Юные красавицы
Правят кораблями,
С бутылками сливовицы,
Как коты усами.
Спросите в деревне вы
Куда деды глядели
Когда сеяли расправы
Мужчины молодые
Только надоело девам
Нянчить деток малых
Сидеть вечно по домам
Видя мужчин старых
Захотелось девкам
Заглянуть за море.
Плыть к далеким островам
И не знать им горя.
И в один погожий вечер
Мужиков связав потуже
Потушили свечи,
Чтоб им было хуже.
Обольстив матросов местных,
Корабль захватили,
Утопили неуместных
И с порта отплыли.
Мораль сей песни такова:
Не дразни свободой того,
У кого варит голова
Получше твоего.
Когда я закончила петь эту матросскую песню, все вокруг дружно возликовали. Если честно, я очень переживала, поскольку даже не представляла, что за похабщину буду петь в этот раз. Но, похоже, матриархальным гоблинам такой сюжет пришелся по вкусу. И все бы ничего, мне осталось только быстренько уйти, но весь ужас состоял в том, что кто-то, кого я неистово захотела тут же убить, выкрикнул одно простое, но увы, очень значительное слово: «цынцырг», в переводе «песня».
Естественно, этого олуха поддержали, и крик подхватило еще десятка три голосов. Ни о каком уходе речи и быть не могло. Такое ликование – признак уважения, и его мне нельзя игнорировать. Я и так не из их племени. Но Всезнающие, что же мне делать? Палан ясно дал понять, что дважды его Ласкан к себе не подпустит. А только с его смертью я могу петь во всеуслышание, пусть и не высокопарный слог у этих песен.
И тут удача решила задеть меня своим хвостом. А именно, Ласкан умудрился пробегать не далеко от меня, унося ноги от вороного жеребца, скалящего зубы в предвкушающей укус улыбке. Недолго думая, стянула с себя туфлю на высоком каблуке, при этом быстренько ныряя в тень каменной колонны, что были вырезаны по всему периметру Уртшанга, и одним прицельным броском впечатываю ее в физиономию ошарашенному фениксу.
– Есть попадание! – выкрикнула я, подпрыгивая на месте, и скоренько вышла из своего укрытия, чтобы начать снова петь.
– Светлого эльфа дочь
Лес любила неимоверно.
Но случилось занемочь
Эльфийке этой скверно.
Бедный отче руки ломит.
В бессильной злобе он
Лекарями вампиров кормит.
Лишь верными окружен.
Дочурку в лес отнес отец.
Только добрый дух поможет.
Он трижды был уже вдовец.
Вина его невыносимо гложет.
Но потерять еще и дочь
Лорд не мог себе позволить.
Дух леса вызвался помочь
Светлой муки обезболить.
Но неведома была отцу
Тайна двух влюбленных.
Что происходило в лесу
Меж двух супругов незаконных.
Когда отдал дух дочь ему.
У той довесок знатный был
И не расскажешь никому.
Лучше б сам позор забыл.
Но внука дед любил,
Поглаживал по голове детенка.
И лишний раз не злил
Черненького демоненка.
Не ведал эльф того,
Что ядовитым сильно
Был милый внук его,
Слюнявящий деда обильно.
Мораль сей песни не нова:
Чем жен как лошадей менять
Знай, чем забита голова
У дочери. А так, лишь на себя пенять.
И снова песня понравилась народу. Просто отлично! Пока пела, прошлась вдоль колонн и столов, что часто стояли. Меня интересовали предметы поувесистей, поскольку не известно, сколько еще раз народ будет требовать песню. Ласкан же очень быстро сообразил, что на его пернатую тушку ведется охота, и стал прятаться за спинами гоблинов. Бедный, неужели он думает, что так спасется? Не спорю, я его там не достану. А вот Палан сможет. И что же ты выберешь? Удар сковородой, блюдом и кружкой, или когти кельпи. Ответ пришел незамедлительно, когда феникс с криками «Это произвол! Я очень редкий, охраняемый вид!» выскочил из-за спин горных гоблинов и ломанулся через круг. Сковорода настигла его всего за шаг до вожделенной толпы. И снова песня, крики, восторги. И опять этим зеленокожим мало! За этот ват я почувствовала себя игроком в выбивала, только вместо мяча летала всякая кухонная утварь, а выбиваемый был всего один. Гоблины не понимали, почему Первая сестра так хочет прикончить розововолосого пришельца, но они всячески решили ей помочь, подставляя подножки или загораживая проход фениксу. На песне десятой у меня запершило горло, да и Ласкана уже жалко было. Но когда эти изверги затребовали еще, мне захотелось расплакаться.
– Давай вместе?
Шепот на ухо был настолько неожиданным, что я отскочила в сторону и упала бы на землю, не подхвати меня под руку Ласкан. И как только успел здесь оказаться?
– Ты о чем?
– Поцелуй меня в щеку.
– Зачем?
– За песней, – хохотнул феникс, – просто чуть сильнее прижмись к щеке, чем обычно, и я снова сгорю. А ты, так и быть, получишь свою заключительную песню.
– Ладно, – и я потянулась губами к бледной щеке Ласкана, чувствуя легкую прохладу нежной кожи. Она у него тоже, наверное, от мамы нимфы.
Сгорая в розовом пламени, феникс улыбнулся и запел:
– Песнь сия подобна ветру,
Что зовет гулять во степь.
К многоцветному шатру
Ты пойдешь со мной, ответь?
Я кивнула, взяла Ласкана за руку, и он тут же осыпался пеплом. Мгновение, и я начала петь, но это было совершенно иначе. Теперь мы пели вместе. Я четко слышала голос феникса где-то внутри себя.
– Тебя отправили в лихие степи
Послом короны в дальний край.
И ты, смиренно смежив веки,
Свой долг сыновний королю отдай.
Жара приводит в исступленье.
Кровь обжигает вены, как огонь.
И ты мечтаешь о забвенье,
Но смерти ты кричишь «Не тронь!».
И вдруг прохлада накрывает
Твой беспокойный страшный сон,
Где лихорадка ум одолевает.
Но он отныне побежден.
Помощь пришла оттуда,
Откуда меньше всего ждал.
О ком ты думал только худо,
Сегодня жизнь твою спасал.
В степи гуляет легкий ветер.
Он задевает ткань шатров.
И день сей необычно светел.
Он покрывает тысячи голов.
Дивит богатство разных шкур.
Их нити шерсти увивают.
И странные изыски тех гравюр,
Что на столбах стоянку окружают.
Так странен жизни их уклад,
В степях живут, кочуют много.
Но за любого в племени собрата
Жизнь отдадут, накажут строго.
Их женщины домашней красотой
Прекрасны. Притягательны, добры.
Встречают дни пред яркою зарей,
А засыпают с уханьем совы.
Приданья прошлого известны
Всем до единого в степи.
Свое приданое невесты
Хранят с глубокой старины.
И клык медведя на груди
Сокровище ценнее даже,
Чем изумрудное колье,
Сокрытое за сотенною стражей.
Им ценен дар природы.
Духи предков их оберегают.
И заговоры от непогоды
Жизни племени спасают.
Ты не войдешь в их мир,
Злость в сердце затая.
Не станет вождь терпеть задир.
Ты там не проживешь и дня.
Но если дух твой тих,
Наполнен благородством, силой,
Не встретишь ты помех,
И шаг твой будет смелый.
Шаман прочтет твою судьбу,
Заглянет в сердце, открывая,
И травами осыплет голову,
Защиту духов призывая.
И в стане злобных орков
Найдешь приют своей душе.
Среди степных кочевников
Ты станешь атташе.
Мой голос еще долго гулял по всему Уртшангу, отражаясь от стен пещеры. Причиной тому была гробовая тишина, накрывшая город гоблинов после последних произнесенных строк песни. Все племя смотрело на меня настороженно и взволнованно. Краем глаза заметила возродившегося Ласкана, что стоял чуть позади меня. Хоть бы он разорвал это молчаливое напряжение.
– Поющая в безвременье!
Вдруг раздалось со стороны жрецов, а учитывая предшествующую тишину, возглас был услышан всеми. Несколько томительных мгновений и толпа подхватывает данное мне шаманом прозвище.
– Что это значит? – чуть заморожено произношу я.
– Песнь, что мы пели, истинное, имевшее в истории место событие. Жрецы почувствовали отпечаток прошлого и подлинность воспеваемого тобой отрывка из жизни древних, кто давно покинул этот мир.
– Но как?
– Тут, конечно, не обошлось без моих способностей видеть историю, – феникс гордо выпятил грудь вперед, говоря тем самым «ну а как же без меня могло случиться такое чудо», и только потом продолжил разъяснения, – но ты сама смогла считать прошлое и сформировать из него песню.
– Я сегодня банальна то тошноты, но все же, КАК? – повторила я вопрос.
– Скажем, этому поспособствовала Шакриза. Если бы она не передала через тебя знания плетунье, ты так никогда могла и не узнать об этой весьма незаурядной способности. Учти, далеко не все плакальщицы так могут, – он поднял указательный палец, показывая важность сказанного, и тут же испортил все, продолжив, – впрочем, ни у кого из них не было очаровательного хранителя истории в друзьях, чтобы наверняка подтвердить отсутствие этих способностей.
– Какой ты у меня ценный кадр, просто рябит от твоего блеска, – буркнула я.
А толпа все бесновалась, восхваляя Первую сестру и по совместительству последнюю поющую в безвременье. Громко, душно, людно, но, как не парадоксально, приятно. Даже скачки жрецов вокруг меня не сильно раздражали. Хочется им так радоваться, пусть хоть в узел завяжутся и мячиками скачут по всему Уртшангу. Мне то что.
Стойко вытерпев разоблачение себя любимой, что длилось почти столько же, сколько и одевание, я с блаженным видом опустила свою ноющую тушку в природный подгорный бассейн с горячей водой. После пребывания на середине этого водоема в течение пяти ван можно было поспорить в крутости с вареными яйцами, но по краям вода достаточно остывала, для того чтобы с комфортом можно было принять горячую ванну.
Вполне ожидаемо мое одиночество было нарушено Первоматерью. Источник комфорта один, а главных женщин в племени две.
Полежав в не остывающей водичке с десять вар, Ратха решила разбавить приятное времяпровождение разговором.
– У меня две новости для тебя, поющая в безвременье, – мое новое прозвище она произнесла скорее насмешливо, чем уважительно.
– Да-а-а-а? И какие же?
– А с какой…
– С какой хочешь, – перебила я старый как мир вопрос о двух кардинально противоположных новостях, часто используемый в простонародных шутках.
– Твое племя, – она достаточно четко произнесла это, и, когда я уставилась на плетунью, кивком головы подтвердила, что таки да, племя теперь мое со всеми потрохами, жрецами и воинами.
– Твое племя изъявило желание сопровождать Первую сестру в ее военном походе, – закончила Ратха.
У меня глаза на лоб полезли. Мирные гоблины, не участвовавшие ни в одной войне нашего мира, вдруг решили изменить своим принципам? Да быть не может!
– А что сказала им Первомать? – спросила, глядя в серо-зеленое лицо и ожидая, конечно же, запрет на военные действия.
– А Первомать была в первых рядах, изъявивших это желание, – и гоблиана широко улыбнулась, во всей красе демонстрируя крупные, унаследованные от троллей нижние клыки.
– А это хорошая, или плохая новость? – пряча улыбку, уточнила.
В ответ меня обрызгали водой, и я была вынуждена признать, что эта новость хорошая, и никак иначе. Правда, меня еще немного поубеждали перед этим в утопительном порядке прежде, чем я согласилась.
– Ну так какая плохая? – отфыркиваясь, поспешила задать вопрос, пока меня снова не окунули головой в воду, где говорить, конечно, можно, но никто не разберется в твоих словах.
– Тебе недельку придется подождать свое бравое воинство.
У меня аж руки опустились в воду. Так обнадежили, а теперь забирают привилегию обратно. И дураку ясно, нам нельзя задерживаться так надолго.
– А теперь посмотри на меня и внимательно послушай, что я тебе скажу, – я послушалась, хоть и просто по инерции, чем от надежды, – наши шаманы и плетуньи и раньше были опасны, но теперь, когда магия вернулась к нам в полном объеме, горные гоблины представляют собой могущественное войско. Не считаешь, что такой козырь в рукаве стоит захватить с собой?
Пришлось признать – стоит! Это сильно нас задержит, учитывая, что идти нам дольше всех союзных войск, а мы и так много где потеряли время. НО! Это даст нам так необходимое преимущество.
– По лицу вижу, что решение ты приняла.
Я кивнула в ответ. Действительно приняла. Только полный дурак не воспользуется таким подарком судьбы, даже рискуя опоздать к началу сражения. Но ведь главные герои всегда появляются в последний момент. Не подумайте, я на героя совершенно не претендую, а вот Атар с чистой совестью может.
– Подождем, – вынесла я свое решение.
– А с остальными ты не посоветуешься, – Ратха была искренне удивлена, что решение я приняла в одиночку.
– Они все хорошо соображают, а это решение – лучший вариант.
– Ладно, – гоблиана явно осталась при своем мнении, но озвучивать его не стала. Вместо этого новая Первомать просто поднялась и, чуть подтянувшись, вышла. Вода в месте, где мы отдыхали, доходила аж до бедер в положении стоя, поэтому шагнуть сразу на каменный пол не было возможности. Для этого требовалось немного приподняться с помощью рук, а уже потом вылезать. С противоположной стороны водоема есть и пологий спуск, но там не такая горячая вода и пространство более открытое. Мы же с подругой предпочли уединение в глубине каменной ниши.
Не успела Ратханге уйти, как ко мне снова кто-то решил присоединиться. От блаженного тепла, что проникало в самые мышцы и расслабляло их изнутри, меня разморило, и глаза сами собой закрылись. Я четко слышала шаги босых ног, что становились все ближе, но посмотреть на скорого визитера было просто лень. Судя по интервалу шлепков стоп о каменный пол, сюда шла либо высокая девушка с размашистой поступью, либо подросток, с еще не таким широким, как у мужчин шагом.
Возня у края воды и плеск ознаменовали прибытие незнакомца.
– Не спи, утопят.
– Почему утопят? – выплывая из дремы ответила я, услышав знакомый голос.
– Соблазн избавиться от одной вредной банши слишком велик, чтобы не воспользоваться таким удачным случаем.
– Ну так топи, чего ждешь? – и я зевнула.
– Мда, тяжелый случай, – пробормотали с боку.
Может и тяжелый, а я сплю. Легкое движение воды в мою сторону, странное касание чего-то о мое бедро, а потом выше. И тут я узнала обладателя голоса и попутно захлебнулась от наглости его действий.
– Ласкан! Кха-кха, чтоб тебя мавки грызли! Кха-кха…
– Ну вот, другое дело. Я, между прочим, поговорить хотел, а ты спать удумала, – обиженно выговорили мне.
– Ты вообще какого недоеденного зомби влез ко мне в купальню!
– Здрасте, прискакали. Купальня общая.
– Сейчас она в моем распоряжении. Никто не смеет нарушать покой первой матери! – продолжила возмущаться я.
– Так Первомать ушла.
Я так и застыла, не зная, что сказать. А ведь и вправду, Ратха ушла. И скорее всего, все оцепление вокруг источника тоже сняли, решив, что и Первая сестра уже вышла. Я ведь пришла с другой стороны, вот они и не стали проверять.
– Допустим, но зачем же ко мне лезть? – не сдавалась я.
– Я же сказал, поговорить, – на меня посмотрели как на умалишенную.
– А дождаться, когда выйду?
– Это когда будет, – и феникс с удобством облокотился на каменистый выступ.
В более менее прозрачной воде угадывались очертания белокожих ног, которые Ласкан чуть приподнял, создавая эффект полулежащего на камнях тела. В отличие от него, я действительно лежала в небольшом скальном углублении близ берега.
– Я так понимаю, одежды на тебе нет.
– Я что псих купаться в одежде?
– Нет, ты нудист.
– Это еще почему?
– Потому что демонстрируешь свою наготу, – легко отозвалась я, продолжая маленькое издевательство.
– Ничего я не демонстрирую! – взвизгнул феникс и резко утопил свои ноги поглубже от моего пристального взгляда.
– Спорное утверждение. Ты, никак, меня соблазнить пришел, – чувственно проговорила я и облизнула губы.
– Всевышние спасите, сохраните! Да я лучше утоплюсь, – еще более пронзительно крикнула птичка.
– Могу обеспечить, – и я кровожадно потянула к нему руки. Вот только испуг резко сменился уверенностью.
Всего ван, а Ласкан уже касается моей щеки своей и выдыхает прямо на ухо:
– Так тебя соблазнить? – мурашки волной пробежали по телу. Даже не знаю от чего больше, от неожиданности или близости мужского тела. А ведь я никогда не думала о фениксе как о потенциальном любовнике. И что-то подсказывает мне, он тоже.
– Попробуй, – и я обняла его руками за шею. Учитывая, что он проскользнул ко мне именно между ними, сложности в этом не было.
Его глаза встретились с моими, а губы почти ничто не разделяло. Теплое дыхание, крепкие руки на талии. Все это дико будоражило кровь, но совсем по другой причине, нежели возбуждение. Недолго думая, я укусила феникса за нос.
– Ай! – пропищал хранитель истории, что было лишь игрой. Будь ему действительно больно, уже пеплом бы дно устилал, – так не честно!
– Отнюдь, никто не говорил, что кусаться запрещено. Смирись, ты проиграл, – я выскользнула из его объятий, а феникс и не возражал.
– Ну нет, ты первая отвела глаза, когда кусала меня.
– Еще чего, ты просто зажмурился, вот и не видел, как пристально я смотрела в твои глаза.
– Ничего подобного! – и феникс хлопнул ладонью по воде, обрызгав нас обоих.
Вот здесь уже никто из нас не выдержал, хохотали мы долго и упоительно. Ну какая из нас парочка, разве что комедиантов. Как только этот прохиндей приблизился, я сразу поняла, что грядет очередной раунд в «кто отведет глаза первый». Со стороны это должно было выглядеть очень романтично, а учитывая, что когда Ласкан щекотал меня под водой, это можно было принять за объятия, а мои дерганья за его волосы, в попытках заставить отвести взгляд, за любовные ласки, то не удивительно, что нечаянные наблюдатели все поняли неправильно. Но какое нам до этого дело. Мы наверстывали пятьсот весен разлуки.
– О чем ты хотел поговорить, – отсмеявшись, я решила, что феникс все же не баловаться сюда пришел.
– Ты и в правду решила уйти за грань, после того как освободишь неушедших? – абсолютно спокойным голосом поинтересовался хранитель истории.
– Еще не решила, – не было смысла отпираться. Раз спросил, значит, видел наш разговор с черноволосой странной девушкой.
– Знаешь, банши не положен дом. У нее никогда не должно быть любимых и родных. Все это делает плакальщицу уязвимой в эмоциональном плане.
Я не понимала, куда он клонит, но перебивать не стала.
– Стражи ограничивают скорбящих. Если у таких как ты появлялся любимый, его заставляли исчезнуть. Если кто-то оставался на месте слишком долго, целые деревни подвергались переселению или уничтожению. И ты была такой, скитающейся без дома и семьи банши, что не имела привязанностей.
Он замолчал, а я начала вникать в суть его слов.
– И, – ненавязчиво потребовала продолжить.
– И это предосторожность, вынужденная мера. Как только банши встречала любимого, и с ним вскоре случалось несчастье, от нахлынувшего отчаяния, плакальщица сходила с ума. Так было с каждой, кому посчастливилось стать хоть ненадолго счастливой.
– И со мной…
– Да. С тобой тоже. Изначально тебя ограничивали, как и всех, но ты решила добровольно уйти из этого мира. Вот тогда эльф дал тебе и дом, и возлюбленного, и друзей. Ты стала счастливой.
– Ненадолго, – я вспомнила, чем все закончилось.
– Ненадолго. Твой дом уничтожили, твой любимый умирал. Неудивительно, что ты сорвалась. Тут любой бы уже свихнулся. Вот только безумие скорбящих чревато разрушением мира. Вы облегчаете боль родным умерших и самой душе, но никто не в силах утешить вас и убрать боль вашего отчаяния. Это страшно.
– Широ многое мне позволил. Слишком многое, – произнесла вслух то, о чем подумала.
– И ты единственная выжила, – подбодрил меня феникс.
– Зато пол долины уничтожила.
– И осталась в своем уме, приняв себя такой, какая ты есть. Это твой крест. Но если ты решишь уйти, ты не только пустишь под откос все жертвы эльфа, ты бросишь целый мир в пучину отчаяния. Некому будет смягчать горечь утраты любимых и переживания самого умершего. Ты не чума, Дана, ты лекарство для этого мира. Пойми, без тебя будет хуже, чем с тобой и половиной уничтоженного мира.
– Ты говоришь правильные вещи, но узнав, какова любовь, что такое дом, его тепло и уют, то чувство, когда вся долина встречает тебя, я не хочу жить без всего этого.
– А кто сказал, что тебе нужно жить без этого, – удивился феникс, – отстрой долину, засели ее. Построй новый дом.
– Да, вот только…
– Ты встретишь достойного мужчину и будешь счастлива, – чересчур уверенно это прозвучало.
– Ты не можешь видеть будущее, – фыркнула я.
– Мне это и не нужно, – и одна из моих эмоциональных слабостей, а проще говоря, друг, развернулся и пошел к берегу. Разговор был окончен. Мудрейший в этом мире сказал все, что хотел.
Если честно, умирать расхотелось. Перспектива, описанная Ласканом, действительно выглядела привлекательно. Я отстрою свой дом заново. В конце концов, я уже умею справляться со своим «безумием».
Плеснув в лицо горячей воды, и все еще прибывая в раздумьях, я вышла на берег и направилась в город. Но вот странность, оцепление стояло вокруг бассейна и никуда не собиралось уходить. Тогда как прошел Ласкан? Думаю, этот вопрос останется без ответа.
