Текст книги "Таран и Недобитый Скальд"
Автор книги: Анастасия Завозова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 22 (всего у книги 24 страниц)
Я принялась шарить по периметру, отыскивая заветный журнальчик. Перед этим я предусмотрительно подперла дверь стулом. Ула же причитал:
– Почему я? Господи, ну почему-у?! Мало того, что моя собственная подопечная приняла мои уши за аккордеон и растянула их как меха, мало того, что она посадила мне фонарь под глаз… два фонаря, учти, Господи, так меня еще и преследует какая-то извращенка, хуже сказать, феминистка с комплексом Клары Цеткин и дубиной как у Ильи Муромца! Ох я несчастный, непонятый, недобитый!!!
Я с интересом прослушала жалобы на жизнь в исполнении бывшего скальда. Вот елки, а что ж тогда мне говорить? Мало того, что мужчины мне попадаются все какие-то хлипкие, истеричные, так они еще гаснут с первого удара! Где справедливость? Вон в углу сидит мой Помощник, ревет как институтка, у которой отняли сумочку с завернутым в платок двугривенным, да еще и манией преследования страдает. Эх, видно, хорошо Мэри Джейн его приложила… Опа! А вот и журнальчик! Блин, вот невезуха, на французском написано…
– Эй, рева-корова… Ну быком тебя сейчас назвать сложно… Переведи-ка мне, что тут написано! По-французски-то размовляешь? Парле франсе, в смысле?
Ула послушно взял журнал, пошмыгал носом и старательно перевел:
– Слава чистой нации!
– Хайль Гитлер! – машинально отозвалась я. – Чего?!!!
– Журнал так называется, – пояснил Ула. – Явно неонацистской ориентации…
– А разве это не жесткое порно?
– По ходу дела нет… – Ула пошелестел страницами и вдруг замер, вылупившись на какую-то статейку. Лицо его стало цвета непереработанной клубники со сливками…
– Э-э, ты чего! – забеспокоилась я, подумав, что парня сейчас хватит удар. – Дыши, дыши, это главное!
Ула шумно засопел и вдруг выдал на-гора целую кучу древнескандинавских ругательств. Да таких самобытных, что я заслушалась. Чего стоило, например, одно это выражение: “тухлый лосось, намотавший кишки на ноготь Хель” или “хрен лысый, напяливший бабскую юбку, смеется весь род над тобой, жена и подавно!”
– Это вольное цитирование? – осведомилась я и, покопавшись в памяти, добавила умное слово: – Кеннинг?
Ула с отвращением потыкал пальцем в статью:
– Это я про козла, вот эту чушь состряпавшего! – и Ула, задыхаясь и плюясь от переполнявшей его ярости, пересказал мне содержание статьи.
Выходило не очень весело. Какой-то моральный урод из фашистов в своей писанине наглядно доказывал, что все веселые парнишки уроды, извращенцы и растлители и что для блага нации топить их надо стадами и закапывать в землю вниз головами. Всех остальных типа продвинутых арийцев автор призывал любить красивых баб (туповатых голубоглазых блондинок) и с целью более популярного освещения материала поместил картинку той самой бабы, которую мы сообща сочли самой нормальной в череде голых шнурков и скелетов.
Я разревелась:
– Бедный пуся Шандор! Что же мы наделали-и! Мы же пацана до психоза довели-и! А все ты, лосось истеричный! Мало тебя Мэри Джейн лупила!
Ула как всегда вздрогнул при упоминании имени мстительницы с дубиной, но возникать не стал. Затея с журналом точно была его. Он по привычке вздохнул:
– Да, наделали делов.. Все одно, придется прошлое исправлять.
– Чего ты сказал, экспериментатор? – вцепилась я в Улу. – Чего ты опять исправить хочешь? Я те вот как дам!
– Да я ведь начал тебе объяснять, когда в комнату ворвался этот безумный! – возмутился Ула.
– Ни фига ты не начал! Ты все про девушку склеротичную чего-то мне впаривал, мол я ее душу притырила! – напомнила я.
– Да в этом-то все и дело! Ну зачем тебе две души? Одну надо вернуть, – начал наставлять меня на путь истинный Улик. – Вот поэтому-то тебе надо вернуться в ту ночь, когда убили Павлу, вернуть ей душу. Заодно и себя спасешь!
– Постой, постой! – нахмурилась я – Ты что, хочешь сказать, что та девушка в глубоком маразме – Павла?!
Ула картинно всплеснул руками:
– Нет, сторожиха краеведческого музея! Конечно, Павла! Ее душа вылетела из невинно убиенного тела и вселилась в тело Жужи, потому что та ее сильно жалела. Думаю, Павла надеялась таким образом добиться справедливости…
Информация нуждалась в обработке и обдумывании. Значит, какая-то наглая душонка вперлась в мое тело, теперь сидит там, не платит за аренду помещения да еще мне пакости делает! Выгнать ее, и дело с концом! Я подскочила на месте с диким воплем:
– Пошла вон из меня!!!
– Молодец, правильно размышляешь! – покивал довольный Ула. – Только так просто это не делается. Надо вернуться на четыре года назад и предотвратить убийство Павлы. А не то она тебе так и будет являться!
– Слушай, ты, юный толстовец, а почему мы сразу не могли вернуться в ту ночь, по-быстренькому спасти эту дурынду и отвалить? – задала я резонный вопрос. – Зачем столько проблем? Ох, чувствую я, ты опять темнишь..
Ула промолчал, но глазки долу опустил. Значит, темнит, подлюк мотыльковый. Я принялась сама докапываться до причин умолчания.
– Значит так! Сперва была Жужа, душа – одна штука, тело – одна штука. Потом в нее подвалила Павла и стало итого душ – две штуки, тело – одна штука. А потом еще и мое ментальное тело туда вперлось?! Что ж это получается? Теперь в этом хлипком скелете душ – две штуки плюс еще одно ментальное тело?! Тебе самому-то не стыдно такую чушь выдумывать?!
Ула наконец решился открыть мне все карты и жарко зашептал на ухо, предварительно перекрестившись:
– Ну не знаем мы, не знаем, где эта Павлина душа! Запарочка была, одну душу посеяли. Ты, между прочим, не знаешь, что такое на регистрации вновь прибывших стоять! Все так и норовят без очереди пролезть! В общем, когда мы хватились, а души-то одной – тю-тю! Ну мы по своим каналам выяснили, что, вполне возможно, душа эта так и осталась на месте преступления. Может, там крутится, орет, прохожих путает, может, залетела…
– Так по акушеркам пройтись надо! – перебила Улу сообразительная я.
– Какие акушерки?! Сойду я с ума от тебя! Короче, было одно предположение, что душа эта пригрелась в чьем-то теле, а когда Павла, то есть то, что от нее осталось, подкатила к тебе с расспросами о своей душе, мы и решили…
– Ах, они решили! – фыркнула я. – Все у вас не как у людей! Неужели нет более простого решения? Почему именно я должна спасать какую-то там гулящую душу?!
– Все зачтется, не боись! – порадовал меня Помощничек. – А простое решение было да сплыло! Помнишь, когда мы отыскали скелет Павлы, я все просил крестик ей в сундук положить?
– Ну!
Ула вдруг насторожился и прислушался. Откуда-то все явственнее доносился глухой шум, похожий на рев самца бизона в период водопоя. Недобитый Скальд быстро зачастил:
– Так вот, если бы этот великосветский дебил догадался положить в этот сундук крестик, душа Павлы успокоилась бы сама по себе и прямиком к нам бы отправилась. Ну ей этот крестик навроде билета в небеса, въезжаешь?
Я для виду покивала головой. На самом деле я уже давно перестала разбираться в бюрократических хитросплетениях небесной канцелярии. Ладно, тут уж, видно, ничего не поделаешь, придется опять куда-то тащиться, кого-то спасать… И чего у меня такая планида хреновая?
Снаружи в дверь кто-то с шумом врубился. Послышалось яростное пыхтение, и солидная дубовая обшивка закряхтела под ударами топора. Раздавались также жалобные вопли: “Шандор, брат, одумайся! Что папа скажет?! Ай, ну зачем так злиться? Хочешь, я буду всегда-всегда отдавать тебе свой десерт? Ну, кроме малинового суфле… Ой, ой, и малиновое суфле тоже!”
Из стены высунулась развеселая Мэри Джейн с уже изрядно обломанной дубиной.
– Ой, бабы, тут… такое творится! – задыхаясь, выкрикнула она. – Че вы с пацаном-то сделали? Это ж сохатый в сибирском раздолье! Ой, гляньте, алебарда сломалась, ща головой начнет стучать! Ну точно, сохатый… КРУТОЙ БИЗОН! Нет, мое дело, конечно, сторона, но мотать вам отсюда надо, и по-быстрому! Она, она! Как он работает головой, какая экспрессия, какой трудовой подъем! Ого, уже и дверная ручка отлетела! Да что же вы тут сидите с открытыми ртами, как туристы в Гайд-парке! Ты, рыжий альбатрос-романтик, бери деву под белы руки… Ого-го, какой мощный удар! Да быстрее шевелитесь, пока у него голова застряла в замочной скважине!
Ула наконец сориентировался, ухватил меня в охапку и прокричал:
– Сваливаем по экстренному плану отхода!
– Это как? – еще успела спросить я, но через секунду сама поняла, что такое экстренный план спасения.
Ула распахнул окно, выволок меня на подоконник и проорал, перекрывая мычание и сопение Шандора вкупе с хриплым: “оле! оле!” Мэри Джейн:
– Главное, ничего не бойся и за меня держись!
В тот момент, когда дверь все-таки переломилась под натиском мощного басорского черепа, мы с Улой ухнули вниз…
Но, вопреки моим мрачным ожиданиям, мы вовсе не размазались черно-рыже-кудрявой массой по венгерской земле, а мягко приземлились в какие-то кусты. Я первой пришла в себя и высунула свой лохматый череп из зарослей крапивы. Пейзаж был почти знакомый. Мы сидели в кустах рядом с дорогой, ведущей к замку Басоров. На дворе, то есть в лесу, была уже глубокая ночь. Небо было темным и насупленным, никаких тебе звездочек или луны! К тому же то и дело раздавалось невнятное грохотанье, весьма напоминающее раскаты грома. Ну я, конечно, не Росгидрометцентр, но и не настолько валенок, чтобы не сообразить, что в скором времени здесь начнется такая поливаловка с молнией! Мало не покажется! Во, да мы же попали в ту ночь, когда прибили Павлу! Так, спасаем дуру – и домой. Мать моя, наверное, уже волнуется.
Я попихала Улу во все части тела. Пацан застонал и понял, что лучше ему очнуться. Высунув наружу рыжую голову, увенчанную раздавленной бузиной, и приоткрыв заплывший правый глаз, Ула сообщил:
– О, как это мы сразу попали куда надо! Все по плану – ночь, гроза… Ну, теперь тебе карты в руки. Сейчас тут проедет карета Павлы, ее надо остановить и популярно объяснить девушке, что она в большой опасности.
Как это у него все просто выходит! Легко сказать – останови карету! А как это делается? В каком-то фильме главный герой, этакий средневековый качок тормозил кареты, на всем скаку останавливая лошадей. Я, конечно, тоже могу это попробовать, но мне совсем не улыбается перспектива во цвете лет стать тонким раскатанным рулончиком из костей и кружев с навеки застывшей улыбкой на личике. А может, выйти на дорогу и задрать вверх большой палец? Ну типа: “Дядя, подвези! Денег нету, бабушка больная, младшая сестра обкурилась, старшая из дома сбежала, еду к папе, который бросил нас еще до рождения!” Нет, это вряд ли пройдет. Лошади – это тебе не машина, просто так не тормознешь. Пока разберутся, что к чему… Нет, перспектива у меня одна – тонкий рулончик.
Я повернулась было к Уле, чтоб спросить у парня совета, но тот исчез, как бы деликатно намекнув на то, что я должна все сделать сама. Ох, лучше бы я не связывалась со всей этой замковой эпопеей! Посидела бы месяц в Англии, Ула бы мне путевку обратно оформил… Может, и пораньше б удалось улететь! Хитрые они, эти небесные работнички. Душу посеяли, а я ее искать нанималась, что ли? Еще не факт, что она сидит во мне, то есть в Жуже. Устроили, блин, общежитие какое-то из ее скелета, а я отвечай!
Я еще немножко помитинговала, тоскливо торча на обочине дороги. Как же все-таки тормознуть эту карету? Надо как-то привлечь внимание кучера, чтобы он остановил лошадок раньше, чем они изроют меня копытами. О! А вот, кажется, и идея посетила мою пустующую черепушку. Точно, точно прилетела, крылышками машет, ох, как хорошо машет! Все, план готов!
Я огляделась и резво стащила с себя нижнюю юбку, намотала ее как флаг на здоровенную палку и обрадованно замахала этим импровизированным знаменем. Получилось здорово! Батист горделиво реял на ветру, хлопая кружевами, а я мельком подумала, что лучшей рекламы французскому белью просто невозможно придумать. Итак, я стояла, сжимая в руках кол с собственным бельем, ожидала эту распроклятую карету и грозно хмурила лоб.
Наконец вдалеке послышался неспешный топот копыт, и почти одновременно сверху меня описало дождичком. Я разъяренно замахала юбкой, стараясь и прикрыться ею как зонтиком, привлечь внимание кучера. Кучер очень даже привлекся, остановил коней в полуметре от меня и вытаращился так, будто в жизни не видел женского белья или экстремальной бабы. Но я даже и слова ему не сказала, а сразу кинулась к карете. Забарабанив в окошко, я провыла:
– Пожалуйста, пустите меня!
Дверца резко открылась наружу, а у меня с реакцией было хуже, поэтому голову я отдернуть не успела и воткнулась вверх тормашками в уже начавшую размокать дорожную грязь… Когда я вылезла из гостеприимных объятий матушки-земли и громко высказала по-русски все, что я думаю о том, кто делал эту карету, а также о его родителях и ближайших родственниках, то увидела, что из кареты торчит перепуганная аристократическая рожица совсем молоденькой девицы.
– Ой! – сказала она и неуверенно хихикнула. – Так неловко вышло…
У меня постепенно пропадало желание спасать эту придурковатую смешливую прелестницу. Нет, ну почему вечно я и вечно в грязи по уши?! Но я сдержалась, размазала землицу по лицу и мрачно представилась:
– Графиня Жужа Басор! До замка не подкинете?
– Ой! – опять сказала эта идиотка. – Вы жена графа? Садитесь, пожалуйста.
Я шумно лезла в карету и тут заметила еще одного персонажа этой веселой истории, тихо притаившегося в уголке и злобно зыркавшего маленькими глазками оттуда. Жуткая Фанни! Так вот кто вместе с графом обтяпывал это убийство! Выражение “старый преданный слуга” приобретало несколько иной сюрреалистичный смысл…
Я вежливо поздоровалась. Времени у меня было мало, через несколько минут мы должны были подъехать к церкви… Я повернулась к Павле и опять же очень вежливо произнесла:
– Извините, я на минутку!
Затем я опять развернулась к подозрительно глядящей Фанни и, зажмурившись, вкатила ей палкой куда-то промеж глаз. Та тихо поникла в уголке. Павла попыталась покричать, но я приложила свою мозолистую лопатку к ее губам, и она послушно замолкла.
– Значит так, красотуля! – не меняя вежливого тона, сказала я. – Вели деду тормозить карету! Базар есть… То есть поговорить надо!
– Ой! – Только и сказала Павла и послушно прокричала. – Янош, стой!
Карета остановилась, и заинтересованное личико Яноша показалось в окошке. Я оперлась на палку, наморщила лобик в недетски серьезных размышлениях и сказала тихо фонареющему кучеру:
– Значит так, товарищ солдат! Беги в деревню и зови людей на подмогу – враги церковь хотят запалить. Особо напирай на то, чтоб позвали бабу Йожкову, свекруху ее полоумную и Вандюков со всем сельхозинвентарем! Чую, битва будет великая! Об этом, кстати, тоже упомяни!
– А… что? Зачем? – кучер попытался было раскрыть рот и что-то возразить, но я рыкнула:
– Быстро, а не то запорю!
Янош исчез. Павла тихо всхлипнула, уже не ойкая:
– Что происходит?
– Молодец! – похвалила я ее. – От слов-паразитов надо избавляться! А в общем, пока что ничего не происходит. На Шипке все спокойно! Но скоро тебя могут прибить и зажарить, так что это спокойствие относительное.
– Чего? – Павла широко открыла большие глаза.
– Убить тебя хотят, вот чего! – огрызнулась я. – Граф, вот эта увядшая девушка в углу да я. Но я сейчас отошла от дел, не практикую, а хочу доброе дело сделать – тебя вот спасти. Понятно? – объясняя, я энергично раздирала на куски бывшую нижнюю юбку и обматывала получившимися тряпками обмякшую тушку Фанни, чтоб та вдруг не вздумала геройствовать.
Павла громко сопела, обдумывая сказанное. М-да, проблесков ума что-то незаметно… Как это она еще замуж умудрилась выскочить?! Ну тут-то большого ума не надо, наоборот, чем его меньше, тем больше вероятности прожить в браке долго и счастливо.
– Вы хотите меня спасти? – наконец переспросила девуля. – А раньше хотели меня убить? Почему?
– Злая была, озверин принимала! А теперь на валерьянке сижу! Да какая разница, – пропыхтела я, пристраивая Фанни кляп в ротик, чтобы предотвратить вполне естественные вопли после пробуждения. – Значит, ситуация такая – я заманиваю тебя в церковь, а граф с Фанни ее поджигают. Поэтому тебе надо быстренько отсюда удалиться.
– Куда? – озадаченно переспросила девица. Я чуть не начала плеваться:
– На сайт ве-ве-ве, кудыкина гора, точка ру, понятно?
По лицу Павлы я ясно поняла, что ей непонятно.
– Ну что у тебя места жительства нету, прописки? Бомжуешь, что ли? Разворачивайся и чеши в свой родовой замок! Я вот скажу графу пару ласковых и тоже отвалю на постоянное место жительства – в город Семипендюринск Зареченского района… А, ну ты ж в России не была!
Павла заревела, размазывая слезы по припудренным щекам:
– Как же я поеду обратно? Мой замок в трех днях пути отсюда, а кучера ты прогнала, а мне так страшно! – она вдруг вцепилась в мои руки. – Я вижу, ты добрая! Пожалуйста, не оставляй меня!
Мука и слезы на лице Павлы соединились в некоторое подобие клейстера и теперь активно засыхали такими симпатичными авангардными барельефчиками. Я вытерла ей нос остатками юбки и успокоила:
– Да сейчас вернется твой кучер и отвезет тебя куда надо! Ты посиди тут пока, а я пойду с графом разберусь!
– Ни за что! – Павла клещом уцепилась за мою юбку. – Я боюсь! Этот ужасный человек найдет меня тут и убьет! Это все из-за наследства, да?
Я кивнула, растерянно потирая нос. Что же делать с этой идиоткой? Тут оставить – страшно, с собой брать – тоже невесело. А тут еще Фанни, перевязанная как рождественская колбаса, очнулась и начала активно мычать и шевелиться, выкатывая на перекошенный лобик горящие жаждой мести глаза. Зрелище, конечно, не для слабонервных, поэтому я немножко, что называется, растаращилась. Тащить с собой эту Павлу или нет? Может, спрятать ее в каких-нибудь кустах? Или замаскировать под глухонемую дурочку? Или…
Додумать я не успела. Фанни издала мычание, похожее на коровий гимн торжества, и даже попыталась злобно рассмеяться, но подавилась кляпом. Дверь кареты распахнулась, и в проем втиснулся сам граф Басор, как обычно, в стильно-черной цветовой гамме и с лицом обкуренного динозавра.
– Мерзкая предательница! – прошипел он патетично.
– Это ты мне, муравьед припадочный? – начала было я хвалиться красочностью и богатством лексикона, но, приметив скромно торчащего позади графа кучера, взвыла и хлопнула себя по лбу. И как это я не догадалась, что кучер тоже в сговоре с этим маньяком! Иначе и быть не могло!
Павла начала тихо подвывать и попыталась стать похожей на обивку кареты. Лицо графа, перекошенное от чрезмерной “любви” к жене и племяннице, никак не настраивало на мажорный лад. Меж тем Фанни освободилась из узорчатого плена моей юбки и зло запыхтела, как распаявшийся чайник:
– Эта нищенка ударила меня по лбу палкой!
– Поделом тебе, не ябедничай! – вставила я.
– Господин граф, у меня на лбу теперь шишка!
– Может, третий глаз откроется?
– А можно я ее тоже ударю?
– А можно я ей второй шишак для симметрии влеплю?!
– МОЛЧАТЬ!!! – не выдержал граф. – Сейчас никто никого бить не будет… Вяжите этих двоих и тащите в церковь!
Фанни ринулась ко мне, дымясь от жажды мщения. Ну нет! Семипендюринские девчата так просто не сдаются! Я увернулась от грозной девушки и ловко ухватила ее пальцами за нос. (Для сведения, этот прием называется “гадкий утенок”). Пока Фанни крякала недобитой уткой, я пихнула в живот остолбеневшего от такой прыти графа. Тот скорчился и тихо завалился головой на пол кареты. Павла перекрестилась и очень деликатно наплевала ему на лысину. Вообще, вся наша драчка очень напоминала какой-нибудь менуэт или старинный танец! А где размах, где экспрессия, где расквашенные носы и выбитые зубы? Я уже безо всякого удовольствия поставила Фанни, пытавшейся откусить мне ухо, второй синяк и беззлобно укорила ее:
– А где воспитание, дочь моя? В конце концов, хотя бы христианское миролюбие и всепрощение?
Фанни гнусаво взвыла и умудрилась пихнуть меня в бок. Тут очнулся граф и хватанул за волосы мгновенно закатившую глаза Павлу. Ну надо же, эта слабонервная умудрилась вырубиться на самом интересном месте! Я неосмотрительно выпустила из рук Фанни, и эта подлая баба этим воспользовалась! Как закатит мне в лоб со всей дури! Не быть мне проповедником, никакой силы внушения!
Тут наконец-то активизировался немножко заторможенный кучер, и вдвоем с Фанни они меня повязали, пока я блаженно рассматривала звездочки и искорки, сыпавшиеся из моих ясных очей.
Меня и отключившуюся Павлу затащили в церковь. Как водится, сомлевшую дурочку дотащили с комфортом, меня с приобретениями – я приобрела два фингала. Пока нас наглухо прикручивали к церковным скамьям, Фанни со свирепым видом носилась вокруг, размахивая рогатиной. По-видимому, эта бандитка со стажем предвкушала сладкую месть.
Да что же это такое?! Уже второй раз подряд какие-то сомнительные личности хотят сделать из меня люля-кебаб в естественных условиях. Ишь, как старательно готовятся! Ой, а дров-то навалили, как будто кабана-гиганта жарить собрались! Такое впечатление, что кто-то просто отпустил в свободный полет где-нибудь в Уссурийской тайге заведенную бензопилу “Дружба”… Опа, опа, граф-то как нервничает! Слабак, небось, крови-то еще не нюхал, чушок недоделанный! О, сейчас будет речь толкать. Для самоутверждения. И вправду, граф приосанился и начал:
– Жужа, что побудило тебя пойти против меня?
– Сама побудилась! – гордо ответила я.
– Я ведь вытащил тебя из грязи, дал свое имя, спас твоего отца от долговой тюрьмы! – скромно перечислил граф свои заслуги.
– Тоже мне мать Тереза! – фыркнула я и грозно посверкала глазами. – А может, мне нравилось там, в грязи?! Свинья я по гороскопу, врубаешься? И вообще, ты мне не нравишься! Ковыряешься в зубах после обеда, рыгаешь как медведь, страдающий несварением желудка, и не можешь отличить вазу династии Мин от ночного горшка! Вот.
Граф призадумался. Видно, с этой точки зрения он себя еще не рассматривал. Тут яростным бэк-вокалом включилась Фанни, отбивая ритм рогатиной на моих ребрах:
– Да что с ней разговаривать! Сжечь их, и дело с концом!
– А-у-у! – взвыла я. – Дура, я ж не барабанная установка! Эй, ты ж мне ребро сломаешь! Я буду защищаться! Ну ладно, я тебя предупреждала!
Мощным ударом ноги я сшибла Фанни с ног. Она ахнула и отлетела куда-то к органу, очень ловко изобразив костями хаус-вариацию церковного гимна “Падем ниц в молитвенном исступлении!” Так, прыткую злодейку нейтрализовали. Я мрачно ухмыльнулась. Все-таки не зря братец научил меня так мощно драться. А говорил, что девушке это незачем. Ну обычной девушке-то, может, и незачем… Но мне, похоже, придется научиться всему, если, конечно, я доживу хоть до какого-нибудь будущего… А кстати, где Ула?! Где этот трусливый викинг, обязанный прикрыть меня новоприобретенным телом? Где этот рыжий слюнтяй, отмороженный холодильник, обморочная белка гигантских размеров, граф липовый?!
– Ула-а! – заорала я. Слава богу, рот мне пока не заткнули.
От моего вопля очнулась Павла и тут же начала хныкать. Граф подозрительно на меня покосился и собственноручно запихал мне в рот вышитый кружевной платочек.
– Посиди тихо! – посоветовал он мне, садистски улыбаясь.
Платочек я выплюнула секунд через пять. Помню, как-то летом, когда я была еще совсем маленькая, братец брал меня с собой играть в войну. То есть играл-то мой братец с кучей таких же оболтусов, как он, а я изображала военнопленных и часами просиживала под деревом, перевязанная как посылка и с обязательной затычкой во рту. Так сказать для создания колорита и большей правдоподобности. Тогда-то я и научилась выплевывать кляп и потихоньку выпутываться из веревок. Но одно дело – выпутаться из разлохматившейся бельевой веревочки совкового производства, и совсем другое – размочалить добротную пеньку.
Павла тихо выла рядом:
– Ах, зачем я поссорилась с Эмилем и не позволила ему ехать со мной в карете? Ах, зачем я вообще согласилась ехать в этот замок? Я не хочу умирать молодой!
Я бестактно вклинилась в погребальную песнь девы:
– Эй, эй, подруга, а что муженек твой с тобой не поехал?
– Он сопровождал нашу карету, – всхлипнула Павла, – но его лошадь захромала…
– Так он тут неподалеку?! – оживилась я. – Может, придет на подмогу?
– Щас! – коротко и психологично выразилась Павла. – Надо признать, что Эмиль трусоват. Просто я думаю, что граф не напал бы на меня при Эмиле.
Я мрачно гоготнула, ну точь-в-точь как сумасшедшая сова пенсионного возраста. А девуля-то, оказывается, не совсем в розовых облачках ползает! Ишь как четко муженька охарактеризовала! Но вот насчет графа она явно ошибается. Я поспешила разуверить Павлу:
– Они с Фанни тебя в любом случае разделали бы под кокос. Будь тут хоть Эмиль, хоть стадо женихов, все равно.
– Что же делать? – опять завыла дева.
Определенного ответа на этот вопрос у меня не было. Надо держать оборону до последнего, а там посмотрим… Я повертела головой. Так, а куда это делся граф? Кости Фанни на месте, под органом, а графского стильного плащика на горизонте что-то не виднеется… И кучера нету! Эй, они что, хотят нас поджечь снаружи? А как же Фанни, на растопку, что ли, оставили? Интересно будет послушать, как она будет материться, когда очнется и обнаружит, что ее перепутали с горюче-воспламеняющимся материалом.
Я резвым коконом вскочила со скамьи и запрыгала по периметру церкви. Есть тут пожарный выход какой-нибудь? В окна лезть нечего и пытаться – одни витражи да муляжи, а практического применения – шиш! О, надо найти тот подземный ход, через который мы пытались пролезть в церковь четырьмя годами спустя. Кажется, он начинается где-то в ризнице…
Я пропрыгала к ревущей Павле и ошарашила ее вопросом:
– Ты у зубного давно была?
– Чего?
– Ну как у тебя с зубами? – нетерпеливо пояснила я. – Все ли на месте, не шатаются, не болят, не протезы, случаем?
Вместо ответа Павла широко раззявила рот и даже услужливо высунула язык. Я наклонилась и оглядела аристократическую полость рта.
– Хм, ну я, конечно, не стоматолог… Так, ну с зубами у тебя вроде все в порядке, штук тридцать наберется, а нам больше и не надо.
Я повернулась к Павле задом и сунула ей под нос связанные руки:
– Грызи!
– Pardon?!
Я прямо-таки почувствовала на себе удивленный взгляд Павлы и принялась объяснять:
– Сейчас ты должна очень быстро перегрызть веревки у меня на запястьях. Времени у нас в обрез, так что торопись.
– Но как? – проблеяла девица.
– Ушами об косяк и каком кверху! – разозлилась я. – Представь, что жуешь рябчика-пенсионера!
Павла вздохнула, но послушно замусолила веревки. Поскольку аристократы к благородному делу перегрызания веревок не приучены, дело у нас продвигалось крайне медленно. Эх, сюда бы мамашу Маленберг! Она б не только веревки, но и меня б перекусила, даже не облизнувшись.
Стоило мне подумать о славной бабуле, как весьма миленький витражик слева от меня, изображавший картину Страшного суда, рассыпался под натиском рыжей кудрявой башки размером с хороший арбуз.
– Иду, иду! – пыхтел Ула, пропихивая свои жиры, белки и углеводы через малюсенькое окошко, явно не рассчитанное на теплый прием шведских холодильников.
– Э-э! – От беспокойства я потеряла дар речи и всего лишь смогла блеять, как провинциальная овца при виде модернизированного хлева. А ведь от меня требовалось только сказать назидательным тоном: “Ула, отойди от окошка, иначе ты опять застрянешь, а я не могу тебя вытащить, потому что руки у меня связаны!”. Но, разумеется, когда дар речи вернулся ко мне, было уже поздно: Ула намертво влип в оконную раму многострадальной задницей. Опять.
Я не знала, плакать ли мне, смеяться или цитировать классиков. Ула, тихо подвывая, пытался изобразить в стене памятник бессмертному творению Чернышевского “Что делать?” На этот раз положение Улы было даже серьезнее, чем когда он застрял в комнате Жужи. Теперь самая интересная и лучшая часть Улы незащищенно торчала наружу. Господи, и почему это с появлением моего Помощника проблем у меня всегда прибавляется?
– Дерни меня! – пропыхтел Улик.
– Чем, зубами? – огрызнулась я. – Ты, что ли, мне потом на металлокерамику заработаешь?
Ула барахтался в окошке и чуть не плакал. Павла с его появлением стала жевать веревки еще медленнее, пытаясь хоть одним глазком посмотреть на застрявшего в окне мужика. Я засопела. Нет, пора переходить к решительным действиям, пока нас тут не поджарил мой прыткий муженек. И угораздило же меня, то есть Жужу выскочить за этого несостоявшегося графа Дракулу!
Я выдрала веревки у Павлы изо рта и промаршировала к Уле с тем же призывом:
– Грызи!
Ну в этом-то деле Ула был спецом. Так вцепился в мои путы, будто это колбаса. Изжевал моментально, одни ниточки остались. Я разодрала остатки и мгновенно развязала остальные веревки. Потом распутала Павлу, которая очень некстати принялась кокетничать с Улой.
Я заметалась по церкви. Вот блин, дверь в ризницу заперта! Я с размаху попыталась высадить ее ногой, но ничего не добилась, только взвыла и запрыгала от боли. Да, а в школе я двери одним толчком выламывала! Но то в школе, там строители эту дверь соплями и водкой приколачивали, а здесь явно делали на совесть (было когда-то такое понятие).
Что же делать? Все выходы заперты, один даже закупорен живым щитом. Скоро граф подожжет церковь… Я присела на лежавшую на боку в уголке бочку.
Сейчас бы нам пригодилась физическая мощь Улы, если б этот предприимчивый экспериментатор повторно не застрял в окошке.
В бочке что-то плескалось, потревоженное мной. Я нагнулась и прочитала аккуратную надпись на боку бочки “Кагор. Выдержанный”.
– Эй, скальд, тут твой любимый напиток плещется!
– Что?! – вскинулся Ула. – Дай сюда!
Я взвилась:
– Не хватало того, чтоб ты еще напился! Мало того, что твоя задница богохульственно торчит из окна церкви всем на обозрение, так ты еще хочешь, чтоб с другого края торчала твоя пьяная рожица?!
– Да подожди ты, выслушай меня! – взвыл Ула. – Помнишь, что стало со мной, когда я напился кагора? Ну тогда, в Швеции…
Я попыталась вспомнить:
– Это когда ты стал похож на плотный туман из алкогольных паров?
– Точно! Церковное вино меняет состояние моего тела. Если я сейчас хлебну немножко – стану воздушнее и просочусь в эту дурацкую раму, кактус в задницу тому, кто ее проектировал!
Я засмеялась и погрозила Уле пальчиком:
– Шалишь, кучерявенький! Врать ты у нас горазд… Скажи честно, нахрюкаться хочешь и откосить от выполнения прямых обязанностей! Начальству потом наврешь, что тебя связали и жестоко пытали, вливая вино в рот через трубочку…
– Да не вру я! – заныл рыжий. – Дай хоть глоток, сама увидишь, как меня разжижит…
