Текст книги "Мраморный меч (СИ)"

Автор книги: Анастасия Коновалова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 23 страниц)

14

Вереск морщился от ноющей боли в руках, но упрямо собирал травы в небольшом пролеске неподалеку от приюта. Его снова наказали за использование магии, за всего лишь небольшую искру, которую он потушил, чтобы единственный дом, пусть и ненавистный не сгорел. Смотритель теперь относился к нему хуже, наблюдал пристально и три раза в день ставил на колени перед каменной статуей Христа. Они оба молились, целовали серебряный крест в руке статуи и молили о прощении. Вереск не верил в бога, в академии много рассказывали про мир до нашествия Христа и рыцарей, поэтому он уже не верил, да и не желал верить тому, что кто-то решал его судьбу и смел наказывать за поступки. Никто не имел права диктовать ему, что делать и как жить.

Он недолюбливал культ Христа, потому что после появления рыцарей и священников забылись старые традиции. Ему это не нравилось. Однако прошлое не нравилось церкви, поэтому, когда у него впервые появились способности, долгие месяцы смотритель бил деревянной линейкой его по рукам. Потому что магия противоестественно и греховно. Как-то раз из него даже пытались изгнать демона, но ничего не получилось.

Передернув плечами от неприятных воспоминаний, Вереск подрезал нужный цветок. Маленький ножик всегда был с ним, потому что им удобнее всего срезались растения без вырывания корней. Этот ножик хоть и тупой, но это первый подарок в его жизни, сделанный одним из профессоров в академии. Тот всегда хорошо к нему относился и поощрял стремление к управлению природными циклами. На самом деле Вереск уже скучал по обучению, профессорам и людям, которые его там окружали. Никто не называл его странным, не бил за спонтанные всплески, лишь поощрял и направлял. Они давали доступ к знаниям, которые он ни за что не получил без такой возможности.

К сожалению, в приюте их обучали лишь основам грамоты и математике. Еще заставляли учить молитвы, готовить, убираться и делать глиняную посуду. Но не давали знания, лишь по вечерам читали Библию. Вереск знал, что их приют не так плох. Да, они жили все в маленькой церкви по пять человек в комнате, их не очень хорошо кормили и все вместе каждые выходные они ходили в бани. Он слышал, что в других приютах даже такого не было и в комнатах спали по пятнадцать человек на полу, их кормили два раза в день и совсем не учили, а лишь заставляли работать. Поэтому ему повезло. И Вереск радовался бы, если б не узнал про жизнь вне приюта и не дружил бы с Алькором.

Положив несколько одуванчиков в старенькую корзину, Вереск невольно напрягся, когда услышал шуршание листвы. Слишком громкое для зверя, и земля чуть вибрировала, что было лишь, когда ступал по ней человек. Скорее всего имеющий способности, потому что земля вибрировала мелко, а не толчкообразно. Вереск не оборачивался, потому что не чувствовал опасности, да и любил угадывать.

Гадал он недолго.

– Ненавижу, когда ты уходишь до того, как я проснусь.

Вереск на это лишь фыркнул и покачал головой, потому что знал. Он всегда это говорил, когда просыпался один и когда находил его потом. Так было в начале их знакомства и даже сейчас. Срезав мяту, Вереск медленно выпрямился и только после этого оглянулся. Алькор стоял неподалеку, привалившись плечом к дереву и смотрел на него пристально, немного хмуро. Похоже он из постели сразу же отправился на его поиске, потому что стоял в легких, старых брюках и длинной рубахе. В таких на завтрак и утреннюю службу не пускали.

Вереск и сам одет так же, потому что рубаха плотная и ее не жалко испачкать. За нее никогда не ругали, а за порчу более тонких, светлых рубашек, которые они надевали на службы и занятия – всегда наказывали.

– Мне нужно было собрать травы.

– Это не могло подождать немного? – все также недовольно спросил Алькор и, оттолкнувшись, подошел к другу. Осмотрел придирчиво содержимое корзины и убрал золотые, чуть вьющиеся пряди за ухо. Лента их держала плохо, а косу заплетать ему не хотелось.

– Многие нужно срезать именно на рассвете, когда земля еще хранит чистую росу и напитывается холодным солнцем, – пояснил Вереск и убрал короткий ножик в ножны. Она встал и поднял корзину слишком резко, из-за чего на землю упало несколько листьев одуванчика. Обидно.

На его слова Алькор лишь фыркнул, тряхнул головой и, развернувшись, пошел в сторону приюта. Он все еще был недоволен и показывал это всеми доступными способами. Раньше Вереск занервничал бы, но сейчас присутствовала лишь легкая радость от того, что Алькор показывал при нем эмоции. Это почти честь, которой удостаивались не многие, потому что Алькор слишком скрытный и сжимал плотно челюсть, когда получал свое наказание. Слишком тихий, его побаивались, старались подчинить и привить веру, любовь к Христу, что было с их стороны не верным решением.

Алькор слишком свободолюбивый и наблюдательный.

– Они опять наказали тебя? – спросил он, когда увидел тонкую ткань, обмотанную вокруг ладоней и запястий. Сейчас Алькор острее ощутил запах трав, почувствовал едва уловимое движение, словно касание теплого воздуха. Вереск говорил, что так ощущалась магия. Его маленький друг, которому сейчас наверняка было больно. Резко отвернувшись, он тихо, но уверенно сказал. – Когда мы станем сильными – я сотру этот приют и каждого его обитателя с лица земли.

Вереск лишь звонко рассмеялся на это заявление.

– Не будь насколько кровожадным. Нужно еще тебе немного подучиться и рассказать о своих способностях, а потом пройти испытания. Если все получиться, то ты станешь самым младшим, кого когда-либо принимали в академию.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

И он не врал. Его в академию приняли в девять с половиной, а Алькору несколько месяцев назад исполнилось восемь. То, что в друге просыпалась способность к управлению магией он понимал ее в детстве, когда сам только учился ее ощущать. Главное развить эту способность до того уровня, что можно было бы продемонстрировать его. Тогда они всегда были бы вместе. Времени у них месяц до Серата, потом еще несколько дней, чтобы рассказать нужным людям и подготовка к самому обучению. Жаль, что оно начиналось лишь в последний месяц лета.

– Будь уверен, я справлюсь, – уверенно сказал Алькор и посмотрел куда-то в сторону. Усмехнулся и, немного замедлившись, поравнялся с Вереском. – Как думаешь, дорогой, если мы после службы придем сюда и приготовим кролика на костре, нам сильно попадет?

– Только если нас увидят, – лукаво улыбнулся в ответ Вереск, хотя не желал становиться причиной смерти невинного животного. Это полностью противоречивого его способностям. Но с Алькором легче было согласиться, чем спорить.

***

– Какой он идиот.

Вереск на его слова лишь недовольно скривился. Он ненавидел, когда Алькор ругался, но сейчас был готов согласиться. Ара действительно был человеком, может и одаренный умом, но очень ленивый и падкий на красивых девушек. В оружии ничего не понимал, поэтому, наверное, и продал юному Алькору кинжал, от которого чувствовались отголоски холодной, древней магии. В академии такие артефакты тоже присутствовали, но они тщательно охранялись и всегда находились за толстым стеклом.

Такая магия медленно разрушала. Люди уже давно не управляли настолько сырой энергией, почти первозданной, которая даровала жизнь или смерть. Третьего не дано. Сейчас же энергия уже распространилась по земле, впиталась в деревья и здания, стала более легкой и осязаемой. Не рвала человека на части изнутри, а мягко наполняла и переходила в другие места по чужому велению.

– Но у меня есть этот кинжал! – радостно сказал Алькор и сжал в руках ножны с выпуклыми узорами.

– Зачем он тебе? Ты ведь так и не сказал мне о своей задумке, – обиженно спросил Вереск. Друг от него обычно ничего не скрывал и всегда говорил обо всем прямо. Но в последнее время он что-то недоговаривал, увиливал от ответа или вовсе лишь загадочно улыбался.

Это Вереску не нравилось. Складывалось ощущение, что он что-то натворил или их отношения менялись. Но менять ему ничего не хотелось. Неужели и Алькор его бросит? Как родители после года жизни, просто откажется и переключиться на кого-то более интересного. Неожиданно кто-то с силой потянул его в сторону и притиснул к горячей, но еще костлявой груди.

Они так и замерли посреди тропинки. Вдалеке уже виднелись купола приюта, но Алькор не шел, крепко обнимая, а Вереск наслаждался. Он чувствовал чужое сердцебиение и потоки, такие же холодные, как металл ножен, прижимающихся к его позвоночнику.

– Ненавижу, когда ты что-то себе придумываешь и не оставляешь мне места для объяснения. Дорогой, ты дороже всего на свете для меня, и ты знаешь об этом. Я не могу тебе ничего рассказать, потому что не знаю. Не хочу обнадеживаться. Поэтому пусть пока будет планами.

Вереск недовольно скривился, но тему дальше не развивал. Лишь обнял его в ответ, зарывшись лицом в волосы за ухом. Сейчас он был чуть выше Алькора, что последнего сильно раздражало, поэтому они иногда спорили, но дальше пустых ворчаний и косых взглядов никогда не заходило. Алькор никогда не поднимал на него руку и не направлял оружие. Он всегда охранял спину и защищал, даже когда Вереску это не нужно было. Слишком дороги ему эти отношения, поэтому Вереск почти всегда отступал, доверял и не спрашивал. Все равно рано или поздно расскажет.

Постояв так еще некоторое время, они отошли друг от друга. Алькор спрятал кинжал в сумке Вереска и усмехнулся широко, когда заметил недовольный взгляд в ответ. До приюта они шли медленно и почти не разговаривали. Им сейчас редко требовались слова. Все было сказано еще в самом начале, когда их заперли в одной комнате в качестве наказания, когда представили, как новых сирот. Вереск тогда кричал много, избегал его и сопротивлялся любым проявлениям заинтересованности. Да и сам Алькор сильно не проявлял инициативы, лишь кривился и говорил, что он слишком шумный.

Много было ссор, криков, которые полностью исчезли к новому году. Тогда уже он сам постоянно искал светлую макушку, волновался, когда тот задерживался и выгораживал, если в приюте происходило что-то. Алькор же проявлял свою заботу своеобразно. Они ходили только вместе, всегда садились рядом, он защищал Вереска и прогонял людей, которым тот приглядывался. Поэтому они оба до сих пор жили в приюте.

– Где вы гуляли?!

У воспитательницы очень высокий и противный голос, который превращался в писк, стоило ей разозлиться. Она смотрела хмуро, заправляла волоски в тугую косу за спиной и иногда, когда настроение у нее было очень хорошим, поигрывала в руке линейкой. Поначалу все думали, что она жена смотрителя, но потом выяснилось, что смотритель хранил целибат, а воспитательница просто фанатична.

Алькор долго смеялся, когда узнал об этом.

– Ходили в город, – ответил Алькор и вышел чуть вперед, закрывая собой Вереска. Он улыбался сдержанно и вообще выглядел очень обходительным, опрятным. Любая семья была бы счастлива такому ребенку. Вереск до сих пор не понимал, почему друг отказывался от семьи и жил в этом ужасном месте.

– Что вам могло понадобиться в городе?

– Там сейчас красиво. Все готовятся к Серату, – так же спокойно ответил Алькор, хотя и видел, как с каждым словом воспитательница мрачнела. Дети вокруг сидели тихо, некоторые намеренно уходили из помещения в свои комнаты, чтобы не попасть под горячую руку. Да и место для ссоры воспитательница выбрала неудачное, потому что через эту комнату часто проходил смотритель, который не любил насилие по отношению к детям.

Казалось, воспитательница не нашла больше причин их отругать, поэтому отпустила. Скривилась, когда Алькор поблагодарил ее и, взяв Вереска за руку, пошел в комнату. А может на задний двор к старой липе.

– Ненавижу эту другу, – прошипел Алькор, когда они подошли к своим кроватям. В спальне почти никого не было, все сейчас гуляли на улице или занимались со смотрителем. Может, кто-то молился. Поэтому никто их не слышал, а если и слышал, то наверняка не придавал их словам значение.

Вереска здесь боялись, а Алькора уважали. Поэтому у них никогда ничего не крали, к ним не приставали и не нападали. Но и дружбу не заводили. Одни смотрели с опаской, вторые же понимали, что кроме друг друга им никто не нужен был. Если Вереск поначалу стремился завести новых знакомых, общался со всеми и играл, то после начала этой дружбы, он сократил общение с другими. Да и когда выяснилось, что он маг, многие просто отказались с ним общаться.

– Пойдешь на празднование Серата? – неожиданно спросил Алькор, ложась на кровать Вереска. Тот лишь недовольно скривился, посмотрел пристально на грязные штанины и тяжело вздохнул. В чем-то Алькор очень неосмотрителен.

– Не знаю. Хотелось бы посмотреть на артефакты и сладости, но людей, как всегда, будет много.

Вереск достал из сумки книжку с сухоцветами, небольшой минерал и кинжал. Покрутил его в руках, всмотрелся в вязь рун, но понял лишь малую их часть. Руны изучались на третьем курсе сейчас он поступил на второй. Все это он положил в деревянную шкатулку и провел по ее крышке окровавленным пальцем. Магия крови не нравилась даже преподавателям академии, но служила основой для многих ритуалов.

Алькор смотрел, как Вереск прятал шкатулку под кроватью. Пока он так не умел, потому что чувствовал потоки, а не управлял ими. Наверное, магия крови подчинялась бы ему, ведь там требовалась лишь кровь и умение перенаправлять энергию, но Алькор не пытался. Даже в тайне. Знал, что Вереск злился бы, если б узнал, накричал, сказал, что это опасно. Он готов немного потерпеть, ради своего Вереска.

– Иди сюда, дорогой, – он поднял одну руку и похлопал ей рядом с собой. Усмехнулся, когда Вереск закатил глаза, проворчал что-то для приличия, но все равно лег рядом, смотря в каменный потолок. – Мы ведь завтра сходим на нашу поляну?

Ему Вереск редко отказывал. Почти никогда. И даже сейчас, все это ворчание, тяжелые вдохи и легкие тычки в ребра были лишь прикрытием. Потому что Вереск никогда ему не отказывал.

***

– Опять эта идиотка?

Вереск посмотрел на него раздраженно, но кивнул. Скрывать не было смысла, да и Алькор всегда все узнает. Дети в приюте такие разговорчивые, дашь им конфетку, и они все обо всех расскажут. Некоторым это играло на руку, а Вереска злило. Они все были такими наивными и продажными, хуже, чем все те женщины, что выходили с наступлением ночи.

Он вновь вспомнил растерянное лицо девчонки и скривился. Ее упрямство восхищало, но всему стоит знать меру. К тому же Вереск изначально дал понять, что с соседом по комнате не общался и вообще им не интересовался. Вереск вздохнул свободно, когда она перестала пытаться, но сегодня было сложнее. Сегодня он был в приюте, позади лежал Алькор.

– У нее брат потерялся, – все же ответил он и положил зеркало на тонкой ножке обратно под кровать. Лег и тут же почувствовал руку на своем животе.

– У тебя ведь есть предположения.

– Я думаю этот дурак решил воскресить мать. Он последние полгода учебы только по этой теме книги и брал. Даже спрашивал у кого-то, но даже некроманты редко берутся за подобное. Скорее всего его просто разорвало от силы.

– Как жаль.

Ему было не жаль, и они оба это знали. Как и знали то, что Алькор уже скорее всего забыл об этом, оставляя в памяти лишь информацию про магию. Вереск не так много ему рассказывал. Поначалу, потому что не знал, потом из-за опасения, что он применить знания на практике. Сейчас Алькор был слаб. Настолько слаб и беспомощен, что ненавидел себя за это. Зато восхищался Вереском, своим сильным другом.

– Дорогой, пойдем лучше на поле. Ты вновь мне покажешь тот прием по управлению воздухом.

15

Ей почудилось, что жизнь оборвалась. Мир рухнул осколками к ее ногам.

В оцепенении она стояла слишком долго. В голове пусто, в желудке тоже и лишь сердце гоняло кровь так, словно спешило куда-то. Единственная мысль, которая подобно первой звезде появилась в ее голове была: «Смерть». Герда еще не знала чья. То ли глупого братишки, который решился на что-то столь темное и опасное, за что поплатился. Ее ли смерть, потому что знание правды всегда несло за собой жертвы. Отца любимого Сэма, который перешел дорогу монстру. Чья смерть?

Всех.

Они все в опасности. Все находились под наблюдением монстра.

Ее выгнали из дома. Вытолкнули жесткие, большие ладони сына старосты, который трогал ими монстра. Ублажал, делал приятно. Те руки, чья кровь текла в наследнице. В самой смерти.

Герда едва удержалась на ногах. Она сжимала алую, атласную ленту в кармане передника. Доказательство того, что Кайя ошибся и возродил не мать. Монстра. Теру, которая жила в их доме, занимала место брата, ела их еду и что-то делала. Точно делала что-то, потому что в голове словно туман, вспышки раздражения и злости словно сами собой испарялись, стоило ей вспомнить о тепле, которое она дарила. Точно делала, потому что ненависть перекрывала любовь и желание получить спокойствие вновь.

Это была та правда, которую она хотела. Но готова ли к ней Герда? Нет. Все то, во что она верила, пыталась верить, оказалось ложь. Это больно, несправедливо и очень обидно. Герда больше не знала, что делать. Сделать вид, что ничего не произошло? Тогда она предаст память любимого брата. Идти против монстра? Она слишком слаба для этого. Да и мало кто ей поверит, потому что Тера вела себя сдержанно и никого не убивала.

Кроме отца Сэма.

Ярость вспыхнула внутри, но тут же медленно потухла. Она теплилась, билась где-то внутри заполошно, но больше не проявлялась так сильно, словно ее сдерживало что-то. Из-за Теры любимый теперь ходил постоянно как в воду опущенный, иногда срывался на ней, извинялся потом, но все равно сторонился.

Герда тряхнула головой, отгоняя от себя ненужные мысли и эмоции. Что делать дальше? Она сжала виски с силой и скривилась от боли, приходя в себя. Не время эмоциям. Следовало решить, что будет дальше, потому что как прежде уже точно не станет. Герда ее за это не простит. Никогда!

Неожиданно позади кто-то вскрикнул, потом звонко засмеялся. И этот крик оборвал что-то внутри, потому что наедине с Терой осталась ее семья. Отец. Единственный родной человек. И он Трией оставался наедине с монстром, которому Герда больше не доверяла.

Герда бежала так быстро, что в груди пекло и боку болело. Воздуха не хватало, отчего кружилась голова и с координацией были проблемы. Под ногами то и дело появлялись камни, венки с вплетенными в них лентами, отчего она порой запиналась, падала, сдирая кожу на ладонях и коленях. Она бежала так быстро, что всхлипнула от усталости и боли, когда добежала, замерла перед окном, еле держась на дрожащих ногах. Стерла пот со лба и неловко подошла чуть ближе, пытаясь выровнять дыхание.

Из окна они выглядели как идеальная семья. Трия месила тесто для пирогов с курятиной и иногда заигрывала с Айасель, отец тоже сидел на кухне и рассказывал жене что-то приглушенно. Герда еще раз их пристально осмотрела и выдохнула прерывисто, еле сдерживая слезы. С ними все хорошо. Они даже казались радостными. Подойдя чуть ближе, Герда хотела окликнуть их, но слова застряли в горле колючим комом.

Тера.

Она сидела спокойно в другом конце стола и перебирала малину. Скорее всего не слушала отца, на дочь внимание тоже не обращала и на слова Трии заторможено кивала, без понимания смысла. Теперь Герда видела. Неестественную серость кожи, волосы, которые не росли, а оставались все той же длины, и сердце у нее билось слишком медленно, словно нехотя. Вспомнила, что та ничего не знала об их мире, что она не спала почти, что при родах было мало крови и ела она в основном мясо.

– Дорогой, может, стоит еще раз посмотреть в шахтах? Кайя может быть в беде. Ты сам говорил, что под камнями ничего не было. Может, его вообще увезли и продали?

Трия говорила уверенно и кривилась, словно от зубной боли. Волновалась. Она и правда волновалась о Кайе, тогда почему не поддерживала ее? Почему каждый раз убеждали ее в том, что брат умер? Герда прижалась спиной к неровной стене и аккуратно выглянула, вслушиваясь в каждое слово, следя за всеми людьми, сидящими на кухне. От нее не укрылось, как отец поджал губы, украдкой стирая слезы, а Тера недовольно скривилась.

– Извини, я постоянно забываю об этом. Да, нужно поговорить со старостой, – устало ответил он и отодвинул от себя миску с мелкими кусочками курицы в травах.

– Зачем беспокоить людей? – спокойный голос Теры ее напугал. Она улыбнулась сдержанно и посмотрела пристально на Трию и отца. – Вы ведь говорили, что волки по Яме бегают. Они, наверное, и в пещеру забежали. Вы же видели, что на траве кровь. Да и у вас, Трия, много забот. Девочек воспитывать нужно.

Герда смотрела и не верила своим глазам. Отец смотрел на Теру, словно на ожившее божество, внимал каждому ее слову и кивал заторможено. Герда резко посмотрела на Трию и тихо, на грани слышимости всхлипнула. Они слушали Теру, кивали в знак согласия, а та говорила так уверенно, так проникновенно, что Герда почувствовала привычное спокойствие. Но это ощущение быстро прошло, слетело, как пыль или морок.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Тера выглядела спокойно и говорила так проникновенно. Словно сирены из маминых сказок, те самые русалки, живущие в море. И глаза у нее чуть светились, словно две полные луны на ночном небе.

– Да, думаю ты права, – медленно и неуверенно ответила Трия.

Ее слова ввергли Герду в шок. В надежде она посмотрела на отца, но и тот был согласен. Смотрел перед собой безучастно, дышал медленно и крупно вздрогнул, когда Айасель на столе захныкала. Морок спал, но больше они эту тему не поднимали. Говорили о чем-то другом, словно не было тех слов, не было страха и подозрений. Словно Кайя умер, а Тера оказалась права.

Несправедливо.

Герда сползла по стене и села на землю, не сдерживая слезы. Теперь понятно, почему они не говорили про брата. Понятно, как Тера так долго жила у них. Понятно, почему Герда ненавидела ее. Потому что Тера их околдовывала, как змея, она гипнотизировала, внушала свою правду и медленно убивала память о них. О матери и брате.

Что делать?

Герда не знала. Она даже не представляла, как поступить. Опасно. Ее знание могло обернуться полным забвением или смертью. Сколько таких разговоров было у нее? Сколько воспоминаний стерлось, смазалось благодаря Тере? Наверное, очень много. Герда не знала. С простыми подозрениями и страхами ей некуда идти. Никто не поймет, не поверит.

Тогда нужно искать доказательства.

***

Герда укачивала Айасель, пристально рассматривая ее. Те же голубые глаза, светлая кожа с легким румянцем, темный хохолок и широкая, беззубая улыбка. Малышка выглядела живой и похожей на нерадивого отца, который сейчас одаривал знаками внимания одну из красавиц Ямы. А еще у нее заполошно билось маленькое сердечко, когда рядом кто-то кричал. Герда чувствовала это раскрытой ладонью.

Малышку она возненавидеть не смогла. Злилась, искала знакомые черты, пренебрегала, раздражалась, но не ненавидела. Потому что Айасель не виновата в том, что Тера монстр. Не виновата, но Герда все равно ее теперь недолюбливала и сейчас отворачивалась, кривилась, чтобы остальные не видели.

Еще она пристально следила за Терой. Сэм с ней не разговаривал, занимался поисками отца и его похоронами, точнее установлением могильной плиты. Герда и сама не стремилась сейчас встречаться с ним. Все время уходило на Айасель и Теру. Трия была счастлива, она улыбалась широко и рассказывала падчерице истории из своей жизни, показывала рецепты.

Первое, что заметила Герда − Тера всегда сидела на улице или на крыльце. Всегда так сидела, словно стремилась избежать их присутствия, не хотела быть рядом. Поэтому уходила в лес, гуляла много или сидела неподвижно часами под деревом. Герда не знала, то ли гостья просто избегала их, то ли так познавала мир.

Второе, что она заметила − Тера редко говорила. Тера не разговаривала с ними, да и с другими тоже. Всегда молчала, смотрела спокойно и кивала в знак согласия. Даже когда ей задавали вопрос.

Третье − Тера сильная. Намного сильнее ее отца и многих других мужиков. Герда случайно заметила это. Когда выливала грязную воду на свежую и колкую траву, увидела Теру с двумя ведрами воды. Это настолько поразило, что она отошла в сторону, все еще пристально наблюдая. У Теры не было пота, дышала спокойно и руки не напрягала, словно она несла корзинку с травами, а не несколько литров воды. Герда с отцом вдвоем порой одно ведро еле доносили. А тут два. Еще раз она видела, как Тера рубила дрова, даже не запыхавшись, как носила большие связки на задний дров.

Все это ее настораживало, но было лишь наблюдением.

Герда теперь всегда спала ночью чутко, наблюдала издалека, но так, чтобы не заметили. Хотя Тера все равно что-то заподозрила, потому что клала руку ей на голову чаще, трепала по волосам, говорила спокойно. В такие моменты чувство спокойствия, понимание отсутствия проблем и тревог, усиливалось. Оно захватывало с головой, и Герда забывала обо всем. Смотрела преданно, подставлялась под прикосновения и была уверена, что если Тера о чем-то попросит, то Герда выполнит.

Еще одна странность, которую Герда заметила, так это новые сорочки. Тера всегда ложилась спать в сорочке, которую ей сшила Трия. Просыпалась тоже в ней, когда не ходила за водой с рассветом. Тогда Тера весь день ходила в платье и засыпала в платье. Уставшая. Поначалу Герда не придавала этому значения, но сейчас вспоминала. И правда, несколько раз та просыпалась раньше и ходила в платье несколько дней, говоря, что сорочка ощущалась неприятно или расходилась по шву. Первую сорочку пустили на тряпки из-за того, что та не отстирывалась от крови. На второй появились странные заплатки, которые скорее всего скрывали алые разводы. Третью и самую последнюю Тера случайно потеряла в реке. Так она сказала Трии, но Герда уже этому не верила.

Значит сорочка что-то хранила или была выброшена поблизости.

Тогда Герда стала искать. Первой ее странное поведения заметила Трия.

– Милая, ты что делаешь? – обеспокоенно спросила она, осматривая падчерицу, которая сейчас стирала с себя земляные разводы. Герда посмотрела на нее, вытерла пот со лба, оставляя на лбу длинный грязный след.

– Помогаю в огороде. Скоро ведь сладкий картофель созреет.

– Оу, спасибо дорогая, я как раз хотела этим заняться.

Если Трия и была удивлена, то не показывала это сильно. У нее и так забот хватало. Тера же выглядела недовольной, потому что обязанность следить за ребенком переходила к ней, но молчала. Лишь смотрела на Айасель с неприкрытым презрением и не прикасалась, накрывала одеяльцем порывисто.

Все это Герда замечала урывками. Провозившись в огороде и вокруг дома три дня, она нашла закопанную ночную сорочку. Скорее всего самую первую. На той до сих пор виднелись пятна крови и теперь разводами липла свежая земля. Эту сорочку Герда спрятала под кроватью, пока Тера не видела и стала еще более осмотрительна. Не известно, чья кровь на ткани.

Еще спустя два дня Тера не спала. Она встала тихо, осмотрелась и пошла медленно в сторону кухни. Герда проснулась сразу, как только услышала еле заметный скрип половиц и видела сквозь приоткрытые глаза, как та скрылась за поворотом. Не встала, потому что опасалась быть замеченной. Прислушивалась к каждому шороху, смотрела, как Айасель сонно дергала ручками. Жива. Тера ее еще не убила. Наверное, Герда не сильно волновалась бы, если б та так поступила. Свои руки не придется марать.

На кухне послышался странный шум. Кто-то, дыша тяжело, двигал что-то, а потом доставал. Значит, Тера прятала нечто на кухне, скорее всего третью сорочку.

Вернулась Тера ближе к рассвету. Легла тихо, вновь осмотрелась и сделала вид, что уснула. Хотя Герда уверена, что та не спала никогда, особенно сейчас. В комнате запахло кровью, травами и мылом. Значит Тера мыла полы, убирала следы своего присутствия.

Интерес преследовал ее все следующее утро, но времени не было. Тера была рядом весь день, сидела на крыльце, подставляла лицо ветру и выглядела очень довольной. Значит там лежало что-то приятное. Страшное. Герда сразу же осмотрела кухню и увидела еле заметные разводы, лавка стояла немного криво и на печи появилась царапина. Там. Под печью.

Под печь она заглянула еще через несколько дней. Тогда Тера отправилась в лес за ягодами, отец ушел в шахты, а Трия с ребенком отправилась к знахарке для проверки. Герда побежала на кухню, как только последний человек переступил порог дома. Она прощупывала, рылась и в конце концов нашла. Что-то большое и холодное, завернутое в белоснежную сорочку. Теперь пропитанную кровью. Герда положила это на пол и с опаской развернула первый слой, второй и задохнулась от страха и отвращения. В горле встал ком, в животе заболело, и она рванула к окну. Ее вырвало. Потом еще несколько раз рвало, стоило лишь вспомнить увиденное.

Герда спрятала найденную голову руку и голень обратно в сорочку, потом в мешок и вынесла во двор. Помыла полы, переставила вещи как было и вытерла слезы. Ее медленно накрывала истерика, но нельзя. Это был единственный шанс. Умывшись холодной водой, она выбежала из дома, взяла мешок и побежала к Сэму, но дома его не было.

Так даже лучше.

Сэм сидел у старосты. Герда постучала в дверь и всхлипнула невольно, стирая слезы и пот. Открыла жена старосты, которая тут же скривилась. Наверняка девочка ей сильно надоело, поэтому будет счастьем, если её вообще выслушают.

– Ты же говорила, что больше не появишься.

– У меня… – она всхлипнула и расплакалась. Сжала руки на горле мешка сильнее и сглотнула колючий ком в горле. – У меня дома монстр живет.

Женщина непонимающе смотрела на Герда, потом отошла на шаг и недовольно поджала губы. Несколько мгновений думала, потом вздохнула тяжело и позвала мужа. К плачущим детям у нее была слабость, даже к таким надоедливым.

Супруг пришел быстро, а за ним семенил Сэм. Он сразу всполошился, когда увидел Герду, подбежал к ней и обнял, гладя по голове. Успокаивая.

– Что случилось?

– Она утверждает, что в ее доме живет монстр, – спокойно ответила женщина и ушла обратно в дом. Эти дела ее никогда не касались. У нее хлеб в печи запекался.

Герда же под теплыми руками Сэма успокоилась. Ее плечи все еще тряслись, из горла вырывались всхлипы, но она вытерла слезы, посмотрела на старосту и вытянула руку с мешком. Тот нахмурился, но все же нехотя взял мешок, заглядывая в него. Пока он копошился, Герда взяла себя в руки и тихо сказала.

– Я нашла это сегодня под печью. Она обманывает родителей. Она убила Кайю.