Текст книги "Мраморный меч (СИ)"

Автор книги: Анастасия Коновалова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 23 страниц)

Мраморный меч

1

В зеркале отражается только мое последнее лицо,

я же знаю все свои прежние.

/Тумас Транстремер/

Девушка дрожащими руками разглаживала складки на подоле атласного платья. Пальцы скользили по тонкому кружеву на корсете и высоком вороте. Смотрела на рукава с белоснежными лилиями. Все это она выбирала сама, долгие часы разговаривала с портным, проверяла кружева и ткани. Это было единственным, что она выбирала самостоятельна. Прикусив губу от резко подкативших к горлу слез, развернулась к большому окну. Жемчужное ожерелье на шее зазвенело, словно тонкие нити стукнулись друг о друга, предупреждая о чужом приходе. Но в комнате она была одна. Совсем одна. Три шага, шуршание длинного шлейфа по деревянному полу, рука легла на ледяную поверхность стекла и в носу все же засвербело.

Взгляд скользнул по свинцовым тучам и на лице выступила горькая улыбка. Хоть кто-то сегодня плакал вместе с ней. Она огладила взглядом каменные дома с железными балконами и пожарными лестницами, идущими от этажа к этажу тонкими змеями. Рядом с окнами висели большие плакаты, украшенные массивными буквами какого-то пресного, темного цвета. По пожарной лестнице стремительно пробежал парень, придерживая небольшой коричневый чемодан. Он спрыгнул на землю, довольно посмотрел наверх, махая рукой выглянувшей из окна девушке. Улыбка на лице стала более открытой, на глаза выступили слезы. Паренек поправил подтяжки, закинул чемодан за плечо и растворился в толпе, среди мужчин в костюмах и дам в кокетливых платьях, скрытых под яркими пальто.

Она поставила палец на остановившуюся посреди дороги машину и медленно последовала за ней, оставляя на стекле еле заметный след. Клубы пара вырывались, таяли в воздухе и превращались в сизую дымку над домами. По щеке скользнула одинокая слеза и все тело охватил внезапный страх, что потечет макияж. Если б мама вошла сейчас в комнату, то увидела бы потекшую туш и тени, проплешины на алых губах. Но она надеялась, пыталась верить, что все было не так плохо, иначе будет плохо ей.

– Тера? Ты готова? – пожилая женщина открыла массивную дверь и взглянула на дочь. Она придирчиво осмотрела комнатушку с большими окнами, маленьким туалетным столиком, на котором не помещалась шкатулка с фамильными украшениями, косметика и маленькие флакончики духов. Посмотрела на кожаный диванчик с подушками, которые лежали в том же положении, как она их разложила полчаса назад.

Ответа женщина не дождалась. Тяжело вздохнув, мать вошла в комнату, которую отвели специально для невесты. Лишь на мгновение она почувствовала укол вины, а потом вновь расправила плечи, надела на лицо бесстрастную маску, вновь уверяясь в своем решении. Так было лучше для всех, их семьи и Теры, которая отправлялась в новую жизнь. Новую семью. Ее низкие каблуки били дробь по полу, заставляя сердце пропускать удары в унисон. Цепкие, тонкие пальцы развернули Теру к себе, голубые глаза хищно впились в лицо дочери, отмечая влажные ресницы и небольшие неровности помады на губах.

– Ты испортить все хочешь?! – мать одним стремительным движением убрала седую прядь за ухо. Казалось, в погоне за модой она забывала о своем возрасте, иначе как объяснить короткое каре, свисающее мягкими волнами до мочек ушей, тонкие брови и золотое платье с пайетками по колено. – Не плач, это же самый счастливый день в твоей жизни.

Нет, это счастливый день в твоей жизни, мама.

Мать недовольно бурчала, поправляя макияж, разглаживала подол платья и тонкую фату. Придирчиво осматривала забранные в пучок каштановые волосы, с плавными волнами по бокам. Ей это платье не нравилось, называла его саркофагом для мумии, но Тера чувствовала себя в нем комфортно. Она защищена и укрыта от всего мира несколькими слоями ткани.

– Какая ты у меня красивая, Освальду очень повезло. Ты рада? – поинтересовалась мама и отошла, чтобы осмотреть свое творение. Ве-ли-ко-леп-но! Каштановые волосы забраны и украшены серебряным гребнем, который и держал фату, голубой цвет глаз резко контрастировал с темными тенями. Ее Тера похожа на актрису из популярных фильмов, а не строгую учительницу начальных классов, погрязшую в учебниках и чернилах.

Ты будто сама не знаешь ответ.

– Конечно, – она вымученно улыбнулась, стараясь выглядеть довольной. От ее простого ответа мама расцвела на глазах, встала на носочки и быстро поцеловала дочь в щеку.

– Я тобой так горжусь. У вас с Освальдом будет замечательная семья!

Это ты так думаешь, мама.

Тера не запомнила ни церемонию, ни как давала клятву, запомнила лишь как высокий, но тонкий Освальд чуть склонился и надел ей на палец кольцо из ледяного металла. Слон и моська. Они даже выглядели смешно. Она высокая, но ему доставала лишь до груди, с пышной грудью и бедрами, а он плечистый да худой, с тонкими запястьями и совершенно отвратительной гусеницей над верхней губой.

Они сидели в небольшом зале, вокруг сновали гости с бокалами шампанского в руках. Где-то в углу играл небольшой оркестр, который заказала миссис Пикфорд. Джазовые мотивы немного поднимали настроение, золотистый саксофон, который Тера так любила, выводил кульбиты, заставляя глухо постукивать каблуками в такт музыке. Дамы проходили мимо них, желали прекрасного брака, отсалютовали бокалами с игристым шампанским и заливисто хохотали.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

– Ты не выглядишь довольной.

Тера невольно вздрогнула, смотря на своего теперь мужа. Его ледяные зеленые глаза смотрели пристально и изучающе, отслеживая любые проявления эмоций. Под его взглядом она чувствовала себя неуютно, будто букашка под микроскопом. Когда Тера впервые почувствовала на себе его взгляд мать сказала, что через месяц будет свадьба. Тогда они встретились в кабинете отца, сидели в креслах друг напротив друга, пока мать распиналась, расписывая преимущества их брака и все прелести своей дочери. Но Тера и тогда понимала, что ему совершенно нет дела до нее. И сейчас нет.

– Устала немного, – пожала плечами и отвела взгляд Тера. Все тело закаменело, а внутри разлился холод, когда его большая рука с длинными, словно паучьи лапки, пальцами легла на ее колено. Резко появилось желание вскочить, скинуть со своего тела чужую ладонь, а потом добежать до дамской комнаты и помыть колено с мылом. Обручальное кольцо горело ледяным пламенем, пережимая палец. Ее вечное клеймо.

– Мы можем уйти, если тебе плохо, – как можно ласковее проговорил Освальд, сжимая ее колено сквозь тонкое кружево и атлас. От его действий и слов стало по-настоящему страшно. Им нельзя уходить! Тера шумно втягивает воздух сквозь зубы и лихорадочно помотала головой из стороны в сторону.

Я не хочу ехать с тобой никуда, дорогой супруг.

– Мне кажется не стоит уходить так рано. Когда мы еще сможем так хорошо погулять? – Тера улыбнулась натянуто и посмотрела на него лукаво. Оставалось лишь молиться, чтобы он не заметил паники на дне ее глаз. Не считал, как считывал составы жидкости в своих пробирках. Однако Освальд был чуть умнее, чем она думала, поэтому не поверил, смотрел все так же пристально. А потом, решив что-то для себя, улыбнулся криво, словно не делал этого никогда прежде.

– Хорошо, мы можем посидеть здесь еще немного. Все равно в нашем доме нет никого, кроме пауков, – Освальд, наверное, подумал, что его шутка являлась остроумной и поэтому засмеялся. Однако ничего смешного в его словах Тера не нашла, поэтому лишь кисло улыбнулась и нервно посмеялась.

Место, которое ты назвал домом, никогда не будет нашим. Он всегда будет лишь твоим, дорогой супруг.

Тера взяла в руки изящный бокал на тонкой ножке, посмотрела на мелкие пузырьки, которые через пару секунд ударили в голову, а терпкий вкус шампанского опалил язык и горло. Голова закружилась и стало чуточку легче. Взгляд заскользил по гостям, большинство которых она видела первый и последний раз, заметила седые волосы матери и высокий цилиндр отца. Они разговаривали с каким-то важным гостем, наверняка важным, ведь мама хихикала, прикрывая рот рукой, улыбалась широко и прижималась к отцу. Налаживали связи, ведь теперь у них были деньги на ремонт особняка и выхода из долгов, а у Теры супруг.

Остальной вечер проходил в унылом праздновании. Тера несколько раз уходила в женскую комнату, стояла там у небольшого оконца со стальными решетками, смотря на свинцовые, черные тучи и желтые фонари. Уходила, а потом возвращалась и улыбалась, принимала поздравления и танцевала вальс. Первый вальс. Когда он кружил ее в танце, в каком-то свободном, наполненном джазовыми мотивами, когда прижимал к себе очень близко, мать утирала слезы счастья. Она действительно была счастлива и считала, что этот брак принесет радость не только ей, но и Тере.

Она правда так считала.

Под конец вечера, когда гости уже громко гоготали и обнимались друг с другом, отец пригласил ее на танец. Они медленно кружились в причудливом танце, огибая пьяных гостей и сплетничающих дам с перьями в волосах и бахромой до колен. Раньше ей нравилось быть рядом с отцом, в его объятиях она чувствовала себя маленькой и защищенной, всегда искала в них укрытие. Сейчас же в них было пусто и холодно. Чувствуя большую ладонь на своей талии, которая прижимала к себе, видя на тонких губах ласковую улыбку, а в глазах неподдельное счастье – Тера несчастна. Счастлива. Очень счастлива!

– Как же ты быстро у меня выросла! Раньше бегала по дому в коротеньком платье и носочках, а сейчас стоишь в свадебном платье. Красавица. Моя маленькая принцесса, – отец оставил легкий поцелуй на кончике носа и отстранился. Будто проявление чувств было чем-то постыдным. Тера смотрела на него, на его морщины, сухую кожу, выцветшие глаза и не понимала, не верила в то, что ее отец выглядел так старо. А еще он впервые на ее памяти еле сдерживал слезы.

Отец сделал шаг назад, заставляя ее последовать за собой, в сторону и спросил:

– Ты счастлива?

Наверное, она была слишком наивна, если считала, что больше ее об этом никто не спросит. Опустив взгляд, будто стыдливо, Тера судорожно выдохнула, подбирая очередную ложь.

– Конечно, папа. Освальд – лучшее, что вы могли мне выбрать, – ответила и с тревогой посмотрела на супруга в окружении незнакомых мужчин. Почувствовав на себе взгляд, Освальд посмотрел на нее в ответ, улыбнулся криво и отсалютовал фужером, вновь возвращаясь к разговору. Освальд старался выглядеть радушным и, скорее всего, наладить отношения, но он уже заранее проиграл. Фальшь между ними была слишком ощутимой, казалось, протяни руку и упрешься в стену.

– Дорогая, не стоит так говорит! – упрекнул ее отец и вздохнул устало. – Освальд хороший и он обязательно сделает тебя счастливой. Мы с твоей матерью так же познакомились и уже двадцать пять лет живем счастливо вместе. Ты тоже будешь счастлива, я верю в это.

Я тоже хочу в это верить, папа.

Тера горько улыбнулась и замерла с последними аккордами фортепиано. Она поблагодарила отца за прекрасный танец и стремительно ушла к своему столу, где стоял наполненный шампанским бокал. Ей срочно нужно выпить!

***

Мышцы ныли и гудели от натуги, нижняя часть тела болела и пульсировала с каждой секундой все сильнее и сильнее. Тяжелое, теплое одеяло давило, тонным грузом лежало на теле и раздражало чувствительную, влажную кожу. Неожиданно оголенной спины коснулись холодные, мозолистые пальцы, прочертили позвонки и потерли ямочки на пояснице. От этих прикосновений тело пробила дрожь и Тера уперлась носом в подушку, пряча выступающие слезы.

– Ты молодец. Такая красивая. Нежная. Моя, – Освальд каждое слово сопровождал поцелуями. Он облизывал наливающейся синевой следы от пальцев, осыпал легкими поцелуями каждый кровоточащий укус. Руки отвели каштановые волосы, освобождая шею, огладили отпечатки ладони. – Прекрасная.

– Освальд, больно! – Тера вскрикнула и тонко завыла, когда он отбросил одеяло на пол и вновь вошел. Внутри все горело пламенем, тянуло и пульсировало, влажный торс лип к ее спине, а пальцы стискивают бедра до синяков, маленьких кровавых лунок на коже. Неистово, стремительно. Тук, тук, скрип, тук, скрип, тук, тук. Тело скользило по складкам простыни, натирая живот и колени, легкие болели и дышалось тяжело, все терялось в мокрой от слез подушке. Наверное, она была бы счастлива задохнуться сейчас, но кровать скрипела, тело ощущалось оголенным, болезненным нервом, а Освальд напирал, чувствуя слабость или наслаждаясь происходящим.

Пожалуйста, прекрати. Прекрати. Прекрати. Прекрати. Прекрати. Прекрати!

Тера вскрикнула пронзительно и задрожала. Все тело онемело, а мышцы словно сдулись, поэтому она даже не дернулась, когда Освальд навалился сверху. Впервые ей хотелось прижать колени к груди, спрятаться под одеялом и разреветься, прямо как в детстве. Однако супруг огладил ее спину, чуть сильнее нажимая, чувствуя ответную дрожь, улыбнулся довольно и ушел в ванную комнату. Оставил ее один на один с пульсирующей болью, на скомканных и грязных простынях. Тера неловко повернулась на бок, прижала колени к груди, чувствуя противную влагу на бедрах, ледяное кольцо на пальце. Отвратительно и унизительно.

За дверью раздался шум воды, массивные шторы дрогнули под натиском вечернего ветра, открывая взору полную луну. Тера завороженно следила за сизыми, черными облаками, которые медленно окутывали серебряную королеву. Наконец-то этот день закончился. Осознание этой простой истины принесло странное успокоение и призрачное счастье. Ей не хотелось вставать и смотреть, какой ужас сотворил Освальд. Уснуть. Просто уснуть и забыть обо всем.

Она укуталась в одеяло, такое же роскошное, как и обстановка вокруг. Шелковое, цвета слоновой кости с розами, расшитыми золотыми нитями, оно скользило по влажной коже, дарило приятную прохладу. Поясницу прострелило болью, когда Тера медленно села и опустила ноги на пушистый, мягкий ковер. Встала, неловко переминаясь с ноги на ногу, обмоталась одеялом по подбородок и подошла к окну, отодвигая шторы.

Молчи – говорила мама.

Терпи, даже если больно – утверждал отец.

Мама, папа, я молчу. Молчу и терплю, даже если больно. Даже если хочется выпить яду. Я терплю и принимаю прикосновение супруга как самый великий дар. Мама, папа, вы рады? Я хорошая девочка?

Тера прерывисто выдохнула и приложила ладонь к ледяному стеклу. Там, за окном отливали синевой высокие ели, за ними прятались пышные яблони со спелыми, алыми плодами. Она видела их из окна машины, а еще видела пышные кусты роз на заднем дворе. Освальд тогда не позволил ей выйти из машины, не отпустил даже когда они вместе вошли в дом, лишь прижал к себе, представляя слугам. Тера плохо их запомнила, да и не обращала она на них сильно внимание, ведь шампанское до сих пор циркулировало в крови, нос щекотал запах туалетной воды и табака. От переживаний, громких голосов и причитаний молодых девушек-горничных и резкого запаха ее тошнило. Голова болела. Ей просто хотелось лечь на кровать, закрыть голову подушкой и уснуть, сделать вид, что все это было сном. Страшным сном и не более!

Но она стояла у окна, смотрела на темные облака, скрывающие и открывающие луну, смотрела на рябь листьев. За дверью по-прежнему шумела вода, а в голове мелькнула смехотворная мысль, что Освальд чистюля. Даже ее отец, ходивший в клуб фехтовальщиков три раза в неделю, не пропадал в ванной комнате на полчаса, намыливая кожу душистыми маслами, стирая даже самую минимальную грязь мылом. Хотя, Тера даже рада, что он так долго мылся и не выходил, не показывался ей на глаза. Она была бы самой счастливой, если б в комнате была еще одна ванная комната. Ей хотелось смыть с себя пот, чужие поцелуи и эту ночь.

Она со свистом втянула воздух в легкие и закрыла глаза. Сердце ровно билось в груди, тук-тук, тук-тук. Грудная клетка поднималась, опускалась, чуть солоноватый, но все равно приторный аромат заполнял легкие и выходил с шумным выдохом. За массивной дверью ходили слуги, готовили особняк к приходу ночи, а за другой, резной дверью с тонкой, блестящей ручкой Освальд переставлял какие-то баночки, чавкал ногами по мокрому полу.

Неожиданно шум прекратился. Тера напряглась всем телом, запахнула одеяло, чтобы никто не видел ее тела. За дверью послышался шум, глухое шуршание и скрип петель, которые не мешало бы смазать.

– Ты чего стоишь?

Освальд вышел из ванной обнаженный, посмотрел на жену и усмехнулся. С его мокрых светло русых волос капала вода, стекала по спине и груди со светлой порослью волос. Он чувствовал себя спокойно, стоя посреди комнаты и смотря на молодую жену. Он был хозяином, а она никем.

– Я помыться хотела, – глухо пробормотала в ответ Тера. Она развернулась и пошла в ванную, где в воздухе еще витал разгоряченный аромат мыла и какого-то масла, кажется, лаванды. Одеяло скользило за ней шлейфом, тяжелело от влажного воздуха и в конце концов осело на мраморном полу.

Тера зашла в душевую кабинку, передернула плечами от холода и включила воду, регулируя температуру. Почувствовав на своей коже горячие струи Тера расслабилась и закрыла глаза от удовольствия. Как же хорошо.

Она стояла без движения несколько минут. А потом выдавила на ладонь душистый гель для душа с ароматом апельсина и размазала его по ногам, животу и телу.

Теперь ты счастлива, мама?

2

– Марта, принеси нам чай.

– Сиюминутно, молодая госпожа, – женщина поклонилась, пряча глаза за редкой, седой челкой, и ушла. Тера уже не смотрела ей в след, не оборачивалась, когда давала указания и голос ее за месяц окреп. Пусть слуги еще не привыкли к новой хозяйке, приказы которой теперь выполняли беспрекословно, однако свою работу делали исправно. Хотя пару раз Тера слышала тихие разговоры между молоденькими горничными, которые посмеивались над ней. Это было неприятно, однако она не возражала и истерик не устраивала, ведь не известно, как долго придется здесь жить.

– Мне кажется они против тебя козни строят, – подала голос Иудина, крутя между пальцев длинную жемчужную нить. Тера обратила внимание на подругу и завороженно замерла, смотря на игру бликов на перламутровой гладкой поверхности. Она тоже любила жемчуг, но любовалась им издалека, покупала иногда серьги-клипсы, но никогда их не надевала, лишь на свадьбу. По нраву ей нечто более броское, например, серьги-гвоздики с алым гранатом или ожерелье с изумрудами.

Иудина наоборот, носила длинные жемчужные бусы, массивные золотые клипсы на мочках, кружевные короткие платья с бахромой до колен и тонкие лодочки на невысоком каблуке. Стригла светлые волосы под каре, едва прикрывающее уши, укладывала их волнами, прямо как у своей любимой актрисы Бесси Лав, рисовала тонкие черные брови и красила губы алым. Многим казалось это вульгарным и слишком ярким, но Дина их слова подчеркнуто игнорировала и вновь обвивала шею тремя рядами бус, позволяя короткому концу лечь в ложбинку между грудей. Тера порой завидовала этому качеству подруги, но все же не одобряла подобный образ жизни, считая, что украшала не ткань или золото, а скромность.

– Ты, как всегда, перечитала книг, Дина. После них ты становишься очень подозрительной, – заворковала в ответ Шарлотта, поправляя длинные, немного растрепанные каштановые волосы. Тера прикрыла глаза, растягивая тонкие губы с легким прозрачным блеском в умиротворенной улыбке. Она встрепенулась, когда дверь без единого скрипа открылась и к ним спешно подошла старая горничная, по-прежнему пряча глаза за челкой.

– Ваш чай, госпожа, – Марта сноровисто поставила серебряный поднос на небольшой круглый столик. Выставила две вазочки с конфетами и мармеладом, фарфоровый чайник с синими узорами, три блюдца и три чашечки, так же молча разлила чай, пахнущий малиной, вновь поклонилась и ушла в дальний угол комнаты. Хотя, Тера не назвала бы это место комнатой, потому что здесь стояли высокие стеллажи с книгами, фарфоровые статуэтки ютились за тонким стеклом буфетов, удобные кресла, диванчик и стол с кружевной белоснежной скатертью. Это было первое место, куда ее привел Освальд после свадьбы.

«Это теперь твое место, можешь делать здесь что захочешь» – говорил он тогда. Тера впервые последовала его совету и теперь постоянно сидела тут, листала книги, пряталась от супруга и прислуги, спускалась в большой обеденный зал лишь вечером, а ночью, подчиняясь призывному взгляду, его повелительному жесту, закрывала за собой дверь спальни.

– На твоем месте, я бы прикусила язычок, Шарлотта, – предостерегающе проговорила Дина, поднося аккуратную чашечку ко рту. Она с наслаждением вдохнула насыщенный, малиновый аромат, молча сетуя, что у нее в доме такого нет, и сделала небольшой глоток. Губы и язык сразу же обожгло, от чего по ее точеному лицу прошлась еле заметная судорога. Все так же спокойно и медленно, Иудина поставила чашечку обратно на блюдце, отмечая яркий след красной помады на белоснежном фарфоре.

Настоящая леди – так бы сказали люди, видящие ее в сейчас. Так бы сказала и Тера, если б не знала, как может вести себя подруга после нескольких бокалов игристого. Она прекрасно знала свою Дину и понимала, что сейчас она ругала ее гувернантку за слишком горячий чай. Но делала это молча, прекрасно понимая, что находилась в чужом доме и ее слова не имели никакого значения. Они бы лишь лишний раз сотрясли воздух, не более того.

Мои слова тоже волнуют воздух, но к ним прислушиваются хотя бы из уважения к супругу и его семье.

– И очень хорошо, что ты не на моем месте, Дина. Поверь мне, чужой жизнью жить не всегда приятно, никогда не знаешь, что происходит у человека за закрытой дверью, – пожала плечами Шарлотта и помяла между пальцев зеленую мармеладку, обваленную в сахаре, и с удовольствие положила ее на язык. Тера смотрела на нее с гордостью и понимала, что сестре в высшем обществе будет проще, чем ей. Лотти уже хорошо держалась на публике, с гордостью носила расшитые бахромой платья и знала два иностранных языка. Она непринужденно разговаривала на разные тему, обсуждала политику и литературу одновременно.

Тера так не могла. Подсознательно она понимала, что ее считали главным разочарованием семьи. Матушка много сил вложила в ее образование, отчего Тера хорошо разбиралась в математике и литературе, говорила на трех языках, играла на скрипке и разбиралась в современном искусстве. Да и по словам той же матушки, девушкой она была красивой: длинные каштановые волосы, непривычные для современного общества, притягивали взгляд, голубые глаза контрастировали с оливкового цвет кожей. Ее некогда пышное тело под влиянием стресса перед свадьбой исхудало. О былом напоминали лишь небольшие складки на боках, которые ненавидел Освальд. Изящная, красивая в своей строгости, она редко говорила на публике и чаще всего кивала в знак согласия, пусть порой и не была согласна.

Однако даже мое образование и внешность не помогли в поисках жениха. Вы сами выбрали достойную партию, которая была готова покрыть ваши долги.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

О своем муже, который днями пропадал в лаборатории, она старательно не думала. Не позволяла чувствам брать верх над разумом. Тера жила лучше, чем многие, поэтому не имела права на капризы и нытье.

– Мне кажется это просто ужасно! – возмутилась Лотти и попыталась натянуть рукава белой, свободной блузки до середины ладони. Тера посмотрела на младшую сестру, понимая, что за своими размышлениями пропустила нечто важное. Ведь Лотти сидела чуть сгорбившись, что до этого никогда себе не позволяла, и нервно теребила рукава. – Все стоит. Машинисты отказываются работать, поезда стоят, производство лекарств никуда не двигается. А еще люди, их так много! Я из окна видела целую толпу рабочих и видит Бог, если б я попалась им на глаза, то они растоптали бы меня. Хотя их понять можно, увеличение рабочего времени при сокращении зарплаты – недопустимо! Куда смотрело правительство? Король и премьер-министр вообще не думают о простом народе.

Лотти недовольно засопела, сдерживая негодование, и вновь положила на язык красную мармеладку, обваленную в сахаре. Ее тонкие пальцы переплелись между собой на клетчатой, на удивление строгой юбке в пол, наверняка выбирала мама. Она любила подобные реверансы в сторону знатности и статуса места, в которое отправлялась сама или отправляла своих детей.

Комната погрузилась в гнетущую тишину. Тера видела, как слуги едва уловимо напряглись, хотя их эти изменения совершенно не касались. Вся прислуга, от горничных до дворецкого работали исключительно на семью Пикфорд и все вопросы касательно денег и времени работы решались исключительно с Освальдом и его отцом. Опасались они напрасно, хотя забастовка коснулась всех без исключения.

– О, дорогая, не стоит девушкам в высшем обществе говорить о политике. Это дурной тон! – отрезала Дина, поправляя нить перламутровых бус. Она вновь взяла чашечку в руки и допила остывший, но по-прежнему ароматный чай, оставляя на кружке еще один алый след от помады. Тера посмотрела на нее поверх тонкого ободка чашечки и скрыла горькую улыбку во все еще теплом чае.

Как и не стоит девушке в высшем обществе спать с женатыми мужчинами, Дина.

– Лучше послушайте, как моя хорошая подруга ездила в Париж. Вы не представляете! Ей удалось увидеть самого Пикассо и Фицджеральда на пляже рядом с виллой Америка. Это просто волшебное место, по ее словам, где можно выпить кофе и вдоволь посмеяться. Когда-нибудь и я там окажусь, под чутким крылом Сары Мерфи и буду курить вместе с Пабло и Зельдой!

Дина распалялась, говорила все громче и, что несвойственно для нее, жестикулировала руками. Глаза у нее сияли, как солнечные лучи на перламутровых жемчужинах, а голос звенел, словно вокруг летает миллион комаров. От высокого голоса подруги, которая не замолкала, а заливалась соловьем, хозяйка особняка невольно вжала голову в плечи, недовольно морща нос. Краем глаза Тера заметила сведенные к переносице тонкие брови Марты, которая все так же стояла в углу и терпеливо ждала приказов молодой хозяйки. Такие же эмоции испытывала и Лотти, вот только проявляла она их не скрываясь. Она кривила пухлые губы, закатывала карие глаза к потолку с лепнинами в виде длинный лоз, еле заметных листьев клена и пышных бутонов роз.

– Господь всемогущий, Дина! В мире много вещей, помимо развлечений и одежды, – возмутилась Лотти и с силой поставила чашечку на блюдце, отчего возникшую тишину прервал громкий звон. Она недовольно отодвинула от себя полупустую вазочку и посмотрела на пасмурное небо за окном. – Если не менять систему, не делать что-то на благо страны, то никакой моды и развлечений не будет. Разве я не права?

На последних словах Лотти резко повернула голову в сторону Теры, отчего ее каштановые волосы взметнулись вверх, как потревоженные хлопья снега, и тут же осели на плечах блестящим водопадом. От пронзительного, упрямого взгляда Тере стало не по себе. Она поднесла чашечку ко рту и сделала неуверенный глоток, чувствуя, как высокой ворот платья давил на шею. В голове металось множество мыслей, а от пристального внимания уже двух девушек руки мелко дрожали.

– Чем сильнее недовольство народа, тем уступчивее власть. Правители всегда опираются на народ, иначе кем править? – через какое-то время ответила она и с удивлением отметила, что голос ее звучал спокойно и даже как-то властно. Это радовало, ведь новый статус обязывал не только держать лицо перед прислугой, но и говорить красиво. Хотя этому ее научила школа с непоседливыми детьми, в которую она больше никогда не вернется.

Ты отобрал все, что было дорого мне, супруг, и запер в этом доме с наказом ухаживать. Но как ухаживать за местом, которое ненавидишь?

На ее слова Дина лишь фыркнула и вальяжно откинулась на спинку кресла, обитого мягкой, алой тканью. Закинув ногу на ногу, она накрутила на палец жемчужную нить и задумчиво кусала губы, совершенно позабыв про помаду. Хотя наверняка в ее маленькой сумочке лежала запасная, ведь не будет уважающая себя женщина выходить из дома без помады и шляпки, которая скрывала не только неудачную укладку, но и украшала образ. Так говорила Дина, когда доставала небольшое зеркало и поправляла прическу.

Тера не понимала подругу, хоть и общалась с ней больше шести лет. Иудина никогда не была примерной девочкой и прилежной учебе предпочитала светские приемы. Танцевала, пила шампанское и всегда приставала к пианистам, потому что музыканты ее слабость. Учила языки во время разговоров и всегда смеялась в ладошку, если что-то не получалось. Она любила жить в роскоши. Всегда носила дорогую одежду и знала, что будет модно через месяц, меняла украшения каждый день и красила губы алой помадой. А еще Дина была до безобразия любвеобильной. Она встречалась с мужчинами, спала с ними, принимала от них дорогие подарки и ходила на приемы. И ей было не важно, женаты они или свободны, ведь многие из них для нее на одно лицо. На самом деле Тера не знала наверняка, спала ли подруга когда-нибудь с Освальдом или делала это сейчас. Она лишь знала, что была бы рада подобному исходу, ведь ей бы уделяли меньше внимания.

– Какие вы скучные.

– Поговаривают, жемчуг вышел из моды, – как бы между прочим заметила Лотти, разглаживая подол юбки. Она невольно посмотрела на сестру, до подбородка укутанную в строгое платье, которое повсеместно носили полвека назад. Однако, несмотря на старомодность, Тере шли именно такие строгие наряды, которые подчеркивали ее стать, фигуру и делали ее неприкосновенной на вид.

Лотти по-настоящему любила и восхищалась сестрой, желая быть похожей на нее во всем. Любила безмерно, но не понимала и не принимала покладистости Теры, ее постоянного спокойствия и легкого равнодушия. Когда-то ей даже казалось, что у сестры отсутствовало собственное мнение, ведь та была послушной девочкой, которая безропотно ходила вслед за строгой матерью на уроки фортепиано и чтения. И это усиливалось с каждым годом, перерастая в раздражение, злость, ненависть. Лотти не любила, когда, приходя в слезах ища утешения, получала от сестры лишь слабую улыбку и слова о том, что родителям виднее. Ненавидела отсутствие поддержки со стороны Теры, но всегда понимала ее и поддерживала. Любила.

– Жемчуг никогда не выйдет из моды, милая моя, – поцокала языком Дина и промокнула белоснежной, хрустящей салфеткой губы. Алая помада отпечаталась на ткани, отчего Тера невольно скривилась. – Он любит ловить золото своим перламутровым боком.

Не стоит возносить в лик святых обычных людей, ведущих праздный образ жизни, дорогая Дина.