Текст книги "Совместимая несовместимость"
Автор книги: Анастасия Комарова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 11 страниц)
ГЛАВА 20
Был обычный будний день в конце сезона, и в парке, кроме них, не было никого, если не считать нескольких молодых мам, полусонно бродящих с колясками по узким аллеям, прячущимся между кедрами и кипарисами, да пары отдыхающих старичков, прильнувших друг к другу на одной из согретых солнцем живописных скамеек.
Здесь был потрясающий сосново-морской воздух, такой целительный для обитателей туберкулезных санаториев, затерянных на горе над морем.
Они присаживались в каждом малюсеньком кафе, которых кто-то предприимчивый во множестве пооткрывал на территории старого парка, заказывали себе кофе, курили, болтали, потом шли дальше, по засыпанным коричневыми листьями магнолий дорожкам, мимо серых, обросших сухим мхом скал, с загадочными пещерами и веселыми водопадами, мимо все еще зеленых солнечных полян с громадными гималайскими кедрами, смешными, кривобокими карликовыми пальмами и добросовестно подстриженными в форме шара кустами дикого лавра.
Все трое так давно не проводили время подобным образом, что это стало для них своеобразной экзотикой, ярким, волнующим приключением. Да и сам парк, почти пустой, парящая в неподвижном воздухе мертвая листва, запах осени, их странные отношения – все это навевало мучительно-грустные мысли, заставляющие грудь часто подниматься от беспричинных глубоких вздохов.
Вначале оживленный, разговор постепенно стал сникать. Лишь изредка звучали теперь тихие, не ожидающие ответной реплики слова.
– Помнишь то сухое дерево над обрывом – на нем раньше всегда сидели павлины? – говорила Варвара.
– А под этой скалой мы прятались от грозы. В тот день соседский мальчишка чуть не утонул, когда его обжег скат! – отвечал ей Иван.
Но и эти фразы становились все реже и звучали одиноко, не получая ответа, и скоро совсем исчезли за ненадобностью, и только глаза поддерживали неспешный диалог, спрашивая друг у друга о чем-то, не очень понятном Мишке.
«Ты помнишь?..» – обращался к Ивану ее матовый, принявший цвет окружающей зелени взгляд.
«Помню...» – отзывался он с удивлением и готовностью.
Мишка держался немного в стороне. Он был с ними и не с ними. Он просто наслаждался красотами... Но Иван слишком хорошо его знал.
Несмотря на кажущееся равнодушие, которое Мишка неизменно напускал на себя, Иван видел, что он неустанно наблюдает за Варварой. Стоило ей отвернуться, как его взгляд мгновенно перемещался на нее, впивался, как хищник в добычу, изучая и любуясь. Она, кстати, делала то же самое, стоило лишь отвернуться ему... Эти увлекательные упражнения, кажется, занимали все их мысли, не оставляя ни времени, ни желания на что-то другое. Они даже почти не разговаривали друг с другом, при этом оба активно общались с Иваном. Что, впрочем, не помогало ему избавиться от ощущения, будто он постоянно находится в одиночестве, несмотря на то что расставались они в течение всего этого времени лишь только на ночь, бродя везде и всюду вместе, как три неприкаянных привидения из заколдованного замка.
Такое положение вещей, хотя и соответствовало вроде бы его хитроумному целительному плану, нравилось ему все меньше. Но он ни в коем случае не отказался бы от уникальной возможности – подсмотреть рождение нового чувства... И если бы ему предложили выбор, он снова выбрал бы эту роль третьего, которую играл с героизмом ученого, ставящего на себе опасный опыт.
...Они вышли на полукруглую смотровую площадку. С нее открывался замечательный вид: безбрежное, ярко-синее море и белые кубики пансионатов на выступающем слева зеленом мысе.
Было приятно курить, удобно облокотившись на широкие каменные перила, смотреть на густую, тяжелую воду, напоминающую вкусное тягучее желе. Ленивый, дующий словно через силу, еще не холодный ветер делал по поверхности воды легкие мазки, как будто невидимый лакомка-великан хотел набрать на гигантский палец немного освежающего голубого желе.
Слабеющее день ото дня солнце героически боролось с ветром, грело плечи под курткой. Иван разомлел от этого тепла, от вина, выпитого недавно в уютном кафе под скалой. Ему не хотелось ни говорить, ни двигаться, лишь стоять так долго-долго, пока не начнет ныть поясница.
Яркий луч, вырвавшись из-за облаков, стал играть с Варварой, пытаясь заглянуть ей в глаза. Она зажмурилась и стала похожа не нахального котенка… Однако так было невозможно любоваться пейзажем, и ей пришлось закрыть один глаз, от чего бровь над вторым автоматически поползла вверх, придавая ей лихой вид. Чтобы было легче смотреть, она стала по очереди зажмуривать то один, то другой глаз; от этого создавалось впечатление, будто она кокетливо подмигивает кому-то на том берегу.
Иван умиленно наблюдал за ее гримасами, уверенный, что никогда в жизни не видел ничего пленительнее этого.
От наблюдений его отвлек Мишкин голос, тихий, приглушенный – то ли его намеренным старанием, то ли нечаянным шумом волн.
– Почему ты вчера заговорила о моей жене? – ни с того ни с сего обратился он к Варваре.
Иван вздрогнул, точно от звука разбившегося стекла. Это разлетелась на мелкие осколки тонкая оболочка непроницаемости, которой она так старательно себя окружала.
– Потому что она твоя жена.
Варвара попыталась сделать удивленные глаза, но из этого ничего не вышло. Солнце продолжало слепить ее, в то время как Мишка снова находился под прикрытием неизменных очков.
– Тогда почему ты хамила, говоря о ней? Ты что, не одобряешь мой брак?
Варька молчала, растерявшись от такой откровенности.
– Я так понимаю, ты начиталась идиотских статей, которые клепают разные уроды, чтобы не умереть с голоду?!
– Ничего я такого не читаю! – неуверенно возмутилась Варвара.
– Тогда почему? – приставал он к ней, выжидающе глядя в лицо.
Похоже, ей было лень придумывать приличный ответ, и она воинственно ляпнула, садясь на парапет спиной к морю и к солнцу:
– Я только слышала, что говорят все... Что ты женился на ней по расчету. ...
«Ну начинается!» – подумал Иван, невольно замирая.
– И ты, кажется, с этим согласна? – предположил Мишка, тоже разворачиваясь в ее сторону.
Ответа не последовало. Тогда он громко отчеканил:
– Так вот, я женился на ней НЕ по расчету!
«Конечно же, нет... Только вот получил бы ты вторую главную роль в новомодном блокбастере, который тебя ждет не дождется в самом ближайшем будущем, если бы не был ее мужем? Ради этой роли ты даже отказался участвовать в постановке очередной моей малобюджетной пьесы, несмотря на все мои настойчивые просьбы... И наплевать на то, что тебе всегда хотелось сыграть интеллигента-неудачника – ведь этот образ теперь так не вяжется с предстоящим имиджем интеллигента-бизнесмена – нового героя нашего времени!» – с горьким злорадством комментировал про себя Иван.
– Значит, ты ее полюбил? – невинным тоном поинтересовалась Варвара.
Она-то, конечно, ни о чем таком не думала. Она ведь этого не знала. Он это знал. И Иван с удивлением заметил, как сам напрягся, ожидая его ответа.
– В жизни все не так просто, как нам это кажется в молодости... Если ты этого до сих пор не поняла – твое счастье.
Иван разочарованно усмехнулся. Что ж, именно такого ответа и следовало ожидать. Но Варьку он не удовлетворил – она уже вошла в раж.
– Люди обычно вступают в брак либо по любви, либо по расчету. Если ты женился на женщине НЕ по расчету, значит, ты ее любишь!
Логика была железная, хоть и сильно отдавала детским садом.
Мишка громко хлопнул ладонью по парапету, шумно вздохнул и посмотрел на Ивана, то ли призывая в свидетели, то ли прося поддержки. Но Иван делал вид, что безумно увлечен маневрами прогулочного катера, медленно выруливающего из бухты прямо под ними, и Мишке пришлось отдуваться самому.
Впрочем, он с этим неплохо справился.
– Похоже, тебя это очень волнует? – спросил он, находчиво сменив назидательный тон на насмешливый.
– Почему меня это должно волновать? – пожала плечами Варвара.
– Да вот не знаю почему. Мне самому интересно...
Очень, очень интересно было Ивану наблюдать за уходящим в открытое море корабликом.
– Меня это вовсе не волнует, – ответила, наконец, Варвара, которая во время паузы прикурила новую сигарету. – Просто ты спросил – я ответила, – заявила она и демонстративно стала смотреть в другую сторону, что должно было означать конец разговора.
Она не знала еще одного: Мишка был сегодня настроен решительно.
– А ты? – не отставал он от нее. – Ты-то выходила замуж по любви?
– Ха, естественно! У него же не было ни копейки!
– Так почему же вы развелись? – выдал он, наконец, коронную реплику.
Иван даже повернул голову, оторвавшись от созерцания морского пейзажа. Но этот вопрос, вопреки ожиданиям, не поверг спорщицу в смятение.
– Да потому, что это не была настоящая любовь! – негодующе воскликнула она, на что они дружно, громко и искренне расхохотались.
– Ага!! Значит, бывает настоящая и ненастоящая любовь?! Ну, это уже кое-что! – продолжая смеяться, резюмировал Мишка.
Он самодовольно обхватил за плечи надувшуюся Варвару и повел ее к выходу с площадки.
Всю обратную дорогу они потешались над ее гневными попытками сбросить с плеча Мишкину руку.
Остаток вечера прошел не так уж весело. Им пришлось скучать на балконе вдвоем – Варвара отказалась от ужина и заперлась в своей комнате, захватив туда сумку с этюдником.
ГЛАВА 21
Иван самостоятельно похозяйничал на кухне и теперь напивался попеременно то чаем, то кофе. И лакомился маленькими круглыми пирожными с заварным кремом – вчера вечером их напекла тетя Клава, развращавшая их кулинарными изысками с азартом и изобретательностью человека, твердо верящего в свое предназначение.
Как любой прирожденный лентяй, очень быстро привыкнув к комфорту и праздности, он принимал ее заботы почти как должное и теперь купался в теплом потоке безделья. И дошел уже до того, что чуть ли не с интересом стал вчитываться в местную газетенку – любимое и, пожалуй, единственное чтение Клавдии. Очередной номер всегда, и сегодня тоже, неизменно лежал на кухонном столе. Помимо сводок погоды – небрежно-беглых по отношению ко всему миру и чрезвычайно подробных, даже педантичных, с указанием температуры и степени загрязненности воды по всему побережью, здесь на полном серьезе печатали всякий вздор... В том числе, кстати, и об «источнике любви». Он стал внимательно читать, неосознанно стремясь найти между строк либо опровержение, либо подтверждение своим ночным мыслям.
Варвара появилась, как всегда, неслышно. Остановилась в дверном проеме, возможно, какое-то время наблюдала за ним, а когда он ее заметил, улыбнулась и сказала «привет».
– Привет... – машинально ответил он.
Она была бледна. Но не так, как бывало раньше – матовой, алебастрово-теплой бледностью, данной ей от природы, а будто обескровлена. Под глазами у нее стало меньше голубого и больше фиолетового, виски белели прозрачностью разбавленного водой молока, даже загар, кажется, куда-то делся, и вокруг переносицы теперь пестрела рябь веснушек, покрытая, как испариной, жирным блеском кожи... Чем была вызвана эта рассеянная неухоженность – настроением, пренебрежением к нему или же ей действительно было нехорошо? По крайней мере, вид у нее был не очень здоровый.
Вероятно, поэтому он вдруг поймал себя на желании вскочить ей навстречу, как вскакивают при появлении долго ожидаемого желанного гостя или даже важного, пожилого начальника.
– Привет... Как дела?
Он спросил: «Как дела?» – хотя на самом деле ему хотелось воскликнуть: «Что случилось?»
Он действительно встревожился и даже готов был расстроиться – ведь только что ему было так хорошо! И потому хотелось, чтобы хорошо было всем, а она своей бледностью и болезненным блеском зеленых глаз вдруг резко нарушила это состояние душевного и физического комфорта.
– Как дела? – снова спросил он, имея в виду «Что случилось?».
Ответила она странно. Развела руки в стороны, от чего виновато приподнялись узкие, заострившиеся плечи под вылинявшей синей футболкой.
– Да как-то... никак... – сказала она, чуть ли не извиняясь.
Посмотрела на него невидящим взором, подошла к плите и стала сосредоточенно чиркать спичками.
Иван не сразу понял, что отвечала она совсем на другой вопрос. Наверно, подумала, что он интересуется ее успехами в деле возвращения к жизни депрессивного любовника...
Тут ему стало ее действительно жалко. Он даже почувствовал довольно сильные укоры совести. Ну надо же! Человек, может, ночи не спит, пытаясь воплотить в жизнь его бредовые фантазии, в то время как сам он уже благополучно забыл если не о самом «задании», то, уж во всяком случае, о его пресловутой важности. Все это как-то постепенно отодвинулось на второй план – гораздо интереснее оказалось наблюдать за реальными людьми и отношениями, чем тешить себя выдуманными, наигранными коллизиями... Тем более, что чем дальше, тем больше он осознавал не только всю абсурдность своей затеи – да она была просто-напросто глупостью, навеянной ностальгическим возбуждением! И что гораздо хуже, теперь казалась ему злой, жестокой, да и просто аморальной. Не говоря уже о том, что была просто оскорбительной для них обоих, а больше всего – для существа, сидящего сейчас перед ним с чашкой горячего кофе в прозрачных пальцах.
Теперь, глядя на Варю, Иван искренне удивлялся: как и почему она не влепила ему пощечину в тот день, когда он предложил ей такую опасную и странную роль в сомнительной авантюре?
Пока он удивлялся, она, отхлебнув кофе, сказала:
– Что-то не получается пока... – И, тихо улыбнувшись, добавила: – Видно, я оказалась не такой способной, как ты думал.
«Черт, да разве я об этом спрашивал?! Я ведь хотел узнать, как ТВОИ дела!» – чуть не закричал он и уже открыл было рот, начиная говорить:
– Да я ведь не об этом...
Но замолчал. Потому что в кухню вошел Мишка. Как всегда равнодушно, как всегда не вовремя. Ивану пришлось проглотить свой вопрос вместе с объяснениями, жалостью и тревогой – после пирожных это было особенно горько и невкусно. Чтобы спрятать уныло вытянувшееся лицо, он снова взял в руки газету и закрылся ею, чувствуя себя свиньей и ослом одновременно.
Мишка тоже не сиял румянцем. Как всегда.
«Ну, этот-то бледнеет от злости», – подумалось Ивану.
Мишка все больше его бесил. И он уже почти плюнул на него. Не хочет – не надо! Возможно, он злился на него отчасти и за то, что из-за его упрямства сорвался, и это уже совершенно очевидно, их с Варварой «целительный проект». Причем обидно было не столько за себя, сколько за нее.
Упрямый баран, бесчувственный тюфяк! Такая девушка старается вернуть его к радостям жизни, тратит на него время и нервы, а этот смазливый балбес становится день ото дня только угрюмее и злее...
«Совсем плохой стал!» – подумал он, когда Мишка озлобленно пнул, придвигая к столу, ни в чем не повинную табуретку. – Уж лучше бы как раньше».
Ну, грустный ты и грустный, хрен с тобой! А то ведь нет, теперь еще и язвит по поводу и без повода, рассказывает пошлые анекдоты с подозрительным удовольствием и распространяет вокруг ядовитые флюиды, от которых прямо на глазах вянут цветы и девушки.
ГЛАВА 22
Все, кто знал Ивана, знали, как он любит рестораны. Всегда любил. Особенно хорошие. Такие, где рассеянный свет «авторских» светильников освещает все ровно настолько, чтобы преобразить обычные вещи в магические предметы, а обычных людей – в сказочных персонажей. Такие, где теплый, немного душный воздух с первых же минут так ударяет в нос запахом кухни, смешанным с ароматами хорошего табака и дорогой парфюмерии, что первый бокал, так нетерпеливо ожидаемый и выпиваемый невольно почти что залпом, не пьянит, а, наоборот, только приводит в норму разбушевавшиеся чувства. Лишь тогда начинает постепенно замедляться легкая пульсация в шее, возникающая всегда как предвестник удовольствия, и можно, по возможности удобно откинувшись на жесткую спинку сиденья, с удовольствием закурить, приобщая себя к этому месту и предстоящему таинству, уже спокойно прислушиваясь к столь уместному здесь посасыванию в пустом желудке и оживленным или же, наоборот, очень тихим разговорам за соседними столиками.
Место, куда они сегодня собрались, было именно таким. По крайней мере, по словам Варвары, это заведение, под символичным названием «Алые паруса», было самым модным и дорогим в округе, доступным лишь немногим, особенно в нынешнем межсезонье, богачам да гуляющим студентам, что имеют обыкновение просаживать здесь за один вечер сумму, рассчитанную на пару недель экономного отдыха.
Спустившись вечером по уже привычному маршруту на площадь, где между бронзовым бюстом Ленина и зимним кинотеатром по традиции располагалась стоянка такси, они осчастливили одного из неунывающих частников и довольно долго скользили по вечернему побережью, чтобы провести сегодняшнюю ночь именно там.
Идея принадлежала, как это ни странно, не Ивану, хотя он и был в этой небольшой компании самым горячим поклонником такого рода времяпрепровождения. Но ему почему-то так и не пришла в голову мысль о возможности развлекаться здесь как-то иначе, кроме как неторопливо, вдумчиво прогуливаясь по тихим темнеющим улицам либо сидя на пресловутом балконе, потихоньку пьянея от сладости портвейна, приглушенности заката и нежной красоты Варвары.
Удивительно, но предложил это Мишка. И это было здорово. В любом случае. В каком «в любом»? Ну, либо он начал возвращаться к жизни, что само по себе было хорошо... Либо захотел отблагодарить Ивана за «заботу и поддержку», что было просто приятно... Либо – решил наладить отношения с Варварой, которая уже два дня пропадала во дворце, явно избегая их обоих, а это делало их существование здесь довольно бессмысленным... В таком случае это тоже было неплохо. Хотя в последнее время Ивана все меньше заботило развитие срежиссированной им самим «влюбленности».
...Если бы Иван выбирал место для постройки ресторана, он не смог бы найти что-то лучше этого.
Одноэтажный квадратный домик из серого ракушечника, со странно неровными окошками и треугольной крышей, устроился на одном из утесов прямо над морем так гармонично, будто стоял здесь с сотворения мира. Стоящий у самой дороги, но ловко спрятанный за небольшой кипарисовой рощей, домик действительно больше всего напоминал хижину Лонгрена, несмотря даже на ярко-красную неоновую вывеску и пару иномарок, гордо серебрящихся невдалеке.
Помогая Варваре выйти из машины, Иван не был удивлен тем, как блестели ее глаза, – картина, представшая им, была достойна восхищения. Впечатление усиливалось еще одним обстоятельством. Уже привычное красное солнце снова опускалось за горизонт, а потому грязно-белая стена «Алых парусов», смотрящая на них, сейчас окрасилась в цвета перьев фламинго.
Когда они вошли, народу там было немного. Половина столиков пустовала, и Иван немного расстроился – ведь он всегда был любителем шумных сборищ. Но постепенно зал стал наполняться по-провинциальному нарядными гостями. Он порадовался за Варвару, которая, в силу своего стиля, а может быть, лени, была одета и накрашена с большим вкусом.
Куда делись ее растрепанные вихры – признак раздражающего равнодушия к общественному мнению? Гладко, до блеска, приглаженная челка убрана со лба и вызывает в памяти образы сразу всех романтических киноблондинок, вместе взятых, – от Грейс Келли до Мэрилин Монро. Ультраминималистское платье-мешок из черного льна. Плоские открытые босоножки с высокой шнуровкой, почти греческие сандалии. Макияжа как будто совсем нет, только лицо идеальной ровностью матового блеска неуловимо напоминает что-то – не те ли старинные фотографии на стенах его комнаты? Никаких украшений, если не считать украшениями татуировку на открытой руке и два глубоких разреза по бокам длинного платья.
Иван смотрел на нее с гордостью. Он был очень доволен. Впервые за все время их пребывания здесь он почувствовал что-то привычное в атмосфере – атмосфере ресторана. Все то, что у других людей создает ощущение праздника, – полумрак, музыка, свечи, мерцание огней, богатство интерьера, приветливость официантов – поселяло в нем спокойствие и уверенность.
...Итак, он был доволен, глаза Варвары сверкали колдовским блеском, и даже Мишка был почти таким же, как раньше, – спокойным, остроумным, кокетливым. И лишь совсем немного грустным. Он поднял бокал и сказал, что хочет выпить за них. Что ему очень хорошо с ними, что спасибо им за все... и так далее и тому подобное. Он говорил, Варвара слушала, а Иван просто любовался красотой и странной, парадоксальной гармонией этих двух лиц напротив. Они были настолько же гармоничны, насколько и несовместимы. Провинциальная мечтательница и кумир столичного бомонда.
Отхлебнув терпкого густого вина, Иван закрыл от удовольствия глаза.
В этот момент по залу рассыпались бередящие душу хриплые, страстные звуки гитары. Играл очень молодой и красивый гитарист. По крайней мере, таким он казался из своего полутемного угла – ясно видна была только рубашка, такая же белая, как и его измученные пальцы.
Да, обстановка способствовала романтическому настроению. За то недолгое время, что они здесь были, бокалы их уже не раз пустели и снова наполнялись охлажденным огнем крымских виноградников. Кажется, в первый раз со времени их с Мишкой приезда развеялось то тщательно скрываемое напряжение, что возникло между ними троими. Ивану казалось, что наконец-то все они расслабились, стали просто компанией молодых людей – веселых, красивых, обаятельных, которые собрались вместе потому, что им приятно общество друг друга.
Да, это был поистине благословенный вечер. Все сегодня было просто и легко. Никаких недомолвок, полунамеков, полувзглядов. Никакой усталости, никакой подозрительности, а только искрящееся, многообещающее веселье. В тот вечер все трое, казалось, были заново очарованы друг другом. В приступе благодушия Иван не скупился на приветливые улыбки официантам и гостям и как одержимый аплодировал молодому гитаристу – тот продолжал щедро вливать в их души отраву надежд на близкое счастье.
Иван так разошелся, что, когда вместо гитариста на сцене появился оркестрик, играющий латино, увидел, что Варвара непроизвольно отбивает такт ножкой в греческой сандалии, и пригласил ее танцевать.
Собственно, он не успел даже подумать об этом. Просто когда раздались первые аккорды зажигательной мелодии, их глаза встретились. Он вскочил и протянул ей руку, и она улыбнулась ему самой ослепительной улыбкой на свете – признательной, ласкающей улыбкой. Они быстро поднялась и пошли к танцевальной площадке, взявшись за руки, ослепленные светом прожекторов, инстинктивно находя дорогу между столиками.
Когда они оказались одни на возвышении эстрады, она немного смутилась. Но потом, когда Иван резко притянул ее к себе, обняв за гибкую талию, и закружил в бешеном латиноамериканском ритме, заставив быстро вращать бедрами, она мгновенно приняла игру – коротко рассмеялась, откинув голову... И они стали двигаться – ритмично и стремительно – и, наверное, здорово смотрелись, потому что сорвали одобрительные аплодисменты.
Через минуту сцена была полна танцующими парами. Это резко сократило их свободу перемещения по мерцающему всеми цветами радуги скользкому танцполу. Тогда они сменили стиль. Прильнули друг к другу и теперь передвигались мелкими шажками, все так же ритмично, но уже более спокойно, Иван уже не мог видеть смеющегося лица Варвары, зато чувствовал ее дыхание на своей щеке. Близость их тел, двигающихся как одно – настолько четко, до малейшего нюанса они понимали друг друга в танце, – создавала иллюзию близости и родства душ. И он томно прошептал ей на ушко (прием затасканный, но такой естественный!):
– У нас с тобой неплохо получается... И ты прекрасно двигаешься...
– С хорошим партнером это не трудно, – ответила она в той же манере.
От ее дыхания по его спине пробежали мурашки.
«Интересно, происходит ли с ней то же самое?»
Она всем своим видом показывала, что да.
Он обрадовался и удивился, заметив, как откровенно Варвара кокетничает с ним. Только потом, позже, он понял, что так она кокетничает со всеми. Это делалось не специально. Нет, это происходило неосознанно. Наверное, она даже не подозревала, какими озорными были ее глаза, когда она, лукаво прищурившись, с улыбкой умного ребенка следила за разговором, иногда вставляя в него ироничную или злую фразу.
Это было на уровне инстинкта – внимательный взгляд в глаза собеседнику вдруг резко опускается вниз, в то место, где расстегнутая из-за жары рубашка открывает шею и начало груди; потом ее глаза опять поднимаются, но уже медленно, как бы навсегда впитывая в себя то, на что смотрят, неуловимо задерживаются на губах, которые тут же почему-то становятся такими сухими, что их приходиться облизать... И вот ее глаза опять встречаются с вашими, но их взгляд уже совсем другой – заинтересованный, что-то понявший в вас. Длится он ровно секунду, после чего следует смущенное дрожание ресниц, и она, словно ласково простившись с вами, слегка поворачивает голову, чтобы подарить свое внимание другому собеседнику. С которым происходит примерно то же самое, что и с вами. И все это в процессе оживленного разговора о чем-то милом или же, наоборот, серьезном, а главное – все с тем же задорно-невинным выражением лица.
Иван крутанул ее вокруг себя, а потом резко наклонил назад, заставив прогнуться. И неизбежно заскользил глазами по груди, шее, лицу – Варя понимающе и вызывающе улыбалась, а из-под почти закрытых век его ослепил ярко-белый луч провоцирующего взгляда. Тогда он окончательно отпустил тормоза и позволил себе окунуться в приятное возбуждение азарта. Того азарта, который сильнее любого другого, – азарта самца.
Мелодия закончилась, но тут же началась другая, под которую они танцевали с тем же взаимопониманием, импровизировали все так же легко и слаженно, и создавалось впечатление, будто они признаются друг другу в чем-то, выбрав в посредники музыку и танец.
К концу третьей песни Варвара, задыхаясь, еле увела его со сцены, таща за собой за руку, словно козла на веревке.
Хохочущие, разгоряченные, они вернулись к столику и с размаху плюхнулись на потертые, под старину, стулья. И он налил им по целому бокалу вина, а так как очень хотелось пить, то они выпили его залпом, глядя друг другу в глаза и поминутно прыская со смеха.
Допив все до последней капли, Варвара опустила голову, приложила руку ко лбу, потом с глубоким вздохом откинулась на стуле. Иван снова не заметил, как в руке у нее оказалась сигарета. Спеша протянуть ей зажигалку, он чуть не опрокинул свой бокал, а она, прикуривая, придерживала его руку и пристально смотрела исподлобья ему в глаза, пытаясь изобразить роковую женщину из гангстерских боевиков, но безуспешно – все портила неудержимая улыбка.
Однако у Ивана вдруг пропало желание смеяться. Может быть, оттого, что она была сегодня так близка и красива. А может быть, оттого, что пальцы у нее, несмотря на жару, были холодными, а веселье в глазах настолько буйным, что напоминало истерику.
...Все это время Мишка с печальной, насмешливой улыбкой наблюдал за ними. А потом он стал читать им стихи своим низким, рокочущим голосом. Иван готов был поклясться, что еще никогда и ни в чьем исполнении Бодлер не был так нежен, а Шекспир так жесток...
Он уже давно потерял счет выпитым бокалам и после очередного благодарственного тоста почувствовал, что, если сейчас же не выйдет на воздух, ему станет плохо. Он с беспокойством взглянул на Варю, удивляясь, как она еще держится.
И увидел, что она, притихшая, опираясь на руку щекой, смотрит на Мишку Горелова полным обожания взглядом, таким, что тот перестает пить и тоже смотрит на нее – а она даже не моргает...
Тогда Иван понял, что она абсолютно пьяна. Он забеспокоился и хотел предложить ей выйти подышать вместе с ним, но никак не мог правильно составить фразу. Непомерные умственные усилия доконали его, и он вышел из зала быстрее, чем это принято.
Пока он бродил вокруг ресторана, среди аккуратно подстриженных низких кустиков, его преследовала неприятная и неотвязная мысль, что он зря оставил Варвару наедине с Мишкой. Он был не настолько ослеплен своими сегодняшними успехами, чтобы не понимать разницы в отношении женщин к себе и к нему. То, ради чего Ивану нужно было два часа изображать прекрасного принца, Мишке удавалось за считанные секунды, причем без всяких особых усилий с его стороны. Иван слишком хорошо это знал, и это знание не способствовало улучшению его самочувствия.
Несколько раз он пытался вообразить себя героем и подходил совсем близко к призывно раскрытым дверям, но стоило ему вдохнуть теплого, вкусного воздуха, струящегося оттуда, как весь его героизм сдувало куда-то в сторону моря, и он покорно разворачивался и уходил к берегу.
Там было не намного легче. Там было странно...
Над водой быстро темнели влажные облака. Само море из розового сделалось зеленовато-черным и словно шевелилось. Как будто волны не понимали, в какую сторону дует ветер и куда им, собственно, следует плыть...
Итак, облака двигались, море волновалось, но при этом было совершенно нечем дышать – духота стояла такая, как будто выключили воздух. От этого странного несоответствия шевелящихся облаков и волн и совершенно неподвижного воздуха возникало неприятное чувство.
Неизвестно сколько прошло времени, пока Иван наконец не почувствовал себя в состоянии вернуться в ресторан, не причинив при этом неприятностей себе и окружающим.
