Текст книги "Совместимая несовместимость"
Автор книги: Анастасия Комарова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 11 страниц)
ГЛАВА 8
Балкон, вернее терраса, представлял собой узкий и длинный деревянный помост, соединяющий все три комнаты и ванную и уходящий в загадочную даль чужой половины длинного, многоярусного и, кажется, безразмерного дома.
Балкон выходил во все тот же фруктовый сад. Простые деревянные перила когда-то были выкрашены голубой краской. Ее остатки и сейчас еще кое-где налипали на выцветших сухих досках, придавая им неопрятный, болезненный вид шелушащейся от солнечного ожога кожи. Однако все это было сущей ерундой по сравнению с той изысканностью, которую придавала балкону кудрявая темная зелень дикого винограда, густо покрывающая его снаружи и изнутри. Неизвестно где начинаясь, она окутывала все внутренние стены балкона, вилась по многочисленным вертикальным веревочкам, тянущимся от перил куда-то вверх, и даже кое-где свисала с потолка, делая террасу похожей то ли на обитель страстной испанской сеньоры, то ли на романтический уголок швейцарского замка. Довершали впечатление вид звездного крымского неба с наполовину спрятавшейся в синих облаках луной, темно-зеленый запах деревьев из сада и близость моря. Его не было видно, но звук разбивающихся о камни волн, изредка заглушаемый шумом проносящихся где-то рядом машин, был слышен так явно, будто вода находилась прямо под ногами.
На балконе можно было с легкостью разместить пару раскладушек, но этим людям, постоянно живущим на природе, видимо, не приходила в голову столь странная мысль – они предпочитали отдыхать в местах, специально для этого предназначенных, глухо зашторивая окна от назойливого, утомляющего солнца. Поэтому вместо раскладушек здесь жили низкий пластмассовый столик из детского набора и несколько легких матерчатых стульев, на которых они и уселись.
Немного в стороне, слева за садом, виднелась улица, призрачно освещенная единственным голубым фонарем – от этого белые стены мазанок казались тоже голубыми. Большинство окон уже погасло, лишь немногие все еще светились уютным оранжевым светом. Одно из них ненавязчиво разбавляло окружающую идиллию тягучими басами «Depeshe Mode»...
Когда-то Иван знал большинство семей, живущих в этих домах, и теперь с любопытством расспрашивал Варвару о том, что с ними произошло. И она с невеселой иронией передавала краткие истории жизни городка за последние несколько лет, каждая из которых при желании могла бы послужить отдельным сюжетом для драмы, комедии или фарса. Скоро, однако, он перестал задавать ей вопросы, и разговор беспомощно повис в воздухе.
...Они лениво перебрасывались пустыми, иногда фривольными фразами. Луны уже совсем не было видно из-за облаков, стремительно, за несколько минут, затянувших большую часть неба. Их лица освещались теперь лишь фарами редких шальных автобусов да слабым отражением от балконных стекол света все того же голубого фонаря.
Варвара маленькими глотками прихлебывала портвейн. Было похоже, он уже в нее не лезет, и она не отрывала бокал от губ лишь потому, что не имела решимости отставить его – как у большинства из нас, у нее бывали моменты, когда не знаешь, куда деть руки. Иван подумал, что, наверное, она чувствует себя неуверенно в собственном доме, смущенная присутствием сразу двух столичных знаменитостей, и его сердце, разморенное алкоголем и романтической обстановкой, дрогнуло от жалости и умиления. Она так трогательно затихла в своем шезлонге, неподвижно глядя перед собой, и все еще удерживала между кончиками пальцев обеих рук таинственно мерцающий гранями бокал...
– Когда-то и у меня была депрессия... – вдруг мечтательно сообщила она.
Судя по обращению, говорила она для них обоих, хоть смотрела при этом только на Ивана.
– Да что ты? – поспешил изумиться он, хорошо знакомый с подобными пьяными откровениями.
– Нет, серьезно, – сказала Варвара. – И я довольно долго не могла от нее избавиться... Да-да, родители даже испугались...
– И что тебе помогло? – теперь уже действительно заинтересовался Иван. – Врачи, лекарства?
– Ну не-ет!
Она все-таки допила вино и, отставив бокал, лукаво грозила ему непослушным пальчиком.
– Что же тогда? – не отставал он, в надежде выведать для Мишки волшебный рецепт исцеления. – Что тебе помогло?
– Разгул! – вдруг уверенно ляпнула Варвара. – Погоня за удовольствиями. Потакание своим порокам и слабостям. И глобальная любовь – ко всему.
– Ну-ка, ну-ка!! С этого места поподробнее, пожалуйста! – оживился Иван.
– Ну-у, правда, в умных книжках это называлось по-другому – любовь к себе... принятие себя... принятие мира... И все в таком роде...
Она сделала неопределенно-пренебрежительный жест расслабленной рукой, и эта рука безошибочно нашла на темном, почти невидимом столе сигарету.
– Но смысл-то один – делай что хочешь и потом не упрекай себя за это, верно?
– Та-а-ак... Нет, ты все понял, Михелито? Думаю, этим-то мы и займемся, начиная прямо с завтрашнего утра! – Он не на шутку воодушевился этим способом борьбы с депрессиями и не сразу понял, что фраза нелепо повисла в воздухе.
Не услышав в ответ ожидаемой колкости, он посмотрел на Мишку. А когда Варя тоже удивленно повернула к нему бледно-голубое лицо, заметил, как она невольно вздрогнула, натолкнувшись на немигающий взгляд того. Похоже, Мишка уже давно так на нее смотрел и, проигнорировав общее удивление, продолжал молчать. Когда же Иван поинтересовался, не уснул ли он часом, Мишка нехотя перевел на него действительно сонные глаза и рассеянно протянул:
– А не разоримся – потакать всем моим порокам?
...В саду мало-помалу водворялся ветер. Он проникал с моря мягкими настойчивыми порывами. И прерывистые вздохи листьев слабо молили о пощаде ритмичный шум прибоя.
...Как ни хотелось Ивану еще немного подышать морским воздухом на этом волшебном балконе, он заставил себя потушить сигарету, прекрасно понимая, что для осуществления плана нужно же будет чем-то жертвовать!
И он в последний раз нарушил затянувшуюся тишину, произнеся по возможности непринужденно:
– Знаешь, Варь, растолкуй ты ему, непутевому, что там да как... По поводу разгула... А то я, честно говоря, замучился... Желаю вам такого же отличного настроения при отходе ко сну, как у меня сейчас!
С этими словами Иван поднялся и, пошатываясь на размякших ногах, стал с грохотом пробираться через их стулья к своей двери.
– Спокойной ночи, Вань. Надеюсь, тебе будет удобно, – с бесконечной доброжелательностью выговорила Варвара, подбираясь, чтобы дать ему дорогу. И добавила: – Я тоже пойду...
Она поднялась было, но Иван заметил, как на ее руку быстро легла ладонь Мишки, и увидел, уже краем глаза, что тот заговорщицки подмигнул ей, указывая на Ивана подбородком.
Тогда, уже не в первый раз, его неприятно кольнула обида. Но он моментально забыл о ней, посчитав совершенно неоправданной, и гордо удалился в свою комнату, насвистывая мелодию из последнего Мишкиного фильма.
В комнате он быстро разделся, не зажигая света, откинул тонкое одеяльце и упал на пружинный матрац, слишком легко прогнувшийся под восьмьюдесятью пятью килограммами костей и мышц. Он закрыл глаза. Хотелось пить, а спать, наоборот, совсем не хотелось. Он был возбужден новыми впечатлениями, к тому же было все-таки немного обидно лежать здесь одному в темноте, когда там, под звездами, может быть, начинался интересный разговор, который не желали вести при нем.
Он встал и, прошлепав босиком по прохладному полу, расплющил нос о стекло. Столик и стулья стояли напротив комнаты Варвары, справа от окна. Комната Ивана была посередине, а Мишкина – самая дальняя. С такого расстояния ничего не было слышно, хоть форточка и была открыта, впуская в комнату душистую ночную прохладу...
Они стояли рядом, плечом к плечу, опираясь локтями на перила. Над их головами вились две голубые змейки дыма и параллельно друг другу уплывали влево, туда, куда гнал их ветер.
Глаза Ивану вдруг заволокло туманом. Он зажмурился и снова открыл их, но туман не исчез. Он удивленно отодвинулся от стекла и лишь тогда понял, что оно всего-навсего запотело от его дыхания. Вытянув шею, он еще несколько раз глубоко вздохнул и вернулся в кровать.
Вытянувшись на прохладной простыне, он вдыхал чудный запах свежего, высушенного на солнце белья и, засыпая, думал, что, по крайней мере, ему, кажется, не будет здесь скучно.
Уже сквозь сон его опять посетила та мысль, и он уснул с уверенностью, что, наверное, все-таки удастся встряхнуть Мишку.
К тому же он теперь точно знал, кто ему в этом поможет.
ГЛАВА 9
Когда он проснулся в незнакомой комнате, в чужой кровати, но со знакомыми ощущениями, яркий, белый утренний свет еще только начал проникать в небольшую сонную комнатку, пробиваясь сквозь зелень балкона и тонкие ситцевые занавески. В ногах была приятная ломота. Он смачно потянулся, с удовлетворением вспоминая о вчерашнем пиршестве, и снова расслабился, распластавшись на спине.
Несмотря на ранний час, Иван, к своему удивлению, чувствовал, что выспался. Вот что значит воздух! Но что-то было не так. Он огляделся. Не то чтобы ему здесь не нравилось, однако, когда его сонный блуждающий взгляд натыкался на белый просвет среди занавесок, с парящими в луче блестками пылинок, на серые от пыли пластмассовые тюльпаны, украшавшие с двух сторон, как икону, старую, отретушированную фотографию, ему становилось не по себе. На фотографии молодые, густоволосые мужчина и женщина, с одинаковыми тонкими вишневыми губами, склонили друг к другу головы так доверчиво и нежно, что ему стало грустно. Грустно и неуютно. Он вдруг остро почувствовал, что он не дома, и это чувство сильно отличалось от того, что приходилось испытывать в бесчисленных и разнообразных гостиницах, по которым он достаточно наездился за свою журналистскую жизнь. Там-то он как раз чувствовал себя как дома, а если нет, мысль о том, что остальные постояльцы, волею судеб закинутые сюда, испытывают те же чувства, быстро поднимала настроение, сближая с товарищами по несчастью. И все-таки гостиницы уже были родными, привычными хотя бы своей бесприютностью. Здесь же было что-то другое... Теплый, уютный дом, семейное гнездо со своими маленькими традициями... В нем начинало пробуждаться какое-то жалкое, сиротливое чувство, заставившее его испугаться, что еще немного – и он захочет обратно в Москву.
Уже готовый оплакивать вчерашнее хорошее настроение, он стал думать, что тут можно предпринять... Чего-то не хватало. Чего-то привычного, умиротворяющего, способного примирить его с этими мыслями, чего-то знакомого, очень знакомого... Телесное в нем всегда было первично, и он решил воспользоваться проверенным способом – чтобы стало лучше на душе, нужно позаботиться о теле. И решение тут же пришло; простое, очевидное и никак не связанное со случайным, беспричинным приступом ностальгии. Ему не хватало самой малости. А именно – возбуждающего запаха кофе, который витает ранним утром по его московской квартире, так же как и по коридорам гостиниц, когда продравшие глаза постояльцы первым делом суют в кружку многострадальный кипятильник и сладострастно гремят жестяными банками «Nescafe».
Вспомнив о кофе, он вспомнил о той, которая так вкусно его готовит, и его потянуло в кухню. Он представил, что она сейчас там, стоит у плиты, склонив белоснежную взлохмаченную голову... Он быстро оделся и вышел из комнаты.
В ванной настроение стало быстро улучшаться – сад стоял, протянув к солнцу тяжелые ветки! Глядя на него, Иван вздохнул веселее. Колдовские флюиды, щедро источаемые этой комнатой, этим домом и этим городом, будили в нем что-то, давно забытое или подавленное, радостное и страшное... Что-то, что вселяло в душу веселую, отчаянную решимость сделать эти две недели, как минимум, абсолютно не скучными для себя и, как максимум, наконец положащими предел Мишкиной затяжной хандре.
Вот удача – Варвара действительно была на кухне!
Она, правда, не стояла у плиты – сидела на табуретке, скрестив вытянутые стройные ноги и опираясь спиной о стену. И задумчиво ела персик, механически слизывая текущий по подбородку густой оранжевый сок.
Ее четкие брови были нахмурены, и весь вид выражал глубокое раздумье.
– Кхе-кхе, – предупреждающе кашлянул он, прислоняясь к дверному косяку. – Привет...
Вежливая девочка изобразила улыбку. «И на том спасибо», – подумал Иван, видя, что помешал ей.
– Как вам спалось? – спросила Варвара, все еще витая мыслями где-то далеко отсюда.
Но при этом не забыла окинуть его заинтересованно-рассеянным взглядом.
– А мы что, на «вы»?
Теперь смущенная улыбка была уже не наигранной.
– М-м... Хочешь чего-нибудь?
– Хочу, – произнес он, с усилием отводя глаза от тонких и гладких щиколоток, беспокойно зашевелившихся под его взглядом.
Она смотрела на него, терпеливо ожидая ответа. Мысленно обозвав себя пошляком, Иван сказал:
– Очень хочу кофе.
Варвара с готовностью отложила персик, тут же растекшийся медовой лужицей на гладкой поверхности стола.
– Я сварю.
Она встала и, смешно растопырив липкие пальцы, пошла к висевшей в углу раковине.
– Спасибо.
На столе лежала газета. Иван сел на табуретку, еще хранившую тепло девичьего тела, и стал шуршать страницами, продолжая украдкой разглядывать Варвару. Обильные вечерние возлияния, похоже, никак не отразились на ней, если не считать некоторой бледности и легкой голубизны под глазами. Впрочем, и то и другое очень шло ей. Сами глаза – светло-зеленые, блестят, будто в них закапали белладонну, в обрамлении темных, еще мокрых после умывания, трогательно слипшихся ресниц; неяркие губы с расплывчатым после сна контуром; детская россыпь крупных веснушек на тонкой переносице.
Обернувшись через плечо, она увидела, что на нее смотрят, и, прекрасно сознавая, что нравится, самодовольно улыбнулась, распираемая внутренним весельем. Как будто и не сидела только что нахмурившись, поглощенная таинственными мыслями.
Тихонько напевая, она насыпала коричневый порошок в почерневшую медную турку, добавила немного сахара, микроскопическое количество соли на кончике ножа и, залив все это холодной водой, поставила на газ. Продолжая напевать, она ожидала появления вожделенной пенки, нетерпеливо помешивала в турке ложечкой, а Иван пользовался случаем, чтобы изучить подробности ее облика. Взору его была доступна очень красивая шея – длинная, но не тонкая, округлая, точно такая, как у древних статуй.
«Ну, разумеется, с этой античной шеей, маленькими ушками и идеальной формой головы ты могла бы позволить себе еще более короткую и экстравагантную прическу...» – так думал Иван, опуская взгляд к нежной голубой венке у нее под коленом.
Все остальное скрывала ее обычная «домашняя» одежда – она была в безразмерной, сильно растянутой футболке поверх коротко обрезанных джинсов и, как всегда, босиком.
Он опять увлекся и не сразу заметил, что она повернула к нему лицо, а когда понял это, было уже поздно – они улыбнулись друг другу, и она чуть не упустила кофе.
Варвара налила ему не самую маленькую чашку, а в турке еще оставалось и на ее долю ароматного блаженства.
Она открыла деревянную дверцу буфета и выставила на стол плетеную тарелку с серым украинским хлебом. Потом взяла свою чашку, отпила глоточек. Он сделал то же самое – скулы сладко свело, и защипало глаза.
«Да неужто настолько хорош был ее кофе?»
Она стояла рядом, пила маленькими быстрыми глотками и, сверху вниз глядя на Ивана, прятала рвущуюся на свободу улыбку.
– Есть хочешь? – наконец спросила Варвара.
– Хочу, – ответил он, отодвигая газету. Н-да, по сравнению со вчерашним вечером они были неразговорчивы. А надо бы наоборот. Для выполнения задуманного у Ивана имелось только две недели, каких-то четырнадцать дней...
Пока он размышлял, она, деловито хлопая дверцей холодильника и еще какими-то дверцами, выставила на стол шикарный завтрак.
Он проголодался за ночь и с трудом сдерживал себя, чтобы не начать пихать в рот все без разбора. А ей явно есть не хотелось.
– Ты уже позавтракала? – удивился он, чтобы начать разговор.
– Фу-у, не могу есть с утра...
Она сморщилась, с отвращением наблюдая, как Иван укладывает на крошащийся хлеб толстые куски вчерашнего сала.
– Даже когда запах пищи чувствую рано утром, меня уже мутит... Низкое давление, – пояснила она, доставая из пачки сигарету.
«А-а, ну естественно! – раздраженно подумал он. – С такой комплекцией, да так дымить! Какое ж ты хотела после этого давление? Как у космонавта?!»
Примерно так он и высказался.
Ее взгляд напомнил ему незабвенную с детства болотную гадюку из террариуме Московского зоопарка – он обожает такие взгляды!
– Кажется, я что-то не то говорю? – спросил он, принимаясь за второй бутерброд с салом.
– Мой бывший муж так всегда говорил.
– Да? А кто был твой муж?
– Да никто, – ответила Варвара. Подумав, она добавила: – Так, один энергетический вампир.
И уперлась взглядом в газету.
– А-а... – протянул Иван.
Ему вдруг стало обидно. Она так презрительно пожала плечами и так равнодушно отвернулась, говоря это, что он невольно почувствовал себя чуть ли не родным братом этого «никто».
«Неужели я совсем уж ничего собой не представляю?!»
Ему, однако же, нужно было ее разговорить.
– Удалось вчера отпроситься? А кстати, для чего отпрашивалась?
– Для того чтобы в парк сходить, просто погулять. Ведь лето кончается...
Он доедал второй бутерброд. Под ее странным – любопытствующим и не то чересчур веселым, не то слишком ласковым – взглядом.
– Слушай, а может, сходим сегодня вместе в парк? – необыкновенно удачно вдруг предложила она.
Он вытер руки. Очень тщательно, не поднимая глаз от салфетки. Было бы ошибкой показать ей в тот момент свои глаза.
– И на пень посмотрим! Ты на пень-то хочешь взглянуть? Он ведь все цветет, представляешь... Пошли! Не телевизор же смотреть...
Варя начала вполне равнодушным тоном, видно, это была случайно промелькнувшая мысль. Но по мере того, как она проникалась этой идеей, голос ее становился все увереннее и теперь звучал почти настойчиво.
А Иван не возражал. Он одобрительно кивнул, добравшись, наконец, до бархатистого, податливо-мягкого персика, целое блюдо которых она достала из холодильника.
Она сама не знала, насколько кстати оказалось ее предложение! Ведь он как раз ломал голову над тем, как бы навязать ей свое общество на все ближайшее время.
ГЛАВА 10
Обстоятельства явно были за него, и знак был подан. Нужно было переходить к действию.
Он сказал:
– Да, кстати, о телевизоре... Как тебе наша депрессивная звезда? Думаешь, случай излечимый?
Она перестала курить и серьезно посмотрела на него через стол.
– Не знаю... – честно призналась Варвара. – Мы вчера поболтали немного... Про депрессию и вообще... Правда, я не очень-то хорошо это помню.
Она отвернулась – чтобы достать с подоконника пепельницу, немного слишком поспешно.
Иван так и не понял, то ли ей стало стыдно за «провалы памяти», то ли еще по какой причине. Он знал одно – надо гнуть свою линию.
И он гнул:
– По-моему, его не мешало бы немного... встряхнуть, что ли? Как думаешь, а?
– А как я могу думать? Тебе лучше знать.
– Ну да, мне лучше знать, лучше знать... И я знаю! Только вот сделать, к сожалению, ничего не могу!!
Здесь он проявил такую не свойственную его обычно флегматичному темпераменту горячность, что даже, кажется, действительно разволновался, за что и был вознагражден заинтересованным взглядом потемневших от сочувствия глаз.
Теперь пора было идти ва-банк.
– Влюбиться бы ему как следует... Тогда бы и силы сразу появились, и кураж, да и все остальное...
Она внимательно слушала не перебивая. Даже очень внимательно. А его продолжало нести.
– Варь, а может, тебе попробовать его пробить, а? – вкрадчиво прошептал он, откидываясь, наконец, от стола и с наслаждением закуривая первую сигарету.
Он произнес это, мечтательно глядя в потолок, туда, где нехотя тают, тесня друг друга, колечки серого дыма, пускаемые им, и таким тоном, каким говорят: «А не поехать ли нам этой весной в Париж...» Так, будто это только что пришло ему в голову.
– Как «пробить»? – не поняла Варвара.
– А так, чтобы долбануло как следует по мозгам, ну, или по чему там еще... Слушай, правда, пробей его, а? У тебя бы получилось, я знаю...
После изумленной паузы подошла очередь вкрадчиво говорить Варваре:
– Ты хочешь, чтобы я долбанула твоего друга?
Недоверчиво сощурившись, она сделала попытку заглянуть ему в глаза. Но он так старательно изучал стены маленькой кухни, как может только иностранец в Третьяковке. А сам тем временем подтвердил спокойно и уверенно, будто речь шла о самой обыкновенной вещи:
– Ну да! А что? Да тебе самой, скажи, разве не интересно было бы – влюбить в себя Михаила Горелова?.. Он ведь у нас красавец, да и вообще – звезда...
– Вань, ты серьезно? – тихо спросила она, вставая. Ему не совсем понравился взгляд, каким она при этом его окинула.
Но он быстро ответил:
– Абсолютно. А я бы тебе помог...
Варвара молчала. Иван ждал ответа. Его ноги приятно щекотал теплый сквозняк – через открытое окно в кухню струился чистый утренний воздух. Он удивительно густо пах морем.
– Ну а как быть с его женой?
Это она произнесла через минуту уже совсем другим тоном – тоном сломавшегося робота.
– А что с женой? – не понял Иван. Он иногда очень успешно прикидывался идиотом.
– Ну, он ведь женат?
– А при чем тут жена?
Во время этого короткого диалога она стояла спиной к окну, неотрывно и внимательно смотря на Ивана и, видимо, пытаясь понять, шутит он или говорит серьезно. В результате он перестал разглядывать кухню и тоже прямо и серьезно посмотрел на нее, когда она задала свой последний вопрос, еще недоверчиво, но скорее насмешливо:
– Ты так циничен?
– А ты нет? – в точности повторяя эту интонацию, мгновенно парировал Иван.
По тому, как она отвернулась, резко подняв руки и утопив пальцы в белоснежной пене волос, он понял, что ничего не выйдет, и, сильно испугавшись чего-то, сразу пошел на попятный:
– Нет, ну, не хочешь – как хочешь. Я ведь только...
– Ну отчего же. Я попробую, – неожиданно согласилась она.
И снова посмотрела на него, но только уже не в лицо, а почему-то на руки и плечи. От этого стало не по себе – он вдруг поймал себя на том, что почти видит, как вокруг нее формируется тонкая, словно целлофан, но такая же непромокаемая стена. А она продолжала говорить, задумчиво обращаясь к его рукам:
– Что ж, это даже любопытно... Я попробую, только...
Она резко замолчала.
Иван обернулся.
На пороге кухни стоял Мишка – заспанный, взлохмаченный, с заметными мешками под глазами. Они так нравятся женщинам, потому что делают его похожим на уставшего, разочарованного жизнью романтика. А женщинам ведь только этого и подавай – каждой дуре кажется, что она, и только она способна зажечь давно угасший огонь в этих томных очах!
– Привет. – Его улыбка или то, что в то время называлось улыбкой у Мишки, была обращена ко всем и ни к кому.
– Опять едите?
– Да.
– Нет.
– Иван ест, я курю, – уточнила она и, быстро переглянувшись с Иваном, спросила: – А ты будешь завтракать?
– Буду, – равнодушно отозвался Мишка. Он прошлепал мимо, сонно почесываясь и обдавая их свежим запахом зубной пасты.
– Вот, э-э... – Иван показал глазами на стол, с опозданием заметив, что за интересным разговором съел почти все.
Варя снова засуетилась, повторяя свои недавние действия почти в той же последовательности, что и полчаса назад.
Теперь они вместе смотрели на нее. Иван готов был поклясться, что понимает, что сейчас чувствует Мишка... Действительно, если вчера она больше всего была похожа на угловатого подростка, то этим утром изумляла свежестью кожи, нежностью взгляда, мягкими, уютными очертаниями юной и в то же время женственной фигуры...
Но как она правильно сделала, что согласилась! Она не могла не понравиться и отлично знала это. И Мишка был живой человек. И все-таки он был мужик. У ликования Ивана была конкретная причина – как бы Мишка ни сопротивлялся, как бы ни холил свою паршивую депрессию, Иван твердо знал, что он не откажется от предложенных ему развлечений под предлогом слабости или хандры, если они будут предложены ему Варварой.
– Та-ак-с, сегодня у нас по плану прогулка по городу и ознакомление с местными достопримечательностями – это днем... Вечером – ужин, беседы при свечах, совместное распитие горячего пунша, – бодро объявил он. И, видя, как начинает брезгливо кривиться красивое Мишкино лицо, поспешил добавить, не дав ему времени отказаться: – Я правильно описал схему наших сегодняшних действий, да, Варь?
– Я тут как раз предлагала Ване прогуляться в дворцовый парк, чтобы взглянуть на пень... Вы, то есть ты... Ты ведь составишь нам компанию? – Светским тоном, что так забавно контрастировало с ее непринужденным нарядом, чересчур весело произнесла Варвара и снова добавила в кофе соль, только теперь уже не для Ивана.
– Взглянуть... на пень?
Мишка медленно, как умел только он один, поднял на нее глаза с тяжелыми веками. И этот взгляд из-под густых ресниц мгновенно вернул ей всю вчерашнюю неуверенность. Веселье тут же выветрилось, как плохие духи. Варя смутилась и отвернулась к плите, скрывая чувства...
Кончилось все тем, что она покраснела и уронила солонку.
Солонка не раскололась, но крышка отлетела, и соль со зловещим шипением образовала на полу белесое пятно.
– К ссоре... Тьфу, тьфу, тьфу, не дай бог, – сказал Иван, чтобы хоть что-то сказать.
