Текст книги "Подари мне себя (СИ)"
Автор книги: Анастасия Франц
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 18 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]
Глава 11
Соня
Его глаза становятся глубоко-синие. Они смотрят в мои тёмно-карие пристально, внимательно и будто пытаются заглянуть ко мне в душу. Или это мне только кажется? Но я не могу оторвать от него своего взгляда. А он не убирает своих сомкнутых пальцев с моих запястий.
– Что ты делаешь? – раздаётся его голос в тишине палаты.
Сжимает чуть сильнее запястье, принося лёгкую боль, от которой я чуть вскрикиваю и зажмуриваюсь, теряя между нами контакт. Мужчина тут же расслабляет пальцы, и я вырываю руку из его хватки. Прижимаю к себе, потирая запястье другой рукой.
Мои глаза мечутся по палате, боясь встретиться с синевой его глаз, которые ещё какое-то мгновение назад были серо-голубые, а сейчас глубокая синева в них плещется.
Я не знаю, что ему ответить. Что сказать. Какого вообще я сюда приперлась? Вот нужно мне это было?
Проклинаю себя, называя последними словами. Нужно идти работать, а не рассматривать его. Что я здесь делаю?
– Я… – голос хрипит, срывается, и я прочищаю горло, чтобы не выдать своё волнение, потому что моё быстро бьющееся сердце сейчас готово выпрыгнуть после его касания к моему запястью. Кожа на этом месте, где он касался меня, горит.
– Я хотела измерить вашу температуру. Как вы себя чувствуете?
Говорю первое, что приходит на ум. Не говорить же, что я хотела лишь прикоснуться к нему. Совсем мозги отказали. Не о том ты думаешь, Соня. Не о том.
Всё же беру себя в руки, но посмотреть на него боюсь, будто маленькая провинившаяся девочка стою перед ним, а он меня отчитывает. Глупая. Нужно быстрее уходить отсюда и больше не появляться.
– Жить буду.
Говорит и замолкает. Между нами повисает тишина. Кожу на лице начинает покалывает, как и тогда в лифте.
Делаю вдох и решаюсь на него посмотреть. Посмотреть и уйти.
Быстрый взмах ресниц, и я вновь сталкиваюсь с глубокой синевой, которая внимательно, серьёзно меня рассматривает. Сначала проходится по моему лицу: будто касается своей рукой моих глаз, скул и губ. И взгляд опускается ниже, рассматривая меня ещё пристальней, чем прежде.
Теперь он может рассмотреть меня тщательней и увидеть, что я очень миниатюрная, худенькая девушка – под пуховиком этого не было видно. А теперь я перед ним как на ладони. В брючном костюме голубого цвета, предназначенном для операционных сестёр и хирургов.
Стройная, тонкая талия. Тёмно-карие глаза. Густая копна пушистых тёмных волос. Аккуратный носик. И аккуратные губки.
Всё тело колет – будто рукой проводит по талии, касается моей кожи, оставляя ожоги на ней.
В голове будто включилась сирена, вопя о том, что нужно уходить. Немедленно уходить. Но как же хочется остаться! И прикоснуться к его лицу. Вновь провести пальцами по длинной царапине на щеке. Прикоснуться к колючей светлой щетине. Но одна мысль мешает мне просто так отойти от этого мужчины…
Интересно, а помнит ли он меня? Помнит ли наш поцелуй?
Но тут же прогоняю эти мысли прочь из своей головы.
– Хорошо.
Это всё, что я могу сказать, и, развернувшись лицом к двери, делаю шаг по направлению к выходу из этой палаты. Прикусываю нижнюю губу и корю себя ещё сильнее, повторяя, что не следовало сюда приходить. Глупая дурочка. Что он обо мне подумает? Да и вспомнит ли он меня вообще?
Скорей всего, нет. Почему-то со стопроцентной уверенностью могу сказать, что у него таких, как я, которых он целовал не раз, много. Взять хотя бы Дашку, да и всех остальных девчонок – стоило им только узнать, кто у нас лежит в отделении, как у них сразу зажглись глаза, как гирлянды на новогодней ёлке.
Он красивый.
Нет. Нет. И ещё раз нет. Я должна выбросить его из своей головы. Думать только о работе, которая для меня намного важнее.
Только подхожу к двери, как позади себя слышу голос.
– Ты очень красивая…
А меня от этих слов простреливает пониманием. Замираю. Как и рука, что потянулась к ручке двери.
Свободин это сказал, или же мне только послышалось? Показалось?
Его слова. Он говорил мне те же слова, что и тогда в лифте. Так и зависаю. Не могу с места сдвинуться, чтобы наконец уйти из этой палаты и больше сюда не приходить. Но не могу и развернуться, чтобы посмотреть в его глаза ещё раз. Глубокая синева.
И в этот самый момент дверь в палату к Егору Свободину резко распахивается, отчего я отскакиваю назад, чтобы меня не ударило дверью по лбу. На пороге я вижу Шестинского Германа Витальевича. А за его спиной суетится и выглядывает Дашка Крылова.
Глава 12
Соня
Шестинский смотрит на меня, и выражение его лица меняется – секунду назад он выглядел растерянным, не ожидая встретить меня здесь, но сейчас он всё больше хмурится, становится жёстким. По коже пробегают неприятные мурашки, и я понимаю, что ничего хорошего мне ждать не остаётся.
Хочется рефлекторно поёжиться, обнять себя руками, дабы отгородиться от этого человека как можно дальше.
Никогда этот мужчина мне не нравился. А последние месяцы, когда он особо пристально начал обращать на меня внимание, и все эти его дежурства, что он мне назначал, ещё больше отталкивали от этого человека.
– Ярославская! – грубый недовольный голос завотделением разрезал затянувшуюся тишину между нами.
Я вздрогнула, и тут захотелось сжаться в колючий клубок, ощетиниться, как ёжик, чтобы он не подходил ко мне. Но я тут же выпрямилась, не позволяя увидеть все мои чувства – причём далеко не приятные – к этому человеку.
Потому что знала: если дам слабину, и он это увидит, то ничем хорошим это не закончится. Поэтому я должна невозмутимо выстоять перед ним.
Тем более рядом находится Даша. Да и Егор Свободин смотрит – чувствую его пристальный, довольный и даже какой-то злой взгляд на себе. Именно это тут же отрезвляет меня.
Не хочу, чтобы все видели моей слабости. И особенно не хочу, чтобы видел Егор. Хоть и последняя его реакция на меня царапнула по сердцу.
– Да, Герман Витальевич, – говорю спокойно и непринуждённо.
– Что вы здесь делаете? – он говорит уже спокойнее, но я уже достаточно изучила этого человека, чтобы заметить в голосе ярость и недовольство, хоть зав и старается их замаскировать. Но тот, кто знает его не один месяц, тот может разобрать весь этот его тон. – В это время вы должны быть у своего пациента, но никак не здесь.
Быстро бросает взгляд мне за спину. Потом вновь переводит его на меня.
Так, Соня, ты не должна показывать этому человеку свою слабость и то, какие чувства ты к нему испытываешь – жгучую ненависть.
– Перед посещением своих подопечных, – начала размеренно и мягко, проговаривая чётко каждое слово, – я решила посетить пациента, на операции которого я ассистировала накануне, и узнать, как он себя чувствует. А что, это запрещено трудовым законодательством или противоречит медицинскому кодексу?
Последнее предложение вырвалось само собой. И только после того, как я поняла, что сказала, прикусила кончик языка.
Чёрт, Сонька, что ты делаешь? Ты же просто нарываешься сейчас на дежурства. Но поделать я уже ничего не могла. Я уже всё сказала, и теперь придётся только молиться, чтобы последствий моим словам не было.
Я почувствовала на себе ещё более пристальный и изучающий взгляд, который прожигал мою спину огнём. Мне даже казалось, что на теле останутся ожоги. Кожа просто пылала. Почувствовала, как всё лицо горит.
– Ярославская! – мужской рык почти заставил меня поморщиться. Отрезвил в одну секунду.
Мне титанических усилий стоило, чтобы не сжаться в маленький клубок. Впрочем, как и Дашке, которая застыла изваянием позади начальника и стреляла в меня своим хмурым взглядом.
Вот только её мне здесь не хватало для полного счастья…
– Вы что себе позволяете? Как вы можете так разговаривать с начальником? С завотделением этой клиники? – его яростный голос и гневное выражение лица свидетельствовали, что я очень сильно попала. И пощады мне точно не будет.
Этот не тот человек, который спустит такое вот к себе отношение.
– Как вас там? Герман Витальевич? – от твёрдого голоса позади себя я застыла мраморной статуей. – Если вы начальник, то это не даёт вам никакого права так разговаривать с девушкой.
В этом голосе была сталь, холод, почти лёд, и от него вдоль позвоночника волной прокатились мурашки. Но это были совершенно другие чувства, нежели к Шестинскому.
В эту секунду мне так хотелось обернуться и посмотреть на него. Увидеть черты его лица и попробовать угадать, что он сейчас чувствует и о чём в эту секунду думает. Лишь титанических усилий мне стоило этого не сделать.
Мы здесь не одни, поэтому необходимо держать себя в руках.
Но эти его слова… И то, что он меня защитил… Он ведь защитил?
– А вы, молодой человек, лучше бы не лезли. Вас это никак не должно касаться.
– Меня это напрямую касается.
Я чувствовала кожей, что напряжение в палате накаляется. Отчего стало как-то неуютно. Не так, как было, когда в ней находились только я и Егор Свободин. Совершенно по-другому.
– Эта девушка, как я понял, присутствовала и даже ассистировала на моей операцию. Поэтому меня это напрямую касается. Мне всегда казалось, что медсестра, заботящаяся о своих пациентах, заслуживает похвалы, но никак не выговора, – с каждым словом голос мужчины становился всё жёстче и жёстче. – В любом случае вам никто не давал права так с ней разговаривать.
Взгляд начальника, направленный сначала на Свободина, а потом на меня, говорил о многом. Уже сейчас мне стоит настраиваться на дежурства. Причём не на одно.
Ну что ж, я готова к этому. Не впервой. Только я не могу понять, почему Свободин за меня заступился? И не хотелось бы, чтобы из-за меня у него были неприятности. Я всё же сама способна справиться с Шестинским. А ему не следовало во всё это лезть.
На мгновение в палате повисла тишина, но первой её нарушила я. Потому что мне действительно нужно было уже идти.
– Я пойду, – слегка повернулась в сторону Егора, твёрдо и жёстко смотрящего на Германа Витальевича, который в своё время так же буровил взглядом мужчину. – Поправляйтесь, Егор, – легко улыбнулась, слегка приподнимая уголки губ.
Имя мужчины я произнесла с улыбкой, пробуя его и будто запоминая. Будто каждой буквой я вгоняла его себе под кожу.
– Как закончится ваша смена, зайдите, пожалуйста, – Егор говорил строго, и я поняла по его тону, что возражать не стоит и лучше сделать так, как он просит.
Всё это он говорил мне, смотря прямо в моё лицо. Я поняла, что это было адресовано исключительно мне.
Но я не могла понять, зачем я ему нужна?
– Хорошо, – я кивнула и, развернувшись, направилась из палаты.
Проходя мимо Шестинского, услышала слова, что были адресованы мне:
– В обеденный перерыв зайдите ко мне в кабинет, Ярославская!
Глава 13
Соня
– Ярославская, ты что, мать твою, вытворяешь?! – рявкает Шестинский, стоит мне только зайти к нему в кабинет, прикрыв дверь, как он и приказывал, в обеденный перерыв.
Я застываю от мощи и ярости в его голосе, от взгляда, который направлен на меня: бешеный, злой, как у дикого зверя, который смотрит на свою добычу и хочет убить. Свернуть маленькому зайцу шею.
В этот момент мне впервые страшно находиться в одном помещении с этим мужчиной. Ранее никогда такого не чувствовала, потому что знала: как бы он ни относился ко мне, никогда не посмеет перейти черту. Но сейчас, видя, что таит его взгляд, я понимаю – он способен на всё.
Но несмотря на страх, вдруг сковавший всё моё тело и на время лишивший меня способности двигаться и говорить, я пытаюсь ничем не выдать, что напугана, стараюсь вести себя ровно, чтобы ещё сильнее не разозлить зава, который и так на пределе.
– Что, язык проглотила? – рявкает, кажется, ещё громче. – Ты забыла, кто здесь начальник? Почувствовала себя неприкасаемой? Возомнила, что тебе ничего не будет за то, что ты вытворяешь?
Сейчас он давит на меня своей адской энергетикой, мощью, пытаясь раздавить меня, как какого-то надоедливого комара, как насекомое, которое путается у него под ногами.
Но я прекрасно всё понимаю, что как раз-таки мне будет за мои слова, да и ещё с лихвой. Но почему-то в тот момент я не смогла прикусить свой язык. За что, в принципе, и поплачусь. Хоть бы только не уволил. Потому что без своей работы я просто не смогу жить. Работа – для меня жизнь.
Глубоко вздыхаю, чтобы привести своё быстро бьющееся сердце в норму и набрать в лёгкие больше воздуха, и выпаливаю:
– Простите, пожалуйста, Герман Витальевич.
Оправдываюсь сейчас, как маленькая нашкодившая девочка перед родителями. Но вот только я далеко не маленькая. Да и этот мужчина мне лишь начальник. Но по-другому я сейчас поступить просто не могу. Всё же он прав – он завотделением, а я лишь медсестра. Меня легко заменить. Незаменимых нет.
Шестинский сужает свои тёмные глаза, пристально смотря мне в лицо, и от этого ледяного взгляда веет таким холодом, что по коже моментально пробегают мурашки. Хочется поёжиться, но тогда будет ещё хуже, чем сейчас. Поэтому собираю в кулак всю силу воли и стою, не шевелясь.
– Ярославская, с тобой одни проблемы…
От шока в душе поднимается волна возмущения: я никогда не была проблемой для клиники, выполняла свои обязанности с удовольствием, и мои действия ни разу ещё не стали причиной проблем или вреда. Но я снова сдерживаюсь, чтобы ещё больше не усугубить конфликт между нами. Не стоит его провоцировать.
– Зачем вы заходили в палату к Свободину? Что вам там нужно было? – его голос до сих пор яростный и злой, но стал на несколько тонов тише. – Вы его не курируете. К вам он не имеет никакого отношения. Вы всего лишь ассистировали на операции. Так что вас связывает?
Завотделением хмурится, ожидая ответа на свой вопрос. И я ему скажу так, как есть на самом деле.
– Я зашла, всего лишь чтобы удостовериться в том, что с пострадавшим всё хорошо. Всё же он лучший гонщик страны.
Это была чистая правда, потому как я действительно заходила проверить, что с ним всё хорошо. И совершенно неважно, что при этом моё сердце отзывается на этого мужчину.
– Лично его не знаю, – правда. – Нас ничего с ним не связывает, – ложь. – Я как медсестра решила узнать, как его состояние, – правда-ложь.
Но всё это я говорила так чётко, ровно, что Шестинский мне просто не мог не поверить.
– Хорошо, – кивает. – Я вам поверю, но впредь приказываю вам к нему не заходить. Его курирует Дарья. Поэтому у вас нет повода заходить к нему в палату. Я ясно выразился?
– Да.
– Хорошо. Но за вашу выходку, а также за неуважительное отношение ко мне в присутствии пациента и персонала я назначаю вам к вашим двум дням работы ещё двое суток дежурства.
Я так и знала.
Когда шла сюда, я заранее чётко понимала, что меня ждёт наказание в виде дежурств. Хоть и не знала, в каком количестве. Но какое это имеет значение? Наказание есть наказание.
Нужно радовать хоть этому. Потому что два дня – это ничто по сравнению с недельным “проживанием” в больнице, как было месяцем ранее. Поэтому я должна радоваться и благодарить, что мне досталось лишь двое суток, а не, скажем, неделя без выходных.
Здесь я справлюсь.
А вот упоминание о том, что именно Даша будет курировать Свободина, меня задело. Почему-то это неприятно отзывалось где-то глубоко у меня в душе. Но я быстро отогнала все эти мысли.
– Хорошо. Я поняла. Я могу идти?
– Да. Вы можете идти. И впредь! – повысил голос, но я уже привыкла к этому и ровно удержала спину, ни разу не шелохнувшись. – Ведите себя подобающе!
Я только лишь кивнула, развернулась и вышла из кабинета. Только лишь там, в коридоре, смогла спокойно и ровно вздохнуть. Кто бы знал, скольких усилий мне потребовалось, чтобы совладать со своими эмоциями и чувствами там, в кабинете завотделением, и не дрогнуть.
Я впервые видела его таким злым. Хотя нет. Такое уже случилось однажды, когда я прямо ему отказала. Хотя и он тогда не юлил, а прямо мне предложил встречи на нейтральной территории.
Я зашагала в сторону сестринской, где уже находилась вся наша группа. Но я не стану вникать в их пересуды, а на расспросы – если они будут – постараюсь отвечать односложно, не вдаваясь в подробности, из-за чего зав меня к себе вызывал.
Быстро перекушу и пойду дальше заниматься своими прямыми обязанностями.
Только заварила себе любимый напиток, как ко мне подошла Ленка. Я подняла на неё вопросительный взгляд.
– Что там опять разбушевался Шестинский? Я видела, ты была у него в кабинете, да и Дашка, – при этом понизила голос до того, чтобы её слышала только я одна, – ходит какая-то довольная.
– А ты не знаешь?
– Не-а.
– Он назначил её курировать Свободина Егора.
От моих слов Ленка выпучила глаза, и я прекрасно её понимала. Кто-кто, а Крылова не из лучших медсестёр нашего отделения. А зная, какие у Свободина травмы, можно начинать беспокоиться о его самочувствии. Я понимаю, что у нас в отделении лучшие врачи, да и Шестинский, каким бы козлом ни был, профессионал своего дела. Но всё равно чувство беспокойства меня не отпускает с тех пор, как я узнала, что Дашка будет курировать его.
– Он умом поехал? – воскликнула подруга, и в это время все на нас обернулись. Я шикнула на неё, чтобы тише себя вела. Не стоит привлекать к себе слишком пристальное внимание. – Он что, не понимает, что с теми повреждениями, с которыми к нам поступил Свободин… Да тут ежу понятно, что нужно было ставить тебя, тем более ты ассистировала при операции? Но никак не Крылову. Она ж тупая.
Лена старалась говорить тихо, но при этом так активно и возмущённо жестикулировала, что я не сдержалась и прыснула. Всё-таки Ленка чудо, но она прямолинейная – что думает, то и говорит. И тут, конечно, я с ней полностью согласна. Крыловой не хватает квалификации, чтобы заниматься именно этим пациентом. Но почему зав именно её поставил на это место – большой вопрос…
– Знаю, Ленка, знаю. Но он тут главный. Завотделением. И перечить ему мы не имеем права. Я уже попробовала, и ничем хорошим это не закончилось. Сама знаешь, – пожимаю плечами, делая глоток горячего кофе, на мгновение прикрывая глаза от удовольствия.
Обжигающий ароматный напиток разлился теплом в каждой клеточке моего тела, согревая и принося покой.
– Да знаю, конечно, но, Сонь, разве он не понимает, чем это может кончиться?.. Всё-таки Егор Свободин не простой человек, а знаменитость.
– Видимо, не понимает, – пожимаю плечами, до конца допивая свой кофе. Ополаскиваю кружку в раковине и, повернувшись к коллеге, говорю. – Ладно, пошла я дальше работать.
Кожевская хмурится, окидывает меня пристальным взглядом и вновь заглядывает мне в глаза.
– Ты есть не будешь? Ты же сегодня и куска в рот не взяла.
– Мне некогда. Ты же знаешь, сколько сейчас работы. Поэтому на это некогда отвлекаться.
– Ой, доиграешься ты, Сонька. Нельзя же так.
Я только качаю головой, прекрасно зная всё это и без неё. Но мне правда некогда. Приду домой, вот там-то спокойно и нормально поем. А здесь что-то не хочется.
Остаток смены прошёл довольно-таки спокойно. Но работы действительно было много, что даже присесть не было времени. Но к такому ритму работы я уже привыкла и не обращала внимание.
Егор просил меня зайти к нему после работы. Приближался конец рабочего дня, а вместе с ним – время моего визита к пациенту. Во мне поселилось волнение, руки мелко дрожали, хоть я и старалась себя контролировать. Я не знала, для чего он пригласил меня к себе.
Я помнила о запрете Шестинского навещать гонщика, но так как я собиралась зайти к нему уже после смены, то считала, что приказы начальства на внерабочее время не распространяются. А значит, я должна расслабиться. Но что-то всё равно не давало спокойно дышать.
Часы показали восемь вечера, пора собираться домой. Заполнив нужную документацию, переоделась в свою одежду и направилась в то крыло больницы, где расположился Егор.
Я шла к его палате, и гулкое эхо пустого коридора отражало тихие шаги. Но мне казалось, что моё сердце грохочет на всё отделение. Волнение захлестнуло меня, ладони вспотели, голова кружилась, пульс зашкаливал. Я волновалась, как школьница перед свиданием. Не помогало даже размеренное и глубокое дыхание. Я могла думать только об одном: вспомнил он меня или нет?
Подойдя к палате с номером двести четыре, вдохнула полной грудью, стараясь успокоить разбушевавшееся сердцебиение. Прикрыла на секунду глаза, собираясь с духом, и робко постучала в дверь.
По ту сторону услышала громкое “войдите” и поняла, что назад пути нет. Я надавила на ручку и медленно приоткрыла дверь.
Я не знала, о чём мы с ним будем разговаривать, зачем он позвал меня в свою палату. И уж тем более не знала, как мне вести себя рядом с ним. А из-за сегодняшней демонстрации моего неподобающего поведения перед начальством и вовсе чувствовала себя неуютно и как-то виновато.
Чёрт, Соня, что с тобой вообще происходит?
Я никогда не реагировала так ни на одного мужчину. Не было того замешательства, стеснения, робких движений. Я всегда чувствовала себя свободно. Да и некогда было мне заниматься личной жизнью. Потому что её я посвятила работе.
– Добрый вечер, – проговорила я, стоило только зайти в палату, погружённую в полумрак: за окном уже сгустились зимние вечерние сумерки, а внутри помещение освещалось лишь ночником. Отчего я видела лишь силуэт мужчины, что лежал на кровати. – Как вы себя чувствуете?
Я первая начала разговор. Нужно побыстрее узнать, что он от меня хотел, и идти домой. Предстоит ещё добраться до квартиры, а на дворе уже темно. Хоть я и не боюсь темноты.
– Спасибо. Уже лучше.
Егор Свободин, не отводя своего взгляда, разглядывал меня, стоило мне только показаться в проёме двери. Гонщик будто сканировал меня. Особенно лицо. Будто желая что-то разгадать по нему.
– Я бы хотел с вами поговорить.
Я тут же напряглась, не зная, о чём он хочет со мной поговорить. Неужто о том поцелуе, который случился в новогоднюю ночь в лифте?
Внутри тут же всё затрепетало, стоило только вспомнить о том, что Егор Свободин меня целовал. Хоть это была и вынужденная мера. Но всё же это было до жути приятно, когда он касался своими губами моих. Это был разряд в две тысячи вольт. Вспышка молнии, которая прошибла меня насквозь. Мурашки по коже. И дыхание прерывается.
– О чём вы хотели поговорить?
– Вас же Соня зовут?
Моё имя он произнёс как-то по-особенному. Или мне всего лишь показалось…
Наверняка он прочитал моё имя на бейджике, когда я заходила к нему в палату и находилась близко к его кровати. О том, что я трогала его длинные царапины на щеке, лучше не вспоминать.
– Да.
– И вы ассистировали у меня на операции? – я кивнула. Он нахмурился, а в следующую секунду выпалил: – Скажите, почему вы позволяете этому Шестинскому разговаривать с вами так? Мне кажется, это недопустимое поведение. Неподобающее по отношению к вам.
От этого вопроса я опешила, не зная, что сказать, как ответить. Он сейчас правда у меня это спросил?
Какое ему дело, что и как? Да и Шестинский мой начальник, он вполне может так себя вести, ведь я была виновата в этой ситуации. Но никак не могу понять, почему гонщик задаёт мне такие вопросы.
– Вас не должно это волновать. Он мой начальник, – помотала головой, сцепив пальцы рук перед собой.
Я смотрела прямо в его глаза. Хоть и не вижу в окружающем полумраке, какого они цвета, но знаю это точно. Они синие. Ярко-синие, с голубой окантовкой. Невероятные…
– То есть вы позволяете так к себе относиться?
Свободин просто проигнорировал мои слова, вновь задав свой вопрос. Только больше нахмурился, и черты его лица стали жестче.
– Да. Мне приходится. Так уж вышло.
Я увидела, как его губы превратились в тонкую полоску, а руки, лежащие поверх белого одеяла, сжались в кулаки.
