Текст книги "Куяшский Вамперлен (СИ)"

Автор книги: Анастасия Акайсева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 11 страниц)

Глава 11

Благодаря папе рецептов антипохмельных коктейлей я знала предостаточно, но, как ни прискорбно, наутро голова раскалывалась так, что вспомнить ни один из них не удавалось. Посему пришлось смешать все выуженные из глубин памяти ингредиенты в один большой суперкоктейль, для верности заправив его настоем куяшской травы пополам с куяшским молоком. Получилось настолько неповторимо, что в конкурсе на самое гадостное пойло я бы бесспорно взяла гран-при.

Заспанный, с забавно топорщащимися на затылке волосами, Ямато вошёл на кухню и молча опустился напротив. Выражение лица аспиранта явственно говорило о том, что мучается он не меньше моего.

– Хочешь? – с любезностью официанта элитного ресторана предложила свой кулинарный шедевр я. – Хорошо снимает головную боль.

– Скольких ты уже отравила в этой жизни? – задумчиво заглянув в протянутую кастрюлю, спросил он.

– Только свою ручную ящерицу, – честно призналась я. – Давно. Когда ещё только училась готовить.

– Тогда наливай.

– Что? И больше ни одного замечания по поводу моих в прямом смысле убийственных кулинарных способностей?

– Подумаю над этим, когда буду в состоянии. – Аспирант взял наполненный стакан.

– Ну как? – хозяйственно поинтересовалась я, заранее ожидая плевков и симулирования удушья.

– Второе место в конкурсе на самое гадостное пойло.

– Вообще-то я рассчитывала на гран-при.

– Попробовала бы стряпню моей сестры, не зазнавалась бы так.

– У тебя есть сестра? – Сама не знаю почему, но я, как ребёнок новой игрушке, радовалась каждой свежей подробности о лженаречённом. Возможно, дело было в том, что из-за нашей с тётей природной женской болтливости аспирант знал всю мою подноготную, в то время как для меня он оставался фигурой не менее загадочной, чем Жозеф или Николя.

– Да, сводная, – сухо откликнулся Ямато. – Лучше тебе о ней не спрашивать.

– Почему?

– Потому что всё равно не буду рассказывать.

– Вы не очень ладите?

Ямато, как и обещал, проигнорировал вопрос. Я надулась. Ну ладно, не хочет говорить по душам со своей милой лженевестой – сам напросился.

– Значит, тебя не развозит только от детского шампанского?

Аспирант поперхнулся коктейлем.

– Я вчера познакомилась с Коноплёй, – ответила на его немой вопрос я.

– Лучше, если сразу с ней и завяжешь. Дури в тебе и без того хватает.

– Я о твоём друге Коле. Почему ты не сказал, что кто-то ещё приехал в село?

– Сама могла бы догадаться. «Погодная сигнализация» на него среагировала.

– Какая ещё такая «погодная сигнализация»?

– Локальная метеорологическая дестабилизация, возникающая при вторжении в зону аномалии чужеродного элемента из внешнего контура.

Я уставилась на лженаречённого, как пещерный человек на реактивный истребитель.

– Крутой Куяш располагается на территории аномальной зоны замкнутого типа, – попытался разъяснить он. – Внутри этой зоны погодой управляет озёрный дух. Все, кто находится за пределами аномальной зоны, для духа чужеродные элементы. Когда новые люди пересекают границу контура в первый раз, возникает резонанс, вызывающий погодные аномалии. В твоём случае это был снег посреди лета, в моём – град, а недавно опять шёл снег. Догадайся почему.

– Из-за Конопли, – потрясённо выдохнула я.

– Так быстро поняла? – с издёвкой восхитился аспирант. – Невероятно!

– Ну извини, в моём институте аномалистику не преподают, – обиделась я. – Мог бы и раньше рассказать про «погодную сигнализацию». Жалко что ли?

– Да, жалко. Времени.

– То есть, хочешь, чтобы я тебе помогала, но при этом не собираешь ничего объяснять?

– Пока проблем от тебя больше, чем помощи.

– Вот как? А я тут придумала, как невзначай расспросить Жозефа о вамперленах, – вконец разобидевшись, соврала я. – Но раз ты такой умный, сам попробуй его разговорить.

Я сложила руки на груди и надуто уставилась в окно.

– Ладно, – налюбовавшись моим непреклонным профилем, пошёл на попятную фольклорист, – если ты этого действительно хочешь, я позволю тебе участвовать в исследованиях.

Его величество мне позволит, видите ли. Я презрительно фыркнула.

– Это расценивать как отказ? – с надеждой спросил аспирант.

– Нет, – назло возразила я. – Меня устраивает твоё предложение. Только пообещай, что я стану полноправным членом команды, а не девочкой на побегушках.

Ямато посмотрел на меня как учитель на первоклашку, попросившего обращаться к нему на «Вы» и по имени отчеству.

– Или так или каждый сам за себя, – отрезала я. – Попросишь о чём, даже пальцем не пошевелю. И шантажировать Версалями меня больше не надо – мы теперь в одной лодке и, если потонем, то вместе. Зато я могу тебя в любой момент из дома выпроводить, не забывай об этом.

– Ты мне угрожаешь? – Аспирант с трудом сдерживал улыбку. – Как мило.

– Думаешь, я шучу?

– Думаю, ты в команде. Хочешь пройти боевое крещение? – Не дожидаясь ответа, он шутливо откашлялся в кулак и тоном героев американских боевиков произнёс: – Добро пожаловать в спецотряд, солдат! Держите свой боевой шлем! – С этими словами лженаречённый перегнулся через стол и нахлобучил мне на голову опустевшую кастрюлю.

Эта внезапная выходка огорошила меня, но ещё больше – возмутила. Что ж, сам напросился.

– Есть, сэр! – протаранив своим бронированный кастрюлей лбом неудачно подставленный лоб аспиранта, злорадно отрапортовала я.

Напряжённо замерев в такой позе, мы испытующе сверлили друг друга взглядами. Впрочем, я тут же забылась и начала разглядывать в агатовых глазах аспиранта отражение своего носа. (Он действительно у меня такой большой или это только кажется из-за преломления?) Ямато тоже не спешил отстраниться. Чувствую, так бы и стояли мы до вечера, как два сцепившихся рогами оленя, если бы в дело не вмешались остатки волшебного зелья, склизкой зелёной струйкой заструившиеся со стенок перевёрнутой кастрюли вдоль моей переносицы.

– С вас течёт, солдат, – озвучил процесс лженаречённый.

– Вашими стараниями, сэр – отозвалась я. – Слижите?

В следующее мгновение я с визгом отскочила к стене, потому как «сэр» действительно коснулся языком кончика моего носа.

– Сдурел что ли? Шуток не понимаешь?

– Сама же попросила. – Левый краешек губ аспиранта пополз вверх, предвещая одну из самых гадливых его ухмылок. – Только не говори, что я украл твой первый поцелуй в нос.

Чтобы хоть как-то скрыть свою приближающуюся по цвету к томату физиономию, я надвинула кастрюлю по самый подбородок. Ямато прыснул. И представить не могла, что этот вечно всем недовольный эгоист умеет смеяться. А вот мне, напротив, хотелось плакать. Что если и мой суженый вот так же отреагирует, когда узнает, что я за двадцать лет жизни ни разу не целовалась с парнями даже в щёчку? Я же тогда умру со стыда на месте… Может, наловить в пруду «заколдованных принцев» и хоть на них потренироваться?

Стоило подумать о лягушках, как одна из них прискакала под окно моей комнаты. Поначалу я решила, что Вадька просто остановился у нашего дома по пути к своему – мало ли, шнурок развязался, – но когда я, пытаясь отвлечься от безрадостных мыслей, прослушала двухчасовой альбом Дины Беляны «На берегу моря» и снова выглянула в окно, он всё ещё в нерешительности мялся под нашим забором. Любопытство победило, и я, нехотя стащив наушники, вышла узнать, что ему нужно.

– Ты что-нибудь хотел? – подойдя к калитке, подчёркнуто вежливо спросила я.

– Вот. – Вадька, виновато опустив голову, протянул мне куцый веник.

– Санитарный день сегодня что ли? – Мой озадаченный взгляд скользнул по улице в поиске бригады уборщиков, организованной из жителей окрестных домов.

– Цветы это. Полевые. Жара стояла, вот они и подсохли, – смущённо пробормотал бывший поклонник. – Мириться давай.

Я обомлела.

– Сегодня что, первое апреля?

– Да нет, вроде, – вконец стушевался паренёк.

– А чего это ты тогда?

– Ну, я тут подумал, может оно всё того, враки, что о тебе толкуют, – Вадька сконфуженно пнул ногой камушек. – Может, оно, это, и не шалава ты вовсе.

– Поразительно! И как же тебя озарило?

– Ну… Сказали, что проверить можно.

– Это как же?

Готовясь к глумлению над новой революционной теорией по различению шалав и нешалав, я привела в состояние боевой готовности весь свой запас язвительности. Увы, извлекая из глубин сознания едкие боеприпасы, я на пару секунд утратила бдительность и не заметила, как лицо Вадьки вплотную приблизилось к моему. Когда я сообразила, что происходит, омерзительный слюнявый вантуз уже закончил орудовать на моих губах.

Душа, взвыв от отвращения, покинула осквернённое тело. Взмывая вверх, я увидела стремительно удаляющиеся дом, сад, пыльную дорогу и на ней две маленькие фигурки, одна из которых принадлежала мне. Затем, словно подброшенный мяч, влекомый назад силой тяготения душа замерла и начала своё стремительное падение. Впрочем, скорее всего, видение это было лишь вызванной шоком галлюцинацией, и потемнело в глазах у меня вовсе не от столкновения рухнувшей с неба души и тела.

– Ух ты! И правда застыла! – тем временем тараторил Вадька. – Люська сказала, что ты, точняк, целка ещё и вряд ли хоть раз целовалась. А я не поверил. А она говорит: «Да по одному виду ясно, что она конченая старая дева, такую поцелуешь, – от ужаса и окочуриться может». А я думаю: как такое возможно, раз у неё жених есть? А Люська говорит: «Я в журнале одном читала, что у китайцев запрет на рождаемость, так что они до свадьбы ни-ни. И тётка её подтвердила, что они в разных комнатах спят». А я говорю…

Вадька заткнулся, хватаясь за украшенную отпечатком красной пятерни щёку. Бурлящее во мне негодование потребовало не останавливаться на достигнутом, и я залепила симметричную пощечину на вторую половину лица, потом добавила обеими руками сверху по темечку, а когда паренёк, не удержав равновесия, упал, остервенело начала лупить его ногами. Из окрестных домов стали появляться истосковавшиеся по острым ощущениям пустозвоны. «Драка», – благоговейным шёпотом, словно имя не поминаемого всуе великого святого, сообщали друг другу они. Мне было всё равно. Я стала безжалостным чудовищем, уничтожавшим всё вокруг. Зверем, готовым порвать любого, кто встанет у него на пути.

Я так увлеклась осознанием своей первобытной сущности, что не заметила, как меня взяли под мышки, словно нашкодившего кота за шкирку, и понесли к дому. Лишь когда Ямато опустил меня в прихожей, я нашла в себе силы прекратить молотить руками воздух и прислушаться к гласу рассудка. Тяжело сопя, я ждала, когда же аспирант что-нибудь скажет, чтобы с полным правом на их с Вадькой примере обличить мужскую половину человечества во всех смертных грехах, но он молчал. Понемногу гнев отступил, и на смену ему пришла жалость к себе. Пришлось бежать в комнату и до захода солнца выводить из организма лишнюю влагу через глаза. Хорошо, что тёти не было дома, и не пришлось объяснять причину царящих в моей комнате душераздирающих рыданий. Она хоть и женщина, но вряд ли поймёт страдания затюканной ботанши из-за кошмарного первого поцелуя. Вряд ли вообще кто-нибудь поймёт…

Нарыдавшись вдоволь, я сползла с кровати к батарее и, завернувшись в занавеску, приготовилась забыться в объятиях Морфея, чтобы, проснувшись в такой неудобной позе утром, заглушить душевные страдания физическими.

– Уууууу! Уууууу! – разрушая безмятежное спокойствие сгущающихся за окном сумерек, раздался над ухом надрывный рыдающий голос. Мой.

Я подскочила на месте и завертела головой, отыскивая источник шума. Получилось не сразу, так как мешала мгновенно превратившаяся в ловчую сеть занавеска.

– Ууууу! Ууууу! – перед носом замаячила маленькая чёрная прямоугольная коробочка. Я следила за ней, как кошка за привязанным на верёвочку бантиком, совсем не обращая внимания на держащего её в руке человека. Лишь когда щёлкнула кнопка, и голос моего двойника оборвался, я подняла глаза.

– Что это?

– Диктофон, – воодушевлённо откликнулся аспирант. – Пришлось отлучиться ненадолго и пропустить самую интересную часть. Хорошо, что мы живём в век развития информационных технологий, и всегда есть возможность наверстать упущенное в записи.

Он снова нажал кнопку, и из динамика раздался мой голос, на этот раз в ускоренном писке. Если лжежених хотел посмотреть, как я проваливаюсь под пол от стыда, он определённо в этом почти преуспел.

– Отдай! – Он вздёрнул руку вверх, и я цапнула пальцами воздух.

Садист, укоризненно цокая языком, покачал пальцем из стороны в сторону. Щёлкнула кнопка, и мой голос на диктофоне опять изменился, став низким и протяжным, как у пытающегося затрубить простуженного слона.

– Отдай! Отдай! – Я запрыгала вокруг аспиранта, словно шаманский колдун, исполняющий ритуальную пляску.

– Алле-оп! – Отступая назад, Ямато перебросил диктофон из одной вытянутой над головой руки в другую.

Я решила схитрить: закладывая очередной вираж, резко изменила направление, запрыгнула на оказавшуюся под боком кровать и, использовав её как трамплин, обрушилась на противника. Судя по треску, с которым мы повалились на пол, кресла-качалки у меня больше не было. Зато была куча новых синяков и трофейный диктофон. Ликующе гыгыкая, я отползла обратно к кровати и приступила к сладостному процессу стирания компромата. Ямато, кряхтя, как древний старик, пристроился рядом.

– Вроде бы курица, а по весу – настоящий слон.

– Бе-бе-бе, – перекривляла аспиранта я.

– Так чем тебе не угодил наш крикливый сосед?

Едва вернувшееся хорошее настроение как ветром сдуло.

– Ты всё равно не поймёшь.

– Как скажешь, – на удивление быстро сдался Ямато и, мгновенно потеряв ко мне интерес, занялся изучением свежих синяков. Даже обидно стало.

– Он меня поцеловал, – не выдержав, раскололась я.

– И всего-то? Ты избила парня за то, что он тебя поцеловал?

– Это был мой первый поцелуй! Тебе не понять, как много первый поцелуй значит для девушки.

– Если не хотела, зачем позволила?

– А что я могла сделать? Он набросился на меня прямо посреди улицы.

– Например, то же, что сделала с ним после.

– Тебе легко говорить. На тебя-то никогда похотливые идиоты не набрасывались.

Ямато мрачно усмехнулся:

– Мой первый поцелуй был в десять лет. Похотливая идиотка, которую меня заставляли называть старшей сестрой, решила, что ей нужно практиковаться, чтобы не упасть в глазах бойфренда. Я отбивался, но она позвала свою жирную подругу, и они вдвоём привязали меня в батарее.

– Ничего себе, – воскликнула я с неподдельным ужасом, моментально забыв о собственных проблемах. – А я-то всегда переживала, что у меня нет братика или сестрёнки.

– Я завидовал всем, у кого их не было.

Мне с трудом верилось, что в мире существует человек, который может заставить Ямато делать что-то против его воли. Ещё хуже получалось представить девушку, способную привязать его к батарее. Перед глазами сразу нарисовалась двухметровая культуристка в тигровом бикини. Её подругу моё воображение и вовсе превратило в прямоходящего медведя гризли.

– Чему улыбаешься? – прервал мои фантазии лженаречённый.

– Да так.

– Только попробуй кому-нибудь рассказать.

Я вновь показала ему язык.

Ямато занёс руку, как будто для удара, но, когда я, ожидая оплеухи, зажмурилась, обречённо вздохнул и опустил ладонь мне на голову:

– Вижу, к тебе вернулось обычное скудоумие. Так держать.

Хоть слова эти и прозвучали, как оскорбление, я поняла, что за ширмой их грубости кроется желание подбодрить, а потому в ответ кивнула и весело угукнула.

– Воркуете в темноту, голубки? – хитро улыбаясь, просунула в дверь голову тётя. – Уж простите, что мешаю, но к Анечке тут подружка пришла, Лючия.

– Какая ещё Лючия? – оторопела я. Уж не преподобная Мика ли пожаловала под этим псевдонимом?

Не знаю к счастью ли или к несчастью, но загадочной Лючией оказалась не рыжая бестия с кадилом, а смазливая почитательница бананов и Жозефа.

– А где же Лючия? – заглянув под коврик в прихожей, с сарказмом осведомилась у Люси я.

– Я и есть Лючия! – радостно сообщила девица. – Здорово придумала, да? А то наш общий возлюбленный – Жозеф, ты – Аннет, а я одна какая-то Люся. Чем я хуже? Я тоже хочу иностранное имя.

– Лючия так Лючия, – пренебрежительно дёрнула плечами я. – Так зачем пожаловала?

– Ах, да, – спохватилась Люся, – пусть твой камикадзе отвяжет Вадьку от тарзанки. Он ужо час с ней вокруг дерева на одной ноге скачет, как звезда балета.

– Ну, так пусть и дальше скачет, если хочет. Ямато тут причём?

– Дык он его к ней и привязал, за ноги.

– Как? Когда? – раздражение в моём голосе сменилось удивлением.

– Почём мне знать. Вадька вроде как с тобой мириться пошёл. А тут приходит соседка и говорит, что вы со своим его избили и привязали к дереву вверх ногами. Ну, мы разобрались, одну ногу вытащили, а на второй морской узел какой-то, не развязать. – Люся лениво зевнула. – Вот скачет теперь там, балерун недоделанный. Уж не знаю, что он учудил, но не с чудищем же его там на ночь оставлять.

Я с трудом превозмогла желание рвануть наверх и расцеловать лжевозлюбленного. Видимо, не так уж наплевательски он относится к роли моего жениха, раз, даже не зная, чем мне так насолил Вадька, взялся отомстить. Или же меня такой подход, напротив, должен пугать?

– Так что с Вадькой-то делать-то будем? – напомнила о себе Люся.

– А вы поступите с ним, как Александр Македонский с Гордиевым узлом.

– Это как, – захлопала глазами девица, не знакомая ни с Александром, ни с Гордием, ни с его узлом.

– Разрубите пополам, – доходчиво разъяснила я.

– Вадьку?

– Узел!

– Вот ещё, из-за Вадьки тарзанку портить, – искренне возмутилась Люся. – Ладно, раз и ты не знаешь, как быть, пусть сам разбирается. Я сделала, что могла, теперь и спаточки можно идти.

Во мне даже сочувствие к бывшему поклоннику проснулось: не везёт ему на нас, девушек. Этой верёвки для него жалко, а уж я после случившегося и подавно пальцем не пошевелю.

Позже я узнала, что домой Вадька в тот вечер всё-таки добрался. Вместе с суком, который покончил жизнь самоубийством, не вынеся навязанной ему карьеры балетного станка. О поцелуе я старалась больше не вспоминать: убедила себя, что первым подарившем его мужчиной стал не Вадька, а лизнувший меня много лет назад в губы пёс по кличке Засранец. Так что вся эта история разрешилась довольно безобидно, и в моей жизни опять воцарился мир и покой. Увы, относительный и очень недолгий.

Глава 12

Едва я оправилась от душевной травмы, нанесённой Вадькой, пришла бандероль от Николя. Обещанная книга оказалась увесистым изданием в чёрной суперобложке, на которой витиеватыми серебристыми буквами было выведено: «101 способ сделать это до того, как это сделают с вами». Многообещающее название. Углубиться в фантазии о том, что же предлагает мне сотворить с собой злокозненный бумагомаратель, не дал титульный лист, преждевременно раскрывший интригу. «Настольная книга самоубийцы», – значилось на нём. Выходит, не зря внутренний голос советовал мне держаться от Николя подальше: если он и желал наладить дружеские отношения, то явно не со мной, а с моим трупом.

Корчась от отвращения, я пролистала издание, оказавшееся к тому же ещё и иллюстрированным. Судя по качеству иллюстраций, художник покончил с собой прежде, чем овладел изобразительным искусством хотя бы на уровне ученика начальной школы.

– О, харакири! – радостно воскликнула я, добравшись до раздела: «способы ухода из жизни для эстетов». Красиво, наверное, сей процесс будет смотреться в исполнении Ямато: ему пойдёт кимоно и траурно-торжественное выражение лица. Я бы даже выучила какую-нибудь грустную японскую песню по такому случаю…

– «Сеппуку», – заглядывая мне через плечо, произнёс аспирант.

– Это ты так выругался сейчас?

– Правильное название «сеппуку», а не «харакири». Но женщинам не дозволено делать сеппуку, так что тебе лучше подыскать что-нибудь менее экстравагантное. – Он выудил книгу у меня из рук и заинтересованно начал листать. – Откуда у тебя эта дрянь?

– Воздыхатель прислал.

– Воздыхатель болотного упыря Ёси?

– В смысле?

– На карточке написано.

– Какой ещё карточке?

Лженаречённый небрежно извлёк из книги маленький квадрат плотной бумаги и зачитал выведенное на нём послание:

– «Если хочешь жить, не приближайся к Жожо. Будешь мешать – умрёшь». Какая экспрессия. Ты перешла дорогу малолетке, которой сорвало крышу от нашего болотного друга?

– Нет, это от Николя.

– Хм… В любом случае, лучше избавиться от этой книги. Иначе твоё умерщвление могут списать на самоубийство.

– Спасибо за совет, но, боюсь, после умерщвления мне будет уже всё равно, на что его спишут, – невесело усмехнулась я.

– Зато мне не всё равно. Могут поползти слухи, что ты покончила с собой из-за меня.

– Прекрасно. Ты получишь по заслугам, и моя душа сможет упокоиться с миром.

– По заслугам? – искренне возмутился аспирант. – Я хоть когда-нибудь с тобой плохо обращался?

– Конечно. Ты постоянно надо мной издеваешься.

– Только на словах. Мне это помогает расслабиться, а ты – ярко выраженная мазохистка. Почему бы не сделать друг другу приятное?

Преисполненная праведного негодования, я начала доказывать, что хоть и склонна к душевному самобичеванию, удовольствия от этого не получаю ровно никакого, но лжевозлюбленный меня не слушал. Отвернувшись, он без зазрения совести открыл мой платяной шкаф и начал в нём копаться.

– Наденешь это, – как ни в чём не бывало распорядился он, закинув прямо мне на голову длинную зимнюю юбку из плотной ткани.

– Кто тебе разрешил копаться в моих вещах?!

– Хватит болтать и переодевайся.

– Зачем?

– Это часть твоего первого задания, солдат. Пошевеливайся.

Фольклорист беспардонно проигнорировал все призывы объяснить, что же конкретно от меня требуется. Спустя полчаса пути меня начали терзать подозрения. Уж не было ли задание просто предлогом для того, чтобы испечь меня заживо? Испепеляющая жара уже сошла на нет, ибо осень наконец вступила в свои права, но всё равно солнышко дарило ещё достаточно тепла, чтобы ограничиться лёгкой ветровкой, как это сделал мой спутник.

Когда мы преодолели раскинувшийся за селом густой ковёр иссохшей грязно-жёлтой луговой травы, стало очевидно, что направляемся мы к Куяшскому озеру. Я оживлённо стала тянуть шею, чтобы рассмотреть приветливо искрящийся впереди водоём. Несмотря на то, что в Крутом Куяше я жила уже без малого два месяца, мне ни разу не довелось посмотреть на озеро вблизи. Местные испытывали перед ним какой-то благоговейный трепет и предпочитали не осквернять негласную святыню своим присутствием, а одной по безлюдным полям разгуливать было боязно.

Чем ближе мы подходили к озеру, тем больше оно напоминало величественное древнее божество, уснувшее в глубокой расщелине, подставив ласковому солнышку свой зыбкий, эфемерный бок. Словно в такт умиротворённому дыханию идола, объятого всепоглощающей дрёмой, по зеркальной глади его кожи безмятежно скользила лёгкая рябь.

Чужой сон всегда заразителен, а уж преисполненный первозданной гармонии сон загадочных глубин и подавно. Не удивительно, что с каждым шагом, приближавшим меня к непробудным водам, количество зевков и порывов потереть слипающиеся глаза возрастало в геометрической прогрессии.

– Ямато-сама! Аня! – Звонкий детский голосок не мог потревожить божественный сон озера, но зато мгновенно разрушил кокон забвения, обволакивавший меня. Даже не видя зовущего и не вслушиваясь в звук его голоса, я могла понять, что кричит Бадя. Никто больше не добавлял к имени Ямато это нелепое «сама», по словам Бади являющееся вовсе не обещанием сделать что-то самостоятельно, а японским именным суффиксом, выражающим высшую степень уважения. Что-то вроде нашего «достопочтимый господин».

Аспиранту, судя по кислой гримасе, которая искажала его лицо при этом обращении, быть достопочтимым господином не нравилось. Ему вообще почему-то не нравилась Бадя. Вот и сейчас, настороженно зыркнув в её сторону, он велел мне сделать вид, что мы ничего не слышали.

– Ямато-сама!!! Аня!!! – повторила свой призыв сияющая от радости девочка, размахивая руками уже из положения стоя. Теперь не заметить её мог разве что глухой слепец.

– Эгей! – сдавшись, поприветствовала я старосту и её лучшую подругу.

– Что вы здесь делаете?! – сложив руки рупором, прокричала растянувшаяся на подстилке Ляля.

А упырь болотный его знает, что мы здесь делаем. В поисках поддержки я пнула своего компаньона. Тот в лучших традициях самого себя проигнорировал призыв, так что выкручиваться пришлось одной.

– Гуляем? – неуверенно предположила я. – А вы?!

– А у нас пикник! – Ляля потрясла в воздухе корзинкой.

Настроение моментально испортилось. Меня-то почему не пригласили? Неоднократно ведь говорила, что хочу поближе посмотреть на озеро.

– Нашли место! – неожиданно вмешался лженаречённый. – Не боитесь сами стать пикником для чудовища?!

– А мы смелые! – засмеялась Ляля.

– И нам тут нравится! – присоединилась Бадя. – Ямато-сама, Аня, давайте к нам!

Я было, наплевав на обиды, собралась согласиться, но аспирант меня опередил:

– Мы хотим побыть наедине! – Он бесцеремонно сгрёб моё запястье и потряс им в воздухе. – Может быть, в другой раз!

Бадя сникла.

– Да, в следующий раз не забудьте пригласить! – в порыве злорадства добавила я.

Обогнув берег так, что Ляля и Бадя остались вне зоны видимости, мы спустились по крутому склону к самой кромке воды. Озеро завораживало своей кристальной чистотой и прозрачностью, но дно виднелось только у самого берега, уже на расстоянии вытянутой руки скрываясь под пластом мглы, недосягаемой для солнечных лучей.

Дойдя до отвеса, за которым яркий, насыщенный цвет прибрежной травы сменялся таинственным мерцанием глубин, Ямато остановился и, отпустив моё запястье, стал сосредоточенно всматриваться не то в своё отражение, не то в нечто, скрываемое сумраком за ним.

Очевидно, мы достигли цели нашего культпохода, и именно здесь мне предстояло приступить к выполнению своего первого задания. Но каким образом? Лжежених, наверняка, не спроста озаботился подбором моего туалета, значит, зацепку надо искать в этом направлении. Какая связь между озером и длинной тяжёлой юбкой? На первый взгляд никакой, но… Я судорожно сглотнула. В одежде вообще сложно плавать, а уж в подобном наряде это станет воистину непосильной задачей. Живописная картина бездыханной девушки, идущей ко дну в тёмном ореоле ткани, как наяву предстала перед моими глазами. Сомнений быть не могло: Ямато намеривался меня утопить. Конечно же, этим и объяснялось его разочарование при виде Бади и Ляли, ведь они могли стать нежеланными свидетелями. Я слишком привыкла к лженаречённому и утратила бдительность. А что если он изначально собирался сблизиться со мной, чтобы затем нанести неожиданный удар? А что если он не фольклорист вовсе, а шпион, подосланный Николя?

Словно почувствовав моё напряжение, аспирант обернулся. Наши взгляды встретились, и я ощутила себя кроликом, заглянувшим в глаза удаву.

– Подойди сюда, – властно приказал убийца, возвращаясь к созерцанию воды.

Я, словно загипнотизированная, сделала пару шагов навстречу своей погибели и застыла, резко изменившись в лице. Теперь в нём отражалась готовность бороться за свою жизнь. Разумеется, противник сильнее, но сейчас он стоит ко мне спиной, и на моей стороне элемент неожиданности. Достаточно небольшого толчка, чтобы спихнуть недоброжелателя с края обрыва. А потом – бежать прочь, что есть сил.

Мой план был безупречен. Я оказалась в воде лишь потому, что не учла сущей мелочи: если жертва, услышав за спиной топот, отшатнётся в сторону, остановиться уже не удастся. На уроках физики я много раз наблюдала, как один подвешенный на леске шарик с размаху ударяется о другой и останавливается, передавая тому свою энергию движения, но только теперь мне довелось узнать, что случилось бы, если б шарик, подставленный под удар, мог уклониться.

Студёная вода обжигала тело. Злосчастная юбка то липла к ногам, то надувалась, как голова медузы, мешая грести руками. Положение казалось безнадёжным, и я решилась на последнюю хитрость – нырнула. Не для того, чтобы обрести вечный покой на дне, разумеется, а потому, что собиралась заставить поверить в это аспиранта и незаметно укрыться в ближайших зарослях осоки.

Мой новый план также был безупречен. Но я опять не учла одной мелочи – Ямато оказался не столь коварен и двуличен, как это привиделось мне сквозь призму разыгравшейся паранойи.

– Находишь эту погоду благоприятной для купания? – ядовито осведомился он, выудив мою голову из воды за косу, кольцами намотанную теперь на руку.

Я, возмущённая до глубины души, хотела потребовать прекратить использовать мои волосы в качестве спасательного троса, но мудро сочла, что пока парень, которому в воде по шею, поддерживает за косу меня, которой здесь с головой, жизнь продолжается, а значит, не так уж и плоха.

– Так ты не хотел меня утопить? – на всякий случай уточнила я.

– По-моему, это ты хотела меня утопить.

– Да, но только потому, что думала, что ты хотел меня утопить.

– А вот теперь мне и правда хочется тебя утопить.

– Зачем тогда ты помешал мне утопиться?

– Рефлекс. Прыгнул прежде, чем смог осознать своё счастье.

– Сочувствую.

– Ничего. Занесу это в список твоих долгов. А теперь, может, вылезем из воды? Я, знаешь ли, не практикую моржевание.

Возражений не нашлось, и Ямато, подтянувшись на руках, выбрался на берег. Провалив попытку вылезти таким же способом, я обречённо вздохнула и вложила руки в протянутые навстречу руки аспиранта.

– Зачем ты вообще меня сюда притащил? – спросила я, когда мы отошли от воды на безопасное расстояние.

Фольклорист не ответил, лишь в глазах его заискрился плутоватый огонёк, как у искусного вора, во время непринуждённого разговора обчистившего карманы собеседника.

– Не выжимай! – чуть слышно цыкнул на меня он, когда я приподняла краешек юбки, собираясь избавить его от лишней влаги.

Я покорно опустила руки. Что-то подсказывало, что теперь сей кусок ткани исполняет ту важную роль, ради которой меня заставили в него облачиться.

Подруги, мимо которых лежал наш обратный путь, с искренним беспокойством отнеслись к известию о том, что из-за моей неуклюжести нам с Ямато-самой пришлось внепланово выкупаться, и наперебой начали давать советы по лечению простуды. Меня их забота так тронула, что я, устыдившись своей необоснованной ревности, разом простила девушкам все обиды.

– Ямато-сама, Аня, не забывайте пить горячее молоко с мёдом! – неистово махая рукой, кричала нам вслед Бадя. – Я тоже буду пить молоко и вырасту большой и сильной, совсем как Ямато-сама.

Фольклориста аж передёрнуло. Злобно сузив глаза, он зыркнул на Бадю так, будто хотел испепелить взглядом, а потом, не сказал ни слова, быстро зашагал прочь. Я едва поспевала за ним.