Текст книги "Куяшский Вамперлен (СИ)"

Автор книги: Анастасия Акайсева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 11 страниц)

Анастасия Акайсева
Куяшский Вамперлен

Я должна рядом плыть,

Я должна все простить,

Выбрала я твои якоря.

Пусть и нечаянно,

Криво причалила наша баржа —

В море не все так просто.

Из репертуара Дины Беляны

Глава 1

Я опустила чемодан на землю, с тяжёлым сердцем вглядываясь в скрытую метелью низину. Крутой Куяш, посёлок, где проживала моя двоюродная тётя и где отныне собиралась поселиться я, приветствовал меня промозглым ветром и гололёдом. И это-то в середине июля…

Осмотревшись и не обнаружив вокруг ни единой живой души, я села на чемодан и, подгоняемая ветром, покатила с холма. Не то, чтобы столь экстремальный способ передвижения мне нравился, но выбора не оставалось: от вокзала до села путь неблизкий, а солнце уже примерялось к горизонту, словно сказочная жар-птица к жёрдочке. Разгуливать же по Куяшу после наступления темноты мог позволить себе только человек с очень крепкими нервами: по словам тёти в окрестном озере обитало неизвестное науке чудище, которое каждую ночь наведывалось на один из дворов, дабы испить кровушки домашнего скота. И хотя родственница клятвенно уверяла, что ещё ни одно животное от укусов местной «чупакабры» не сдохло, а людей она и вовсе не трогает, мне всё-таки хотелось обойтись без личного знакомства.

Дом тёти отыскать удалось легко: расположенный на самой окраине села, он в точности соответствовал тому описанию, которое я получила по телефону. Калитка была распахнута и подпёрта куском кирпича. Пару минут я в нерешительности топталась возле неё – вдруг всё-таки ошиблась? – но затем, убедившись, что поблизости не наблюдается больше ни одного белого кирпичного домика, обнесённого полутораметровым деревянным забором зелёного цвета, прошла сквозь небольшой ухоженный садик, поднялась на крыльцо и бойко постучала в дверь.

– Анечка, наконец-то! – Дородная румянощёкая женщина заключила меня в объятья.

– Тётя, задушишь! – сдавленно прохрипела я.

Родственница отстранилась и с любовью заглянула мне в лицо.

– Как добралась?

– Нормально. – Я одёрнула юбку, прикрывая ссадину на голени. – Не ожидала, правда, такой погоды. Даже одежды тёплой не захватила.

– Да не переживай, у нас тут погода хоть и капризная, но отходчивая. Завтра всё устаканится. – Тётя задорно подмигнула, схватила мой чемодан и, с не свойственной женщинам её возраста расторопностью, поволокла его наверх, в предназначавшуюся мне комнату.

– Тётя, ну что вы, я сама! Он же тяжёлый! – Несмотря на то, что в отличие от родственницы не была обременена поклажей, я с трудом поспевала за ней.

– Не волнуйся, деточка, – засмеялась женщина. – У нас в селе даже дед столетний вам, молодёжи городской, фору даст – всё благодаря целебной травке.

Про "волшебную" куяшскую трын-траву я уже слышала от тёти по телефону: мол, растёт вокруг местного озера трава дивная, чудодейственная, и всяк, кто настойки из неё отведает, силой великой и здоровьем богатырским исполняется. Тогда я восприняла слова родственницы скептически, но теперь, глядя на неё, начала сомневаться в собственной правоте.

Тётя толкнула дверь, и мы оказались в небольшой, но уютной комнатке. Вдоль левой стены стояли кровать и письменный стол, вдоль правой – платяной шкаф с большим мутным зеркалом на створке и кресло-качалка. Последнюю, противоположную входу стену занимало окно.

– Ужинать чем будешь? – взгромоздив чемодан на кровать, хлопотливо спросила родственница. – Есть борщ, есть картошка с котлетами, есть…

– Спасибо тёть, – перебила я, – но сегодня уже вряд ли что влезет.

– Тогда чай с пирожками.

– Тёть, правда ничего не хочу. Только спать.

– Ну раз так, отдыхай, не буду мешать. – Пожелав мне приятного сна, родственница выскользнула из комнаты.

Я умиротворённо зевнула и подошла к приоткрытому окну. Прохладный ночной воздух пахнул в лицо. Метель стихла и, если б не бодро капающие под карнизом сосульки, ничто не напоминало бы о странных заморозках посреди лета, свидетельницей которых мне довелось стать.

Рассмотреть в темноте хоть что-то интересное решительно не удавалось, посему я закрыла окно на все шпингалеты, дабы не провоцировать чудовище на приветственный визит, и, присев на кровать, начала расчёсывать свои длинные светлые волосы. Хотя саму меня красавицей нельзя было назвать – слегка круглолицая девушка типичной славянской наружности, сероглазая, среднего роста, в меру упитанная, в меру стройная, – но косой я гордилась. В детстве мне, правда, пришлось из-за неё несладко: мальчишки постоянно дёргали, думая, что это привязанный к голове канат. Зато девочки смотрели с откровенной завистью. Да и сейчас, если окружающие чем-то и восхищаются во мне, так это волосами.

– Спокойной ночи! – Заглянувшая в спальню тётя прервала мои размышления о шевелюре.

– Спокойной ночи, – отозвалась я и, взглянув на часы, поняла, что действительно уже давно пора спать.

Новый день встретил меня ярким солнечным светом, пробивающимся между шторами. Сладко потянувшись, я открыла глаза и села на кровати, впервые за долгое время чувствуя себя отдохнувшей. И без того прекрасное настроение улучшилось, когда, спустившись на кухню, я обнаружила, что там меня поджидает завтрак: румяные блины со сметаной. Тётя было собралась перекусить за компанию, но, едва она устроилась за столом, пришла соседка, и теперь они оживлённо о чём-то беседовали в прихожей. Попытка проскользнуть мимо незамеченной успехом не увенчалась.

– Здравствуй, Анечка! – просияла гостья. – А мы тебя давно ждём. Марья Павловна столько о тебе рассказывала!

– Угу, – смущённо выдавила я.

– Нравится тебе у нас? – заискивающе продолжила соседка.

– Угу, – опять невнятно буркнула я, поражаясь собственной немногословности.

– А я Вадьку своего попросила, чтобы он всё тебе здесь показал. Ему тоже двадцать, так что вы быстро споётесь. – Соседка украдкой подмигнула тёте, из чего я, как смышлёная девушка, сделала вывод, что у неё на счет меня и этого Вадьки уже имелись планы. Не то, чтобы я обрадовалась неожиданному кавалеру, но для приличия угукнула с чуть большим энтузиазмом. Соседка, вроде бы, оценила.

Вадька оказался низкорослым худощавым пареньком с грубоватыми чертами лица и торчащим ёжиком белесых волос. Оттопыренные уши и не сходившая с лица улыбка придавали ему вид простоватого деревенского дурачка. Но это если приглядываться, а если смотреть издалека, то Вадька был вполне ничего, симпатичный.

Паренёк серьёзно отнёсся к возложенному на него заданию, потому спустя пару часов я знала буквально каждый закоулочек Крутого Куяша.

– А вот это вот наша главная достопримечательность – церковь, – возбуждённо вещал Вадька. – Она у нас одноглавая, с куполом в форме луковицы. Это символизирует… читал, но не помню что. Окна расположены высоко над землёй. Они, как видишь, узенькие совсем, щели бойниц напоминают – это особый признак стиля…какого-то. – Паренёк замялся, очевидно, исчерпав свои познания в области архитектуры. – Ну вот…

– Спасибо. Очень познавательно, – соврала я.

Вадька нахохлился, как довольный воробей, и с энтузиазмом продолжил экскурсию:

– У нас про эту церковь ух, сколько легенд ходит! Например, вот ты знала, что под ней подземный ход есть? Нет? А он есть и ведёт…куда-то. Или вот ещё одна: в… не помню каком году церковь закрыли, а купола, кресты и колокола увезли в Челябинск. Через год приехали забирать утварь и иконы, а их уже нема – на небеса вознеслись. А все, кто помогал снимать кресты с церкви, померли вскоре – Бог покарал!

На последней фразе Вадька, видимо, пытаясь меня напугать, резко поднёс руки с растопыренными пальцами к ушам и выпучил глаза. Это придало ему сходство с Букой – ручной плащеносной ящерицей, которая трагически погибла семь лет назад, отравившись моей стряпнёй. При одном только воспоминании о питомице на глаза навернулись слёзы. Вадька же приписал сию реакцию на счёт своих экскурсоводческих талантов.

– Ну, что ты, Анечка, не бойся! – Парень слегка приобнял меня за плечи. – Это же уже давно было.

Наклёвывающуюся сцену нежности прервало странное бряцанье: словно бы кто-то раскачивал из стороны в сторону заржавелую цепь. Одна из створок дверей церкви осторожно приоткрылась, и в нос ударил резкий запах фимиама. Мы с Вадькой инстинктивно отпрыгнули друг от друга и от входа. Как оказалось, вовремя. В следующее мгновение на место, где мы только что стояли, приземлилось кадило. Кадило ли? Дымилось оно как заправская дымовая шашка. Вслед за кадилом из-за двери медленно, опасливо выплыла голова. На поразительно бледном лице, обрамлённом копной длинных рыжих кудрей, бегали безумные жёлтые глаза. Бросив на нас настороженный взгляд и убедившись, что опасности для её жизни мы не представляем, незнакомка выставила из-за двери ногу и подтянула к себе дымящее как паровоз кадило. Затем её безумный взгляд сфокусировался на мне.

– Уходи отсюда, козлодоина!!! – рявкнула рыжая бестия. – Тебе здесь не рады!

Дверь с грохотом захлопнулась, за ней послышалась возня и лязг задвигаемой щеколды.

– К-кто это? – дрожащим голосом спросила я.

– Преподобная Мика, – раздражённо буркнул Вадька и шёпотом, думая, что я не расслышу, добавил. – Ну надо же так уметь испортить момент.

– П-преподобная кто?

 Мика, – кисло повторил Вадька. – Местная умалишённая. Пару лет назад она упала в наше озеро. Думали – всё, утопла, уже отпевать собрались, а она явилась: лицо бледное, глаза безумные, не узнаёт никого и бормочет что-то всё себе под нос. Видно, бес в неё вселился. А потом вот заперлась в церкви и не пускает никого. Да и добровольно туда только больной сунется. Бродит эта ведьма теперь ночью по селу, машет своим кадилом и вопит как резаная: "козлодоину" какую-то ищет.

И за козлодоину эту она меня приняла, получается? Вот тебе бабушка и Юрьев день! Приехала, называется, в милую деревушку за душевным покоем. Уж эта сумасшедшая успокоит меня, так успокоит: разок кадилом своим по темечку огреет, и вечный покой обеспечен.

После встречи с Микой желание осматривать местные достопримечательности отпало напрочь. Домой тоже не тянуло: тётя, содержавшая пивной ларёк, сказала, что сегодня пробудет на работе допоздна, а оставаться наедине с размышлениями о способах убиения меня при помощи кадила не хотелось.

– Вадька, а у вас в селе есть какое-нибудь заведения, где можно культурно провести досуг?

Вадька то ли глубоко задумался, то ли ушёл в астрал. Ностальгия вновь захлестнула меня: напряжённо-сосредоточенное лицо нового знакомого точь-в-точь походило на мордочку Буки в момент, когда она обнюхивала результаты моих первых кулинарных экспериментов.

– Есть! – Паренёк встрепенулся прежде, чем я успела углубиться в воспоминания. – Сеновал!

Я с трудом удержалась от того, чтобы не съездить чем-нибудь тяжёлым по Вадькиной наглой физиономии. Ну как можно предлагать приличной девушке такие гадости?

– Шучу-шучу, – глупо загоготал парень. – Есть библиотека.

Я удивлённо вскинула брови. Библиотека? В этом захолустье? Как-то не верится. Или же он именует библиотекой подшивку порнографических журналов, самолично заныканную под стогом?

– Да нет же, правда! – Вадька уловил отразившееся на моём лице недоверие. – У нас тут есть один писатель, обрусевший француз, очень книги любит. Он и отгрохал библиотеку.

Я, философски рассудив, что в любом случае лучше жизнь под Вадькой, чем смерть под кадилом, последовала за ним.

От деревенской библиотеки я не ожидала ничего особенного, уже хорошо, если там будут книги. Какого же было моё удивление, когда мы очутились перед роскошным, отделанным зелёным мрамором двухэтажным зданием, которое я ранее приняла за местное отделение "Сбербанка".

– Глазам своим не верю! – восхищённо воскликнула я.

– А я что говорил, – важно нахохлился Вадька.

Внутреннее убранство библиотеки ничем не уступало великолепию фасада. Стеллажи с книгами возвышались до самого потолка, из-за чего в помещении царил лёгкий полумрак. Разобравшись с формальностями (прежде, чем записать меня, брюзгливая старая библиотекарша подробно объяснила, что и как она отрывает тем, кто небрежно обращается с книгами), мы поднялись в читальный зал. После полумрака первого этажа свет, заливающий длинные ряды столов из тёмного дерева, казался особенно ярким. Вадька смущённо заёрзал у входа, пытаясь вытереть ноги о край красивого зелёного ковра, но, поймав мой недовольный взгляд, обречённо двинулся к шкафчику с надписью "сменная обувь".

Помимо нас в читальном зале обнаружился всего один ценитель словесного искусства, потому мы беспрепятственно устроились за облюбованным мною столиком у окна. Следующие полтора часа я провела, погрузившись в сборник стихов своей любимой поэтессы Марины Цветаевой. Вадька поначалу тоже делал вид, что занят чтением, но потом, решив, что я так увлечена книгой, что не замечаю ничего вокруг, отложил свой журнал в сторону и с неприкрытым обожанием уставился на меня. Неотрывный взгляд, грозящий прожечь во лбу дырку, порядком раздражал, поэтому, едва Вадька отвернулся, я скорчила в адрес его затылка самую страшную рожу, на которую была способна. Послышалось приглушённое хихиканье. Я завертела головой в поисках источника шума и встретилась взглядом с бездонными чёрными глазами, в которых мгновенно утонула. Обладателем дивных очей оказался тот самый единственный почитатель литературы, которого я мельком заметила раньше, но толком разглядеть не удосужилась. Примерно моего возраста, с невероятно гармоничным, притягательным лицом, обрамлённым мягкими волнами иссиня-чёрных волос, он, подобно молнии, поразил меня в самое сердце. Хватило одного взгляда на его фигуру, чтобы понять – она тоже безупречна. Неистовая волна восторга поднялась в груди, дрожью рассыпаясь по всему телу. Любимые герои дамских романов парадом прошли перед глазами, увлекая меня в страну фантазий, где в белоснежном свадебном платье за руку с этим божеством я убегала в закат.

– Убью гада, – сквозь зубы процедил Вадька, возвращая меня с небес на землю.

Я вздрогнула и нехотя отвела взгляд от Аполлона напротив. Мой спутник, потирая затылок, вертел в руке маленький комок бумаги. Вновь посмотрев на стол божества, я заметила рядом с ним пустой стержень от шариковой ручки и ещё пару таких же комочков – ясно теперь, что отвлекло Вадьку от созерцания моего лица. Красавец озорно подмигнул и одарил меня чарующей белоснежной улыбкой. Я смущённо потупилась, ощущая, как жар приливает к щекам. Если бы знала, что он смотрит, не стала бы корчить ту страшную рожу.

– Сбежал, зараза, – вновь раздался недовольный голос Вадьки.

Я подняла глаза и увидела мелькнувшую в проходе спину небожителя. Стало обидно. Улыбается, подаёт надежды бедной девушке, а потом исчезает, не сказав ни слова. А я ведь даже имени его не знаю.

– Кто это? – пытаясь вложить в голос как можно больше безразличия, спросила я.

Вадька ответил нехотя:

– Жозеф Версаль. Помнишь, я говорил про писателя, который замутил эту библиотеку? Так вот это его сын. Их вообще редко в селе встретить можно, сами они за Куяшом живут, в противной стороне от озера, там, где болота. Уже почти два года как в наши края переехали и такой особняк себе отгрохали! – В голосе Вадьки слышались нотки зависти. – Отец его, Николя, так и вообще безвылазно дома сидит, пишет свои книги. А Жозеф ошивается тут время от времени, но всё больше по утрам. Интересно, с чего это он изменил повадки?

Я хотела ещё расспросить о Жозефе, но Вадька всем видом дал понять, что разговор на эту тему ему неприятен. Пришлось снова уткнуться в книгу, но сосредоточиться на поэзии не удавалось. Я невидящим взглядом водила вдоль потерявших смысл строчек, а меж ними видела смеющиеся чёрные глаза…

Обратно мы шли молча. Я так погрузилась в свои мысли, что даже не заметила, как добралась до калитки тётиного сада. Вадьки к тому моменту уже и след простыл. Рассеянно добредя до крыльца, я уселась на ступеньки. Сумерки приглушили цвета окружающего пейзажа. Ни один фонарь не нарушал сгущавшуюся темноту, и на потускневшем небе уже различались первые звёзды. Не было ни шума машин, ни других нарушающих спокойствие звуков, к которым я привыкла в городе, только стрекотание насекомых и звук моего собственного дыхания. Где-то там, за гранью этого спокойного мирка тётиного сада, возможно, вооружившись кадилом, на охоту вышла преподобная Мика. Да и Куяшское чудовище могло появиться в любой момент. Но сейчас эти напасти, притаившиеся в темноте, казались мне ужасно незначительными. Я не боялась темноты, темнота напоминала мне о цвете его глаз.

Глава 2

Первые три недели на новом месте пролетели незаметно. Чтобы не слыть в селе неприкаянной нахлебницей, я напросилась работать в библиотеку. Лисовцева Пелагея Поликарповна, заведующая гнездилищем книжных червей и единственный его сотрудник, оказалась не такой уж старой брюзгой, какой представилась мне в нашу первую встречу – просто она чуть больше, чем положено, любила книги, и чуть меньше – людей. Обилием посетителей библиотека похвастаться не могла, в основном захаживали редкие завсегдатаи, в числе которых был и Жозеф, но шанса свидеться с ним судьба мне больше не подарила. Как и сказал Вадька, он предпочитал утренние часы, а меня даже ударная волна ядерного взрыва не могла вырвать из объятий Морфея раньше полудня, чего уж говорить о чугунной сковородке, в которую тщетно била набат тётя. Пелагея Поликарповна на опоздания смотрела сквозь пальцы: скромное общество моё почему-то не возбуждало в ней ни единой чистой и светлой эмоции, так что, чем реже я маячила перед глазами, тем меньше морщинок тревожило её благородное чело.

С Вадькой, как и предсказывала его мать, мы быстро спелись. Постоянной работы у паренька не было – в селе он слыл мастером на все руки, к которому обращались, если требовалась какая-то помощь по хозяйству – так что весь избыток свободного времени новый знакомый посвятил мне. Почти каждый день он провожал меня домой с работы, иногда даже приезжал на своём транспортном средстве, велосипеде, и с ветерком сотрясал по куяшским кочкам и колдобинам, помогая проветрить подпрыгивающий к горлу желудок перед ужином. Как девушке, несправедливо обделённой мужским вниманием, мне это льстило. Особенно было приятно, когда в первое время после моего переезда вездесущие деревенские сплетницы удивлённо перешёптывались: "Энто что за хорошуля с нашим оболтусом?". А вот рядом с Жозефом я походила бы скорее на горгулью Куяшского озера, которую вели в церковь, чтобы усмирить при помощи креста. Ну, или при помощи кадила, если вспомнить местную затворницу.

Говоря о преподобной Мике, стоит отменить тот радостный факт, что охоту на меня она так и не открыла. Иногда по ночам я слышала где-то вдалеке глухое эхо её кадила, но оно меня не страшило, ведь двери и окна были плотно закрыты, а молоток, припрятанный под подушкой на всякий пожарный, приятно холодил кожу. Чудовище тоже не посещало нас, предпочитая дворы с коровами поупитанней. В общем, ничто не омрачало моей новой жизни, и я могла насладиться тем, за чем приехала в Крутой Куяш – тишиной и душевным покоем. Ну, вернее почти могла…

– Кротопупс, опять лодыря гоняете!!! – что-то тяжёлое с протяжным жалобным свистом опустилось мне на макушку, и перед расфокусированным взглядом предстало сразу две Пелагеи Поликарповны. Почему-то начальница взяла за привычку называть меня именно этой, горячо нелюбимой мной частью собственной фамилии.

– Уже всё закончила, – обиженно пробормотала я, потирая макушку. – Просто решила почитать, пока Вадька не пришёл.

Начальница сделала глубокий вдох, собираясь, видимо, в очередной раз обрушить на меня тираду о нравах современной молодёжи, но тут снаружи раздался душераздирающий скрип велосипеда. Пелагея Поликарповна, издав подобие предсмертного хрипа, вскинула руки к ушам и кивком головы велела мне выметаться. Вот и ещё одно неоспоримое достоинство Вадькиного транспортного средства.

– Вадька, а какая у тебя фамилия? – задумчиво спросила я, когда мы уже почти дотряслись до тётиного дома.

– Выхухолев. А чего это ты спрашиваешь?

– Да так, интересно, как моё имя будет с ней звучать.

Вадька чуть с велосипеда не упал, и я запоздало поняла, что в моих словах может углядеть человек, не знающий, что я частенько примеряю на себя фамилии знакомых, чтобы хоть как-то отвлечься от переживаний по поводу своей.

– Только не подумай, что я с тобой флиртовать пытаюсь!

– Да я вообще-то и не против, – оживился парнишка.

Я тяжело вздохнула: ну вот, приехали.

– Ну вот, приехали, – озвучил мои мысли Вадька, ногами останавливая велосипед. – Ну, ладно, до встречи на завтрашнем гулянье.

– Каком ещё гулянье? – удивилась я.

– Как каком? Завтра же ежегодный приём по случаю дня рожденья старосты села.

– Старосты?

– Ну да, она у нас что-то вроде местной администрации, – медленно, будто подбирая слова, протянул Вадька. – В общем, завтра сама всё увидишь.

Заинтригованная предстоящим событием, я, наскоро запихнув в себя ужин, занялась подбором праздничного туалета. Ничего достаточно нарядного для столь грандиозного торжества в моём гардеробе, увы, не обнаружилось. Немного поколебавшись, я всё же выбрала простой жёлтый сарафан с крупными синими цветками, напоминавшими фиалки. Оставалось только его как-то украсить, добавить изюминку, так сказать. Изюминка не заставила себя долго искать – под кроватью пылилась целая коробка светоотражателей. Я заказала их в городе, планируя развесить в саду для отпугивания преподобной Мики, но не учла тот факт, что в селе нет ни единого фонаря, а потому отражать отражателям нечего.

"Всё-таки хорошо, что не выкинула", – порадовалась я, прикидывая, как лучше пришивать отражатели: упорядоченно или вразнобой на манер горохов. В итоге начала упорядоченно, но, покончив с примётыванием, поняла, что получилось вразнобой. Ну и Куяш с ним.

Через пару часов готовое платье уже украшало дверцу шкафа. Если не считать кривых стежков и пары пятен крови, оставленных моими исколотыми пальцами, получилось ужас как хорошо. С замиранием сердца ждала я нового дня, предвкушая своё первое в жизни деревенское гулянье.

Какого же было моё недоумение, когда на следующий вечер мы с тётей, наряженные и намакияженные, подошли к дому старосты. Впрочем, домом это назвать язык не поворачивался: больше всего жилище главы местной администрации напоминало ту землянку у самого синего моря, в которой небезызвестный старик жил со своею старухою тридцать лет и три года.

Изнутри обиталище старосты оказалось не менее удивительным, чем снаружи. Вернее, внутри вообще ничего не оказалось, помимо длинной каменной лестницы с высокими, массивными ступенями, в лучших традициях фильмов ужасов ведущими вниз, туда, где клубился поток первозданной тьмы.

– Вперёд! – Родственница подтолкнула меня к зловещему отверстию в полу.

Я испуганно ухватилась за подол её платья и, издав жалобный стон умирающей цапли, шагнула во тьму.

"Не стоило закрывать глаза", – заключила я, приходя в себя внизу на чём-то тёплом и мягком, на поверку оказавшемся родственницей.

Полным ужаса взглядом я окинула жертву своего полёта с лестницы. Оптимистически настроенная часть сознания кричала, что нужно немедленно разыскать врача, пессимистически настроенная расчётливо прикидывала, во сколько обойдутся похороны. Я же, проигнорировав оба гласа, впала в истерику.

– Ну-ну, чего нюни распустила? – Заботливая рука погладила меня по голове.

Я подняла зарёванное лицо – тётя как ни в чём не бывало сидела рядом, живая и здоровая. Зарыдав ещё громче, теперь уже от облегчения, я бросилась на неё с объятьями.

– Полноте, всё ладом. С нашей настойкой на куяшских травах и не такое переживала. А вот платье мне слезами портить не надо!

– Тёёёёётя! – Я жалостливо посмотрела на неё, всё ещё судорожно всхлипывая. – Давайте вернёмся домой. К кому-то, возможно, беда и приходит одна, но только не ко мне.

– Нос вытри и не мели чепухи, – отмахнулась женщина. – День рождение старосты – главный праздник села, негоже его пропускать из-за каких-то богомерзких суеверий.

Я было собралась спросить, почему главный праздник села проходит в каком-то подозрительном тёмном подвале, но осознала, что вокруг не столь темно, как казалось сверху.

Мы находились в широком сводчатом коридоре с множеством дверей вдоль стен и закреплёнными над ними странными приспособлениями, которые, скорее всего, были факелами, хотя напоминали больше воспламенившиеся швабры… и пахли так же. Вдалеке светился контур высокой, закруглённой сверху двери. Я не заставила себя упрашивать, когда тётя поманила меня в её направлении: перспектива остаться наедине с пляшущей на стене жуткой тенью, пускай и моей, не особенно прельщала.

"Я должна рядом плыть, я должна всё простить, выбрала я твои якоря", – доносились из-за двери отголоски шедевральной песни Дины Беляны. Эта музыкальная композиция уже которую неделю держалась на вершине всех хит-парадов страны, и, по некоторым слухам, правительство даже планировало рассмотреть вопрос об утверждении её на роль государственного гимна.

"Пусть и нечаянно, криво причалила наша баржа – в море не всё так просто", – не удержавшись, подпела обожаемой исполнительнице я. Как раз в этот момент тётя торжественно распахнула двери, и последние слова мы с Диной пропели уже под ошарашенными взглядами гостей, собравшихся в зале. Моё появление произвело настоящий фурор: толпа у входа с благоговейным трепетом расступилась, освобождая дорогу.

Гордо вздёрнув подбородок, я продефилировала к столику с напитками, попутно рассматривая зал. Он оказался большим и просторным, круглой формы, с высоким куполовидным потолком. Если бы не расписанные фресками углубления в стенах, заменяющие окна, сложно было бы поверить, что он находится под землей. Я не смогла разобрать, в какой цвет выкрашены стены, но при здешнем освещении они казались жёлтыми. В центре зала располагалась круглая деревянная сцена, высотой примерно в половину моего роста.

"Интересно, будет концерт? Вот бы на приёме появилась Дина Беляна", – мысль о любимой певице заставила меня расплыться в блаженной улыбке.

Размышляя о милых сердцу лицах, я не могла не вспомнить ещё об одном человеке. Взгляд бессознательно заскользил по залу, выискивая в столпотворении чуждых силуэтов знакомую фигуру. Жозефа невозможно было не заметить, он выделялся в толпе, как бабочка в муравейнике: небрежно прислонившись к стене, Куяшский Аполлон покачивал в руке высокий бокал с зелёной жидкостью, похожей на "Тархун". Скучающий взгляд молодого мужчины был направлен туда-то вдаль, длинные фалды фрака и гладко зачесанные назад волосы цвета вороного крыла придавали ему сходство с этой величественной птицей, хотя любого другого сделали бы похожим на нескладного пингвина. Жозеф блуждающим взглядом прошёлся по залу, не задерживаясь ни на ком конкретном (хоть моё сердце и пропустило удар, когда он посмотрел в моём направлении), и вернулся к созерцанию пустоты перед собой. Я уверила себя, что мне не из-за чего расстраиваться, но к горлу подкатил неприятный, горький комок, а в глазах предательски защипало.

– Привет, – вдруг раздался над самым ухом мягкий бархатистый голос. Я вздрогнула от неожиданности и подняла глаза.

Не знаю, от чего моя голова закружилась сильнее: от обворожительной улыбки Жозефа или от его томного обольстительного взгляда.

– П-привет, – отчаянно краснея, выдавила я.

– Классный прикид, – одобрительно покачал головой красавец, оглядывая меня с ног до головы. – Особенно удалась посмертная маска вождя краснокожих. А я вот, лопух, не додумался надеть маскарадный костюм.

– Какой ещё маскарадный костюм? – недоумённо нахмурилась я.

Проходивший мимо толстяк принял мой недовольный взор на свой счёт, и его молниеносно скользнувшие в карманы руки приняли очертания, подозрительно напоминавшие кукиши.

– Что это с ним?

– Я же говорю, костюм удался, – радостно сообщил Жозеф. – Среди гостей прошёл слух, что если с тобой взглядом встречаешься, надо пальцы в дулю сложить. Иначе необратимое проклятье схлопочешь.

Никакого маскарадного костюма я не надевала. Дело могло быть только в одном…

– Здесь где-нибудь есть зеркало? – обречённо вздохнула я. Видеть последствия размазывания слёз по лицу не хотелось, но оставаться единственной, кто пребывает в блаженном неведении – тем более.

Жозеф стянул с ближайшего столика пустой серебристый поднос и галантно поднёс к моему лицу. Если бы я увидела чудище, уставившееся на меня из глубин зеркальной глади, не в освещённом, заполненном людьми зале, а ночью в тёмном переулке, меня даже не пришлось бы потом лечить от заикания, я бы просто скончалась от страха на месте. До меня даже не сразу дошло, что это никакой не злобный монстр зазеркалья, а всего лишь моё отражение: по щекам стекали чёрные дорожки туши, остатки теней, подводки и всё той же туши размазались вокруг глаз, придавая мне сходство с грабителем, перед выходом на дело нацепившим маску, помада тоже распространилась далеко за пределы губ, превратив нижнюю часть лица в подобие кровавого месива. Довершали картину встопорщенные, как после взрыва, волосы, которые я тут же попыталась пригладить, увы, безуспешно – слишком много лака на них было вылито.

Теперь стало ясно, чем было вызвано всеобщее внимание к моей скромной персоне. И почему тётя не сказала? Неужели обиделась за испорченное слезами платье? Или же решила, что любимую племяшку даже поплывший макияж не испортит?

Размышлять о мотивах родственницы – занятие интересное, однако оно уже не могло исправить публичного позора на глазах у лучшего парня села, а, может быть, даже и мира. Посему я, прекратив строить бесполезные предположения, вернулась к суровой действительности.

– А где здесь… – замялась я, не смея при Жозефе произнести слово "туалет", – … можно попудрить носик?

– Да у тебя всё отлично, не надо пудры, – заверил Куяшский Аполлон.

Я недоумённо приподняла брови: он издевается или действительно не знает, что у дам подразумевается под сим выражением?

– Но если тебе так хочется, – после небольшой паузы продолжил прелестник, – то, как выйдешь из зала, третья дверь налево.

– Спасибо за помощь.

– Да не за что. – Жозеф весело подмигнул. – Ты классная девчонка. Всё для девчонок.

Не помню, как добралась до двери и добралась ли вообще. Впервые в жизни мужчина, тем более красивый, сделал мне такой обезоруживающий комплимент. Когда я вернулась в этот бренный мир из страны фантазий, где священник уже закончил церемонию бракосочетания и попросил нас с Жозефом скрепить союз любящих сердец поцелуем, я осознала, что стою посреди зала и, поднеся сцепленные руки к лицу, глупо улыбаюсь. Стряхнув наваждение, я осмотрелась по сторонам. К счастью, свет оказался потушен, и повторного публичного позора удалось избежать. Взгляды всех собравшихся были устремлены на сцену, где в луче падающего света стояла девочка лет восьми-девяти. Малышка что-то проповедовала своим звонким детским голоском, но так как начало речи я уже пропустила, а слова "мадхьямика", "дхарма" и "свабхава" мне мало о чём говорили, я занялась более интересным делом: изучением её внешности. Девочка была невысокого роста, худенькая, с раскосыми глазами, слегка вздёрнутым носиком и милыми ямочками на щеках, появлявшимися, когда она улыбалась. Длинные чёрные волосы, заплетенные в две тугие свёрнутые петлями косички, украшали огромные белые банты, из-за чего девочка напоминала первоклассницу на линейке в честь начала учебного года. Поза, манера речи и жесты её, однако, резко расходилась с этим образом: малышка говорила уверенно, непринуждённо и с какой-то материнской заботой.