Текст книги "В сладостном уединении"

Автор книги: Амалия Джеймс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 9 страниц)

10

В последующие три дня она могла сполна прочувствовать, каково было королеве Шотландии Марии, запертой в замке на острове Левен. Утром в понедельник спустился туман и держался весь день. Приняв теплую ванну, Пруденс села продумать план статьи. Неважно, можно ли будет ее опубликовать, ей хотелось показать Эллиоту Тромбли, на что она способна, да, откровенно говоря, и заняться больше было нечем. Хейли все еще перерабатывал среднюю часть романа и не тратил ни минуты на общение со своей секретаршей.

Колин был в замке. Он не поехал с компанией в Эдинбург, но весьма успешно избегал встреч с Пруденс. Даже ел в своей комнате. Мэри Эдмонд говорила, что он пишет. Ей же казалось, что дуется.

В четверг утром, когда туман стал потихоньку рассеиваться, она застала его в саду.

– Вы дуетесь, – с прохладцей заметила она, склоняясь над кустом роз.

– С чего это вы взяли? – удивился он.

Пруденс повернулась к нему.

– Не выходите из комнаты, пока я не уйду в свою. Избегаете меня?

– А вы меня не избегаете? – улыбка заиграла на его губах. – Почему тогда ни разу не постучались ко мне?

– Писателя лучше не тревожить во время работы. Но, по крайней мере…

– По крайней мере, что? – тихо спросил он.

– Могли хотя бы раз в день поесть вместе со мной. Не очень-то весело обедать в одиночестве!

Вечером того же дня за ужином собрались все. Джон и Мэри накрыли стол в большом зале, принесли жареную форель, салат, горячие пончики. Не предполагая этого, Пруденс пришла в джинсах и зеленом свитере. Оба Монтгомери, казалось, не обратили внимания на ее одежду, но сами сидели в твидовых костюмах при галстуках.

– Прошу простить меня, что избегал вас всю неделю, – сказал ей Хейли. – Совершенно замучился со средней частью романа, думал, никогда не закончу. Теперь решил переписать все целиком.

– Весь роман? – в ужасе переспросил сын.

– Нет! Только третью часть. Пруденс посоветовала мне убрать четырнадцатую главу, а это заставило меня пересмотреть весь конец. – Положив на тарелку салат, он махнул рукой. – Впрочем, это меня уже не так заботит, как редактирование всей книги. Но пришлось перезвонить Джоан и попросить ее отложить приезд еще на две недели.

Пруденс крепко сжала вилку, чтобы ее не выронить.

– Этого времени, думаю, вполне хватит, чтобы привести рукопись в порядок, – продолжил Хейли. – Не хотелось показывать недоделанную вещь.

– Как отнеслась Джоан? – поинтересовался Колин.

– Это ее не очень обрадовало, но, в конце концов, она согласилась приехать попозже.

Пруденс положила в рот лист салата, чувствуя несказанное облегчение. Итак, нежданно-негаданно у нее появились две недели отсрочки. Потрясающий подарок! Конечно, все это время придется по-прежнему притворяться, но, с другой стороны, может, за эти дни ей удастся еще больше сдружиться с Хейли, а значит будет и легче получить его разрешение о нем написать.

Увлеченная этими размышлениями, она не слушала, о чем говорили отец с сыном, как вдруг обратила внимание, что Хейли произнес ее имя.

– Пруденс, вы мне сейчас не нужны. Я буду работать днем и ночью, чтобы привести все в божеский вид, а уж потом я отдам вам печатать. Так что, если вы оба не возражаете, я хотел бы остаться на выходные дни в одиночестве.

Она замерла, глянула на Колина и с удивлением увидела, что он ей подмигивает.

– Вы хотите, чтобы я перебралась в гостиницу в Питлохри? – спросила она недоумевая.

– Там нет гостиниц! – поспешил сказать Колин.

Хейли вытер салфеткой рот и бороду, потом ответил:

– Ну что вы, Пруденс! Я думал, может, вы хотите осмотреть наши достопримечательности? Или побывать на фестивале? Я сам собирался туда выбраться, но явно не успеваю. Колин, это не нарушит твои планы, если я попрошу тебя поразвлечь моего секретаря?

– Нет, отец. В любом случае я планировал уехать в Эдинбург завтра утром. И рад поехать с Пруденс. – Он опять подмигнул ей, но она сделала вид, что не заметила этого.

– Тогда решено, – закрыл тему Хейли.

После ужина он сразу же поднялся наверх, Колин ушел на кухню и там весело о чем-то беседовал с Эдмондами, а она перебралась на диван перед камином, радуясь возможности побыть одной и обдумать свалившиеся на ее голову новости.

Конечно, главной была предстоящая поездка с Колином. Что и говорить, ей можно было бы только радоваться, будь Пруденс самой собой. Зачем себя обманывать? Он ей ужасно нравится. Но вот над его отношением к ней стоит задуматься. Во-первых, потому что Колин ее подозревает в обмане, что, надо признать, справедливо. Во-вторых, нет никакой уверенности, что он увлекся ею только по той простой причине, что она под рукой, легко доступна, одним словом – секретарша.

– Хам! – прошептала она себе под нос.

Однако, как бы ни развивались их отношения во время путешествия, ей придется оставаться секретаршей. Открыть о себе правду можно только его отцу. Страшно даже подумать, если Колин узнает первым, что она обвела обоих Монтгомери вокруг пальца. Он уже предлагал ей сбежать… А так не хочется его терять! Вряд ли эту утрату компенсирует даже самая блестящая ее статья об известном писателе в "Манхэттен мансли". Колин такой симпатичный мужчина! "Черт возьми! А я симпатичная женщина, и вовсе не секретарша!" – сказала сама себе Пруденс для утешения и вслух еще раз произнесла со злостью:

– Хам!

– Кто? – сел на диван рядом с ней Колин,

– Вы, – ответила она смело.

– Я? Господи, а что я сделал? – Он вручил ей бокал черри. – Да я всего лишь поужинал с вами!

– Так что же? Я должна воздавать должное вашему благородству и щедрости? – спросила Пруденс с сарказмом.

Колин чокнулся с ней:

– Идет! За мое благородство и щедрость! Представляете? Отец будет работать всю ночь напролет! Как в старые добрые времена. Знаете, Пруденс, а вы ему понравились. Он доверяет вам не больше, чем я, но вы ему нравитесь. Мне кажется, он с удовольствием отбросил бы все сомнения на ваш счет. Увы, я так не могу.

– Я остануть в Питлохри, – сказала она. – Вам не обязательно везти меня в Эдинбург.

– А я-то думал, что у вас есть туристские замашки!

– Я могу посмотреть и Питлохри.

Колин состроил гримасу:

– Вы соберетесь и будете готовы завтра утром к десяти. Я всегда выполняю то, что велит мне отец.

– Я не верю, но если это так, надеюсь, он наказал вам быть добрым ко мне.

Колин наклонился и прошептал ей на ухо:

– Честно говоря, да.

Затем легонько прикоснулся губами к ее щеке, а когда обнял ее за плечи, она прижалась к нему всем телом. Так они и сидели, тесно прильнув друг к другу, не разговаривая, лишь наблюдая, как в камине потрескивает огонь.

– Так лучше, чем спорить, правда? – наконец шепотом спросил Колин.

Пруденс посмотрела на него. Он прочел ответ в ее карих глазах и еще крепче прижал к себе. Она уткнула голову ему в грудь.

– Пока не начинаем разговаривать, с нами все в порядке, – сказала она.

– Точно подмечено! – откликнулся он. – Давай молчать.

И они еще долго сидели молча. Пруденс постаралсь отбросить все мысли и позволила себе расслабиться в объятиях Колина, испытывая огромное удовольствие.

Наконец, когда огонь стал затухать, он осторожно освободился.

– Я поднимусь наверх один, – произнес с еле заметной хрипотцой. – Если мы пойдем вдвоем, то окажемся в одной постели. Но не думаю, что каждый из нас готов к этому.

11

Когда они приехали в Эдинбург, Колин тут же пригласил Монику с Джульетой пойти вместе с ними все в тот же паб на Роуз-стрит, где готовили прекрасную баранину. Одна Моника, как в прошлый раз, заказала перье.

– Ужасно нервничаю, – красиво улыбаясь, сообщила она, хотя казалась абсолютно спокойной. – Вечером у меня сольное выступление под барабаны бонго-бонго.

– Не могу дождаться! – отреагировал Колин.

– Ты невыносим! – пожеманничала Моника. – Что ты понимаешь в танцах? Танец пробуждает энергию, страстность…

– Оставь свой драматический настрой на вечер, – оборвал ее Колин.

Танцовщица посмотрела на него испепеляющим взглядом.

Пруденс пила шабли. И вдруг подумала, что оно, вероятно, все из той же бутылки, которую поднимали для нее из подвала несколько дней назад. Похоже, шабли тут не пользуется спросом.

– Я бы с удовольствием посмотрела ваше выступление, – сказала она Монике.

– Видишь, Колин, как надо ценить искусство! – обрадовалась та.

Он допил пиво и заказал еще.

– Пруденс еще не видела, как ты танцуешь.

– Колин, ты ужасен! – вмешалась Джульета. – Ты же прекрасно знаешь, что Моника очень талантлива.

Он не смутился, лишь усмехнулся:

– Не хочу раздувать в ней тщеславие.

– У меня достаточно сильное честолюбие, – возразила Моника с преувеличенным акцентом.

Сидя напротив, Пруденс наблюдала за ними, но так и не могла понять, какие отношения связывают этих людей. Можно их назвать просто друзьями, или за этим скрывается что-то большее?

– Я думала, ты уговоришь отца приехать на уик-энд, – сказала Джульета.

– Он целиком в работе, – ответил брат. – Это здорово.

Джульета с ним согласилась.

– Завтра Элгарты устраивают прием, они надеялись, что он придет. Надо их предупредить, что его не будет, чтобы они могли пригласить больше народа. – И повернувшись к Пруденс, пояснила: – Элгарты входят в небольшой круг друзей, с которыми отец все эти годы поддерживал отношения.

Пруденс с пониманием кивнула.

– Кстати, я остановилась у них на Шарлот-сквэа. Если хочешь, присоединяйся ко мне, я поговорю с ними, – у них большая квартира.

Пруденс смутилась, она как-то еще не думала, где ей предстоит ночевать.

– Моника сейчас живет со мной, – добавила Джульета, еще больше ее смущая.

"Выходит, у Колина мы окажемся только вдвоем?"

– Я полагал, что вы остановитесь у меня, Пруденс, – подал он голос. – Так гораздо проще. Можете занять мою комнату. Перестань подмигивать, Моника! Я устроюсь на диване.

– Если не доверяете моему коварному брату, – вмешалась Джульета, – повторяю, устроим вас у Элгартов.

Пруденс улыбнулась, откашлялась и решила:

– Как-то неудобно стеснять незнакомых людей. Пожалуй, я приму приглашение Колина.

Моника молчала, но глаза у нее смеялись. Заметив это, Колин протянул руку, легонько потрепал ее по щеке.

– Оставь свои дурные мысли. Лучше скажи, вы брали мою почту?

– Она аккуратно сложена у тебя на столе.

– Кого ты пытаешься обмануть, Моника? Ты никогда ничего не делаешь аккуратно! Впрочем, спасибо.

"Что это его так интересует почта? – подумала Пруденс. – Уж не ждет ли каких-нибудь новых известий обо мне?" Однако тут же себя одернула – нельзя быть такой мнительной! Не на ней одной сошелся свет клином. Вздохнув, принялась за баранину. Все равно в один прекрасный день все это кончится!

В полдень Моника отправилась на репетицию, а Колин, Джульета и Пруденс пошли погулять по Эдинбургу. Осмотр достопримечательностей начали с Королевского замка – бывшей резиденции шотландских монархов, там они присоединились к охающим толпам туристов. Затем посетили еще несколько известных замков и аббатств.

– Август одновременно и лучший и худший месяц в Эдинбурге, – заметила Джульета, когда, уставшие, они садились в двухэтажный автобус, чтобы доехать домой. – Столько экскурсантов! Люди прилетают аж из Японии, Америки, а я тут частенько бываю, но сто лет не посещала все эти места. Смешно, правда?

Пруденс с ней согласилась, а Колин промолчал. Он вел себя очень любезно, много интересного рассказывал об исторических памятниках, но при этом Пруденс особого внимания не уделял. Может, потому, что рядом была сестра? Или опять в чем-то новеньком ее заподозрил?

Они вышли у Фредерик-стрит. Пруденс могла бы еще побродить по городу, но Монтгомери явно утомились, не стоило злоупотреблять их любезностью, а ее одну они вряд ли бы отпустили.

– Придете на выступление Моники? – поинтересовалась Джульета, когда они подошли к дому Колина.

Пруденс взглянула на него.

– Вообще-то я собирался, не знаю, есть ли силы у Пруденс.

– Конечно, – быстро ответила она.

Он усмехнулся:

– Значит, придем.

Джульета попрощалась и пошла дальше по улице.

У них оставалось еще достаточно времени, чтобы привести себя в порядок и перекусить. Когда Пруденс вышла из комнаты в черном блестящем платье, Колин готовил бутерброды, накладывая на них толстые куски сыра.

– Вероятно, вам потребуется тарелка и салфетка, – сказал он, усмехаясь.

– Не обязательно, – ответила она, усаживаясь на диван. – Иногда я веду себя просто как ненормальная.

Он устроился рядом.

– Например?

– Например, сбежала в чужую страну с человеком, которого едва знаю.

– Монголия была бы более чуждой.

– Пожалуй, больше подойдет слово "незнакомой".

– Вы явно проявляете редакторские наклонности. И отец говорит, что у вас острый глаз. Интересно, не правда ли?

– Здорово! – раздраженно отреагировала она. – Никогда не считала себя идиоткой.

– Конечно нет. – Колин занялся бутербродом, предоставив ей возможность поломать голову, на что это он намекает на сей раз. Наконец спросил: – Вам двадцать четыре, верно?

Пруденс кивнула.

– Это значит, что вы закончили учебу три или два года назад?

– В вашем листке, помнится, вы написали, что это был университет в Коннектикуте, правильно?

Она снова кивнула, но, почувствовав опасность, положила бутерброд на салфетку. Сыр хаварти был просто замечательным, но аппетит у нее пропал.

– Так вот, я связался с Коннектикутским университетом. Вы в нем никогда не учились. Там даже слыхом не слыхали о такой студентке. Проверили по компьютеру – вас там в помине не было ни два, ни три, ни пять лет назад.

– Ох уж эти компьютеры! Что они знают?

– Очевидно, знают!

– Вероятно, вы ожидаете, что я сознаюсь во лжи?

– Ожидаю! – Его веселости как не бывало.

– Да, я солгала.

– Почему?

– На самом деле я окончила Холиок-колледж три года назад. Но подумала, что вы сочтете меня слишком образованной для такой работы.

Это была выдумка Эллиота. Пруденс не хотела усложнять придуманную ей биографию, предложила назваться выпускницей своего настоящего колледжа, но ему эта мысль не понравилась. Он настаивал на колледже Кэтти Гибс, но тут уж сама Пруденс наотрез отказалась. Сошлись на университете Коннектикута.

– Ясно, – сухо сказал Колин.

– Вы сердитесь?

– А что вы еще выдумали, Пруденс?

Она сердито вздохнула:

– Колин, ну какая разница, закончила я университет Коннектикута или какой-нибудь другой?

Он не ответил. Но, съев бутерброд, посмотрел на нее.

– Разницы никакой. Я сказал вам, по какой причине вас нанял – у меня не было выбора. Но мне вовсе не нравится, выясняя обстоятельства вашей жизни, постоянно натыкаться на ложь. Не хотите сами во всем признаться?

Пруденс тяжело вздохнула. Желудок свело, руки вспотели, сердце бешено колотилось. Конечно, выполняя задание редакции, ей пришлось нагло врать в течение двух недель, но ведь сущность ее от этого не менялась! Ложь ей была отвратительна. Больше всего на свете ей хотелось бы прижаться к его груди и во всем признаться. Но сделать этого не могла, потому что знала – Колин ее не поймет. Из ее рассказа он выхватит главную для себя деталь – то, что она репортер "Манхэттен мансли", и на этом все отношения между ними будут закончены.

– Я предполагала, что вы рассердитесь, – пробормотала она, не глядя на него.

– И правильно делали!

В этот момент Джульета прокричала в окно, что такси ждет. Не сказав ни слова, Колин пошел к двери, видимо подразумевая, что она должна следовать за ним. Пруденс хотелось провалиться сквозь землю, уползти куда-нибудь и скрыться, но вместо этого она гордо подняла голову и пошла за ним. О, Эллиот Тромбли гордился бы ею!

Заключительное выступление труппы Габриэля Сен-Симона было триумфальным. Ее звезда Моника Дежардин танцевала блестяще. Если немного и нервничала, то Пруденс этого не заметила. Позже, когда огромной компанией они пришли в бар на Роуз-стрит, она выразила ей свое восхищение, и Моника не скрыла удовлетворения.

– Ноги не показались толстыми? – смеясь, спросила она.

Чарльз Мартинс едва не подавился:

– Толстые ноги! Моника, ты танцевала ошеломляюще! Не слушай никого.

– Кроме режиссера и хореографа, – вставил Сен-Симон и похлопал танцовщицу по руке. – В случае необходимости все исправим.

– Габриэль у нас умеет делать комплименты! – улыбнулась Моника, убирая руку.

– Я же не говорю тебе про толстые ноги!

– Попробуй только заикнись, я в ту же минуту уйду.

Пруденс слушала их болтовню вполуха. Ей все еще хотелось заползти куда-нибудь в щель. Колин держался с ней во время концерта подчеркнуто равнодушно, а теперь и подавно сидел в стороне, потягивая пиво.

– Заметили, сколько сегодня было театральных критиков? – спросил Чарльз. – Я видел даже обозревателя из «Таймс», хотя не сказал бы, что к его мнению стоит прислушиваться…

Габриэль кивнул:

– Мы специально пригласили представителей прессы, особенно американской. Весной едем на гастроли в Штаты. Посетим Нью-Йорк, Чикаго, Сан-Франциско, возможно, Бостон. Я сегодня дал интервью корреспонденту "Манхэттен мансли".

Пруденс вжалась в кресло и сильно сдавила пальцами бокал.

– Как здорово! – воскликнула Джульета. – Это очень респектабельный журнал. У него огромная читательская аудитория.

Задним числом Пруденс подумала, как бы она поступила, случайно столкнувшись с Сандером Кэррингтоном – их балетным критиком. Знает ли он, с какой целью она находится в Шотландии? Посвятил ли его в это Эллиот? Какое счастье, что они не встретились!

– Он снимал? – небрежно спросила она. Габриэль кивнул:

– Конечно! Нашу приму… И ее толстые ноги!

Моника ударила хореографа по руке и что-то пробормотала по-французски. Все засмеялись. Пруденс не поняла, о чем речь, но засмеялась тоже.

– А как идет ваша работа? – поинтересовался у нее Чарльз Мартинс.

– О! Отлично. Спасибо.

– Могу поспорить, все эти критики с удовольствием проинтервьюировали бы вашего босса.

Колин услышал, сердито посмотрел на него.

– Человек имеет право на уединение, – быстро добавил Чарльз. – Все время забываю, что должен прикидываться, будто понятия не имею, жив он или нет. Честно! В любом случае, Пруденс, думаю, вы довольны оттого, что выбрались из замка. Долго пробудете здесь?

– Не знаю.

– Могу я пригласить вас завтра на ленч? Пруденс не решилась посмотреть на Колина. Улыбнулась и сказала:

– Это замечательно!

– Я лондонец, дорогая, приезжаю сюда только по необходимости. Вот Колин может приглашать вас, когда захочет. В какое время заехать за вами? Полдень устроит?

– Очень хорошо.

Заказали выпивку по второму кругу, но, к счастью, вечеринке не суждено было продолжаться долго, потому что Моника и Джульета засобирались домой. Уходя, Моника незаметно сунула Пруденс записку. Вскоре распрощались и Габриэль с Чарльзом. Колин расплатился и, не говоря ни слова, вышел вместе с Пруденс на улицу. Шли молча. Дома, вручив ей гору постельного белья, сухо сказал:

– Будете спать на диване.

– Может, мне лучше пойти на улицу? – А поскольку он ничего не ответил и повернулся, чтобы уйти, она со злостью добавила: – Пусть вам приснятся кошмары!

– Что вы сказали? – обернулся Колин. Свалив белье на диван, она уперла руки в бока, уставилась на него и повторила:

– Сказала, что вы заслуживаете кошмаров.

– Я? Вы мне лжете на каждом шагу… назначаете свидание с человеком, который коллекционирует женщин, как пластинки…

– Это не свидание!

– Вы такая наивная?

– Я думала, вам захочется на некоторое время избавиться от меня, – пожала плечами Пруденс и, не удержавшись, съязвила: – Чтобы закончить свое расследование!

– Не такая уж плохая идея, – сказал он, сверля ее взглядом. – Спокойной ночи.

– Колин… Я хотела, чтобы вы поняли. Может, я и солгала вам кое в чем, но это не означает, что я выдаю себя за другого человека. Не важно, окончила я университет или колледж, преданный я секретарь или…

– Или что? – прищурившись, он смотрел ей прямо в глаза.

– Я остаюсь Пруденс Эдвардс!

Колин подошел, взял ее за руки, притянул Пруденс к себе. Потом обнял за талию и, наклонившись, поцеловал.

– У тебя дрожат губы, дорогая…

Она положила голову ему на плечо. В горле перехватило, руки стали влажными, но тело приятно согревалось в его объятиях. Как же ей хотелось все ему рассказать!

– Колин…

– Не надо слов, – он тихо отстранил ее, но не отпустил. – Пруденс, я бы хотел провести с тобой ночь… – Она закрыла глаза. – Если поцелую тебя еще раз, мы окажемся на диване…

Пруденс открыла глаза, увидела на его лице усмешку и вырвалась.

– Сладкие грезы! – произнесла она, усаживаясь на диван возле белья.

– Сладкие грезы для вас, дорогая, – усмехнулся он. – Надеюсь, вас не станут мучить кошмарые сны о Коннектикутском университете.

Уж если ее и будут мучить кошмары, то только из-за "Манхэттен мансли"! Естествен но, этого она ему не сказала. Колин повернулся и вышел.