Текст книги "Месть под острым соусом (СИ)"

Автор книги: Аля Морейно

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 14 страниц)

Глава 15

– У тебя красивая и очень уютная квартира. Жена обустраивала?

Наконец-то осматриваюсь. Те несколько раз, что я тут успела побывать, мы практически не выходили из спальни, а утром чуть не опаздывали на работу. Сегодня же пришлось сделать перерыв и выползти из постели – Николай смотрит по телевизору какие-то важные соревнования, которые из-за разницы во времени транслируют ночью.

– Не, я её уже после развода купил. Мы с женой делили имущество напополам, и квартиру нашу пришлось продать. А тут я дизайнера нанимал, сам в обстановке мало что смыслю. Разве что могу в мебельном салоне сказать, какой диван мне больше нравится.

Пока хозяин напряжённо вглядывается в экран, обхожу его владения. Для одного тут слишком много места. В дотюремной жизни у нас с родителями был хороший дом, так что большими площадями и уютной обстановкой меня сложно удивить. Другое дело, что за последние годы я совсем отвыкла от роскоши. А моя маленькая комнатка в нынешней квартире кажется настоящим раем, потому что там можно побыть с собой наедине. Человеку, который никогда не был в колонии, трудно понять, насколько сильно иногда хочется тишины, покоя и обособленности. Семь лет я только и мечтала о собственном угле, куда можно забиться и порыдать навзрыд или просто помолчать и о чём-то подумать.

В квартире Николая много простора, интерьер спланирован со вкусом. Большая гостиная соединена с кухней. Огромные окна, красивый вид на парк и ночной город. Днём тут наверняка много света.

На полках за стеклом – кубки, медали. Подхожу поближе, рассматриваю.

– Твои?

– Да, было дело, – отвечает неохотно.

Странно. Обычно люди гордятся своими победами. Может, просто не хочет отрываться от трансляции?

– Ух ты!

Я в этом ничего не понимаю. Но обилие наград и медалей впечатляет. Читаю на одной из грамот: «триатлон».

– Бег, плавание и велогонки?

– Даа, – выдыхает.

– Чемпион?

– В некоторой степени.

– Это как? Ну вот же – сплошь первые места. Значит – чемпион.

– Ну, да, я побеждал. Но до олимпиады так и не добрался. Совсем чуть-чуть не хватило.

– Не взяли?

– Не смог поехать, сошёл с дистанции.

Догадываюсь, о чём он.

– Травма?

– Да.

– А потом, когда восстановился?

– До конца вернуться в форму не получилось. И всё – не прошёл отбор.

– А на следующую?

– Нет, бесполезно. Выше головы не прыгнешь. Травма безвозвратно ограничила мои возможности. Ты не думай, я не сразу сдался, долго пытался, но в какой-то момент понял, что всё. И ушёл заниматься бизнесом.

Говорит с надрывом и ощутимой дрожью в голосе. Ему больно и обидно. Трудно представить себе – каково это много лет тяжело тренироваться, чтобы идти к мечте, а потом раз – и всё потерять. Не знаю, что ответить, чтобы подбодрить. Мне за него больно. Кому, как не мне, понимать, как страшно, когда на взлёте подрезают крылья?

Прячу слезящиеся глаза от Николая, разглядываю фотографии в рамках. Он в плавках возле бассейна, на вершине пьедестала с медалью. Красавец! Так хочется назвать его своим мужчиной. Но где мне до него? Права мама: он – птица высокого полёта, а я – так… мышонок.

Мне бы даже не думать ничего такого, не загадывать наперёд, а просто жить сегодняшним днём. И я, чтобы пощекотать себе нервы, спрашиваю:

– А есть ещё фотографии? Хочу посмотреть, каким ты был раньше.

– Легко. Иди сюда, Мышка, – тянет одной рукой к себе на колени, другой включает ноутбук.

Несколько ловких движений – и на экране появляются кадры. Часть из них любительские, другие – явно профессиональные.

– Это ты специально позировал?

– Да. Открою тебе страшную тайну: я снимался в рекламе.

– При твоих внешних данных ты наверняка пользовался бешенной популярностью, особенно у женщин.

Улыбаюсь и прижимаюсь щекой к его груди. Не знаю, что будет завтра, но здесь и сейчас он – мой… И я счастлива.

– Тут в другом дело – в имени. Когда-то я был известным спортсменом. Так что мне платили деньги не столько за внешность, сколько за то, что чемпион Николай Кузнецов выступал в форме определённой фирмы. И в фотосессиях в их продукции снимался, естественно. В целом, прибыльное дело, хоть и далёкое от настоящего спорта. Но я – младший сын в семье, не такой умный и удачливый, как мой старший брат. Я всегда боялся, что отец считает меня вторым сортом. Поэтому изо всех сил старался доказать ему, что я сам могу пробить себе дорогу в жизни, не брал у него деньги. В общем, амбиции в квадрате.

– Он гордится тобой?

– Какое там? Он гордится старшим сыном, а я – неудачник. И спортивная карьера у меня так глупо оборвалась, и в бизнес его идти отказался. Фитнес-клубы, по папиному мнению, – ерунда, баловство. Хотя деньги приносят неплохие. И людям от них польза – меньше сидят, больше двигаются, кровь гоняют, живут дольше.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

– Ни за что не поверю, что тебя кто-то может считать неудачником!

И правда, какая глупость! Столько спортивных наград, с нуля поднятый собственный бизнес. Алёна рассказывала мне, каких трудов им стоило раскрутиться.

– Много ты, Мышка, в этой жизни понимаешь? Столько в ней несправедливости и дерьма… Ладно, не будем о грустном.

Он продолжает листать фотографии, коротко рассказывает, где и когда они сделаны. На некоторых останавливается чуть дольше, другие быстро пролистывает. Это всё воспоминания, хорошие и не очень, но всё равно они – часть его жизни. А у меня даже фотографий за последнюю треть жизни нет. Будто и не жила вовсе…

Глаз цепляется за дату, выбитую внизу в углу снимка. На нём Николай стоит на яхте с каким-то парнем.

– Это я после травмы. Как раз очередной курс реабилитации закончил и начал понемногу тренироваться. Празднуем моё возвращение в спорт. Тогда я ещё не знал, что окончательно вернуться мне так и не удастся. Я ещё был полон надежд и уверенности в своих силах. Знатно мы тогда повеселились, – он улыбается, вспоминая, а я едва сдерживаю слёзы, прокручивая перед глазами картинки того страшного дня.

Счастье порой сваливается на голову водопадом, сбивая с ног ураганом эмоций, и хочется кричать: «Остановись, мгновение, ты прекрасно!». А иногда оно собирается медленно по маленькой капле из радости, тепла, уюта, покоя и улыбок. И однажды вдруг понимаешь, что ты наполнена счастьем, чувствуешь, как оно попадает в кровь, несётся на всех парах к сердцу, заставляя его биться быстрее. Зажмуриваешься и молчишь, опасаясь расплескать его. Не зря говорят, что счастье любит тишину.

В колонии, думала, что счастье – оказаться на воле. Просто идти по улице туда, куда хочу. Выбирать работу, которая нравится. Сама решать, что и когда мне делать. Смотреть телевизор, встречаться с подругами и мужчинами, ходить по магазинам, каждый вечер обсуждать с мамой события прошедшего дня.

Но стоило оказаться за воротами, как вместо счастья меня парализовал страх. Сделать что-то не так, ошибиться, оступиться, попасть туда снова. Быть презираемой и отвергнутой, никому, кроме мамы, не нужной и никем не любимой. Он был не эфемерным и надуманным, а оказался вполне осязаемым и реальным. Сводил с ума, не давал трезво мыслить, сковывал движения и просто мешал жить.

И вот теперь, лёжа в темноте и рассматривая украдкой своего мужчину, я думаю о том, как счастлива. Уже почти два месяца коллекционирую в копилке счастливые мгновения. Кто знает, сколько ещё отведено мне наслаждаться этой сказкой?

Просыпаюсь, ощущая его во мне. Когда я остаюсь у него ночевать, Николай частенько будит меня таким образом. Глаза не открываю, полностью отдавая себя во власть своего мужчины и концентрируясь на ощущениях.

– Мышонок, моя вкусная соблазнительница, – рвано обжигает шёпотом ухо. С трудом выравниваю дыхание и прихожу в себя от пережитого удовольствия. – Как от тебя оторваться?

Николай завозит меня, в клуб к началу рабочего дня, а сам уезжает по делам. Расставаться с ним мне каждый раз всё труднее, но сказать ему об этом ни за что не решусь.

В клубе о нас с ним шушукаются. Настя говорит, что на её памяти он ни с кем ещё так долго не встречался, как со мной. Но разве ж она знает, как босс проводит время за пределами клуба? Я даже не уверена, что сейчас он не встречается ни с кем, кроме меня. Может, я ему нужна только для секса?

Каждый раз повторяю себе, что сказка про Золушку – всего лишь сказка. У меня уже был опыт отношений с парнем из богатой семьи. И чем всё закончилось? Он бросил меня в трудную минуту, его отец не захотел мне протянуть руку помощи, хотя это было в его силах. Хорошо помню слова моей несостоявшейся свекрови о том, что я – нищебродка, которая намеренно залетела, чтобы окрутить её мальчика и влезть в их семью. А теперь вдобавок к отсутствию денег я ещё и бывшая заключённая.

Видимо, мама права – пару нужно искать среди мужчин своего уровня и не задирать голову слишком высоко. Но не представляю, как смогу расстаться с Николаем. Он за два месяца отношений стал центром моего мира. Если он уйдёт, то мир рухнет.

Около полудня в клуб входит женщина. Красивая, ухоженная, богато одетая и украшенная. Возраст у таких дам определить невозможно – ей может быть как сорок, так и шестьдесят. За семь лет она ни капли не изменилась, будто время не властно над ней.

Я узнаю её сразу. Все эти годы мой личный Армагеддон имеет именно её лицо, её высокомерный взгляд, полный нескрываемого превосходства, её удовлетворённую радостную улыбку, похожую на оскал.

Она манерно протягивает Насте вип-карту, а я пытаюсь стать невидимой, придумывая себе срочные дела. Трудно прогнозировать, узнает ли она меня. Её образ прочно засел у меня в голове, ассоциируясь с ужасом, болью, отчаянием и безысходностью, так и мой, вероятно, напоминает ей об искалеченном по моей вине сыне и его сломанной жизни. Думаю, эта женщина ненавидит меня не меньше, чем я её.

Она перебрасывается с Настей стандартными фразами и не торопится подниматься в раздевалку. Когда наконец уходит, я выпрямляюсь и облегчённо выдыхаю. Хочу расспросить у коллеги об этой женщине, но ко мне подходит очередная посетительница, и я переключаю своё внимание на неё.

Выдав ей ключи и полотенце, привычно сканирую глазами пространство за стойкой и замираю. Та самая женщина вернулась и требует от Насти поменять ей ключи, потому что со шкафчиком что-то не то. Причём говорит это так, будто Настя намеренно дала её ключ от ячейки с дохлой кошкой внутри.

Встречаемся с женщиной взглядами. По глазам её вижу – она тоже узнаёт меня сразу. В них – ненависть, ярость, агрессия… Понимаю, что заслужила эту ядрёную смесь, поэтому просто опускаю глаза. Я повержена, раздавлена, уничтожена приговором, колонией, чувством вины. Лежу на лопатках и не пытаюсь строить из себя ту, которой я не являюсь. Знаю своё место и не собираюсь с ней спорить. Готова выслушивать нелицеприятные претензии. Я виновата. Искупить вину за сломанную жизнь и отнятое здоровье невозможно, сколько бы лет я ни провела в колонии. Если бы это что-то могло изменить, встала бы перед ней и её пострадавшим сыном на колени. Ноги бы целовала…

Молюсь только о том, чтобы она не начала выяснять отношения прямо тут. Или хотя бы сделала это тихо, не привлекая постороннего внимания. Сомневаюсь, что Николай позволит мне работать в клубе, если я спровоцирую конфликт с вип-клиенткой. А бизнес для него – приоритет номер один.

Но мои молитвы остаются неуслышанными. А может, это ещё один этап искупления…

– Что тут делает эта зэчка? – женщина обращается к Насте, говорит нарочито громко, чтобы привлечь к себе внимание. Благо, в холле никого, кроме нас троих, нет.

– Вы о ком, Наталья Егоровна?

– Об этой, – и жеманно машет в мою сторону рукой. Могла бы и пальцем показать. Что уж церемониться? – А ты не знала, что она сидела?

Коллега поворачивается ко мне и одними губами спрашивает:

– Это правда?

Сил ответить нет, я просто киваю.

– А… – она поднимает глаза наверх, очевидно, имея в виду Николая или Алёну, – знает?

Снова киваю. Моя совесть чиста. Вместе со всеми документами я подала копию справки об освобождении. Так что руководство в курсе. Николай даже встречается со мной, несмотря на моё прошлое!

– Ты, дрянь, как посмела появиться тут? Тебе мало того, что ты сломала жизнь моему сыну?

Она кричит, проговаривая все фразы, которые я от неё ждала. Пытаюсь мысленно возвести вокруг себя забор или спрятаться в стеклянную капсулу. Мне нечего ответить женщине. Она права, во всём права. Я виновата! Мне нет прощения, сколько бы я ни извинялась. Поэтому молчу, принимая, словно удары, все упрёки один за другим. У меня нет моральных сил сопротивляться. Я – просто маленький мышонок, попавший в мышеловку…

Глава 16

Николай

Алёна звонит, когда я еду в сторону клуба. Сбрасываю – не люблю разговаривать за рулём. С любыми форс-мажорами она прекрасно справляется сама, а остальное вполне может подождать до моего приезда. Но она настойчиво набирает снова, и это мне совсем не нравится. Решаю ответить.

– Ник, ты далеко?

– Еду к тебе. Что-то случилось?

– Тут твоя мама устроила скандал на ресепшн.

– И ради этого ты мне звонишь? – глупость какая-то. Алёна всегда мастерски гасит все конфликты, а уж с моей мамой точно у неё проблем не должно быть.

– Я хочу предупредить. Она кричит на Машу. Страшные вещи ей говорит, очень громко, как будто намеренно стремится собрать побольше зрителей. Успокоить или образумить не получается. Она как обезумела.

– Бред какой-то. Ладно, постараюсь срезать дворами, но мне ещё минут десять понадобится, не меньше.

Интересно, что Маша такого натворила, что вывела мою мать из себя? А может, маман узнала, что я с ней встречаюсь, и решила, что Мышка мне не пара? Но разве моих родителей когда-нибудь интересовало, с кем я сплю?

Влетаю в холл и тут же замечаю Алёну, которая пытается разгонять любопытных посетителей. Маша сидит за стойкой, её от входа не видно. Голова опущена, плечи дрожат – плачет. Чёрт! Что ж такое могло случиться?

Мама, как разъярённая фурия, нависает на ней и громко выговаривает. Будто безумная – для полной картины пены изо рта не хватает. И за что мне это?

– Мама, что тут происходит?

– Ник, как ты мог? Зачем? Я не понимаю! Она же тебе всю жизнь испаскудила!

Что за глупости? Да даже если я жениться на ней решу, то у матери разрешения спрашивать не собираюсь. Что она себе позволяет?

– Успокоились обе и быстро в мой кабинет.

Поднимаюсь по ступенькам, не оглядываясь назад. Мама знает, что спорить со мной бесполезно. Я в бешенстве. Какого чёрта устроили этот цирк?

Моя родительница заходит в кабинет, как к себе домой. Спина прямая, взгляд победительницы. Выглядит прекрасно – вполне может сойти за мою старшую сестру. Мышка входит следом, головы не поднимает – видно, чувствует свою вину. Садится на стул в углу. Кажется, даже тогда в ресторане она не выглядела такой несчастной.

– А теперь спокойно и по пунктам. Что такого натворила Мария, что ты устроила этот спектакль на радость зрителям и не побоялась утопить мою репутацию?

– Что? Это ты о репутации вспомнил? А зэчку за стойку посадить твоя репутация позволяет? Не боишься, что приличные люди из-за неё начнут обходить твой клуб десятой дорогой? Ты что, совсем с головой дружить перестал? Я не узнаю тебя, сын!

– Зэчку?

– Ты что же, ничего не знаешь?

Вот что за манера отвечать вопросом на вопрос? Окей, поддержу этот же стиль.

– А что я должен знать?

Ох, как мне всё это не нравится…

– Так она скрыла от тебя? А сказала, что ты знаешь! – ликует. Странная женщина…

– Мама, ты можешь объяснить всё спокойно и не тянуть кота за хвост? – закипаю, даже не понимая, на кого из них я должен злиться.

– Ты знаешь, что это она тогда тебя сбила?

Какая чушь! Шок от услышанного настолько сильный, что впору подбирать челюсть с пола. Мышка? Это была моя Мышка? Как такое вообще возможно? Она же и мухи не обидит!

– Что?

– Она сбила и покалечила тебя! Из-за неё ты не попал на чемпионат и олимпиаду, из-за неё вынужден был оставить большой спорт. Эта девка сломала тебе жизнь! А ты её взял на работу? Ещё и недавно освободившуюся из колонии! Ты в своём уме?

Пока она выдаёт свой эмоциональный монолог, беру себя в руки, насколько это возможно, и перевожу взгляд на Мышь. Она поднимает глаза, и я читаю в них ужас и удивление. Не могу сейчас анализировать её эмоции. Мне бы со своими разобраться.

Первая реакция: придушить. За то, что сломала мне жизнь, что столько времени скрывала, притворяясь невинным ягнёнком. Но при матери разборки с ней я устраивать не собираюсь.

– Мама, я всё понял, разберусь. Иди на свою тренировку.

– На какую тренировку? Пока эта дрянь тут, ноги моей не будет в этом клубе!

– Мама! Тебе пора!

Пока она уходит, ворча и бросая разъярённые взгляды в мою сторону, я пытаюсь глубоко дышать. Выдержка сейчас мне очень пригодится.

– И когда ты собиралась мне сказать? – подхожу к мыши ближе.

– О чём?

– Например, о том, что ты сидела в тюрьме. Разве не обязана ты об этом предупреждать при устройстве на работу? Я бы человека с криминальным прошлым никогда не взял и не поставил на ресепшн. Или ты на это и рассчитывала?

– Алёна знает, я с документами дала ей копию справки об освобождении. Она сказала, что это нестрашно. Я думала, ты знал.

Вспоминаю, что её дело я просмотрел мельком, мог и пропустить эту справку, а Алёна внимание не заостряла. Она же – Мать Тереза, вечно норовит кому-то помочь, наверняка просто пожалела девчонку. Надо будет с ней поговорить об этом, чтобы такие ситуации в будущем не проходили мимо меня.

– Хорошо, допустим. Я как-то не обратил внимание или забыл. Но ты всё это время знала, что покалечила меня и сломала мне жизнь, и делала вид, что всё нормально?

– Нет… Я не знала, клянусь, я не знала! Я даже мысли допустить не могла! Я…

– Как такое возможно? Или тебе настолько наплевать на человека, которого покалечила, что ты даже имени моего не запомнила? Да ты вообще представляешь, что сделала с моей жизнью? – я заметно повышаю голос, но сдерживаться не в состоянии, эмоции переполняют меня. – Я потерял всё! Всё, к чему шёл долгие годы! Ты понимаешь, каково это? Я должен был выиграть тот чемпионат и поехать на олимпиаду! Это был мой последний шанс! И всё! Всё из-за тебя пошло прахом! А ты даже имени моего не запомнила и не узнала меня? Как-то слабо верится!

Перед глазами пелена ярости, обиды и какого-то бессилия. Эта дура ревёт. Но что мне её слёзы, если из-за неё вся моя жизнь покатилась под откос? А ей на это плевать! Она меня даже не узнала! Я-то не был на суде и вообще не вникал во всё, что тогда происходило. Не до того мне было… Но она-то должна была запомнить хотя бы имя её жертвы!

– Я помнила фамилию, но она распространённая. И мне сказали, что тот человек стал инвалидом, что он никогда не сможет ходить. А ты… ты ходишь! Я не ожидала… Даже мысли допустить не могла!

– Конечно, хожу! Ещё бы не ходил после стольких операций! Ты знаешь, сколько денег мои родители за них заплатили? Сколько усилий и мучений потребовала реабилитация? Ты своими куриными мозгами даже не можешь представить, во что превратила мою жизнь! И ещё смеешь не помнить моего имени!

– Я верну деньги… Я выплачиваю постепенно. Но что я могу сделать, чтобы искупить свою вину перед тобой?

Что она блеет? Её убить мало! Как она смеет заикаться об искуплении вины? Я похож на священника, который грехи пастве отпускает? Её копейки – курам на смех. Вообще не вижу в этом смысла, разве что как элемент наказания.

– Выплачиваешь? Да тебе даже трёх жизней не хватит, чтобы такими темпами компенсировать мне потраченную сумму!

– Я понимаю, но суд постановил, что я могу так платить. Мне неоткуда больше взять!

– Неоткуда? На панель иди! Там ты наверняка будешь пользоваться спросом и быстрее заработаешь! – меня несёт куда-то не туда, я перегибаю палку, но остановиться не могу. Как же я сейчас её ненавижу!

Семь лет я представлял, как посмотрю в глаза девке, которая сломала мою жизнь. Иногда мысленно душил её своими руками. И сейчас в голове мелькают мысли одна кровожаднее другой. Мозг продумывает план мести.

На какое-то время оба замолкаем. Я упускаю момент, когда меняется её выражение лица. И слёзы будто высыхают.

– Ты – не инвалид. Ты ходишь!

Она ещё имеет наглость упрекать меня в том, что я хожу?

– Конечно! Или тебе бы хотелось, чтобы я был прикован к инвалидному креслу?

– Мне сказали… А я… Семь лет! Семь! Ты представляешь, семь лет! Почему? Как так? Это же нечестно!

Мышь разводит руками. На лице – удивление и что-то ещё, не могу и не хочу расшифровывать. Меня этим не разжалобить!

– Потому что дур, которые не знают правил дорожного движения, вообще в клетках держать надо, чтобы они не давили людей на улицах! Небось, губы красила или сообщение кому-то строчила, потому и не увидела меня!

– Так я в обморок упала! Я беременная была, у меня давление низкое…

Ну да… Красивая отмазка. Что, для беременных какие-то другие правила? Им людей сбивать можно? Если давление низкое, то сидела бы дома и вообще за руль не садилась!

– Так какого чёрта ты за руль уселась, если тебе было плохо?

– Я домой возвращалась. Почти доехала... И отключилась.

– А у тебя, оказывается, ещё и ребёнок есть? Как интересно! О нём ты мне не хотела рассказать? Или тот мальчик, к которому ты в детдом ездишь, и есть твой?

– Нет у меня ребёнка! Он умер! Семь лет назад, в тот день, когда ты на яхте отдыхал. Без инвалидного кресла и костылей! А мой малыш умер!

Она ещё имеет наглость на меня кричать? Вот дрянь! Давай, обвини ещё меня в смерти своего ребёнка. Совсем с ума сошла!

Я никогда не бил женщин. Но тут руки тянутся удавить эту наглую гадину. А я ещё с ней… Называется, пригрел змею на груди. Надо заканчивать этот балаган. Я ещё придумаю, как её наказать. Надо будет ей в трудовую книжку такую запись сделать, что ни в одно приличное место она устроиться больше не сможет. И оштрафовать за сегодняшний прилюдный скандал. Может, даже вообще лишить её зарплаты за тот месяц.

– Рот закрой и убирайся. Ты уволена!

Девица выскакивает из кабинета, громко хлопнув дверью. Падаю в кресло и пытаюсь собраться с мыслями. Внутри всё бурлит. Ненавижу эту мелкую дрянь!

Ей ведь наплевать на то, что она совершила! Даже не узнала меня! И ещё смеет какие-то претензии высказывать! А прикидывалась серой мышкой. Да уж… Гремучая змея она, а не мышь! Всего семь лет за мою сломанную жизнь! Где справедливость?

Несколько часов сижу перед монитором, но сосредоточиться не могу, отчёты не строятся. Чувствую, нужно проветрить мозг и успокоиться. Не каждый день сталкиваешься лицом-к-лицу с виновницей всех твоих бед.

По телефону даю Алёне распоряжение найти статью, по которой эту аферистку можно было бы уволить. Так, чтобы её нигде ни на какую работу, кроме как улицы мести да подъезды мыть, не брали. Пусть почувствует, каково это – оказаться выброшенным за борт.

– Ник, не пори горячку. Давай ты сейчас поедешь домой, переключишься, успокоишься. А завтра мы всё обсудим.

– Ничего я не собираюсь с тобой обсуждать! Это твоя ошибка! Ты взяла её на работу, хотя знала, что она сидела!

– Ну сидела. И что, она от этого перестала быть человеком? Она уже отбыла своё наказание. Хочу напомнить тебе, что по Конституции у нас все равны, у нас – не государственная служба, куда не берут с судимостью. Претензий к её работе нет. Какого чёрта ты её уволил? Мне тут сотрудники нужны, а не красивые биографии, прибитые на стеночку!

– А о нашей репутации ты подумала? Да если вчерашний скандал просочится в сеть, то клиенты решат, что у нас тут работают уголовники!

– Ой, слушай, половина твоих випов замешаны в незаконных махинациях или тоже сидели…

– А нас это не должно волновать! Ладно, всё. Давай до завтра…

Удивительное дело, я ведь до сегодняшнего дня не знал имени девицы, которая сломала мою жизнь. Фамилию помнил – Иванова. Но мало ли Ивановых вокруг? И надо же было мне так вляпаться… Я ей этого так не оставлю! Но как ей отомстить – придумать не могу, не хватает фантазии. Не связываться же с криминалом!

Дома то и дело мысли скатываются к воспоминаниям о первых днях после аварии. О больницах, операциях и реабилитации. Об отчаянии, когда не удалось пройти отбор на чемпионат. О том, с каким трудом выстраивал свою жизнь без спорта… До сих пор душа болит от мыслей, что было бы, не окажись я тогда на том проклятом переходе и не попади под колёса этой дуре. Невыносимо жжёт обида – на мелкую мышь, которая сотворила всё это со мной, на стечение обстоятельств, на жизнь...

Утром звонит управляющий моего первого фитнес-клуба и сообщает, что клиент поскользнулся в бассейне и повредил себе ногу. Только этого ещё мне не хватало! Несусь в клуб, успеваю даже застать медиков, когда они грузят пострадавшего в машину.

Еду за ними, оплачиваю ему палату, обследование и лечение. Обещаю компенсацию, чтобы он не выдвигал нам никаких претензий и не распространялся об инциденте. Очень переживаю, ведь дело не в сумме, с которой я вынужден расстаться, а в том, что мой клуб прокололся на безопасности, хотя я прикладываю много усилий, чтобы минимизировать или вовсе исключить риск травмирования клиентов.

Почти весь день занимаюсь пострадавшим, затем собираю экстренное совещание в клубе, где случился инцидент. В офис приезжаю к вечеру выжатый, как лимон, и весь на нервах.

– Успокоился уже? – Алёна заглядывает ко мне в кабинет незадолго до конца рабочего дня.

– Это шутка такая? Сегодня весь день ношусь, как ужаленный. Проходи. Что-то случилось? Или ты просто так?

– Случилось. И просто так. Но если ты нервный, то я лучше завтра зайду.

– Давай, выкладывай уже. А то я ещё буду нервничать о том, что ты собиралась сказать. Хотя и так подозреваю.

– Ник, мы давно знакомы. И мне казалось, я тебя хорошо знаю.

– Не томи. Я уже по твоему виду понял, что будешь выговаривать и учить жизни. Не надо прелюдий, я сегодня не в лучшей форме, чтобы выслушивать реверансы. И учти, Иванову назад я не возьму, даже не проси. Сама за стойку встанешь, пока замену ей не найдёшь.

– Та поняла я, что ты на неё зол. Просто ответь мне искренне на вопрос. Ты ведь тогда не занимался судом? Тебе не до того было?

– Естественно. Я за границей лечился, мне там несколько операций сделали. Уехал вскоре после аварии, а вернулся уже осенью.

– А материалы дела видел?

– Нет, меня это не интересовало. Зачем оно мне? Мама там была, всё контролировала. Знаю только, что девицу признали виновной и посадили. Вчера она, вроде, сказала, что семь лет дали.

– А статью, по которой её осудили, в Кодексе видел?

– Алёна, к чему этот разговор? – раздражаюсь. Я сегодня не способен быть вежливым. – Не тяни кота за хвост. Что ты хочешь сказать?

– Так видел или нет?

– Нет, сказал же: меня это не интересовало. Я уверен, что мама проконтролировала, чтобы безнаказанной она не осталась.

– О, да, Наталья Егоровна не дала бы дело на тормозах спустить, не сомневаюсь. Так погугли, открой статью.

– Посмотрю потом. Не понимаю, к чему ты клонишь? Зачем мне это?

– Сейчас найди.

Разговор бесит. Но это же Алёна – на неё вызвериться я не могу. Да и она тут причём? Сама в том же положении была, только виновник её травмы наказание не понёс – всё списали на несчастный случай.

Нехотя лезу в интернет, демонстрируя недовольство. Нахожу статью, пробегаю глазами. И что?

– И?

– Ты не находишь несоответствие между сроком, который дали Маше, и статьёй?

– Чего? Да ей ещё мало дали! Особенно учитывая, что ей вообще плевать настолько, что она даже не узнала во мне человека, которого сбила!

– Ты можешь быть сколько угодно обиженным за прерванную спортивную карьеру, но ты жив, и ты – не инвалид, как было сказано на суде. И травмы твои тянут максимум на три года для неё, а никак не на семь. Потому она и не узнала тебя, что даже допустить не могла, что отсидела семь лет, а ты вполне себе здоров.

– Алёна! Это сейчас я как огурец, а тогда…

– Не надо, я всё понимаю. Давай объективно. Иванову осудили не по той части статьи, по которой должны были. И вместо трёх лет или даже меньше она получила семь.

– Судья решил так, значит, были основания. Я причём?

– Ты, очевидно, ни причём. А не помогла ли Наталья Егоровна судье принять такое решение?

– Что за бред? Зачем ей это?

– А ты поинтересуйся у своей мамы. Мне почему-то кажется, что она в этом сыграла не последнюю роль.

Разговор явно сворачивает куда-то не туда. Не сомневаюсь, что мама всё происходящее в суде контролировала. Но Алёнкины намёки ни в какие ворота не лезут.

– Слушай, какая теперь разница? Какое всё это имеет значение? Иванова совершила преступление и понесла заслуженное наказание. Или ты считаешь, что её должны были отпустить и просто погрозить пальчиком?

– Заслуженное? Ещё раз перечитай статью, если запамятовал, и соотнеси с реальностью. Ты представляешь себе, что такое сидеть в колонии? Она попала туда в неполные девятнадцать и пробыла почти до двадцати шести! А могла выйти в двадцать два. Тебе не кажется, что это – чудовищно несправедливо?

Пожимаю плечами. Не вижу смысла ворошить прошлое. Всё равно ничего не изменишь. Я никогда не вернусь в большой спорт и не попаду на олимпиаду, а она никогда не проживёт эти годы на свободе. Если бы передо мной была не Алёна, я бы давно уже послал собеседника в пеший эротический тур. Но её не могу, слишком много она значит для меня…

– И что ты конкретно сейчас от меня хочешь? – мне бы поскорее остановить это переливание из пустого в порожнее.

– Во-первых, чтобы ты прекратил психоз. Думаешь, я не вижу, что тебя до сих пор потряхивает? Во-вторых, корону сними и верни себе человеческий облик. Ты помнишь, что ей вчера наговорил?

– Смутно. Я был взбешён.

– Естественно. Когда ты бесишься, то у тебя есть право вести себя по-скотски?

– Ну так я не знал, что ей дали больше, чем должны были! Я и сейчас не уверен, что всё так, как ты говоришь. Может, там какие-то обстоятельства отягчающие были. Алкоголь или наркота в крови, например.

– Незнание законов не освобождает от ответственности! Ладно, а теперь я ещё подсыплю соли, а ты послушаешь. Это с Машиных слов, но, думаю, как-то можно проверить, если захочешь.

– Ну давай. Зная тебя, не удивлюсь, если ты сейчас выкрутишь всё так, что это меня должны были посадить за нападение на её машину на пешеходном переходе.

– Она была беременная тогда. Ты знаешь?

– Вчера она сказала. И, якобы, что ребёнок умер.

– Так что никакого алкоголя или наркоты быть не могло. Говорит, что упала в обморок, поэтому в момент наезда не управляла машиной, не видела тебя и всё такое. И ещё, что справки у неё были, но часть из них судья почему-то завернул и не приобщил к делу.

– Ну, про справки – явно не ко мне. Да и кто точно скажет, был ли обморок на самом деле? Может, она просто придумала его, чтобы отмазаться? Ведь всем известно, что у беременных обмороки случаются.