Текст книги "Месть под острым соусом (СИ)"

Автор книги: Аля Морейно

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 14 страниц)

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Не могу думать о будущем. Наступит ли оно? Или будет сожжено в местном крематории вместе с тельцем моего малыша и моей душой?

Глава 9

Весна 2017 г.

Николай

Набираю номер жены и слушаю долгие гудки – не берёт трубку. Злюсь, хотя умом понимаю, что она может быть действительно занята. Работа в гостинице такая, что далеко не всегда есть возможность принять звонок. И меня это бесит. В который раз возникает мысль, что жена должна сидеть дома и ждать мужа с работы с горячим вкусным ужином. А все эти сказки про эмансипацию придумали женщины, которых просто никто не зовёт замуж. Ну или которым вообще нет дела до мужчин. Есть же женщины «чайлд-фри». Они предпочитают заниматься карьерой или путешествовать, а не менять подгузники и бегать по детским площадкам и родительским собраниям. Наверное, и «хазбэнд-фри» точно так же бывают, вот они пусть работают. Возможно, и с ребёнком у нас никак не получается потому, что Оксана слишком увлечена своей карьерой.

Прикрываю глаза – устал. Отключиться бы от всего хоть на пару часов, но не могу. Работы выше крыши, ещё и приём этот у мэра, будь он неладен. И Оксанка трубку, как назло не берёт. Набираю Алёне. Вот кто готов отвечать на звонки в любое время дня и суток. И удаётся же ей как-то совмещать работу с мужем и ребёнком. Золотая женщина.

– Алён, будь другом. Меня тут на приём к мэру пригласили по случаю дня рождения его дочери. Надо бы какую-то игрушку купить. А я в этом ни бум-бум.

– А что твоя благоверная? У неё же куча племянников – неужто не знает, во что нынешние дети играют?

– Так и у тебя есть малый, ты тоже вроде как мама опытная.

– Ник, ему всего два, и он – мальчик.

– Ну не берёт она опять трубку! А с подарком надо решать быстро, потому что приём этот уже завтра, а у меня до того две важные встречи, и голова будет забита совершенно другими проблемами.

– Ладно, не нервничай, сейчас что-то придумаю.

Жена перезванивает только через три часа.

– Ник, ты что-то хотел?

– Вообще, я хотел бы, чтобы ты брала трубку, когда я тебе звоню…

– Не начинай, сто раз уже обсуждали. Как смогла, так перезвонила. Короче. Что там у тебя стряслось?

– Нас пригласили к мэру на приём, надо было игрушку какую-то его дочери-имениннице выбрать. Пришлось поручить Алёне.

– Отлично. Вот видишь, ты и без меня прекрасно обошёлся. Завтра в котором часу?

– В пять в его загородном доме.

– Чёрт, у меня встреча с поставщиками в это время. Они из другого города приедут, чтобы контракт подписать! Ты не можешь пойти без меня?

– Перенеси. Там все будут семьями. Сама понимаешь – приём у мэра важнее. У меня открытие в следующем месяце.

– Слушай, Кузнецов, почему я должна перекраивать свои планы ради твоего охмурения мэра и его друзей? Не офигел ли ты?

– Я? Может, это ты офигела претензии мне такие выкатывать? Ладно, дома поговорим. Завтра ты идёшь со мной – и это не обсуждается.

Рявкаю и бросаю трубку. В последнее время Оксана ведёт себя вызывающе, и мне это нравится всё меньше. Куда подевалась девушка, готовая идти со мной в огонь и воду, в которую я был когда-то без ума влюблён?

Домой возвращаюсь в дурном настроении. Вроде бы всё идёт, как надо. Здание офисного центра, в котором я с нуля строю фитнес-клуб, сдано, все коммуникации запущены, большая часть отделочных работ выполнена. Но нервотрёпки с каждым днём всё больше. То сантехнику завезли не совсем такую, как заказывали, то возникли какие-то сложности с монтажом оборудования в сауне. Целыми днями на нервах, постоянно в боевой стойке, готовый сорваться по первому зову и ехать отстаивать свою правоту всеми доступными способами. Может, до отца мне далеко, но на мне где сядешь, там и слезешь. И попытки надуть меня ни для кого ещё хорошо не закончились.

Дома меня ждёт сюрприз – пожаловали Кантемировы.

– Мы тут к друзьям заезжали поздравить с годовщиной, решили по дороге и к вам заглянуть.

Светлана Фёдоровна с Оксаной обсуждают какой-то новый салон красоты, а Павел Дмитриевич тянет меня на кухню.

– Пусть поболтают. Два часа молоола языком с подругой – и всё ей мало. А у меня уже голова от её трескотни кругом идёт. Немолодой я, хочется покоя и тишины.

– Покоя и тишины всем хочется. У меня сейчас перед открытием такой дурдом! Кроме Алёны никому доверить ничего не могу – обязательно облажаются. Всё самому приходится делать. Даже унитазы принимать и проверять!

– Что уж тогда говорить об отелях? Я тоже когда-то каждый унитаз сам проверял. Потому что даже проверенные поставщики норовят надуть. Толковые заместители на дороге не валяются. Их надо искать, воспитывать, холить и лелеять. А ты всё на себя взвалил и везёшь. Давно пора штат руководства расширить и делегировать постепенно полномочия. Вам бы с Оксанкой поехать куда, расслабиться. С этой твоей гонкой я так внуков и не дождусь.

– Мы работаем над этим.

– Три года работаете? Ты вот что, только не сердись. Сходи проверься. Вдруг надо таблетки какие пропить или ещё что. Оксанка вон обследование прошла – говорят, здорова, готова беременеть и рожать. Надо же понять, в чём дело.

Ненавижу, когда мне читают морали и учат жизни. Но тестю я многим обязан, да и он вроде верно говорит. Но всё равно бесит своими советами. Как будто я и без него не знаю!

– Надо сходить – вы правы. Вот откроемся, сразу пойду сдам анализы.

– Только не откладывай. Мы с матерью не молодеем, а хочется Оксанкиных малых успеть и в школу отвести, и под венец.

Алёнкиными усилиями открытие моего нового фитнес-клуба проходит помпезно и без эксцессов. Я шёл к этому несколько лет и теперь почти счастлив. Мы продаём даже больше акционных годовых абонементов, чем планировали. На этом мой марафон, естественно не заканчивается. Работы всегда много, а теперь мне предстоит разрываться на два клуба.

О слове, данном Кантемирову, я не забываю. А поэтому спустя несколько дней еду в медицинский центр, консультируюсь со специалистом и сдаю анализы.

Я не зациклен на рождении ребёнка. Уверен, что впереди ещё много времени, мы с Оксаной всё успеем. Сейчас мне все эти обследования очень некстати. Но для жены они важны. В последний год она каждый месяц делает тесты на овуляцию, пытаясь высчитать наиболее благоприятное для зачатия время, принимает лекарства. Да и Кантемирову я обещал внука. Поэтому позволяю втянуть себя в эту возню и сдаюсь врачам.

Мысли о том, что со мной может быть что-то не так, даже не допускаю. Я – спортсмен, всю жизнь вёл правильный образ жизни. Никакого курения, алкоголя и, тем более, наркотиков. Даже допинг не употреблял принципиально.

Нам с Оксаной просто нужно немного сбавить обороты, съездить куда-то отдохнуть. В этом Кантемиров совершенно прав. Когда немного разгребусь с делами в новом клубе, подъеду в турагенство, пусть организуют нам что-то романтическое. Давно стоит встряхнуть наши отношения. Мы женаты всего три года, а живём, будто двадцать лет в браке – каждый сам по себе.

Когда получаю на телефон сообщение, что анализы готовы, откладываю дела и еду в клинику.

– Николай Андреевич, не буду ходить вокруг да около. К сожалению, исследования показали, что вы бесплодны. Я предлагаю сдать анализы повторно, чтобы исключить возможную ошибку.

– Как такое может быть? У меня никогда не было никаких венерических заболеваний, я совершенно здоров, свинкой в детстве не болел.

– Сейчас говорить об этом преждевременно. Давайте повторим обследование, а потом обсудим возможные варианты лечения.

Решаю Оксане и её отцу пока ничего не рассказывать, ведь ещё есть надежда, что в лаборатории могли что-то напутать. Но интуитивно уже понимаю, что нет дыма без огня – не просто так три года нам не удаётся завести ребёнка. Лезу в интернет и обнаруживаю неутешительную статистику: у каждой второй бездетной пары в проблемах с зачатием виноваты мужчины.

Новость неприятно царапает. Вряд ли найдётся человек, который спокойно отнесётся к своей неполноценности. Известие о неспособности зачать наследника для меня – удар ниже пояса. Захочет ли Оксана теперь со мной жить? И смогу ли я жить с ней, чувствуя свою ущербность?

Как я теперь посмотрю в глаза Кантемирову? Что скажу ему? Как он отреагирует на то, что мы с Оксаной не сможем порадовать его внуками? Он и так глядит на меня снисходительно, не принимая всерьёз мой бизнес. Вслух, конечно, этого не озвучивает, но я умею читать между строк.

Повторные анализы показывают тот же результат. Я предвидел и даже в некоторой степени подготовился, но всё равно раздавлен и уничтожен словами врача. Каждый мужчина должен построить дом, посадить дерево и вырастить сына. Я же вырастить сына не смогу – и моя жизненная программа-минимум останется невыполненной.

Мне не удалось в полной мере реализовать свои спортивные амбиции. Мне не удастся даже стать отцом. Чувствую себя неудачником, и это неимоверно бесит.

Первая мысль – не признаваться никому. Пока никто об этом не знает, можно делать вид, что всё хорошо. Только рано или поздно Оксане придётся рассказать. После долгих терзаний вечером даю ей почитать заключение.

– Ник, что же это получается, у тебя не может быть детей? И все мои старания – напрасны?

– Не знаю, Оксан. Врач не сказал категорично, что я абсолютно бесплоден. Но, как я понял, шансы близки к нулю. Мне выписали таблетки, так что я ещё пободаюсь. Ты же знаешь, пока есть шанс, я не сдамся и буду бороться до последнего. Говорят, существуют не только консервативные методы лечения. Если надо, пойду и на них, раз для тебя так важно родить малыша.

Жена очень огорчена. К моему состоянию добавляется ещё и чувство вины. Ощущаю себя чуть ли не подлым предателем. Спать ложимся, как старички – каждый на свою половину кровати, едва соприкасаясь друг с другом телами.

Лечение не приносит результатов, после него показатели не улучшаются. Я в отчаянии. Оксана поддерживает меня, прекращая разговоры о детях. Она перестаёт делать тесты на овуляцию и нервничать по поводу того, что у нас ничего не выходит. Кажется, принимает меня таким, какой я есть, за что я ей безмерно благодарен.

Ухожу с головой в работу. Хоть тут у меня всё получается. Однажды, как гром среди ясного неба, ко мне в офис заявляется Кантемиров собственной персоной. Оглядывается.

– А у тебя тут миленько, со вкусом.

За годы общения с ним я научился чувствовать, когда он говорит искренне, а когда просто готовит почву для удара по голове. И сейчас я собираюсь с силами для отражения нападения.

– Я тут случайно узнал занятную вещь. Оказывается, всё это время ты мне вешал лапшу на уши.

– Вы о чём?

– О твоём бесплодии! «Мы над этим работаем», – кривляется противным голосом. – И что, много наработал?

– Погодите, я только недавно узнал о своём диагнозе. И врачи не говорят, что шансов нет. Я прохожу лечение.

– Да? И долго оно продлится? Я доживу до его благополучного завершения?

– В этом никто ничего гарантировать не может…

– То есть ты полагаешь, я буду сидеть сложа руки и ждать, авось что-то там у тебя зашевелится? Моей дочери уже не двадцать лет! Ей давно пора было родить первенца, но она не сделала этого из-за тебя.

– Послушайте, ещё ничего не известно, я буду лечиться.

– Хочешь сказать, что моя дочь будет рожать, выйдя на пенсию?

– Павел Дмитриевич, не преувеличивайте! Мы вместе всего три года. Иногда люди по десять лет ждут беременности, и лишь после этого у них появляется ребёнок.

– Значит так. Я жду до лета. Если Оксана не беременеет, то ты выплачиваешь мне все свои долги и идёшь на все четыре стороны из нашей жизни.

Ультиматум тестя загоняет меня в тупик. Я зол! Какого чёрта он так со мной разговаривает? Это наше с женой дело, рожать ли детей и как относиться к невозможности их иметь. И только ради Оксаны я не бросаю эту дурацкую затею с лечением.

Нахожу другую клинику, приезжаю туда со всеми анализами и прошу скорректировать лечение. Пью новые препараты, попутно ищу деньги, чтобы вернуть Кантемирову, если у нас ничего не получится.

Прошу жену снова вернуться к тестам на овуляцию, чтобы вычислять наиболее благоприятный для зачатия день. Но она, судя по всему, окончательно потеряла в меня веру. Отношения между нами становятся всё напряжённее. Периодически меня посещают мысли, что ничто в жизни не случается просто так. И если я не могу сделать ей ребёнка, то я – просто не её мужчина. Или она – не моя женщина.

Новый год мы впервые за все годы нашего знакомства встречаем порознь – Оксана улетает с подругами на острова, а я остаюсь, чтобы поставить точку в отношениях с её отцом.

Загружаю себя работой, чтобы не было ни времени, ни сил анализировать кавардак, происходящий в моей семейной жизни. Вынужден признать – мне очень больно. Но я никогда не смогу смириться с ролью человека второго сорта в семье. Для меня это абсолютно противоестественно, лучше уж быть одному. А потому я подаю на развод…

Глава 10

Июнь 2019 г.

Маша

По мере приближения заветной даты окончания срока, становится всё страшнее. Что ждёт меня за забором? Какая она, настоящая свободная жизнь? Изменилась ли за семь лет? Есть ли в ней для меня место? Весточки, доходящие до меня извне, не слишком оптимистичны. Сомнения смешиваются с мечтами и надеждами.

Я допускаю, что знакомые при встрече будут отворачиваться, делая вид, что не заметили, или вовсе переходить на другую сторону улицы. Даже Валя в последние годы свела наше общение на нет. Ей теперь не до меня – у неё муж, двое детей, карьера. Она – гармоничная часть того пугающего меня неизвестного мира, в котором мне предстоит оказаться в близком будущем. А я, боюсь, окажусь в нём чем-то инородным.

Главный вопрос: удастся ли мне быстро устроиться на работу? У меня аж два диплома – швеи и экономиста. Только помогут ли они? Без работы никак нельзя – я должна ежемесячно переводить деньги пострадавшему. Если верить тому, что я о нём знаю, семья у них далеко не бедная, наверняка мои копейки они даже не замечает. Но раз суд обязал меня покрыть их расходы на лечение, то я должна это сделать, даже если платить придётся до конца жизни. Мало ли, какие санкции могут быть за неисполнение решения суда.

Мама Люба после освобождения вынуждена была пойти в швейный цех – по специальности её никуда не берут. Говорит, судимость – это клеймо на всю жизнь.

Она часто пишет мне письма. И даже пару раз передачи присылала. Очень скучаю по ней. Если бы не Мама Люба, я бы сломалась, система перемолола бы меня своими безжалостными жерновами. Или я сошла бы с ума после смерти моего сыночка.

– Ты так похожа на мою донечку, – часто говорила она мне со слезами. – Такая же чистая, нежная и беззащитная. Надеюсь, мою сиротиночку кто-то защищает и оберегает, пока меня нет.

Молюсь, чтобы у Мамы Любы и её дочки всё сложилось хорошо…

В день икс за воротами меня встречает мама. После смерти папы она неоднократно проведывала меня в колонии, но всё равно ощущение, что не виделись с ней все семь лет.

Семь лет! Я словно попадаю на другую планету. Изменилось всё – фасады знакомых зданий, названия некоторых улиц, фасоны одежды, которую носят люди. Появилось масса новых маршруток – и я теряюсь, как передвигаться по городу. Даже выражение лиц у людей кажется теперь другим.

Когда умер папа, мама продала наш дом и купила двухкомнатную квартиру, чтобы расплатиться с долгами. И теперь новый район, новая квартира, новая обстановка – всё пугает меня и никак не способствует осознанию, что я вернулась. В душе кавардак.

На улицу выйти страшно. Кажется, все знают, что я только освободилась из колонии, и показывают на меня пальцем. Или, наоборот, брезгуют и отворачиваются. Чувствую себя прокажённой. Всё время боюсь: вдруг продавщица в магазине откажется меня обслуживать?

Мама взяла отпуск. Ходит со мной везде буквально за руку. Регистрирует, помогает оформить документы, везёт в центр занятости в надежде найти мне хоть на какую-то работу.

Сотрудница центра отводит взгляд.

– Девушка, с вашим дипломом и без малейшего опыта, да ещё и со справкой вы вряд ли устроитесь не то, что бухгалтером, но даже просто секретаршей. Поймите, если я начну предлагать вашу анкету работодателям, то у меня будут проблемы.

Вот тебе и государственное учреждение… Разве они не должны помогать трудоустраиваться таким, как я? Чем мы хуже других? Я ничего ни у кого не украла, не распространяла наркотики. Своё наказание я получила и с лихвой искупила вину. Так почему теперь такая дискриминация?

Пытаюсь искать объявления о работе на сайтах. В интернете мне трудно ориентироваться – семь лет изоляции от внешнего мира дают о себе знать. Готова идти и в швейный цех, и уборщицей в ресторан. Но стоит мне признаться, что я была в колонии, как мне сразу отказывают.

Последняя надежда – фонд помощи бывшим заключённым. Не думала, что мне придётся к ним обращаться, но ситуация с трудоустройством безвыходная.

Встречает меня грубоватая женщина с короткой, почти мужской стрижкой. Под её взглядом я сразу съёживаюсь, появляется острое желание уйти. Но на улице меня ждёт мама, и я ни за что не рискну признаться ей, что ушла только потому, что на меня неласково посмотрели.

– Проходи, присаживайся.

Несмело переступаю порог комнаты и опускаюсь на предложенный стул. Заготовленные заранее слова разбегаются в голове, как тараканы. Пока собираюсь с мыслями, женщина листает мои документы и задаёт вопросы. Грубый тон пугает и настораживает. Отвечаю односложно, внутренне готовая к шаблонному отказу.

– Думаю, ты понимаешь, что шансов найти сразу что-то по специальности, нулевые?

– Да, мне бы любую работу на первое время, потом буду подыскивать что-то более подходящее.

– Любую? Ну хорошо. В детдом нянечкой пойдёшь? Горшки убирать, посуду и полы мыть – справишься?

Я, конечно, надеялась, что мне предложат что-то более квалифицированное, но горшки – так горшки. Есть-то надо, а мама до сих пор не до конца расплатилась с долгами времён папиной болезни.

– Попробую. Вряд ли это труднее работы в колонии.

– Там своя специфика и свои сложности. Смотри. Работа временная –нянечка сломала ногу, а вторая в одиночку не справляется, объём там большой. Езжай прямо сейчас, поговори с заведующей. Может, сразу и приступишь.

Она выходит из комнаты и почти сразу возвращается с пакетом.

– На вот, детвору тамошнюю конфетами угости, они не избалованы, – впервые грозное лицо женщины расплывается в улыбке.

Благодарю её и отправляюсь по адресу, написанному на листке бумаги. Не совсем так я представляла себе жизнь на свободе. Думала, устроюсь помощником бухгалтера, поднаберусь опыта, а потом и полноценную бухгалтерскую вакансию поискать можно будет. А вместо этого буду полы мыть и горшки выносить за малышнёй.

Заведующая – женщина предпенсионного возраста со старомодной высокой причёской – встречает меня приветливо.

– А я уж тебя жду. У нас тут полный зашив. Сама бы пошла полы мыть, если бы не спина. Как согнусь, то сама разогнуться не могу.

Она показывает помещения, которые мне предстоит убирать, объясняет, где взять инвентарь и знакомит с напарницей.

В первый же день понимаю, что работа тут адская. Две нянечки на такой объём – совсем мало. Ещё и за такие копейки… Домой приезжаю едва живая.

За восемь рабочих часов не успеваю переделать все положенные дела, приходится существенно задерживаться. Пока убираю и мою посуду, краем глаза наблюдаю за детворой. В этом детдоме в основном дошкольники. За неделю, что я работаю тут, дважды приезжали пары, желающие усыновить малышей.

Сегодня тоже должны приехать. Помогаю наряжать детей – каждому хочется понравится потенциальным родителям, все они мечтают, чтобы выбрали именно их.

Только один малыш не участвует в подготовке, а, как обычно, сидит на стульчике в уголке и молчит. Я приметила его ещё в первый день – очень уж он отличается от непоседливой детворы.

– А почему того мальчика вы не одеваете? – спрашиваю у воспитательницы, когда она выстраивает детей, чтобы вывести на улицу на смотрины.

– Мирона? Так, а смысл? Его всё равно никто не возьмёт.

– Почему?

– Потому что берут младших и здоровых. А ему уже почти пять, и он не разговаривает.

– Немой?

– Нет, вроде бы. Он поступил к нам чуть больше года назад. Они попали в аварию, родители умерли у него на глазах ещё до приезда «скорой», а он не получил серьёзных повреждений. Физически мальчик здоров, но в результате пережитого стресса стал сильно заикаться. Ну а дети злые, стали дразнить. И он вовсе говорить перестал.

– Кто-то занимается его речью?

– Формально у нас в штате есть логопед, но фактически это – девочка после института, на полставки. Опыта никакого. Она, конечно, пытается с детками заниматься, но уделить внимание каждому не хватает времени, да и мальчику специалист совершенно другого уровня нужен. И, естественно, в основном она старается исправить лёгкие дефекты, которые поддаются коррекции. А Мирон – по остаточному принципу. Не повезло ему.

– И что с ним будет?

– Да понятно, что. Отправят через два года в интернат для умственно отсталых вместо школы. Какой из него ученик, если он ни слова не говорит?

– А проверяли, что с его интеллектом? Может, он нормальный и вполне обучаемый? Должны же быть какие-то спецшколы для немых!

Воспитательница только пожимает плечами и делает выразительное лицо: мол, кто будет этим заморачиваться? Она строит малышню во дворе, а я возвращаюсь в группу и беру за руку Мирона. Малыш смотрит недоверчиво, но послушно встаёт и идёт за мной.

Садимся с ним в сторонке от представления, которое разыгрывается вокруг пары среднего возраста. Беру его на руки.

– Меня зовут Маша. Кивни, если понимаешь.

Кивает.

– Я слышала, тебя зовут Мирон. Ты знаешь, сколько тебе лет?

Показывает три пальчика, а потом добавляет ещё один.

– Правильно, четыре, – глажу выставленные пальчики.

Он не идёт к детям, даже когда гости начинают раздавать им конфеты. Трудно представить себе, что творится в душе у этого маленького молчуна.

Наблюдаю за ним день за днём. Малыш всегда держится в стороне и ни с кем не контактирует, не играет с детьми. А может, это они не играют с ним. Кто ж разберёт?

Приношу ему книжки и каждую свободную минуту сажусь немного почитать. Слушает всегда с огромным интересом. Пытаюсь задавать вопросы по тексту – отвечает, насколько это возможно сделать жестами. Прихожу к выводу, что он толковый, хорошо воспринимает на слух и запоминает речь.

Пытаюсь учить его буквам. Наверняка для таких детей есть специальные методики, но я – не педагог и не владею ими. Просто пытаюсь как-то скрасить жизнь этому малышу, выброшенному за борт по жестокой случайности.

А потом мне говорят, что нянечка, которую я заменяю, возвращается с больничного к работе. В тот же день я получаю расчёт…

Снова начинаются поиски. Стучаться в закрытые двери бессмысленно – бывших заключённых никуда не берут. Без дела не сижу – мама устраивает меня убирать у них в офисе на время отпуска технички. Заработок – гроши, вдобавок временный.

Мама достаёт заначку и отправляет меня лечить изрядно испорченные в колонии зубы, уговаривает осветлить волосы и сделать завивку, чтобы придать им хоть какой-то вид. Всё это мне кажется недопустимым расточительством. Но в итоге на меня из зеркала смотрит незнакомая привлекательная девушка, которой я никак не могу налюбоваться.

Неожиданно звонят из центра занятости – в фитнес-клуб требуется на постоянную работу техничка. Обещают официальное оформление. И я радуюсь этому предложению, как ребёнок конфете. Потому что зарплату предлагают пусть и совсем небольшую, но сейчас постоянный доход для меня крайне важен. Надеваю свою лучшую одежду, в назначенное время приезжаю в клуб и смиренно сижу возле ресепшена в ожидании, когда меня сможет принять управляющий.

С интересом разглядываю холл, наблюдаю за посетителями и девушкой за стойкой. Это явно заведение для небедных людей – всё выглядит красиво и дорого. Возле ресепшена появляется женщина, завёрнутая в полотенце и что-то эмоционально говорит девушке на иностранном языке. Прислушиваюсь: она разговаривает по-английски. Речь чёткая и понятная – так говорят те, для кого английский – не родной язык. Но девушка за стойкой её не понимает и начинает нервничать. Подхожу ближе, предлагаю свою помощь. Английский у меня со школы хороший, а в тюрьме мне удалось его подтянуть в рамках дистанционного образования.

– Я могу перевести, если хотите.

Девушка энергично кивает, а я обращаюсь к женщине в полотенце и спрашиваю, что у неё случилось и чем ей можно помочь.

– Я, кажется, потеряла ключ от моего шкафчика. Вышла из бассейна, а его нет. И теперь я не могу взять свои вещи!

Перевожу девушке за стойкой. Она тут же находит решение – предлагает запасной ключ, но предупреждает, что за потерю ключа придётся заплатить штраф. Женщина на всё соглашается и, довольная, отправляется в раздевалку.

Не успеваю заметить, когда рядом появляется ещё одна сотрудница. Она издали наблюдает за моим общением с посетительницей, а когда та уходит, говорит:

– Пройдёмте в мой кабинет. Я – Алёна, управляющая этим клубом.

Представляюсь и следую за ней.

А дальше начинается что-то непонятное.

– У тебя отличный английский. Пожалуй, ты нам подходишь, – бегло просматривает мои документы.

Ничего не понимаю. Неужели тут даже уборщица должна разговаривать на английском? Почему же тогда девушка на ресепшене не смогла пообщаться с клиенткой? Дальше становится ещё интереснее и непонятнее.

Алёна детально рассказывает о клубе, о программах, правилах, тренерах, абонементах. Разве техничке эта информация может пригодиться?

Я в восторге, мне всё очень нравится. И управляющая – такая приятная женщина. Красивая, не высокомерная, в её тоне нет ни капли брезгливости. И даже начинает казаться, что мы с ней на равных, что я – такой же человек, как она.

– Форму получишь в первый же день, только размер скажи, чтобы подобрали. Подгонишь потом, если что.

Киваю.

– Бассейном и тренажёрным залом можешь пользоваться бесплатно.

Вау! Поплавать в бассейне – моя мечта!

– Дети есть?

– Нет, – настроение мигом портится.

Сколько бы лет ни прошло, воспоминания о моём умершем малыше всегда со мной. Если бы он выжил, то через две недели я повела бы его в первый класс. Может, ему разрешили бы ходить сюда в бассейн вместе со мной…

– Работа на ресепшене через день. Открываемся в восемь. К этому времени ты уже должна быть за стойкой. Закрытие в одиннадцать вечера. На следующий день отдыхаешь.

– Я? На ресепшене? Погодите… Вы ничего не путаете?

Алёна смотрит вопросительно.

– Вы видели мои документы? Я недавно освободилась из колонии! Мне в центре занятости сказали, что нужна уборщица…

– Уборщица тоже нужна, но… У тебя же образование и английский, убирать можно и без этого. За что сидела?

Вынуждена вкратце пересказать мою историю. Я, наверное, дура. Она могла забыть или не заметить, что я – бывшая зэчка, и дала бы мне шанс попробовать. Может, потом не уволили бы, если бы я себя хорошо проявила. А теперь точно откажет. Но может, хоть техничкой всё-таки возьмёт? Чуть не плачу от досады и злости на себя и свою честность.

– Ну раз ничего криминального, то можешь приступать прямо завтра. Ты будешь в паре с Настей, она тут с самого открытия. Думаю, по ходу она тебе все нюансы расскажет.

Не верю в то, что слышат мои уши. За время мытарств после колонии я отчаялась найти хоть что-нибудь достойное. А тут – сразу администратором на ресепшене в таком крутом клубе! Это просто джек-пот! Готова расцеловать Алёну. Едва сдерживаюсь, вряд ли она поймёт мои чувства. Разве таким роскошным женщинам известно что-то о крайней степени отчаяния?

Пытаюсь слушать внимательно, чтобы запомнить всё-всё, что говорит управляющая. Но в голове шумит от радости и, кажется, я пропускаю половину слов.

Наутро приезжаю самая первая. За семь лет мой организм привык к ранним подъёмам и тяжёлой работе и ничего не боится. Настя проводит мне короткий инструктаж.

– Ты внимательно следи за мной и просто повторяй. Если чего-то не знаешь, не стесняйся спрашивать у меня или звонить Алёне.

– А как клиенты отреагируют, если я по любому поводу начну обращаться к тебе? Не пойдут жаловаться, что посадили тут дуру безмозглую?

– Неадекватов всегда хватает. Поверь, я тут всё знаю от и до, с первого дня работаю. И всё равно порой меня ставят в тупик своими дурацкими вопросами. Так что ты просто вежливо улыбайся и обещай всё решить.

– А если потребуют управляющего и нажалуются?

– Алёна вообще нормальная. Если клиент буянит на пустом месте, она его быстро успокоит. Если же мы облажались, то может и оштрафовать.

– И большой штраф?

– До тебя девочка тут работала – у неё ползарплаты вычли за косяк. Но ей не повезло попасть под горячую руку Никандру.

– А это ещё что за зверь такой?

– Это Николай Андреевич – владелец. Он – человек настроения. За ошибку может наорать, а может и уволить. Для него главное правило: клиент всегда прав. Даже если тот совершенно не прав, он требует, чтобы мы искали решение, какой-то компромисс, чтобы клиент остался доволен. Но получается, конечно, не всегда.

– И многих он… уволил?

– За то время, что я тут работаю, только несколько раз дошло до этого, чаще штрафует. Но вообще он любит нервы трепать. Строгий – жуть. Главное – ему на глаза не попадаться. Когда он заходит, ты вежливо поздоровалась и сделала вид, что занята работой. Когда выходит – то же самое.

– У него график или может приехать, когда угодно?

– Он – типичный хозяин-барин. Захотел приехал, захотел – уехал. У него ещё один клуб в городе есть, в другом районе. Так что он мотается туда-сюда. Иногда вообще не приезжает в течение дня. Но офис у него здесь, всякие встречи и переговоры он устраивает тут, так что не надейся расслабиться.

Первый рабочий день проходит на нервах. Мне кажется, что ничего не получается, всё валится из рук. Когда появляется хозяин, прячусь за стойкой и утыкаюсь в компьютер. Взгляд поднять на него боюсь. Любопытно посмотреть, что это за монстр такой, о котором все говорят с придыханием, и страшно одновременно. В колонии я привыкла быть невидимой, не высовываться, не смотреть лишний раз в глаза. Этот навык сейчас меня здорово выручает.

Первые смены трясусь, как осиновый лист, всякий раз, когда клиенты подходят к стойке. Постоянно кажется, что они непременно будут чем-то недовольны или их вопрос окажется мне не по зубам. Ощущение своей ущербности и неполноценности настолько пустило во мне корни, что выкорчевать его теперь невозможно. Но всё проходит почти гладко.

В последний день лета в клубе появляется группа иностранцев. Они приехали сюда на семинар и хотят приобрести краткосрочный абонемент. Настя, как выясняется, плохо владеет английским, поэтому охмурять выгодных клиентов доводится мне. Оформляю их, выдаю ключи от шкафчиков и выхожу из-за стойки, чтобы проводить в раздевалку.